Преступления против собственности в России  в сравнительно-правовом аспекте

     Даже при беглом сравнении очевидным становится значительное сходство

российской системы преступлений против собственности с германской. Этому сходству

есть историческое объяснение. Германское право как непосредственно, так и

посредством права других стран (Литвы, Дании идр.) оказывало существенное

влияние на российское законодательство на всех этапах его становления и развития.

В ХIХ в. целое поколение юристов изучало уголовное право по учебнику германского

правоведа А. Бернера. Виднейшие русские правоведы учились в германских университетах.

В конце ХIХ начале ХХ в. на труды немецких правоведов таких как К. Биндинг,

Ф. Лист в русской юридической литературе ссылались не реже, чем на труды русских

ученых. Таким образом, хорошо это или плохо, уголовное право России объединяет

с немецким уголовным правом естественная историческая связь. На рубеже ХIХ

и ХХ вв. системы имущественных преступлений в России и в Германии были почти

тождественны, что наиболее ярко проявилось в Уголовном уложении 1903 г. При

этом речь шла не о простом копировании русская юридическая мысль широко использовала

достижения германского правоведения, к которым, несомненно, относится и германская

система имущественных преступлений*(59). Последняя воспринималась критически.

К примеру, Уложение 1903 г. содержало общую норму о злоупотреблении доверием

германского типа в духе Misbrauchstheorie*(60), которая дополнялась нормой

об акционерных злоупотреблениях (в результате учета норм Уложения 1945 г.,

а также вследствие творческого обобщения зарубежного акционерного уголовного

права).

     После революции 1917 г. система имущественных преступлений в России существенно

изменилась и трансформировалась в систему преступлений против собственности.

Уже в УК РСФСР 1922 г. вкрались досадные ошибки, которые были воспроизведены

и в УК РСФСР 1960 г. Прежде всего следует отметить необоснованное определение

в качестве способов завладения имуществом при мошенничестве "обмана и злоупотребления

доверием". Очевидно, что злоупотребление доверием является не способом завладения

имуществом или приобретения права на него, а способом присвоения вверенного,

а равно способом причинения имущественного ущерба без завладения имуществом.

В УК РСФСР в редакции 1926 г. ошибка была частично исправлена: ст. 169 предусматривала

ответственность за "злоупотребление доверием или обман в целях получения имущества

или права на имущество или иных личных выгод (мошенничество)". Однако ввиду

отмирания частноправовых отношений злоупотребление доверием как таковое утратило

свою актуальность за исключением случая злоупотребления служебным положением

в социалистических организациях.

     Таким образом, норма о злоупотреблении доверием была "изжита", а понятие

мошенничества испорчено указанием на "злоупотребление доверием" как способ

этого посягательства. Очевидно, что невыполнение взятых на себя обязательств,

даже при условии получения аванса, не может рассматриваться в качестве мошенничества,

если не установлен обман в намерениях в момент получения аванса. Злоупотребление

бланком также предполагает обман. В принципе несущественно, например, предъявляет

преступник в банк полностью подложное платежное поручение либо злоупотребляет

доверенным ему бланком обман будет в обоих случаях. Большинство ученых, специально

изучавших этот вопрос, отмечают, что злоупотребление доверием не является

самостоятельным способом мошеннического посягательства. Эта позиция нашла

отражение и в одном из проектов УК России. Однако исключить "злоупотребление

доверием" из понятия мошенничества оказалось чрезвычайно сложно по практическим

соображениям. Дело в том, что в большинстве случаев суды не утруждают себя

определением признаков составов преступлений и просто переписывают в приговоре

статью Уголовного кодекса, указав, что преступление совершено "путем обмана

или злоупотребления доверием". В других случаях суды указывают на злоупотребление

доверием, когда в действительности преступление совершено путем обмана. Учитывая

действие обратной силы уголовного закона, устраняющей преступность деяния,

законодатель не счел возможным изменить понятие мошенничества, так как в противном

случае встал бы вопрос о судьбе множества осужденных как за "злоупотребление

доверием", так и за "обман или злоупотребление доверием".

     Другая ошибка УК РСФСР 1922 г. дореволюционное "право по имуществу" в

понятии мошенничества и вымогательства превратилось в "право на имущество".

Если "право по имуществу" было синонимом всякого имущественного права (как

вещного, так и обязательственного права требования, в том числе права требования

в отношении работ, услуг, имущественные права на объекты интеллектуальной

собственности), то "право на имущество" это право на вещь, вовсе не известное

цивилистике (право собственности, обязательственное или иное право на вещь

титульного владельца и обязательственное право "на получение вещи", например,

право требования к банку по договору банковского вклада).

     Конструкция "права на имущество" нелепа во всех отношениях и неясно,

например, почему именно этот узкий круг имущественных прав подлежит защите,

в то время как другие имущественные права игнорируются законодателем. Более

того, даже в науке существует множество противоречивых толкований "права на

имущество". Следует отметить, что формулировку УК РСФСР 1922 г. нельзя считать

ошибкой в полном смысле этого слова. Речь идет не об ошибке, а о реализации

в законе радикальной и романтической правовой идеологии, отрицавшей само значение

"имущества" в качестве буржуазного понятия*(61). Слово "имущество" предполагалось

использовать в неточном его значении как "вещи". Скоро невозможность отказа

от термина "имущество" в смысле суммы имущественных прав (и обязанностей)

стала очевидной, например, в связи с тем, что наследование так и не было отменено,

а отношения между социалистическими организациями продолжали регулироваться

в значительной мере нормами гражданского права*(62). Романтическая теория

быстро умерла, но ее идеи продолжают использоваться в УК РФ 1996 г.

     Дальнейшая трансформация имущественных преступлений в преступления против

собственности связана с постановлением ЦИК и СНК СССР от 7 августа 1932 г.

и разработкой на его основе понятия "хищения". После принятия этого постановления

и вплоть до разработки УК РСФСР 1960 г. системы имущественных преступлений

и преступлений против собственности существовали в России параллельно, первая

в УК, вторая в упомянутом постановлении, а затем в указах Президиума Верховного

Совета СССР от 4 июня 1947 г.

     Постановление от 7 августа 1932 г. предусматривало крайне суровые санкции

за хищение социалистической собственности, однако не содержало определения

хищения, на что моментально среагировала судебная практика, применяя это постановление

почти во всех случаях причинения имущественного вреда социалистическим организациям,

включая неосторожное повреждение имущества. Такая ситуация противоречила как

здравому смыслу и нравственности, так и науке уголовного права. Остро встал

вопрос о необходимости определить понятие хищения. Было очевидно, что речь

должна идти о наиболее опасных, т. е. умышленных и корыстных преступлениях.

Кроме того, постановление 1932 г. прямо указывало на преступления против собственности.

Понятие "преступления против собственности хорошо известно на дореволюционном

российском и германском материале". Необходимыми признаками обладали лишь

кража, грабеж, разбой и присвоение вверенного имущества (опасность простого

присвоения явно не соответствовала суровости наказания). Однако социалистическое

имущество может быть изъято и путем мошенничества и вымогательства*(63), поэтому

названные преступления также были отнесены к хищению, но не в полном объеме,

а частично. Продолжали действовать и нормы Уголовного кодекса об имущественных

преступлениях, которые применялись при отсутствии признаков хищения. Например,

уклонение от уплаты налогов и сборов квалифицировалось по норме УК о мошенничестве,

так как такое мошенничество не было преступлением против собственности в первоначальном,

узком (германском) смысле слова и не могло рассматриваться в качестве хищения.

Окончательно эта система оформилась в УК 1960 г. К этому времени исчезло и

само понятие имущественных преступлений. Система имущественных преступлений,

направленная на охрану имущественных прав и интересов, была заменена системой

преступлений против собственности, направленной на защиту социалистических

экономических отношений собственности (как социалистической, так и личной

собственности граждан). Система эта ни в коей мере не ставила задачей защиту

имущественных прав и интересов в их комплексе. Например, было декриминализировано

присвоение вверенного личного имущества. Мошенничество и злоупотребление доверием,

не направленные на завладение вещами, также были частично декриминализированы:

в случае посягательств на личную собственность ответственность вовсе была

устранена; в случае посягательств на социалистическую собственность сохранилась

норма о причинении имущественного ущерба путем обмана или злоупотребления

доверием с крайне мягким наказанием. Исчезло из уголовного закона банкротство.

     Такая трансформация норм об "имущественных преступлениях" в "преступления

против собственности" была вполне разумна и даже необходима и полезна в условиях

социалистических экономических отношений. Исчезнувшие элементы системы имущественных

преступлений оказались ненужными в советском государстве. Такие преступления

либо вовсе нельзя было совершить, либо они не представляли значительной опасности.

Отчасти имущественные преступления трансформировались в должностные и хозяйственные.

     Например, норма о частном случае злоупотребления доверием (должностное

злоупотребление) продолжает успешно применяться по сей день, а в свое время

(совсем недавно, если вспомнить "хлопковые дела"), большое значение имел такой

вид хозяйственного злоупотребления доверием, как "приписки".

     Однако в современных условиях общественной жизни система преступлений

против собственности и, прежде всего, сама доктрина преступлений против собственности

отжили свой век и стали вредны. Сегодня важнейшей задачей является не охрана

того или иного типа экономических отношений, а комплексная охрана имущественных

прав и интересов в их многообразии. Для этого необходимо восстановить традиционную

систему имущественных преступлений. Некоторые шаги в этом направлении сделаны

в УК РФ 1996 г.: устранена необоснованная мягкость наказаний за причинение

имущественного ущерба путем обмана и злоупотребления доверием, предусмотрено

наказание за банкротство. Вместе с тем доктрина преступлений против собственности

(из радикальной превратившаяся в консервативную) не позволила в полной мере

добиться необходимых результатов.

     Например, банкротские посягательства, типичные имущественные преступления,

мало отличающиеся от мошенничества, помещены и трактуются вне системы имущественных

преступлений, что привело к ошибкам в определении признаков их составов*(64).

Неверно определены и признаки состава такого преступления, как причинение

имущественного ущерба путем обмана и злоупотребления доверием. Закон указывает,

что такой ущерб должен причиняться "собственнику или иному владельцу имущества".

В действительности такой ущерб может быть причинен чаще всего не собственнику

или иному владельцу имущества, а контрагенту в обязательственных отношениях.

Учитывая, что применение этой нормы в отношении наиболее опасных и распространенных

преступлений блокировано специальной нормой о злоупотреблении полномочиями

(ст. 201 УК РФ)*(65), повышение наказаний за это преступление становится бессмысленным

и даже жестоким*(66).

     С отсутствием комплексного системного понимания имущественных преступлений

связана также трактовка похищения (кража, грабеж, разбой) и присвоения как

чисто экономических, корыстных посягательств, что нехарактерно для современного

уголовного права. В настоящее время преобладает точка зрения, согласно которой

похищение и присвоение, будучи преступлением против собственности, могут иметь

своим предметом и вещь, не имеющую экономической ценности. Российские же правоведы

(и законодатели) вместо систематического исследования реальных условий общественной

жизни возвращаются (как к новейшим достижениям юридической мысли) к трудам

И.Я. Фойницкого, Г.Ф. Шершеневича и других основоположников русской науки

права, при этом не замечая того обстоятельства, что они жили во время радикальных

идей и революций. Дело в том, что в конце XIX в. на всем европейском континенте

как в цивилистике, так и в уголовном праве под влиянием молодой и чрезвычайно

популярной экономической науки получила развитие Vermцgenstheorie (имущественная

теория вещи). Обязательным признаком вещи считалась ее экономическая ценность,

стоимость, внешне выраженная в цене. Постепенно мода на эту теорию прошла

и стало очевидно, что экономическая сфера не исчерпывает всего многообразия

человеческой жизни и что, в частности, правовой защите должны подлежать и

интересы людей в отношении предметов, не обладающих экономической ценностью.

Расширилось понятие вещи, что привело к переосмыслению системы имущественных

преступлений. Сегодня и в российской цивилистике, несмотря на господство старых

взглядов ХIХ столетия, прокладывают себе путь новые теории собственности*(67).

Со временем, по-видимому, придет очередь и науки уголовного права. Уже сегодня

неверным представляется, например, отсутствие ответственности за похищение

документов, не имеющих экономической ценности и не являющихся официальными

(например, не имеющие антикварной ценности личные архивы, письма, рукописи,

документы бухгалтерского учета, договоры, малоценные в экономическом отношении

носители электронной информации и т. п.).

     Существующая система и доктрина преступлений против собственности приводит

и к другим неблагоприятным последствиям*(68). Наиболее простой и естественный

способ разрешения этих проблем восстановить традиционную систему имущественных

преступлений, а именно: а)отказаться от понятия "хищения", дать законодательное

понятие "похищения" применительно к краже, грабежу и разбою; б)в полном объеме

восстановить нормы о мошенничестве, злоупотреблении доверием и присвоении;

в)ликвидировать главу 23 УК РФ за ненадобностью, распространив на лиц, наделенных

особыми полномочиями в общественных интересах, понятие должностного лица*(69),

а состав коммерческого взяточничества, отказавшись от чрезмерно либерального

порядка*(70) уголовного преследования этого преступления, превратить в формальный

и перенести в главу 22 УК РФ.

     Следует также всерьез задуматься о криминализации компьютерного мошенничества.

И.А.Клепицкий,

кандидат юридических наук,

доцент МГЮА