ПЕРВОЕ ДЕЛО

     Пусть вас не удивляет,  что "Записки прокурора" начинаются с  рассказов

следователя -  свои первые дела я вел именно в этом качестве.  И вообще,  по

моему убеждению, прокурор должен начинать свой трудовой путь со следственной

работы,  хотя  мне  могут  возразить,  что  есть  немало хороших прокуроров,

которые не побывали следователями.

     Да  и  следователем становишься не  сразу,  во  всяком случае не тогда,

когда тебя назначают приказом на  эту  должность.  Настоящее умение,  опыт и

профессионализм приходят с годами.

     Первые самостоятельные шаги, первые ошибки, промахи, как и первые, даже

самые незначительные успехи, не забываются.

     1950  год.  Позади  Московский юридический институт.  Впереди -  работа

народным следователем прокуратуры района.

     - Мужик  -  это  хорошо,  -  встретил  меня  районный  прокурор Василий

Федорович Руднев.  -  Не везет нам с женским полом.  До тебя две с дипломами

приезжали...  Одна с  ходу не прижилась.  Увидела,  что тут трамваев нет,  а

после дождя грязь по колено,  укатила, даже не распаковав чемоданов. Другая,

наоборот,  слишком быстро прижилась.  Сына родила.  И  -  поминай как звали.

Уехала...

     Хочу  тут  же  сказать,  что  впоследствии я  встречал  немало  женщин,

которые,  работая и прокурорами,  и следователями,  и судьями, и адвокатами,

вовсе не уступали нашему брату мужчине...

     Но вернусь к своему знакомству с райпрокуратурой.  Помимо Руднева и его

секретаря,   в  ней  был  еще  один  работник  -  следователь  Бекетин  Илья

Николаевич.  Он  прошел войну  и  уже  почти под  самым Берлином был  ранен.

Началась гангрена,  ему ампутировали ступню,  но неудачно, перенес несколько

операций и в конце концов остался с правой культей выше колена.

     К Бекетину меня и прикрепили стажером.  И хотя он был старше меня всего

на  пять  лет  и  проработал  следователем лишь  один  год  после  окончания

юридической школы, я завидовал его опыту и знанию людей.

     А  с  прокурором Рудневым  я,  признаться,  общался  редко.  Его  часто

посылали уполномоченным от  райкома то  на  посевную,  то  на уборку,  то на

кампанию по  подписке на займ,  то на отчетно-выборное собрание колхозников.

Сейчас это может показаться странным,  но  в  те  годы такое было в  порядке

вещей.

     Руднев разъезжал по  делам на  двуколке,  запряженной вороным конем.  В

прокуратуре была еще одна транспортная единица - серая кобыла с экзотической

кличкой Земфира.  В  экстренных случаях обращались к  милиции -  в райотделе

имелся трофейный "оппель"...

     Вызывает меня как-то Руднев и говорит:

     - Ну, Захар, принимай к производству дело.

     - Как так? - растерялся я, поскольку в стажерах был без году неделю.

     - Да вот так,  -  сказал райпрокурор. - Илья Николаевич слег, открылись

старые раны. Больше некому...

     Руднев  передал  мне  официальное  письмо  председателя  райпотребсоюза

Ястребова и  акт,  который гласил:  "11 октября 1950 года экспедитор Кривель

получил на базе Ростовского облпотребсоюза товар на сто двадцать пять тысяч*

рублей,  а  привез только на  сто десять тысяч.  Не  хватает рулона зеленого

драпа стоимостью в пятнадцать тысяч рублей..."

     ______________

     * Сумма указана в ценах до 1961 года.

     "30 метров драпа, - подумал я. - Целое богатство".

     Сейчас может показаться -  ну  что такое рулон драпа?  В  магазинах его

полно на любой вкус.  А  тогда он был редкостью,  и справить пальто из драпа

мог позволить себе не каждый.

     Первым делом я решил поговорить с председателем райпотребсоюза.

     - Когда приехал Кривель с товаром? - спросил я у Ястребова.

     - Поздно вечером, почти ночью. Обычно приезжал сразу после обеда.

     - Недостача была обнаружена сразу?

     - Да.

     - Ну и как экспедитор Кривель объясняет случившееся?

     - Говорит,  что товар отпустили ему полностью, а куда делся драп, он не

знает...

     - Как он держался при этом?

     - Выпивши был Кривель и потому говорил не очень-то связно.

     - А чем он объясняет свою задержку с приездом?

     - Да посмотрите сами,  все дожди и дожди.  -  Ястребов кивнул в окно. -

Дороги развезло. Поэтому, говорит, и задержался.

     - Кто ездил с экспедитором? - продолжал расспрашивать я.

     - Шофер Самыкин и сам Кривель, больше никто.

     - А что за человек Кривель?

     Председатель  райпотребсоюза  развел  руками,  но  что  он  хотел  этим

сказать, было непонятно.

     - Вы лично что о нем думаете? - настаивал я.

     - Он год у нас всего... - ответил Ястребов. - Вроде дисциплинированный,

исполнительный... Раньше за ним ничего такого не замечали...

     - Какого такого?

     - Плохого...

     После этого разговора я  думал,  что историю с рулоном драпа раскручу в

два счета:  действующие лица известны -  экспедитор Кривель и шофер Самыкин,

больше никого.  Тут особенно мудрить не надо. Виноват кто-то из них двоих, а

может быть, и оба...

     На допрос я вызвал их в один день, но Кривеля часа на два раньше.

     В  кабинет вошел мужчина лет тридцати,  широкоплечий,  с  крепкой шеей,

выше  среднего роста,  с  черной вьющейся шевелюрой.  Одет он  был  в  синий

двубортный пиджак с изрядно потертыми рукавами.  Добрые, чуть грустные глаза

смотрели на меня спокойно и доверчиво.  Вот эта самая грустинка,  видимо,  и

расположила меня к нему.

     - Расскажите о вашей поездке за товаром,  - начал я, когда мы покончили

с первичными формальностями.

     Кривель полез в карман, достал мятую пачку папирос.

     - Разрешите?

     Я кивнул. Он закурил.

     - Мы,  то  есть я  и  шофер Самыкин,  значит,  получили на  базе товар.

Поехали обратно.  По  дороге заглянули на  хутор Зеленый.  Там магазин новый

открыли,  давно я в него хотел заглянуть... Ну, а после отправились домой...

Вот и все.

     - И долго вы были в магазине? - спросил я.

     - Минут десять, не больше.

     - А Самыкин? Он с вами ходил?

     - В машине сидел.  Товар ведь...  - как бы удивился моей недогадливости

Кривель.

     - Когда вернулись из магазина, пропажу не заметили?

     - Не было пропажи, это я точно подтверждаю. Осмотрел, пересчитал...

     - Вы больше никуда не заезжали?

     - Никуда. - Экспедитор затушил окурок в пепельнице.

     - А Ястребов говорит, вы приехали пьяным...

     - Пьяный,  -  усмехнулся Кривель.  -  Ну, это сильно сказано... Немного

выпил,  это было.  Так сказать,  в  медицинских целях.  На  базе проторчали,

продрог, как щенок.

     - А где пили? - поинтересовался я.

     - В машине.  В Зеленом прихватил четвертинку.  А иначе грипп или ангину

подхватил бы...

     - Что вы сами думаете по поводу исчезновения драпа?

     Кривель вздохнул.

     - Не знаю что и подумать.  -  Он некоторое время помолчал и повторил. -

Нет, не знаю, товарищ следователь.

     И еще одна деталь подкупила меня в нем.  Когда он уже подписал протокол

допроса и  я  спросил,  что  за  человек Самыкин,  Кривель как-то  участливо

сказал:

     - Я его мало знаю,  но уверен, Николай тут ни при чем. Конечно, на него

легко повесить - был под судом Самыкин. Сидел...

     Закончив допрос, я проводил Кривеля до двери.

     Самыкин уже  ждал  в  коридоре.  Он  бросил на  экспедитора вопрошающий

взгляд, но, увидев меня, суетливо поднялся со стула.

     Шофер был ниже Кривеля,  худощав.  В  промасленной фуфайке,  в кирзовых

сапогах со сбитыми каблуками. Кепку-восьмиклинку он держал в руках.

     Я  пригласил его в  кабинет,  куда он вошел с  опаской и  остановился у

самой двери.

     - Садитесь.

     - Спасибо, но я уж как-нибудь постою. Еще испачкаю вам стулья...

     - Устанете, Самыкин, разговор будет долгий, - сказал я.

     - А я не тороплюсь,  - усмехнулся он, - как сказал один приговоренный к

повешению, когда петля соскочила с его шеи...

     - Мрачно шутите, Самыкин, - заметил я.

     - Что-то ваше учреждение к другому веселью не располагает...

     Не понравился он мне сразу. Эти его шуточки-прибауточки.

     "Конечно,  он украл.  А теперь заглушает в себе страх,  -  подумал я. -

Очень уж ему в кабинете следователя не по себе. Нет бы сразу признаться..."

     - Значит, сидели, Самыкин? - начал я допрос.

     - А что,  надо тыкать этим в глаза до гроба?  - угрюмо сказал он. - Что

Самыкин уже два года не ездит налево,  никого не интересует,  да?  И  что не

использует машину для поездок к своим зазнобам,  как некоторые хорошие вроде

Кривеля, не в счет, значит?

     - Во  вторник одиннадцатого октября вы  куда-нибудь  заезжали вместе  с

Кривелем? - ухватился я за последние слова Самыкина.

     - Не думаю, чтобы этот проклятый драп он... - ответил Самыкин.

     Но я снова повторил свой вопрос.

     - Ездили, - кивнул шофер. - На железнодорожный разъезд Восточный. Там у

Кривеля милашка проживает.  Зойка ее  зовут.  Но  он  просил,  чтоб  молчок,

никому...  Борис ведь женат. А жена его прямо волчица. Да что там волчица...

Узнает, на месте прихлопнет...

     - А к этой Зое вы вместе заходили?

     - Да нет.  Сначала Борис.  Обычно я в машине жду. А в тот раз, когда он

от нее возвратился,  сказал,  чтобы я  сходил обогрелся.  Продрогли тогда мы

крепко...  Ну,  он остался в машине.  А Зойка меня чайком напоила. Вообще-то

сердечная она девка...

     Отпустив Самыкина,  я  задумался:  кто  же  мне  наврал  -  Кривель или

Самыкин?   Как   определить?   Полагаться  на   опыт,   интуицию   и   новые

доказательства?  Что касается опыта,  прямо скажем,  мне о нем говорить было

рано,  а интуиция... Тоже похвастать не мог. Нужны другие доказательства. Но

где они?

     И я снова допросил Кривеля. Но и второй допрос не дал никакой ясности.

     Экспедитор не отрицал,  что раньше заезжал на разъезд, но одиннадцатого

октября,  по его словам, они с Самыкиным там не были. О своей "милашке", как

выразился о Зое шофер,  Кривель старался не говорить. Я тоже не углублялся в

этом направлении.

     Оставалось одно - самому побывать на Восточном разъезде.

     Я оседлал Земфиру и отправился в путь.

     Вдоль насыпи у  разъезда шла лесополоса -  приземистые деревья и густой

кустарник с  пожелтевшей осенней листвой.  На  разъезде дожидался встречного

состава товарняк: железная дорога была одноколейной.

     Я спешился у маленького кирпичного домика, привязал лошадь к топольку у

крыльца и постучал в дверь.

     - Вы ко мне? - услышал я сзади женский голос.

     К домику подходила женщина в брезентовом плаще с капюшоном,  скрывающим

почти все лицо.

     - Наверное, к вам... Я следователь.

     Она достала из-под крыльца ключ, открыла дверь.

     - Проходите, пожалуйста.

     Через крохотные сени мы прошли в комнату.  Хозяйка сняла плащ. Она была

невысокого роста,  чуть  полновата.  Мягкий овал  лица,  серые добрые глаза.

Русые волосы собраны сзади в пышный узел.  Мне показалось,  что в ее взгляде

промелькнула такая же грустинка, как и у Кривеля.

     Мерно  тикали  ходики,  со  стены  смотрела на  меня  картина "Письмо с

фронта",  вырезанная из "Огонька".  Мы присели у небольшого стола, покрытого

чистой скатертью.

     - Вы знакомы с Кривелем? - спросил я.

     - Да, я хорошо знаю Бориса, - ответила она, глядя мне прямо в глаза.

     - И давно вы знакомы?

     - Давно.  -  Она чуть задумалась.  -  Познакомились еще до того, как он

женился.

     - Он часто бывает у вас?

     - Часто, - вздохнула Зоя.

     - А в минувший вторник одиннадцатого числа был?

     Она отрицательно покачала головой.

     - Самыкина вы знаете?

     - Видела несколько раз. Приезжал с Борисом.

     - Самыкин  утверждает,  что  они  с  Кривелем были  у  вас  во  вторник

одиннадцатого числа. Вы его, говорит, чаем поили...

     Зоя стряхнула со стола невидимые соринки и, пожав плечами, произнесла:

     - Напутал, наверное...

     Подписывая протокол, она встревожилась.

     - Поверьте, Борис честный человек. Конечно, кто из нас без недостатков?

Есть они и у Бориса. Но насчет честности - поверьте мне...

     Ни о каком драпе, естественно, я не спрашивал.

     Вернувшись в прокуратуру,  я внимательно прочитал протокол допроса. Под

ним  полудетским почерком было  выведено:  "З.Иванцова".  Западные графологи

утверждают,  что по почерку можно определить характер человека.  Что ж, если

верить им,  Иванцова -  человек бесхитростный. Может, так оно и было. У меня

самого осталось именно такое впечатление.

     Значит,  врет Самыкин...  Но для чего ему надо было присочинять,  что с

базы они заезжали к Зое?

     Вечером того же  дня я  произвел обыск в  доме Самыкина.  Его самого не

было.

     - С работы еще не приходил,  -  объяснила его жена Анна Ивановна, худая

женщина с усталым лицом.

     Наш  приход  с  участковым  уполномоченным милиции  и  понятыми  сильно

напугал ее. Было видно, она хочет спросить о чем-то, но не решается. Наконец

Анна Ивановна не выдержала и подошла ко мне.

     - Скажите, прошу вас, что он сделал? Лучше правду, чем мучиться...

     - Успокойтесь,  Анна Ивановна,  -  смутился я.  -  Может,  ваш муж и не

виноват...

     Но в это время участковый, роясь в большом сундуке, воскликнул:

     - Есть, товарищ следователь! Вот посмотрите.

     Он  извлек  отрез  зеленого драпа,  точно  такого  же,  как  пропавший.

Измерили. В куске было три метра.

     - Откуда у вас этот отрез? - спросил я.

     От волнения Анна Ивановна стала заикаться.

     - Коля... Муж... Купил...

     - Когда?

     - Недавно. Во вторник, когда в Ростов за товаром ездил...

     Мы переглянулись с участковым уполномоченным.

     - Утром мы поругались. Не очень чтоб шибко, но он так хлопнул дверью...

- рассказывала Анна Ивановна.  -  Ночью вернулся поздно,  усталый,  к щам не

притронулся,   лег  спать...  На  следующее  утро  встал,  глаза  виноватые.

"Погорячился я,  Нюра,  -  говорит.  - Ладно, хватит нам грызться. Я вот что

тебе купил".  И дает мне этот отрез.  "Пальто справь,  -  говорит.  - А то в

телогрейке небось стыдно уж ходить..."  Ну,  я,  конечно,  обрадовалась.  Не

очень-то Николай обо мне заботился...

     На следующий день я вызвал Самыкина.  Он тоже утверждал, что купил драп

в универмаге в Ростове, когда ездил с Кривелем на базу.

     Пришлось ехать в этот универмаг.  Я предъявил продавцам в отделе тканей

фотографию Самыкина и  образец драпа,  найденного у него дома.  Драп такой в

магазине  действительно продавали.  А  вот  Самыкина  продавцы припомнить не

могли.

     Неужели он опять сказал неправду, как и про разъезд?

     Райком партии поручил мне прочитать в  железнодорожном клубе лекцию "Об

охране социалистической собственности".  И  вот,  придя  в  очередной раз  в

больницу проведать Бекетина,  я решил посоветоваться с ним,  как это сделать

поинтереснее.

     - Поменьше общих рассуждений и прописных истин,  - посоветовал мне Илья

Николаевич. - Покажи лучше на конкретных делах...

     Народа в  клубе собралось много,  в  основном молодежь.  Я отнес это за

счет того, что после лекции должны были состояться танцы. И особого интереса

к лекции не ожидал.  Однако я ошибся. Слушали внимательно. Наверное, потому,

что я рассказывал о делах,  расследованных в нашем районе, о людях и местах,

известных  присутствующим.  Под  конец  мне  задали  несколько  вопросов.  В

частности,  в  одной  записке  спрашивали,  имеются  ли  у  нас  нераскрытые

преступления.  И  тут  меня осенила мысль рассказать об  истории с  пропажей

драпа.  Что я и сделал,  попросив тут же, если кому-нибудь что-либо известно

об этом, сообщить в прокуратуру.

     Но,  увы, на этот призыв никто из зала не откликнулся. А я почувствовал

даже какую-то неловкость:  чего доброго, подумают, слабак, не может раскрыть

такое простое преступление, о помощи просит...

     И надо же такому случиться! Когда я уже одевался, ко мне подошел парень

лет двадцати.

     - Мне кажется,  я могу вам помочь,  -  сказал он.  -  Я видел человека,

который украл драп.

     - Как? - От неожиданности я растерялся.

     - Почти так же близко, как вижу вас.

     - Когда, где? - спросил я.

     - Около разъезда Восточного, в тот вторник, о котором вы говорили.

     - А подробнее?

     - Понимаете,   я  здесь  на  практике.   Сам  учусь  в  железнодорожном

техникуме.  Мы с  Соней Белошапко -  она тоже из нашей группы -  в тот вечер

были возле разъезда.  Там стояла грузовая машина около домика...  Мы увидели

мужчину,  который нес тюк. Заметив нас, он повернул в сторону лесополосы. Мы

тогда, конечно, не придали этому значения.

     - Лицо запомнили?

     - Да. Он как раз прошел под фонарем.

     Так познакомились мы с  Олегом Щетининым.  Я попросил его прийти завтра

ко  мне в  прокуратуру вместе с  Соней Белошапко.  Щетинин обещал прийти,  а

Сони,  к сожалению, в районе не было. Но она должна была вернуться дня через

два-три.

     Назавтра утром Олег был у  меня в  кабинете.  Я  попросил его составить

словесный портрет  человека,  который  нес  тюк.  Щетинин  оказался толковым

парнем.  Наиболее запоминалось из его описания предполагаемого вора, что тот

имел крупный нос с  горбинкой и  кудрявые волосы.  Рост,  к сожалению,  Олег

назвать не мог: человек шел согнувшись под тяжестью ноши.

     Не  успел  этот  неожиданный,  но  важный свидетель уйти,  как  у  меня

появился еще один посетитель - Зоя Иванцова.

     - Товарищ следователь, мне нужно кое-что сказать вам, - произнесла она,

когда я предложил ей сесть.

     - Слушаю.

     - Я обманула вас,  - сказала она. - Борис, то есть Кривель, приезжал ко

мне во вторник одиннадцатого октября. Мы это скрыли от вас. Но это все из-за

его жены...  Понимаете, мы с ним познакомились лет пять назад. Но он женился

на другой. Знаете, как бывает... Мы с Борисом потеряли друг друга из виду. А

года два назад я приехала в раймаг что-то себе купить и случайно столкнулась

с ним.  Борис был выпивши,  хотя раньше спиртное в рот не брал.  Он открылся

мне,  что женился неудачно. Постоянные скандалы, ссоры. И еще сказал, что до

сих пор думает обо мне... Может, я зря все это вам рассказываю?

     - Продолжайте, - попросил я.

     - Вскоре он приехал ко мне на разъезд...  Оказалось,  и  я не могла его

забыть. Вы понимаете?

     Я кивнул. Она от волнения прерывисто вздохнула.

     - Мне так хотелось помочь ему...  И  действительно,  Борис бросил пить,

стал лучше относиться к работе.  Честное слово, я никогда не уговаривала его

уйти от жены.  Он мучился.  Но по натуре Борис слабохарактерный. Честный, но

не  волевой.  И  вот  недавно его  жена  узнала обо  всем сама.  Как-то  она

ворвалась ко  мне в  дом,  надеясь застать Бориса.  За всю жизнь меня так не

оскорбляли.  Тогда я  твердо решила больше не встречаться с  ним.  Во всяком

случае до  тех пор,  пока он не примет,  наконец,  какое-нибудь определенное

решение...  А  в  тот  вторник одиннадцатого октября Борис  снова приехал...

Когда его вызвали сюда,  он растерялся и  не сказал правды.  Да и  мне велел

молчать о своем последнем приезде:  могло дойти до жены. Но когда мы узнали,

что вы подозреваете Самыкина в краже драпа и даже произвели у него обыск, то

поняли - все это из-за нас. И решили признаться...

     Соня Белошапко,  как и  говорил Щетинин,  появилась через три дня.  Это

была худенькая девушка в пестрой кофточке и темной юбке.

     - Вы следователь,  да?  А я Соня Белошапко.  Значит,  так, я говорила с

Олегом и все знаю.  Я тоже видела человека с тюком и смогу... - Она говорила

так быстро, что мне пришлось прервать ее.

     - Хорошо, хорошо, - улыбнулся я. - Давайте лучше приступим к делу.

     Я объяснил,  что от нее требуется,  усадил за стол, дал бланк протокола

допроса и  ручку,  попросив как  можно точнее и  подробнее описать внешность

того, кто похитил драп.

     Тут меня вызвали к прокурору.  И когда я вернулся минут через двадцать,

Соня протянула мне листок. Я взял его и в первое мгновение даже растерялся.

     - Что это? Неужели вы не поняли? - спросил я резко.

     На бланке допроса было нарисовано чье-то лицо.

     - Вы же сказали:  портрет,  - обиженно произнесла Соня. - Я думала, что

так лучше.  Я ведь рисую.  Уже пять лет занимаюсь в художественном кружке, и

наш преподаватель говорит, что у меня способности...

     Я внимательно разглядел рисунок.  На меня как бы искоса смотрел человек

с орлиным носом и тонкими губами. И тут у меня возникла идея.

     - Соня,  - сказал я, - а могли бы вы еще раз нарисовать его? Карандашом

и более детально? Только не смотрите на ваш первый вариант...

     - Могу, - удивленно согласилась девушка.

     Я дал ей лист чистой плотной бумаги, карандаш и резинку.

     Минут через сорок портрет был готов.

     - Вот, - с гордостью сказала Соня.

     Я положил два портрета рядом.  В том, что на обоих был изображен один и

тот же человек,  сомнений не было.  И,  главное,  это совпадало с описанием,

сделанным Олегом.

     - Отлично! - вырвалось у меня. - Здорово это у вас получилось...

     На следующий день были изготовлены фоторепродукции портрета. Их раздали

работникам  милиции.   Следователь  Бекетин  предложил  привлечь  к  розыску

бригадмильцев.

     Однажды утром,  едва  я  успел  войти  в  кабинет,  раздался телефонный

звонок.  Я  снял  трубку  и  услышал  знакомый,  несколько  гортанный  голос

подполковника Топуридзе - начальника областного уголовного розыска.

     - Приветствую  и  поздравляю.  По  вашему  портрету  бригадмилец Михаил

Григорьев задержал вора,  которого вы разыскиваете. Приезжайте завтра к нам,

прямо ко мне...

     Топуридзе  познакомил  меня  с   "именинником"  -   так  он  представил

Григорьева.

     Григорьев смущался и  поначалу отвечал  на  вопросы нескладно.  Видимо,

такое внимание к  нему проявляли впервые.  Ему было лет тридцать пять,  и по

виду он совсем не походил на героя -  чуть ниже среднего роста,  худощав. На

скуле у него была ссадина, верхняя губа чуть припухла.

     Работал  он  в  небольшом городке механиком на  трикотажной фабрике.  В

бригадмильцах уже  три  года.  Как только в  их  отделение милиции поступили

фотокопии   портрета   предполагаемого   преступника,    несколько   раздали

бригадмильцам.

     За два дня до нашей встречи Михаил поехал в Ростов с женой навестить ее

родителей. Вечером они с тестем и тещей пошли в ресторан.

     - Сидим мы,  значит, - рассказывал Григорьев, - и вдруг вижу - какое-то

знакомое лицо.  Мужчина.  Думаю,  откуда же я его знаю?  Кудрявый, нос такой

горбатый и  губы  тонкие...  Тесть  все  расспрашивает,  как  мы  живем,  не

собираемся ли перебираться в  Ростов,  к  ним.  А я глаз не могу оторвать от

горбоносого.  Он уже официантку подзывает,  расплачивается.  Тут меня словно

молнией в темную ночь озарило.  Вытаскиваю потихоньку фотографию из кармана,

что дали в  милиции.  Смотрю:  он и  есть!  А ворюга уже идет к выходу.  Ну,

думаю, упустил. Срываюсь с места и почти бегом за ним. Жена кричит: куда ты?

А  у меня одна мысль:  не ушел бы.  Кто-то еще крикнул за соседним столиком:

"Держи его,  кавалер сбежал!"  Горбоносый,  наверное,  на  свой счет принял,

оглянулся.  И шмыг поскорее за дверь. Я за ним. Он прибавил шагу и свернул в

переулок.  Я,  естественно,  тоже.  И  столкнулся с  ним нос к носу.  Стоит,

спокойненько закуривает папиросу.  Я огляделся - вокруг ни души. Говорю ему:

"Пройдемте,  гражданин,  со мной". А он отвечает: "В чем дело? Кто ты такой,

чтобы я тебе подчинялся?" Я на всякий случай взял его за рукав: "Бригадмилец

я,  прошу следовать за мной". Он так спокойно отвечает: "Покажи документы, а

то ведь всякий кем хочешь назваться может".  Ну, я полез в боковой карман за

удостоверением,  и  в это время меня словно обухом по голове...  Аж искры из

глаз посыпались... Здорово он мне врезал правой. - Григорьев провел рукой по

скуле.  - Я упал, однако успел подставить ножку. Горбоносый тоже растянулся.

Но сильный он,  подлец, оказался, еще несколько раз приложился ко мне. Потом

навалился,  к  горлу тянется.  Я  не даю,  вцепился ему в руки изо всех сил.

Горбоносый кричит:  "Убью,  гад,  пусти лучше!"  А  я  думаю,  только бы сил

хватило, пока кто-нибудь придет на помощь...

     Григорьев замолчал.

     - А дальше? - спросил я.

     - Мои всполошились, выбежали, стали искать... Успели вовремя. И другие,

прохожие, помогли. Скрутили мы горбоносого, отвели в милицию...

     Задержанный был  доставлен в  нашу прокуратуру.  Мы  сидели друг против

друга.  Я  смотрел на него и  думал:  "Ну и молодец же Соня,  мельком видела

этого человека, а как точно запомнила его лицо".

     - Учтите,  - возмущался задержанный, - вам это так не пройдет! Хватаете

ни  в  чем  не  повинного человека...  За  самоуправство вас  по  головке не

погладят!

     Я  ознакомился  с  его  документами.   Они  были  в  порядке.  Справка,

командировочное удостоверение.  Петр Христофорович Жук,  работает в  колхозе

"Большевик" счетоводом. В Ростов приехал по делам колхоза.

     - Скажите, Петр Христофорович, где вы были одиннадцатого октября?

     - На областном совещании охотников, - не задумываясь ответил он.

     В бумажнике Жука был вызов на это совещание.

     - Почему оказали сопротивление бригадмильцу? Избили его...

     - Да  он  же сам ни с  того ни с  сего набросился как ошалелый.  А  что

бригадмилец,  так на лбу у него не написано... Я решил, что это какой-нибудь

грабитель. А меня бог силой не обидел. Думаю, покажу ему, где раки зимуют, а

потом,  конечно,  в милицию сволоку...  Одним словом,  я требую,  чтобы меня

немедленно освободили. Я сейчас в командировке и времени у меня в обрез.

     - Хорошо, я позвоню в колхоз, - кивнул я.

     - Пожалуйста. Только, если можно, поскорее, - уже спокойнее сказал он.

     "Неужели мы ошиблись? - думал я, связываясь по телефону с колхозом. - А

что если этот Жук действительно честный человек?"

     Ответил мне председатель колхоза Власенко.  Он  подтвердил,  что у  них

работает счетовод Жук и что в настоящее время Петр Христофорович находится в

областном центре в командировке.

     Власенко встревожился не случилось ли чего с  их счетоводом?  Я ответил

уклончиво  и  попросил  председателя  колхоза  "Большевик"  срочно  прислать

характеристику на Жука.

     - Ну что, убедились? - злорадно спросил горбоносый.

     Я на всякий случай позвонил в общество охотников.  Но никто не ответил.

Телефонистка с  коммутатора сказала,  что  после  совещания  вряд  ли  можно

кого-нибудь там застать.

     Задержанный снова стал требовать,  чтобы его отпустили,  утверждая, что

ни в чем не виноват.

     Я   прямо  не   знал  что  делать.   Задерживать  невиновного  человека

противозаконно,  за  это могут крепко наказать.  И  все же  я  решил вызвать

Кривеля, Самыкина, Щетинина и Белошапко, чтобы произвести опознание.

     Первым пришел Кривель. Он был встревожен вызовом, но когда узнал, зачем

его пригласили,  успокоился. Борис Кривель задержанного не опознал. И, когда

мы уже прощались, признался:

     - А  знаете,   товарищ  Измайлов,   Самыкин  со  мной  до  сих  пор  не

разговаривает. Мы с Зоей ходили к нему, просили прощения. Он просто выставил

нас за дверь.

     - Ну а как бы вы чувствовали себя на его месте?  - спросил я. - Сказали

бы сразу правду, не навлекли бы на него подозрение. Да и на себя тоже.

     Кривель вздохнул и ничего не ответил.

     Самыкин тоже не опознал Жука. Вся надежда была на Щетинина и Белошапко.

Но Олег,  к сожалению,  не пришел из-за болезни. Так что все зависело только

от Сони.

     Она  пришла в  прокуратуру и  снова забросала меня вопросами.  А  когда

вошла  в  комнату,  где  находились задержанный и  еще  двое  мужчин,  сразу

показала на Жука.

     - Конечно, вот он.

     - А вы не могли ошибиться? - спросил я.

     - Нет-нет, что вы! - заверила меня девушка.

     - Тогда,  Соня, расскажите, пожалуйста, еще раз, где, когда и при каких

обстоятельствах вы  видели  этого  человека.  И  по  каким  приметам вы  его

опознали.

     Когда Белошапко закончила свой рассказ, Жук возмущенно крикнул:

     - Чушь! Ерунда! Девчонке все это приснилось!

     - И она,  увидев во сне ваше лицо, запомнила его и нарисовала? - сказал

я.

     В полученной по почте характеристике на Жука, подписанной председателем

и  секретарем парторганизации колхоза "Большевик",  говорилось,  что  Жук  -

прекрасный счетовод, честный, отзывчивый товарищ, хороший общественник.

     Прочитав ее, я тут же пошел к прокурору Рудневу.

     - Ты вот что,  -  сказал он,  -  поезжай-ка в колхоз. Я думаю, на месте

легче будет разобраться во всем...

     До  колхоза "Большевик" сто двадцать километров по  проселочной дороге.

"Оппель",  который выпросил для  этого  в  милиции Руднев,  нырял  из  одной

рытвины в другую.

     Правление колхоза помещалось в деревянном доме.

     Я  зашел в комнату председателя.  Его секретарша сказала,  что Власенко

уехал в Ростов заключать договор со строителями.  Тогда я спросил ее,  с кем

бы мне поговорить насчет колхозного счетовода.

     - Да вы с самим Петром Христофоровичем побеседуйте,  -  сказала она.  -

Как? - удивился я. - Где?

     - А  вон он,  -  показала она в  окно на мужчину в синем плаще и шляпе,

разговаривающего с двумя женщинами.

     - Извините, - только успел бросить я и выбежал.

     Узнав, что я следователь, Жук обрадованно спросил:

     - Что,  нашли мои документы?  Понимаете,  был в Ростове в командировке,

вчера вернулся. А там в автобусе у меня бумажник украли...

     Женщины, услышав наш разговор, предупредительно отошли.

     - А что было в бумажнике? - спросил я.

     - Справка, командировочное удостоверение, вызов на совещание охотников,

немного денег.  Но самое главное -  там было письмо от одной девушки... - Он

смутился,   видимо,  подумав,  стоит  ли  об  этом  рассказывать,  но  решил

продолжать.  -  Понимаете,  на этом письме был адрес,  который у меня больше

нигде не записан...

     - Вы могли бы поехать со мной? - спросил я.

     - Могу, - охотно согласился счетовод. - Только предупрежу товарищей.

     Через полчаса мы  уже сидели в  "оппеле",  и  Жук сокрушался по  поводу

пропажи письма.

     - Видите ли,  -  смущенно объяснял он,  -  в  августе я  был  в  Крыму,

познакомился с одной девушкой.  Она в Москве учится,  в Тимирязевке. Кончает

агрономический.  А  нашему  колхозу  позарез  нужен  агроном.  Целую  неделю

уговаривал ее приехать к нам на работу...

     Я улыбнулся. Наверное, дело не только в работе.

     - Не огорчайтесь, она вам еще напишет.

     - Нет,  -  грустно сказал он.  -  Катя человек самолюбивый.  Пока моего

письма не получит, не напишет...

     Когда в кабинет ввели задержанного,  тот бросил настороженный взгляд на

сидящего рядом со мной счетовода.

     - Познакомьтесь, - сказал я. - Петр Христофорович Жук. А вас, простите,

как? - обратился я к горбоносому, не сдержав иронии.

     Задержанный молчал.

     - Так это именно тот гражданин, который крутился возле меня в автобусе,

- простодушно признался Жук. - Он, наверное, и позаимствовал мой бумажник...

     - Вы сами его выронили,  -  поспешно сказал горбоносый.  - Я еще кричал

вам вдогонку, а вы даже не обернулись...

     - Послушайте,  -  не выдержал я,  -  сколько можно водить нас за нос? В

вашем положении лучше рассказать все честно.

     - А,  ладно,  -  махнул он  вдруг рукой,  -  расскажу всю  правду.  Моя

настоящая фамилия Чурсин. А зовут Геннадием Антоновичем. Живу в Красноярске.

Сюда приехал к  знакомым погостить...  И надо же случиться такому -  потерял

паспорт.  А  когда этот гражданин,  -  он  кивнул на  Жука,  -  обронил свой

бумажник, черт меня дернул, дай, думаю, воспользуюсь. Мало ли чего, проверка

какая...  А  у колхозников,  как вы знаете,  справки вместо паспорта.  И без

фотографии.  Так  что  сойдет...  Хотел  по  возвращении  домой  обязательно

отослать товарищу Жуку его документы и заодно извиниться...

     - А письмо, письмо где? - перебил его Петр Христофорович.

     Горбоносый вытащил из кармана помятый конверт и протянул счетоводу.

     Ответ из Красноярска гласил:  "Чурсин Геннадий Антонович не проживает и

никогда не проживал в Красноярском крае".

     Я показал его задержанному,  но он продолжал настаивать на том, что это

его  настоящая фамилия.  И  тогда я  решил испробовать еще одно средство для

установления личности - дактилоскопию.

     Вскоре  пришел  ошеломляющий  ответ:   "Отпечатки  пальцев  принадлежат

Коробову  Ивану  Леонтьевичу,  скрывавшемуся под  фамилиями  Леонтьев  Игорь

Вениаминович, Ливанов Сергей Сергеевич..." Далее следовало еще пять фамилий.

     Оказалось, что Коробов Иван Леонтьевич был судим первый раз в 1933 году

за  ограбление и  приговорен к  семи годам лишения свободы.  В  1935 году он

совершил побег, но через два месяца был задержан работниками милиции. В 1946

году  его  привлекли  к   суду  за   хищение  государственного  имущества  и

приговорили к четырем годам лишения свободы.  Полгода назад Коробов вышел из

места заключения, отбыв наказание.

     - Чем  занимались все  это  время?  -  спросил я  у  него на  очередном

допросе.

     - Ездил по стране.

     - А чем жили?

     - Мелкими заработками. - При слове "мелкими" Коробов усмехнулся.

     - Как, например, кража драпа?

     - И такими тоже...

     Прокурор  района  Руднев  утвердил обвинительное заключение без  всяких

замечаний.  Признаться, в его составлении мне немного помог Бекетин, который

к тому времени уже вышел из больницы.

     Но  за  рамками сухого изложения дела на  двух страницах обвинительного

заключения остались многие мысли и  сомнения,  которыми я  жил,  пока велось

следствие.

     Это дело помогло мне понять, во-первых, что нельзя судить о человеке по

внешности  (я  имею  в  виду  Самыкина),  а  во-вторых,  такие  добровольные

помощники, как Щетинин, Белошапко и Григорьев, могут сделать очень много для

раскрытия преступления,  и  обращение к ним отнюдь не значит для следователя

признания своей слабости,  скорее,  наоборот.  И видимо, не случайно в новом

Уголовно-процессуальном  кодексе  РСФСР,  который  был  утвержден  Верховным

Советом РСФСР  в  1960  году  и  действует сейчас,  в  статье 128  записано:

"Производя  расследование,  следователь  должен  широко  использовать помощь

общественности для раскрытия преступлений и для розыска лиц, их совершивших,

а  также  для  выявления  и  устранения  причин  и  условий,  способствующих

совершению преступлений".  Нет,  не случайно.  И при всяком удобном случае я

стараюсь напомнить об этой норме закона молодым начинающим следователям да и

самой общественности,  перед которой мне часто приходится выступать с устным

или печатным словом.