3.1. Участие потерпевшего в производстве по делам публичного и частно-публичного обвинения

Пострадавший от преступления является самым заинтересованным в раскрытии преступления лицом. В то же время процессуальная фигура потерпевшего есть наиболее незащищенная фигура в сфере уголовного судопроизводства. Причины сложившейся ситуации следует искать в коммунистическом прошлом России, а точнее, в принципе поглощения государством и обществом отдельной личности. В уголовном процессе, пронизанном публичным началом, не было места интересам отдельной личности. И если отдельные идеи по демократизации уголовного процесса частично затрагивали интересы обвиняемого, то об интересах потерпевшего даже не вспоминали.

Например, М.С. Строгович ограничивал участие потерпевшего в уголовном процессе рамками предъявленного гражданского иска, что позволяло выводить потерпевшего из круга субъектов уголовно-процессуальной деятельности. Анализ мнения М.С. Строговича представляет особый интерес в связи с тем, что оно являлось определяющим в науке уголовного процесса в течение продолжительного периода времени. Указывая, что "уголовно-процессуальная деятельность потерпевшего заключается в защите им своих интересов, нарушенных преступными действиями обвиняемого", М.С. Строгович ограничивал отстаиваемые потерпевшим интересы рамками гражданского иска. Потерпевший долгое время не признавался даже субъектом уголовно-правовых отношений. Потерпевший был лишен права требовать привлечения обвиняемого к уголовной ответственности. Впоследствии М.С. Строгович несколько изменил свою позицию, говоря, что "потерпевший …не ограничен рамками гражданского иска и имеет право касаться всех вопросов преступления и ответственности обвиняемого". Однако практика применения законодательства, выработанная к тому времени, не смогла должным образом воспринять его слова. Сложилась ситуация, при которой определение факта нарушения прав потерпевшего и защита нарушенных прав, зависит не от волеизъявления самого потерпевшего, а от волеизъявления должностных лиц, ведущих процесс. Данное положение предопределило процессуальный статус потерпевшего на долгие годы.

Нельзя сказать, что подобные тенденции имели место только в России. Отнюдь нет. Следствием придания уголовному процессу публичного характера стало практически повсеместное постепенное ограничение прав потерпевшего: сначала по распоряжению обвинением, а потом и по отстаиванию своей позиции. Но из стран, причисляющих себя к цивилизованным, только в России потерпевший оказался столь беззащитным перед государством.

Из всех участников уголовного процесса, выступающих на стороне обвинения, представляется наиболее интересным освещение урегулированных законом взаимоотношений между потерпевшим и прокурором, поскольку этот пример полнее раскрывает степень ущемленности прав частного лица.

Не только в досудебных стадиях, даже в стадии судебного разбирательства, где функцию обвинения осуществляют прокурор и потерпевший, потерпевший занимает не столько неравное, сколько подчиненное положение. Потерпевший, по существу, бесправен перед прокурором и, соответственно, перед государством. Номинально он на стороне обвинения, однако эта сторона активно использует потерпевшего для удовлетворения публичных интересов. Потерпевший почему-то не должен уклоняться от явки, давать ложные показания и отказываться от дачи показаний. Наконец, потерпевшего могут подвергнуть приводу. Прискорбно то, что вслед за законодателем подобные мысли посещают и практических работников. Например, заместитель главного военного прокурора генерал-лейтенант юстиции Александр Иванов в интервью высказал такую мысль: "Значительны и полномочия прокурора в судебном разбирательстве: он представляет суду доказательства, обосновывающие обвинение, первым допрашивает потерпевшего и свидетелей, вызванных в суд по ходатайству стороны обвинения…". Из данных слов можно сделать только один вывод: автор не рассматривает потерпевшего в качестве представителя стороны обвинения, поскольку потерпевший, по его мнению, вызывается в суд по инициативе стороны обвинения. Между тем УПК прямо говорит о том, что на стороне обвинения выступает не только прокурор, но и потерпевший.

Если потерпевший - это участник, выступающий на стороне обвинения, то отсутствие у потерпевшего желания участвовать в судопроизводстве, по нашему мнению, должно рассматриваться как отсутствие правовых притязаний к обвиняемому и влечь прекращение дела полностью или частично.

Думается, что современное российское государство не привлекает потерпевшего к участию на стороне обвинения, оно принуждает потерпевшего к этому, обосновывая свое требование публичными интересами и принципом публичности. Однако, как нам представляется, публичность не означает принудительность. Публичность есть обязательность расследования совершенных преступлений государственными органами, но никак не обязательность участия в этом лиц, представляющих частный интерес. Как писал В.К. Случевский, публичность - это "…право государства на применение уголовной кары … независимо от воли потерпевшего лица". Таким образом, публичность не означает, что органы, ведущие процесс, вправе под угрозой наказания принуждать потерпевшего к участию в деле. Публичность есть предусмотренная законом для государственных органов обязанность возбуждать уголовное дело и осуществлять производство по нему независимо от воли частных лиц.

Мы считаем, что в российском уголовном процессе потерпевший предстает фигурой, униженной государственными органами. Унижение потерпевшего проявляется даже в самой процедуре признания его таковым.

Согласно статье 42 УПК, "потерпевшим является физическое лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред, а также юридическое лицо в случае причинения преступлением вреда его имуществу и деловой репутации".

С уверенностью говорить о причинении лицу вреда, да еще и преступлением можно только после вынесения приговора суда. Ведь до судебного решения нельзя утверждать, что совершенное обвиняемым деяние является преступлением. Точно также как нельзя утверждать, что вред был причинен преступлением и виновен в его совершении конкретный человек. Однако фигура потерпевшего появляется значительно раньше вынесения судебного решения. Значит, и теория, и практика допускает своего рода предположение о возможном причинении вреда лицу, заявившем об этом перед органами государственной власти. Думается, что лицо признается потерпевшим не на основе абсолютно точных данных, а на основе предположений, которые в суде могут и не подтвердиться. Если это так, то данные, на основе которых у дознавателя, следователя, прокурора и суда складывается убеждение в том, что именно этому лицу был причинен вред, есть, по сути, данные с определенной степенью вероятности. По-видимому, независимо от степени вероятности данных вывод, сделанный на их основе, не может считаться достоверным. Соответственно, одинаково недостоверным будет являться содержание постановления следователя о признании лица потерпевшим, вынесенное как в момент окончания предварительного следствия, так и в момент его начала. Единственным принципиальным отличием в данном случае, на наш взгляд, является возможность более полной реализации прав потерпевшим при его признании таковым в момент, наиболее приближенный к моменту возбуждения уголовного дела. Чем раньше в уголовном процессе появляется фигура потерпевшего, тем больше у него будет возможностей для отстаивания своей позиции. К сожалению, проведенное С. Юношевым выборочное исследование по делам о преступлениях против собственности и хулиганстве свидетельствует о том, что практические работники не всегда предоставляют потерпевшим такую возможность, а если и предоставляют, то несвоевременно. По данным С. Юношева, в стадии предварительного расследования потерпевшими признаются только 54% лиц, причем в 15% случаев признание имело место лишь в конце расследования.

В связи с этим некоторые авторы предлагают закрепить правило, согласно которому "гражданин должен быть признан потерпевшим немедленно после установления факта причинения ему морального, физического или материального вреда…". Но в данном случае признание лица потерпевшим опять-таки будет зависеть от усмотрения должностного лица, и где гарантия того, что должностное лицо соизволит установить данные обстоятельства своевременно? Другие авторы, например, А. Гриненко считают, что "лицо должно признаваться потерпевшим уже с момента возбуждения уголовного дела, если в постановлении содержится указание на причинение того или иного вреда". Но в ситуации, когда в постановлении не указано на причинение вреда, проблемы с признанием лица потерпевшим по-прежнему остаются. Кстати, примерно по такому пути пошел законодатель Республики Беларусь, закрепив в ч. 2 ст. 49 УПК РБ правило, согласно которому решение о признании потерпевшим принимается одновременно с вынесением постановления о возбуждении уголовного дела за исключением случаев, когда основания для признания лица потерпевшим отсутствуют.

Интересную конструкцию предложили разработчики МУПК. Наряду с потерпевшим МУПК предусматривает существование еще одного участника уголовного судопроизводства - пострадавшего, чей процессуальный статус близок к статусу лица, в отношении которого органом, ведущим процесс, еще не вынесено постановление о признании в качестве потерпевшего. Цель данного нововведения - наделить лицо, считающее, что в отношении него совершенно преступление, возможностью для отстаивания своих прав с помощью процессуальных средств. Думается, что данный институт не достигает тех возвышенных целей, которые перед ним поставлены: пострадавший, хотя и является по МУПК участником уголовного судопроизводства, обладает меньшим объемом прав по сравнению с потерпевшим. Данное решение половинчатое. Допуская лицо, желающее отстаивать ущемленные интересы в уголовный процесс, разработчики МУПК тем не менее ограничивают его в процессуальных правах. Разработчики МУПК продемонстрировали готовность допустить пострадавшего в процесс, но наделение пострадавшего всей совокупностью прав происходит, в любом случае, только с разрешения органа государственной власти. Справедливости ради следует отметить, что российский законодатель при принятии УПК РФ не продемонстрировал даже такого уровня открытости.

В связи с этим мы считаем целесообразным согласиться с мнением тех авторов, которые полагают, что признание лица потерпевшим должно производиться одновременно с возбуждением уголовного дела и оформляться одним процессуальным актом.

Мы предвидим на этот счет неодобрительные высказывания со стороны практических работников, основной смысл которых может быть сведен к тому, что в таком случае органам предварительного расследования будет намного труднее работать. Но как нам представляется, если выбирать между дополнительными гарантиями прав потерпевшего и удобством работы правоохранительных органов, то выбор изначально должен быть предопределен в пользу потерпевшего.

Спорным является вопрос, относящийся к тому, каким образом в уголовном процессе появляется фигура потерпевшего. В соответствии с ч. 1 ст. 42 УПК "решение о признании потерпевшим оформляется постановлением дознавателя, следователя, прокурора или суда".

"Как постановление о привлечении в качестве обвиняемого определяет пределы всего дальнейшего разбирательства по делу, так постановление о признании потерпевшим определяет границы, в которых физическое лицо наделяется процессуальными правами и имеет право требовать возмещения ущерба". Данное постановление определяет "…круг обстоятельств, в установлении и оценке которых потерпевший может участвовать процессуальными средствами".

Сколь не велико значение постановления о признании потерпевшим, его, как нам представляется, не нужно переоценивать, тем более, что в целесообразности его существования имеются некоторые сомнения. Почему лицо, более остальных заинтересованное в раскрытии совершенного преступления, не вправе самостоятельно определять момент своего вступления в дело? Почему получение возможности для отстаивания своей позиции лицо должно связывать с волеизъявлением представителя государственного органа, ведущего процесс? Почему государственные органы обладают возможностью ограничивать лицо, пострадавшее от преступления, в праве на отстаивание своей позиции? Почему стало возможным отдалять момент привлечения лица в процесс в качестве потерпевшего порой необоснованно долго? Не потому ли, что частное лицо не может "внятно выразить своей позиции"? Нет! Происходит это потому, что такой "…порядок полностью соответствует публичному характеру уголовного преследования и предопределяет то обстоятельство, что органы расследования вправе определять границы прав потерпевшего по конкретному делу". Однако как правильно отмечает З.В. Макарова, и в этом мы с ней солидарны: "Принцип публичности в уголовном процессе не должен действовать в ущерб частным законным интересам потерпевшего" . Если в таком порядке уголовного судопроизводства заинтересовано государство, то это еще не значит, что конкретная личность не испытывает стеснения. Первичным является не государство, а индивид. И не государство "делится" с индивидом своими полномочиями, а индивид делегирует государству реализацию своего права требования привлечения лица к уголовной ответственности. Как справедливо заметил известный норвежский криминолог Н. Кристи, в современном обществе "потерпевший, передав государству все свои полномочия одной из сторон конфликта, вызванного преступлением, сам был полностью вытолкнут со сцены".

Поскольку первичной является личность, а "человек, его права и свободы являются высшей ценностью", постольку и в уголовном процессе во главу угла должен быть поставлен конкретный человек. И пора нашему законодателю от простого декларирования этого всем известного положения перейти к конкретному закреплению в законодательстве механизма, обеспечивающего примат индивида.

Если высшей ценностью является человек, значит, при нарушении прав человека важным является не то, как к этому нарушению отнесется государство, а то, как к нарушению своих прав отнесется сама личность. Если личность считает свои права нарушенными, то она вправе требовать их восстановления. Причем требование может быть адресовано и к государству. Только потерпевший, "сознавая ценность своих прав и свобод, вправе самостоятельно решить, как и в каком порядке ему отстаивать свой нарушенный интерес: обращаться или не обращаться ему к государству за защитой своего нарушенного права либо решить спор частным образом, не прибегая к услугам репрессивных государственных органов". Поскольку "признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина - обязанность государства", постольку государство в лице своих органов обязано предпринять все меры, направленные не только на непосредственное восстановление прав государством, но и на создание условий, позволяющих личности самостоятельно осуществлять защиту своих прав. В сфере уголовного судопроизводства реакция государства, как нам представляется, должна выражаться в возбуждении уголовного дела (государство начинает процедуру восстановления прав индивида) и в допуске лица к участию в деле в качестве потерпевшего (государство создает условия для самостоятельной защиты личностью своих прав).

Если общество есть совокупность индивидов, а нарушение интересов общества есть нарушение интересов конкретного индивида, значит, и отстаивать интересы всего общества может любой член данного общества. Однако в Российской Федерации законодатель доверяет защиту интересов всего общества только органам государственной власти. Мало того, государственные органы делают все возможное, чтобы частные лица в дела публичного обвинения были не допущены или допущены как можно позже.

Предлагаемая нами концепция по своему содержанию очень близка концепции субсидиарного уголовного иска, отстаиваемой А.С. Александровым, равно как институту общегражданского обвинения, существующего в Великобритании. Однако для нас институт общегражданского обвинения не является самоцелью. Нам гораздо важнее обосновать с его помощью обязательность наделения статусом потерпевшего любого человека, заявившего о совершении в отношении него преступления. Причем признание потерпевшим не должно зависеть от наличия или отсутствия в момент заявления данных, свидетельствующих о причинении этому лицу вреда.

Как нам представляется, любое частное лицо, заявившее органу государственной власти о нарушении его прав, охраняемых уголовным законом, после возбуждения уголовного дела автоматически наделяется правами потерпевшего. И уже потом при помощи процессуальных средств данное лицо будет доказывать причинение ему вреда и, соответственно, пользоваться возможностью по поддержанию обвинения.

Существующий сегодня порядок признания лица потерпевшим существенно ограничивает права личности, отдаляя вступление потерпевшего в процесс от момента возбуждения уголовного дела и приближая это мероприятие к моменту, когда участие потерпевшего в досудебном производстве становится бессмысленным.

Именно поэтому нам кажется, что определяющим фактором при признании лица потерпевшим должно быть не внутреннее убеждение дознавателя, следователя, прокурора, а субъективное отношение индивида к совершенному в отношении него деянию, запрещенному уголовным законом. Если лицо считает, что его права, охраняемые уголовным законом, нарушены и желает свои права защищать, то государство не имеет морального права препятствовать этому. Возможность органов, ведущих процесс, ограничить участие частных лиц на стороне обвинения есть, по существу, основанное на законе право государства ограничивать деятельность граждан по самостоятельной защите своих прав.

Если уголовный и гражданский процесс по своей природе близки, если некоторые авторы по аналогии с гражданским иском обвинение называют иском уголовным, то, думается, необходимо быть последовательным до конца и по аналогии с гражданским процессом, где истец появляется, только если сам того пожелает, в уголовном процессе появление фигуры потерпевшего должно быть связано только с волеизъявлением лица. Государство в лице своих органов не вправе принуждать частное лицо к участию в деле в качестве потерпевшего. Единственный случай, когда у лица не должно испрашиваться согласие на привлечение его в процесс в качестве потерпевшего, на наш взгляд, относится к категории лиц, страдающих психическими расстройствами, как исключающими, так и не исключающими дееспособности. В указанной ситуации орган, ведущий процесс, обязан признавать данных лиц в качестве потерпевших и обеспечить участие в процессе адвоката-представителя.

Если Россия стремится к тому, чтобы стать демократическим и правовым государством, то, думается, путь к этому лежит через планомерный отказ от повсеместного ограничения прав и свобод человека и гражданина. В этом смысле мы полностью согласны с мнением З.В. Макаровой, считающей, что "государство, обязанное защитить потерпевшего, не должно устранять его из процесса, а наоборот, обязано учитывать его мнение, придавая ему решающее значение по делу".

На аналогичных принципах должно строиться участие потерпевшего в стадии судебного разбирательства, где согласно принципу состязательности стороны обвинения и защиты равны перед судом. Однако этим положением идея состязательности, как нам кажется, ограничиваться не должна.

Сторона есть группа участников, объединенная общностью целей, а поэтому мы не можем потерпевшего рассматривать в качестве самостоятельной стороны, равной по своим правам иным сторонам. "Сторона - понятие собирательное. Наличие сторон не зависит от числа и вида составляющих ее участников судебного разбирательства". По этой причине, как нам кажется, нельзя согласиться с высказыванием, содержащимся в постановлении Конституционного Суда РФ от 15 января 1999 года, №1-П, согласно которому потерпевший "…должен быть наделен адекватными правами стороны в судебном процессе". Здесь понятие "сторона" смешивается с понятием "участник".

Принцип состязательности в современном его понимании говорит только о равенстве сторон, но не о равенстве участников. Это значит, что сумма прав и обязанностей участников, выступающих на стороне обвинения, должна быть равна сумме прав и обязанностей участников, выступающих на стороне защиты. Не более того. Дальнейший порядок распределения полномочий между участниками, выступающими на одной стороне, не регламентируется принципом состязательности. Мало того, для законодателя эта тема является закрытой. Поэтому, когда "вдруг" выясняется, что в совокупности полномочий, предоставленных стороне обвинения, на долю потерпевшего приходится до неприличия мало прав, о нарушении равноправия сторон говорить нельзя. Ведь потерпевший это не сторона, это один из участников, выступающих на стороне обвинения.

Таким образом, мы видим, что сама идея состязательности и равноправия сторон не в состоянии гарантировать реализацию прав потерпевшего. Более того, при наличествующем ущемлении прав потерпевшего принцип состязательности формально не нарушен.

Идея состязательности, как нам кажется, должна пронизывать весь уголовный процесс. Она должна определять способ построения судопроизводства. Но еще важнее то, что принцип состязательности должен регламентировать методику разрешения спора, возникающего не только между стороной обвинения и стороной защиты, но и любого спора вообще, не определяя возможных участников спора и вопросов, по которым спор может возникнуть.

Выступающие в суде потерпевший и прокурор не всегда имеют единую позицию по делу, а между тем, они представляют одну сторону. Отсутствие единой позиции свидетельствует о наличии спора. Современное уголовно-процессуальное право не предусматривает механизма разрешения спора, возникающего между участниками, выступающими на одной стороне. Точнее, механизм разрешения есть, но в случае спора между прокурором и потерпевшим он разрешается путем фактического устранения из дела потерпевшего. То есть законодатель изначально в любом возможном споре прокурора и потерпевшего безоговорочно встает на сторону и без того могущественного прокурора, лишний раз демонстрируя, что наше право не есть "искусство о добром и справедливом".

Между тем, для разрешения спора между государством, представленным в уголовном процессе все тем же прокурором, и обвиняемым законодатель предусматривает куда более гуманную и демократичную процедуру, согласно которой стороны на основе равноправия доказывают суду свою правоту. Отсюда вполне логичным выглядит принятие судом окончательного решения по существу спора.

Настолько же логичным выглядит распространение состязательного порядка разрешения спора на все спорные отношения, которые могут возникнуть в ходе уголовного судопроизводства. Там, где есть спор, должны быть предусмотрены правила его разрешения, причем правила, предусматривающие равенство возможностей сторон спора. Наиболее полно этим условиям отвечают правила, предусмотренные принципом состязательности сторон. Как справедливо замечают Ю.Д. Лившиц и С.М. Даровских, "…принцип состязательности в уголовном процессе обеспечивает разрешение конфликтной ситуации, поскольку конфликт, как социально-психологическая категория - это столкновение двух разнонаправленных сил (сторон) с целью реализации своих интересов в условиях противодействия и подавления противной стороны для того, чтобы спор был решен в их пользу". Потерпевший должен обладать возможностью по отстаиванию своей позиции не только перед судом, но и перед прокурором. В этом смысле мы полностью согласны с А.М. Лариным, считавшим, что состязательность допускает спор потерпевшего не только с защитой, но и с прокурором. Естественно, это потребует наделения потерпевшего гораздо большим объемом прав. Естественно, что прокурору придется согласовывать свою позицию с мнением потерпевшего, возможно, даже равного в определенных правах прокурору. В конечном итоге, потерпевший должен быть наделен правом на равных с прокурором участвовать в формулировании обвинения. И единственным способом достижения такого равноправия прокурора и потерпевшего, единственным способом защиты прав потерпевшего является признание потерпевшего частным обвинителем по любому уголовному делу.

Любое преступление в равной степени затрагивает и частные интересы, и публичные. Деление преступлений на преступления, расследуемые в частном, частно-публичном и публичном порядке, носит, как нам представляется, весьма условный характер. Разделив преступления на группы по весьма условным и спорным критериям, мы не имеем права жестко определять и ограничивать объем полномочий участников уголовного судопроизводства в зависимости от категории преступлений. То есть, чем более спорным является деление, тем более спорным будет ограничение прав участников. В зависимости от категории дела (дело частного, частно-публичного или публичного обвинения) более всего разнится объем прав потерпевшего, что, на наш взгляд, недопустимо. Разница объема прав и обязанностей, по нашему мнению, может предопределяться только четкими критериями разделения преступлений на группы. В условиях, когда четкой границы между частным и публичным интересом провести нельзя, невозможно без риска нарушить права и свободы потерпевшего, ограничивать его участие в деле, обосновывая это тем спорным фактом, что преступлением нарушается только публичный интерес.

Именно нарушением любым преступлением публичных интересов обосновывается наличие у прокурора права вмешиваться в расследование дел частного обвинения. Однако точно также любое преступление нарушает интересы частные, и если продолжать логическую цепочку рассуждений, то потерпевший также должен обладать правом "вмешиваться" в расследование дел публичного и частно-публичного обвинения. Тем не менее законодатель не наделяет потерпевшего равным с прокурором правом по делам частно-публичного и публичного обвинения.

Как нам представляется, выступая на стороне обвинения, потерпевший не должен примыкать к обвинению, поддерживаемому прокурором. Каждый из этих участников действует в уголовном процессе самостоятельно, отстаивая различные интересы: потерпевший - частные, а прокурор - публичные. При этом мы считаем, что абсолютно недопустимо говорить о преобладании интересов публичных, равно как недопустимо говорить о преобладании интересов частных. Это одинаково значимые интересы, а раз так, то прокурор, как публичный обвинитель, и потерпевший, как обвинитель частный, должны быть наделены примерно одинаковым объемом прав, что позволит им отстаивать свою позицию как перед судом, так и друг перед другом.

Наиболее полно наши идеи отражает концепция сообвинения. Но при этом под сообвинителями, по нашему мнению, следует понимать всех участников, выступающих на стороне обвинения. Термин "сообвинение" подразумевает совместное поддержание обвинения, а потому, наверное, уместно говорить о том, что данным термином в равной мере может быть обозначен и потерпевший, и прокурор. То, как институт сообвинения понимают сейчас, более всего походит на "примыкание" потерпевшего, поскольку существует обвинение публичное, занимающее доминирующее положение, и обвинение частное, находящееся в подчинении от обвинения государственного. Причем, если следовать букве закона, то в делах публичного и частно-публичного обвинения частного обвинения как такового, нет. Частное обвинение, как самостоятельная деятельность частных лиц, направленная на изобличение обвиняемого с целью обоснования необходимости привлечения его к уголовной ответственности, присутствует только при производстве по делам частного обвинения. Подобный вывод основывается на положениях п. 59 ст. 5 УПК, согласно которым частный обвинитель - это потерпевший или его законный представитель и представитель по уголовным делам частного обвинения. Поскольку частное обвинение неразрывно связано с фигурой частного обвинителя, а последний, согласно закону, присутствует только при производстве по делам частного обвинения, постольку в делах частно-публичного и публичного обвинения частного обвинителя и частного обвинения, если следовать букве закона, нет. В делах публичного и частно-публичного обвинения роль потерпевшего, по мнению законодателя, должна заключаться в "способствовании" осуществлению государственного обвинения. Согласно п. 16 ч. 2 ст. 42 УПК, потерпевшему принадлежит право поддерживать обвинение, но никак не выдвигать его. Выдвижение обвинения осуществляется на стадии предварительного расследования органами государственной власти, причем правом участвовать в формулировании и выдвижении обвинения потерпевший не обладает. Значит, при поддержании обвинения потерпевший оказывается связанным рамками обвинения, установленными другими участниками. Если потерпевший не будет согласен с выдвинутым обвинением, он не может сделать ничего иного, кроме как отказаться от его поддержания. Ходатайствовать о включении в обвинение других эпизодов потерпевший не вправе, поскольку в стадии предварительного расследования формулирование обвинения - исключительное полномочие органов уголовного преследования, а в стадии судебного разбирательства заявлять подобные ходатайства бессмысленно, поскольку в суде объем обвинения можно изменять только в сторону его уменьшения. В итоге получается, что потерпевшего ставят перед выбором: либо он помогает государству в поддержании выдвинутого государственными органами обвинения, либо не получает ничего. Третьего потерпевшему не дано. И по большому счету, оказание помощи государственному обвинителю скорее не право потерпевшего, а его обязанность. Эти рассуждения позволяют нам согласиться с тем, что "…уголовно-процессуальный статус потерпевшего еще мало отличается от статуса свидетеля".

Указанное положение, на наш взгляд, является недопустимым, поэтому существует необходимость создания механизма, обеспечивающего соблюдение всех прав и интересов потерпевшего при формулировании и поддержании обвинения.

А. Гриненко так видит данный механизм: "При вынесении постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого копию надлежит направлять потерпевшему, который в случае несогласия с мнением следователя относительно квалификации деяния, объема обвинения и по иным причинам может как лично, так и с помощью адвоката-представителя выдвигать альтернативное частное обвинение". Мы полагаем, что подобное мнение способствует только нагнетанию противостояния между участниками, поддерживающими обвинение публичное, и участниками, поддерживающими обвинение частное. Механизм же должен предусматривать возможность согласования позиций, ведь может получиться, что частный обвинитель и обвинитель публичный будут поддерживать перед судом взаимоисключающие требования. В итоге суд будет поставлен перед выбором: удовлетворение требований одного обвинителя автоматически оставляет другого обвинителя ни с чем. Для исключения этой возможности лица, выступающие на стороне обвинения, должны согласовывать свои позиции еще до стадии судебного разбирательства и перед судом поддерживать то обвинение, которое отвечает интересам всех сообвинителей. Поэтому имеет смысл поддержать М. Эльдарова, который считает, что "следователь, придя к выводу о наличии достаточных доказательств, дающих основания для предъявления обвинения, должен сообщить об этом потерпевшему, разъяснив ему право на ознакомление со всеми материалами дела и на участие в формулировании обвинения".

Потерпевший имеет в уголовном процессе свои интересы, и никаким иным способом, кроме как поддержанием частного обвинения отстоять их потерпевшему не представляется возможным. Участие прокурора не должно не только исключать из процесса потерпевшего, но и каким-либо образом ограничивать его права.

Прокурор и потерпевший должны согласовывать свою позицию по всем существенным вопросам с тем, чтобы своими возможными действиями случайно не нарушить интересы сообвинителя. Но если подобное нарушение будет иметь место, то сообвинитель, позиция которого не была учтена, должен иметь реальную возможность для восстановления прав. Отказ одного из сообвинителей от поддержания обвинения, как нам представляется, не должен влечь прекращение уголовного дела. При желании оставшийся обвинитель вправе продолжать уголовное преследование, пользуясь при этом всеми доказательствами, собранными участником, отказавшимся от обвинения. Но почему-то, если при "прощении" потерпевшим подсудимого закон предусматривает возможность дальнейшего рассмотрения уголовного дела публичного и частно-публичного обвинения, то при отказе от обвинения прокурора закон однозначно говорит о необходимости прекращения уголовного дела. Как видим, законодатель демонстрирует полное пренебрежение к частным лицам, поскольку интересы потерпевшего совершенно не учитываются.

Позиция законодателя при разработке УПК непонятна, поскольку в постановлении Конституционного Суда РФ от 20.04.99 №7-П по делу о проверке конституционности положений пунктов 1 и 3 части первой статьи 232, части четвертой статьи 248 и части первой статьи 258 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР предусматривается, что для вынесения оправдательного приговора в связи с отказом от поддержания обвинения такой отказ должен последовать как от прокурора, так и от потерпевшего. Иное противоречит Конституции РФ, поскольку ограничивает право личности на судебную защиту нарушенных прав. Включение данной нормы в УПК свидетельствует о пренебрежении к постановлениям Конституционного Суда РФ.

Но несмотря на это ряд авторов считают, что шаг назад, сделанный законодателем, является единственно верным. "При отказе прокурора от обвинения суд больше не связан позицией потерпевшего, и это правильно". Думается, что связанность суда позицией потерпевшего, цитируемым автором понимается как противоречие в позициях, занимаемых указанными участниками. У суда формируется позиция, противоречащая позиции потерпевшего только тогда, когда государственный обвинитель отказывается от поддержания обвинения, а сам потерпевший против прекращения уголовного преследования возражает. В этом случае суд обязан прекратить уголовное дело, т.е., по сути, вынести решение, противоречащее интересам потерпевшего. Значит, позиция прокурора, отказывающегося от обвинения для суда, все же является обязательной, в то время как позиция потерпевшего судом даже не учитывается. Между прочим, и прокурор, и потерпевший - представители стороны обвинения. Потерпевший, не поддерживая отказа прокурора от обвинения, считает свои права невосстановленными, а суд в этом случае выносит решение о прекращении уголовного дела и отправляет потерпевшего с его иском в процесс гражданский, где права личности защищены еще менее полно, чем в процессе уголовном. Суд, который должен представлять собой государственный орган, защищающий всех униженных и оскорбленных, является, по сути, его антиподом, поскольку закон при отказе прокурора от обвинения обязывает суд отказать потерпевшему в судебной защите его нарушенных прав. Думается, что более не соответствующей конституции обязанности суда найти трудно.

Далее И.Л. Петрухин утверждает, что: "Потерпевший не может поддерживать государственное обвинение, которого при отказе прокурора от обвинения уже нет". Непонятно, потерпевший не может поддерживать государственное обвинение, потому что его "уже нет", или же он не может поддерживать государственное обвинение вообще, независимо от его наличия или отсутствия? Если верно первое, то когда прокурор еще в процессе и государственное обвинение еще есть, то потерпевший его может поддерживать. Однако, как мы уже говорили, обвинение в суде нельзя сводить только к обвинению государственному. Частные лица не могут и не должны поддерживать обвинение государственное, поскольку они не уполномочены выступать от имени государства. Частные лица поддерживают обвинение частное, и именно в роли частных обвинителей они выступают.

Некоторые авторы просто боятся доверять потерпевшему самостоятельное осуществление обвинения. "Потерпевший не в состоянии поддерживать обвинение, поскольку поддержание обвинения для него не обязанность, а право". Представляется, что способность поддержания обвинения не зависит оттого, право это или обязанность. Единственное требование к обвинению - его обоснованность. Если потерпевший не согласен с отказом прокурора от обвинения, выступает за привлечение подсудимого к уголовной ответственности, но обосновывать обвинение не желает, то суд выносит оправдательный приговор. Правильность приговора не будет находиться под сомнением, поскольку частный обвинитель обосновать обвинение не захотел. Если же потерпевший заявляет о своей неспособности без квалифицированной помощи поддерживать обвинение, то суд обязан предоставить ему время на подготовку, а также обеспечить его бесплатным адвокатом-представителем, тем самым уравнивая возможности потерпевшего с возможностями подсудимого, которому адвокат представляется в обязательном порядке.

Пономаренко С.С., критикуя возможность поддержания обвинения потерпевшим в том случае, если от него отказался прокурор, говорит о том, что "…механизм защиты прав потерпевшего с учетом частных интересов последнего при прекращении уголовного преследования законом предусмотрен", поскольку, "если потерпевший не согласен с решением о прекращении уголовного дела, то в досудебном производстве он вправе обжаловать соответствующее решение прокурору (вышестоящему прокурору) или в суд, а в судебном - в вышестоящий суд". Однако стоит отметить, что современный УПК РФ не создал надежного механизма, обеспечивающего соблюдение прав потерпевшего, о котором говорит С.С. Пономаренко. Кроме всего прочего, закон в ч. 9 ст. 247 указывает на то, что пересмотр определения или постановления суда о прекращении уголовного дела ввиду отказа государственного обвинителя от обвинения допускается лишь при наличии новых или вновь открывшихся обстоятельств. Какого-то особого порядка обжалования подобного решения суда для потерпевшего не предусмотрено. Таким образом, можно сделать вывод, что законодателя абсолютно не интересует позиция потерпевшего, если эта позиция отличается от позиции, занимаемой прокурором. Получается, что потерпевший не может самостоятельно поддерживать обвинение в случае отказа от него прокурора. Точно также как потерпевший не может обжаловать прекращение уголовного дела, в котором ему не разрешили поддерживать обвинение.

Между тем, И.Я. Фойницкий еще в начале прошлого века отмечал, что в ситуации, когда доступ к правосудию для потерпевшего закрыт, складывается "…монополия, едва ли не худшая из всех когда-либо существовавших, - монополия доступа к суду уголовному". В качестве единственного выхода И.Я. Фойницкий видел предоставление частным лицам параллельного с прокуратурой права уголовного обвинения.

Состязательность характеризует способ существования или построения уголовного процесса, предусматривающий универсальную процедуру разрешения любого спора, возникновение которого возможно при производстве по делу. Отсюда логичным было бы предложение, что единственным органом, полномочным разрешать любой спор, должен быть суд. Ограничивать лиц, не согласных с мнением иных участников процесса, в праве на обращение в суд за разрешением спорной ситуации, на наш взгляд, абсолютно недопустимо. Если обвиняемый не согласен с предъявленным ему обвинением, то в стадии судебного разбирательства он обладает возможностями по отстаиванию своей позиции. Суд в этом случае, взвешивая аргументы "состязающихся" сторон, выносит решение. Однако в суть спора, возникшего между потерпевшим и прокурором, связанного с отказом последнего от обвинения, суд даже не вникает, поскольку закон обязывает суд, не прислушиваясь к доводам потерпевшего, прекратить уголовное дело. Как видим, состязательный порядок разрешения споров не действует во взаимоотношениях прокурора и потерпевшего, с чем, как нам представляется, нельзя согласиться.

В стадии предварительного расследования потерпевшему предоставлена возможность обжаловать в суд любое решение органа, ведущего процесс, включая постановление об отказе в возбуждении уголовного дела и постановление о прекращении уголовного дела. В этих случаях законом предусмотрен состязательный порядок обжалования спора, возникшего между потерпевшим и прокурором, как лицом, ответственным за качество предварительного расследования. Решение прокурора об отказе от поддержания государственного обвинения по своей правовой природе идентично постановлению об отказе в возбуждении уголовного дела и постановлению о прекращении уголовного дела, поскольку точно также предопределяет прекращение производства по делу. Но почему-то потерпевший, не согласный с постановлением об отказе в возбуждении уголовного дела и постановлением о прекращении уголовного дела, может их обжаловать в судебном порядке, а обжаловать решение прокурора об отказе от поддержания государственного обвинения не вправе. "Логично предположить, что потерпевший, право которого обжаловать в суд прекращение уголовного преследования на досудебных стадиях общепризнанно, не может быть ограничен в обжаловании отказа прокурора от обвинения, заявленного в судебном заседании". Если правовая природа решения о прекращении уголовного дела и решения об отказе от поддержания обвинения идентична, то предположение о том, что они в равной мере могут быть обжалованы в суд, заслуживает более пристального рассмотрения.

С одной стороны, в суд могут быть обжалованы любые действия и решения государственных органов и их должностных лиц. Исходя из этих соображений, невозможность обжалования в суд решения прокурора об отказе от поддержания обвинения есть существенное ограничение права на обжалование, закрепленное Конституцией РФ. Но, с другой стороны, суд, рассматривающий жалобу потерпевшего, соглашающийся с его доводами и признающий решение прокурора об отказе от поддержания обвинения незаконным, тем самым предрешает вопрос об обоснованности обвинения. То есть суд, рассматривающий жалобу потерпевшего, в этом случае находит обвинение вполне обоснованным, а виновность подсудимого вполне доказанной. Тем самым вопрос о виновности подсудимого, от поддержания обвинения в отношении которого прокурор отказался, фактически предрешен. Однако формирование у суда убеждения в обоснованности обвинения должно производиться только в том судебном разбирательстве, в котором рассматривается вопрос о виновности или невиновности подсудимого. Признание отказа прокурора необоснованным и, соответственно, признание обвинительного тезиса доказанным будет производиться в судебном разбирательстве в связи с рассмотрением жалобы потерпевшего, но никак не в связи с рассмотрением дела по существу. По этим же мотивам нам кажется невозможным и обжалование потерпевшим решения суда о прекращении уголовного дела, вынесенного в связи с отказом прокурора от поддержания обвинения, поскольку суд кассационной инстанции, проверяя решение суда первой инстанции, в конечном счете, должен будет проверить законность и обоснованность заявленного прокурором отказа от поддержания обвинения, поскольку именно отказ прокурора от обвинения предопределил прекращение дела.

Следует отметить, что суд, не соглашаясь с мнением прокурора по вопросам прекращения уголовного преследования, отменяя его решение, по сути, принуждает прокурора к осуществлению обвинения, что на определенных этапах развития общества может рассматриваться как положительный момент. Действительно, можно защитить права потерпевшего путем вынесения судом властных предписаний, адресованных прокурору по поводу обязательного осуществления предварительного расследования. Однако в условиях современной России данное положение несет в себе больше отрицательного, нежели положительного: возможность издания судом подобных предписаний есть зафиксированная в законе возможность осуществлять деятельность с пресловутым "обвинительным уклоном". Между тем, если мы действительно хотим искоренить "обвинительный уклон" в деятельности судьи, то искоренять следует любые его проявления, а не ограничиваться исключительно стадией судебного разбирательства.

Вместо этого гораздо демократичнее и эффективнее предоставить потерпевшему право самостоятельного осуществления уголовного преследования в том случае, если органы государственной власти по каким-либо причинам от этого отказались. Кстати, еще одним обстоятельством, свидетельствующим о необходимости наделения потерпевшего правом самостоятельного поддержания обвинения, И.Я. Фойницкий считал тот факт, что "суд не может принудить независимую от него прокуратуру к обвинительной деятельности".

Именно поэтому, как нам представляется, законодатель не вправе ограничивать участие потерпевшего в качестве частного обвинителя в уголовном процессе, поскольку в случае возникновения противоречий между позициями потерпевшего и прокурора потерпевший оказывается беззащитным не только перед прокурором, даже суд отказывает ему в защите, полностью полагаясь на правоту прокурора. Кроме того, наделение частного обвинителя правом поддерживать обвинение в случае отказа от него прокурора является единственной возможностью для потерпевшего требовать восстановления нарушенных прав.

Однако есть авторы, считающие, что "…прекращение уголовного дела ввиду отказа прокурора от обвинения совсем не означает, что права и законные интересы потерпевшего остаются незащищенными", поскольку отказ прокурора от обвинения "…не препятствует последующему предъявлению и рассмотрению гражданского иска в порядке гражданского судопроизводства". Указанные авторы преднамеренно сужают круг интересов потерпевшего в уголовном процессе рамками гражданского иска, по-видимому, полагая, что привлечение виновного к уголовной ответственности или назначение ему справедливого наказания никак не должно интересовать потерпевшего. Отчасти это подтверждается и результатами проведенного нами обобщения судебной практики, согласно которому около 63% жалоб потерпевших, обращенных к вышестоящему суду, содержали требования, касающиеся увеличения размера компенсации. Но ведь в остальных случаях потерпевшие не соглашались с мягкостью назначенного наказания.

Нам представляется, что если прокурор и потерпевший являются сообвинителями, то постановление оправдательного приговора по делам публичного и частно-публичного обвинения в связи с отказом от поддержания обвинения возможно только в случае, если подобный отказ последовал как от прокурора, так и от потерпевшего. Вынесение оправдательного приговора при отказе от обвинения одного из сообвинителей не допускается, причем независимо оттого, кто об этом заявил: прокурор или потерпевший. И если невозможность вынесения оправдательного приговора на основании отказа от обвинения прокурора должна связываться с незащищенностью в этом случае потерпевшего, то невозможность вынесения оправдательного приговора по причине отказа от обвинения потерпевшего должна связываться с невозможностью впоследствии восстановить нарушенный общественный интерес.

Хотя отказ от обвинения одного из сообвинителей не порождает у суда обязанности постановить оправдательный приговор, при разрешении уголовного дела суд обязан учитывать уменьшение количества лиц, требующих привлечения подсудимого к уголовной ответственности. Даже простое количественное уменьшение численности лиц, выступающих за осуждение подсудимого, должно приводить к уменьшению реального размера наказания, назначаемого подсудимому, в случае вынесения обвинительного приговора.

По нашему мнению, при определенных обстоятельствах мнение потерпевшего, ходатайствующего о прекращении уголовного дела, должно иметь для суда обязательную силу, даже если прокурор с этим мнением не согласен. Касается это случаев примирения потерпевшего и обвиняемого по уголовному делу о преступлении, относящемуся к категории преступлений небольшой тяжести. В подобной ситуации уголовное дело должно быть прекращено в обязательном порядке, поскольку преступление и лицо, его совершившее, не представляют особой общественной опасности, и уголовное преследование осуществляется больше из-за нарушения прав потерпевшего, нежели из-за нарушений интересов всего общества. Участие органов уголовного преследования в подобных делах, на наш взгляд, обусловлено не столько защитой публичных интересов, сколько оказанием содействия потерпевшему в восстановлении его нарушенных прав.

Сказанное не противоречит правилу о запрете постановления оправдательного приговора при отказе от обвинения одного из сообвинителей, поскольку в данном случае мы имеем не факт отказа потерпевшего от обвинения, а факт примирения обвиняемого и потерпевшего .

Представляется, что отказ от обвинения и примирение потерпевшего с обвиняемым являются различными по своей природе действиями и влекут различные процессуальные последствия. Примирение свидетельствует об устранении материальных предпосылок существования уголовного процесса, а потому, по нашему мнению, никакого иного решения, кроме решения о прекращении уголовного дела вынести нельзя. Отказ от обвинения не свидетельствует об исчерпании конфликта. Он свидетельствует, скорее, об осознании невозможности доказать виновность обвиняемого или о нежелании доказывать виновность обвиняемого. В любом случае, если в стадии судебного разбирательства заявляется отказ от поддержания обвинения, то, поскольку виновность лица не доказана, суд выносит оправдательный приговор. Как мы писали ранее, отказ от обвинения не должен обосновываться лицом, от обвинения отказавшимся, точно также как отказ от обвинения не должен утверждаться судом. Отказ от обвинения, заявленный всеми сообвинителями, должен являться безусловным основанием для постановления оправдательного приговора.

Заключение мирового соглашения между потерпевшим и обвиняемым, на наш взгляд, не всегда является безусловным основанием для прекращения уголовного дела. Подобное соглашение предопределяет вынесение судом решения о прекращении уголовного дела только в том случае, если преступление относится к категории преступлений небольшой тяжести, лицо совершило преступление впервые и вред, причиненный потерпевшему, был заглажен в полном объеме. По преступлениям, не отнесенным к преступлениям небольшой тяжести, мировое соглашение учитывается судом при вынесении решения, а в случае согласия прокурора оно может также служить основанием для прекращения уголовного дела.

В отличие от отказа от поддержания обвинения мировое соглашение, заключенное между потерпевшим и обвиняемым, подлежит обязательной проверке. Суду должны быть представлены доказательства, подтверждающие реальность мирового соглашения, поскольку в данном случае потерпевший и обвиняемый утверждают, что конфликт, регулируемый материальным правом, исчерпан. Суд может не согласиться с наличием реального основания для заключения мирового соглашения и не прекратить уголовное дело. Например, суд Промышленного района г. Оренбурга прекратил уголовное дело за примирением сторон, основываясь на одном лишь заявлении законного представителя потерпевшего. Наличие мирового соглашения и реальность возмещения вреда судом не проверялись. Между тем, после вынесения приговора законный представитель потерпевшего подал в вышестоящий суд частную жалобу, в которой указал на тот факт, что подсудимый обязался возместить вред в полном объеме после прекращения уголовного дела, чего, однако, не сделал. В своем определении суд кассационной инстанции указал, что суд первой инстанции сделал преждевременный вывод о состоявшемся примирении без тщательной проверки факта примирения. Суд кассационной инстанции, отменяя решение нижестоящего суда, обязал последний потребовать от сторон соответствующих доказательств, с достоверностью подтверждающих факт примирения и возмещения причиненного вреда.

Поэтому суду должны быть предоставлены контрольные полномочия и полномочия по некоторому ограничению возможного произвола частных лиц. И пользоваться данными полномочиями суды должны активно.

3.2. Потерпевший как частный обвинитель по делам частного обвинения

"Полное устранение от уголовного преследования частных лиц, потерпевших от наказуемых деяний, неполитично и несправедливо". Именно это положение, по сути, вынудило законодателя включить в уголовный процесс, пронизанный публичным началом, институт, находящийся в некотором противоречии с сущностью всей процессуальной деятельностью органов государства. Такие авторы, как И.Л. Петрухин, Г.П. Батуров, Т.Г. Морщакова отстаивали позицию, согласно которой при производстве по делам частного обвинения отстаиваются не только интересы конкретной личности, но и интересы всего общества, поскольку общество заинтересовано в надлежащей охране чести и достоинства любого человека. С данной позицией нельзя не согласиться. Существование института частного обвинения некоторыми авторами рассматривается в качестве компромиссного варианта соотношения публичного и частного. Нам представляется, что компромисс характеризуется нахождением позиции, которая отвечает интересам всех спорящих субъектов. Думается, что не может считаться компромиссным решение, по которому частным началам отведено слишком мало место, а публичные начала нисколько не были ограничены. В сложившейся ситуации это больше похоже не на компромисс, а на "торжественно врученную почетную грамоту", которая не предоставляет никаких прав, кроме права обладания ею на правах собственности.

В том виде, в котором институт частного обвинения представлен сейчас, он выглядит чуждым российскому уголовному процессу. "В юридической литературе общепризнанным стало отношение к частному обвинению лишь как к условному термину, обозначающему определенные особенности производства". Существование института частного обвинения принудительно ограничено рамками производства по делам частного обвинения. Распространение данного института на весь уголовный процесс в современном его (процесса) состоянии невозможно в принципе, слишком сильно недоверие государства к конкретной личности. Кстати, подобного недоверия к личности не наблюдалось даже при разработке Уставов уголовного судопроизводства 1864 года. Тогда законодатель не стал вводить институт общегражданского обвинения не из-за того, что не доверял потерпевшим, а из-за того, что в таком случае необходимо было установить серьезную ответственность за злоупотребление обвинением, и страх такой ответственности отпугивал бы потерпевших от осуществления не только общегражданского обвинения, но и обвинения частного. Современный же законодатель из-за патологического недоверия к личности боится вводить не только институт общегражданского обвинения, страх законодателя привел к исключению из проекта УПК даже достаточно планомерно отстаиваемого института частного обвинения.

Институт частного обвинения не должен ограничиваться рамками одной формы уголовного судопроизводства - производством по делам частного обвинения. Как нам представляется, частное обвинение, как таковое, должно присутствовать при производстве по любой категории уголовных дел, и пониматься под ним должна деятельность частных лиц, направленная на выдвижение обвинения и обоснования необходимости привлечения обвиняемого к уголовной ответственности.

В предыдущих параграфах мы обрисовывали основы правового статуса частного обвинителя. Так вот, тот правовой статус, который соответствует названию "частный обвинитель" законодателем применительно к производству по всем категориям дел в обозримом будущем, по нашему мнению, закреплен не будет. Указанное обстоятельство не помешало, однако, достаточно верно зафиксировать в УПК правовой статус частного обвинителя по делам частного обвинения. Это неудивительно, ведь производство по данной категории дел невозможно в принципе, если отсутствует лицо, полномочное осуществлять частное обвинение.

И.Я. Фойницкий указывал на достоинства данной формы судопроизводства: "форма эта имеет два главных удобства: значительно облегчает заботу правительства и дает правовое удовлетворение естественному чувству обиды потерпевшего вследствие содеянного против него или его близких преступления - чувству, которое гарантирует надлежащую со стороны обвинителя энергичность в преследовании". Ограничение полномочий частного обвинителя по указанной категории дел, пусть даже за счет расширения полномочий государственных органов, неминуемо привело бы к возникновению конфликтных ситуаций. Именно поэтому существование фигуры "полноценного" частного обвинителя в равной мере отвечает интересам как государства, так и гражданского общества, а в конечном итоге, всех участников уголовного судопроизводства. Государство, формально не вмешиваясь в дела частных лиц, тем самым снимает с себя часть ответственности. Общественные институты, освобождаясь от опеки государства, становятся более самостоятельными при урегулировании спорного правоотношения. Частные лица, в конце концов, получают реальную возможность самостоятельно решать судьбу спора.

Безусловно, расширение частных начал в уголовном судопроизводстве все-таки должно происходить. Это есть эволюция. Однако крайне необдуманно, по нашему мнению, стремиться к простому количественному увеличению составов преступлений, отнесенных к делам частного обвинения. К сожалению, в сложившейся ситуации демонстрируемое государствами желание включить тот или иной состав в перечень дел частного обвинения свидетельствует не столько о желании расширить диспозитивные начала, сколько о желании снять с себя ответственность за раскрытие подобных преступлений. В настоящее время прослеживается тенденция постепенного увеличения составов, отнесенных к делам частного обвинения. Однако наивно ждать, когда сработает основной закон диалектики и простое увеличение количества приведет к улучшению качества. Как нам представляется, укрепление диспозитивных начал в ситуации, когда личность по объективным причинам не в состоянии воспользоваться "плодами диспозитивности", не приведет к желаемому положительному результату. Диспозитивность должна проявляться в том, что нормой поведения для государственного органа станет согласование своей позиции с позицией частного лица (в данном случае мы имеем в виду потерпевшего) и непринятие государственным органом решений, ущемляющих права частных лиц.

Законодательная регламентация производства по делам частного обвинения пронизана диспозитивными началами, что не может не радовать. Однако чрезмерная формализованность некоторых положений вкупе с недостаточной ясностью и четкостью других может погубить любое начинание.

Так, например, законодатель, по-видимому, пытаясь избежать упреков в свой адрес, не указал на то, кто возбуждает дело частного обвинения. "Уголовные дела … возбуждаются путем подачи заявления потерпевшим или его законным представителем". В итоге сложилась ситуация, в которой неясен субъект, уполномоченный принимать данное решение. Понятно, что законодатель пытался избежать "скользкой" темы, касающейся возбуждения уголовных дел судом. Поэтому, не желая допускать ошибки, законодатель решил обойти этот вопрос молчанием, что, на наш взгляд, еще хуже, поскольку неправильное, но обозначение все же лучше абсолютной необозначенности. Однако из того, как законодатель сформулировал п. 3 ч. 5 ст. 318 УПК, следует, что уголовное дело возбуждается, скорее всего, потерпевшим. Иначе понять фразу о том, что в заявлении должна содержаться просьба, адресованная суду, о принятии уголовного дела к своему производству нельзя. Принятие дела к производству означает, что уголовное дело уже существует, соответственно, производство по нему кем-то уже начато. Единственным лицом, которое могло возбудить дело, является потерпевший, поскольку кроме него материалы дела не видел никто.

Законодатель не пожелал наделить суд полномочием возбуждать уголовные дела исключительно оттого, что невозможно возложить на одно лицо обязанности по осуществлению более одной процессуальной функции. Но настолько ли возбуждение судом уголовных дел неправомерно? Возбуждение дела в сознании твердо ассоциируется с деятельностью органов уголовного преследования. Суд, возбуждая уголовное дело, как бы осуществляет уголовное преследование. Однако, как нам представляется, необходимо четко разграничивать понятия "осуществление уголовного преследования" и "возбуждение уголовного дела". Первое - это исключительное полномочие органов уголовного преследования. Второе - это полномочие органа, ведущего процесс, которое не находится в прямой зависимости от осуществления уголовного преследования. Возбуждение уголовного дела - это акт, выносимый органом государственной власти, который свидетельствует о начале производства по делу. Гражданин получает возможность отстаивать свои права только с момента возбуждения уголовного дела, однако выносить указанное постановление и придавать делу официальный характер самостоятельно он не может. Отсюда следует, что до момента возбуждения уголовного дела доступ к правосудию для гражданина закрыт. Если обеспечение доступа частного лица к правосудию требует от суда вынесения решения о возбуждении уголовного дела, значит, суд должен обладать подобным правом. Кроме того, даже в соответствии со ст. 318 УПК суд, при принятии заявления проверяет соблюдение лишь формальных требований, не вдаваясь в сущность рассматриваемого вопроса. Поэтому говорить о том, что суд, вынося постановление о возбуждении уголовного дела, тем самым предопределяет виновность лица, нельзя. Суд всего лишь соглашается, что представленных материалов достаточно для начала производства по делу, но никак не для признания кого-то виновным. Именно поэтому, на наш взгляд, нет ничего предосудительного в наделении суда полномочиями по возбуждению дел частного обвинения, если с просьбой о начале производства к суду обращается частное лицо.

Поскольку пределы судебного разбирательства определяются стороной обвинения в специальном документе - заявлении, подаваемом гражданином, то оно должно рассматриваться в качестве аналога обвинительного акта. Ведь и заявление, подаваемое в суд частным лицом, и обвинительное заключение должны содержать в себе, по сути, аналогичную информацию . И эта информация определяет как объем обвинения, так и пределы судебного разбирательства.

Кроме того, в науке спорным остается вопрос о правовом статусе лица, подающего заявление в суд. Должно ли это лицо обозначаться в качестве потерпевшего, как это предусматривается действующим законодательством, либо оно должно называться по-другому?

Если исходить из предписаний ч. 1 ст. 42 УПК, то потерпевший должен признаваться таковым только решением органа, ведущего процесс. То есть фигура потерпевшего появляется уже после начала производства по делу. Часть же 1 ст. 318 УПК предусматривает, что заявление в суд подает потерпевший, то есть та фигура, которая до возбуждения уголовного дела как будто бы существовать не может в принципе.

Однако, как мы уже отмечали, в делах частно-публичного и публичного обвинения при наделении лица правами потерпевшего определяющее значение должно иметь не усмотрение должностных лиц, ведущих процесс, а субъективное отношение лица, желающего приобрести статус потерпевшего. Как нам представляется, при производстве по делам частного обвинения наделение лица правами потерпевшего также должно находиться в прямой зависимости от усмотрения частного лица. Лицо, желающее поддерживать частное обвинение против иного лица и заявляющее об этом перед судом, автоматически наделяется правовым статусом потерпевшего, причем происходит это независимо от принятия или непринятия судом заявления. Еще раз повторимся, что факт принятия судом заявления свидетельствует, по нашему мнению, лишь о достаточности материалов для возбуждения и рассмотрения дела.

С момента принятия мировым судьей заявления к своему производству лицо, считающее свои права нарушенными, становится частным обвинителем. С этого момента лицо обладает реальными возможностями для отстаивания своих интересов. Причем, как представляется, закрепленная в УПК совокупность прав частного обвинителя как нельзя лучше вписывается в концепцию состязательности сторон. Это и право самостоятельно определять как момент начала, так и момент прекращения производства по делу, это и возможность как самостоятельно, так и через представителя поддерживать выдвинутое обвинение, это и возможность представления, а соответственно, и собирания доказательств . Кроме того, процессуальное положение суда при рассмотрении уголовных дел частного обвинения также, по нашему мнению, полностью соответствует демократическим началам. Говорить о том, что у суда остались рудименты обвинительной власти не приходится, что тоже должно радовать.

В связи с этим представляется, что никак нельзя согласиться с мнением С.А. Шейфер и Н.Е. Петровой, которые высказываются, что "…часть обязанностей по доказыванию должен взять на себя суд, не присваивая себе обвинительных функций". Когда говорят об обязанности доказывания, имеют в виду обязанность доказывания виновности. Соответственно, возложив на суд обязанность доказывания, мы тем самым предложим суду осуществлять доказывание виновности подсудимого. Естественно, что в такой ситуации исход дела будет практически предрешен. В обоснование своей позиции указанные авторы приводят следующие доводы: "…возложение на потерпевшего всей полноты обязанностей обвинителя привело бы в условиях современной России к серьезному ущемлению его прав. Ныне потерпевший не в состоянии нести бремя доказывания ни интеллектуально, ни материально". Но, как нам представляется, на потерпевшего обязанность доказывания возлагается не в принудительном порядке. Он вправе и не доказывать обоснованность своих требований. Правда, при этом возможность удовлетворения судом требований потерпевшего остается под большим вопросом. Нельзя согласиться также и с предложением о том, что "суд должен способствовать потерпевшему в поиске доказательств, в том числе и путем дачи соответствующих поручений органам милиции". Во-первых, суд не обязан этого делать, поскольку в таком случае у просящего о помощи возникнет соблазн "попросить" судью собрать все доказательства. Суд вправе согласиться, но может и отказать. Во-вторых, оказание помощи только потерпевшему ущемляет права обвиняемого, которому данная помощь почему-то не оказывается. Поэтому мы полностью поддерживаем законодателя, закрепившего в ч. 2 ст. 319 УПК правило, согласно которому суд может оказать сторонам содействие в собирании только тех доказательств, которые сторонами не могут быть получены самостоятельно. Данное положение стимулирует процессуальную активность сторон, которая будет заключаться не в постоянном заявлении ходатайств о собирании новых доказательств и ожидания исполнения этих просьб судом, а в самостоятельном поиске информации, обосновывающей правомерность позиций.