Раздел II КЛАССИФИКАЦИЯ ВЕРСИЙ

1. Основания классификационных построений версий

Обращение к классификации каких-либо объектов, свойств, состояний способствует более четкому определению их видов и выполняемых функций. Классификации в различных областях знаний имеют не только теоретическое значение — выяснения характеристик различного рода объектов, но и практическое, позволяющее более конкретно определить назначение каждого класса, его роль в осуществлении практической деятельности. Проблемы классификации имеют место в отдельных разделах криминалистической тактики, а именно там, где существует определенное множество следственных действий, тактических приемов, рекомендаций, направленных на оптимизацию следственной деятельности.

В теории версий были предприняты попытки классификации версий, относящиеся к периоду формирования понятия версии и ее роли в расследовании преступлений. Одни из авторов предпочитали такое дробление версий, при котором они могли относиться как к событию в целом, так и к отдельным его обстоятельствам, то есть по существу разделяли их на общие и частные версии. Так, А.Н. Васильев отмечал, что версия — это предположение о наличии преступления в исследуемом событии, его характере, элементах состава преступления, отдельных обстоятельствах и их значении, а также о виновных лицах, формах вины, мотивах и целях преступления1.

Как видно из определения, градация версий достаточно подробная, позволяющая распределять их относительно тех пунктов определения, которые указаны. Однако другие авторы не разделяли столь широкой градации, указывая, что следственная версия — это предположение относительно «основных, наиболее существенных обстоятельств, которые в совокупности образуют то, что в уголовном праве носит наименование — состав

См.: Васильев АН. Основы следственной тактики: Автореф. дис. д-ра юрид. наук. М., I960. С 15.

преступления»1. Эту точку зрения впоследствии разделяли и Г.В. Арцишевский2, и Г.Н. Александров3, и другие авторы.

Заслуживает внимания высказывание Р.С. Белкина о том, что уровень версии объясняется совокупностью исходных данных, а границы совокупности определяются уровнем построенных на этих исходных данных предположений. Генеральная совокупность, определяющая значительное число данных, будет относиться к генеральной версии, меньшая совокупность — к уровню частных версий. К приведенному замечанию следует добавить и такое обстоятельство, как уровень не только совокупности, но уровень и значимости фактических данных по отношению к предмету доказывания. В этом отношении совокупность исходных данных, определяющих выдвижение версий об элементах состава преступления, будет рассматриваться как общие; исходные данные, определяющие возникновение версий относительно отдельных обстоятельств события, следов, вещественных доказательств, — как частные. Такое разделение версий на общие и частные представляется наиболее правильным, ибо с достаточной логической обоснованностью объясняет их назначение.

Таким образом, первым классификационным основанием является совокупность исходных данных, или объем понятий. По этому основанию версии разделяются на общие и частные. Наряду с названным, основанием для классификации версии являются субъекты выдвижения версий. К ним относятся лица, которые по своим служебным функциям связаны с расследованием преступлений. В этой связи версии разделяются на розыскные, следственные, экспертные, судебные. Наряду с этими основаниями к числу оснований нередко относят и такие, как степень определенности версии, разделяя последние на типичные и конкретные4.

Интерес к классификации версий породил немало высказываний в криминалистической литературе, касающихся различ-

Теребилов В. И. К вопросу о следственных версиях и планировании расследования // Сов. криминалистика на службе следствия. М., 1955. Вып. 6. С. 109.

Арцишевский Г.В. Выдвижение и проверка следственных версий. М, 1978. Александров Г.Я. Некоторые вопросы теории криминалистической версии // Вопр. криминалистики. М., 1962. Вып. 3. Белки/1 Р С Курс криминалистики. Т. 3. С. 372.

ного определения версии в соответствии с их значимостью для расследования преступлений. Так, И.М. Лузгин предложил классифицировать версии по степени их вероятности на маловероятные, вероятные, более вероятные. Помимо названного, в его предложении для классификации версий был введен параметр времени, в соответствии с которым версии разделялись на прежние и новые, в качестве основания для деления версий было также предложено их отношение к предмету доказывания. По данному основанию версии разделялись на оправдательные и обвинительные1.

Классификация версий, предложенная И.М. Лузгиным, вызывает возражения. Прежде всего это относится к разделению версий по степени их вероятности. Следует отметить, что само понятие версии в своем определении, как предположение, содержит указание на его вероятность. Предполагаемое — это уже не достоверное, какова бы ни была степень его обоснованности. Но если в определении версии традиционно наличествует указание на то, что это обоснованное предположение, следовательно, степень его вероятности, тем более многостепенной, исключается. Не является убедительным и разделение версий на оправдательные и обвинительные. Степень виновности лица определяется наличием оправдывающих либо обвиняющих его доказательств. Однако виновность или невиновность не могут существовать отдельно, независимо от личности, совершившей преступление. Следовательно, версии выдвигаются относительно личности, совершившей преступление, а не относительно его виновности либо невиновности, что по своей сущности является проблемой доказывания. Что же касается разделения версий на прежние и новые (можно сказать — старые и новые), то такая градация не имеет смысла, ибо процесс выдвижения версий определяется динамикой расследования, в которой версии получают свое развитие либо утрачивают свое значение, независимо от их новизны и времени появления.

Известный интерес представляет классификация версий, предложенная Л.Я. Драпкиным, которому принадлежат фундаментальные исследования проблем версий и следственных ситуаций. Так, по мысли автора, версии можно разделить на комплексные, выдвигаемые в отношении нескольких обстоятельств,

1 Лузгин И.М. Методологические проблемы расследования. М , 1973 С. 138.

и простые — предположения относительно одного обстоятельства. Основания — степень сложности. Вторая классификация — по формам логических взаимоотношений, где версии делятся на совместимые и несовместимые. Третья — подразделяет версии на основные и контрверсии1. Стремление автора классифицировать все возможные версии не всегда оправдано и вызывает возражения. Так, именуемые автором комплексные и простые версии при рассмотрении ничем не отличаются от общих и частных, так как имеют одну природу — объем доказательственной информации как основание выдвигаемого предположения. Не совсем понятно деление версий на совместимые и несовместимые. В этом случае определение «совместимые» не точно, поскольку не совсем ясно, с чем такие версии должны совмещаться. Если с комплексом доказательств, так это естественно, ибо комплекс доказательств является основой для выдвижения версий. Что касается версий, именуемых «несовместимыми», то они по своему смыслу солидаризуются с так называемыми контрверсиями, обозначенными в классификации, как противоречащими основным. В ситуации неопределенности, когда комплекс доказательств может дать основание для противоположных версий, так называемая контрверсия может иметь место. В процессе расследования преступлений, где обнаружены признаки, указывающие на инсценирование события преступления, контрверсия всегда имеет место, и, более того, ее выдвижение способствует более детальному исследованию доказательств, обеспечивая и объективность расследования, и раскрытие преступления.

В общей классификации версий вызывают интерес версии, именуемые типовыми. Имея абстрактный характер как некоторое обобщение криминальной практики в теоретические зависимости, типовая версия выполняет ориентирующую функцию. Накопление практики расследования, ее обобщение и анализ позволили выявлять определенные зависимости при совершении отдельных видов преступлений, существующие как своего рода стандарты, имеющие место в практике расследования. К ним относятся такие ориентирующие зависимости, вытекающие из несчитанной статистики, как достаточно устойчивое предположение о причастности к преступлению лиц, имеющих родствен-

1 Драпкин Л.Я. Построение и проверка следственных версий: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. М., 1972. С. 20.

ные или иные связи, при совершении убийства с расчленением трупа либо при расследовании убийств, связанных с исчезновением человека.

Отмеченные зависимости присущи всем видам совершаемых преступлений и обычно рассматриваются как типовые, наиболее часто встречающиеся версии, возникающие в процессе расследования, но, будучи предметом обобщения, выступают в качестве независимых типовых предположений, существующих в теоретических рекомендациях криминалистической методики.

Одно из определений типовой версии принадлежит Р.С. Белкину. «Под типичной версией понимается наиболее характерное для данной ситуации с точки зрения соответствующей отрасли научного знания или обобщенной практики судебного исследования (оперативно-розыскной, следственной, судебной, экспертной) предположительное объяснение отдельных фактов или события в целом»'. Р.С. Белкин, объясняя роль типовых версий для уяснения события при минимальных исходных данных, подчеркивает ограниченное познавательное значение последних. При этом автор указывает, что, основываясь на минимальных исходных данных, типовые версии могут дать только самое общее объяснение события, еще недостаточное для успешного завершения расследования.

С названными утверждениями Р.С. Белкина в той части, что типовые версии основываются на минимальных исходных данных, согласиться нельзя по следующим основаниям. Типовые версии не основываются на минимальных исходных данных, будучи абстрагированными от конкретной обстановки. В своем арсенале они несут достаточно объемную доказательственную информацию, что и позволяет их использовать как ориентир в сходных ситуациях. Поэтому наличие той или иной исходной информации и ее объем для типовой версии не имеют значения. Она существует в своих стабильных характеристиках независимо и, применительно к конкретной ситуации, мысленно накладывается как определенный стандарт, где детали не имеют значения. Здесь уже важным является то, насколько конкретная ситуация совпадает с криминалистическим эталоном события, как возможного объяснения для определения направления расследования.

1 Белкин Р.С. Курс криминалистики. М., 1997. Т. 2. С. 364.

Наличие, как и использование типовых версий не противоречит и не исключает творческое мышление в процессе расследования, напротив, давая определенную ориентацию, типовые версии стимулируют творческую деятельность, целеустремленно направляя ее.

В этом плане нельзя согласиться с Р.С. Белкиным, утверждающим полезность использования типовых версий для разработки типовых программ действий оперативной группы по получении сообщения о происшествии на уровнях дежурных частей органов внутренних дел'.

Представляется, что использование типовых версий может идти в более широком как теоретическом, так и практическом плане. Их использование может быть представлено в качестве определенных программ-алгоритмов, разрабатываемых на основе выделения и обобщения признаков совершения преступлений, их способов, совокупности следов.

Названные программы, сосредоточивающие в себе признаки способов совершения преступлений, позволяют в соответствии с типовой версией достаточно быстро диагностировать совершенное деяние и определять пути его дальнейшего расследования. Такие банки данных, составленные применительно к различным видам преступлений, особенно к новым (хищения путем использования банковских операций; хищения путем использования компьютерной техники; хищения путем использования специфики специальных знаний в различных отраслях промышленности и др.), могут выполнять не только диагностирующую функцию, но и обучающую следственных работников наиболее эффективным методам расследования преступлений. Составление таких банков данных может осуществляться учеными в содружестве с практическими работниками на уровне обобщения практики расследования и ее теоретической адаптации.

Действенность подобных банков следует определять на расследовании таких преступлений, как хищения и убийства «по заказу».

Версия, как многофункциональная категория, обладает прогностической функцией. В криминологической и криминалистической литературе вопрос о прогностических ролях версии находит упоминание в работах А.Ф. Зелинского и Р.С. Белкина.

Там же. С. 368.

Рассматривая логическую природу версии, А.Ф. Зелинский отмечает, что, «когда выдвигается предположительное объяснение известному обстоятельству, имеет место гипотеза. Когда на основании этих гипотез и установленных фактов выдвигается вероятностное суждение о неизвестном в данное время факте, происходит прогнозирование»'. Возражая тезису А.Ф. Зелинского, Р.С. Белкин отмечает, что представляется более верной точка зрения тех авторов, которые считают, что прогноз всегда обращен в будущее, а не в прошлое, как версия. Версия объясняет уже случившееся. Как представляется, можно дополнить это возражение и одновременно указать на ошибочность аргументации обоих авторов. Так, А.Ф. Зелинский отличает гипотезу от прогноза одним основанием: в первом случае объяснением известному обстоятельству, во втором — неизвестному. Однако в своих аргументах автор упускает весьма важное обстоятельство, а именно то, что версия является разновидностью гипотезы и в этом своем непререкаемом качестве выполняет функции гипотезы, то есть содержит предположение о будущем, а не только о прошедшем. Эту же мысль, то есть понимание версии как предположения о случившемся, имеющем место, разделяет Р.С. Белкин, одновременно противореча своим доводам, когда рассуждает о прогнозе при выведении следствий из версии как предположений, которые должны подтвердиться, если версия верна. Указывая, что о прогнозе можно говорить как раз применительно к «этим умозаключениям — следствиям из версии», Р.С. Белкин отмечает далее, что «их выведение действительно носит прогностический характер: прогнозируется возможность их установления, их обнаружения в будущем ...»2. В этом рассуждении мы обнаруживаем противоречие в самом понимании логики развития версии, этапов ее формирования. Если версия не выполняет роли прогноза, то каким образом выводимые из нее следствия — суть допущения возможного — являются прогностическими? Именно в том и сложность версии как категории, что она одновременно и выполняет функцию объяснения прошедшего, и позволяет прогнозировать будущее.

Как представляется, можно отметить еще одно положение, относящееся к прогностической роли версии. Так, рассматри-

Зелинский А Ф. Некоторые теоретические вопросы индивидуального прогноза и следственной версии // Проблемы предварительного следствия. Волгоград, 1973. Вып. 2. С. 117. Белкин Р.С. Курс криминалистики. М., 1997. Т. П. С. 357.

вая ее роль в криминологическом прогнозе, А.Ф. Зелинский отмечает, что она прогнозирует индивидуальное поведение в момент расследуемого события1. На этом прогностическая роль версии исчерпана.

Р.С. Белкин разделяет данное положение, развивая его применительно к криминалистической практике. В этой связи Р.С. Белкин отмечает, что версии имеют значение «для криминалистического прогноза о возможном поведении данного человека в будущем, в ходе расследования, при существующей или измененной следственной ситуации»2.

Полагаем, что прогностическую роль версий следует расширить в плане предположений о новых способах совершения преступлений, в частности, в сфере экономики, где неустойчивость последней и несовершенство законодательства создают каналы для преступной деятельности, и прогнозирование таких преступных возможностей позволит осуществлять профилактическую деятельность и своевременно пресекать преступления. В этом плане объединение криминологического и криминалистического прогнозов может дать эффективные результаты.

2. Розыскные версии

В числе версий, которые входят в общую классификацию, значительное место в расследовании преступлений принадлежит розыскным версиям. Их роль определяется направленностью деятельности лиц, осуществляющих розыск преступников, объектов преступного посягательства, вещественных доказательств.

Сложность деятельности, направленной на розыск лиц и доказательственной информации, связана с решением многочисленных мыслительных задач со многими неизвестными.

Розыскная версия — это предположение о месте нахождения лиц, совершивших преступление, и иной доказательственной информации. Такие версии отличаются высокой степенью неопределенности, поскольку для их формирования не всегда имеет место достаточное количество информации. В этом плане розыскные версии отличаются от следственных малой степенью обоснованности и значительной динамичностью, зависящей от накопления в процессе розыска информационных данных. Не-

' Зелинский А.Ф. Указ. соч. С. 357.

2 Белкин Р.С. Курс криминалистики. Т.П. С. 357.

определенность и расплывчатость информации, особенно на первоначальном этапе исследования, не позволяет с достаточной четкостью сформулировать версию, что влечет за собой выдвижение нескольких версий, степень обоснованности которых исходными данными невелика. Впоследствии, в ходе проверки выдвигаемых предположений подтверждается одна или две из выдвигаемых версий, остальные отпадают как недостаточно обоснованные.

В формировании розыскных версий наиболее важное значение имеют данные, являющиеся или используемые в качестве источников их выдвижения. В качестве такого источника может использоваться значительный круг данных, относящихся к личности преступника и обстоятельствам преступления. Если обратиться к версиям относительно скрывшегося преступника и возможного места его пребывания, то в качестве источников может быть использован определенный круг данных. Последние могут быть разбиты на группы: 1) данные, характеризующие личность преступника (данные о приметах внешности, опыте преступной деятельности, характере совершаемых преступлений, способах совершения и сокрытия, орудиях (оружии), применяемых при совершении преступления; 2) данные, характеризующие связи преступника (семейные отношения, дружеские связи, интимные связи, служебные, связи с лицами, проживающими в других регионах или других странах); 3) данные, характеризующие намерения преступника (накопить деньги и жить в каком-либо регионе у теплого моря, уехать за границу, посвятить свою жизнь путешествиям, использовать далее свой преступный опыт и т.п.; 4) данные о профессии лица (какова профессия, нет ли смежных, использовалась ли профессия при устройстве на работу). Получение таких данных о личности преступника способствует формированию его социально-психологического портрета, используемого в целях розыска.

Следует отметить, что такие данные собираются оперативными сотрудниками розыска в тех случаях, когда личность преступника известна, то есть в ситуации очевидности совершенного преступления. При обстоятельствах, когда преступник скрывается от следственных органов (расхититель, убийца, вымогатель и др.), собирание информации имеет иной характер.

Обычно в случаях розыска преступника по горячим следам после совершения преступления обстоятельства, связанные с

3 В Е Коновалова 65

получением информации о преступнике, резко отличаются. Преступник неизвестен, приметы внешности запечатлены неточно, направление ухода, уезда с места происшествия во многом неизвестны. Поэтому первоначальная информация дополняется впоследствии данными, которые получены следователем при осмотре места происшествия, опросах возможных свидетелей, по результатам поквартирного или подворного обходов. Незначительный объем полученных данных формирует версию о возможном направления движения преступника и месте его расположения.

Сотрудник оперативно-розыскных органов, используя полученную информацию о личности преступника или потерпевшего (в случаях розыска без вести пропавших), составляет психологический портрет этого лица и формирует розыскную версию — то есть определяет место возможного нахождения разыскиваемого. При этом решается основная мыслительная задача с использованием рефлексивного мышления и управления. Для того чтобы решить вопрос о том, где может пребывать преступник, сотрудник розыска мысленно проигрывает все возможные варианты его нахождения, избирает наиболее оптимальный, однако не с позиции собственной, а с позиции разыскиваемого.

При этом учитываются наиболее благоприятные с точки зрения разыскиваемого позиции для его сокрытия. В процессе избрания возможных вариантов сотрудник розыска учитывает все имеющиеся позиции, которые может использовать разыскиваемый, а также его намерения, дружеские и родственные связи, отношения с сообщниками и, наконец, его профессию, знания и навыки которой он может использовать для устройства на работу или в других целях. Избирая наиболее благоприятные варианты, лицо, осуществляющее розыск, полагает, что их перечень ограничен и, следовательно, число розыскных версий также ограничено.

При избрании версии о месте пребывания разыскиваемого следует не забывать и то, что преступник, решая свою мыслительную задачу о наиболее удачном месте сокрытия, имитирует мышление сотрудника розыска, стараясь переиграть его в выборе наиболее вероятной версии. При такого рода обстоятельствах не исключен вариант, когда разыскиваемый остается по месту жительства, инсценируя с помощью родственников и членов

семьи факт своего исчезновения в неизвестном направлении. С этой целью предпринимаются меры неправильной ориентации органов розыска — отправление писем из дальних регионов, иногда из других стран, и т.п. Следственной практике, как и практике розыска, известны случаи, когда объявлялся розыск, а лицо пребывало в месте своего постоянного жительства. И только усилия органов розыска и тщательный анализ при выдвижении розыскных версий определяли успех при обнаружении преступника. Избирая розыскную версию, сотрудник оперативно-розыскных органов должен учитывать и психологические характеристики разыскиваемого — его смелость, расчетливость, хитрость, умение маскироваться в определенных обстоятельствах, а также такие качества, как стремление к наживе, привычка вести разгульный образ жизни, увлечение женщинами, наркотиками, азартными играми. Наличие таких данных способствует определению круга лиц, от которых можно получить интересующую информацию, а также у которых либо с их помощью можно найти убежище.

Розыскные версии по своей структуре и источникам формирования аналогичны поисковым версиям при производстве обыска, которые можно рассматривать как разновидность розыскных, обладающих ограниченной ролью. И в том, и в другом случае, в своем построении версии основываются на определенной информации, отличаясь в первом случае более широким диапазоном розыскных действий и определенностью разыскиваемого объекта (лица). В процессе обыска место поисковых действий ограничено жилым помещением, участком местности, однако при этом не всегда имеет четкий объект поисковых действий, так как он обладает некоторой неопределенностью, обусловленной видом и механизмом совершения преступления.

И в том, и в другом случае розыска превалирующая роль принадлежит рефлексивному мышлению розыскника и следователя, имитирующих мышление лиц, как скрывшихся, так и скрывающих искомые объекты. Высоким уровнем рефлексии противоборствующих лиц определяется победа одного из них.

Розыскные версии, как и поисковые, отличаются большой динамичностью, обусловленной возможностями их быстрой проверки. Так, если следственная версия в своем поступлении на этапе выведения следствий, допущений о необходимом наличии тех или иных доказательств, подтверждающих ее правиль-

з- 67

ность, требует значительного времени для проверки, то розыскные версии проверяются в короткие сроки, тем более, если такая проверка проводится оперативно. При этом значительная роль принадлежит обоснованности выдвигаемых версий. Они не могут быть беспочвенными, имеющими характер догадки, их обусловленность имеющейся либо поступающей информацией должна быть подчинена естественной логике рассуждений.

Розыскные версии самым тесным образом связаны со следственными версиями и в значительном числе случаев вытекают из последних. При совершении преступления, где в процессе его обнаружения участвуют следственные и оперативно-розыскные органы, в частности, при осмотре места происшествия, при заявлении об исчезновении лица по подозрению в его убийстве, получая одновременно разностороннюю информацию, координируют свои усилия, направленные на установление преступников и их обнаружение. В этом процессе происходит первоначальный обмен информацией, и версии строятся совместно, впоследствии уровень деятельности и задачи, стоящие перед оперативно-розыскными и следственными органами, определяют дальнейшее направление их действий. Однако на всех этапах расследования, в частности, при обычном обмене информацией, анализе последней на оперативных совещаниях происходит уточнение определяемых направлений расследования и розыска в том числе, что позволяет выработать единую линию поведения. Результаты проверки розыскных версий в случаях их опровержения способствуют коррекции планов следственной работы, успехи же розыскной деятельности определяют эффективность расследования и установления виновных в совершении преступления.

3. Следственные версии

В предлагаемой классификации версий следственные версии занимают определенное место, наиболее значимое по отношению к проблемам расследования преступлений. По своему характеру следственные версии являются более объемной категорией, так как в конечном счете соединяют в себе и розыскные, и экспертные версии. Выполняя столь важную интегратив-ную роль в познании события преступления, они наряду с иными видами версий подчинены традиционной логике построения и развития.

Автором таких версий, как это видно из их наименования, является следователь. Решая комплекс сложных мыслительных задач, связанных с анализом обнаруженной информации либо с ее поиском, следователь приходит к предположениям различного вида, избирая из них те, которые по степени обоснованности могут претендовать либо соответствовать принятому в криминалистической литературе и следственной практике понятию следственных версий. Мыслительный процесс, связанный с формированием следственных версий, предполагает несколько этапов, различных как по своей сущности, так и по назначению. Одним из таких этапов, который представляется наиболее сложным, является обнаружение доказательственной информации. Как известно, она не лежит на поверхности, во многих случаях сокрытия следов или инсценирования обстановки такая информация предстает в перевернутом виде либо вообще отсутствует. В такой обстановке и начинается мыслительная деятельность, направленная на обнаружение ее возможных источников. Рассмотрим этот вопрос на примере, который для практики расследования преступлений считается ординарным. На месте происшествия, возле одного из домов новостройки на городской окраине был обнаружен труп мужчины среднего возраста, с ранением головы, предположительно из огнестрельного оружия. Осмотр места происшествия результатов не дал: не было обнаружено ни следов, ни вещественных доказательств пребывания преступника. Предпринятые меры по выявлению возможных свидетелей путем поквартирного обхода и других оперативных мер также не дали информации. Опрос лиц, проживающих неподалеку от места происшествия, не позволил установить личность убитого — все заявили, что это лицо они видят впервые, документов же, удостоверяющих личность потерпевшего, также не было. Данные судебно-медицинской экспертизы сводились к тому, что выстрел был произведен в голову с расстояния 0,5 либо 0,7 метра; из мозгового вещества была извлечена пуля калибра 9 мм. Причина смерти — обширное кровоизлияние в мозговые оболочки. Полученные данные в своем комплексе представляли тупиковую ситуацию, не позволяющую сформулировать следственную версию. Главным минусовым моментом здесь было отсутствие данных о личности убитого, что не позволяло высказать сколь-либо вероятных предположений. Мыслительные задачи сводились к следующему: а) где можно получить

какую-либо информацию о личности погибшего; б) какими путями можно установить личность преступника при отсутствии о нем какой-либо информации; в) какие источники информации могут быть наиболее вескими, обнадеживающими. Приступая к решению поставленных задач, следователь прежде всего обратился к средствам массовой информации, экспонировав фото потерпевшего с соответствующими пояснениями по телевидению. Наряду с этим следователь обратился к криминалистическим учетам с целью установить личность убитого, в частности, к дактилоскопическому учету, учету без вести пропавших. Первая задача была решена при получении ответа о личности потерпевшего, который был ранее осужден за разбойное нападение, однако срок наказания отбыл. Таким образом, зная личность убитого, можно было выходить на решение иных задач и главной из них — установление личности преступника. Вероятность такого установления была невелика, поскольку убитый мог быть жертвой как своих прошлых и нынешних друзей, так и случайного лица, которое могло вступить в конфликт с убитым. Получение данных о близких убитому лицах дало отрицательные результаты: отношения с друзьями были хорошими, врагов не было. Только через несколько месяцев поступила информация об одном вооруженном дебошире, который в период обнаружения трупа был задержан органами милиции в другом районе города, в кафе, где он похвалялся, что расстреляет всех, кто не уступит ему дорогу. Установление тождества пистолета, из которого была выстрелена пуля в убитого, проведением судеб-но-баллистической экспертизы стало обстоятельством, способствующим раскрытию преступления.

Обнаружение тех или иных доказательств связано с выяснением их причинного отношения к событию преступления. Установлением причинных связей решается вопрос об относимости доказательств к совершенному деянию. Решая проблему относимости доказательств, следователь исходит из двух положений. Первое — это комплекс рекомендаций, образующих его профессиональную квалификацию, второе — имеющиеся в его распоряжении доказательственные данные. Решение первой проблемы, несмотря на кажущуюся простоту, достаточно сложно. Важным здесь является не общая профессиональная характеристика, а умение использовать имеющиеся знания применительно к конкретной ситуации. Поэтому, наряду с достаточно под-

робными рекомендациями методики относительно так называемой «следовой картины» при совершении любого преступления и ее специфики, следователь должен решать мыслительные задачи относительно возможного комплекса следов применительно к конкретной обстановке события. В этих случаях мышление, как и действия следователя, не всегда являются ординарными, так как и событие преступления и механизм его осуществления, а следовательно, и комплекс следов, являются специфическими, присущими только исследуемому событию. Достаточно распространенная стандартность мышления в той или иной ситуации влечет за собой ошибки как неправильной интерпретации обнаруженного, так и утраты доказательств, нередко имеющих важное значение. Творческий подход, который должен иметь место в каждом случае обнаружения и оперирования доказательствами, уменьшает риск ошибок при расследовании. Следы, обнаруженные прежде всего на месте происшествия, являются следствиями определенных действий лиц, участвующих в событии преступления. Это могут быть следы действий преступника и следы действий потерпевшего. Поэтому их прежде всего следует различать, выявляя те, которые могут указывать на личность преступника и механизм его действий. Поскольку оставленные следы по своей сущности являются следствиями определенных действий, анализируя их, следователь мысленно приходит к предположению, а иногда и к выводу о причине, вызвавшей эти следы. Установление причинного отношения к действиям лиц позволяет далее устанавливать причинное отношение тех или иных лиц к событию преступления.

Таким образом, сложный механизм установления причинных связей складывается из двух этапов: первый — установление по следам объектов лиц, оставивших их; второй — установление причинного отношения объектов и лиц к событию преступления. В этом сложном процессе значительная роль принадлежит оценке доказательств.

Доказательства оцениваются с точки зрения их сущности и причинного отношения к событию преступления.

Так, обнаруженный на месте происшествия след пальца оценивается с позиции его возможного значения для раскрытия преступления. При этом, подвергая его анализу, следователь оценивает его возможную пригодность для идентификации лич-

ности, вместе с тем решая вопрос об относимости последнего к событию преступления. Оценочная деятельность, начинаясь с отдельных доказательств, простирается до их совокупности, что позволяет определить взаимосвязь доказательств и выдвинуть обоснованные предположения как о механизме события, так и о преступлении в целом.

Психологический механизм оценки доказательств предполагает такое формирование убеждения об их сущности и значимости, которое основывается на анализе отдельного из них и синтезе всех имеющихся. Это и позволяет выдвинуть обоснованные предположения — версии о характере совершенного преступления. При этом характерно чередование общих и частных версий, где последние позволяют выявить принадлежность отдельных следов и вещественных доказательств, а первые — решить вопросы о личности преступника, мотивах совершения преступления, его механизме, способах сокрытия.

В процессе обнаружения и оценки доказательств необходимо сосредоточить внимание на взаимосвязи общих и частных версий. Так, частные версии при их достаточной достоверности и проверке могут способствовать как выдвижению общих версий, так и их опровержению. В этом плане выдвигаемые частные версии должны солидаризоваться с общими, хотя в некоторых случаях, таких, как сокрытие следов либо инсценирование события преступления, этого не происходит. Напротив, выдвигаемая частная версия (при наличии некоторых оснований) нередко может опровергнуть логически построенные доводы общей версии.

Рассмотрим эту взаимосвязь на конкретном случае, имевшем место в следственной практике. При осмотре места происшествия, связанном с заявлением о самоубийстве путем повешения мужчины — владельца большого домостроения, анализируя некоторые доказательства и результаты осмотра места происшествия, следователь пришел к выводу о том, что в данном случае имело место самоубийство. Основаниями для выдвижения такой версии являлись следующие данные: заявление родственников о том, что лишивший себя жизни мужчина страдал шизофренией, нередко пребывал в психиатрической больнице на излечении; жалобы сыну о том, что он не хочет больше жить и ему хотелось бы скорее умереть, но «не доходят

руки»; конфликты в доме, имеющие поводом раздел наследства между женой и сыном и нежелание оставлять имущество и дом сыну; наконец, отсутствие каких-либо следов насилия на теле погибшего. При осмотре трупа на месте происшествия следователь акцентировал внимание судебно-медицинского эксперта на состоянии странгуляционной борозды на шее трупа, так как расположение и наличие точечных кровоизлияний, как правило, свидетельствуют о прижизненном наложении петли. Судебно-медицинский эксперт заявил в процессе осмотра, что признаки прижизненного наложения петли имеются, однако окончательный вывод потребует исследования при вскрытии трупа. Через два дня судебно-медицинский эксперт сообщил, что смерть потерпевшего наступила в результате принятия очень большой дозы наркотиков и что он был повешен тогда, когда признаков жизни не было, — асфиксии как причины смерти установлено не было.

Заключение эксперта — как результат проверки версии следователя (частной) о причине смерти полностью опровергало ранее выдвинутую версию о самоубийстве. Однако, будучи в плену версии, подсказанной родственниками, следователь не произвел тщательного осмотра места происшествия, что позволило бы ему обнаружить некоторые несовпадения с заявлениями лиц и зафиксировать их. Впоследствии выяснилось, что имевшая место травма руки погибшего не позволила бы ему предпринять действия даже с завязыванием петли, а тем более последующие действия, также требующие определенных усилий. Дополнительными данными были установлены намерения сына избавиться от отца, препятствующего ему во всевозможных денежных аферах. При допросе сына в качестве подозреваемого он признал себя виновным в отравлении отца большой дозой героина. В целях сокрытия совершенного преступления сын инсценировал самоубийство отца, осуществив это тайно, без ведома родственников.

Опровергающая роль частных версий нередко отстоит во времени. Выдвигая общую версию о характере события, следователь не всегда может предполагать, что задача, являющаяся частной, при ее решении может опровергнуть общее представление о событии. Это происходит потому, что проверка частной версии требует нередко экспертного исследования либо собирания дополнительных доказательств, что в известной мере влия

ет на быстроту и эффективность расследования. Поэтому проверке частных версий, особенно при подозрении об инсценировании событий нужно придавать первостепенное значение. При этом очень важная роль принадлежит специалистам, которые, используя свои знания, могут помочь в решении вопросов, требующих последующего экспертного исследования, либо провести экспресс-анализы, в процессе которых выявляются признаки объектов, как опровергающие, так и подтверждающие возникшие частные версии. Например, версии о наличии крови в пятнах, которые по своему виду напоминают оставленные кровью, либо версии о наличии на вороненой части пистолета следов пальцев рук, оставленных потерпевшим, и др.

Известно, что все оценочные процессы, включающие анализ и синтез информации, формируют внутреннее убеждение, которое является итогом оценки. Внутреннее убеждение, являясь психологической категорией, суть субъективный образ объективного мира. Иными словами — субъективная интерпретация объективных фактов и данных, обнаруженных в процессе как предварительного расследования, так и судебного разбирательства. Будучи по форме субъективным, внутреннее убеждение по своему содержанию объективно, так как в своей основе имеет реальные данные. Однако убеждение, а следовательно, и оценки будут тогда истинными, когда они в своей основе имеют истинные пути познания, основанные на научных данных, логике рассуждений, а не призрачные, ни на чем не основанные предположения и выводы. В понятие оценки всегда входит соответствие выводов реально существующим данным, обстоятельствам. В этих случаях оценка будет соответствовать действительности и в таком своем качестве являться необходимым условием установления объективной истины.

4. Экспертные версии

Одним из видов версий в классификации, где основанием является персона формулирующего, являются экспертные версии. Выдвижение данного вида версий в процессе исследования принадлежит эксперту, что и позволяет их обозначать как экспертные.

История обращения судебной экспертизы к экспертным версиям сравнительно недолгая. Первые произведения в области криминалистики, где встречается упоминание экспертные вер-

сии, принадлежат А.И. Винбергу и Р.С. Белкину1; в более поздний период к исследованию этой проблемы обращались ученые, как правило, осуществляющие практическую экспертную деятельность: Е.П. Коновалов, А.Ф. Шляхов, Л.Е. Ароцкер, Н.П. Майлис, В.Ф. Орлова2 и др.

Развитие теоретических положений, относящихся к проблеме следственных версий, оказало прямое воздействие на поиск однотипных концепций в экспертной практике и теории, где роль предположений в мыслительной работе эксперта имела огромное значение. Особенно остро потребность исследования вопроса об экспертных версиях ощущалась в таких случаях практики, где для решения поставленной задачи не хватало традиционных, устоявшихся методик, а обязательным был научный поиск решений, предполагающий выдвижение версий, определяющих как пути мыслительной деятельности, так и пути избрания тех или иных методик исследования либо создания новых.

Рассмотрение проблем версий, имеющих место при производстве экспертного исследования, в первый период обращения к ним касалось отдельных видов криминалистических экспертиз, впоследствии же вылилось в разработки различных аспектов проблемы. Первые работы, посвященные исследованию экспертных версий в почерковедении, принадлежали Е.П. Коновалову: «Роль гипотез в криминалистическом исследовании почерка» (1961 г.) и «Версии при производстве почерковедче-ских экспертиз» (1965 г.). В работах более позднего периода авторы отошли от частных направлений криминалистической экспертизы, перейдя к созданию теоретических концепций более

Винберг А.И. Криминалистическая экспертиза в советском уголовном процессе. М.. 1956; Белкин Р. С. Сущность экспериментального метода исследования в советском уголовном процессе и криминалистике. М., 1961. Коновалов Е.П. Роль гипотез в криминалистическом исследовании почерка // Пробл. судебной экспертизы. М., 1961. Вып. 2; Его же. Версии при производстве почерковедческих экспертиз // Материалы науч. заседания Харьк. науч. мед. об-ва за 1961 — 1962 гг. К., 1965: Шляхов А.Ф. Структура экспертного исследования и гносеологическая характеристика выводов эксперта-криминалиста // Труды ВНИИСЭ. М , 1972. Вып. 4: Ароцкер Л Е Криминалистические методы в судебном разбирательстве. М., 1965; Май,шс Н.П. Роль экспертной гипотезы при решении диагностических задач // Новые разработки и дискуссионные проблемы теории и практики судебной экспертизы М., 1986; Орлова ВФ Теория судебно-почерковедческой идентификации //Труды ВНИИСЭ. М., 1973.

общего направления в экспертной теории и практике1. В частности, это касалось проблемы экспертных версий.

Определение экспертной версии, как и право на ее существование, оспаривалось отдельными авторами. Так, A.M. Ларин отрицал наличие экспертных версий, утверждая, что это не более чем предположения, которые возникают и проверяются в ходе экспертного исследования2. Между тем возникающие предположения по своей логической природе и являются версиями, которые могут быть подсказаны следователем или судьей в их постановлениях о назначении экспертизы и затем трансформироваться в экспертные версии (если они будут приняты экспертом) либо могут быть выдвинуты экспертом самостоятельно, независимо от тех, которые сформированы в вопросах постановления. Последнее имеет место в тех случаях, когда эксперт в своем исследовании выходит за рамки поставленных вопросов либо обнаруживает такие обстоятельства, которые способствуют выдвижению новых предположений о сущности исследуемого объекта.

Таким образом, экспертную версию можно определить как предположение о сущности и происхождении определенных фактов и явлений, имеющих значение для расследования судебного разбирательства.

Экспертные версии, по утверждению отдельных авторов3, по аналогии со следственными версиями могут быть как общими, так и частными.

Так, общие экспертные версии являются основаниями для решения вопроса о тождестве либо различии объекта; о тождестве или групповой принадлежности, а также для решения многих неидентификационных задач, которые могут быть поставлены эксперту.

Частные экспертные версии касаются отдельных частных вопросов, возникающих у эксперта как до производства исследования, так и во время его осуществления. Экспертные частные версии подсказывают нередко ту или иную методику исследования, а также ее направления. В этом отношении нельзя согласиться с утверждениями Р.С. Белкина о том, что необходимые для формирования частных экспертных версий фактические данные до начала собственно исследования эксперт получает в результате

Белкин PC. Курс криминалистики. Т. 11. С. 389—392. Ларин AM. От следственной версии к истине. С. 7. Белкин Р С Курс криминалистики. С. 389.

ознакомления с материалами дела и экспертного осмотра1. Важно отметить, что для формирования частных экспертных версий этих данных недостаточно. Основные формирующие экспертные версии, как правило, получаются в таких стадиях экспертного исследования, как анализ и сравнительное исследование, где моменты, объясняющие отдельные детали сущности анализируемых объектов, представлены наиболее выпукло, что и позволяет возникнуть тем или иным предположениям об их происхождении, отношении к исследуемому объекту и т.п. Это, разумеется, не опровергает общее представление о том, что частные версии как разновидность общих экспертных версий могут возникать в процессе ознакомления с постановлением о назначении экспертизы, а также в любых стадиях экспертизы.

Экспертная практика имеет многочисленные случаи выдвижения экспертных версий в процессе исследования. Приведем некоторые из них. При исследовании подписи распорядителя кредитов на одной из кондитерских фабрик, где имели место крупные хищения денежных средств, эксперт обнаружил некоторое несоответствие подписей, обычно выполняемых этим лицом, и той подписью в распоряжении о выдаче определенной суммы денег, которая оспаривалась подозреваемым. Последний заявил, что такого распоряжения он не подписывал и подпись принадлежит не ему. В числе лиц, подозреваемых в подделке подписи, был назван И. — работник бухгалтерии этого производства. Назначенная почерковедческая экспертиза поставила перед экспертом один вопрос — кем из подозреваемых лиц выполнена подпись. В процессе экспертизы эксперт затребовал дополнительные материалы с подписями распорядителя кредитов в целях получения большого объема материалов для сравнительного исследования. Среди предоставленных документов эксперт обнаружил один, в котором исследуемая подпись полностью совпадала по своей конфигурации, и, это особенно важно, по дополнительному неоправданному штриху — одной букве фамилии (подписи). В предоставленном документе подпись распорядителя кредитов одной своей буквой пересекалась выполненными прописью обозначениями денежной суммы. У эксперта возникло предположение, что этот документ был образцом для подделки подписи, при проведении которой подделывающий решил, что часть цифрового обозначения является штрихом

Там же. С. 389.

подписи, и внес ее как элемент подписи. В процессе сопоставления подписей — действительной и исследуемой версия эксперта подтвердилась. Действительно, документ был использован как образец для подражания. Эксперт обозначил свое мнение в заключении, имеющем категорический характер. Использование следователем полученного заключения эксперта в процессе расследования способствовало признанию вины подозреваемым.

Экспертной практике известны еще более одиозные случаи, когда версия способствовала не только установлению личности, выполнявшей подписи, но и механизму ее выполнения.

Директору одной из шахт Донбасса было предъявлено обвинение в хищении государственного имущества путем злоупотребления служебным положением. Им подписывались документы для незаконного отгруза угля в различные регионы для потребителей, не имеющих для этого правовых оснований. При допросе директора в качестве обвиняемого ему были предоставлены для ознакомления документы с его подписями. Обвиняемый своей вины в отгрузе партии угля по соглашению с производством не отрицал, однако относительно других фактов отгруза угля сообщил, что таких распоряжений не давал, хотя подписи на документах выполнены им. Директор был в недоумении, считая, что эти документы кто-то подложил ему на подпись. Следователь же полагал, что директор увиливает от ответственности, перекладывая вину на других лиц. В целях установления факта выполнения подписей (росписи) директором, была назначена почерковедческая экспертиза. В процессе исследования представленных документов эксперт обратил внимание на то, что все подписи были выполнены совершенно одинаково, хотя при исполнении подписей обычно имеют место различные отклонения. У эксперта возникла версия, что подписи выполнены путем перекопирования либо выполнения «на просвет». Однако ни первая, ни вторая версия не подтвердилась, так как не было обнаружено тех типовых признаков, которые характерны для этих видов подделки подписей. Полная синхронность выполненных подписей, обнаруженная при исследовании путем наложения прозрачных диапазонов, позволила выдвинуть третью экспертную версию о том, что подписи выполнялись синхронно пишущим прибором, повторяющим движения иного, связанного с ним, подписи на истинном документе. Проведение экспертного эксперимента, предполагающего связывание двух пишу-

щих приборов, один из которых повторял движения второго, обводящего буквы подписи, подтвердило выдвигаемую версию. Впоследствии один из подозреваемых подтвердил заключение эксперта, показав при производстве следственного эксперимента придуманный им механизм подделки. Директор шахты был освобожден от ответственности. Экспертным заключением была предотвращена следственная ошибка.

Значительная роль в процессе исследования принадлежит обстоятельствам, формирующим внутреннее убеждение эксперта, являющееся основой для выводов. На формирование убеждения влияют, с одной стороны, имеющиеся в распоряжении эксперта материалы уголовного или гражданского дела, с другой — те данные, которые он обнаруживает в процессе исследования, в том числе и выдвигаемые версии.

Объективность эксперта, стремление к его независимой позиции вызвали в криминалистической литературе и практике экспертной деятельности дискуссии относительно влияния на выводы эксперта ознакомления последнего с материалами уголовного дела, которые, по мнению отдельных ученых и практиков, могут существенно повлиять на независимое, ограниченное только поставленной задачей мнение, убеждение эксперта. Аргументами в пользу недозволенности такого влияния были высказывания о том, что изучение материалов дела, в частности показаний свидетелей, может существенно изменить мнение эксперта, склонить его к позиции тех лиц, мнение которых заметно отличается от мнения следователя. Контраргументом в защиту права и необходимости знания экспертом материалов дела в полном объеме было утверждение о том, что знание экспертом дополнительных материалов расширяет его кругозор, позволяет с большей объективностью придги к тем или иным выводам1.

В борьбе аргументов победили последние, как утверждающие объективную позицию и независимость эксперта вопреки всем влияниям.

Психологическим аспектом формирования убеждения эксперта является его способность решать мыслительные задачи, связанные как с построением экспертных версий, так и с избранием той методики исследования, которая ему представляется наиболее оптимальной. В решении задач, различных по своему

Орлова В Ф Теория судебно-почерковедческои идентификации С. 240.

содержанию и значимости, определяющая роль принадлежит профессиональному опыту эксперта, его эмоциональному состоянию, пластичности психики. Иногда последние моменты исследователями механизма экспертного мышления игнорируются. Представление об эксперте, как своего рода электронной, абстрактно действующей очеловеченной машине, не увязывется с действительным состоянием такого субъекта, выводы и предположения которого эмоционально зависимы и эмоционально окрашены. Эту позицию подтверждает то обстоятельство, что при несогласии следователя или судьи с выводами эксперта и с назначением повторной экспертизы нередко другие эксперты или их комиссия приходят к прямо противоположным выводам, существенно влияющим на перспективу расследования. При этом механизм мышления (анализ, сравнительное исследование, синтез) практически тождествен прежнему, однако дает совершенно новые результаты. Чем объяснить такой парадокс? Он может найти свое объяснение в компетенции эксперта, ее уровне, способности оценивать ошибочность прежних решений, углубленном анализе предыдущих выводов, преодолении психологического барьера правильности ранее приведенных выводов. В повторных экспертизах эксперт вновь знакомится с обстоятельствами дела, с возражениями следователя, отвергающими выводы ранее проведенной экспертизы, ранее данное заключение. При этом и мыслительная, и эмоциональная сторона выступают в синтезе, позволяющем придти к обоснованным выводам. Значение эмоционального состояния эксперта справедливо отмечает В.Ф. Орлова, когда указывает, что «сведения, содержащиеся в материалах дела, могут повлиять на эмоциональное состояние эксперта, что не исключает известной предвзятости в построении версий и проведении исследования»1.

Очень важна роль экспертных версий для установления обстоятельств, связанных с расследованием преступлений. Так, многофункциональное использование экспертных версий важно, например, для установления времени совершения преступления. Иллюстрацией этого является расследование убийства студента из Сомали, проживавшего в общежитии одного из институтов г. Харькова. Отсутствие на занятиях студента из Сомали вызвало подозрение. Он проживал в общежитии в отдельной

Орлова В.Ф. Указ. соч. С. 239.

комнате и по заявлению дежурной не выходил из нее два или три дня. Неприятный запах, доносившийся из этой комнаты, заставил вскрыть ее. Труп потерпевшего лежал на кровати с натянутой на шею нейлоновой бечевкой. Следователь, производивший осмотр места происшествия с участием судебно-медицинского эксперта, выдвинул версию о том, что из неизвестных побуждений студент был убит посредством удушения. При осмотре трупа следователь обратил внимание судебно-медицинского эксперта на многочисленные белые точки, располагавшиеся возле полости рта и ноздрей убитого. Однако эксперт не смог объяснить причину этого, посоветовав следователю обратиться к специалистам в области биологии. Приглашенный в качестве специалиста из научно-исследовательского института судебных экспертиз, биолог выдвинул предположение о том, что обнаруженное является личинками насекомых. В процессе проведения экспертизы было установлено, что обнаруженные частицы являются личинками мух, и, более того, эксперт установил время их развития, а следовательно, и время наступления смерти студента, указав трехсуточный срок. Эти данные позволили установить лицо, посещавшее в этот период убитого, и таким образом установить личность убийцы. Им был человек, проживавший в общежитии и совершивший убийство из корысти, в целях завладения дорогостоящей аппаратурой. Так, версия эксперта позволила установить время совершения убийства и раскрыть преступление.

5. Судебные версии

Одной из разновидностей криминалистических версий являются судебные версии. Их наличие определяется деятельностью суда по анализу и оценке доказательственной информации, способствующей установлению истины по делу. По своему характеру судебные версии могут повторять следственную, являющуюся основой для расследования преступления, и формироваться как новая, противоречащая прежней, опровергающая представление о виновности лица, причастности к событию преступления, доказанности его вины.

Последствиями выдвижения судебных версий являются возвращение дела на доследование, оправдательный приговор, прекращение дела и возобновление дела по вновь открывшимся доказательствам. Во всех случаях для того или иного решения,

предпринимаемого в судебном заседании, отправным моментом является выдвижение судебной версии.

Судебная версия —- это обоснованное материалами дела предположение судьи о событии преступления и личности преступника. Соответственно целям и обстоятельствам судебного разбирательства версии могут быть разделены по своему характеру на общие, относящиеся к определению вида совершенного преступления и личности, совершившей это деяние, и частные, относящиеся к отдельным обстоятельствам преступления — версиям об относимости и значимости отдельных доказательств, в том числе вещественных и письменных, показаний свидетелей и потерпевших, заключений экспертизы и др. В основе формирования таких версий лежит оценочная деятельность судьи, анализ и синтез доказательственной информации, позволяющий прийти к тем или иным умозаключениям, в том числе и судебным версиям.

Мыслительная деятельность судьи происходит в обстановке непосредственного общения со свидетелями, обвиняемыми, другими участниками процесса — обвинителем и защитником, действия которых способствуют созданию наиболее полного представления о характере события и лицах, его совершивших. Мыслительная деятельность судьи, связанная с оценкой доказательственной информации, происходит как на фоне разворачивающейся картины события, где легко обнаружить пробелы следствий, противоречия и несостоятельность отдельных доказательств, выявить новые данные, опровергающие версию обвинения. Именно синтез доказательств позволяет произвести наиболее правильную их оценку и прийти к выводам, соответствующим действительности. В тех случаях, когда по тем или иным причинам версия обвинения представляется несостоятельной либо вызывает какие-либо сомнения, судья выдвигает версии об отсутствии в деяниях подсудимого состава преступления, об его невиновности, о недоказанности обвинения, о неполноте расследования — невыяснение обстоятельств, существенно влияющих на квалификацию содеянного, и т.п.

Версия судьи, обоснованная материалами дела, влечет за собой различные юридически значимые решения, которые и определяют судьбу рассматриваемого дела. Не исключены такие обстоятельства, когда судья, будучи в плену версии обвинения, не исследует с должным вниманием имеющиеся доказательства, что может повлечь за собой и судебные ошибки, и неправиль-

ную квалификацию содеянного, а также и определение меры наказания.

Проблема выдвижения судебных версий очень четко и логически правильно сформулирована Л.Е. Ароцкером и Р.С. Белкиным1.

Так, рассматривая роль планирования в судебном разбирательстве, Р.С. Белкин отмечает, что планирование судебного следствия можно разделить на два этапа. На первом происходит проверка версии обвинения и, соответственно, контрверсии суда. В случае признания судом версии обвинения несостоятельной и возникновения новых судебных версий, принимаемых к проверке самим судом, начинается второй этап судебного следствия, которому соответствует второй этап его планирования. Содержанием данного этапа является планирование проверки этих новых судебных версий. Рассматривая содержание указанных этапов, Р.С. Белкин разделяет их на отдельные элементы, где превалирующее место принадлежит судебным версиям.

Элементами первого этапа являются следующие: 1) анализ имеющейся исходной информации (материалов дела) под углом зрения доказанности версии обвинения и выявления оснований для контрверсии; 2) определение опорных пунктов версии обвинения, т.е. доказательств, на которых она основывается, и т.п.

Второй этап, по мысли автора, содержит следующие элементы: 1) анализ собранной в ходе судебного следствия дополнительной информации; 2) выдвижение новых судебных версий и определение задач их исследования; 3) оценка возможности проверки новых версий непосредственно судом; 4) определение необходимых судебных действий2.

Приведенная схема объясняет мыслительную и организационную деятельность суда, связанную с выдвижением судебных версий.

Проиллюстрируем роль судебных версий отдельными данными судебной практики. Народным судом одного из районов г. Харькова было рассмотрено уголовное дело о краже из радиомагазина, совершенной группой преступников. Среди них был шестнадцатилетний Хованский. Участники группы по предва-

Ароцкер Л.Е. Использование данных криминалистики в судебном разбирательстве. М, 1964. С. 67, Его же. Криминалистические методы в судебном разбирательстве. М., 1965; Белкин Р С Курс криминалистики. С 386—387 Белкин Р С Курс криминалистики М ,, 1997. Т. II. С. 286-287

рительному сговору взломали витрину магазина и похитили значительное число ценностей. Обвиняемый Хованский на предварительном следствии и в суде всю вину признал, в ходе же судебного разбирательства пояснил, что совершал кражи с целью продать похищенное и купить себе на эти деньги автомашину «Волга». В процессе судебного допроса Хованский сообщил некоторые детали о желаемой покупке: «Машина должна быть такой, чтобы лежа на кровати ею можно было управлять и она бегала бы по комнате в нужных направлениях». Такое объяснение вызвало у судьи сомнение относительно психической состоятельности подсудимого и возможности быть им организатором (по утверждениям соучастников) преступной группы. Судья выдвинул версию о том, что Хованский не только не мог быть организатором группы, но и сам вряд ли участвовал в преступлении. В судебном заседании была назначена судебно-пси-хологическая экспертиза в связи с тем, что у подсудимого был замечен пониженный уровень интеллектуального развития — слова «золотая голова» им понимались дословно, как голова, состоящая из золота, слово «дождь» — как нити, протянутые из тучи на землю, и т.п. На разрешение экспертизы был поставлен вопрос: «Соответствует ли интеллектуальное развитие Хованского его возрасту?»

Судебно-психологическая экспертиза пришла к выводу о том, что у Хованского отсутствуют общие понятия, а наличествуют примитивные представления обо всем. Его интеллектуальное развитие соответствует тринадцатилетнему возрасту. По этим основаниям суд дело в отношении Хованского производством прекратил. Так, выдвижение судебной версии при обнаружении противоречий в доказательственной информации позволило прийти к правильному решению.

Судебной практике известны и другие случаи, когда выдвижение судебной версии изменяло перспективу рассмотрения уголовного дела. Так, в судебной практике имел место случай, когда в ходе судебного разбирательства возникла версия об интеллектуальном переутомлении лица в момент совершения инкриминируемого ему деяния. Такое состояние о возможном отсутствии нормальной психической реакции на событие могло быть признано обстоятельством, исключающим уголовную ответственность.

В г. Ленинграде был привлечен к уголовной ответственности по ч. I ст. 85 УК РСФСР капитан сухогрузного теплохода

водоизмещением пять тысяч тонн, по обвинению в том, что он допустил нарушение правил эксплуатации транспорта, повлекшее вредные последствия. Теплоход, приписанный к Ленинградскому порту, под командованием капитана С. следовал из Кронштадта в югославский порт Дубровник. Подойдя к Гибралтару, теплоход должен был пройти через пролив и войти в Адриатическое море. Капитан не пользовался лоцманской службой, плавая более двадцати лет. Поддерживая радиосвязь с Гибралтаром, капитан С. от услуг лоцмана отказался. При подходе к проливу капитан был на мостике, и, когда штурман своевременно подал сигнал «капитан, пролив», команды «лево руля» не последовало. Штурман подал сигнал вторично, однако капитан не прореагировал на него. Шли томительные секунды, теплоход продолжал движение тем же курсом, все более приближаясь к высоким и острым рифам у входа в пролив. Спустя минуту и четырнадцать секунд после первого сигнала штурмана была отдана команда о вхождении в пролив, но было уже поздно. Теплоход сел на мель, образовалась пробоина, и груз значительной стоимости погиб.

Капитан своей вины не отрицал, утверждая, что находился в обычном нормачьном физическом состоянии. Единственно о чем он упомянул — это о чувстве переутомления (он несколько месяцев не отдыхал от длительных морских рейсов). Запросом в научно-исследовательский институт морского флота было установлено, что для капитанов морских и океанских судов предельным непрерывным временем пребывания в плавании является срок в четыре месяца, после чего необходим отдых на суше, в противном случае возможна замедленная реакция психики человека на явления и события окружающей среды. Капитан С. находился непрерывно в рейсах в течение 11 месяцев.

Проведенная судебно-психологическая экспертиза в своем заключении отметила, что в результате сильного переутомления возможна значительная заторможенность реакции капитана С. на события окружающей среды. Ленинградский городской суд оправдал С. в связи с отсутствием в его действиях состава преступления.

В исследовании проблем видов и формирования версий значительное место занимают вопросы их взаимосвязи. Версии различной общности и значимости находятся во всех случаях в непосредственной или опосредованной взаимосвязи, при которой каждая из них выполняет различные функции — в одних случа-

ях является источником построения иных версий, в других — способствует их развитию в формировании частных версий из общих и т.п. Так, как правило, розыскные версии вытекают из следственной, имеющей общий характер о событии и личности. В отдельных случаях данные розыска могут способствовать формированию общей следственной версии. Нередко основой формирования следственной версии становится экспертная версия, являющаяся своего рода сигналом, обусловливающим возникновение у следователя предположения о событии преступления и лицах, его совершивших. Таким образом, взаимообусловленность версий определяет мыслительную и организационную деятельность следователя при расследовании преступлений. Иллюстрацией этого положения может быть следующее: во дворе одного из многоэтажных домов, в 22 часа был обнаружен труп мужчины. Осмотр места происшествия результатов не дал — никаких следов обнаружено не было. В ходе осмотра трупа на месте обнаружения судебно-медицинский эксперт обратил внимание на факт крепитации (хруст переломленных костей ног, рук) и высказал предположение о падении мужчины с высоты. Производство осмотра в близлежащих подъездах позволило обнаружить на чердачном окне одного из них нити, сходные по цвету с тканью пальто обнаруженного мужчины, и следы волочения и крови. Осмотр в квартире 5-го этажа (следы, похожие на кровь, вели туда) позволил установить, что преступление было совершено в этой квартире. Молодые люди собрались выпить вина, поссорились, один ударил другого по голове бутылкой из-под шампанского, удар был смертельным. После этого, в целях маскировки преступления, труп выбросили из чердачного окна подъезда.

Следственные версии проверяются в процессе расследования по возможности одновременно, при этом каждая версия имеет свои специфические и общие с другими версиями вопросы. При решении вопросов о последовательности планируемых следственных действий и оперативно-розыскных мер важно в первую очередь планировать первоначальные и неотложные следственные действия, а затем действия, которыми одновременно проверяется несколько версий.

Как указывалось ранее, версии в расследовании преступлений выполняют роль метода познания, направляя поиск доказательств, объясняя их взаимосвязь и причинное отношение к событию.

«все книги «к разделу «содержание Глав: 7 Главы: 1. 2. 3. 4. 5. 6. 7.

5rik.ru

Материалы для учебы и работы

Раздел II КЛАССИФИКАЦИЯ ВЕРСИЙ