§ 20. Содержание социальных норм

Литература: Wundt, Ethik, 3 изд. 1903, т. II, стр. 164-223; Вiеring, Juristische Principienlehre, т. I, 1894; Binding, Die Normen und ihre Uebertretung, 2 изд., т. I, 1890.

Где есть общество, там должны быть и правила общежития, или социальные нормы. Социальные нормы определяют поведение человека в обществе, а следовательно отношение человека к другим людям. Откуда исходят социальные нормы, с которыми индивид должен сообразовать свое поведение? Можно ли предположить, что они вырабатываются каждым индивидом самостоятельно? Нельзя, конечно, отрицать, что отдельные сильные личности доходят до новых правил, которые потом могут сделаться правилами общего поведения. Но большинство воспринимает правила в готовом виде из окружающей среды. Даже передовые индивиды, прокладывая дорогу тому или иному правилу, во всех остальных отношениях следуют уже установленным нормам. Самый крупный моральный проповедник все же сын своего времени и продукт своей среды.

Нормы, определяющие поведение индивида в обществе, даются ему извне. Они исходят всегда от авторитета, который приобретается в глазах подчиняющегося индивида благодаря власти, силе, уважению. Такие правила поведения могут исходить от отца к детям, от хозяина к прислуге, от фабриканта к рабочим, от учителя к ученикам, от начальника к подчиненным, от корпорации к ее членам, от общественного кружка к отдельным лицам, его составляющим, от государственной власти к гражданам, от всего общества к отдельным его единицам.

Благодаря авторитету, от которого нормы исходят, они всегда звучат авторитетно, в форме повелений: "не убивай", "люби ближнего твоего", "будь вежлив в обращении ". Повелительная форма характерна для каждой нормы и отвечает ее действительной сущности. Социальная норма не есть ни суждение, ни совет, ни просьба, но всегда повеление. Мы можем себе представить суждение следующего рода: если купец будет обманывать своих покупателей, то он подорвет свою собственную торговлю. Мы можем представить себе совет отца при открытии сыном самостоятельной торговли: не обманывай покупателей, a то сам пострадаешь. Можно предположить просьбу, с которой обращается к купцу один из покупателей, принесший свои сбережения для покупки дорогостоящей вещи: пожалей бедного человека и не обманывай. Но мы, вероятно, сейчас согласимся, что социальная норма звучит совсем не так: не обманывай, заявляет нравственная норма, не обманывай, вторит ей уголовный закон. И то, что отличает их заявление от предшествующих, - это повеление, содержащееся в их обращении.

Что же именно отличает повеление от просьбы, совета, суждения?

Это угроза, содержащаяся в обращении. Конечно, дело не в форме. Требование, выраженное в повелительной форме, превращается в просьбу, если у требующего нет средств настоять на своем волеизъявлении. И, наоборот, просьба, сопровождаемая угрозой невыгодных последствий в случае неисполнения, не может своей формой скрыть повелительного содержания. Всякое повеление необходимо связывается с угрозой со стороны повелевающего по адресу тех, к кому оно обращено.

Отсюда следует, что всякая социальная норма обращена к существу, способному воспринять повеление и сообразовать с ним свое поведение. Социальные нормы действуют в отношении существ, одаренных разумом и волей. Необходимо, чтобы существо, воспринимающее норму поведения, могло оценить значение обращенной к нему угрозы и могло силой своей воли направить свои действия в сторону от угрожающих последствий.

Последнее положение подкрепляет выставленное ранее утверждение, что социальная норма определяет всегда поведение человека в отношении других людей. Ho, пo своему строению, некоторые социальные нормы способны возбудить и, действительно, возбуждают представление, будто социальные нормы в состоянии определять отношения и иного рода.

Кроме отношения человека к человеку, мыслимы отношения человека: а) к самому себе, b) к Богу и с) к внешнему миру. Человек может относиться с большим или меньшим вниманием к состоянию своего здоровья, может уважать себя или глубоко презирать, может высоко ставить свои способности и нравственные качества или ценить их очень низко, - все это отношения, которые не могут быть определяемы социальными нормами. Устанавливаемые самим человеком, правила отношения к самому себе обязательны для него лишь настолько, насколько это ему угодно. Он может не соблюдать их вовсе, нарушать когда угодно, изменять, как ему вздумается. Посторонняя сила не может установить подобных норм, потому что никто, кроме самого человека, не заинтересован в их соблюдении, и потому что никто не в состоянии наблюдать и настаивать на исполнении таких норм. Подобная независимость совершенно не согласуется с представлением об обязательности, какая присуща социальной норме.

Если встречаются иногда социальные нормы, которые с первого взгляда кажутся определяющими отношение человека к самому себе, то при ближайшем рассмотрении тотчас обнаружится ошибочность такого впечатления и за отношением человека к самому себе откроется отношение человека к другим людям. Пьянство, мотовство, праздность, противоестественные пороки, осуждаются, сознательно или бессознательно, со стороны интересов общества, которому грозило бы разрушение, если бы такие наклонности получили значительное распространение среди его членов. Одобряя стремление человека к умственному и нравственному самоусовершенствованию, поощряя трудолюбие, эту буржуазную добродетель нового времени, сменившую прежнюю рыцарскую доблесть феодального строя, общество чувствует, если не сознает, выгоду для всех от такого поведения. Закон не определяет отношение человека к своему здоровью, но он вмешивается в эту область, когда отношение человека к своему здоровью соединяется с отношением к другим лицам, напр., в случае членовредительства с целью уклонения от воинской повинности*(170).

Так же мало способны социальные нормы определять отношение человека к Богу. Представление человека о Божестве и его атрибутах вызывает в нем сознание полной зависимости от Высшего Существа и стремление своей верой и своими делами заслужить его расположение. Мотивом, побуждающим к соблюдению должного отношения к Божеству, является, помимо сознания своей ничтожности, опасение возмездия со стороны Всемогущего Существа, ожидание благ в земной и особенно в загробной жизни. Отношение человека к Богу со стороны чисто внутренней, со стороны мыслей и чувств, обращенных к Богу, не может быть определяемо социальными нормами. Если бы общество взяло на себя определить уважение, любовь, страх человека в отношении к Божеству, оно сейчас же почувствовало бы свое бессилие. Соблюдение религиозных норм, определяющих отношение человека к Высшему Существу со стороны лиц верующих, обеспечивается средствами несравненно более сильными, чем те, какими располагает общество. Никакие внешние способы воздействия не в состоянии проникнуть в глубину души и оказать там свой эффект.

Мысль о возможности для общественной власти нормировать отношение человека к Богу, гарантировать последнего от оскорблений со стороны смертного, охранять его интересы - самая эта мысль не очень далека от кощунства.

Но дело в том, что религиозное представление не остается всецело на субъективной почве, а стремится перенестись на других. Человек не только сам верует, но хочет чтобы и другие также веровали, и в этом совместном веровании находит новый источник для своего религиозного чувства. Совокупность людей, одинаково верующих, образует религиозное общество, которое, как и всякое общество, нуждается в правилах. На почве религиозного общения создаются нормы, которые определяют взаимные отношения верующих по поводу их верования. Это социально-религиозные нормы. Они или предполагаются исходящими от самого Божества или вырабатываются совокупностью верующих. Религиозные нормы социального характера имеют своей целью определять не должное отношение человека к Богу, а должное отношение к другим верующим, предупреждая, чтобы внешнее доказательство религиозных чувств одного не оскорбляло религиозных чувств других. Если известное общество, напр., в Америке, относясь с полной терпимостью к любому вероисповеданию, негодует при виде атеиста, то причина тому заключается в опасении, что рационалистическая критика идеи Бога способна вытравить в ком-либо из верующих дорогую ему веру. На той же почве стоит закон, карающий богохуление. С точки зрения отношения к Божеству, последнее будет одинаково оскорблено, произойдет ли богохуление мысленно или словесно, будет ли оно услышано другими или нет. Но для закона такое оскорбление имеет значение только тогда, когда оно воспринято верующими.

Наконец, не подлежит определению со стороны социальных норм и отношение человека к внешнему миру. Здесь сфера технических, а не социальных норм. Мыслима ли социальная норма, которая постановляла бы, что степень урожая должна соответствовать количеству затраченного труда? Но это и была бы именно норма, определяющая отношение человека к природе. Напротив, мы вполне можем представить себе норму, обязывающую земледельцев прилагать к обработке земли установленное количество труда, пользоваться известными орудиями, обеспечивающими большой урожай. Если мы допускаем возможность такой социальной нормы, так это потому, что содержание ее составляет отношение человека не к природе, а к другим людям. Представим себе норму, определяющую, что вода с участков, выше расположенных, должна стекать на участки ниже лежащие. В такой форме никто не признает в этом положении социальной нормы. Но, если к этому присоединить, что собственник участка, ниже лежащего, не должен оказывать препятствия свободному стоку воды с участка, выше расположенного, посредством стен, запруд и т.п., то мы тотчас узнаем норму права. Изменение состояло в том, что предметом определения сделалось не отношение человека к природе, а отношение человека к человеку. Собаки не должны бегать по улицам без намордника в таком виде норма непонятна, но она приобретает тотчас же смысл юридической нормы, как только мы прибавим: если это случится, то хозяин собаки подвергается денежному штрафу.

Между тем, не смотря на очевидность указанного положения, нередко высказывается мысль, будто правовые нормы могут иметь своей целью определение отношений человека к внешнему миру. Так, напр., право собственности признают определением отношения человека к материальной вещи, составляющей предмет этого права. Человек ставится как бы в непосредственное отношение к вещи, независимо от других людей, и это отношение называется правовым, т.е. социальным. Но при этом упускается из виду, что сущность права собственности заключается не в отношении собственника к вещи, так как он может, по своему усмотрению, лишить это отношение какого-либо содержания, оставив вещь без всякого пользования, а в отношении всех других лиц к собственнику.

Многие, если и соглашаются, что социальные нормы не могут вообще определять отношение человека к природе, то все же выделяют из последней одушевленные предметы и утверждают, что отношения человека к ним могут определяться нормами нравственности и права. Запрещение терзать, истязать животных рассматривается как охранение их физической неприкосновенности. За животными признают права. Но взгляд этот следует признать совершенно неверным. Животные не члены человеческого общества, вырабатывающего себе правила общежития, не соучастники общественного сотрудничества в борьбе с природой. Социальные нормы, обращаемые к сознанию, не могут быть постигаемы животными, потому что их пониманию остаются чуждыми требования нравственного и правового порядка. Если человек должен относиться к животным с тем же уважением их физической неприкосновенности, как и к людям, чем же оправдать различие, допускаемое обществом в отношении к животным вредным, как волки, медведи, крысы, и к животным полезным, как лошади, собаки, кошки?

Как можно допускать охоту, как можно терпеть вивисекцию? Все это вполне объяснимо с точки зрения резкого разделения между обществом людей и внешним миром, куда относятся и все животные. В отношении к последним действуют только технические нормы. Насколько животный мир способен грозить интересам человека, общество не станет стесняться никакими средствами искоренения своих врагов, ни в чем неповинных. Насколько человек нуждается для своего благополучия в использовании сил животных, общество никогда не осудит его за эгоистичное отношение к животному миру.

Если нравственность и право запрещают бесцельные истязания животных, то в этом выражается охрана интересов не животных, а общества. Нравственное чувство возмущается терзаниями животного, которые производятся над существом способным страдать, не ради каких-либо настоятельных интересов человека, а ради одного удовольствия мучить. Нравственное возмущение объясняется тем, что в таком бесцельном истязании выражается жестокость человека, опасная не только для животных, но и для других людей. Начиная с животного, человек легко может перенести свое удовольствие мучить и на своих ближних. Возможность терзать животных вызывает в человеке вновь, заглохшие было под влиянием общественности, дикие инстинкты и угрожает обществу теми опасностями, от которых оно в течение долгого времени обеспечивалось. Вот почему разумное правило педагогики запрещает ребенку обрывать мухам крылья, душить птиц, вешать кошек, давить мышей, попавших в клетку, к чему дети бывают от природы весьма склонны. Наблюдение над ожесточающим влиянием грубого обращения с животными, хотя бы и вызванного общеполезной целью, придает то своеобразное значение, которое соединяется со словом "мясник".

Если нормы права признают силу завещательного распоряжения, которым в пользу попугая или собаки оставляется сумма, необходимая на их содержание, то и в этом случае охраняется не интерес животного, которое и не способно отстаивать свое право, а интерес завещателя. За животным, которое с первого взгляда могло бы показаться обладателем прав, всегда скрывается человек. Если поддаваться первому впечатлению, то с одинаковым успехом можно было бы признать права за теми заповедными дубами, физическую неприкосновенность которых Петр Великий охранял страхом смертной казни*(171).

Итак, социальные нормы могут иметь своим содержанием только определение отношений человека к человеку.

Нормы, как правила, по которым должно происходить поведение человека, могут быть смешаны с законами природы или законами в научном смысле. Под этим последним именем понимается постоянство в соотношении между явлениями: одно явление всегда существует одновременно с другим определенным явлением или за одним явлением следует всегда определенное другое явление. Сходство между такими законами и нормами ограничивается однообразной повторяемостью явлений, порядком. Смешение между ними возбуждается сродством выражений: камень, брошенный вверх, должен упасть потом вниз, и человек должен соблюдать данное слово. Но порядок, установленный законом в научном смысле, составляет необходимость, недопускающую никаких уклонений, - камень не может не падать вниз. Напротив, порядок, установленный нормами, допускает возможность уклонений всякий раз, как воля действующего лица не имеет достаточно мотивов, чтобы сообразоваться с нормами, - человек может нарушить данное слово. Тогда как применение норм стоит в зависимости от воли тех, к кому они обращены, сила естественных законов не зависит от воли тех, кто подчинен их действию. Поэтому закон в научном смысле выражает существующее, тогда как норма - долженствующее, т.е. не то, что всегда бывает, а то, что хотя обыкновенно и бывает, но в отдельных случаях может и не быть.

Законам в научном смысле подчинены: не только явления внешнего мира, но и душевного, а также явления общественной жизни. Существование и развитие социальных норм, как явлений, не произвольны, а стоят под безусловным действием законов. Установление социальных норм происходит по законам, соблюдение или нарушение социальных норм происходит также по законам. Но все же нельзя сказать, что "все нормы суть особые формы осуществления законов природы"*(172). Нормы, как явления, сами подчинены действию законов, а потому не должны быть смешиваемы с ними.