§ 1. Роль предпринимателя. Предприниматель единоличный и товарищеские организации

В хозяйственном строе, основанном на принципе частной инициативы, предприниматель является той центральной фигурой, энергией, находчивостью, способностями которой в значительной степени обуславливается благосостояние страны. Безличная масса мало способна развивать народное благосостояние. Нужна деятельность индивидуумов, в личных своих интересах стремящихся к созданию цветущих предприятий. Широкое развитие предпринимательского строя, т. е. торгово-промышленной жизни, находится в прямой зависимости от степени интенсивности предпринимательской инициативы, от степени развития в стране индивидуальной энергии. Все, что содействует ее подъему, вместе с тем оказывает прямое влияние и на развитие торгово-промышленной деятельности, на рост народного благосостояния. Поэтому своим возникновением капиталистический строй обязан в значительной мере энергичной деятельности отдельных более сильных личностей. Личный элемент мог особенно рельефно проявиться именно в области торговой деятельности. Хотя большинство исследователей и склоняется к тому, что первым капиталом был капитал торговый, но еще сравнительно недавно один из авторитетнейших исследователей капиталистических организаций, весьма популярный и в России проф. Зомбарт, выступил решительным противником этого утверждения. По мнению Зомбарта, наши представления о размерах ранней торговли чрезвычайно преувеличены. Не только купцу античного мира, о котором Зомбарт серьезно не говорит, но даже и средневековому купцу, по мнению Зомбарта, чуждо стремление к барышу в современном предпринимательском смысле этого слова. Его горизонт не шире миросозерцания ремесленника, стремящегося своим промыслом себя прокормить*(1). И деятельность купца прежнего времени преимущественно протекает не в создании торговых спекуляций, но в преодолении тех препятствий, с которыми связано перемещение товаров с места их производства в места потребления. Зомбарт полагает, что, несмотря на очень высокие надбавки на товар, в общем, прибыль купца не была велика. Эти громадные надбавки на первоначальную стоимость товара обусловливались накладными расходами, с которыми были связаны в средние века все торговые операции, а в особенности перевозка. И если к тому же принять во внимание медленность товарообмена, сравнительную незначительность капитала, затрачиваемого в торговлю, то ясно, что не здесь нужно искать источник возникновения капитализма.

Однако и те факты, которые приводит Зомбарт, опровергают правильность его положения. Так он устанавливает, что принявшая довольно широкие размеры торговля шерстью Англии с Флоренцией приносила в среднем несколько более 13 %, а ряд дальнейших примеров свидетельствует о том, что прибыль в торговле достигла и значительно больших размеров*(2). Зомбарт определяет среднюю торговую прибыль того времени в 10 - 20 %*(3). Но и это не вполне соответствует примерам, приводимым Зомбартом*(4). Во всяком случае, несомненно, что в сфере колониальной торговли, которая играла такую громадную роль в эпоху первоначального развития капитализма, размер приносимой торговлей прибыли был несравненно более значителен*(5).

Не будем, однако, осложнять вопрос довольно безнадежным спором о среднем доходе, который не поддается сколько-нибудь точному вычислению, в особенности, если взять, как делает Зомбарт, период в несколько столетий и район, охватывающий весь тогда известный мир. Допустим, что средний предпринимательский доход в сфере торговли равнялся 15 %. Но если с этим средним доходом сопоставить чрезвычайно низкий ссудный процент, который в местах оживленной деловой жизни равнялся в средние века 5 %*(6), то необходимо будет признать, что прибыль, приносимая торговым капиталом, должна была быть одним из серьезных источников образования средневекового капитала. Зомбарт, характеризуя капиталистический строй, признает таковым систему хозяйства, специфической особенностью которого является капиталистическое предприятие, т. е. такая форма хозяйства, цель которой извлечь выгоду из материального имущества, иначе говоря, форма, имеющая расчетно-спекулятивный характер*(7). Но в условиях натурального хозяйства такой характер могла приобрести только деятельность купца, направленная на определенный товарообмен в спекулятивном расчете достичь таким путем наибольшей выгоды для предпринимателя. Те, кто занимались созданием хозяйственных благ, создавали их исключительно в интересах собственного потребления, поэтому в основу своей деятельности они не могли полагать спекулятивный расчет. Но было бы ошибочно признавать основой капиталистического развития только торговлю в ее чистом виде, т. е. товарообмен без переработки товаров. Пока именно капиталистического производства еще не было, торговля могла принять широкие размеры лишь постольку, поскольку сам купец либо непосредственно обращался к производству или переработке продуктов торговли, или же брал это производство под свой непосредственный контроль, финансировал его, как теперь выражаются. Ошибка Зомбарта, по-видимому, в том и заключается, что он не подверг достаточно точному анализу предпринимательскую деятельность купца. Так, напр. вполне признавая громадную роль, которую сыграла в развитии капиталистического строя Южной Германии горная промышленность, он этот факт противопоставляет утверждению, что торговый капитал был основой развития капитализма в Германии. А между тем решающая, организующая роль принадлежала здесь именно торговому капиталу, как это превосходно выяснено в чрезвычайно обстоятельной работе Штридера.

Именно купцы, внеся в горное дело свои капиталы, применив свою организацию к распространению продуктов горной промышленности на мировом рынке, создали те капиталы, которые послужили основой капиталистического развития страны. И это понятно; в разобщенном хозяйстве, традиционно ведущем издавна налаженное дело, около которого питается семья в самом широком смысле этого слова, не могло быть места для проявления той организующей инициативы, которая должна лежать в основе каждого крупного предприятия, по крайней мере, в период его налаживания. А с другой стороны, инициатива могла проявить себя только с отысканием обширного рынка, на котором возможно сбывать продукт широко организованного производства и где, в свою очередь, возможно приобретать подходящий эквивалент. Таким образом, только деятельность посредника, организующая производство и сбыт, и могла послужить ферментом, способствовавшим процветанию основ капиталистического строя. Вот почему предпринимательский строй достигает яркого развития там, где индивидуальность стоит на высокой ступени развития, где личная энергия, личная инициатива достигли высокого напряжения. Это мы наблюдаем в Риме; это повторяется в эпоху Возрождения.

Считая неправильными те выводы, к которым приходит Зомбарт по вопросу о значении торговли в процессе образования капиталистического строя, необходимо в то же время признать, что критика Зомбарта, поскольку она направлена на отдельные аргументы сторонников взгляда о преобладающем значении торговли, часто правильна. Так весьма распространенный взгляд о колоссальных богатствах, создаваемых торговлей с некультурными странами, основан на недостаточном знакомстве с теми громадными затратами труда и времени, с которыми связана эта торговля. Чтобы убедиться в этом, нет надобности углубляться в отдаленное прошлое, достаточно присмотреться к тому, что происходит у нас в условиях более или менее аналогичных первобытной торговле, напр. где-нибудь в Колымске*(8).

Точно также правильно указание Зомбарта, что капиталистический строй достиг широкого развития благодаря всему укладу жизни в городах Италии в XII столетии, когда выдвинулись крупные индивидуальности во всех областях жизни. Это была и эпоха развития капиталистического строя, крупных капиталистических предприятий, созданных личной инициативой*(9).

Итак, пионерами предпринимательского строя были более энергичные личности, которые налагали свою печать на все предприятие. В течение многих веков человечество привыкало к тому, что во главе предприятий стояли его "хозяева", и их "хозяйским глазом" по преимуществу обусловливался успех дела. В таких условиях создалось представление о предпринимателе.

Однако по мере того как хозяйственная жизнь становилась многогранной, и основной тип предпринимателя стал постепенно осложняться. Единоличный предприниматель оказывался не в состоянии один справляться с разветвлявшимися все более и более задачами организации и ведения предприятия. Это шло в самых разнообразных направлениях. Во-первых, осложнялся личный элемент. Единовластие было долго свойственно не только торговому предприятию, но и лежало в основе семейных организаций. Связь и аналогия между началами семейного быта и промышленного строя давно уже установлена научными исследователями. Несомненно, что римскому предпринимателю помогала столь успешно и широко вести свое единоличное предприятие полнота власти, какой он пользовался в своей семье, построенной на принципе полного господства главы, полного подчинения ему всех его членов. Изменение этих семейных начал должно было значительно содействовать укоренению новых форм товарищеских организаций, в которых члены семьи, подчиненные власти домохозяина, заменялись другими участниками общего дела, выступавшими либо в роли товарища, либо в роли служащего. Процесс вступления в дело служебного элемента приобретал громадное значение. Этот элемент завоевал себе все более и более видную роль. И вместе с тем хозяин не только терял возможность собственными силами вести дело, он уже не мог вести его исключительно за свой счет, он вынуждался привлекать к делу многочисленных равноправных с ним участников. И так как это равенство прав исключало право участников, как таковых, на непосредственное управление, то естественно, что управление передавалось не участнику, как таковому, но тому, кто для этой роли казался наиболее подходящим.

Осложнения шли и в другом направлении. В стремлении найти громадные капиталы, которые становились необходимыми для ведения предприятия в широком масштабе, обусловливаемом требованиями капиталистического строя, предприниматели старались привлечь капиталы без участия их собственников в ведении предприятия, а на началах кредита. Обязанность возврата капитала была при этом безусловная, независимая от судьбы предприятия. Конечно, в случае гибели предприятия опасность угрожала и капиталу, данному взаймы предпринимателю, но это уже вопрос факта, а не права.

Таким образом, в результате довольно медленного исторического развития предпринимательских форм получались такие комбинации труда и капитала, при которых труд ведения дела перекладывался с хозяина на служебный элемент. Вместо центральной фигуры хозяина слагалась коллективная воля многих лиц, без чьего-либо преобладания. Наряду с представителями капитала, участвовавшими в ведении дела, были и такие его представители, которые оставались от этого в стороне. Старые формы, с которыми сроднилась наша мысль, уступали место совершенно новым комбинациям, похожим на загадочные картинки, требующие чрезвычайно внимательного наблюдения, чтоб, наконец, увидеть, где же в ней скрыта фигура, отыскание которой составляет смысл картинки. Задача понимания особенностей предпринимательского строя в этих новых условиях осложнялась еще и тем, что само предприятие постепенно получало самостоятельное бытие и притом не только экономическое, но в известных постоянно расширяющихся пределах признаваемое и правом. Внешнее выражение этого мы наблюдаем в выделении все более резком торгового помещения из частной квартиры предпринимателя. Когда-то даже и лавки не выделялись из частной квартиры*(10), теперь за исключением разве очень больших захолустий, торговое помещение резко отделяется от частной квартиры даже единоличного предпринимателя. А если мы обратимся к более крупным торгово-промышленным городам, то увидим, что здесь центральный район захватывается торговыми помещениями, вытесняющими частную семейную жизнь. Знаменитый Ломбардстрит в Лондоне совершенно не знает частных квартир, здесь одни торговые помещения. В деловые часы дня эта улица переполняется занятым людом, так что движение становится до крайности затруднительным, и только благодаря образцовому порядку, поддерживаемому образцовой полицией, оно не сопряжено с чрезмерными опасностями. Но как только торговые помещения закрываются, Ломбардстрит пустеет, и весь деловой люд устремляется в другие кварталы, чуждые деловой суете. Такие же процессы, хотя и не в столь определенной форме, мы наблюдаем и в других городах. Так, некоторые улицы в Москве (напомним знаменитую Ильинку) заняты исключительно торговыми помещениями. В Петрограде значительная часть Невского и Морской захвачены торговлей.

В этом территориальном обособлении проявляется глубокий экономический процесс, который выдвинул и постепенно усиливал значение торгового предприятия как такового рядом с личным элементом.

В своих чрезвычайно интересно задуманных, хотя и далеко недостаточно удачно выполненных очерках, посвященных вопросу о влиянии протестантизма на возникновение капитализма, Макс Вебер*(11) полагает, что ограждение дела (Geshaft) от частной квартиры, фирмы от имени, частного имущества от имущества предприятия, короче тенденция обратить "дело" в какой-то corpus mysticum обусловливается тем чувством ответственности за вверенное человеку имущество, которое воспитал в своих последователях протестантизм. На каждом лежит священная обязанность вверенное ему имущество во славу Божию не только сохранить, но даже и приумножить. Эта попытка мистического объяснения чисто экономического явления чрезвычайно любопытна именно как пример, насколько опасно искать религиозных обоснований для хозяйственных явлений. Казалось бы, между протестантской религией и религией римлян не слишком много точек соприкосновения. А между тем, замечание знаменитого Катона*(12) в поучениях своему сыну, что вдове простительно не приумножать полученное ею имущество, но сын должен оставить своим детям более того, что он сам получил в наследство, разве это не соответствует в полной мере характерной, по мнению Вебера, черте протестантизма, приумножать вверенное каждому имущество.

В другом месте мы вернемся к этой попытке Вебера свести к религиозным моментам чисто хозяйственные явления. Здесь ограничимся указанием, что эта попытка, во всяком случае, по отношению к вопросу о выделении торгового помещения не выдерживает никакой критики. Это выделение в одинаковой мере имеет место, как в странах католических, так и протестантских, в этом отношении не составляют никакого исключения и страны православные. Россия и Италия сохранили преданность своей старой религии до настоящего времени, что не мешало им проделать такую же эволюцию в организации торгового дела. Целесообразность этого процесса признается в настоящее время и правом. Правда, это признание еще недостаточно полное. Но несомненно, что тенденция современного праворазвития заключается именно во все большем признании обособленности судьбы предприятия от личности предпринимателя. Правила судопроизводства постепенно признают за предприятием домицилиум, независимый от места жительства хотя бы и единоличного хозяина предприятия. Оно имеет отчетность, независимую от общей отчетности хозяина, его фирма, хотя бы это была фамилия единоличного предпринимателя, эмансипируется от судьбы хозяина*(13).

Таким образом, сложность современной хозяйственной жизни выдвигает ряд вопросов, связанных с организацией предприятий и потому совершенно чуждых более старому праву. Если сравнить между собою единоличного предпринимателя, полного товарища, вкладчика в товариществе на вере, акционера и наконец, участников тех сложных организаций, которые известны под несколько неопределенными названиями трестов, синдикатов, картельных организаций, то старых привычных критериев окажется недостаточно, чтобы легко, без колебаний, ответить на вопрос, где же в этих организациях предприниматель. Сравнивая доход товарищей современных капиталистических организаций, не принимающих личного участия в непосредственном ведении дела, с доходом некоторых категорий кредиторов этих предприятий, сравнивая риск, который несут те и другие, не всегда можно найти резко бросающиеся в глаза точки различия между предпринимателем и кредитором. Сравнивая активную роль служебного элемента в предприятиях с переменным составом участников и права этих последних по управлению, пришлось бы на основании старых представлений, скорее служащих признать хозяевами предприятия, в смысле распорядителей его судьбами, нежели самих участников, лишенных сколько-нибудь активной роли в управлении.

Таким образом, сама собой выдвигается новая задача - выяснить, кто является предпринимателем в современных условиях капиталистического хозяйства. И это вопрос в одинаковой степени и трудный и важный. Значение его обусловливается тем, что в хозяйственном строе, построенном на частноправовых началах, личность предпринимателя играет громадную роль. Влияние его может быть и большим и меньшим, в зависимости от организации хозяйства, от степени приспособления к работе, к участию в торгово-промышленной жизни не предпринимательских элементов (служебный персонал, кредиторы). Но во всяком случае центром, вокруг которого группируется с большим или меньшим весом этот добавочный в предприятии элемент, остается предприниматель.

Без привлечения к участию в предпринимательстве невозможна организация предприятия. Рационально поставленное хозяйство нуждается в условиях, которые делали бы предпринимательскую деятельность в достаточной мере привлекательной. Задача государства вместе с тем позаботиться, чтобы предприниматели не извлекали из своей деятельности большей прибыли, нежели та, на которую они при данных условиях народного хозяйства имеют внутренние основания претендовать, а для того, чтобы разобраться в этих трудных вопросах необходимо ясное представление о существе предпринимательской деятельности, о той роли, которую она может играть в обороте.

Вопрос, кто является предпринимателем, представляет вместе с тем громадный юридический интерес. В учении о товарищеских организациях это такой же вопрос, как в учении о собственности, - кто является собственником. Выясняя вопрос о собственнике, мы отнюдь не всегда устанавливаем, кто является действительным распорядителем имущества, кто является настоящим дестинатаром извлекаемых из имущества благ. Даже вопрос о пределах прав этим отнюдь не предрешается, напомню, напр., значение арендных отношений, часто доминирующее положение арендатора, его самодовлеющие по новейшему арендному законодательству права. Таковы же ограничения собственника интересами рода, особые формы средневекового землевладения, когда собственник оказывался в роли охранителя не своих, но чужих интересов. И, тем не менее, в учении о вещных правах вопрос о собственнике является основным. В учении о распределении прав, в выяснении того, что является "моим" и что должно быть признано "твоим", формальный момент имеет для юриста решающее значение. Его задача найти те фокусы, в которых концентрируется вся совокупность частноправовых отношений. Аналогичную роль в товарищеских организациях играет вопрос о предпринимателе.

Наконец, выяснение понятия предпринимателя важно и в том отношении, что это дает возможность проникнуть в самую глубь вопроса об организации народного хозяйства. Изучение отдельных форм предпринимательской деятельности, детальное исследование особенностей каждой, кропотливый догматический ее анализ, составляющий характерную особенность немецкой юриспруденции, или же, чем по преимуществу занята французская юриспруденция, изучение особенностей постановлений закона, регулирующих, в общем, весьма неудовлетворительно, каждую предпринимательскую форму, все это несколько затемняет общую картину предпринимательской деятельности. Из-за деревьев не видно более леса. Отсюда возможность, чтобы не сказать неизбежность, совершенно превратных выводов, преувеличенная оценка или наоборот отрицательное отношение к отдельным предпринимательским формам. Представляя свои особенности, каждая форма имеет свои специальные функции в общем строе хозяйственной жизни, правильное и плодотворное развитие которой обусловливается именно гармоническим сочетанием всех форм, а не односторонним покровительством какой-либо одной.

В последнее время в иностранной и нашей печати неоднократно указывалось, что хозяйственная устойчивость, проявленная Германией в исключительно трудных условиях, в которых она очутилась благодаря блокаде, с такой железной настойчивостью и громадным искусством установленной нашей могущественной союзницей, обусловливается процессом концентрации, который составляет отличительную черту германского хозяйственного строя последних десятилетий. Нужно, однако, оговориться, что совершенно прав Лансбург, один из знатоков именно крупных хозяйственных единиц, утверждая, что помимо развития синдикатов, имеет серьезное значение вообще хорошая хозяйственная организация, которою в равной мере отличаются все формы предпринимательской деятельности*(14). Понимание этих хозяйственных процессов возможно только при условии изучения предпринимательства в целом, как одной из важнейших сторон хозяйственной жизни.

Конечно, такое изучение представляет серьезные трудности, обуславливаемые разнообразием и сложностью этих организаций. Эти трудности осложняются двумя моментами. Во-первых, мы часто не отдаем себе достаточно ясного отчета в значении формального момента в юриспруденции. Во-вторых, юриспруденция часто находится под господствующим влиянием традиционных форм, сложившихся в иных условиях. Совершенно незаметно, по мере изменения экономических и общекультурных условий старые юридические формы, не изменяя своего существа, приспосабливаются к новой существенно иной обстановке. Требуется известная осторожность при выяснении старых понятий в этой новой среде. Именно такой модификации подвергалось положение предпринимателя. И только в историческом освещении можно в полной мере уяснить себе понятие предпринимателя, выделить то, что в нем есть неизменного при всей переменчивости той конкретной обстановки, в которую выливается деятельность предпринимателя в разные эпохи.

Историческое освещение вопроса представляется целесообразным и потому, что и среди современных предпринимателей наблюдаются типы, происхождение коих относится к разным эпохам. Между владельцем небольшой мелочной или табачной лавки и главой торгового дома с многомиллионными оборотами весьма мало точек соприкосновения, они принадлежат к совершенно различным слоям населения. И по своему социальному положению хозяин, употребляя старый термин, такого торгового дома стоит гораздо ближе к лицу, поставленному им во главе этого дома, т.е. к своему служащему, нежели к собственнику мелочной лавки. Отсюда стремление перестроить понятие предпринимателя так, чтобы сгладить самую возможность подобных противоречий. Только в историческом освещении вопроса можно с полной наглядностью выяснить, что эти контрасты суть неизбежное следствие многообразия жизненных отношений, многообразия комбинаций трудового и капиталистического элементов.

Хозяйственная деятельность органически необходима у всех народов, на какой бы низкой ступени культурного уровня они ни стояли. Но деятельность предпринимателя начинается только тогда, когда хозяин, учитывая будущий спрос и спекулируя на нем, соответственно организует свое производство. Деятельность предпринимателя предполагает существование товарного обмена. Редкие, сравнительно, случаи потребления предметов не своего производства удовлетворяются иными способами, ничего общего с предпринимательской деятельностью не имеющими*(15). И понятно, благодаря тому, что первобытная жизнь складывалась в условиях полной монотонности сосуществования, когда однообразие внешних условий гармонически сочеталось с однообразием культурного уровня населения, при полном отсутствии резко выделяющихся индивидуумов, первыми предпринимателями, вызывавшими спрос на продукты производства и создававшими вместе с тем возможность приобретения продуктов, неизвестных в данной местности, были именно торговцы. В деятельности этих пионеров капиталистического строя, впервые проникавших в страны, на более низком культурном уровне находившиеся, чрезвычайно рельефно проявляются особенности предпринимательского строя капиталистического хозяйства.

Характеризуя высоко развитый капиталистический строй, проф. Туган-Барановский говорит, что предприятие это частная хозяйственная единица, преследующая задачи получения наибольшей прибыли при посредстве обмена*(16). Все эти элементы чрезвычайно отчетливо наблюдаются в первобытной торговле в деятельности чужестранных купцов. До их появления в хозяйственной деятельности населения не было места для предприятия именно потому, что не могло быть места для спекуляции на будущий спрос, немыслимо было производство или покупка в расчете на таковой. Пока хозяйства представляют из себя самодовлеющие величины, они не могут преследовать спекулятивных задач извлечения прибыли, они не образуют предприятий. Купец, отправляющийся в чужие, по большей части отдаленные страны, предпринимающий для этого путешествие, сопряженное с серьезным риском, должен проявить значительную индивидуальную инициативу для того, чтобы начать такое необычное для того времени дело. Он, далее, должен создать довольно сложную организацию, необходимую для преодоления не только трудностей, но и опасностей такого отдаленного путешествия. Он должен собрать довольно значительные средства, ибо трудности передвижения требуют соответственно больших затрат, длительность пути еще увеличивает их размеры, так как необходима одновременная заготовка товаров в количестве, которое окупало бы громадные усилия и большие затраты, связанные с путешествием в неведомые страны.

Кроме того, купец должен еще проявить много индивидуальной энергии и предприимчивости, и, само собой, все это он делает лишь в расчете на исключительные барыши, которые в его глазах только и могут оправдать затраты и жертвы, с которыми связана его торговая деятельность.

Вот эта исключительность его деятельности в условиях неумиротворенного первобытного строя особенно рельефно выдвигает своеобразные черты предпринимательской деятельности, организацией ею сбыта и производства, на этот сбыт рассчитанного, организацию, имеющую целью извлечение возможно большей прибыли из своей спекулятивной деятельности. Здесь перед нами ярко выступают хозяйственные задачи предпринимательской организации: выяснить спрос на разного рода хозяйственные блага, организовать производство этих благ и их доставку в места сбыта*(17).

В эту эпоху первоначального развития капитализма и капиталистических предприятий предприниматель выступал в качестве единоличного деятеля, своей личностью заслонявшего то предприятие, которое он организовал и вел. Тогда не могло возникать ни вопросов о предприятии, ни вопросов о предпринимателе. Предприниматель - это был купец, промышленник, который за свой счет основывал и своей энергией вел все предприятие. Предприятие, это был известный аппарат, с помощью которого действовал предприниматель, аппарат, вполне сливавшийся с его частным имуществом, не представлявший поэтому значительных хозяйственных особенностей и совершенно не обособленный с юридической точки зрения. Торговое помещение сливалось с частной обстановкой предпринимателя. Право при таких условиях не занималось вопросом о предпринимателе, оно знало понятие купца, промысла, торгового капитала. И может даже возникнуть вопрос, имеет ли смысл при изучении торгово-промышленного строя в иной совершенно обстановке вернуться и к той эпохе, когда внутренняя сторона предпринимательства была лишена каких-либо юридических моментов. Это представляется, однако, целесообразным и не только потому, что именно в первоначальной обстановке предпринимательства вырабатывается та техника дела, которая является основой его дальнейшего преуспевания, но главным образом потому, что тут перед нами в его первоначальной чистоте тип того имени предпринимателя, который осложнялся дальнейшими наслоениями. Путем изучения видоизменений и дается возможность проследить то неизменное, что делает участника в деловой жизни предпринимателем.

Особенности предпринимательства наиболее резко выступают на первый план в единоличном предприятии и этот тип чрезвычайно отчетливо можно проследить в истории Рима, отчасти, быть может, потому, что его хозяйственная жизнь нам сравнительно хорошо известна. В основу римского хозяйства была положена власть главы семьи, которая цементировала все составные элементы хозяйства и сохранила все свои характерные черты и к тому моменту, когда хозяйство это стало и большим и сложным. Рим богател*(18), складывались разветвленные хозяйства, во главе которых по-прежнему стоял домовладыка, которому все кругом было подчинено, который в своих руках сосредоточил всю полноту власти. По отношению ко всем остальным членам этого семейного хозяйства он был связан чувством любви, нравственного долга, но отнюдь не сознанием лежащих на нем обязанностей правового характера, и это хозяйство по своим размерам, по своей организации носило все черты крупнокапиталистических предприятий.

Правда, среди историков и до настоящего времени продолжается спор, можно ли римское хозяйство и более позднего периода относить к хозяйствам капиталистическим, или, придерживаясь упомянутой уже теории Бюхера, всю хозяйственную историю Рима следует относить к типу ойкостного хозяйства. Так проф. Гревс*(19), посвятивший свой труд биографии Аттика, крупного римского предпринимателя, воплотившего в себе характерные черты современного ему римского землевладельца, целиком присоединяется к теории Бюхера. Однако Аттик не затруднился покинуть Италию, когда треволнения политической жизни оказались чрезмерными для его спокойной, уравновешенной натуры. И при этом чрезвычайно характерно для хозяйственного строя, что, решив покинуть Италию, Аттик распродал свои итальянские земли и взамен их, верный традициям римского аристократа, приобрел земли в Греции. Это свидетельствует о том, что уже в то время землевладение отнюдь не было полной иммобилизацией капитала, и что при желании можно было легко ликвидировать и этого рода имущество. Отсюда неизбежный вывод, что капитализм сделал к этому времени большие успехи в Риме. Да и вся блестящая деловая карьера Аттика была основана на участии его в финансовых операциях, в широкой торговле деньгами*(20).

Этой программе деятельности вполне соответствовала домашняя обстановка Аттика, вся пропитанная тем духом меркантилизма, который составлял отличительную черту римской жизни*(21).Дом Аттика был вместе с тем и его деловое помещение, центр его деловой жизни. Неудивительно поэтому, что, решив переехать в Грецию, он вынужден был ликвидировать свои дела в Италии, должен был перенести свою деловую контору, сосредоточие своих предприятий в место своего нового жительства. В такой мере предприятие в эту эпоху носило личный характер, было самым тесным образом связано с личностью предпринимателя*(22).

Можно, таким образом, утверждать, что тип предпринимателя, сосредоточивавшего в своих руках все элементы предприятия, весь капитал и всю полноту власти по управлению делом, был создан в Риме с таким совершенством, которому может позавидовать самый развитый капиталистический строй.

Но, конечно, и в Риме хозяйства не могли сохранить в неприкосновенности все определенные черты единоличного предприятия, хотя там и была обстановка более благоприятная, нежели где-либо: сосредоточие в немногих руках громадных богатств и большой служебный персонал, прикрепленный правовой зависимостью от предпринимателя. Несмотря на это, предпринимательский элемент и в Риме потерпел дальнейшие модификации, как с точки зрения личной, так и капиталистической: и в этом лучшее доказательство, насколько подобные изменения являются неизбежными при всякой обстановке капиталистического хозяйства.

Наиболее простое осложнение личного элемента - это соединение нескольких лиц для ведения за общий счет и общими усилиями одного предприятия. Таким и была Римская Societas - прообраз нашего полного товарищества. Товарищество отразило в себе все черты предпринимательского строя, проникнутого началами резко-личного характера. И это с обычной для римской юриспруденции выпуклостью выражено в словах Юлиана: nemo sccietatem ccnrtrahendo rei suae dominus essedesinit*(23). Таким началом была проникнута вся римская конструкция товарищества как строго личного единения, где каждый может в равной мере проявить свое влияние на дело и в равной мере воспрепятствовать другому это влияние проявлять, поскольку он с ним не солидарен*(24).

Могли ли, однако, такого рода личные товарищества служить основой для широкого развития предпринимательского строя? Ведь эти организации настолько были проникнуты антисоциальными моментами, что основным принципом их существования принималось начало melior est conditio prohibentis. Поэтому не должна ли история предпринимательского строя идти мимо этих организаций? Мы уже видели, что единоличный предпринимательский строй Рима выработал те технические приемы крупнокапиталистического строя, которые легли в основу его дальнейшего развития. Но в иных условиях средневековой жизни единоличные предприятия стали уже невозможными. В руках отдельных лиц уже не сосредоточивались столь значительные богатства. С другой стороны, семья была организована на иных началах, нежели в Риме, поэтому и семейная организация не могла служить основой для единоличного предприятия. Сын был участником в общем семейном имуществе, его отношения к отцу носили правовой характер. Тем же характером еще определеннее отличались отношения между братьями, вообще близкими родственниками после смерти главы семьи. Между тем, условия городской жизни в средние века вынуждали семью продолжать общее хозяйство и после смерти отца. Это, главным образом, вызывалось стремлением концентрировать в одних руках значительные капиталы, что, в свою очередь, вызывалось отчасти ростом капиталистического строя, обнаружившимся в средние века, отчасти трудностью расселяться. Средневековый город, был обнесен укреплениями, за пределами которых селиться было опасно, а между тем жить не в своем доме считалось неприличным для горожанина. Приходилось вести общее хозяйство для того, чтобы жить в доме, составлявшем общую собственность*(25). Совершенно очевидно, что такие хозяйства не могли быть основаны ни на началах единоличного управления одного хозяина, ни на началах полноты власти всех участников, не умеряемой организованной волей коллектива. Надо было согласовать волю участников, которые вместе с тем не в полной мере поглощались союзной организацией. Члены семьи, помимо общего семейного имущества, часто имели и свое личное имущество, в особенности недвижимости, к которой всегда испытывало известную слабость купечество*(26). Эти товарищества, концентрировавшие в своем распоряжении средства всех участников, получили широкое распространение в средние века. Фамилии Фуггеров, Вельзоров и др. перешли в историю. Но, очевидно, управление не могло покоиться на старых принципах совместного ведения дела всеми полноправными участниками. Дело было слишком сложное, чтобы каждый участник мог по своему усмотрению вмешиваться в его управление. И действительно, вся власть в этих более обширных товарищеских организациях сосредоточивается в руках одного или нескольких участников. Родственный элемент играет при этом известную роль, старший имеет преимущественное право на то, чтобы быть поставленным во главе управления, а так как этот старший имеет известные права на подчинение ему, именно как старшему в роде, то тем самым значительно облегчается переход к товарищеской организации, в которой власть по управлению сосредоточена в немногих руках. Но весьма серьезным моментом при выборе лица, которому предоставляется управление, становится не старшинство, а качества лица. Слишком значительные интересы всей семьи были связаны с выбором подходящего лица, чтобы можно было предоставить выбор слепому случаю рождения*(27). Но фактический переход власти в чьи-либо руки отнюдь не лишал остальных членов семьи положения товарищей, участников в предприятии, предпринимателей. Это совершенно ясно из того, что более крупные торговые дома, кроме участников, имели еще и многочисленных вкладчиков, получавших определенный процент на свои вклады, часто вносимые на несколько лет*(28). Вкладчики всегда противопоставлялись участникам, хотя бы и эти последние фактически активного участия в управлении не принимали.

Эти крупные торговые дома на семейной основе с значительным количеством полноправных участников, с большими капиталами, как своими, так и ссуженными, с разветвлениями по всей Европе сыграли, конечно, громадную роль в развитии капиталистического строя, форм капиталистических организаций*(29). В этих торговых предприятиях вырабатывалась техника коллективного ведения крупных дел, здесь накапливались громадные состояния, которые были условием дальнейшего роста промышленности. Но не в усовершенствованиях форм совместной деятельности таился источник блестящего развития тех более сложных образцов разнообразного сочетания труда и капитала, которые были условием дальнейшего, более мощного расцвета капиталистического строя. И это совершенно естественно. Как бы обширна ни была деятельность промышленного, а тем более, торгового предприятия, как бы многочисленен ни был персонал, трудами коего оно держится, интенсивная работа предприятия возможна только при том условии, что во главе стоит, если не одно лицо, то, во всяком случае, небольшое количество хорошо спевшихся между собой лиц. Критика возможна при предварительном обсуждении плана совместной деятельности, но в процессе исполнения нужна единая воля, пусть даже воля не одного, а многих лиц, но тесно объединенных, так чтобы было возможно говорить о воле коллектива. При таких условиях значительное расширение элемента полноправных товарищей, пользовавшихся всеми прерогативами распорядителей, своим хозяйским глазом следящих за всем, что делается в предприятии, было очевидно невозможно. Число лиц, которые могли быть привлечены на такое амплуа без опасности нанести ему личным вмешательством вред, было по необходимости ограниченно. С другой стороны, и желающих идти на эти роли тоже не могло быть чрезмерно много, так как ответственность, связанная с позицией предпринимателя, т. е. ответственность всем своим состоянием должна была служить предостерегающим моментом для каждого, кто не очень близко знаком, не уверен в честности, опытности и искусстве ведущего общее дело*(30).

Таким образом, дальнейшее развитие предпринимательских организаций зависело от успешного разрешения задачи привлечения к предприятию многочисленных участников, которые не мешали бы планомерному ведению дела, сосредоточению власти в руках одного лица или сплоченной коллегии. И притом участники не должны были быть кредиторами предприятия, эта последняя задача уже была разрешена, как мы только что видели, и средневековыми торговыми домами*(31).

Но то было решение, не отвечавшее требованиям широко развитого предпринимательского строя. Необходимо было создать таких участников, которые не могли бы претендовать не только на вознаграждение, но даже и на возврат капитала в том случае, если предприятие не давало дохода. Судьба их взносов должна была быть в самой тесной связи с судьбой предприятия, и участники не могли оставаться пассивными и безмолвными свидетелями того, что делают главные руководители. Известные права должны были быть и им предоставлены. Как далеко должна была идти ответственность разного рода участников в товарищеском предприятии, и как соответственно этому должны были быть установлены пределы прав и обязанностей по управлению предприятием, все это вопросы, которые допускали различного рода решения. Но всякое решение должно было непременно идти в направлении некоторого умаления независимого положения каждого из участников товарищеской организации, так как полная независимость каждого участника есть вместе с тем и беспомощность положения всех. Поскольку каждый может все сделать и всему помешать, никто не может быть уверен в своем влиянии на дела предприятия. Надо было, следовательно, создать возможность совместного ведения дела без опасности его дезорганизации, а для этого было необходимо создать возможность такого представительства в товариществе, которое сосредоточивало бы в руках некоторых участников всю полноту власти. Этот процесс ослабления личного элемента должен был идти и в другом направлении. Надо было несколько ослабить ту опасность, которую представляла для предприятия как такового тесная связь судьбы товарищества с судьбой всех его участников: смерть хотя бы одного товарища, нежелание кого-либо продолжать общее дело (хотя бы по соображениям шантажного свойства, для того чтобы угрозой выхода выговорить в свою пользу какие-либо выгоды), все это неизбежно влекло за собой прекращение товарищества. В условиях римского хозяйственного строя, когда все сводилось к личности предпринимателя, а само предприятие не имело особого значения, в этом не было особых хозяйственных неудобств: оставшиеся товарищи могли сговориться об образовании нового товарищества, без участия вышедшего товарища, и так как все значение товарищества сводилось к значению составлявших его участников, то образование формально нового товарищества особого значения иметь не могло. Совершенно иначе складывался вопрос тогда, когда само предприятие, как таковое, стало приобретать известное экономическое значение, которое, хотя и весьма постепенно, стало признаваться и правом. Тогда преждевременное прекращение товарищества, благодаря переменам в судьбе одного из товарищей, стало явлением крайне нежелательным и притом не только с точки зрения интересов участников, но и всего хозяйства, что, впрочем, находится в тесной между собою связи. Когда предприятие как таковое приобретает известное значение, товарищи начинают дорожить именно тем, что они являются участниками такой организации, им невыгодна ее гибель, они стремятся к тому, чтобы ее сохранить, несмотря на выход из нее кого-либо из товарищей. И вместе с тем, так как эти организации приобретают хозяйственную ценность, то естественно, что и в интересах народного хозяйства сделать их до известной степени независимыми от судьбы участников в тех случаях, когда это им представляется желательным. И понятно вместе с тем, что дальнейшие более сложные формы товарищеских организаций как результат прогресса капиталистического строя, должны были идти параллельно процессу увеличения значения капитала в предприятии. Но предприятия со значительными капиталами требуют привлечения значительного количества участников. Сохранить за каждым из них позицию полноправного предпринимателя, придав товариществу форму соединения единоличных предпринимателей, представлялось явно несовместимым с основной задачей дальнейшего расширения товарищеских организаций в целях привлечения более значительных капиталов. Необходимо было пойти по другому пути, привлекать к участию в предприятии капиталистов, поставив их участие в управлении в определенные границы. Таким образом, задача историка предпринимательских форм, исследователя модификаций типа предпринимателя заключается в том, чтобы проследить разнообразные способы привлечения капиталов с предоставлением их представителям в тех или других пределах участия в управлении и в результатах управления - в прибылях или убытках.

Пределы участия в прибылях и управлении могут быть весьма разнообразны. Где же та грань, за пределами которой перед нами уже не предприниматель, а кредитор предприятия? Нам думается, что граница эта намечается самим определением понятия предпринимателя, которое выясняется при историческом его освещении: предприятие ведется за счет, на риск предпринимателя, и вместе с тем очевидно, что тот, за чей счет ведется предприятие, не может быть безучастным и бесправным свидетелем его судьбы. Иначе говоря, участия в предприятии в качестве товарища не имеется тогда, когда нет налицо этих двух моментов: участия в убытках и прибылях и участия в управлении. Наличность только одного из них не делает участника товарищем, не обращает его в предпринимателя, так как свидетельствует, что другой момент находится в столь зачаточном виде, что не может быть признан подлинным участием в результатах деятельности предприятия, подлинным участием в управлении. И именно потому возможность получения за предоставление предприятию капитала вознаграждения в размере, находящемся в известной зависимости от результатов деятельности предприятия, может порой затруднять ответ на вопрос, имеем ли мы дело с предпринимателем или его кредитором. Таким образом, различение, которое могло казаться столь простым, быстро осложняется, когда мы от общих рассуждений переходим к рассмотрению всего разнообразия возможных комбинаций участия в риске и трудах по ведению предприятия. С точки зрения участия в предприятии капиталом могло бы казаться, что разница между предпринимателем и кредитором так же ясна, как и проста. Один дает капитал за известное заранее определенное вознаграждение, которое должно быть обязательно уплачено, независимо от судьбы предприятия, другой вливает свой капитал в предприятие и в зависимости от его судьбы получает много или мало, а в случае большей неудачи теряет все. И это различие вытекает из существа дела, и поэтому, казалось бы, должно быть всегда налицо. Между тем жизнь создает осложнения, которые не укладываются с такой простотой в эту альтернативу. Только тогда имеется действительное участие в предприятии, действительные функции предпринимателя, когда налицо оба указанных момента предпринимательской деятельности. Бывает, однако, что необходимо предоставить представителям капитала некоторые правомочия предпринимателя, не делая их таковыми. Это наблюдается и в первоначальной стадии возникновения капиталистического строя в Риме. Речь идет о договоре морского займа. Особенность этого займа заключалась в том, что кредитор не имел безусловного права ни на проценты, ни на возвращение капитала, права его обусловливались благополучным окончанием плавания, для организации которого (приобретения корабля, покупки товаров) сделан был заем. Нечего доказывать, что эта особенность весьма существенная, так как нормальная позиция кредитора такова именно, что для него совершенно безразлична судьба предприятия, для осуществления которого деньги взяты в долг, мало того, цель займа вовсе не является составной частью сделки.

Отмеченная особенность не является случайным осложнением деловых отношений, она не имеет местного значения, это - явление, характерное для всего античного делового мира: Рим заимствовал этот институт из Греции, и он еще вырос в своем значении в течение всех средних веков*(32). Правда, историки права отмечают весьма существенные моменты различия между античной и средневековой формами этого займа, но это различение основано, по-видимому, на методологической ошибке, позволяющей сопоставлять и сравнивать сведения, почерпнутые из римских источников и относящиеся приблизительно к одному периоду развития, с более многочисленными сведениями средневековых источников, относящимися и к разным местностям и к довольно различным моментам исторического развития*(33). Если избежать этой ошибки, то обнаружится не только между морским займом и средневековым бодмерейным договором полная аналогия хозяйственной задачи, осуществляемой одними и теми же средствами, но выяснится совпадение во многих мелочах*(34), свидетельствующее о полной однородности явления. Происшедшая модификация не столько объясняется даже разницей эпохи, сколько отличием местных условий.

Оставляя в стороне различные модификации, важно отметить в морском займе, что кредитор получает вознаграждение, значительно большее, нежели обычное по договору займа, значительно большее, нежели допускалось законами о ростовщичестве, где таковые действовали*(35), не получает его лишь при известных условиях, несколько различных в разные эпохи, а в общем сводящихся к благополучному совершению либо части пути, в одном направлении, либо всего пути, т. е. и по экспорту товаров и по его импорту. Если же несчастье уничтожало само судно, или его груз, то кредитор терял право на получение не только процентов, но даже и капитала*(36).

В чем же заключалась экономическая сущность этой сделки? Она делала кредитора участником в риске, связанном с предприятием, почему эта форма займа и сложилась в области морской торговли, сопряженной с наибольшими опасностями. Допускаемое здесь явное отступление от принципов договора займа, может быть рассматриваемо с двух различных точек зрения. Обычно в этом договоре усматривают древнейшую, так сказать, зачаточную форму договора страхования. И действительно, эффект договора страхования морским займом достигается, так как его результат - переложение части риска путешествия с предпринимателей, задумавших и организовавших предприятие, на других лиц. Разложение возможного убытка между возможно большим количеством лиц и составляет задачу договора страхования. Но под этим углом зрения и договор товарищества на вере и, тем более, акционерная компания или общества взаимного кредита тоже являются страховыми договорами, ибо одной из задач, ими преследуемых, является распределение убытка между возможно большим количеством лиц. Предприниматель, как мы видели, лицо, за свой счет ведущее дело. Каждое привлечение новых лиц для распределения между ними опасности, грозящей данному предприятию, преследует задачи, аналогичные задачам договора страхования. Но отсюда еще отнюдь не следует, что этот исторический процесс можно понимать в столь упрощенном виде, в каком его излагает напр. Cоsack*(37). Совершенно правильно указывает Гольдшмидт*(38), что в морском займе не было самого характерного момента страхования. Страховая премия уплачивается за перенесение на другое хозяйство, или точнее на другие хозяйства значительной части убытков вызванных известными событиями. Между тем, здесь кредитор принимал на себя всю опасность, только он и рисковал. Задача договора была в привлечении лиц, которые желали рискнуть ради того, чтобы много получить, а не в сведении риска к минимуму, что всегда преследуется договором страхования. Именно поэтому представляется возможным отнесение договора морского займа к категории договоров, носящих характер пари*(39). Страхование же имеет целью исключить элемент риска, неожиданного убытка из хозяйственного расчета за определенное вознаграждение, которым и исчерпывается неизбежный, но зато небольшой убыток данного хозяйства.

Таким образом, едва ли возможно признать договор морского займа или бодмерею договором страхования для античного мира или раннего периода средних веков. Но несомненно, что этот договор часто мог осуществлять задачи, которые в позднейшую эпоху разрешались договором страхования. Совершенно естественно, что, пока не было этого последнего договора, предприниматель, задумывавший далекое и опасное морское торговое путешествие и не желавший нести на себе риск, за отсутствием института страхования особенно охотно прибегал к договору морского займа*(40). Но отсюда еще отнюдь не вытекает, что это был по самой своей природе договор страхования.

Так как здесь третье лицо принимало участие в образовании капитала предприятия и несло в известных пределах риск, связанный с ведением дела, позиция кредитора сближалась, несомненно, с позицией участника предприятия. Но следует ли поэтому признать кредитора предпринимателем, следовательно, товарищем главных участников? Источники не дают для этого никаких оснований. Правда, кредитор нес на себе известную часть риска, связанного с возможными неудачами торгового плавания. Несение риска влекло за собой повышенное вознаграждение в случае удачи, но и размеры повышенного вознаграждения не находились в прямой зависимости от действительных результатов путешествия. Кредитор должен был получить все обусловленные договором проценты, если судно благополучно доходило до порта назначения, хотя бы в результате путешествие принесло его организаторам одни только убытки. Точно также уплата процентов могла быть обусловлена и на тот случай, если судно с деньгами достигнет порта, в котором должна произойти закупка товаров, хотя бы засим наступили несчастья, закончившие путешествие полной неудачей*(41). Правда, наиболее вероятные случаи убытков падали и на кредитора, но это еще не равносильно участию в результатах предприятия наравне с его организаторами. Поэтому, совершенно естественно, что кредиторы не имели никаких оснований претендовать на участие в управлении предприятием. Та или другая постановка дела вообще была для них безразлична, они теряли лишь при наступлении известных событий, лежащих вне управления. Незачем было поэтому допускать их и к участию в управлении в какой бы то ни было форме.

Итак, участие в образовании капитала предприятия еще не обращает такого участника в предпринимателя. Даже известное участие в риске, связанном с предприятием, тоже не обращает кредитора в предпринимателя, само по себе не дает ему прав на управление таковым. Но, несомненно, тут есть моменты, сближающие кредитора с предпринимателем, так как часть функций последнего - риск, связанный с образованием капитала предприятия, затрагивает и кредитора. В этом обстоятельстве - ключ к объяснению на первый взгляд непонятного явления, что средневековая юриспруденция сближала морской заем с договором товарищества, т. е. позицию кредитора сближала с позицией предпринимателя*(42).