Глава первая Общие черты семейного права

 I.   Семья и хозяйство                                                 

 II.  Семья и артель                                                    

 III. Семья и личность                                                   

 IV.  Пределы общей теории семейного права                              

I. Семья и хозяйство

При изучении народно-обычного семейного права необходимо уяснить себе прежде всего значение самой семьи, как она сложилась в быту наших крестьян. Известно, что сфера семейного быта, говоря вообще, отличается от сферы чисто имущественных отношений таким элементом, который ярче и резче выступает в первой, чем в последней: мы говорим о праве личности, не только как об общем условии всех остальных прав, но и как о форме особого рода прав, имеющих самостоятельную природу. Но, как известно также, область семейного права далеко не исчерпывается правами личными; напротив, юридическая сторона семейного быта сосредоточивается, главным образом, в тех отношениях между членами семьи, которые касаются прав по имуществам. Отношения же последнего рода, по самому существу своему слагаются под неотразимым влиянием условий и интересов хозяйственного свойства, а самый строй этих отношений, в связи с хозяйственными условиями быта, отражается и на правах личности. С этой точки зрения можно сказать, что семья, со всеми наполняющими ее жизнь правоотношениями, есть как бы одна из форм хозяйственного быта. И действительно во всех классах и слоях общества, семейные отношения сводятся, хотя и не в одинаковой мере, но преимущественно к тому общению, которое обусловливается интересами материальными, и которым определяется юридическое положение членов семьи. Но в крестьянском быту, насколько можно судить по некоторым выдающимся его чертам, семейно-хозяйственное общение носит еще и особенный характер, мало или вовсе не свойственный быту других классов общества. В чем именно заключается эта особенность крестьянской семьи, какое имеет она значение в сфере отношений имущественных и в какой мере влияние ее отражается на самой личности членов семьи - вот те существенные вопросы, которые должны быть выяснены, по крайней мере в общих чертах, прежде чем мы приступим к изложению самых начал обычно-семейного, и, тесно с ним связанного, наследственного права.

Существенная особенность крестьянской семьи, насколько она поныне представляется преобладающею, особенно в среде собственно-русского населения, заключается в совместном хозяйстве более или менее значительного числа членов семьи, со включением в этот союз и таких лиц, которые в других сословиях живут обыкновенно своим отдельным хозяйством. Такое общение образуется вследствие того, что кроме детей, которым по самому их возрасту не наступила еще пора для самостоятельного хозяйства, в отцовской семье, в одном и том же доме, остаются нередко также взрослые сыновья, вместе с женами и собственными детьми, а иногда и замужние дочери также с мужьями и детьми. Все эти лица живут вместе, нераздельно, на общем хозяйстве, и притом иногда в течение весьма продолжительного времени. Даже смерть отца, главы семейства, далеко не всегда ведет к раздроблению семьи, так что общесемейное хозяйство остается в том же нераздельном виде, с заменою лишь прежнего домохозяина новым, хотя такое общение утрачивает уже значение естественной, природной семьи, и получает характер искусственного единения ради общности хозяйства. Как бы то ни было, семья, как единица хозяйственная, представляет собою, при указанных выше условиях, нередко совокупность нескольких семейств, живущих совместно в одной общей семье: эта то форма хозяйственного общения и составляет главным образом ту особенность, которая и поныне признается преобладающею в строе нашей крестьянской семьи.

Мы не будем останавливаться на вопросе о причинах, породивших такое явление в быту наших крестьян, как вопросе истории. Заметим только, что живучесть указанного строя семейного общежития в значительной степени обусловливается, с одной стороны, скудостью материальных средств жизни, как препятствием к образованию отдельных, самостоятельных хозяйств, а с другой-что не менее важно-отношением сельского населения к самой общине, как земельной, так и административной. На последнее обстоятельство мы уже имели случай указывать при рассмотрении имущественных прав, при чем мы видели, что, кроме общинного владения, самое хозяйство крестьян, все их имущество и трудовые силы имеют для сельской общины весьма важное значение, как источник и гарантия хозяйственных ее интересов, и потому она, считает себя в праве вмешиваться в сферу частных хозяйств и семейных отношений, не только наблюдая, чтобы хозяйства не расстраивались, но и препятствуя всяким распоряжениям которые могли бы повести к такому расстройству, сменяя иногда самих домохозяев и даже не допуская семейных, разделов, если от них может ожидаться упадок в крестьянском хозяйстве. Таким образом, и в глазах сельской общины, семья есть не более как хозяйственная единица, состоящая из работников, способных вести хозяйство и держать его в порядке, и потому указанный строй семьи находит себе, естественно, сильную поддержку и в условиях общинного устройства крестьянского быта*(1398).

Описанным характером крестьянской семьи, как союза хозяйственного, и ее отношением к общине, объясняются многие более или менее важные явления, имеющие отношение к области права. Не вдаваясь здесь в подробности, укажем лишь на главнейшие из этих явлений, насколько они могут служить к разъяснению основных сторон семейно-юридического быта крестьян:

1) Где господствует нераздельность семья, и связанная с этим фактом общность хозяйства, там частная, отдельная собственность развита слабо, так как все приобретения, говоря вообще, стягиваются к одному общему хозяйству. В этом смысле сами крестьяне многих местностей, при расспросах, прямо заявляли, что у членов семьи отдельной собственности нет*(1399), при чем имелась в виду преимущественно мужская туловища семьи, так как женщины в крестьянской семье состоят пак бы на особом положении, владея отдельным имуществом, состоящим из приданого и личного заработка. Фактом отсутствия или слабого развития в семье частной собственности объясняется, с одной стороны, то явление, что самостоятельные распоряжения, относящиеся к имуществу, доступны весьма немногим, так как сделки, заключаемые членами семьи, рассматриваются обыкновенно как сделки, заключаемые от имени самой семьи или домохозяина; с другой стороны, 0 распоряжения на случай смерти, составляющие сами по себе сравнительно редкое явление, также исходят почти исключительно от лиц, стоящих во главе целой семьи.

2) Общностью семейного хозяйства, и связанными с этим фактом интересами всех членов семьи и самой общины, обусловливается то явление, что и для отца семьи, несмотря на то, что все имущество считается принадлежащим ему на праве собственности, существуют различные, более или менее значительные, ограничения относительно права распоряжения имуществом. Власть отца, как главы семейства, хотя повсюду и признается; но нередко стесняется в тех случаях, когда его действия или распоряжения клонятся к ущербу семейного хозяйства или к явной обиде тому или другому из членов семьи. На этом основании, все сделки и распоряжения, ведущие к расстройству хозяйства, дают общине, как замечено выше, право по только об являть такие распоряжения недействительными, по даже устранять отца семьи от управления хозяйством. Точно также, хотя за отцом признано право, при жизни своей, выделять детей по своему личному усмотрению, но иногда общество вступается за тех членов семьи, которые могли бы сами основать отдельное хозяйство и стать самостоятельными и падежными членами общины. Наконец, и свобода распоряжения имуществом на случай смерти обыкновенно стеснена кругом лиц, принадлежащих к семье*(1400), так что воля завещателя относится не столько к выбору лиц, как преемников по имуществу, сколько к распределению его между темп же членами семьи, которые жили при отце и содействовании поддержанию общего хозяйства; этим объясняются и случаи, хотя и весьма редкие, что само общество не дает полной силы тем завещаниям, которые можно признать несправедливыми и которые явно расходятся с интересами будущих способных представителей семейного хозяйства*(1401).

3) Наконец, при совместном хозяйстве в крестьянской семье, несомненно важную роль играет личный труд лиц, входящих в ее состав. Сам по себе, этот элемент, в быту крестьян, не обращает па себя особенного внимания, потому что все члены семьи суть лица более или менее трудящиеся, так как сидеть сложа руки, в праздности, значило бы рисковать лишиться куска хлеба, да и община не потерпит нерадения к хозяйству, если в собственных ее интересах это окажется необходимым. Но, независимо от такого общего соображения, личный труд имеет в особенности то значение, что при распределении имущества между отдельными членами семьи иногда обращается внимание на меру труда ни участия в накоплении семейного имущества, так что одним дается предпочтение перед другими, или даже вовсе устраняется от дележа член семьи, оказавшийся вполне нерадивым. Вот почему, на самом деле, при выделе детей, отец нередко дает своему сыну на обзаведение меньшую долю сравнительно с его братьями, или даже и вовсе отказывает сыну в выделе, хотя, как мы заметили выше, крайняя несправедливость дает общине право вмешательства в права отца. С другой стороны, и при открытии наследства без завещания, хотя по общему правилу все ближайшие родственники имеют равные права на оставшееся имущество, но иногда, по распоряжению общества, это равенство нарушается, так что не трудившиеся в семье или получают меньшие доли или и вовсе устраняются от наследства, хотя и такой обычай далеко нельзя считать повсеместным.

Таковы; в общих чертах, те главные последствия хозяйственного строя семьи, с которыми мы не раз будем встречаться при изложении отдельных институтов семейного и наследственного права. Нельзя сказать, чтобы этими чертами исчерпывалось все значение крестьянской семьи; по, прежде указания на иные стороны семейного быта, имеющие также юридическое значение, считаем нужным остановиться еще на рассмотрении особенной теории крестьянской семьи, которая сложилась на основании той же хозяйственной ее обстановки.

II. Семья и артель

В строе нашей крестьянской семьи, как союза хозяйственного, издавна, особенно по поводу возникшего лет тридцать тому назад вопроса о порядке наследования в крестьянском быту, подмечена была такая черта, которая обрисовывает характер семьи совершенно в особенном виде; это - начало артельное. Взгляд на семью, как на "кровную артель", высказан был сначала более в смысле предположения, опиравшегося на некоторые выдающиеся черты семейно крестьянского быта*(1402). Но затем уже в недавнее время, при появлении научных попыток к разъяснению юридических обычаев нашего народа, указанная черта семейного быта крестьян возведена была в целую теорию всего народно-обычного права. В основание этой теории, краеугольным камнем, поставлена именно та мысль, что наша крестьянская семья, хотя и состоит преимущественно из лиц, связанных между собою узами крови, но, по существу своего строя, есть не более как ассоциация труда, основана на тех же началах, какие свойственны и артели*(1403). Сообразно такому характеру семьи, и вся теория народно-семейного права сводится к следующим основным началам: 1) кровная связь в семье не составляет ее существа, а является как бы элементом случайным; 2) власть главы семейства обусловливается лишь общностию хозяйства и потому сам домохозяин, не исключая отца или матери семьи, есть не более как распорядитель общего хозяйства, как бы на правах артельного старосты; 3) все имущество в семье принадлежит не домохозяину лично, а членам семьи сообща, как долыцикам "общей семейной собственности", к числу коих относится и сам домохозяин, хотя бы он был, вместе с тем, отец остальным членам семьи; 4) право долыциков на семейное имущество основывается не на узах или близости родства, а единственно на личном труде каждого и притом в размере действительного участия каждого из них в приобретении и накоплении семейного имущества; 5) означенное право принадлежит каждому независимо от усмотрения главы семьи и может быть осуществлено требованием выдела следующей каждому доли или полного раздела семейного имущества.

В приведенных главных началах обрисовывается все существо и логичная стройность артельной теории нашей крестьянской семьи. Риз них однако же вытекают и такие выводы, указанные большею частью самими последователями означенной теории, которые дают право усомниться даже в существовании в крестьянском быту, известных нам институтов семейного и наследственного права. В самом деле, если право каждого долыцика не зависит от усмотрения домохозяина-отца, то немыслимы пи выделы как распоряжения собственным имуществом, а завещания в общепринятом смысле, так что, если последние и встречаются, то состоят лишь в распределении того имущества, на которое члены семьи имели уже право при жизни родителя; на том же основании не может быть и наследства, ибо оставшееся после смерти отца имущество не было личною его собственностью, а принадлежало и прежде членам семьи по соразмерности трудовых долей. Далее, так как долыциками считаются лишь действительные работники, то и опеке, как охране имущества малолетних сирот, не может быть места, ибо за ними отдельной собственности не признается. Затем, понятие также, что кровная связь родственное начало "должны уступить началу трудовому", т. е., другими словами, не имеют никакого юридического значения. Таково же значение и союза родителей с детьми, ибо, помимо личного почтения к старикам, этот союз есть не более как - кровная артель, в коей отцу принадлежит лишь управление общим хозяйством, а право па имущество у него равное с детьми, как работниками; понятия, при этом, и участь союза брачного, как будет объяснено в своем месте. Таким образом, по строгой поверке, оказывается., что в т. н. "семейном" юридическом быту наших крестьян нет ни одного института ни семейного, ни наследственного права, ибо, собственно говоря, нет и самой семьи - так как родственный ее состав есть случайность, вовсе не исключающая иной, не родственной примеси в артельном строе семьи.

Если вся изложенная теория правильно схватывает юридическую природу крестьянской семьи, то нечего, конечно, и думать об изложении отдельных институтов семейного и наследственного права, а пришлось бы разве изложить юридическое устройство семьи приблизительно в той же форме, как изложено нами, в первом томе настоящей книги, учение об артелях по народно-обычному праву; вместе с тем, пришлось бы также "оставить всякую надежду" на возможное объединение права страны в предполагаемом "гражданском уложении", так как между обычным и "писанным" правом не оказалось бы ничего общего, - ничего, в чем, даже при взаимных уступках, можно было бы пойти на компромисс. Едва ли, однако же, такое опасение основательно.

Нельзя, конечно, отрицать, что в строе нашей крестьянской семьи действительно, по некоторым, особенно наружным признакам, можно усмотреть некоторое сходство с артелью, тем более, что на это указывают и различные данные, относящиеся к юридической стороне дела. Но, насколько возможно судить о юридическом строе крестьянской семьи по смыслу всей совокупности известных нам источников, мы полагаем, что преобладающими в этом строе являются такие черты, которые не имеют ничего общего с началом артельным. Конечно, впредь до полной проверки фактов, разрешение столь принципиального вопроса, быть может, еще преждевременно. Но мы думаем, что различие взглядов может лишь содействовать успеху дела, и потому считаем необходимым здесь же, не забегая в подробности, привести те главные основания, в силу которых артельная теория крестьянской семьи представляется несостоятельною. Основания эти могут быть сведены к следующим, преобладающим в наших источниках, главным началам:

1) Семья, и по понятиям крестьян, не может быть приравниваема к артели, ибо для понятия семьи существенно, чтобы она состояла из лиц, связанных между собою узами родства, между тем как для артели это безразлично; если же в составе крестьянской семьи н являются иногда также сторонние лица, не родственники, то они причисляются к членам семьи при тех же условиях, как и по праву писанному, т. е. если они приняты на правах детей или усыновлены, в противном же случае пользуются лишь правами наемных работников. С другой стороны, для понятия артели существенно, чтобы она была основана на договоре, чего нельзя сказать о семье.

2) При жизни отца, прочие члены семьи имеют право на жилье в его доме и содержание, а по отношению к семейному имуществу имеют лишь право пользования, права же распоряжения им, при жизни отца, не имеют; вместе с тем не вправе требовать и выдела, ибо, как и в праве писанном, выдел детей зависит вполне от воли и усмотрения отца, как главы семейства; случаи же, в коих общество заставляет домохозяина, и то лишь плохого, отделить или выделить того или другого из сыновей, объясняются лишь хозяйственным господством общины, о коем мы говорили выше, но вовсе не доказывают, чтобы, в смысле юридическом, дети имели на выдел самостоятельное право.

3) Право участия в наследстве основано, и в крестьянском быту, непосредственно не на праве труда, уже потому, что все члены семьи признаются вообще лицами трудящимися, а на родстве, ибо право наследования, и у крестьян, принадлежит только родственникам или, вообще, как замечено выше, лицам, входящим в состав семьи на правах ее членов. Притом ближайшие родственники, напр. сыновья, устраняют собою дальних, напр. родственников боковых линий. Что касается, затем, самого размера наследственных долой, то и здесь труд не играет главной роли, ибо по общему правилу, признанному повсюду, если призываемых к наследству не одно, а несколько лиц, то они участвуют в наследстве но равным долям, а не по соразмерности с количеством труда, потраченного каждым из них в общем хозяйстве. Случаи же, в коих встречается уменьшение доли того или другого члена семьи, или же и полное устранение от наследства, объясняются, даже независимо от вмешательства общества, тем, что в крестьянском быту, как и в писанном праве разных стран, при сохранении принципа равноправности, допускаются иногда изъятия из общего правила по тем или другим причинам, каковы напр. явное непочтение к родителям, нерадение к хозяйству, самовольное оставление родительского дома*(1404) и т. п.

4) В крестьянском быту существует, как начало юридическое, и общности имущества, но не при жизни отца семейства, а после его смерти., когда наследники, не приступая к разделу, остаются на совместном хозяйстве, до тех пор пока не пожелают разделиться. Но это уже и не семья в собственном смысле, а знакомая также писанному праву форма "общего владения"*(1405), которая, в силу, так сказать, искусcтвенного общения, может быть отчасти приравнена к типу артели, так как при разделе общего имущества принимаются во внимание не только доли, определяемые правом наследования, но и размер труда и капитала; вложенного каждым дольщиком в общее хозяйство. Но раздел, как выдел каждому участнику общего владения принадлежащей ему доли из общего имущества, не должен быть смешиваем, как это делают некоторые исследователи обычного права, с правом наследования, ибо первый относится к общему имуществу, а последнее к личной собственности наследодателя*(1406), а между тем это смешение различных юридических понятий и послужило, как можно полагать, главным подспорьем всего построения "артельной" или "трудовой" теории крестьянской семьи.

5) Наконец, следует еще заметить, что с воззрением на крестьянскую семью как на ассоциацию труда, весьма существенного, как мы видели, связано отрицание почти всякого значения в крестьянском быту родственных отношений, так что, по мнению последователей "артельной" теории семьи, кровная связь есть как бы случайные примесь этого союза, а в области права родственное начало оттесняется началом "трудовым " па задний план. На самом же деле, судя по весьма многим признакам, следует придти к заключению, что в крестьянском быту родство вовсе не игнорируется. Так, всем известно, что родственные связи у крестьян развиты в весьма значительной степени; родство сознается ими, по крайней мере, не в меньшей степени, чем в других классах общества, о чем, впрочем, не умалчивают и приверженцы чисто хозяйственной теории крестьянской семьи*(1407). В крестьянском быту известны не только те виды родства, которые знакомы и другим сословиям, но и некоторые особенные его формы. Главное место занимает, конечно, родство кровное, как связь между лицами по происхождению от одного общего родоначальника, другими словами, связь основанная на единстве крови. Кроме того, высоко ценится у крестьян также связь образующаяся чрез посредство брака и называемая обыкновенно "свойством ", т. е. связь между супругом и другими родственниками супруга, равно как и связь между родственниками обоих супругов: свойственники называются даже просто родственниками. Далее, известно у крестьян также родство "духовное", основанное на восприятии при св. крещении, и называемое обыкновенно "кумовством ": восприемники считаются между собою также родственниками. Затем, далеко не чуждо крестьянскому быту и т. п. "гражданское" родство, как связь, основанная на усыновлении: принятие в дом на правах родных детей - явление у крестьян весьма обыкновенное. Наконец, существуют у них и особые виды родства, каковы напр. братанье (побратимство) или крестованье, как связь лиц, между собою неродственных, установляемая посредством особого обряда - обмена крестами, отчего и обменившиеся крестами называются крестовыми братьями или сестрами. - Вместе с тем, в крестьянском быту, говоря вообще, хотя и неизвестны те способы измерения и счета родства и свойства, как сложились в праве писанном, но этот недостаток как бы восполняется значительным обилием и разнообразием названий для родственников и свойственников, так что каждому крестьянину хорошо известно, кто из них считается более близким, и кто более отдаленным. Такое сознание различия между членами по близости родства, по старшинству, проявляется в быту крестьянина почти на каждом шагу; так напр. известно, что на свадебных пирах, па девичниках, родственники как жениха, так и невесты рассаживаются за столом при строгом соблюдении их близости к родителям жениха и невесты*(1408). Точно также, вопреки указанному выше мнению, родство, по понятиям и обычаям крестьян,, далеко не лишено и юридического значения. Так, прежде всего родство имеет, как увидим в своем месте, значение при вступлении в брак и притом даже независимо от предписаний закона; далее, родство служит главным основанием права наследования при чем юридическую силу имеет не только родственная связь вообще, но и близость родства; значение его проявляется также и в опеке: все это мы увидим наглядно при изложении отдельных институтов семейного и наследственного права; к сказанному присовокупим еще только, что родство имеет юридическое применение также при устранении свидетелей*(1409), при отводе судей*(1410) и т. п.

Таковы, в общих чертах, те основные начала, которые проходят сквозь всю систему семейного и наследственного права в крестьянском быту. Выставив эти начала, мы далеки однако ж от мысли приписывать им столь безусловную силу, чтобы к вам могли быть сведены все частные положения, с которыми мы будем встречаться в дальнейшем изложении. Напротив, обычаи и воззрения, относящиеся к настоящей отрасли права, столь разнообразии в различных местностях, что полное внутреннее их объединение невозможно, не говоря уже об отсутствии в их той определенности понятий, какая необходима для приведения их в систему точных и несомненных выводов. Приводя те основные начала, которые мы признаем преобладающими в обычном праве, мы имели в виду только указать на крайнюю односторонность той теории, при которой не может быть и речи об известных нам институтах семейного и наследственного права, тогда как все они, по нашему мнению, существуют и в праве обычном, конечно, с теми особенностями, которые обусловливаются преимущественно хозяйственным строем крестьянской семьи.

III. Семья и личность

В каком бы, впрочем, смысле ни понимать хозяйственный строй крестьянской семьи, не подлежит сомнению, что этот строй должен, более или менее глубоко, простирать свое влияние на самую личность, на степень самостоятельности отдельных членов семьи. При самом поверхностном взгляде на указание в начале главы последствия хозяйственного строя семьи., нельзя не разглядеть, что личность ее членов стеснена и почти подавлена этой хозяйственною общностью: отдельной собственности у членов семьи почти нет, взрослые женатые сыновья состоят под главенством отца или иных старших лиц в семье, жены подчинены не только мужьям, но в общей семье и их родителям, личный труд женщины не идет вовсе в расчет при выделах и разделах семейного имущества, и т. п. Такими и подобными им чертами, главным образом, и ограничивается характеристика народного семейно-юридического быта, и должно сознаться, что такая картина крайне непривлекательна: вся ее сущность сводится к тому, что личность в крестьянской семье подавлена, поглощена хозяйственною общностью. Но, при ближайшем ознакомлении с фактами семейно-юридического быта наших крестьян, следует придти к заключению, что указанными чертами далеко не исчерпывается характеристика этого быта; мало того: многочисленные данные, выхваченные из самой действительности, свидетельствуют весьма убедительно о существовании таких явлений и начал в крестьянском быту, которые вовсе не гармонируют с теми, указанными выше, чертами народного быта, которые являются последствиями хозяйственной общности семьи. Укажем на важнейшие из тех явлений, которые служат подтверждением этого вывода:

1) Наряду с фактами замкнутой общности простых и сложных (больших) семей, мы встречаемся с многочисленными фактами, яз которых видно не только стремление членов семьи освободятся из этой замкнутости, но и действительное ее распадение. Чаще всего семьи делятся после смерти родителей, что видно из показаний самих крестьян весьма многих местностей*(1411); но нередки также случаи "разделов" и при жизни родителей*(1412). Таким образом, общность семьи постепенно разлагается и уступает место обыкновенной форме семьи, состоящей из супругов и малолетних детей.

2) Наряду с тем указанным выше фактом, что, при нераздельном общем хозяйстве, отдельной собственной у членов семьи пет, мы встречаем и факты противоположного свойства. Так, есть прямые заявления, что "отдельные члены семьи имеют иногда отдельную собственность, как то: лошадей, волов и т. п."*(1413), и что все, приобретенное детьми их личным трудом, считается их личной собственностью, хотя бы они жили вместе с отцом*(1414). Мало того: детское имущество не подлежит распоряжению родителей, да и самое пользование имуществом, принадлежащим детям, далеко не всегда предоставляется родителям, как ото, напр., прямо подтверждается и в судебных решениях относительно имущества, поступившего к детям от отца по выделу*(1415); на этом основании и долги родителей, образовавшиеся после выдела, обыкновенно не падают на имущество детей*(1416).

3) Наряду с фактами, указывающими на приниженное положение женщины в крестьянской семье, встречается немало указаний, свидетельствующих в смысле противоположном. Так, независимо от того общепризнанного начала, что у женщины есть свое отдельное имущество, состоящее из приданого и из того, что заработано ею личным трудом, встречаются факты, доказывающие, что далеко не везде женщина устраняется от участия в разделе имущества, принадлежащего главе семьи или накопленного общим трудом ее членов. Не говоря о приданом, которое заменяет собою выдел сыновей при жизни родителей, можно привести ряд примеров, из которых, как бы в опровержение взгляда, что женский труд у крестьян ценится невысоко, прямо видно, что старинное правило об устранении женщины от наследства уступает постепенно началу противоположному: так, известно, что во многих местностях дочь, и при сыновьях, получает часть отцовского наследства, иногда и равную с братьями*(1417); точно тоже должно сказать о женщине-вдове, в особенности бездетной, которой достается иногда не только часть имущества мужа, но и все его имущество, даже с устранением его боковых родственников*(1418), не говоря о пожизненном владении, которое представляется ей при детях*(1419), и т. п.

IV. Пределы общей теории семейного права

Приведенных нами фактов, кажется, достаточно для того, чтобы прийти к заключению, что хозяйственный строй семьи, о котором мы говорили выше, не может служить единственным основанием для правильной и всесторонней характеристики семейно-юридического быта наших крестьян. Тем менее весь строй этого быта возможно сводить, исключительно, на "артельную" организацию крестьянской семьи. Из сказанного следует заключить, что и юридические обычаи, относящиеся к семейному и наследственному праву у наших крестьян, не могут быть подведены под какую-либо цельную юридическую теорию.

В смысле общей теории семейно-обычного права можно бы только принять, что все основные институты семейного и наследственного права известны крестьянскому быту точно так же, как и праву писанному, и что, вместе с тем, общий характер каждого из них соответствует тем существенным признакам, какими каждый из них отличается от правоотношений, ничего с ними общего не имеющих. Что же касается отдельных начал, которыми определяется юридическая природа того или другого института, то полное, в этом отношении, обобщение было бы, конечно, напрасной работой, во-первых, уже потому, что обычаи, как нормы, образующиеся по преимуществу из самой жизни, всегда носят более или менее местный характер, как бы в соответствие поговорке: "что деревня, то обычай", так что местные различия, даже при сходстве общих воззрений, представляют собой явление нормальное,- во-вторых, и потому, что по условиям исторического развития права, как бы сильно ни было влияние тех или других изменений во всей обстановке гражданского быта, никогда новые начала не в силах сразу вытеснить того, что имело авторитет в течение продолжительного времени, так что не только разнородные, но и противоположные начала долго еще живут как бы совместно, в одно и то же время. Это явление весьма ярко выказывается, более или менее, во всех институтах семейного и наследственного права. В этом смысле можно сказать, что, независимо от громадного разнообразия частных начал, даже в основных началах обычного права, по отношению ко всем институтам, проявляется, до известной степени, та двойственность, которая свидетельствует о переходном состоянии народно-обычного права, о борьбе новых воззрений с отживающими началами старого времени. Эту-то, говоря вообще, двойственность мы и будем постоянно иметь в виду при изложении отдельных институтов по началам современного, ныне существующего народно-обычного права, и таковы, по нашему мнению, естественные пределы для всякого рода обобщений, какие возможны, по крайней мере в настоящее время, при небогатых пока средствах для полного ознакомления со всеми сторонами народно-юридического быта.

Против такого вывода могут возразить, да уже отчасти и возражали по поводу первого тома моей книги, что русское народно-обычное право, несмотря на местные различия, заключает в себе свою общую, цельную теорию, как совокупность начал, составляющих исстари произведение самобытной жизни народа, без примеси тех воззрений и начал, которые навеяны влиянием права писанного, особенно при посредстве "юридической мудрости волостных писарей", и противны "духу" народного быта и правосознания. Это возражение потребовало бы довольно пространного разбора, но я считаю уместным ограничиться лишь немногими беглыми замечаниями:

1) В этом возражении под юридическими обычаями разумеются, очевидно, только чисто-народные особенности юридического быта, сложившиеся самостоятельно и независимо от стороннего влияния. Обычаи, понимаемые в таком смысле, могут, действительно, составлять предмет тех исследований, которые имеют в виду розыскать в нынешних юридических обычаях народа лишь коренные, своеобразные особенности его воззрений, которые зародились еще в древнюю эпоху нашей истории и распознаются отчасти в таких памятниках, как напр. "русская правда" и "псковская судная грамота": следы таких начал действительно можно подыскать и в теперешнем юридическом быту народа. Но для исследования, которое имеет в виду выяснить, какие общие начала, помимо обязательной силы закона, действуют в настоящее время в юридическом быту народа, независимо от их происхождения и связи с временем давнопрошедшим, понятие обычного права шире; такова именно наша задача*(1420). Мы также обращаем внимание на "особенности", встречающиеся в народно-обычном праве, но излагаем не одни особенности, а всю совокупность его начал, тем более, что сами собиратели народных обычаев, уже лет двадцать назад, до отмены крепостного права, высказывали, что подмеченные ими во то время особенности народно=юридического быта, вероятно, в скором времени будут играть лишь роль "исторического памятника юридических понятий, живших и развивавшихся самобытно в крепостном сословии"*(1421).

2) Нет сомнения, что и систематическому изложению обычного права, во всем указанном объеме, не было бы чуждо разграничение тех начал, которые образуют, так сказать, его самостоятельное, самородное содержание, от тех начал и воззрений, которые занесены в быт народа как бы изчужи, из других сфер жизни и права. Но для такой задачи были бы необходимы подготовительные исторические работы, которых у нас почти вовсе не существует, и которые едва ли могли бы быть вполне успешны. Дело в том, что обычное право, несмотря на относительную стойкость в сравнении с законодательством, не остается в абсолютной неподвижности, а также с течением времени измеияется, развивается*(1422): не могли же, в самом деле, народные понятия и обычаи остаться неизменными поныне в том же виде, в каком они были напр. во времена "русской правды": несмотря на долговременные неблагоприятные условия, многое в течение веков должно было измениться в обычаях и правосознании народа. Но едва ли в этой области возможно провести резкую грань между теми началами, которые сложились, так сказать, естественно, органически, и теми, которые составляют инородную примесь. Даже сходство каких-либо начал с правом писанным не доказывает еще прямого заимствования; встречались мы и с такими началами, которые вовсе неизвестны нашему закону, а сходны с нормами римского права и иностранных законодательств, что будет видно и далее; но очевидно, что здесь еще менее можно говорить о каком-либо заимствовании. Понятны те затруднения, какие представились бы при историческом исследовании различных элементов, из которых сложилось народно-обычное право. Впрочем, такое исследование, как мы упомянули выше, вовсе и не входило в задачу нашей настоящей работы. Заметим только, что в разрешении столь важного вопроса едва ли уместно, как это вошло даже в обыкновение, ограничиваться ссылкой на влияние волостных писарей. Мы уже имели случай указать, насколько состоятелен такой взгляд*(1423). Правда, встречаются решения волостных судов, в которых явны следы собственных соображений их редактора; но в решениях этих судов следует иметь в виду не одни приговоры, но и их историческую часть,- те обстоятельства и мотивы, которые заявляются самими тяжущимися: - в них-то, по преимуществу, и отражаются народно-юридические воззрения, так что, в этом отношении, решения волостных судов действительно представляют самый живой и достоверный источник для изучения народно-обычного права. Если же мы в решениях этих встречаемся с такими воззрениями, которые идут прямо в разрез с нашей предвзятой теорией народно-обычного права, то нечего ссылаться огулом на писарей-законников, а следует взглянуть на дело поглубже. При исследовании такого рода воззрений должно, как нам кажется, иметь в виду, прежде всего, то обстоятельство, указанное выше, что условия народного быта не остаются в неподвижности, а с изменением их развивается и изменяется самое правосознание народа: взгляды его по многим вопросам далеко ушли вперед в сравнении с теми воззрениями, какие были ему свойственны при прежних, даже еще весьма недавних, условиях хозяйственного и юридического его быта.

3) В силу указанных выше затруднений, какие представляются при разграничении различных элементов народно-обычного права, мы не решаемся останавливаться долго и на вопросе о том: какие именно начала и воззрения следует считать противными "духу" нашего народа и его правосознания. Ограничимся только одним замечанием. Нам говорят, что в основе крестьянской семьи лежит "трудовое начало", т. е. что это - ассоциация труда, своего рода артель, в которой, следовательно, отец есть лишь распорядитель общего семейного имущества и хозяйства, а каждому члену семьи, в силу его личного труда, принадлежит, независимо от воли распорядителя, право на причитающуюся ему за труд долю имущества, которую он получает при жизни ли отца или после его смерти. Нет спору, что личный труд, как мы указывали и не раз еще будем указывать, играет немаловажную роль в быту крестьян; но мы не могли найти, чтобы это трудовое устройство, как юридическое начало, действительно существовало в нынешней крестьянской семье; напротив, из большинства фактов видно, что в основе этой семьи, как и повсюду, лежит прежде всего власть отца семейства и ему же одному принадлежит настоящее, хотя и ограниченное, право собственности на все семейное имущество. Быть может, указанные факты представились нам не в истинном их свете или же и самые факты недостаточны. Но едва ли это так: в подтверждение нашего вывода, мы считаем не лишним указать еще на одно весьма немаловажное обстоятельство.

Всем известно, что свободная ассоциация труда, какова артель, есть самая излюбленная форма труда и хозяйственного общежития у крестьян*(1424). Артельную общность, хоть и там есть власть, и подчас довольно суровая, крестьяне действительно любят, а любят ее, надо полагать, именно потому, что она дает на самом деле труду юридическое значение, дает право на заработанную долю имущества. Если такая общность осуществилась и в семье, значит, и семейная общность дает такое же право, и след. должна быть крестьянину по душе, он должен ее любить. Так ли это на самом деле? Действительно ли в строе крестьянской семьи обитает тот "дух", который, по мнению некоторых, проникает всю систему обычного права? Если судить даже по тем немногим фактам, которые мы привели выше, как явления, не гармонирующие с условиями хозяйственной общности семейного быт, то следует признать, что русскому народу вовсе не свойственно стремление к той замкнутости, которою обусловливается личная и хозяйственная зависимость; напротив, в них выражается скорее стремление к обособлению личности и собственности,- одним словом, к личной самостоятельности. Обыкновенно последняя черта приписывается по преимуществу малороссам. Но это едва ли справедливо. Верно только то, что в Малороссии гораздо ранее сложились те условия, которые благоприятны для развития самостоятельности в семейном быту крестьян. Если же великорусская семья держится еще и поныне той хозяйственной общности, которая препятствует образованию отдельных, самостоятельных хозяйств, то это явление можно объяснить только необходимостью, именно скудностью материальных средств и господством общины, а вовсе не тем, будто хозяйственная общность составляет свойственную духу народа форму семейного быта. Напротив, бесчисленные примеры семейных разделов служат красноречивым доказательством, что и великорусскому племени вовсе не чуждо стремление каждого лица к обособлению, к независимому хозяйству. В объяснении таких разделов приведенные выше источники наши указывают обыкновенно на тесноту помещений и семейные ссоры; исследователи указывают еще, как на главную причину семейных разделов, стремление замужней женщины высвободиться на свое хозяйство из той семьи, где она подчинена родственникам мужа*(1425). Но гораздо проще, кажется, искать причину разделов в стремлении самих мужей или вообще взрослых членов семьи выйти из той общности, где и личность несвободна и право на труд не обеспечено, и жить своим домом, своим собственным хозяйством: на эту причину прямо указывали крестьяне некоторых местностей, заявляя, что семейные разделы, при жизни отца, бывают часто "по желанию сыновей - жить хозяйством", "жить на воле, по-своему"*(1426).

Если так, то очевидно, что не артельное начало характеризует юридический строй крестьянина семьи. Семья эта, как и везде, основана на принципах власти и родства. Мало того: под влиянием хозяйственной общности, эти элементы выступают в крестьянском быту еще резче, чем в других классах народа, доходя иногда до крайнего подавления прав личности. Но несомненно также, что эксцессы такого рода мало-помалу уступают свое место иному порядку вещей, под натиском борьбы за личную самостоятельность. Эта борьба против подавляющих элементов семейной общности и составляет то выдающееся явление, которое отражается и в самых началах народно-обычного права. Понятно, однако же, что и эта черта не может быть последовательно проведена сквозь всю систему нашего обычного права, именно по той причине, что, в виду различных явлений иного рода, обобщение совершенно невозможно: по всем почти вопросам выказывается, более или менее, та двойственность, о которой мы говорили выше. В этом не трудно убедиться при ближайшем ознакомлении с теми разнообразными нормами, которыми обставлены отдельные институты семейного и наследственного права: к изложению их мы теперь и приступаем, начиная с союза брачного.