§ 52

Вступление во владение вещью делает ее материю моей собственностью, так как материя для себя не принадле­жит себе.

Примечание. Материя оказывает мне противодействие (она только и есть это оказание мне противодействия), т. е. она показывает мне свое абстрактное для-себя-бытие только как абстрактному, а именно как чувственному духу (чувственное представление превратно считает чув­ственное бытие духа конкретным, а разумное — абстракт­ным), но в отношении воли и собственности это для-себя-бытие материи не имеет истины. Овладение как внешнее деяние, посредством которого осуществляется всеобщее право присвоения вещей природы, вступает в условия физической силы, хитрости, ловкости, вообще в условия опосредования, с помощью которых нечто овладевается телесным образом. Сообразно качественным раз­личиям вещей природы захват и вступление во владение ими имеют бесконечно разнообразное значение и столь же бесконечную ограниченность и случайность. Вообще род и стихийное как таковое не суть предметы единичной личности', для того чтобы стать таковыми и сделаться доступными овладению, они должны сначала быть разроз­нены (один вдох воздуха, один глоток воды). В невоз­можности вступить во владение внешним родом как тако­вым и стихийным следует рассматривать как последнее не внешнюю, физическую невозможность, а то, что лицо

[109]

в качестве воли определяет себя как единичность и в качестве лица есть вместе с тем непосредственная еди­ничность, а тем самым в качестве таковой и относится к внешнему как к единичностям (§ 13 прим., § 43). Поэто­му захват и внешнее владение всегда оказываются бес­конечным образом более или менее неопределенными и несовершенными. Однако материя никогда не бывает без существенной формы, и лишь через нее она есть нечто. Чем больше я присваиваю себе эту форму, тем больше я вступаю в действительное владение вещью. Поглоще­ние средств питания есть проникновение в них и изме­нение их качественной природы, благодаря которой они до поглощения их были тем, чем они были. Совершенство­вание моего органического тела, освоение разного рода умений, так же как и формирование моего духа, есть тоже более или менее совершенное овладение и проник­новение; именно дух я могу наиболее совершенно сде­лать своим. Однако эта действительность овладения отли­чается от собственности как таковой, завершающейся бла­годаря свободной воле. По отношению к воле у вещи нет сохраненного ею для себя своеобразия, хотя во владении как внешнем отношении еще остается нечто внешнее. Что касается пустой абстракции материи без свойства, которая в собственности якобы остается вне меня и вещи, то мысль должна ее преодолеть.

Прибавление. Фихте25 поставил вопрос: становится ли материя моей, если я ее формирую? Если следовать ему, то другой может взять золото изготовленного мною бокала, если при этом он только не повредит моей работе. Сколь ни отделяемо это друг от друга в представлении, на самом деле это различие не более, чем казуистика, ибо если я вступаю во владение полем и обрабатываю его, то моя собственность не только борозда, но и все остальное, связанная с ним земля. Я хочу вступить во владение этой материей, этим целым, поэтому она не ос­тается бесхозной, своей собственной; ибо если материя и остается вне формы, которую я придал предмету, то имен­но форма и есть знак того, что вещь должна быть моей. Поэтому она не остается вне моей воли, вне того, что я хотел. Здесь, следовательно, нет ничего, во владение чем мог бы вступить другой.