III.   ПРОВЕРКА И ОЦЕНКА ДОСТОВЕРНОСТИ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ

Как уже указывалось, одной из причин недостатков и ошибок в доказывании служит невыполнение требований закона о тщательной, всесторонней и объективной проверке доказательств. Об этом свидетельствует, прежде всего, статистика. В 1998 г. в кассационном порядке и в порядке надзора в общей сложности отменены приговоры в отношении 30 913 человек (29 290 осужденных и 1623 оправданных), причем почти в 90% случаев дела направлялись на дополнительное расследование и новое судебное рассмотрение. Если исключить из этого числа 5212 приговоров, отмененных за мягкостью наказания, и какое-то (судя по имеющимся данным, сравнительно небольшое) количество пересмотренных в связи с неправильным применением уголовного и нарушением уголовно-процессуального закона, то оказывается, что большинство приговоров, признанных вышестоящими судами неправосудными, отменяется именно по основаниям неполноты предварительного или судебного следствия и несоответствия выводов суда фактическим обстоятельствам дела

Указанный вывод подтверждается также регулярно публикуемыми обзорами практики рассмотрения Верховным Судом РФ уголовных дел в кассационном и надзорном порядке. Так, в обзоре за 1997 г. указывалось:

«В 1997 г., как и прежде, наиболее часто отменялись приговоры в связи с невыполнением требований закона о всестороннем, полном и объективном исследовании обстоятельств дела»'. Дело не только в распространенности данного нарушения, но и в том, как оно сказывается на интересах правосудия Ошибки в установлении фактических обстоятельств преступления и совершивших его лиц обычно более опасны, более вредны для государства и граждан Нередко они влекут осуждение тех, чья вина не установлена, а их исправление путем дополнительного расследования и нового судебного разбирательства требует больших затрат времени, сил и средств. В ряде случаев исправить такие ошибки вообще не удается, поскольку допущенные пробелы в доказательствах с течением времени могут стать невосполнимыми

Проверка доказательств — необходимый элемент процесса доказывания, одно из важнейших условий всесторонности, полноты и объективности предварительного и судебного следствия   Проверка

Бюллетень ВС РФ 1999 № 1 С 18

по

Ю В Кореневский

включает выяснение относимости, допустимости и достоверности как каждого доказательства в отдельности, так и в целом, в их совокупности. Согласно ч. 3 ст. 70 УПК РСФСР все собранные по делу доказательства подлежат тщательной, всесторонней и объективной проверке. Аналогичное положение содержится и в ст. 83 проекта УПК РФ:

«Собранные по делу доказательства подлежат всесторонней и

объективной проверке. Проверка состоит в анализе полученного

доказательства, его сопоставлении с другими доказательствами,

собирании новых доказательств, проверке источников получения

доказательств».

Интересы обеспечения достоверности доказательств требуют, в первую очередь, знания и умения применять на практике нормы доказательственного права, основные положения теории доказательств, характеризующиеся высоким уровнем обобщения, отражающие вековой опыт человечества в области правосудия. Эти положения содержатся во многих фундаментальных работах, учебниках, как русских дореволюционных, зарубежных, так и изданных в нашей стране в сравнительно недавнее время1. В них раскрывается содержание познавательной деятельности в уголовном процессе на основе процессуальных правил, указываются наиболее эффективные пути получения, проверки и оценки доказательств, условия формирования выводов по делу.

Однако при всей своей важности указанные фундаментальные положения в их практическом применении требуют дальнейшего развития, конкретизации. Ни теория доказательств, ни, тем более, процессуальный закон не могут учесть, отразить все многообразие возникающих в практике ситуаций. Они содержат главным образом общие указания, общие правила работы с доказательствами. Практические же работники, наряду с этим, нуждаются в рекомендациях прикладного характера, основанных на более детальном изучении и обобщении практики.

Такое обобщение практикуется достаточно широко. Оно осуществляется и практиками (работниками судов, прокуратуры, следственных органов), и учеными и преследует главным образом цели выявления, классификации ошибок, чаще всего допускаемых при исследовании и оценке доказательств, а также выработки рекомендаций, как процессуального, так и тактического характера, направленных на устранение подобных ошибок, на правильное разрешение сложных си-

1 См., напр Теория доказательств в советском уголовном процессе М., 1973, Курс советского уголовною процесса. Общая часть. М , 1989, Строгович М.С Избранные труды. Т 3. М , 1991

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

111

туаиий. Результатом такой работы являются многочисленные обзоры, информационные письма, статьи, практические пособия1.

Процесс изучения практики и подготовки подобных рекомендаций неисчерпаем. Изменяются условия осуществления правосудия, совершенствуются законы; на должности судей, прокуроров, следователей приходят новые люди; устраняются одни, но появляются другие причины судебных ошибок.

Потребность в осмыслении складывающейся практики особенно велика сегодня, на переломном этапе развития государства, в период динамичных изменений, когда возникает ряд вопросов, связанных с проведением судебной реформы, с принятием нового уголовного кодекса, с новой трактовкой соотношения роли сторон и суда в установлении обстоятельств дела, с ужесточением требований к допустимости доказательств и т.п.

Ниже мы попытаемся на основе изучения практики Верховного Суда РФ и Генеральной прокуратуры РФ выяснить, чем объясняются допускаемые при исследовании доказательств ошибки и что следует делать, чтобы избежать их, чтобы обеспечить исчерпывающую проверку и объективную оценку доказательств. Уделяя основное внимание вопросам проверки доказательств в суде первой инстанции, автор при этом исходил из соотношения предварительного и судебного следствия: если в досудебных стадиях главная задача — своевременно отыскать, получить, собрать наиболее полную информацию о преступлении и его виновниках (хотя со следователя и не снимается обязанность проверить ее), то суд, несомненно, в силу известных процессуальных условий, существующих на этой стадии, обладает большими возможностями для всестороннего исследования собранных доказательств, их сопоставления, критического осмысления и оценки.

Наиболее ощутимые результаты может дать выяснение недостатков в исследовании доказательств и вызванных ими судебных ошибок, чаще всего встречающихся в практике, так сказать, типовых ситуаций, которые вызывают трудности и при разрешении которых

1 Иногда изучение судебной, следственной и прокурорской практики дополняется социологическими исследованиями и ставит цели выявить глубинные причины допускаемых ошибок — организационные, кадровые иіп (о результатах подобного исследования см , напр.- Эффективность правосудия и проблема устранения судебных ошибок Ч 1 М., і 975) Такая фундаментальная работа способна дать серьезные результаты, но °на чрезвычайно сложна, трудоемка и не может повторяться слишком часто

112

Ю В. Кореиевский

чаще принимаются ошибочные решения. Именно установление и устранение таких недостатков позволило бы существенно повлиять на качество расследования и судебного разбирательства.

С этой точки зрения весьма перспективным и плодотворным представляется использование и дальнейшая разработка применительно к судебному следствию устоявшихся в криминалистике понятий следственной ситуации, а также различных процессуальных средств и тактических приемов как способов разрешения такой ситуации. Под следственной ситуацией в криминалистике понимается «совокупность условий, в которых в данный момент осуществляется расследование, т.е. та обстановка, в которой протекает процесс доказывания»1.

Если говорить о судебном разбирательстве, следственную ситуацию можно определить как сложившуюся к этому этапу производства по делу в результате предварительного расследования совокупность данных о существенных обстоятельствах дела, исходя из которых определяются направления и способы дальнейшего получения и использования информации, необходимой для правильного разрешения дела. Проще говоря, на основе анализа следственной ситуации определяется: что по делу выяснено достаточно полно и вряд ли будет оспариваться; что еще нужно установить, проверить, уточнить, на что обратить особое внимание; каким образом, при помощи каких процессуальных действий и тактических приемов будут выясняться эти обстоятельства.

Высказывается иногда опасение: не противоречит ли выработка рекомендаций о способах разрешения тех или иных типовых ситуаций, в известной мере, программирование судебного исследования доказательств сути судебного следствия, его самостоятельному, творческому характеру, не свяжет ли оно судей, обвинителя, защитника формальными требованиями? Думается, на этот вопрос следует ответить отрицательно. Такого рода рекомендации ни в коей мере не сковывают инициативу участников процесса, не мешают им принимать самостоятельные, порой нетрадиционные решения. Мало того, они обогащают знания и опыт юристов, позволяют им, не изобретая каждый раз велосипед, принимать решение с учетом обобщенного, научно осмысленного опыта. Используя аргументацию сторонников криминалистических рекомендаций для предварительного следствия, можно сказать, что такие рекомендации «реализуются как средства, упорядочивающие мыслительную деятельность следователя (в данном контексте —

1   Белкин Р.С. Указ. соч. С. 135.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

113

судьи, прокурора, защитника. — Авт.), организующие и направляющие его действия, создающие условия для экономии сил и времени»1. Обобщение судебной и прокурорской практики последних 10 лет2, изучение обзоров Верховного Суда РФ, а также материалов обобщений кассационной и надзорной практики, проведенных Генеральной прокуратурой РФ, позволяет назвать следующие наиболее распространенные недостатки в исследовании доказательств, влекущие пересмотр приговоров:

•  неполная проверка объяснений обвиняемого по предъявленному обвинению, а порой и их игнорирование (особенно при отказе от признания вины, сделанного на предварительном следствии);

•  невыполнение требований закона о проверке каждого из доказательств (в первую очередь показаний потерпевшего по делам о преступлении против личности, особенно по делам об изнасиловании, а также результатов опознания подозреваемого);

•  некритическая оценка как доказательств обвинения некоторых данных, в частности, вероятностных заключений экспертизы, когда они не могут служить средством обоснования обвинения;

•  пробелы в выяснении обстоятельств, на основании которых можно судить о субъективной стороне преступления — форме вины, цели, мотивах преступления.

Проанализируем более подробно каждый из перечисленных недостатков в исследовании доказательств, обращая особое внимание на возможные способы их предотвращения.

1. Недостатки при проверке показаний обвиняемого

Тщательная проверка показаний обвиняемого (независимо от того, отрицает он предъявленное обвинение или признает свою

1   Гуняев В, Кузьмин С В защиту криминалистических программ // Соц. законность. 1990. №3 С 47.

2   Особое внимание при этом уделялось решениям, принимаемым по конкретным делам Верховным Судом страны, в которых формулируются принципиальные требования высшей судебной инстанции, вырабатываются ориентиры судебной практики, определенные стандарты доказанности тех или иных обстоятельств. Кроме того, изучены наиболее интересные дела, расследованные и рассмотренные после отмены первоначального приговора, с тем, чтобы выяснить, каким образом были устранены ранее допущенные недостатки в исследовании доказательств. В качестве примеров приводятся отдельные дела, рассмотренные в свое время Верховным Судом СССР и представляющие интерес с точки зрения тематики работы.

114

Ю В Кореневский

вину) — одно из необходимых условий правильного разрешения уголовного дела, постановления законного и обоснованного приговора. Если в судебном разбирательстве подсудимый признает себя виновным, задача заключается в том, чтобы проверить, подтверждаются ли его показания другими доказательствами, нет ли существенных противоречий между ними. Случаи, когда признание подсудимого в суде оказывается недостоверным, сравнительно редки. Значительно чаще причиной необоснованного осуждения и последующей отмены приговора бывает то, что следствием и судом не проверены показания обвиняемого, не признающего себя виновным, его объяснения по поводу предъявленного обвинения, возражения против имеющихся в деле доказательств.

На необходимость такой проверки неоднократно обращалось внимание в постановлениях Пленумов Верховных Судов СССР и РСФСР. Особенно важным в этом отношении представляется одно из положений постановления Пленума Верховного Суда СССР от 16 июня 1978 г. «О практике применения судами законов, обеспечивающих обвиняемому право на защиту». В нем подчеркивается, что обеспечение обвиняемому права на защиту является конституционным принципом и что оно создает обвиняемому возможность защищаться всеми установленными законом средствами и способами от предъявленного обвинения, и служит важнейшей гарантией установления истины и вынесения законного и обоснованного приговора1.

Не вызывает сомнений, что право на защиту включает, в частности, и возможность оспаривать обвинение, приводить доводы в опровержение доказательств обвинения, представлять доказательства в свою защиту или ходатайствовать об их истребовании и т.д., а равно соответствующую обязанность следователя, прокурора, суда проверить объяснения обвиняемого, удовлетворить его ходатайства об исследовании доказательств, имеющих существенное значение. Однако несмотря на то, что указанные требования являются бесспорными, общепризнанными, они во многих случаях не исполняются. Зачастую это объясняется предвзятым отношением к возражениям обвиняемого против обвинения, который таким образом якобы пытается избежать законной ответственности. Разумеется, нередко так и бывает. Но чтобы в каждом конкретном случае сказать, лжет обвиняемый или в его показаниях есть зерно истины, его показания нужно тщательно проверить.

1 См.: Сборник действующих постановлений Пленумов Верховных Судов СССР и Российской Федерации по уголовным делам. М., 1999 (далее — Сборник. .) С 479— 480.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)                1 15

Как уже говорилось, проверка возражений обвиняемого против предъявленного ему обвинения углубляет процесс всестороннего исследования обстоятельств дела, стимулирует активную деятельность следователя, прокурора, суда, предохраняет от поверхностного подхода, предубеждения, односторонности. Она позволяет «испытать на прочность» версию обвинения, достоверность положенных в его основу доказательств, снять какие бы то ни было сомнения в доказанности вины. Напротив, невнимание к объяснениям обвиняемого, тем более их игнорирование нередко служат источником судебных ошибок. Как указано, например, в одном из обзоров Верховного Суда РСФСР, это было причиной отмены приговора по каждому пятому из пересмотренных дел1.

Изучение практики показывает, что во многих случаях ошибки не были связаны с особой сложностью дела и избежать их было не так уж трудно.

Р. был привлечен к уголовной ответственности и осужден за хулиганство. Суд признал установленным, что в автобусе он беспричинно, из хулиганских побуждений ударил С-ву. Р. отрицал свою вину По его словам, напротив, С-ва ударила его по лицу, а он лишь нанес ответный удар В подтверждение своих объяснений Р. ссылался на двух очевидцев, которые могли бы рассказать об обстоятельствах происшедшего Однако ни следствием, ни судом эги лица допрошены не были Приговор отменен в порядке надзора, дело направлено на новое расследование2

Еще один пример. И. был осужден за нанесение ножевого ранения Л. Обвинение основывалось на показаниях потерпевшего, а также свидетельницы X , которая видела И. недалеко от места происшествия. И. не признал себя виновным и показал, что в то время, когда был ранен Л , он находился дома По поводу показаний потерпевшего и свидетельницы X подсудимый утверждал, что они ошиблись при опознании, поскольку ночь была темная и рассмотреть нападавшего в лицо они не могли. И. объяснил также, что в показаниях X есть противоречия по поводу времени, когда она видела его, и описания головного убора, который был на нем надет

Следствие и суд, по существу, игнорировали показания И В судебном заседании не были допрошены два свидетеля, которые подтверждали алиби подсудимого, причем президиум областного суда, отклоняя впоследствии протест прокурора об отмене приговора, необоснованно дал их показаниям априорную оценку, указав, что как родственники подсудимого они не заслуживают доверия. Не выяснены причины противоречий в показаниях X , не допрошен муж свидетельницы, который был с ней вместе и мог бы подтвердить или опровергнуть показания жены.

1   См : Бюллетень ВС РСФСКІ99Ь№ 9. С. И, 1  См.: Бюллетень ВС РФ. 1995. J* 1С С 8—9.

116

Ю В Кореневский

По протесту заместителя Генерального прокурора РФ приговор был отменен дело направлено на новое расследование, в ходе которого восполнен ряд пробелов в исследовании доказательств При допросе свидетелей, на которых И ссылался в подтверждение алиби, выяснилось, что они могли и не видеть, когда он ушел из 4 дома Устранены неясности по поводу головного убора, в которым был И Путем истребования документов из метеослужбы установлено, чго ночь, когда ранен Л , была лунной, что давало очевидцам возможность рассмогреть преступника в лицо Повторно допросить X и ее мужа не представилось возможным, поскольку они выехали, не указав нового адреса Однако собранных по делу доказа-1 • тельств оказалось достаточно, чтобы сделать однозначный вывод о виновности И В повторном судебном заседании он признал, что действительно ранил Л

Как видно из приведенных примеров, проверка показаний обвиняемых не требовала каких-либо дополнительных поисков, применения особо сложных процессуальных средств и тактических приемов. Достаточно было произвести определенные следственные действия, которые диктовались сложившейся следственной ситуацией и о производстве которых ходатайствовали обвиняемые.

Однако далеко не всегда дело обстоит таким образом Не так уж редки случаи, когда складывается ситуация, разрешить которую традиционными способами не удается Если, например, остаются не устраненными существенные противоречия между показаниями обвиняемого, потерпевших и свидетелей, причем трудно отдать предпочтение тем или другим, то дальнейшие, подчас многократные и утомительные допросы одних и тех же лиц становятся бесполезными и бесперспективными и приходится задуматься над тем, как разорвать порочный круг, какие можно привлечь дополнительные доказательства, носящие объективный характер, чтобы убедиться в достоверности или, напротив, ошибочности или ложности проверяемых показаний.

Как показывает практика, наиболее целесообразно в подобных случаях ознакомление суда с обстановкой места происшествия, производство, при необходимости, следственного эксперимента, использование экспертизы как средства проверки показаний обвиняемого и других лиц.

В постановлении от 17 сентября 1975 г. «О соблюдении судами Российской Федерации процессуального законодательства при судебном разбирательстве уголовных дел» Пленум Верховного Суда РСФСР обратил внимание судов на «значение для установления истины по делу исследования вещественных доказательств, документов, осмотра местности и помещения»1.

Сборник    С 552

И "Л1   те

I

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

117

Весьма характерным в этом отношении является дело Т , рассмотренное в свое время Пленумом Верховною Суда СССР но протесту Генерального прокурора СССР 14 летний Т в своей квартире выстрелом из ружья тяжело ранил сверстника Потерпевший утверждал, что Т произвел в него прицельный выстрел Т показал, что выстрел произошел случайно, когда подростки пытались отобрать друг у друга ружье Кроме их двоих, в комнате никого не было Каких-либо ссор между обвиняемым и потерпевшим не происходило Все исследование доказательств свелось к допросам потерпевшего и обвиняемого, причем на обоих оказывали вчияние родители Между тем дело невозможно было правильно разрешить без осмотра в ходе судебного заседания места происшествия и выяснения вопроса о том, где именно, в каком взаиморасположении находились подростки, кто и как держал оружие и т п (на предварительном следствии этого тоже сделано не было) Отменяя приговор и направляя дело на новое рассмотрение, Пленум указал, в частности, что следователь и суд должны были выяснить при помощи осмотра обстановку и обстоятельства происшествия1

Другой пример — дело Г и И , осужденных за нарушение правил безопасности движения автотранспорта Оба они признаны виновными в том, что, управляя — первый — автокраном, второй — мотороллером, на перекрестке, нарушив правила, не уступили друг другу дорогу, в результате чего произошло столкновение автокрана и мотороллера и погиб один из пассажиров

При решении вопроса о том, соответствуют ли действия каждого из водителей правилам дорожного движения, эксперты, а затем и суд исходили из того, что столкновение произошло на перекрестке равнозначных улиц Именно так указывалось в постановлении следователя о назначении автотехнической экспертизы Между тем Г , не признавая себя виновным, утверждал, что он ехал по главной дороге, имел преимущественное право проезда, и водитель И обязан был его пропустить Когда же И не выполнил этого требования правил, он, Г , уже не имел возможности предотвратить столкновение

Верховный Суд РФ отменил приговор, указав, что для определения равнозначности или неравнозначности дорог необходимо провести дополнительный осмотр места происшествия и установить, в частности, протяженность асфальтированного покрытия каждой из утиц перед перекрестком, что имеет существенное значение для определения соответствия правилам действий каждого из водителей2

Эффективным средством устранения противоречий в доказательствах может служить экспертиза. При наличии различных версий по поводу одних и тех же событий и обстоятельств перед экспертами может быть поставлен вопрос об оценке каждой из них с точки зрения специальных познании, могли ли произойти события таким образом, как об этом говорится в показаниях потерпевшего, подсудимого или свидетеля? Так, по делам об автотранспортных происшествиях, когда каждый из водителей отстаивает свою версию причин аварии, эксперт во многих случаях, если достаточно полно установлены исходные дан-

См   Бюллетень ВС СССР 1982 № 3 С 25 -27 См   Бюллетень ВС РФ 1998 №4 С 12

118

Ю В Коренсвский

ные, может определить, соответствуют ли объективным техническим данным объяснения каждого из них

В последнее время обсуждается вопрос об использовании по делам об автотранспортных происшествиях, многие из которых представляют значительные трудности для расследования и судебного рассмотрения, возможностей психологической экспертизы. Дело в том, что по делам такого рода нередко возникает вопрос о том, имел ли водитель возможность в сложившихся условиях предотвратить столкновение или наезд. Его решение в значительной мере зависит от того, мог ли водитель в короткое время принять и реализовать оптимальное, возможно, даже единственно правильное решение.

Техническую возможность принятия мер, предотвращающих аварию, устанавливает автотехническая экспертиза. Однако здесь не меньшее значение имеют индивидуальные качества водителя, скорость его реакции на сложную дорожно-транспортную ситуацию. В ведомственных материалах для экспертов-автотехников приведены усредненные пределы этого показателя: 0,6—1,4 с. Но у каждого из водителей, в зависимости от особенностей его личности, физического и психического состояния в момент, предшествующий происшествию, скорость реакции может существенно различаться, а это определяет в значительной мере виновность или невиновность водителя. Уточнить скорость индивидуальной реакции данного водителя может помочь психологическая экспертиза.

Особую сложность представляет проверка достоверности показаний обвиняемого, отказавшегося в судебном заседании от признания, сделанного на предварительном следствии. Явление это в практике отнюдь не редкое и вызывает немало трудностей. В оценке таких показаний допускаются две одинаково вредных для дела ошибки: либо некритически, без должной проверки и сопоставления с другими доказательствами воспринимаются показания, данные в суде, и в основу приговора кладется новая версия обвиняемого, либо (что бывает значительно чаще) безосновательно отвергаются, а порой игнорируются объяснения подсудимого в суде, и выводы по делу основываются главным образом на материалах предварительного следствия. При этом не учитывается принципиальное положение, сформулированное в постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 29 апреля 1996 г. «О судебном приговоре»:

«Ссылка в приговоре на показания подсудимого, данные при

производстве дознания, предварительного следствия или в ином

судебном заседании, допустима только при ог іпч'рчии судом этих

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

119

показаний в случаях, предусмотренных ст. 281, 286 УПК РСФСР. При этом следует иметь в виду, что фактические данные, содержащиеся в оглашенных показаниях, как и другие доказательства, могут быть положены в основу выводов и решений по делу лишь после их проверки и всестороннего исследования в судебном заседании»1.

Для полного и всестороннего исследования изменяющихся показаний решающее значение имеют:

•  последовательное рассмотрение и анализ прежних и новых показаний;

•  сопоставление тех и других с иными имеющимися в деле доказательствами;

•  привлечение новых доказательств, необходимых для проверки имеющихся показаний.

Поскольку в большинстве случаев при отказе от признания подсудимый утверждает, что оно было дано под влиянием обмана или принуждения со стороны следователя либо оперативных работников, возникает вопрос о проверке достоверности подобных объяснений. Верховный Суд неоднократно обращал внимание на необходимость проверки заявлений о недозволенных методах следствия.

Трудность заключается в том, что возможности непосредственной проверки таких заявлений в судебном разбирательстве, как правило, весьма ограничены2. Поэтому, если результаты судебного следствия не позволяют сделать однозначный вывод о достоверности тех или иных показаний обвиняемого, а без этого нельзя принять то или иное решение по делу, возникает вопрос о проведении специального расследования.

В судебном же разбирательстве главное — проверка доказательств, относящихся к существу дела. Ссылка на принуждение к признанию обязывает подойти к исследованию и оценке доказательств особенно внимательно. Если обвинение достоверно, безусловно подтверждается,

1   Сборник    С 573

2   Для этого, по крайней мере, необходимы   подробный допрос обвиняемого по поводу сообщаемых им сведений, допросы лиц, на незаконные действия которых он ссылается, и при необходимости очные ставки с ними, выяснение обстоятельств, которые могут объективно подтвердить или опровергнуть заявление подсудимого, прежде всего допросы тех, кому от него могло быть известно об обстоятельствах получения признания, в частности, содержащихся вместе с ним под стражей, истребование данных из медицинских учреждений, где проверялось его состояние или куда он мог обращаться за помощью, выяснение вопроса о том, поступали ли от обвиняемого аналогичные жалобы в ходе следствия, и т п

120

Ю В Кореневский

если не остается сомнений в его обоснованности, это обычно означает и опровержение показаний подсудимого о недостоверности признания.

Оглашая и исследуя показания обвиняемого, в которых он признавал себя виновным, важно обращать внимание прежде всего на то, насколько они полны и конкретны, нет ли в них существенных противоречий. Практика свидетельствует, что показания, в которых детально описываются известные допрашиваемому обстоятельства и которые не содержат разноречий, несообразностей, особенно если они по существенным позициям остаются неизменными на всем протяжении следствия, обычно (хотя и здесь могут быть исключения) оказываются достоверными.

Особое значение в таких случаях приобретают содержащиеся в признании обвиняемого сведения о фактах, которые до его допроса известны не были, а при последующей проверке подтвердились. Не надо объяснять, насколько велика доказательственная сила таких, например, показаний, когда обвиняемый в убийстве указывает место захоронения трупа или отдельных его частей, которые до этого обнаружены не были; показывает, где спрятал орудие убийства, и оно действительно оказывается в указанном им месте; выдает похищенные ценности и т.п.1 Однако эти показания будут иметь значение самостоятельных доказательств лишь в том случае, если точно установлено, что до них об указанных обстоятельствах известно не было и сведения о них не были так или иначе подсказаны допрашиваемому.

Вместе с тем изучение ряда дел, по которым обвинение оказалось необоснованным, а подчас и фальсифицированным, показало, что лежащее в его основе признание обвиняемого было весьма неполным, фрагментарным, в нем отсутствовали важные подробности, которые обвиняемый обязательно знал бы, если бы действительно совершил преступление.

Убедительным подтверждением сказанного может служить дело Бушнева, обвинявшегося в убийстве священника отца Меня2. По версии предварительно-

1    В этой связи представляется вполне обоснованным включение в проект УПК РФ такого следственного действия, как проверка показаний с выходом на место. По поводу этого действия в ст. 211 проекта сказано: «В целях установления новых фактических данных, уточнения маршрута и места, где совершались проверяемые действия, а также для выявления достоверности показаний путем их сопоставления с обстановкой события ранее данные показания подозреваемого, обвиняемого, потерпевшего или свидетеля могут быть проверены или уючнены на месте, связанном с расследуемым событием».

2   Мы называем подлинные фамилии обвиняемого и потерпевшего, поскольку данное дело широко освещалось в печати.

Доказывание в уюловном процессе (закон, теория, практика)

121

го следствия Бушнев, подвергшийся ночью в пршородном электропоезде нападению неизвестных хулиганов, утром, взяв топор, пошел искать обидчиков и, приняв встретившегося ему отца Меня за одного из нападавших, убил его ударом топора.

На предварительном следствии Бушнев признавал себя виновным, а в суде заявил, что не совершал преступления и оговорил себя под воздействием работников милиции, которые утверждали, что статьи за убийство ему не миновать, но в случае признания обещали «смягчить» вину. Действительно, в постановлении об аресте, с которым Бушнев был ознакомлен, указано, что он подозревается в убийстве, совершенном в состоянии сильного душевного волнения.

При проверке в судебном заседании установлено, что показания Бушнева об убийстве по ряду существенных обстоятельств противоречат объективным данным. Как установлено по делу, Мень был убит на тропинке с правой стороны от железнодорожной станции «Семхоз», если двигаться по направлению к г. Сергиеву-Посаду. Между тем Бушнев, признавая свою вину, показывал, что убийство произошло слева от платформы. При выезде на место происшествия Бушнев вообще не мог указать, где именно ударил Меня.

Судя по показаниям Бушнева, после его удара Мень сразу упал. Однако судебно-медицинской экспертизой установлено, что особенности повреждений, а также следы крови на одежде и на лице потерпевшего свидетельствуют о том, что в момент удара и после него Мень находился в вертикальном положении.

Бесспорно установлено, что у погибшего был с собой портфель. Однако об указанной вещи Бушнев в своих показаниях не упоминал.

Вопреки утверждению Бушнева свидетели, которые встречали его утром, на следующий день после конфликта в электропоезде, топора у него не видели. По версии следствия орудием убийства явился топор, который был обнаружен на даче Лобаковой, куда Бушнев приходил ночью. Но по заключению экспертизы на костях черепа потерпевшего отразились особенности, которых на лезвии указанного топора нет.

Оценивая признание Бушнева, суд указал в приговоре, что «им излагались лишь самые общие сведения. Бушнев ничего не мог пояснить об одежде Меня, об исчезнувших вещах священника, о тех лицах, которые проходили по той же тропинке перед появлением на ней Меня и которых Бушнев, по убеждению суда, не мог не видеть». Учитывая приведенные существенные противоречия, а также другие обстоятельства, суд признал показания Бушнева на предварительном следствии не имеющими доказательственного значения и ввиду отсутствия объективных доказательств вины подсудимого оправдал его.

В плане проверки достоверности признания обвиняемого представляет интерес дело Г., осужденного за кражу из магазина.

Не только на предварительном следствии, но также и в суде Г. признал себя виновным. У него изъята часть похищенных товаров. Однако в кассационной жалобе осужденный написал, что оговорил себя, кражу не совершал, а обнаруженные товары ему принесли двое знакомых.

При последующей проверке установлено, что показания Г. не соответствуют ряду объективно установленных данных. Как выяснилось в ходе осмотра места происшествия, преступник один замок на двери магазина сорвал, а дужку второго перепилил. Между тем Г. утверждал, что сорвал гвоздодером один замок, а

122

Ю В Кореневский

вторая дверь была открыта Следствием не проверено, имелись ли на двери следы гвоздодера, был ли у обвиняемого і акой гвоздодер и куда он его дел

Не была также проверена достоверность показаний Г о времени его ухода из дома, совершения кражи и возвращения В объяснениях осужденного по этому поводу и показаниях свидетелей имеются противоречия, что также ставит под сомнение возможность участия Г в краже

Наконец, из признания Г не ясно, что еще, помимо обнаруженных товаров, было похищено из магазина (сумма стоимости украденного значительно • ,     выше), мог ли он один унести все похищенное

По делу имелись и другие подозреваемые, но после того, как Г признался в ,,,     краже, их причастность к преступлению надлежащим образом не проверялась

По протесту заместителя Генерального прокурора РФ приговор отменен, дело направлено на новое расследование Однако поскольку со времени кражи і ■ прошло более двух с половиной лет, восполнить допущенные пробелы не удалось, и дело было прекращено за недоказанностью участия Г в преступлении

Как показывает изучение практики, проверка достоверности показаний обвиняемого при отказе от признания в ряде случаев весьма сложна, требует от участников процесса, прежде всего от прокурора-обвинителя, самостоятельных, нестандартных, творческих решений.

і              М   обвинялся в изнасиловании малолетней девочки, которая оставалась

одна в квартире, в причинении ей тяжких телесных повреждений и краже

,        вещей В судебном разбирательстве одной из основных задач была проверка до-

-   ,  і     стоверности признания, от которого М  отказался  На следствии обвиняемый

участвовал в выезде на место происшествия и показывал, как именно выглядела

обстановка в квартире, расположение мебели и тп Ход этою следственного

действия фиксировался с помощью видеозаписи

В отличие от обычной практики, когда такая запись используется только для того, чтобы подтвердить добровольность признания, а следовательно, как некоторые полагают, и его достоверность, в данном случае прокурор и судьи ,         задались целью проверить, правильно ли М ориентировался на месте происшествия Видеозапись была воспроизведена в присутствии отца потерпевшей (на ,,.    предварительном следствии в осмотре места происшествия он по объективным причинам не имел возможности участвовать, а потерпевшая в силу болезненного состояния не могла дать полных показаний) Просмотрев запись, он показал, что в рассказе обвиняемого есть существенные неточности, в частности, он неправильно указал места, откуда были похищены вещи Наряду с друшми сомне-■          ниями это послужило основанием для направления дела на дополнительное

расследование1

Проверка достоверности изменившихся в судебном разбирательстве показаний обвиняемого осложняется порой тем, что некоторые его заявления затруднительно исследовать на данной стадии: это может быть более полно сделано в условиях предварительного следствия. Выше уже описывалась ситуация, когда требуется проверка заявления

См   Соц законность 1986 №9

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

123

подсудимого о якобы применявшихся к нему в целях получения признания недозволенных методах следствия. Другой пример — ссылка подсудимого на алиби, впервые сделанная в судебном разбирательстве. Проверка такого заявления — весьма сложное дело. Она требует применения системы тщательно продуманных и подготовленных следственных действий и тактических приемов.

Интересно, что методы подобной проверки, разоблачения, в случае необходимости, лжесвидетельства в пользу преступника, складывались еще задолго до зарождения криминалистики. Вот что советовал, например, едва ли не 200 лет назад русский экономист и публицист, сторонник преобразований Петра I И.Т. Посошков:

«...С великим притужением, напорно всякими образы разными допрашивать: давно ли то было и товарищи ево как в росписи написаны, все ли тут были, и прежде ли ево пришли или после, или все они вместе пришли и отъкуду пришли, где они сошлися, и отьчего у них сталось и как кончилось, и о коем часе дня или ночи и в какой хоромине или на дворе или в каком ином месте. И буде в хоромах, то в коем месте, в переднем углу или у дверей или у печи или за столом, и сидя или стоя, и рано или поздно, и на дворе ведрено ли в то время или ненастливо было и после того случая как разошлися и кто из них прежде пошел от него и кто остался, или пошли и сколько их было и всех ли он знает иль кого не знает?.. И, допрося, отвести ево в особное место, чтобы он ни с кем никакого слова не промолвил»1. Да, если провести допрос таким образом, ни одно лжесвидетельство не устоит. Но сделать это в судебном заседании, тем более исключить возможность контактов и сговора допрашиваемых, очень трудно. Поэтому в подобных случаях неминуемо возникает вопрос о направлении дела на дополнительное расследование.

2. Пробелы при исследовании отдельных видов доказательств

Одна из наиболее распространенных причин судебных ошибок заключается в том, что порой переоценивается значение отдельных видов доказательств, они принимаются, по существу, на веру, хотя по своему характеру требуют особо тщательной проверки. Это относится, в частности, к показаниям потерпевших по делам о преступлениях

1   Посошков И Книга о скудости и богатстве М , 1937 С 147

124

Ю.В. Кореневский

т

против личности. Не всегда учитывается, что, справедливо возмущаясь противозаконными действиями обвиняемого, потерпевший иногда может, сознательно или несознательно, преувеличивать его вину, так сказать, сгущать краски. Порой бывает и так, что сложившиеся между людьми отношения приводят к оговору1.

И. был осужден за то, что н» почве ссоры нанес А-ву четыре ножевых ране-"  '    ния. На допросе потерпевший утверждал, что его ранил именно И., а находив-„ ', t   шийся вместе с последним Г. никакого участия в преступлении не принимал. .   То же самое потерпевший рассказывал о случившемся своим родителям. Однако через 20 дней он, изменив показания, неожиданно заявил, что Г. держал его, способствуя тем самым И. в совершении преступления. Хотя никакими объективными данными это не подтверждалось, следственные органы, не проверив .■• і,'і   причин изменения потерпевшим показаний, привлекли Г. к ответственности, а суд признал его виновным.

В порядке надзора приговор был отменен, а дело в отношении Г. прекращено за недоказанностью его участия в совершении преступления2.

Тщательной проверки нередко требуют показания потерпевшей по делам об изнасиловании. Особенность большинства дел этой категории состоит в том, что потерпевшая была ранее знакома с подозреваемым, иногда находилась с ним в одной компании, порой — наедине, в уединенном месте. Обвиняемые в подобных случаях обычно не оспаривают совершения полового акта, но утверждают, что потерпевшая была на это согласна.

Поскольку прямых доказательств вины или невиновности обвиняемого по многим таким делам не бывает, именно показания потерпевшей становятся основным, если не единственным доказательством обвинения. Исход дела в значительной мере зависит от того, какую позицию займет потерпевшая в суде: будет ли, как и на предварительном следствии, изобличать подсудимого или, как это нередко бывает, по тем или иным причинам изменит показания.

Пленум Верховного Суда СССР в постановлении от 25 марта 1964 г. «О судебной практике по делам об изнасиловании» отметил, что суды должны «с учетом особенностей этой категории дел тщательно выяснять обстановку происшествия и взаимоотношения подсудимого с потерпевшей»3. Невыполнение этого требования приводит к

1    Известный русский юрист М.Ф. Громницкий писал: «Далеко не все пострадавшие от преступления обладают духом беспристрастия для точного и непреувеличенного рассказа о событии преступления...» // Судебное красноречие русских юристов прошлого. М., 1992. С. 129.

2   См.: Бюллетень ВС СССР. 1989. № 3. С. 23—24.

3   Сборник... С. 209.                                                       °"

 < И»,

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

125

судебным ошибкам, главным образом — необоснованному осуждению за изнасилование.

Практикой выработан ряд способов проверки достоверности показаний потерпевшей и обвиняемого, которые подробно описаны в криминалистической литературе. В кратком виде их можно свести к следующему.

Прежде всего необходимо выяснить, каковы были отношения между потерпевшей и обвиняемым до предполагаемого изнасилования. Этот вопрос выясняется обычно путем допроса свидетелей, знающих их обоих, обнаружения и изучения возможной переписки между ними, записей в дневнике и т.п.

Должно быть исследовано поведение потерпевшей до, во время и после данного события: как она оказалась на месте происшествия (пришла туда с обвиняемым добровольно или была приведена насильно либо путем обмана); оказывала ли насильнику сопротивление, звала ли на помощь, если нет — почему; рассказывала ли кому-либо о случившемся, сразу ли заявила об изнасиловании. Одним из наиболее эффективных способов проверки показаний потерпевшей является выяснение их соответствия объективным данным, обнаруженным по делу материальным следам: есть ли у потерпевшей телесные повреждения, характерные для тех форм насилия, которым, по ее утверждению, она подвергалась, а у обвиняемого — следы, свидетельствующие об оказанном ему сопротивлении; обнаружены ли следы борьбы на месте происшествия, на одежде потерпевшей и обвиняемого.

Наконец, по многим делам рассматриваемой категории существенное значение имеет характеристика потерпевшей: как она вела себя в обыденной жизни, не злоупотребляла ли алкоголем, не вступала ли в случайные половые связи и т.п. Разумеется, если факт изнасилования установлен достоверно, предшествующее поведение потерпевшей, даже аморальное, не снимает с насильника ответственности. Однако с точки зрения проверки и оценки показаний потерпевшей и обвиняемого приведенные выше данные имеют определенное значение.

Значительное число ошибок допускается при оценке опознания подозреваемых в таких преступлениях, как разбой, грабеж, хулиганство, изнасилование и др. Обобщение практики позволяет установить наиболее характерные причины таких ошибок.

По некоторым делам не проверяется и не отражается в материалах дела, насколько данные о внешности подозреваемого соответствуют описанию преступника в показаниях опознающего.             ,

126

Ю.В. Кореневский

По делу К., осужденною за изнасилование малолетней, потерпевшая подробно описала приметы насильника. Девочка рассказала, что у него хриплый, грубый голос, он немного заикается. Как показала свидетель К-на, потерпевшая говорила ей, что преступник был толстый, с сиплым голосом. Со слов девочки "        свидетельница нарисовала портрет насильника. Однако из материалов дела не ■ 1>"     ясно, соответствуют ли приметы К. описанию свидетельницы. Ввиду невыясненности указанных обсюятельств и некоторых других пробелов следствия Верховный Суд РСФСР отменил приговор и направил дело на новое расследование1.

Не всегда достаточно полно выясняются обстоятельства, при которых опознающий видел преступника, и потому остается не ясным, может ли он уверенно опознать подозреваемого. Примером мож^т служить описанное выше дело И. (с. 121).

По некоторым делам не проверяется соблюдение правил предъявления подозреваемого на опознание (ст. 165 УПК РСФСР), что должно служить гарантией достоверности опознания.

По делу М., осужденного за разбой, выяснилось, что опознание его потер-\ ( певшим, которое было основным доказательством обвинения, произведено с ■, ' нарушением закона. Вопреки требованиям ст. 164 УПК РСФСР потерпевший не был предварительно допрошен о приметах и особенностях, но которым может опознать преступника. Несмотря на то, что М. был задержан и мог быть предъявлен на опознание, потерпевшему сначала показали его фотографию. Когда же впоследствии производилось опознание, вместе с М. были предъявлены два человека, одетые в форменную одежду. Естественно, у потерпевшего сложилось убеждение, что эти лица не могли быть участниками преступления, и он указал на М.

Рассмотрев дело в порядке надзора, Верховный Суд РФ признал, что опознание, произведенное со столь существенными нарушениями закона, не может служить доказательством, и отменил приговор. Поскольку возможности собирания доказательств были исчерпаны, дело в отношении М. прекращено за • '           недоказанностью его участия в совершении преступления2.

В тех же случаях, когда опознание производится с соблюдением требований закона, его результаты признаются вполне доброкачественными доказательствами.

Верховный Суд РСФСР, рассмотрев дело С, осужденного за изнасилование несовершеннолетней, оставил приговор без изменений, сославшись, в частности, на опознание С. потерпевшей. В ответ на доводы осужденного о возможной > '           ошибке при опознании, изложенные в жалобе, суд указал, что, увидев вскоре

после изнасилования С. на территории пионерского лагеря, потерпевшая сразу же указала на него; до этого на допросе она правильно описала одежду, в которой был С, рассказала, какие на нем были плавки, какая татуировка на плече и т.п.3

1   См.: Бюллетень ВС РСФСР. 1991. № 2. С. 11. , 7  См.: Бюллетень ВС РФ. 1998. № 2. С. 10-11. 3  См.- Бюллетень ВС РФ. 1989. № 9. С. 4.          "

JM ■

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, пракіика)                127

3.  Использование данных, которые не могут служить доказательствами обвинения

Для того чтобы то или иное доказательство могло быть использовано для обоснования обвинения, необходимо установить, способно ли оно (разумеется, в совокупности с другими доказательствами) достоверно свидетельствовать о каких-либо фактических обстоятельствах дела. Нарушения этого требования проявляются в практике весьма многообразно. Чаще всего это происходит при оценке доказательственного значения заключений тех или иных экспертиз, например, заключений об однородности различных объектов по групповым признакам.

По делу Т., осужденного за вооруженное нападение на двух престарелых женщин в их доме, в числе перечисленных в приговоре доказательств обвинения фигурировали два заключения экспертов. Согласно заключению судебно-биологической экспертизы пятна крови, обнаруженные на одежде Т., могли принадлежать как потерпевшим, так и ему самому (у всех этих лиц одна и та же группа крови). По заключению физико-технической экспертизы волокна, обнаруженные на оконном проеме в доме потерпевших (преступник проник в дом через окно), «однородны соответствующим волокнам шубы Т. по цвету, оттенку цветов, прокраске, изогнутости, размерным соотношениям, поверхностному рельефу и видимой внутренней структуре».

Нетрудно заметить, что оба заключения не свидетельствуют определенно о причастности Т. к преступлению. Из заключения физико-технической экспертизы нельзя сделать вывод, насколько индивидуальны признаки, по которым отмечено совпадение волокон, дают ли они основания для вывода о тождестве. Что же касается следов крови, то это вообще не доказательство: такая же группа крови не только у Т. и потерпевших, но и у множества друї их людей.

По протесту заместителя Генерального прокурора РФ приговор по делу Т. отменен, дело направлено на новое расследование.

Сказанное не означает, что экспертные заключения об однородности объектов по групповым признакам вообще не могут быть использованы в доказывании. Некоторые авторы рекомендуют в подобных случаях ставить перед экспертом вопрос о том, однородны ли исследуемые объекты и если да, то по признакам какой группы возможно наименьшего объема1.

Вид группы «определяет эксперт с учетом характера сравниваемых объектов и руководствуясь общей методической установкой на отождествление группы как можно меньшего объема. В одних случаях он вынужден ограничиваться констатацией наличия или отсутствия тож-

1   См.: Справочник следователя Вып. 3. М., 1992. С. 19—20.

1 с

128

Ю В Кореневский

дества очень широкой группы, например, формулируемой по химическому составу материала объекта сравнения. Но даже такое заключение может иметь решающее доказательственное значение, в частности, при установлении состава снаряда (пули, дроби) из трупа потерпевшего и снарядов в патроне только одного члена группы стрелявших, лишь один из которых, судя по обстоятельствам дела, произвел смертельный выстрел. В других случаях эксперту удается установить тождество менее широкой группы, конкретно поименованной в той или иной классификационной системе (род, вид, марка, модель и т.д.), а иногда — тождество группы еще меньших объемов (продукция одного предприятия, общая производственная партия, масса из одной емкости, одной засыпки и т.п.)»1.

Однако использование подобных заключений в качестве доказательств требует тщательной проверки и адекватной оценки их доказательственного значения. Возвращаясь к делу Т., следует сказать, что ни один из двух экспертов не допрашивался для разъяснения данного им заключения, исследование выводов экспертов в интересующем нас аспекте не производилось, а заключения о сходстве исследуемых объектов были необоснованно восприняты как категорические.

В последние годы в следственной и судебной практике отмечаются случаи переоценки доказательственного значения так называемой одорологической экспертизы2, а также необоснованного расширения компетенции экспертизы психологической.

Одорологическая экспертиза или, как она именуется в экспертных учреждениях МВД РФ, которые проводят такое исследование, экспертиза запаховых следов человека основывается на способности специально натренированных собак, обладающих особо чувствительным обонянием, определять сходство или даже тождество запахов в следах, обнаруженных, например, на тех или иных объектах на месте происшествия, и запаха подозреваемого.

Возможности собак в этом отношении общепризнанны. Уже много лет во всем мире они используются для розыска и преследования преступников, обнаружения похищенного, наркотиков, взрывчатых веществ и т.п. В сфере борьбы с преступностью одорологический метод до последнего времени находил применение только в ОРД.

1    Справочник следователя Вып. 3. С 19—20.

2   Одорология — учение об использовании запахов с целью установления личности (от лат odor — запах и греч logos — учение)

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

129

Уникальная способность собак к одорологической идентификации предопределила и поиск в направлении использования этого метода в доказывании по уголовным делам. Однако здесь сразу же возник ряд трудностей. Р.С. Белкин выделяет в данной проблеме четыре аспекта: естественно-научный (технический), процессуальный, этический и тактический1.

Часть трудностей постепенно удалось преодолеть. Так, результаты проведенных исследований и практического применения одорологического метода позволяют утверждать, что человек обладает присущим ему индивидуальным запахом, обусловленным физиологическими процессами, а также производственными, бытовыми и иными воздействиями. Не вызывает сомнений и то, что собака, тем более специально подготовленная, натренированная, способна отличить этот запах от других и, следовательно, может «опознать» человека по его индивидуальному запаху (это, однако, не означает, что в каждом отдельном случае ее реакция всегда безошибочна). Таким образом, несмотря на отсутствие до конца разработанной, общепризнанной теории запахов, естественно-научное обоснование одорологического метода существует. Выработаны и технические решения проблемы отбора проб запаха, их хранения, получения образцов запаха у подозреваемого и т.п. Все это подробно описывается в учебниках криминалистики и пособиях для следователей2.

Тщательно отработаны тактические приемы одорологической выборки, в максимально возможной мере предохраняющие от ошибок: применение только специально натренированных собак; использование при выборке унифицированных предметов — запахоносителей, не отличающихся внешне друг от друга; неоднократное повторение выборки с переменой мест предъявляемых объектов и с разными собаками; исключение каких-либо посторонних воздействий на собаку во время выборки, сведение к минимуму роли человека и т.п. Найденные технические решения позволили снять и возражения этического порядка, касавшиеся того, что недопустимо «предъявлять» собаке на опознание человека, причем не только подозреваемого, но и статистов. По существующим ныне методикам выборка производится без участия человека, по полученным у него образцам запаха.

1   См   Белкин PC. Указ соч С. 78—79.

i  См : Криминалистика / Под ред. В.А Образцова С  248—249 ; Руководство для

следователей С 203. У - 560

130

Ю.В. Кореневский

Таким образом, остается нерешенной — и это самое сложное —. процессуальная сторона одорологического метода: каким образом, в каком процессуальном качестве, в виде какого именно доказательства результаты одорологической выборки должны вводиться в уголовный процесс? И вторая сторона вопроса: как можно проверить достоверность этого доказательства?

Острая дискуссия на эту тему развернулась в 1987 г. на заседании научно-методического совета Прокуратуры СССР. В результате обсуждения не удалось выработать единой позиции. Большинством голосов совет высказался против одобрения практики экспериментального внедрения криминалистической одорологии. Было принято решение продолжить изучение данного вопроса1.

Споры продолжаются и по сей день. Если отвлечься от частностей, в настоящее время можно выделить две основные позиции. Первая заключается в том, что результаты одорологической выборки безусловно достоверны и могут использоваться в качестве доказательства. Такой точки зрения придерживаются многие криминалисты2.

Значительно более осторожны в своих оценках процессуалисты, а также авторы некоторых учебников криминалистики. Не оспаривая перспектив одорологии и необходимости ее развития, они предостерегают от чрезмерного доверия, некритического отношения к результатам одорологической выборки. Отмечается, что «необычность биодетектора как «инструмента» анализа запаха, невозможность в полной мере проверить результаты его работы инструментальными методами обусловливают отношение к выборке как к оперативному мероприятию, не порождающему доказательств»3; что «процессуального значения подобное опознание иметь не может»4.

Чтобы определить отношение к обсуждаемой проблеме, целесообразно сначала рассмотреть предложения о том, к какому именно виду доказательств из числа предусмотренных законом могут быть отнесены результаты одорологической выборки. Криминалистами предложены два варианта:

1) оформлять результаты выборки в виде справки, которая будет фигурировать в деле в качестве «иного документа»;

1   См.: Соц. законность. 1987. № 10. С. 63—65.

2   См., напр.-. Белкин Р.С. Указ. соч. С. 75—94; Руководство для следователей. М., 1997. С. 203.

3   Криминалистика / Под ред. Н.П.Яблокова. М, 1995. С. 332.

4   Крылов И.Ф. В мире криминалистики. Л., 1989. С. 258.                •••  ■•'

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

131

2) рассматривать выборку как одорологическую экспертизу.

Не так давно Р.С. Белкин высказал соображение о возможности применения одорологического метода в рамках следственного эксперимента1.

Остановимся сначала на одорологической экспертизе. Согласно ст. 78 УПК РСФСР экспертиза назначается в случаях, когда для разрешения дела необходимы специальные познания в науке, технике, искусстве или ремесле. Экспертизу проводит лицо, обладающее такими познаниями. Эксперт дает заключение на основании произведенных исследований в соответствии с его специальными познаниями (ч. 1 ст. 80 УПК РСФСР). Однако при производстве одорологической выборки такое исследование не проводится.

Кинолог, который организует выборку, — специалист в области обучения (дрессировки) и использования служебно-розыскных собак2, а отнюдь не в области одорологии. Среди экспертов, которые производили одорологическую экспертизу по делам, изученным автором при подготовке настоящей работы, четверо имели ветеринарное образование, трое — биологическое, один — зооинженерное, один был специалистом в области химии. Никаких исследований запахов кинолог сам, естественно, не проводит. Он может лишь описать, как производилась выборка, засвидетельствовать ее результаты, указать, какой из объектов выбрала собака (именно таковы бьши заключения по изученным делам).

Кроме того, выводы одорологической выборки не являются экспертным заключением. Кинолог не имеет возможности указать в заключении, как того требует ст. 191 УПК РСФСР, какие исследования он провел, не может дать мотивированный ответ на поставленные вопросы. При производстве такой экспертизы трудно обеспечить права обвиняемого, предусмотренные ст. 185 УПК РСФСР. Но если так, то следователь и суд, по существу, лишены возможности проверить достоверность заключения экспертизы, что они обязаны сделать по закону (ч. 3 ст. 70, ч. 3 ст. 80 УПК РСФСР).

Такая же проблема возникает в любом случае, в каком бы виде ни представлялись следствию и суду результаты одорологической выборки. Дело не в том, что кто-то сомневается в обонятельных способностях собаки — эти способности подтверждены многократно. Но то, что воз-

1    См.: Белкин Р.С. Указ. соч. С. 89.

2   См.: Белкин Р.С. Криминалистическая энциклопедия. М, 1997. С. 91.

132

Ю В Кореневский

можно, что достижимо в принципе, вовсе не обязательно достигается в каждом отдельном случае. Примеры ошибок в одорологической выборке и возможные их причины отмечались многими специалистами1.

Разумеется, возможность ошибки — удел не только одорологической выборки. Ошибочными, а иногда и ложными могут быть показания любых допрашиваемых лиц, заключения экспертов и т.п. В этом смысле одорологическая выборка какими-либо принципиальными особенностями не отличается. Разница в другом: в отличие от предусмотренных в законе видов доказательств результаты выборки не могут быть проверены. Следователь и суд путем анализа заключения и допроса кинолога могут лишь выяснить, правильно ли отбирались пробы, образцы запаха, соблюдались ли при выборке тактические правила, направленные на предотвращение ошибок, т.е. соблюдены ли необходимые условия выборки. Конечно, выполнение указанных правил снижает возможность ошибки, но вряд ли исключает ее.

Объективно оценить поведение собаки, решить, почему она выбрала тот или иной объект, объясняется ли это действительным тождеством запаха, не воздействовали ли на поведение собаки какие-либо помехи внешнего или внутреннего свойства — это следователю и суду практически недоступно. По образному выражению В.И. Шиканова и Н.Н. Тарнаева, при одорологической выборке собака «в определенном смысле выступает в качестве «черного ящика», ввод и обработка информации в котором не поддаются объективному контролю»2.

Но если это так, если «достоверность» результатов выборки не может быть проверена следствием и судом, то остается одно — принимать ее результаты на веру. Однако вряд ли кто-либо из самых убежденных сторонников одорологического метода решится утверждать, что результаты выборки в 100% случаев достоверны, что собака «никогда не ошибается».

Таковы теоретические соображения по поводу доказательственного значения выводов одорологической экспертизы. Но несмотря на отсутствие единой позиции в этом вопросе и приведенные сомнения, ее заключения уже используются в практике. Как ни странно, в длительной дискуссии о возможности применения результатов одорологической выборки в процессуальном доказывании, по крайней мере, в последние годы, специалисты в области уголовного процесса и прак-

1   См., напр : Шиканов ВИ, Тарнаев НН. Запаховые микроследы криминалистическое значение, процессуальный статус, возможность исследования на идентичность. Иркутск, 1974 С. 38-45

2    Там же. С. 37.                                                * •'           а >                       ,    •     .

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)              133

тические работники не участвовали; каким образом исследовались и какую оценку получали заключения одорологической экспертизы по конкретным делам — не анализировалось.

Между тем без такого изучения вряд ли возможно правильно решить вопрос о придании результатам одорологической выборки статуса экспертного заключения. Оно могло бы также способствовать выработке методов исследования, проверки и оценки выводов экспертов о тождестве запахов.

Предпринятое при подготовке настоящей работы изучение практики оказалось делом нелегким. Одорологическая экспертиза производится сейчас только в двух экспертных учреждениях системы МВД РФ: в Экспертно-криминалистическом центре в Москве и в лаборатории в Волгограде. Число проводимых экспертиз сравнительно невелико, причем, естественно, не во всех случаях в заключении делается категорический вывод о тождестве запахов. Часть дел, по которым эксперты пришли к такому выводу, не была направлена в суд (очевидно, заключение одорологической экспертизы при отсутствии других доказательств признано недостаточным для обвинения подозреваемого).

Автору удалось отыскать и изучить четыре дела, по которым приговор суда вступил в законную силу. Этого, конечно, недостаточно, чтобы решить проблему, но основания для некоторых предварительных выводов имеются:

•  одорологическая экспертиза производилась по делам о тяжких и особо тяжких преступлениях; среди изученных оказалось три дела об умышленном убийстве и одно — о разбойном нападении;

•  два дела рассмотрены по первой инстанции районными судами и столько же — Московским городским судом;

•  по всем изученным делам обвинение признано обоснованным: постановлен обвинительный приговор или (по одному делу) определение о направлении лица, совершившего убийство, на принудительное лечение;

•  по всем делам суды сослались в приговоре на заключение одорологической экспертизы как на одно из доказательств обвинения;

•  три приговора обжаловались в кассационном порядке и оставлены без изменения, причем один — Верховным Судом РФ. В кассационных определениях также сделана ссылка на заключение одорологической экспертизы.

Таким образом, внешне все выглядит вполне благополучно: заключение экспертизы запаховых следов человека принимается судами

134

Ю В Кореневский

как доказательство и служит одним из оснований для постановления обвинительного приговора. Однако результаты более серьезного изучения не внушают оптимизма.

Дело в том, что в большинстве случаев заключение названной экспертизы в судебном разбирательстве никоим образом не исследуется. За исключением одного дела (о нем см. ниже) эксперты в суд не вызывались и никаких вопросов им не задавалось. Суд, как правило, ограничивался оглашением заключения, а по одному из дел и этого сделано не было.

Сказанное позволяет утверждать, что достоверность выводов экспертов в судебном разбирательстве по большинству дел не проверялась, и ссылка на их заключение в приговоре носила, по существу, формальный характер. Апробации судебной практикой заключений одорологической экспертизы как доказательства не получилось.

Изучение дел и выяснение мнения некоторых профессиональных участников судебного разбирательства позволяет высказать следующие соображения о причинах подобного отношения к заключениям одорологической экспертизы.

Во-первых, существует априорное доверие к таким заключениям, поскольку они даны экспертами государственных экспертных учреждений высокого ранга. Так, оставив без изменения обвинительный приговор в отношении А., осужденного Московским городским судом за убийство, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ сослалась в кассационном определении, в частности, на заключение одорологической экспертизы, проведенной в Экспертно-крими-налистическом центре МВД РФ. Не вдаваясь в обсуждение его достоверности, коллегия ограничилась утверждением, что данное заключение не вызывает сомнений, поскольку экспертиза проведена в соответствии с требованиями закона компетентными лицами.

Во-вторых, почти по всем изученным делам'йаключение одорологической экспертизы не имело существенного значения и при его исключении из числа доказательств обвинение не было бы поколеблено. Кстати, то, что подобные заключения не бывают единственным доказательством обвинения, служит одним из аргументов сторонников их использования в доказывании. Верно, конечно, что заключение одорологической, как и любой другой экспертизы, должно оцениваться в совокупности со всеми иными доказательствами. Но требование ч. 3 ст. 70 УПК РСФСР о тщательной, всесторонней и объективной проверке собранных по делу доказательств относится не только к их совокупности, но и к каждому из доказательств в отдельности. Прежде чем

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

135

оценивать достаточность совокупности доказательств для признания обвиняемого виновным, необходимо в максимально возможной мере проверить достоверность каждого из них. Так же, как прежде, чем строить кирпичный дом, нужно убедиться в надежности отдельных кирпичей.

К чему приводит несоблюдение этого требования, видно из следующих примеров.

С был осужден за убийство одним из межмуниципальных судов Москвы Заключение экспертизы по этому делу носило вероятностный характер эксперты лишь не исключали наличия на исследуемом орудии преступления запахо-вых следов обвиняемого Защитник ходатайствовал о вызове в судебное заседание эксперта с тем, чтобы выяснить у него, каким образом изымались и в каких условиях хранились запаховые следы, исключена ли возможность воздействия на них атмосферных процессов, посторонних веществ и т п Суд отказал в допросе эксперта и, ограничившись оглашением заключения, сослался на него в обвинительном приговоре, хотя какого-либо доказательственного значения это заключение не имело

По делу Е , рассмотренному Московским городским судом (он совершил ряд убийств, признан невменяемым и направлен на принудительное лечение), одним из доказательств было признано заключение экспертов о том, что в запа-ховой пробе с шапки, обнаруженной на месте одного из убийств, имеются запаховые следы, которые могли произойти от Е Ознакомление с заключением показывает, что оснований для категорического вывода о тождестве запахов эксперты не нашли В такой ситуации, во всяком случае, был необходим вызов в суд и допрос экспертов Тем не менее этого сделано не было, а в определении суд сослался на заключение, не анализируя его и даже не упомянув, что оно не носит катеї орического характера.

Оба дела свидетельствуют о формальном отношении к проверке и оценке заключений одорологической экспертизы. Не вызывает сомнений, что подобное отношение недопустимо и в более сложных случаях может привести к необоснованному осуждению. Если такое заключение принимается следствием и судом, по отношению к нему должны строго выполняться требования закона о проверке доказательств.

В-третьих, обвинение, защита и судьи просто не умеют проверять такие заключения, часто не имеют ясного представления о методах и возможностях данной экспертизы. Выше уже указывалось, что результаты одорологической выборки с трудом поддаются проверке. Однако и имеющиеся возможности, как правило, не используются. Подтверждением этого может служить, в частности, упоминавшееся выше Дело А., осужденного Московским городским судом за убийство (единственное из числа изученных дел, по которому эксперты допрашивались в судебном разбирательстве). Как видно из протокола су-

136

Ю.В. Коренєвский   ~

дебного заседания, вопросы, задаваемые экспертам, сводились, по существу, к тому, уверены ли они в достоверности своего вывода о тождестве запаховых следов, обнаруженных на месте происшествия, с запахом А. На поставленные вопросы эксперты ответили: «Для проведения одорологической экспертизы существует только одна методика, которой занимаемся мы. Существует один способ обнаружения запахов. У нас не было ошибок в практике по результатам экспертиз». В чем суть применявшейся экспертами методики, на каких научных данных она основана, чем подтверждается вывод об отсутствии ошибок — все это у экспертов не выяснялось.

Таким образом, результаты изучения практики свидетельствуют, что следствие и суд не принимают необходимых мер к проверке достоверности заключений экспертов. В связи с этим принятие судами определенного числа таких заключений в качестве доказательств обвинения недостаточно для окончательного решения вопроса о придании им подобного статуса.

Сказанное вовсе не означает, что одорологический метод не имеет перспектив использования в доказывании. Очевидно, имеет. Но только после того, как будут разработаны надежные способы проверки достоверности идентификации по запаху. Для этого необходимо продолжать изучение практики использования результатов одорологической выборки при расследовании и судебном рассмотрении уголовных дел, шире освещать в юридической печати теоретические и практические аспекты данной проблемы, причем так, чтобы в обмене мнениями участвовали не только криминалисты (как было в основном до сих пор), но также специалисты в области уголовного процесса и практики — следователи, прокуроры, судьи, адвокаты.

Существует и еще один аспект проблемы. Отмечено, что наряду с кинологической одорологией развивается инструментальная — оль-фактроника ( от лат. olfactus — обоняние)1, где в качестве анализатора применяются физико-химические приборы. Возможно, будут разработаны и другие методы объективного контроля и оценки, а пока одорологическая выборка (или, что по существу то же, заключение одорологической экспертизы) вряд ли может претендовать на статус процессуального доказательства.

В подобной постановке вопроса Р. С. Белкин усматривает противоречие. Возражая противникам использования одорологической вы-

1   См.: Криминалистика / Под ред. В А. Образцова. С. 248—249.    } at \tU

I

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)                137

борки в доказывании, он высказывает мнение, которое может иметь и более общее значение. С его точки зрения, нельзя жестко отграничивать ОРД от процессуального доказывания.

Верно, конечно, что к средствам, применяемым в ОРД, «предъявляются... строгие требования: они должны быть безусловно законны... их применение не должно унижать чести и достоинства личности, ущемлять правомерные интересы граждан»1. Но никак нельзя согласиться с тем, что средства ОРД «должны обеспечивать получение достоверных результатов» и что к указанным средствам «предъявляются фактически те же требования», что и «к средствам работы с доказательствами»2.

В Законе об ОРД не содержится требования достоверности результатов этой деятельности, и необходимые для этого условия отсутствуют3. Если бы требования в обоих случаях были одинаковыми, результаты ОРД могли бы непосредственно использоваться в качестве доказательств. Как известно, именно так и решался вопрос в ст. 10 Закона об ОРД 1992 г. Однако в его редакции 1995 г. обозначен принципиально иной подход.

Что касается психологической экспертизы, то отмечаются случаи постановки перед экспертами вопросов, разрешение которых выходит за пределы их компетенции и которые должны решаться следователем, прокурором, судом на основе совокупности имеющихся в деле доказательств. Экспертов, например, спрашивали о том, правдивы ли показания обвиняемого, соответствуют ли они действительным обстоятельствам дела, не склонен ли допрашиваемый ко лжи и т.п. Как правило, подобные вопросы ставились перед экспертизой, когда в распоряжении следователя не было достаточных доказательств виновности обвиняемого, и от экспертов ожидали, что они восполнят этот пробел. К сожалению, находятся «эксперты», не обладающие необходимыми для производства психологической экспертизы специальными познаниями, но готовые «ответить» на любой вопрос. Подобная практика подверглась острой и справедливой критике в печати, в том

1    Белкин Р.С Курс криминалистики. С 82—83.

2   Там же.

3   Как уже указывалось, в отличие от процессуального доказывания для ОРД характерны: негласность, ограниченность прав лиц, в отношении которых проводятся оперативно-розыскные мероприятия, отсутствие гарантий, имеющихся в уголовно-процессуальной сфере.

138

Ю В Коремевский

числе и со стороны ответственных работников Главного следственного управления Генеральной прокуратуры РФ1.

Тем не менее сторонники такого использования заключений психологической экспертизы от своих взглядов не отказываются. Возникающие в связи с этим проблемы можно проиллюстрировать на примере использования заключений психологической экспертизы по двум делам о взяточничестве.

По делу П. — работника милиции, обвинявшегося в получении взятки за : Ц      то, чтобы не возбуждать уголовного дела, эксперту был поставлен вопрос: «Ка-

jvjj кова наиболее вероятная мотивация действий П. в сложившейся ситуации?» Во-первых, такая постановка вопроса предопределила вероятностное заключение эксперта, которое не имело (по крайней мере, в данном случае) доказатель-

•' ; ■ ственного значения. Во-вторых, не ясно, какие именно действия П. имелись в виду. П. виновным себя не признал. Эксперт какого-либо исследования по по-

,          воду фактических обстоятельств дела, разумеется, не проводил  О том, какие

действия совершил П., эксперт мог судить только по постановлению следователя. Если следователь указал, что П. получил взятку, то нельзя не признать, что ответ эксперта был предрешен заранее, поскольку он вынужден был исходить

j, iv v из того, что преступление действительно совершено. Но ведь выяснение вопроса о том, что именно сделал (или чего не делал) П., и было основной задачей расследования. Если же в постановлении следователя не приводились указанные выше данные, то мотивы каких действий оценивал эксперт?

По другому делу обвиняемый М. сначала признал получение взятки, а затем изменил показания, сославшись на принуждение со стороны следователя. На вопрос следователя эксперт ответил- «Перемена показаний М. обусловлена особенностями его личности и мотивацией, направленной на избежание наказания». Непонятно, почему «конформизм», «потребность быть как все» и некоторые другие отмеченные экспертом особенности личности М., по мнению эксперта, привели к изменению обвиняемым показаний. Что же касается указания ,             на мотивацию, «направленную на избежание наказания», то она не требует экс-

пертного исследования2.

Подобный «опыт» вреден прежде всего потому, что деловую, подчас кропотливую работу по отысканию и исследованию доказательств подменяют получением более чем сомнительных заключений психологической экспертизы. К сожалению, некоторые такие «доказательства» некритически принимают и суды.

Ч1

1    См.: Сафуанов С, Шишков С. Экспертиза «правдивости» показаний // Законность. 1992. № 2;Диянова 3., Щеголева Т. Еще раз о судебно-психологической экспертизе // Законность 1998. № 9, Исаенко В. Использование возможностей судебно-психиат-рической экспертизы // Законность 1998. № 10.

2   См.: Гараев 10., Kumaee H. Судебно-психологическая экспертиза при доказывании взяточничества // Законность. 1998 № 4. Подробный разбор предложений Ю Га-раева и Н. Китаєва см.: Ситковская О., Кореневский Ю. Опыт, который не следует использовать// Законность. 1998. № 11.

Доказывание в уіоловном процессе (закон, теория, практика)

139

Другой типичный недостаток в доказывании — использование под видом различных одних и тех же доказательств, что создает превратное впечатление о наличии совокупности доказательств там, где в действительности имеется лишь одно. Речь идет главным образом о модификациях показаний обвиняемого, признающего свою вину. В подобных случаях в обвинительном заключении и в приговоре порой перечисляются как доказательства виновности показания, которые даны обвиняемым на допросе, на очной ставке, скажем, с другим обвиняемым, его объяснения в ходе так называемой проверки на месте и т.п.

Результаты подобных следственных действий могут приобрести значение самостоятельных доказательств лишь при условии, что в ходе этих действий получены какие-либо новые данные или объективно подтверждены (опровергнуты) прежние. Например, при осмотре места происшествия с участием обвиняемого обнаружено указанное им оружие — нож. Или в результате следственного эксперимента установлено, что обвиняемый, как он и показал на допросе, мог проникнуть в помещение через форточку, хотя сначала это вызывало сомнение, и т.п. Если же никаких новых данных не получено и все свелось к тому, что при выезде на место происшествия обвиняемый лишь повторил показания, которые дал на допросе, это останется все тем же признанием. Попытки представить результаты таких следственных действий как отдельные, самостоятельные доказательства приводят к созданию обманчивого впечатления о наличии совокупности доказательств и искажают оценку доказательств, создают почву для судебной ошибки.

4.  Пробелы в исследовании доказательств,

необходимых для выяснения субъективной стороны преступления

Указанные недостатки встречаются в практике, когда возникает, например, вопрос о разграничении умышленного и неосторожного убийства, убийства (или покушения на убийство) и тяжких телесных повреждений (повлекших или не повлекших смерть), т.е. по делам о преступлениях против жизни и здоровья граждан. Разрешить эти порой весьма сложные ситуации помогают разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, содержащиеся в постановлениях от 22 декабря 1992 г. «О судебной практике по делам об умышленных убийствах» и от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)».

140

Ю.В. Кореневский

I!"

«При решении вопроса о направленности умысла виновного, — указал Пленум, — следует исходить из совокупности всех обстоятельств содеянного и учитывать, в частности, способ и орудие преступления, количество, характер и локализацию телесных повреждений ( например, ранения жизненно важных органов человека ), а также предшествующее преступлению и последующее поведение виновного и потерпевшего, их взаимоотношения»1. Анализ практики свидетельствует о том, что такие из перечисленных обстоятельств, как способ, орудия преступления, характер причиненных травм, т.е. обстоятельства, составляющие объективную сторону преступления, устанавливаются, как правило, достаточно полно. Однако этого еще недостаточно для обоснованного вывода о содержании умысла, о цели деяния.

Одинаковые по своему характеру действия, с применением одних и тех же орудий могут совершаться как с целью убийства, так и для причинения разной степени телесных повреждений, без умысла на лишение жизни. Для правильного разграничения указанных деяний необходимо выяснять и другие обстоятельства, в частности, взаимоотношения между обвиняемым и потерпевшим до события преступления: могли ли эти отношения по своему характеру породить у обвиняемого решимость совершить убийство или столкновение между ними было случайным (скажем, обоюдная драка).

Одним из подтверждений умысла на убийство могут служить угрозы, высказываемые обвиняемым, намерения лишить потерпевшего жизни, подготовка заранее орудий убийства и т.п. Чрезвычайно важны данные о предшествующем поведении обвиняемого и потерпевшего (например, кто явился инициатором ссоры, драки), а также о последующем поведении виновного после причинения ранений потерпевшему (продолжал наносить удары или, напротив, принимал меры к оказанию ему помощи, вызвал «скорую помощь» и т.п.).

Рассмотрим способы решения этих вопросов на примере нескольких дел.

Р. был привлечен к уголовной ответственности за нанесение потерпевшей ножевого ранения в область шеи Его действия были квалифицированы следствием как покушение на убийство. Суд не усмотрел в действиях Р. умысла на убийство и признал его виновным в причинении легкого телесного повреждения.

Бюллетень ВС РФ. 1999. № 3. С. 2.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

141

I

Отменив приговор в кассационном порядке, Верховный Суд РФ указал, что суд первой инстанции не исследовал должным образом и не оценил характер конкретных действий Р ■ при нападении на потерпевшую он использовал нож с клинком длиной 11 см, высказывал намерение убить ее, нанес удар в жизненно важный орган и пытался нанести второй удар, однако не сумел этого сделать по не зависящим от него обстоятельствам.

При новом рассмотрении дела Р. осужден за покушение на убийство1.

Если в этом случае кассационное определение представляется вполне обоснованным, то по другому делу Президиум Верховного Суда РСФСР принял решение, которое вызывает серьезные сомнения.

М-в был осужден за покушение на убийство из хулиганских побуждений Выйдя из квартиры, где он пьянствовал вместе с другими лицами, М-в встретил на улице незнакомого ему ранее П. и без всякого повода ударил последнего в грудь имевшимся у него, М-ва, ножом. Затем он обратился к П. со словами: «Что, тебе мало, еще?», на что потерпевший ответил: «И так в сердце» и ушел. Пройдя около 150 м, П. присел. Подошедшие сотрудники милиции вызвали «скорую помощь». У потерпевшего было обнаружено ранение сердца, но в результате своевременно оказанной помощи жизнь его была спасена.

Считая, что умысел на убийство в данном случае не доказан, заместитель Председателя Верховного Суда РСФСР опротестовал приговор на предмет изменения квалификации преступления. Президиум Верховного Суда протест отклонил, указав следующее: «Характер избранного М-вым орудия преступления, нанесение сильного удара ножом в область жизненно важных органов свидетельствует о прямом умысле на убийство из хулиганских побуждений. Смерть потерпевшего не наступила в силу обстоятельств, не зависящих от воли осужденного»2.

Нетрудно заметить, что Президиум Верховного Суда РСФСР принял во внимание лишь отдельные из обстоятельств, названных в упомянутом выше разъяснении Пленума. Не учтено, в частности, что М-в и П. не были ранее знакомы, между ними не существовало каких-либо неприязненных отношений, которые могли бы толкнуть осужденного на убийство, не было даже ссоры. Действия М-ва носили характер безмотивных, хулиганских. Можно, конечно, утверждать, что именно хулиганские побуждения и могли послужить причиной покушения на убийство. Но и сами действия осужденного не свидетельствуют с несомненностью о такой его цели. Верно, что М-в ударил П. ножом в грудь. Однако нет убедительных оснований считать, что он намеревался причинить ранение именно сердца. Весьма важно оценить и последующее поведение осужденного: после нанесенного П. удара тот

1   См.: Бюллетень ВС РФ. 1998. № И С 20.

2   Бюллетень ВС РСФСР. 1991 № 9. С 5.

142

Ю.В. Коренєвский

ушел и прошел еще 150 м. Несмотря на это, М-в не предпринимал более попытки наносить ему ранения, хотя ничто этому не препятствовало. Трудно объяснить такое поведение, если М-в действительно хотел убить потерпевшего. Отсутствие же такой цели исключает квалификацию преступления как покушения на убийство.

Столь же спорным представляется постановление Президиума Верховного Суда РФ по делу К.

і "і

К. был осужден за умышленное тяжкое телесное повреждение. Вместе с

.■'->■      родственниками К. распивал спиртное. Неожиданно между ними возникла ссора. Когда его стали выгонять из квартиры, К. взял со стола кухонный нож и со словами: «На, получи, все равно по-вашему не будет» ударил П-ва ножом в ''■■"■■'      грудь, причинив, как потом выяснилось, ранение сердца.

Президиум Верховного Суда РФ отменил приговор и направил дело на новое рассмотрение, предложив более полно исследовать обстоятельства преступления. Между тем каких-либо серьезных сомнений в обоснованности приговора не было. Суд исследовал все достаточно полно и в приговоре указал, в частности, что К. не высказывал угроз убийством, что удар ножом нанес «быстро, не целясь»1.

Таковы некоторые результаты изучения практики проверки и оценки достоверности доказательств, главным образом в судебной стадии уголовного процесса. Разумеется, все сказанное выше не исчерпывает проблемы. Обобщение следственной и судебной практики, особенно когда оно проводится целенаправленно: по отдельным категориям уголовных дел, в отдельных регионах страны, по отношению к разрешению тех или иных возникающих на практике вопросов — позволит выявить и другие типичные ошибки, допускаемые при исследовании доказательств, выяснить их причины и, таким образом, способствовать устранению недостатков в доказывании.

ЯГ:

. у,

■■7W.

1   Бюллетень ВС РФ. 1992. № 2. Cri.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

143

IV.   ОБ ИСТИНЕ В УГОЛОВНОМ СУДОПРОИЗВОДСТВЕ

Входе судебно-правовой реформы в Российской Федерации вновь возникла дискуссия по поводу отдельных фундаментальных положений доказательственного права, которые в нашей стране долгое время базировались на марксистско-ленинской философии и считались незыблемыми.

Один из аспектов этой дискуссии связан с вопросом об истине в уголовном судопроизводстве.

1. Вопрос об истине — вопрос практический          .

На первый взгляд этот вопрос может показаться абстрактным, отвлеченно теоретическим. На самом деле это далеко не так. От правильного его решения в значительной мере зависит определение целей доказывания, постановка задач перед правоприменителями, создание стимулов, побуждающих следователей, прокуроров, судей при собирании, исследовании и оценке доказательств действовать сообразно закону и служебному долгу.

С позиции здравого смысла проблема истины в правосудии, казалось бы, не дает почвы для споров. Если понимать истину в этой сфере как соответствие выводов следствия и суда о фактических обстоятельствах дела тому, что произошло в действительности, трудно представить, как можно отрицать необходимость постановки такой цели.

Достоверное установление фактов — первейшее, необходимое условие правильного разрешения дела, во всяком случае — постановления обвинительного приговора. Изучение практики показывает, что именно невыполнение этого условия служит основной причиной судебных ошибок, причем наиболее трудноисправимых.

Вопрос об истине в уголовном судопроизводстве находится в центре внимания специалистов с тех пор, как стала формироваться процессуальная наука. И решался он с позиций не только (а порой и не столько) научных, сколько идеологических.

Теория доказательств советского периода кашей истории, в основе которой лежала гносеология диалектического материализма, оцениваемая, разумеется, как «единственно научная», исходила из того, что советскому следователю и судье, в отличие от юристов капиталистических стран, безусловно доступна истина по каждому делу, причем истина абсолютная. Но как только в конце 1980-х — начале 1990-х гг.

144

Ю В. Корсневский

зашаталась и рухнула коммунистическая идеология, многие юристы, как это нередко бывало в нашей истории (по принципу: «чтобы выпрямить, нужно перегнуть»), впали в другую крайность. Суть новоявленной позиции выражена в таком, например, утверждении: в судебной практике «прошлое восстанавливается с весьма относительной степенью достоверности»1. Или еще определеннее: «Объективная истина известна лишь Богу»2.

Подобные взгляды вызвали немало возражений3. Но дискуссия ведется пока в основном на уровне публицистики. Чтобы правильно оценить с сегодняшних позиций теоретические основы прежних воззрений на истину в правосудии, необходимо, прежде всего, деидеоло-гизировать их. Для этого придется вновь обратиться к двум вопросам: о характере истины в уголовном процессе и о критерии истины в этой области человеческой деятельности.

Устанавливают ли следователь и суд абсолютную истину? Этот вопрос обсуждался советскими юристами и философами неоднократно4. Рассматривая его с позиций гносеологии диалектического материализма, большинство участников дискуссии приходило к выводу, что истина, устанавливаемая в правосудии, является абсолютной. Впрочем, и ранее указывалось, что нельзя распространять подобные философские категории на истину, устанавливаемую по конкретному делу. Еще в 1937 г. С.А. Голунский писал:

«...Смысл марксистско-ленинского учения сводится к достижимости абсолютной истины как суммы... отдельных истин, каждая из которых относительна, но все более приближается к абсолютной истине. Но в уголовном процессе дело обстоит иначе. Здесь речь идет вовсе не о способности человеческого мышления «по природе своей» дать нам в конце концов абсолютную истину, а возможности в данный конкретный момент, по данному наличному материалу окончательно разрешить поставленный перед судом вопрос, не рассчитывая на то, что даль-

1    Бобров Л/.Становление судебной власти // Вестник Верховного Суда СССР. 1991. № 7. С. 20.

2   Сов. юстиция. 1993. № 5. С. 2.

3   См.: Кореневский Ю. Нужна ли суду истина // Российская юстиция. 1994. № 5. С. 22; Ковтун Н. И состязательность, и поиск истины // Российская юстиция. 1997. № 7. С. 11 —12; Балакшин В. Истина в уголовном процессе// Российская юстиция. 1998. № 2. С. 18-19.

4   Содержание последних по времени дискуссий см.: Сов. государство и право. 1956. № 4; Вестник Московского ун-та. Сер. VIII: Экономика, философия. 1963. № 4.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

145

нейшие ступени развития науки «прибавят новые зерна» в установленную судом истину»1. Ту же мысль высказал М.Л. Якуб:

«Можно ли говорить о различении относительной и абсолютной истин применительно к вопросу: имел ли место факт, который суд признал доказанным?»2.

К сожалению, их голоса услышаны не были. В изданной в 1966 г. и переизданной в 1973 г. «Теории доказательств в советском уголовном процессе», на долгие годы ставшей своего рода катехизисом советских юристов, возобладала точка зрения тех, кто характеризовал истину в уголовном процессе, опираясь на философские категории марксизма-ленинизма.

Жизнь убедительно показала, что механическое перенесение общефилософских категорий на весьма специфическую область уголовного судопроизводства, где речь идет об установлении конкретных событий прошлого, только запутывает дело. Единственным результатом такого подхода оказалось то, что несомненно важная и весьма сложная проблема уголовного процесса была искусственно втиснута в прокрустово ложе господствовавшей в то время идеологии3.

Можно, конечно, сказать, что в такой постановке вопроса нет ничего плохого, что, требуя установления судом абсолютной истины, теория как бы поднимает планку, ставит перед практикой предельно высокие цели. Дело, однако, в том, какие выводы делались из этих философских посылок. А выводы делались такие, что если в уголовном процессе по каждому делу может быть установлена абсолютная истина и никаких гносеологических препятствий к этому нет, то, стало быть, следует не только стремиться к выяснению истины (что, безусловно, верно), но и, по существу, исключается какая бы то ни было вероятность, сама возможность недостижения этой цели, а весьма немалочисленные факты подобного рода объясняются исключительно плохой работой следователей, прокуроров, судей. Такому подходу отдал дань даже М.С. Строгович, внесший неоценимый вклад в развитие науки уголовного процесса:

1    Проблемы уголовной политики. Кн. IV. М., 1937. С. 60—61.

2   Вестник Московского ун-та Сер. VIII: Экономика, философия. 1963. № 4. С. 66."

3   Рассматривая здесь и далее положения, высказанные в свое время теми или иными советскими юристами, автор далек от мысли в чем-то упрекать их. Критиковать с позиций сегодняшнего дня то, что было сказано много лет назад, в совершенно иных исторических условиях, тем более под мощным прессингом официальной идеологии, отступление от которой было чревато порой не только идеологическими последствиями, — задача неблагодарная.

Ю-560

146

Ю.В Коренєвский

«Если истина по уголовному делу не найдена, если преступление не раскрыто и преступник не изобличен... это значит, что следствие и суд не справились со своей задачей, допустили серьезное нарушение законности» (выделено мной. — Авт.у. Трудно не согласиться с мнением, высказанным несколько позднее А.И. Трусовым. По его словам, в борьбе с отголосками антинаучных взглядов времен сталинщины «проявилась крайность иного рода — роль случайного фактора в процессуальном доказывании вообще стали сбрасывать со счета. Достоверное установление истины в судопроизводстве при этом некоторым стало представляться делом чрезвычайно легким... Порождая иллюзии наивного гносеологического оптимизма в отношении оценки познавательной ситуации в судопроизводстве, подобный подход чрезвычайно упрощает задачу установления истины по судебному делу, ведет к недооценке тех многочисленных факторов, которые могут как способствовать, так и препятствовать ее установлению»2.

Порой оценки возможностей советских следователей и судей приобретали лозунговый характер. В конце 50-х гг. В.П. Радьков писал:

«Для вынесения только законных и обоснованных приговоров по любому уголовному делу в нашей стране созданы необходимые условия: суды укомплектовываются до конца преданными советскому народу и социалистическому строю судьями и народными заседателями; созданы подлинно демократические советские... законы... все участники уголовного судопроизводства — лица, производящие дознание, следователи, прокуроры и судьи вооружены марксистско-ленинской теорией и работают под постоянным руководством КПСС»3.

Сейчас это смешно читать, а ведь статья Радькова была напечатана в солидном научном сборнике. На этой и подобных ей сентенциях воспитывались поколения советских юристов. Вольно или невольно вырабатывался такой подход, будто «для нас» (в отличие от «них») никаких трудностей не существует, будто приверженность господствовавшей в стране идеологии уже сама по себе служит гарантией установления истины в правосудии.

1   Курс уголовного процесса Т. І. М , 1958. С. 329.

2   Проблемы надежности доказывания в советском уголовном процессе. М., 1984. С. 6-7.

3   Вопросы судопроизводства и судоустройства в новом законодательстве Союза ССР. М., 1959. С. 337.

Ш

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

147

Между тем история уголовной юстиции наглядно свидетельствует, что в любой стране, независимо от идеологической ориентации, допускается немало судебных ошибок, причем идеология, политика не только не страхуют от них, напротив, их давление на правосудие увеличивает число неправосудных приговоров.

Нереальные, основанные порой на демагогических конструкциях требования нашли отражение и в законе. В ст. 2 УПК РСФСР 1960 г. указывается, что каждый совершивший преступление должен быть подвергнут справедливому наказанию и, вместе с тем, ни один невиновный не должен быть привлечен к уголовной ответственности и осужден. О том, как эти требования выполнялись, наглядное представление дает анализ по крайней мере двух проблем в следственной и судебной практике.

2. Раскрываемость преступлений

Выполнение требований закона о наказании каждого, кто совершил преступление, предполагает раскрытие 100% совершенных преступлений. До недавнего времени в нашей официальной статистике показатель раскрываемости приближался к этой цифре. Поскольку достичь такого результата невозможно ни в одном государстве1, этой статистике, разумеется, никто не верил. Когда фальсификации стало меньше, а статистика приблизилась к реальности, оказалось, что раскрывается лишь около половины зарегистрированных преступлений. В 1998 г. не раскрыто каждое четвертое преступление2. Но как же тогда быть с наказанием «каждого совершившего преступление»?

Вполне понятно, что никому не хочется быть обвиненным в невыполнении закона. И если в законе (а сначала в теории) выдвигаются нереальные, невыполнимые задачи, то это объективно подталкивает практиков — оперативных работников, дознавателей, а иногда и следователей — к тому, чтобы хотя бы в статистике продемонстрировать выполнение этих задач. Отсюда — сокрытие от учета преступлений, которые, очевидно, трудно будет раскрыть (только в 1998 г. выявлено свыше 70 тыс. преступлений, известных, но не зарегистрированных органами внутренних дел), применение запрещенных методов следст-

1   По данным МВД РФ, средний показатель раскрываемости в мире См. Известия. 1998 15апр.

2   Насколько можно доверять этим цифрам — вопрос сложный.         ,   >

10*

148

Ю.В. Кореневский

вия, а порой и прямая фальсификация доказательств с целью «раскрытия» преступления хотя бы на бумаге.

Уже много написано о вреде оценки качества работы оперативных и следственных служб, а тем более отдельного работника с учетом процента раскрываемости. Вот каково мнение начальника Главного управления уголовного розыска МВД РФ И. Храпова — человека, который знаком с проблемой не понаслышке:

if і       «Споры о проценте раскрываемости идут уже давно. Не секрет, .[», что он как критерий оценки не способствует развитию системы ,,   органов внутренних дел по всем направлениям. Он вольно или не-д вольно приводил к нарушению уголовно-процессуальных норм , t при регистрации, вынуждал сотрудников отказывать в возбуждении уголовного дела, а то и укрывать преступления»1. Считая целесообразным сохранить значение процента раскрываемости в отношении тяжких преступлений, латентность которых мала (например, убийств), И. Храпов полагает, что основным критерием оценки должно быть количество и сложность раскрытых преступлений, причем необходим максимально индивидуальный подход. Очевидно, что критикуемые им оценки в значительной мере базируются на игнорировании реальных трудностей, наивной убежденности (или, скорее, попытке убедить других) в том, что мы можем все, а не сумевшие пусть пеняют на себя.

Конечно, по мере внедрения новых методов раскрытия преступлений, укрепления материально-технической базы соответствующих служб, совершенствования профессионального мастерства кадров раскрываемость будет повышаться. Не вызывает также сомнений, что всегда останется какое-то число преступлений, раскрыть которые не удалось, несмотря на добросовестную, умелую, порой самоотверженную работу оперативников и следователей. Если не считаться с этим, мы получим (и уже получаем) результат, прямо противоположный ожидаемому.

3. Недоказанность участия обвиняемого в совершении преступления

Закон предусматривает такую ситуацию, устанавливая, что в подобных случаях, если исчерпаны все возможности для собирания доказа-

Милиция. 1998. №11-12. С. 10-11

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

149

тельств, дело прекращается (ст. 208 УПК РСФСР) или суд выносит оправдательный приговор (ст. 309). Правовые последствия таких решений не вызывают сомнений: недоказанная виновность равнозначна доказанной невиновности, поэтому при прекращении дела или оправдании по указанным основаниям обвиняемый полностью реабилитируется.

Но можно ли утверждать, что в этих случаях устанавливается истина? Очевидно, нет. Мы не знаем, кто совершил преступление; не установлено также, что обвиняемый его не совершал. Отрицательный же ответ на вопрос о виновности следует не из позитивно установленной невиновности, а из доказательственного аспекта презумпции невиновности: все неустранимые сомнения толкуются в пользу обвиняемого.

Если исходить из категорического требования о наказании каждого совершившего преступление, такой подход представляется неправомерным. На это в свое время обратил внимание С. В. Курылев. Возражая против крайних позиций: «нет ничего того, что не могло бы быть познано», «нет такого преступления, которое нельзя было бы раскрыть», он заметил: «То, что возможно вообще, бывает невозможным в определенных, конкретных условиях»'.

С этим трудно не согласиться. Если фактические обстоятельства дела, картина совершенного преступления восстанавливаются по следам, оставленным преступлением в памяти людей и на предметах материального мира, то установление истины зависит не только от старания и умения практика, но и в значительной, порой решающей мере от объективных факторов — от того, каковы количество и качество этих следов. И если их недостаточно, тем более если причастными к преступлению лицами еще до вмешательства правоохранительных органов приняты меры к уничтожению или искажению таких следов, установление истины становится проблематичным. Это вполне реальные факторы, и не считаться с ними нельзя. П.С. Элькинд писала в свое время:

«В той же мере, в какой суждение о непознаваемости истины в уголовном судопроизводстве разоружает компетентные органы государства в борьбе с преступностью, недооценка... трудностей дезориентирует эти органы (должностных лиц) в преодолении таковых, содержит опасность привлечения и осуждения невиновных»2.

1   Курылев С В О достоверности и вероятности в правосудии//Правоведение. 1968 № 1.С. 65.

2   Вопросы современного развития советской юридической науки. Л., 1968. С. 110.

150

Ю В Кореневский

Итак, предъявляя к следователям, прокурорам, судьям самые высокие требования, не будем лишать их возможности, права в тех случаях, когда истина оказалась недостижимой, признать реальность и остановиться перед непреодолимым, а не пытаться доказать недоказуемое. Если же наука высокомерно игнорирует реальные практические трудности, то в чем ее ценность?

В проекте УПК РФ прекращение уголовного дела и оправдание ввиду недоказанности участия обвиняемого в совершении преступления не предусматривается. Согласно ст. 238 и 351 проекта дело может быть прекращено по реабилитирующим основаниям или подсудимый оправдан, если отсутствует событие преступления или в деянии обвиняемого отсутствует состав преступления. Но от того, что в новом законе не будет упомянута ситуация, предусмотренная ныне п. 2 ч. 1 ст. 208 и п. 3 ч. 3 ст. 309 УПК РСФСР, она не перестает существовать в реальной жизни.

Как поступить следователю, прокурору, суду, если по делу, например об убийстве, факт которого никаких сомнений не вызывает, выдвинутое в отношении того или иного лица обвинение не нашло достоверного подтверждения, не установлено, что убийство совершил он?

Об отсутствии события преступления не может быть и речи" оно — налицо. Ссылка на отсутствие в деянии обвиняемого состава преступления была бы бессмысленной, поскольку не установлено, совершил ли он какое-либо деяние, о преступности или непреступности которого можно было бы говорить. Как же быть?

Можно согласиться с тем, что нынешняя формулировка закона: «недоказанность участия обвиняемого в совершении преступления» — недостаточно категорична, как бы порождает сомнение в реабилитации обвиняемого. Ее можно попытаться сделать более определенной, исключающей подобные сомнения, например: «неподтверждение предъявленного обвиняемому обвинения», но нельзя вообще исключать из закона ситуацию, которая в жизни, безусловно, существует. Иначе, стремясь более надежно защитить интересы обвиняемого, виновность которого не установлена, мы получим противоположный результат: не находя возможным юридически обоснованно применить к реальной ситуации положения закона, правоприменитель будет искусственно подгонять ее под эти положения или, что еще хуже, требовать установления предусмотренных законом реабилитирующих обстоятельств, парализуя таким образом действие презумпции невиновности.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

151

Существует еще одно негативное последствие недооценки пределов реальных возможностей установления истины в уголовном судопроизводстве. Речь идет о «переносе» требований, которые могут быть предъявлены лишь при завершении производства по делу или отдельных его стадий, на более ранние этапы. Это выражается, прежде всего, в том, что от прокурора и следователя требуется устанавливать обстоятельства дела таким образом, чтобы при направлении дела в суд полностью исключалась бы возможность оправдания подсудимого. Оправдательный приговор при таком подходе рассматривается как безусловное свидетельство некачественного расследования, нарушения закона.

Подобное требование не только несостоятельно теоретически, но и вредно. Исходящее из вполне оправданного стремления повысить ответственность следователя и прокурора за обоснованность привлечения к уголовной ответственности, оно приводит нередко к обратным результатам: с одной стороны, влечет необоснованное, только в целях перестраховки, прекращение дела, когда имеются веские доказательства виновности обвиняемого и убежденность в этом следователя, но нет полной уверенности, что суд согласится с обвинением (за исключением самых простых дел, такой уверенности и не может быть); с другой — опасение оправдания, которое рассматривается как своего рода штрафная санкция, побуждает иногда прокурора добиваться осуждения подсудимого, даже если в результате судебного следствия его виновность не установлена. Нужно ли объяснять, насколько это мешает правильному разрешению дела?

Авторы «Руководства для следователей» распространяют требование «истинности» на промежуточные и даже первоначальные этапы расследования'. Но как можно требовать «абсолютно верного и полного установления всех... фактических обстоятельств», скажем, при предъявлении обвинения, когда собирание, исследование доказательств далеко еще не окончено, а тем более при возбуждении дела, на начальной стадии расследования? Подобные требования ни в коей мере не вытекают из ст. 108 и 143 УПК РСФСР. И главное здесь в практических последствиях. Если указанные процессуальные решения должны полно и точно отражать действительность, значит, возбуждение уголовного дела нужно откладывать как можно дольше, подменяя расследование суррогатом так называемой доследственнои проверки, а обвинение предъявлять перед самым завершением следст-

1   См   Руководство для следователей М , 1998 С 9—10.

152

Ю В Кореневский

вия, когда возражения и доводы обвиняемого рассматриваются порой лишь как попытка оспорить уже установленную истину, и проверять их, как правило, не остается времени.

Итак, какие же выводы можно сделать из изложенного?

. і 1. Следует отказаться от сформировавшейся в прошлые годы фразеологии, которая никакой пользы не приносит и лишь запутывает дело, создавая неоправданные претензии и нереальные требования, что, в свою очередь, вырабатывает у правоприменителей стимулы, действующие во вред правосудию.

2.  Необходимо исходить из того, что истина в уголовном процессе достижима. Однако это не снимает трудностей, которые могут возникнуть на пути ее установления и которые носят в значительной мере объективный характер, а вовсе не обязательно связаны с плохой работой следователя, прокурора, судьи. В этой связи представляется обоснованным исключить из проекта УПК РФ названное в числе задач уголовного процесса требование привлечения к уголовной ответственности каждого совершившего преступление.

3. Стремясь выяснить истину как можно быстрее, нельзя забывать, что для достоверного установления обстоятельств дела и признания обвиняемого виновным в преступлении необходимо полное расследование и судебное разбирательство со всеми присущими ему гарантиями.

4.  Что служит критерием истины в уголовном процессе?

Отрицательно оценивая трактовку истины в уголовном процессе тех стран, которые не принадлежали к социалистическому блоку, представители советской теории доказательств основной порок этой трактовки видели в том, что для нее якобы характерно «отрицание объективной истины, отрицание возможности ее достижения в области судебной деятельности», что буржуазные юристы «ссылаются на особенности судебного исследования, которые, по их мнению, позволяют установить лишь юридическую, формальную истину»1.

Достаточно ознакомиться с законодательством дореволюционной России и современных развитых капиталистических государств, чтобы убедиться, что приведенные положения, мягко говоря, неточны. Согласно ст. 613 Устава уголовного судопроизводства 1864 г. председатель суда направлял «ход дела к тому порядку, который наиболее

Теория доказательств в советском уголовном процессе М , 1973 С 37

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

153

способствует раскрытию истины»1. В объяснительной записке к Уставу сказано- «Задача уголовного суда есть открытие в каждом деле безусловной истины». Аналогичные требования мы найдем в ст. 310 УПК Франции, ст. 244 УПК Германии, правиле 2 Федеральных правил использования доказательств в судах США2.

Как видим, никакого отрицания цели и возможности установления истины законодатель не предусматривает. Истина остается желанным результатом и в «не нашем» правосудии. Это, разумеется, не означает, что подход к решению проблемы был одинаков и в СССР, и в иных странах. Нет, различие имелось, и весьма существенное. Касалось оно определения критерия истины.

В русском дореволюционном и иностранном процессе таким критерием признавалось внутреннее убеждение судьи. В СССР «подлинной гарантией истины» предполагался объективный критерий («лежащий за пределами сознания объективный критерий»), руководствуясь которым «можно отделить истинное от ложного, убедиться в достоверности выводов»3. Таким критерием советская теория считала практику. Поскольку в уголовном процессе невозможна «производственная или экспериментальная проверка конечных результатов познания... критерий практики в наиболее простой, непосредственной форме недоступен органам расследования и суду», признавалось, что «проверка получаемых знаний практикой осуществляется в ходе самого процесса познания, на его чувственной и рациональной ступенях»4.

Само по себе это положение не вызывает сомнений. Действительно, в уголовном судопроизводстве познание осуществляется в ходе практической деятельности, отнюдь не ограничиваясь мыслительным процессом, хотя последний присутствует постоянно. Практика буквально пронизывает процесс познания по уголовному делу. Активных

1   Если сравнить это положение с формулировкой ст 243 УПК РСФСР, становится ясно, что речь идет, по существу, об одном и том же

2   Согласно ст 310 УПК Франции 1958 г председатель суда «наделен дискреционными полномочиями, в силу которых он может по совести и чести принимать любые меры, которые он сочтет полезными для установления истины» Часть 2 ст 244 УПК Германии гласит  «В целях установления истины суд обязан исследовать все факты и доказательства, которые имеют значение для разрешения дела»  Правило 2 Федеральных правил использования доказательств в судах США устанавливает «Настоящие правила следует толковать в интересах обеспечения беспристрастного отправления правосудия, устранения неоправданных расходов и задержек и развития доказательственного права с целью установления истины и справедливого производства».

3   Теория доказательств в советском уголовном процессе С 60

^   Там же С 61                                                                                             і              ,ц. і   і

154

Ю В Кореневский

практических действий требует отыскание, обнаружение, фиксация доказательств. Проверка доказательств в соответствии с ч. 3 ст. 70 УПК РСФСР производится путем сопоставления их между собой, отыскания фактов, которые подтверждают уже собранные данные, предварительные суждения о них, а также выяснения того, нет ли обстоятельств, не укладывающихся в избранную версию, противоречащих, по крайней мере, на первый взгляд, уже собранным доказательствам. Все это тоже требует активных практических действий.

Процесс построен в виде последовательной смены стадий, в которых практическая проверка достоверности выводов о фактических обстоятельствах дела производится неоднократно, разными субъектами процесса, в разных процессуальных условиях.

Наконец, в деятельности по установлению обстоятельств дела огромное значение имеет как личный опыт следователя, прокурора, судьи, являющийся результатом их практической работы, так и косвенный опыт, выраженный в различного рода обобщениях практики, пособиях, учебниках, в значительной мере — в законодательных нормах, регламентирующих процесс доказывания.

Итак, практика служит источником познания в уголовном процессе, средством проверки выдвигаемых версий, корректирует процесс познания, прокладывает путь к истине. Однако возможности практики не безграничны.

В уголовном процессе в конце концов наступает момент, когда на основе собранных и проверенных доказательств следователь, прокурор, судья создают мысленную картину, мысленный образ преступления, остаются, так сказать, наедине с этим своим представлением. И каждый из них должен решить, правильно ли его представление, соответствует ли оно действительности, не ошибся ли он в своих выводах.

Никакого «объективного критерия, лежащего за пределами сознания», здесь нет и быть не может, ибо искомая истина известна нам только в виде наших же представлений, основанных, разумеется (во избежание неправильных толкований повторим еще раз), на доказательствах, полученных и проверенных в результате практической деятельности.

А.А. Эйсман отмечал, что в уголовном процессе критерий практики «выступает опосредованно», как обобщенная историческая практика, которая подтверждает «адекватность мышления вообще, а не данной отдельной мысли данного отдельного субъекта»1. А вот мнение одного из

1   Сов государство и право. 1966. № 6. С. 93.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

155

основоположников той философской системы, на которой базировалась советская теория доказательств: «...Не надо забывать, что критерий практики никогда не может по самой сути дела подтвердить или опровергнуть полностью какого бы то ни было человеческого представления»1. Так как же быть с критерием истины в уголовном процессе? Обратимся к сокровищнице человеческой мысли, многовековому опыту, от чего мы в свое время так опрометчиво, так самонадеянно отказались в угоду верности господствовавшей идеологии. А человеческий опыт убедительно свидетельствует, что критерием истины в правосудии может быть только внутреннее убеждение следователя, прокурора и, главное, судьи.

Теория доказательств в дореволюционной России и в странах Запада вовсе не придерживалась, как утверждали некоторые процессуалисты, «субъективно-идеалистической трактовки внутреннего убеждения», не рассматривала это состояние «как иррациональное, не поддающееся разумному контролю»2 (хотя при желании можно, конечно, найти сторонников и таких взглядов). Характерно в этом смысле высказывание одного из наиболее известных русских процессуалистов В. Случевского:

«Материальная истина, к обнаружению которой стремится судья... должна быть познаваема, а не только чувствуема... Внутреннее судейское убеждение вытекает из объективных оснований, порождающих в судье субъективную уверенность»; оно «должно быть сознательным, т.е. таким, в отношении которого судья мог бы всегда дать себе отчет, почему сложилось оно у него»3. Критикуя воззрения В. Случевского и его единомышленников, советские процессуалисты ссылались на его высказывание о том, что «в делах судебных» нельзя говорить о «полной несомненности»4. Но не ясно ли, что эти слова выражают отнюдь не концепцию недостижимости истины в уголовном процессе, вовсе не отказ от постановки перед судом такой цели? Непредвзятый анализ показывает, что такая цель считалась безусловно присущей правосудию. Смысл приведенных слов совсем в другом — предостеречь юристов, в том числе и практиков, от чрезмерного оптимизма, от чрезмерной веры в непогрешимость своих выводов. По мнению В. Случевского, внутреннее

1   Ленин В И Поли собр соч Т 18 С. 145—146

2   Теория доказательств в советском уголовном процессе С 481.

3   Учебник русского уголовного процесса 4-е изд СПб, 1913 С 379.

4   Там же. С. 379.

156

Ю.В. Кореневский

убеждение «должно быть продуктом критического отношения судьи как к наблюдаемым им фактам, так и к тому психологическому процессу, при помощи которого он их воспринял и оценил»1.

Такое отношение обязательно должно быть присуще каждому практику, работающему в сфере уголовного процесса. Сомнения не только возможны — они неизбежны, необходимы. Путь познания в любом, более или менее сложном деле представляет собой вьюснение и преодоление сомнений. Деятельное сомнение стимулирует тщательную проверку собранных и поиск новых доказательств, способствует, в конце концов, отысканию истины.

«Сомнение... — обязательный мостик в убежденность, уверенность, без которой невозможна оценка доказательств»2. Разумеется, к моменту принятия решения по делу сомнения относительно обстоятельств, имеющих существенное значение, должны быть преодолены, устранены. Иначе осуждение обвиняемого исключается. Русские и зарубежные процессуалисты неизменно придерживаются положения (Р. Уолкер называет его «свято почитаемым»3), согласно которому убеждение судьи должно быть однозначным, свободным от «разумных, практических сомнений», «не омраченным» такими сомнениями. Вот как толкуют понятие «разумного сомнения» современные американские юристы:

«Разумное сомнение — это сомнение, которое основано на разуме и здравом смысле, и может возникнуть в результате тщательного и беспристрастного рассмотрения всех доказательств либо в результате недостаточности доказательств. Доказанность вины вне разумного сомнения — это доказанность, которая оставляет вас в твердом убеждении, что обвиняемый виновен»4. Понятие «разумных», «практических» сомнений в отличие от «теоретических», разумеется, страдает некоторой неопределенностью. Но что делать, такова жизнь.

Наглядный пример различения сомнений первого и второго рода преподнесен нам недавно в истории с исследованием принадлежности царской семье останков, обнаруженных под Екатеринбургом. Проведенное расследование позволило положительно ответить на этот во-

1   Учебник русского уголовного процесса. 4-е изд. СПб., 1913. С. 379.

2   Шахриманъян И.К. Общая психологическая характеристика деятельности советского следователя // Правоведение. 1965. № 2. С. 147—148.

3   Уолкер Р. Английская судебная система. М., 1980. С. 571.

4   Правоохранительная деятельность в США. М., 1998. С. 296.          '

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

157

прос. Но Священный Синод, «не оспаривая оценки достоверности научных и следственных заключений, равно как и свидетельства об их незыблемости или неопровержимости», высказался, однако, за временное погребение до тех пор, пока не будут сняты все сомнения относительно «екатеринбургских останков» и не исчезнут основания для противостояния в обществе1.

Возможность установления в будущем каких-то новых обстоятельств, которые могут поставить под сомнение выводы по делу, не исключена. Не случайно существует институт возобновления дел по вновь открывшимся обстоятельствам. Но такие «теоретические» сомнения не могут останавливать решение по делу, иначе правосудие окажется невозможным. И снова приходится возвращаться к нашим предшественникам, классикам уголовного процесса. Более века назад Л.Е. Владимиров писал об «уголовно-судебной достоверности» как о таком состоянии, при котором «благоразумный человек считает уже возможным действовать в случаях, когда судьба собственных и самых высших его интересов зависит от достоверности фактов, обусловливающих самый факт решимости»2.

Можно, конечно, сказать, что это слишком субъективно, не обеспечивает установления истины в 100% случаев, не исключает ошибок. Да, разумеется, субъективный элемент здесь, как и в любых решениях, принимаемых человеком, исключить нельзя. Да, конечно, 100-процентной гарантии от заблуждений принцип оценки доказательств по внутреннему убеждению не дает (это учитывает законодатель, когда создает систему многоступенчатой проверки вывода о виновности по ходу движения дела). Но более надежного способа человечество пока не нашло. Если же в результате тщательного, всестороннего исследования всех доступных правоприменителю доказательств не преодолены возникавшие по делу сомнения, если не сложилось твердое убеждение в виновности обвиняемого, то в силу презумпции невиновности обвинение должно быть отвергнуто: дело прекращено или постановлен оправдательный приговор.

Итак, необходимо отказаться от сложившихся идеологических мифов и уделить основное внимание поискам способов более полного, всестороннего доказывания, более надежного формирования внутреннего убеждения правоприменителей, прежде всего судей.

 Российская газета. 1998. 4 апр.  Владимиров Л.Е. Учение об уголовнї

^^я. Харьков, 1882.^11-12.

158

Ю В Кореневский

5. Некоторые аспекты судебно-правовой реформы

В российской теории уголовного процесса основные направления необходимых преобразований уже сложились, получив отражение в документах, обосновывающих необходимость, цели и методы судебно-правовой реформы в России. В частности, должно быть сделано все возможное, чтобы должность судьи занимали честные, умные, принципиальные, свободные от конформизма квалифицированные юристы — ведь от личности судьи в решающей мере зависит надлежащее отправление правосудия.

Трудно поверить, чтобы в России, с ее многомиллионным населением, с множеством юридических вузов (конкурс в которые один из самых высоких), не нашлось 15 тыс. человек (именно таково примерное число судей судов общей юрисдикции1), удовлетворяющих этим высоким требованиям. Они есть, но в судьи идут далеко не все и не самые лучшие.

Чтобы ситуация изменилась, судьям должны быть созданы соответствующие условия для осуществления правосудия. Они должны совершенствовать профессиональное мастерство, а не отвлекаться на заботы о «хлебе насущном» (как в личном плане, так и в смысле обеспечения элементарных материальных нужд суда), не превращаться в завхозов.

Необходимо обеспечить, и не только юридически (это уже есть), но и фактически соблюдение гарантий независимости судьи; добиться такого положения, чтобы никто не смел незаконно вмешиваться в осуществление правосудия, влиять (прямо или косвенно) на решения судей по конкретным делам.

В законе следует предусмотреть юридические процедуры, максимально способствующие свободному формированию судейского убеждения на основе тщательного исследования обстоятельств дела, собранных доказательств. Это относится, главным образом, к участвующим в отправлении правосудия представителям народа.

За последние годы для создания гарантий независимости судей сделано довольно много. Их статус принципиально изменился в связи с тем, что Конституцией РФ суд провозглашен как самостоятельная, одна из трех, ветвь государственной власти. Из рядового государственного учреждения, звена в правоохранительной системе суд стано-

1  Такого количества суде^, gjjHp и^арстеточно для нормального осуществления правосудия, но это уже другоимйдоК ,    *       '

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

159

вится органом, полномочным проверять законность решений и действий органов предварительного расследования, служб, осуществляющих ОРД, органов и должностных лиц исполнительной власти, а в определенной мере и власти законодательной. Особо важное значение для обеспечения независимости судей имеют: положение о несменяемости судей (ст. 12 Закона о статусе судей в Российской Федерации, с исключениями, предусмотренными п. 2 и 3 ст. 11); установление особого порядка приостановления и прекращения полномочий судьи, а также неприкосновенность судьи (ст. 9 и 16 Закона о статусе судей).

Принятые меры уже дали ощутимые результаты. Вряд ли несколько лет назад можно было представить себе такую ситуацию, когда судья одного из межмуниципальных судов Москвы, рассматривая дело об оскорблении, по которому в качестве потерпевшего выступал тогдашний министр обороны РФ П. Грачев (в советские времена ми-4истр обороны — член Политбюро ЦК КПСС!), решится вынести постановление о его принудительном приводе, или другой суд такого же уровня восстановит в должности мэра г. Владивостока В. Черепкова, уволенного по указу Президента России.

Можно было бы привести и другие примеры, свидетельствующие о несомненных достижениях судебной реформы. Однако нельзя не признать, что до подлинной независимости судьям еще далеко. Партийный диктат ушел в прошлое, но его сменил прессинг со стороны представителей законодательной и исполнительной властей, главным образом на региональном уровне, различных экономически влиятельных групп, а то и мафиозных структур. Не изжито влияние так называемых общественных страстей, накал которых порой ощутимо давит на судей, мешает нормально вести разбирательство по «громким» делам о преступлениях, вызвавших возмущение населения, но весьма уязвимых с точки зрения доказанности вины подсудимых.

Независимость судей превращается в фикцию, если не преодолена их материальная зависимость от местной власти. Судья, вынужденный выпрашивать деньги на необходимый и неотложный ремонт судебных помещений, на оплату света, тепла, телефона, почтовых расходов, носителем судебной власти никогда не станет.

Кроме того, еще далеко не все судьи обладают личными качествами, которые не позволяют им покорно следовать «советам» и «пожеланиям» сильных мира сего. Устранение подобных так называемых профессиональных деформаций, как и всякого рода посторонних влияний на судей — длительный процесс, требующий создания обстанов-

160

Ю.В. Кореневский

ки законности, существенного повышения правовой культуры государства и общества.

Нельзя не сказать и о том, что при проведении мероприятий судебной реформы не всегда учитывались проблемы судейских кадров.

Авторы Концепции судебной реформы, преследуя благую цель •— сделать судебную власть независимой, влиятельной силой, обеспечить верховенство суда в правоохранительной деятельности, в ряде случаев исходили скорее из идеальных, а не реальных представлений о судейском корпусе. Так, в ст. 5 Закона о статусе судей предусмотрено, что отбор кандидатов на должность судьи осуществляется на конкурсной основе. Имелось в виду, что должность судьи должны занимать лучшие представители юридической профессии — правовая элита. Жизнь, однако, опровергла эти надежды. Отмечаемое в последние годы падение престижа профессии судьи (так же как следователя и прокурора), увеличение связанных с ней опасностей, возрастающие физические и нервные нагрузки в сочетании с невысокой оплатой труда и возможностью перейти на более спокойную и доходную работу приводят к оттоку квалифицированных кадров. На должность судьи ; не только нет конкурса — порой бывает трудно подобрать даже более ! или менее приемлемого кандидата. В таких условиях судьями иногда; становятся люди, по своим качествам не соответствующие этому высокому званию. В отчетном докладе Совета судей II Всероссийскому | съезду судей отмечалось, что судейский корпус далек от совершенства, среди судей есть люди случайные, безответственные, от которых необходимо избавляться.

Это, разумеется, отражается на качестве рассмотрения уголовных дел, законности и обоснованности судебных приговоров, в частности, и при решении вопроса о виновности или невиновности подсудимого. Как уже отмечалось, весьма велико число приговоров, которые пересматриваются вышестоящими судами. Анализ решений, принимаемых в кассационном и надзорном порядке Верховным Судом РФ, показывает, что во многих случаях вмешательство высшей судебной инстанции страны объяснялось не особой сложностью ситуации по конкретному делу, не наличием спорных правовых вопросов, а юридической малограмотностью решений судов первой, а порой и кассационной инстанций, предвзятостью, недопустимой в правосудии небрежностью.

Как не вспомнить слова, сказанные много лет назад А.Ф. Кони: (      «Как бы хороши ни были правила деятельности, они могут по-Утерять свою силу в неопытных, грубых или недобросовестных

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)                161

руках. Чем больше оттенков в своем практическом применении допускают эти правила, чем глубже касаются они личности и участия человека, чем более важным интересам общественной жизни они служат, тем серьезнее представляется вопрос — в чьи руки отдается приложение этих правил»'.

В сложившихся условиях вряд ли можно признать обоснованным и своевременным законодательное решение об отмене дисциплинарной ответственности судей (разумеется, не за высказанное при осуществлении правосудия мнение, а за конкретные нарушения закона или служебного долга). Дисциплинарная ответственность судей существовала в дореволюционной России, существует она и в зарубежных странах, например во Франции. Поспешная отмена такой ответственности в современной России, когда далеко еще не все судьи готовы к исполнению своего служебного долга на основе самодисциплины, сознают свою ответственность перед обществом, отрицательно сказывается на уровне судебной деятельности.

Представляется, что чрезмерно расширены и пределы неприкосновенности судьи (ст. 16 Закона о статусе судей). Если для его привлечения к уголовной ответственности или ареста необходимость согласия квалификационной коллегии не вызывает сомнений (особенно когда речь идет о совершении преступления по должности), то вряд ли поддается разумному объяснению требование такого согласия на возбуждение уголовного дела. Чтобы обосновать постановку данного вопроса перед квалификационной коллегией, необходимо представить убедительные доказательства. А получить такие доказательства, допустимые с точки зрения требований уголовного процесса, невозможно, пока не возбуждено уголовное дело и не проведено расследование. К тому же квалификационные коллегии, которые состоят только из судей2, грешат порой корпоративным подходом, и получить их согласие на возбуждение уголовного дела иногда очень трудно. В ряде случаев это приводит к тому, что судьи, совершившие преступления, избегают заслуженного наказания. О таких фактах неоднократно сообщалось в печати3.                                                                             ,

1    КониА.Ф. Собр соч. М , 1967. Т. 4. С 34-35.                                                          •"

2   Насколько это правильно, тоже стоило бы подумать.

3   См.: Бог не судья тому, кто сам судья // Российская газета. 1998. 12 нояб.; Почему мы плачем от независимого суда? // Российская газета. 1999  25 авг, Неподсудные в мантии // Известия. 1995. 10 марта; Не пойман — не вор. Но и не судья // Известия. 1995. 12 дек.; Кто выведет пятна на судейской мантии // Известия. 1995. 6 авг; Да не судимы будем...//Известия 1999 24 и 27 июля

11 - 560

162

Ю В Кореневский

Несомненное достижение последних лет — освобождение суда от пресса идеологии. Общество постепенно преодолевает десятилетиями формировавшееся убеждение, согласно которому суд представляет собой лишь одно из звеньев в цепи органов уголовной юстиции, вместе с прокуратурой и следствием, как принято было говорить, «в единой упряжке» борется с преступностью и, следовательно, наряду с этими органами несет ответственность за состояние преступности.

Такой подход, от которого сейчас понемногу освобождаются и сами судьи, во многом способствовал формированию обвинительного уклона, неравного отношения к сторонам — благоприятствования обвинению, что существенным образом отражалось на оценке доказательств и решении о виновности или невиновности подсудимого. Хотя количество оправданий не увеличивается (их число менее 1% всех постановленных судами приговоров), растет число дел, направляемых судами на дополнительное расследование (в последние годы — каждое десятое дело). Особенно показательно, что суд в ряде случаев ввиду отсутствия достаточных доказательств отказывается признать виновными лиц, в осуждении которых заинтересована власть, по крайней мере, высшие ступени силовых ведомств. Достаточно вспомнить широко известные дела В. Новодворской, капитана А. Никитина из Санкт-Петербурга, военного журналиста Г. Пасько и др. В недавнем прошлом по подобным делам обвинительные приговоры были вполне предсказуемы.

Важную роль в обеспечении самостоятельности и объективности суда призваны сыграть законодательные решения, направленные на устранение обвинительных функций суда. Имеются в виду изменения, уже внесенные в действующий УПК (в частности, исключение ст. 418, в соответствии с которой судья должен был возбуждать уголовное дело, по материалам которого досудебное производство осуществлялось по протокольной форме; включение разд. X, согласно положениям которого уголовное дело рассматривается судом присяжных обязательно с участием государственного обвинителя; именно обвинитель (а не судья) формулирует обвинение, и др.); некоторые положения, содержащиеся в проекте УПК РФ, а также принятые в последнее время постановления Конституционного Суда РФ, по существу предопределяющие те или иные законодательные решения (например, о недопустимости продолжения судебного разбирательства и постановления обвинительного приговора в случае отказа прокурора от обвинения, если поддержание обвинения не принимает на себя потерпевший; о неправомерности направления дела на дополнительное расследование ввиду неполноты следствия или для предъявления под-

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)

163

судимому более тяжкого обвинения по инициативе суда, при отсутствии ходатайства сторон)1.

Представляется, однако, что и на этом направлении допускаются некоторые перегибы. То, что суд не должен становиться на позиции обвинения, подменять обвинителя, вовсе не означает, что он не может активно участвовать в исследовании доказательств. Между тем в ряде теоретических работ и предложений к проекту УПК РФ настойчиво проводится идея полного освобождения суда от такого исследования — эта задача целиком возлагается на стороны.

Активное участие суда в исследовании обстоятельств дела было характерно для российского дореволюционного уголовного процесса, характерно это и для уголовного судопроизводства стран континентальной Европы. Более того, и в англосаксонской системе правосудия суд вовсе не так пассивен, как некоторые пытаются это представить. Не вдаваясь в детальное рассмотрение преимуществ и недостатков той и иной системы2, отметим лишь, что в современных условиях, когда еще далеко не обеспечено квалифицированное поддержание обвинения по каждому делу3, когда ни обвиняемый, ни тем более потерпевший во многих случаях не имеют возможности воспользоваться услугами адвоката, пассивность суда сплошь и рядом будет приводить к тому, что действительные обстоятельства дела не будут установлены, в состязательном процессе будет побеждать не правый, а более сильный (или влиятельный, или богатый).

На формирование судейского убеждения по любому более или менее спорному делу существенно влияет практика вышестоящих судов, рассматривающих дела в кассационном и надзорном порядке. Оставляя без изменения, отменяя или изменяя приговоры, постановленные судом первой инстанции, вышестоящий суд высказывает свое суждение по поводу обоснованности выводов, сделанных в приговоре, в частности по вопросам исследования и оценки доказательств. Тем самым решения вышестоящих судов, в первую очередь Верховного Суда РФ, оказывают воздействие на складывающуюся судебную, а в значительной мере также на следственную и прокурорскую практику. Это выражается, в частности, в выработке определенного «стандарта доказанности», минимально допустимой совокупности доказательств,

1    См   Вестник КС РФ 1999 №4.

2   Об этом более подробно см   Кореневскип Ю Указ соч

3   В настоящее время прокуроры выступают в каждом в судами уголовных дел

164

Ю.В Кореневскчй

при отсутствии которых исключается признание обвинения доказанным и постановление обвинительного приговора.

В принципе подобные «стандарты» (именно в указанном выше смысле) полезны, поскольку ориентируют судей на высокую требовательность к доказанности обвинения, виновности подсудимого. Но если в решениях вышестоящих судов (не только Верховного, разумеется) «планка» доказанности недостаточно высока, если по аналогичным делам, в схожих правовых ситуациях принимаются разные, порой противоречивые решения, влияние их может оказаться негативным. Даже у опытного судьи возникающие в спорных случаях разумные сомнения, сознание необходимости более глубокого исследования доказательств могут уступить место следованию «допустимым стандартам». Если общепризнанно (если такой практики придерживается вышестоящий суд), что при данной совокупности доказательств можно вынести обвинительные приговор, то судья иногда так и поступает, хотя в глубине души у него остается сомнение и неудовлетворенность.

Судья поступает «как все», в соответствии с «допустимыми стандартами»1. Это одно из обстоятельств, способствующих судебным ошибкам. Не менее, а может быть, и более важно то, что таким образом подрывается уважение судьи к закону, стремление строго следовать его велениям, искажается правосознание судьи.

Вывод из сказанного один: необходимо всемерно повышать требовательность вышестоящих судов к законности и обоснованности своих решений, равно как и к содержанию, аргументации, убедительности, юридической отточенности публикаций в «Бюллетене Верховного Суда Российской Федерации».

Одной из важнейших гарантий обоснованности, объективности судейского убеждения является коллегиальность судей при решении вопроса о виновности или невиновности подсудимого. Вряд ли можно спорить с тем, что, если к выводу о виновности придет не один судья, а все или, по крайней мере, большинство членов судейской коллегии, такой вывод будет более весомым, более убедительным, более надежным, меньше будет оснований сомневаться в его обоснованности.

Долгое время в советской России, как и в СССР, коллегиально, причем в одном и том же составе — профессиональным судьей и

1   См.: Эффективность правосудия и проблема устранения судебных ошибок Ч  1 М„ 1975. С. 134.

Доказывание в уголовном процессе (закон, теория, практика)              165

двумя народными заседателями — рассматривались все уголовные дела, независимо от тяжести обвинения и их сложности. Во многих случаях это было явным излишеством. К тому же участие заседателей нередко оказывалось формальным, и, по существу, дело решал один судья. Поэтому вполне логичным было решение о дифференциации состава суда, в частности, о введении в 1992 г. единоличного рассмотрения судьей дел о ряде менее опасных преступлений, а с согласия обвиняемого — также о других преступлениях, за которые может быть назначено наказание не строже пяти лет лишения свободы.

Однако в последующем появилась тенденция к форсированному расширению единоличного рассмотрения уголовных дел. В 1996 г. было исключено условие согласия подсудимого на рассмотрение судьей единолично дел об указанных выше преступлениях. В результате увеличилось число дел, рассматриваемых в таком порядке: в 1998 г. они составили свыше одной трети всех дел, рассмотренных судами России. Если будет принято предлагаемое в проекте УПК РФ положение — рассматривать единолично дела о преступлениях, за которые не может быть назначено более семи лет лишения свободы, в их числе окажется едва ли не большинство уголовных дел, включая значительное количество таких, по которым подсудимые не признают себя виновными, и вывод об их виновности отнюдь не является однозначным.

Следует сказать, что сторонники столь беспредельного расширения единоличного рассмотрения уголовных дел не приводят каких-либо принципиальных аргументов в пользу предлагаемых решений. По существу, последние отражают лишь стремление уменьшить нагрузку на судей (рассмотрение дел без участия народных заседателей, как правило, требует меньших затрат времени), а также избежать трудностей, с которыми связано привлечение заседателей. Конечно, все это необходимо. Однако подобные прагматические, конъюнктурные соображения не могут предопределять решение одной из важнейших проблем правосудия. Не вызывает сомнений, что с точки зрения гарантий обоснованности осуждения это было бы шагом назад. Кроме того, преобладание в уголовном судопроизводстве единоличного рассмотрения дел означало бы ослабление механизма социального контроля за осуществлением правосудия, отступление от конституционного положения о праве граждан на участие в отправлении правосудия.

Не следует забывать, что рассмотрение уголовных дел судьей единолично вводилось как альтернатива другим вариантам состава суда: трем профессиональным судьям и суду с участием присяжных заседа-

166

Ю В Кореневскии

телей Однако в силу ряда причин ни тот, ни другой состав в России пока не получили сколько-нибудь заметного распространения Более того, суд присяжных, с которым связаны наиболее надежные гарантии против необоснованного осуждения, подвергается в последние годы массированной атаке, в том числе и в средствах массовой информации В этих условиях участие народных заседателей остается пока единственной реально действующей на территории России формой участия представителей народа в правосудии

Можно, конечно, возразить, что участие народных заседателей в недавнем прошлом зачастую носило формальный характер и мало влияло на разрешение дела Это верно

Но, во-первых, нельзя не считаться с тем, что «эффект присутствия» заседателей все же заставляет судью строже относиться к соблюдению требований процедуры В отсутствие заседателей, тем более что по делам, рассматриваемым судьей единолично, пока редко участвуют прокуроры и адвокаты, судья чувствует себя «свободнее»

Исследования, проведенные сотрудниками НИИ при Генеральной прокуратуре РФ, показали, что единоличное рассмотрение изобилует отступлениями от требований процессуального закона, правил судебной процедуры Во многих случаях не исследуются непосредственно доказательства, а приговор основывается главным образом на материалах предварительного расследования, порой вообще не проводится судебное заседание в том виде, как оно предусмотрено в законе

Во-вторых, если участие народных заседателей до сих пор было малоэффективным, следует, очевидно, совершенствовать, реконструировать этот институт, а не устранять его вовсе Нужно иметь в виду, что в ряде европейских стран многие уголовные дела рассматриваются с участием шеффенов (аналог наших народных заседателей), и этот порядок вполне устраивает государство и общество Опыт таких стран мог бы оказаться полезным для России

Прежде всего должны быть решены организационные вопросы, что позволило бы обеспечить привлечение заседателей к участию в рассмотрении дел К таким вопросам относятся формулирование в законе требований, предъявляемых к народным заседателям (они, очевидно, должны быть аналогичны тем, которые предъявляются к присяжным), установление порядка составления списков народных заседателей (лучше — единых с присяжными), оплаты их труда, гарантий независимости и неприкосновенности Более подробно (как это сделано в разд X УПК РСФСР в отношении присяжных заседателей) должны быть регламентированы права и обязанности народных засе-

Доказывание в уголовном процессе (закон теория практика)

167

дателей в судебном разбирательстве, а также порядок разъяснения им этих прав и обязанностей Повышению чувства ответственности народных заседателей, очевидно, способствовало бы принятие ими присяги

Представляется немаловажным регламентировать участие заседателей в совещании, предшествующем постановлению приговора, так, чтобы обеспечить их активное участие в обсуждении разрешаемых судом вопросов и самостоятельность суждений Правила, предлагаемые в ст 348 проекта УПК РФ, не содержат по существу ничего нового по сравнению с действующим кодексом и явно недостаточны устанавливаемый порядок голосования сугубо декларативный, соблюдение (или несоблюдение) его целиком зависит от судьи и не поддается проверке Было бы целесообразно ввести вопросный лист, в котором фиксировались бы результаты голосования по каждому вопросу, как это делается сейчас в суде присяжных

Таков (естественно, далеко не полный) перечень мер, которые могли бы способствовать совершенствованию доказывания и принятия решений при рассмотрении уголовных дел с участием народных заседателей

t      і

1           '

ft і

)     hr    4 і ,t

 »,-

•i. f