О КЛЕВЕТЕ

Если законодатели из легкого прегрешения создают порой огромное преступление, зато иногда из огромного преступления они создают легкое прегрешение; таковым является клевета

Между злословием и клеветой существует та разница, что последняя является сплетением бесчестной лжи, а первая — унизительной истиной; важно, чтобы закон мх не смешивал; одна является бичом для людей добрых, а другая — уздой для злых.

Клевета может наносить более или менее жестокие удары тем, кто является ее объектом; она может отнять славу у героя, у добросовестного должностного лица, \ благодетельного гения, испортить репутацию доброде­тельною человека, лишить доверия честного торговца, опорочить честную женщину, и в этих различных отноше­ниях клевета должна быть наказана тем более строго, чем менее может быть поправимо причиненное ею зло

Слава является единственной наградой должностного лица, посвящающего себя общественному благу, героя, отдающего себя родине, гения, обогащающего общество полезными открытиями. Я нисколько не буду пытаться ослабить негодование, которое заслуживает всякий, кто стремится похитить у них славу, но я считаю, что эта на­града не может миновать их: стрелы зависти редко по­падают в них. К тому же, все то, что злоба наговаривает на репутацию, основанную на заслугах, талантах, добро­детелях, является лишь слухами, довольно кратковремен­ными. Если эти люди гнушаются унизиться до того, чтобы отразить оскорбление, то в защиту им остаются их заслуги, их подвиги, их сочинения, и тучки, собравшиеся над ними для затемнения их славы, в конце концов рас­сеиваются. Поскольку те, кто нападает на них, лишь выдают вызванную клеветой досаду, то они почти всегда находят себе наказание в своем собственном пре­ступлении К

1 Если клевета касается нравственности, то, разумеется, клевет­ник должен быть наказан, как если бы он затронул всякого другого гражданина

112

Добродетельный человек не столь подвержен стрелам злобы, как великий человек, но они также могут повре­дить ему. Его репутация подобна нежному цветку, кото­рый может поблекнуть от малейшего прикосновения.

На свете кет ничего дороже чести; тот, кто старается оскорбить ее, является, стало быть, более жестоким, чем убийца. Не будем, однако, измерять наказание, исходя из мысли, что чувствительные души воспитываются бла­годаря такому оскорблению, а исходя из способов, кото­рые остаются, чтобы дать за него удовлетворение. Если для блага государства нет ничего более важного, чем уважение к законам, то, конечно, общество заинтересо­вано в том, чтобы честный человек не был оклеветан. Кто лишил честного имени другого, должен утратить свое. Значит, за клевету всегда следовало бы применять позо­рящее наказание; но так как наказание должно быть исправительным, то поскольку имеется хоть какая-нибудь разумная надежда на исправление виновного, пусть оч в первый раз будет осужден к удовлетворению чести оскорбленного, во второй раз — к удовлетворению его чести и к уплате штрафа в пользу благотворительною учреждения, в третий раз — к выставлению на несколько часов у позорного столба.

Впрочем, я говорю здесь лишь о клеветниках, дей­ствующих преднамеренно, прочие заслуживают некото­рого снисхождения; таковы те пустые люди, которые из желания проявить свое остроумие приносят в жертву самые прочные репутации, и таковы те нескромные бол­туны, которые повсюду роняют опасные слова, не будучи увлекаемы ни завистью, ни желанием мести. Первые бу­дут осуждены к удовлетворению за оскорбление честя, последние — к заявлению на заседании суда о том, что слова невольно сорвавшиеся у них с языка, не имели целью затронуть честь оскорбленного лица, и им предпишут быть более осмотрительными в будущем.

В случае если лица, в пылу спора оскорбившие друг друга, принесут жалобу, они должны быть осуждены ко взаимному извинению и к выговору от судьи.

Купец, которого оклеветали, является самым несчаст­ным из людей, ибо к потере его доброго имени всегда присоединяется потеря его состояния. А от какой малости зависит его кредит!  Часто достаточно одного ложного

8              Марат    1U

слуха, одного злобного намека, одного сказанного на ухо слова, чтобы довести его до нищеты. Природа оскорбле­ния указывает на природу наказания; таким образом, преступник будет осужден, в качестве удовлетворения, к вознаграждению оскорбленного лица за вред, который ему может нанести клевета.

В отношении лиц женского пола допускают один род клеветы, который не запрещен даже законом; и этот факг является слишком мало заметным примером нашей тира­нии над ними. Мы хотим, чтобы они имели глаза, чтобы ничего не видеть, уши, чтобы ничего не слышать, сердце, чтобы ничего не чувствовать; и недовольные тем жесто­ким принуждением, в котором мы их держим, мы ста­раемся внушить им желания; затем, чтобы лучше исполь­зовать их чувствительность, мы стараемся возбудить в их душе самые пылкие волнения. Если же на них нашла минута слабости, то скоро мы начинаем вменять им это в преступление, тогда как сами гордимся уловками, употребляемыми нами для их погибели.

Какими бы отвратительными ни были эти поступки, имеются поступки еще более отвратительные, ибо, чтобы польстить нашему глупому тщеславию или отомстить за то, что мы не смогли тронуть их сердце, нам не стыдно напугать ту самую стыдливость, которую они отказались принести нам в жертву, и мы находим удовольствие в ли­шении их доброго имени. Как многие хвастаются тем, что они добились полного успеха у женщины, которую они ни­когда не видели! Ни одна из них не ускользает от их злобы, даже те, положение которых должно, казалось бы, предохранить их от подобного оскорбления; таким обра­зом, та, которая является украшением своего пола, видит себя оклеветанной негодяями, позорящими собственный гтол. В этом низком свете главной наградой добродетели женщин является хорошая репутация. Если же они от своей добродетели ничего не выигрывают, то как можно требовать, чтобы они ее имели? Таких хулителей следует поэтому присуждать к наказанию, назначенному клевет­никам.

Если престунник ссылается для своей защиты на истинность факта, он должен быть допущен к представ­лению доказательств. Если он изобличен по собственному признанию, то наказание должно быть заменено более

114

мягким наказанием, предусмотренным за обольщение, — в случае если оскорбленная женщина может выйти замуж за обольстителя, и за прелюбодеяние—в случае если она замужем. Но разве суд будет доказывать всю очевидность бесчестия мужа и наносить ему более кровное оскорбле­ние, чем клеветник? Конечно, нет! Наказывайте распут­ников — и этот род диффамации не будет более суще­ствовать. Какой мужчина сможет хвастаться незаконной интригой, не признавая себя тем самым виновным, и ка­кой достаточно легкомысленный мужчина захочет навлечь на себя наказание?

Впрочем, пока наши нравы не   изменятся,   напрасно льстить себя надеждой добиться обуздания клеветы даже при помощи наилучших законов, очень часто бессильных удержать испорченных мужчин на  пути   долга.   Разве, обладая небольшой ловкостью, не найдут ли они всегда возможности обойти закон? Те, кого должно   б"ыло   бы постигнуть наказание, являются именно такими людьми, которым лучше всего удается от него скрыться. Человек без образования клевещет   грубо;   но   светский   человек умеет губить других, не компрометируя самого себя. Бу­дет ли он настолько глуп, чтобы называть вещи их соб­ственными именами? Конечно, нет! Он пользуется   дву­смысленностями, словами с двойным значением, аллего­риями,  намеками.  Более того,   светскому   человеку из­вестны некоторые приемы клеветы, против которых нет защиты. Каких только способов не знают зависть, злоба! Он клевещет не в тоне насмешки, а в тоне сочувствия; он говорит о мнимых пороках противника, которого он хочет погубить, как если бы он был ему предан; и он ра­зоблачает его мнимые низости, делая вид, что оплаки­вает слабости человеческой природы. Если он беседует с вами о грехопадении женщины, которую ему не удалось соблазнить, то он выражает сожаление по поводу ее слиш­ком чувствительного сердца; он вонзает кинжал всегда с ласковым видом. Наконец, одно молчание часто бывает красноречивее длинных речей; но все это столь двусмы­сленно, что создать из этого улику почти невозможно.

Правда, эти злые стрелы, в силу того, что их узнают, часто падают, не задевая; но такова уж присущая паде­нию нравов судьба, что в крайностях самой нашей испор­ченности мы обретаем средства для нашего вероломства.

8*            115