ЧАСТЬ     ТРЕТЬЯ. О ПРИРОДЕ И СИЛЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВ И   ПРЕЗУМПЦИЙ

Недостаточно было бы издавать хорошие законы, если бы их не заставляли соблюдать; их заставляют соб­людать, лишь наказывая преступление; но прежде, чем наказывать преступление, нужно изобличить виновного.

При таком образе правления, когда законодательство стремится лишь внушить любовь к родине и когда эта лю­бовь царит в сердцах, нет места частному преступлению Поскольку все здесь относится к народному благу, то ни у кого не имеется других интересов, кроме интересов го­сударства, и каждый может их защищать; таким обра­зом, нарушение законов является посягательством на об­щество, каждый гражданин которого должен требовать справедливости.

Но при таком образе правления, когда слово «родина» является лишь пустым звуком, при таком образе прав­ления, когда каждый обособляется, когда каждый откры­то предпочитает свой частный интерес общему интересу и когда каждый стремится устроить свое Счастье за счет счастья других, — общественное дело не является более делом частных лиц, хотя дело частных лиц бывает иногда общественным делом '. Это и есть современный oôpaj правления: всякое преступление при нем совершается про­тив государства или против его членов. Стало быть, до­носить о нем и преследовать его надлежит потерпевшей стороне2.

1 Это может быть единственно только в случае убийства, ибо убятый гражданин явпяется гражданином, отнятым у государства.

г Государство всегда представлено прокурорским надзором, а подданные могут быть представлены своими близкими,

124

Освобождение подданных от этой заботы и поручение ее должностному лицу, поставленному для того, чтобы без энтузиазма, без злобы, без страсти заниматься пре­следованием преступлений, преподносят нам в качестве превосходных установлений некоторых законодателей.

Однако не видно, чтобы у наций, усвоивших противо­положный обычай, возникло от этого какое-либо затруд­нение. Будучи далеким от того, чтобы заставать людей всегда руководствоваться чувством мести, открыть доступ для доносов и возбудить непримиримую ненависть, каж­дый у этих наций чувствует, что закон должен иметь свое применение. Если обвиняемый виновен, то его наказы­вают, если он не виновен, то его оправдывают, если на не-го донесли по злобе или легкомыслию, то ему возме­щают убытки. Но как только выносится пригввор, сто­роны спокойны. Посмотрите на Англию и на протяжении одного столетия покажите нам в этой большой монархии хотя бы один пример частной мести как последствия обычая, который изображается нам столь опасным. Опа­саются, чтобы он не открыл доступа для доносчиков. Но что приобретают тем, что избавляют заинтересованную сторону от требования правосудия, от донесения на пре­ступника? Публичному мстителю всегда нужен по край­ней мере один доноситель; затем нужно, чтобы он стал им самим; итак, несколько доносителей вместо одного.

Впрочем, что за важность, если потерпевшая сторона преследует преступника из желания мести; разве ей над­лежит выносить обвинительный приговор? Может ли она изменить наказание, назначенное законом? Конечно, нет; как бы она ни оглашала суды своими воплями, никогда она не внушит судьям чувств, которые ее наполняют. Не так обстоит дело с заменяющим ее должностным лицом. Его огромное влияние на приговор суда, в котором он присутствует, слишком хорошо известно. К тому же, в самом ли деле он будет беспристрастен? Злодеяния, про­ходящие перед его глазами, производят сильное впеча­тление на его рассудок, поэтому его усердие к интересам общества, которое он должен защищать, не могло бы долго сохранять характера умеренности, и скоро его не­годование на преступления обращается на их виновни­ков. Посмотрите на него, когда он собирает доказатель­ства против обвиняемых: по усилиям,   прилагаемым им

125

для того, чтобы найти их виновными, вы сказали бы, что он ищет жертвы или боится, что она ускользнет от него. Но это еще лишь неприятности, от которых олицетворен­ная добродетель с трудом оберегла бы себя. Что же по­думать о тех, чья человеческая слабость не может за­щитить себя и кого совсем не заметили проповедники мнимой мудрости этого института? Пользуясь некото­рыми обманчивыми преимуществами, они с уверенностью говорят нам: «Общественный деятель бодрствует за граж­дан он действует, а они спокойны». Очень хорошо! Но не употребит ли он свою должность в своих собственных видах5 Не пренебрежет ли он делом слабого, чтобы спо­собствовать делу сильного? Будучи единственным, блю­стителем прав стольких граждан, не станет ли он торго­вать правосудием? 1 Будучи единственным исполнителем общественной мести, не сделает ли он из законов бес­смысленного орудия для сокрушения своих собственных врагов^ Будет ли он всегда чист в своей неподкупности, несмотря на все возможности безнаказанно изменять долгу? Всегда ли он будет сопротивляться неотступным просьбам дружбы, приношениям богатства, движениям своего собственного сердца? Словом, когда бы этот столь хваленый институт не имел другого недостатка, кроме того, что он является роковым для свободы подданных, то этого одного было бы достаточно для отмены его муд­рым правительством

Если доносить о преступлении должна потерпевшая сторона, то она же должна преследовать преступника.