Полет белой вороны*

...Это было в седьмом классе, и предмет, который нам начали преподавать, называл­ся «Конституция СССР». Та самая сталин­ская Конституция, которую, кстати сказать, я считал и считаю не самым плохим из до­кументов этого рода. Другой вопрос, что к советской системе права и, уж подавно, к советской действительности этот документ не имел решительно никакого отношения. Но тогда, пожалуй, я еще об этом не заду­мывался. Предмет и предмет, мне он скорее нравился – интересно было разбираться в отточенных формулировках статей, в чеканной, как мне казалось, логике юридиче­ских утверждений, складывавшихся в сис­тему правовых отношений... Этот интерес был столь же абстрактным, как, например, удовольствие от математических теорем. Уже после всего, что случилось, я стал догадываться, что проблемы права имеют прямое отношение к реальной жизни.

Дело было так: меня вызвали к доске и велели отвечать по теме «Права и свободы граждан СССР». Я довольно аккуратно пересказал статью 125 Конституции... А потом черт дернул учительницу спросить меня, как я эту статью понимаю. Ну я и объяснил: мол, законодатель считает, что наличие этих самых свобод соответствует интересам трудящихся и способствует укреплению строя. Вот статья 125 их и гарантирует. Все, ду­маю, пятерка... И вдруг Елена Васильевна говорит: «Неправильно ты, Ковалев, трак­туешь статью». И объяснила: свободы, зна­чит, гарантируются законом, но лишь по­стольку, поскольку они соответствуют ин­тересам трудящихся и способствуют укреп­лению строя. А если они этим интересам противоречат, то, стало быть, Конституция и закон их не гарантируют и не защищают.

Мне бы, дураку, не встревать в спор с учительницей и спокойно вернуться на место со своей тройкой или четверкой. Но трактовка Елены Васильевны показалась мне совершенно дикой и не вяжущейся со здравым смыслом. И я пустился защищать свою точку зрения. Между прочим, исчер­пав все иные аргументы, я сказал: «А кто бу­дет определять, например, в случае свобо­ды слова, какая точка зрения — в интересах трудящихся, а какая — нет? Если это поручить органам государственной власти, то есть заинтересованной стороне, то может получиться произвол – а тогда о какой сво­боде речь? А если отдать решение самим трудящимся, то как же они поймут, что в их интересах, а что – нет, если не услышат спорной точки зрения?» И остался собой очень доволен — учительницу в споре побе­дил. Разумеется, я получил двойку, но это меня не очень огорчило. Да и класс, хотя следил за дискуссией без особого интереса, мне явно сочувствовал (а может, просто ра­довался, что дело идет к звонку с урока).

На следующем уроке учительница опять задала мне тот же вопрос – и, естественно, получила тот же ответ; ведь я же прав, меня же никто не опроверг. И, естественно, опять получил двойку. И так повелось: на каждом уроке Конституции — тот же во­прос, тот же ответ, тот же результат. Я никак не мог сообразить, что веду себя бестактно по отношению к Елене Васильевне; да и вошел в азарт противостояния. А она, как я теперь хорошо понимаю, и не могла пуб­лично со мной согласиться по существу. Я весьма смутно догадывался о том, что наш теоретический спор может иметь вполне определенную, социально и политически опасную подоплеку...

К счастью, это понял наш директор, очень неглупый и неплохой мужик, Сергей Сергеевич Смирнов (полный тезка извест­ного потом писателя). Он вызвал меня к себе, и я битый час с жаром доказывал ему, почему прав я, а не Елена Васильевна. Ди­ректор выслушал меня очень внимательно и сказал: «Вот что учти: у взрослых бывают свои трудности. Когда ты подрастешь, ты и сам это поймешь. Не будь таким строгим к Елене Васильевне. В конце концов, ты учишься в седьмом классе, и твое дело — не трактовать Конституцию, а знать ее. Давай договоримся так: я попрошу учительницу, чтобы она погоняла тебя по всему материалу и не спрашивала, как ты понимаешь ту или другую статью, а спрашивала бы только, как ты ее знаешь. И если ты будешь хорошо от­вечать, то исправишь свои двойки».

Так и получилось. Материал как таковой я знал превосходно, получил ряд пятерок за пересказ и избежал двойки за полугодие. Чего я на самом деле благодаря директору, возможно, избежал, я понял только много позже...

Что же касается статьи 125 Конституции, то в конце 1960-х — начале 1970-х гг. моя школьная дискуссия с Еленой Васильевной обрела новую жизнь. Удивительным обра­зом этот же спор неоднократно и дослов­но повторялся в ходе судебных процессов, где судили моих товарищей-диссидентов (а в 1975 г. — и на моем собственном суде). Только нашими оппонентами были уже не школьные учителя, а прокуроры; при­говор выносил не мудрый и терпимый Сер­гей Сергеевич, а председатель суда; и от­метки наши варьировали не от двойки до пятерки, а, к сожалению, от полугода до семи лет.

– Как вы понимаете: в чем разница между знанием статей Конституции и их пониманием? Как вы думаете, что важнее?

– Как вы думаете, в чем основное противоречие Конституций СССР 1936 года и 1977 года?