§ 9. Социальная дезорганизация (Э. Дюркгейм)

Эмиль Дюркгейм (1858—1917) один из основоположников французской социологической школы, профессор Сорбонны и основатель периодического научного издания "L'Annee sociologique", провел ряд серьезных исследований общественных процессов. Его научные труды отличались глубиной и оригинальностью. Особое значение он придавал строгости метода научного исследования и объективности выводов.

Дюркгейм был горячим приверженцем метода объективизма. Он считал, что социология должна игнорировать

всякие философские теории и не должна быть ни индивидуалистической, ни коммунистической, ни социалистической, т. к. все эти теории стремятся не выражать, а прямо преобразовывать факты.*

В то же время Дюркгейм не был классическим позитивистом: он не боялся не только конструировать теории, но и смело предлагал направления преобразования общества. Конечно, он не был марксистом, но некоторые его выводы (о противоречии между трудом и капиталом, о несправедливости общественного устройства в капиталистических государствах и в силу этого их постоянной подверженности кризисам и дезорганизации) были весьма радикальны. Преступность не была основным объектом исследований этого ученого, что, однако, не помешало ему вскрыть фундаментальные социологические закономерности развития криминального феномена. Французский профессор социологии, детально проанализировав анатомию общественного организма, выявил социальные факторы, которые могут как сдерживать, так и генерировать преступность.

Признавая несомненные заслуги А. Кетле в изучении социологических закономерностей преступности, пальму первенства в данной области Дюркгейм отдавал не ему:

"Если Кетле первый сделал попытку объяснить эту регулярность научным путем, то не он первый сделал это открытие. Настоящим основателем моральной статистики был пастор Сюсмилк", перу которого принадлежит изданная в 1742 г. трехтомная работа "Die Gottliche Ordnung in den Varanderungen des menschlichen Geschlechtes aus der Ge-burt, dem Tode und der Fortpflanzung desselben erwiesen".2

Первой фундаментальной монографией французского ученого была вышедшая в 1893 г. в Париже книга "О разделении общественного труда".3 Это одна из наиболее интересных работ Дюркгейма. В ней рассматривается много правовых и криминологических проблем. Автор предпринял попытку проанализировать механизмы нравственности: факторы, влияющие на содержание нравственных норм, их истоки и направление развития. При этом он в значительной мере отступает от классических постулатов позитивизма:

наблюдать факты, но не выводить из наблюдений правил для будущего. Дюркгейм называет такой подход предрассудком и своей задачей считает не только изучение дейст-

вительности, но и поиск путей изменения ее в полезном для общества направлении.' Дюркгейм выдвигает гипотезу о том, что в обществе бывает состояние морального здоровья, и он пытается найти способы, которые позволили бы привести к такому состоянию общественную систему.2

Следующей крупной работой Дюркгейма была книга •'Метод социологии", вышедшая в 1896 г.3 Эта книга смелостью и нестандартностью выводов произвела буквально скандал в научной среде — в ней Дюркгейм не просто заявил о том, что преступность это нормальное явление (как это делал за двадцать лет до него Ч. Ломброзо), но попытался доказать, что "преступник вовсе не антисоциальное существо, не особого рода паразит, не чуждое и неассимилирующееся тело в среде общества; это нормальный фактор социальной жизни. Преступление со своей стороны не должно рассматриваться как зло, для которого не может быть достаточно тесных границ; не только не нужно радоваться, когда ему удается спуститься ниже обыкновенного уровня, но можно быть уверенным, что этот кажущийся успех связан с каким-нибудь социальным расстройством".4 По отзывам современников, Тард был буквально шокирован такой "ересью", о чем он написал в "Этюдах по социальной психологии".5 Дюркгейм ответил ему, что надо принимать выводы науки, каковы бы ни были впечатления чувства.

Через два года в Париже вышла очередная оригинальная монография Дюркгейма, посвященная проблеме самоубийств.6 В этой книге весьма интересен проведенный автором анализ состояния дезорганизации общества, или аномии. Исследование данного социального феномена было одним из главных научных достижений великого ученого.

После "Самоубийства" в творческой жизни Дюркгейма наступила определенная пауза — период глубокого осмысления сущности изучаемых процессов, и лишь спустя пятнадцать лет он выпустил в свет свой последний труд, посвященный исследованию элементарных форм религиозной жизни.7

Обоснование преступности как нормы социальной жизни

По определению Дюркгейма, преступность есть "социальная безнравственность, которую общества карают посредством организованных наказаний".' Это явление он считал нормальным исходя из выработанного им принципа: "Социальный факт нормален для данного социального типа, рассматриваемого в определенном фазисе его развития, когда он имеет место в большинстве принадлежащих к этому виду обществ, взятых в соответствующем фазисе их эволюции".2

Применив это правило к исследованию преступности, он проводит интересный анализ. Первый аргумент сводится к следующему: "Преступление наблюдается не только в большинстве обществ того или иного вида, но во всех обществах всех типов. Нет такого общества, в котором не существовала бы преступность. Правда, она изменяет форму: действия, квалифицируемые как преступные, не всегда одни и те же, но всегда и везде существовали люди, которые поступали таким образом, что навлекли на себя уголовную репрессию. Если бы, по крайней мере с постепенным культурным ростом общества, пропорция преступности (то есть отношение между годичной цифрой преступлений и цифрой народонаселения) понижалась, то можно было бы думать, что, не переставая быть нормальным явлением, преступление все-таки стремится утратить этот характер. Но у нас нет никакого основания признать существование подобного регресса. Многие факты указывают, по-видимому, скорее на движение в противоположном направлении. С начала столетия статистика дает нам средство следить за ходом преступности; последняя повсюду увеличилась. Во Франции увеличение достигает почти 300%. Нет, следовательно, явления, представляющего более несомненные симптомы нормальности, потому что оно является тесно связанным с условиями коллективной жизни. Делать из преступления социальную болезнь, значило бы допускать, что болезнь не есть нечто случайное, а, наоборот, вытекает в некоторых случаях из основного устройства живого существа; это значило бы уничтожить всякое различие между физиологическим и патологическим".3 Автор сравнивает преступность с болью, которая неприятна и все же является функцией нормальной физиологии.

Во-вторых, по мнению ученого, "преступление нормально, так как без него общество было бы совершенно невозможно".' Причин этого Дюркгейм приводит несколько:

1) "для того, чтобы в данном обществе перестали совершаться действия, признаваемые преступными, нужно было бы, чтобы чувства, ими оскорбляемые, встречались во всех индивидуальных сознаниях без исключения и с той степенью силы, какая необходима для того, чтобы сдержать противоположные чувства. Предположим даже, это условие могло бы быть выполнено, но преступление все-таки не исчезнет, а лишь изменит свою форму, потому что та же самая причина, которая осушила бы источники преступности, немедленно открыла бы новые".2 Автор приводит в качестве примера сообщество святых. Преступление в собственном смысле слова здесь неизвестно, однако проступки, которые могут представляться незначительными обычному обывателю, вызовут здесь точно такой же скандал, какой обычные преступления вызывают в обычных условиях;3

2) ученый утверждает, что антикриминальные настроения не могут единодушно распространиться на все коллективные чувства без исключения: "такое абсолютное и универсальное однообразие совершенно невозможно, так как окружающая нас физическая среда, наследственные предрасположения, социальные влияния, от которых мы зависим, изменяются от одного индивида к другому, вносят разнообразие в нравственное сознание каждого. Невозможно, чтобы все походили друг на друга в такой степени, невозможно уже потому, что у каждого свой собственный организм, который занимает особое место в пространстве... Следовательно, так как не может быть общества, в котором индивиды не расходились бы более или менее с коллективным типом, то неизбежно некоторые из этих различий будут отмечены преступным характером";4

3) даже если обществу, обладающему значительной силой и властью, удастся сделать эти различия весьма слабыми, то оно будет так же более чутко, более требовательно и, реагируя на малейшие уклонения с энергией, проявляемой им при других условиях лишь против более значительных уклонений, оно припишет им ту же важность, т. е. отметит их как преступления;

4) сверхсильное подавление нравственных отклонений идет во вред обществу, поскольку препятствует эволюции в этой области. "Для того, чтобы эти эволюции были возможны, необходимо, чтобы коллективные чувства, лежащие в основе нравственности, не сопротивлялись изменениям, т. е. обладали бы умеренной энергией. Если бы они были слишком сильны, они не были бы пластичны... Чтобы могла проявиться оригинальность идеалиста, мечтающего опередить свой век, нужно, чтобы была возможна оригинальность преступника, стоящая ниже своего времени".'

Этот анализ Дюркгейм резюмирует следующим образом: "Мы приходим к выводу, по-видимому, парадоксальному. Не следует обманывать себя; поместить преступление в число явлений нормальной социологии, значит, не только признать его явлением, хотя и прискорбным, но неизбежным, вытекающим из непоправимой испорченности людей, но и утверждать при этом, что оно есть фактор общественного здоровья, составная часть всякого здорового общества".2 "Преступление, следовательно, необходимо, оно связано с основными условиями всякой социальной жизни и уже потому полезно, т. к. условия, в тесной связи с которыми оно находится, в свою очередь необходимы для нормальной эволюции этики и права".3

Основы концепции контроля преступности

При этом Дюркгейм идет на некоторый компромисс с устоявшимися социальными стереотипами восприятия преступности как феномена, с которым необходимо бороться:

"Конечно, может случиться, что преступность примет ненормальную форму; это имеет место, когда, например, она достигает чрезмерного роста. Действительно, не подлежит сомнению, что этот излишек носит патологический характер. Существование преступности нормально лишь тогда, когда она достигает, а не превосходит определенного для каждого социального типа уровня".4 (Данный уровень он предлагает определять на основе того же сформулированного им правила выявления нормы: если определенный коэффициент преступности имеет место в большинстве стран, значит, он нормальный.) Этот компромисс играл ключевую роль в научных построениях Дюркгейма. Он позволял ученому, выдвигая весьма оригинальные идеи о нормальности,

и даже полезности преступности, разрабатывать серьезную концепцию социальных мер воздействия на это явление.

Основой разработанной им системы воздействия на преступность были ненасильственные меры. И это не просто дань гуманизму. Такой подход коренится в глубоком проникновении в первоосновы механизма регулирования социальных процессов. Одна из главнейших идей Дюркгей-ма заключается в том, что воздействие на социальные явления, в том числе и криминогенные, должно основываться на глубоком анализе их сущности и соответствовать этой сущности. Воздействие должно быть органичным для явления, только в этом случае у общества есть шанс направить его развитие в социально полезное русло. "Человеческие институты не могут основываться на заблуждении или на лжи: в противном случае они не могли бы продолжать свое существование. Если бы они не базировались на природе вещей, они встретили бы в ней сопротивление, которое не смогли бы преодолеть".'

Дюркгейм убедительно доказал, что насилие — не единственный источник порядка. Он был убежден, что регламентация — не обязательно продукт принуждения.2 Рассматривая нравственность как функцию социальных условий, ученый считал, что для выяснения причин преступности необходимо исследовать не состояния отдельных людей, а условия, в которых находится "социальное тело в его целом". Причина этого заключается в том, что группа думает, чувствует, действует совсем иначе, чем это сделали бы ее члены, если бы они были разъединены. Если за отправную точку исследования взять отдельную личность, то будет велика вероятность неверных выводов. "Ритм коллективной жизни обнимает собой разнообразные ритмы всех элементарных жизней, которые дают ему начало".3 Французский ученый значительно углубил разработанные его предшественниками подходы к изучению общественного сознания: "Совокупность верований и чувств, общих в среднем членам одного и того же общества, образует определенную систему, имеющую свою собственную жизнь; ее можно назвать коллективным, или общим, сознанием. Без сомнения, оно не имеет субстратом единственного органа;

оно по определению рассеяно во всем обществе; но тем не

менее оно имеет специфические черты, делающие из него отдельную реальность".' Именно коллективное сознание в значительной мере предопределяет поступки и поведение человека. "Общество является не только тем объектом, на который с различной интенсивностью направляются чувства и деятельность индивидов; оно представляет также управляющую ими силу".2 Дюркгейм убедительно доказывает, что факты социальной жизни способны оказывать на индивида внешнее принуждение.3 Социальное воздействие иногда бывает настолько органично, что подчас сам индивид и не воспринимает его как принуждение, поскольку иного образа действий он не может и помыслить. Феномен "мягкого" (незаметного, но весьма упругого) социального принуждения является основой дюркгеймовской концепции воздействия на преступность.

Анализ механизмов реализации этой управляющей силы общества явился основным объектом научного исследования французского ученого.

Сущность концепции аномии

В период общественной стабильности (по терминологии автора "в нормальное время") существующий общественный порядок в большей мере основывается на:

— устоявшейся иерархии социальных ценностей, понятии о добре и зле, справедливости и несправедливости, о том, что можно делать и чего делать нельзя;

— оценке людьми существующего порядка в обществе как справедливого и вырабатываемом на этой базе общественном мнении;

— религиозных стереотипах сознания и поведения;

— семейных связях;

— социальных традициях и привычках, системе авторитетов.

Последним Дюркгейм придавал особое значение, считая, что авторитет коллектива в значительной мере зависит от авторитета традиций. Живым выражением традиций он считал стариков.4 Уважение к старикам — показатель уважения к традициям, а соответственно и индикатор прочности общественных устоев. Отсутствие такого уважения — признак аномии.

В период стабильности закон является для человека не в виде грубого давления материальной среды, а в образе высшего, и признаваемого им за высшее, коллективного сознания.' Все эти интегрирующие факторы формируют внутреннюю целостность общества, его единство, сглаживают противоречия между его членами. "В силу этого принципа общество представляет не простую сумму индивидов, но систему, образовавшуюся от ассоциации их и представляющую реальность в собственном смысле, наделенную особыми свойствами".2

Степень сплоченности общества определяется этими факторами, а уровень солидарности в свою очередь определяет характер многих социальных процессов, в том числе и преступности.

Дюркгейм выделяет два вида солидарности. Низший тип — механическая солидарность, высший — органическая. Первый основывается на подавлении человеческой природы, второй — на гармонии индивидуального и общественного сознания. Первый предполагает практическое устранение личности (человек сливается с обществом и теряет индивидуальность), второй возможен только, если всякий имеет собственную сферу действия, т. е. личность.

Именно в отсутствии солидарности (дезорганизации) Дюркгейм усматривает источник абсолютного большинства негативных общественных проявлений. В этой связи особое внимание он уделяет анализу социальной дезорганизации (или аномии) как фактору, генерирующему различные негативные социальные явления, в том числе и преступность. "В момент общественной дезорганизации, будет ли она происходить в силу болезненного кризиса или, наоборот, в период бескомпромиссных, но слишком внезапных социальных преобразований, — общество оказывается временно неспособным проявлять нужное воздействие на человека... Прежняя иерархия нарушена, а новая не может сразу установиться. Для того, чтобы люди и вещи заняли в общественном сознании подобающее им место, нужен большой промежуток времени. Пока социальные силы, предоставленные сами себе, не придут в состояние равновесия, относительная ценность их не поддается учету и, следовательно, на некоторое время всякая регламентация оказывается несостоятельной. Никто не знает точно, что возможно и что не возможно, что справедливо и что не справедливо; нель

зя указать границы между законными и чрезмерными требованиями и надеждами, а потому все считают себя вправе претендовать на все... Те принципы, на основании которых члены общества распределяются между различными функциями, оказываются поколебленными... Общественное мнение не в силах своим авторитетом сдержать индивидуальных аппетитов; эти последние не знают более такой границы, перед которой они вынуждены были бы остановиться...

Общее состояние дезорганизации, или аномии, усугубляется тем фактом, что страсти менее всего согласны подчиниться дисциплине именно в тот момент, когда это всего нужнее".'

Вот еще один из немаловажных штрихов аномии:

"Наши верования были нарушены; традиции потеряли свою власть; индивидуальное суждение эмансипировалось от коллектива".2

При этом, по мысли автора, кризис не является чем-то исключительным или чрезвычайным: "В промышленном мире кризис и состояние аномии суть явления не только постоянные, но, можно даже сказать, нормальные".3

Наряду с экономическими факторами аномии Дюркгейм выделяет и физиологические. Здесь он выступает вполне в русле ломброзианства, которое нередко подвергал критике: "В современных нациях существует все увеличивающаяся масса вырождающихся, этих вечных кандидатов на самоубийство или преступление, этих творцов беспорядка и дезорганизации".4

Дюркгейм разрабатывает общие направления выхода из кризисного состояния аномии: "Лекарство против зла состоит не в том, чтобы стараться воскресить, во что бы то ни стало, традиции и обычаи, которые, не отвечая более настоящим условиям социального положения, могли бы жить только искусственной и кажущейся жизнью. Что нужно — так это прекратить аномию, найти средство заставить гармонически сотрудничать органы, которые еще сталкиваются в несогласных движениях, ввести в их отношения более справедливости, все более и более ослабляя внешние неравенства, эти источники зла".5 При этом ученый выдвигает

весьма важный принцип постепенности, который отвергает возможность скоротечных перемен в развитии всех социальных процессов, в том числе и преступности, поскольку лежащая в их основе нравственность меняется медленно: "Наше тягостное положение не интеллектуального порядка, как, по-видимому, это иногда думают; оно зависит от более глубоких причин. Мы страдаем не потому, что не знаем более, на каком теоретическом понятии основывать применявшуюся нами до сих пор нравственность, но потому, что в некоторых своих чувствах эта нравственность безвозвратно потеряна и что та, которая нам нужна, еще на пути к образованию. Наше беспокойство происходит не оттого, что критика ученых разрушила традиционное разъяснение обязанностей, — и, следовательно, не какая-нибудь новая философская система сможет когда-нибудь рассеять его, — но оттого, что некоторые из этих обязанностей не основаны более на действительном положении вещей; из этого вытекает ослабление связи, которое прекращается только с установлением новой прочной дисциплины. Создать себе нравственность. Такое дело не может создаться экспромтом в тиши кабинета; оно должно появиться мало-помалу, самопроизвольно под давлением внутренних причин, делающих его необходимым. Рефлексия же может и должна послужить тому, чтобы наметить цель, которой нужно достигнуть".' Очень тесно связан с принципом постепенности феномен системности социальных процессов и мер их регулирования: "Нравственность для нас — система реализованных фактов, связанная со всей системой мира. А факт не изменяется по мановению, даже когда это желательно. Кроме того, так как он находится в солидарности с другими фактами, то он не может быть изменен без того, чтобы эти последние не были затронуты".2

Одной из главных причин преступности Дюркгейм считал патологию потребительства: "Безграничные желания ненасытны по своему существу, а ненасытность небезосновательно считается признаком болезненного состояния".3 Общество может и должно с помощью различных механизмов ограничить желания его членов. Если этого сделать не удается, обществу грозит хаос, дезорганизации. аномия. Дюркгейм отрицательно относился к утопическо;

идее всеобщего равенства. Все попытки его установления он относил к насильственно устанавливаемой механической солидарности — низшему уровню общественной организации (но даже и на этом уровне равенство не является полным).

Ученый пытался разработать концепцию справедливого неравенства, которое станет основой органической солидарности. Он достаточно объективно оценивал трудности создания такой общественной системы: "Мы слишком хорошо чувствуем, какое это трудное дело создавать общество, где всякий индивид будет занимать заслуживаемое им место и будет вознаграждаем по заслуге, где всякий, следовательно, самопроизвольно будет сотрудничать для блага всех и каждого".' Подобно Мору и Кампанелле Дюркгейм мечтал об осуществлении идеала человеческого братства, который принесет прогрессивное и справедливое разделение труда.2 "Наш идеал, — писал он, — ввести как можно более справедливости в наши общественные отношения, чтобы обеспечить свободное развитие всех социальных полезных сил".3 По мысли философа, все должно быть справедливо распределено и это распределение должно быть известно всем. Такое справедливое распределение исключит столкновения между группами и водворит общественную гармонию и социальный мир.4 Главным компонентом такой справедливости Дюркгейм видел равенство стартовых условий: когда все равны на старте, то результат зависит от индивидуальных способностей и усилий каждого. Создается гармония между способностями каждого индивида и его положением5 (здесь Дюркгейм почти вплотную приблизился к марксистскому принципу: "Каждый По способностям, каждому по труду"). Лишь при соблюдении этих условий неравенство не будет озлоблять людей и станет восприниматься как справедливое. И это представление о справедливости того уровня возможности удовлетворения потребностей, которого достиг человек, будет ограничивать его притязания и накинет узду на неограниченные по своей природе аппетиты потребительства. Дюркгейм мечтал об

обществе, "где всякий индивид будет занимать заслуживаемое им место и будет вознаграждаем по заслуге, где всякий, следовательно, самопроизвольно будет сотрудничать для блага всех и каждого".1 Особую роль он отводит профессиональным корпорациям, которые могут успешно выполнять функции охраны социальной гармонии, умере-ния страстей, улаживания классовых конфликтов и справедливого распределения.

Идеи наказания Э. Дюркгейма

Достаточно непросто Дюркгейм относился к карательным мерам. Анализ предлагаемых им мер воздействия на преступность показывает, что наиболее эффективным он считал организацию мягкого системного воздействия, достаточно продолжительного по времени. Ни в одной из своих работ он прямо не апеллирует к каре как панацее от социальной дисгармонии. Хотя из некоторых его положений логически вытекает необходимость принятия жестких мер в период аномии, когда социальные механизмы мягкого регулирования приходят в смятение. При этом он пытался создать собственную теорию наказания, которая была оригинальной по форме, но по существу была возвратом к бентамовскому пропорциональному отмериванию. Да и сам Дюркгейм, критикуя разработанную итальянскими учеными теорию социальной защиты, где наказание не всегда пропорционально преступлению, отмечал: "Нет общества, в котором не считалось бы за правило, что наказание должно быть пропорционально преступлению".2

Сделав "революционные" открытия о нормальности преступности, он пытался вывести из них новые подходы к наказанию: "В то же время теория наказания обновляется, или, скорее, должна обновиться. Действительно, если преступление есть болезнь, то наказание является лекарством и не может рассматриваться иначе; поэтому все вопросы, возбуждаемые им, сводятся к тому, чтобы узнать, чем оно должно быть для выполнения своей роли лекарства. Если же в преступлении нет ничего болезненного, то наказание не должно иметь целью исцелить от него и его истинная функция должна быть отыскиваема в другом месте."3 Эту истинную функцию наказания ученый видит в следующем:

"Оно играет полезную роль. Только роль эта не в том, в чем ее обычно видят. Она не служит — или служит второстепенным образом — для исправления виновного или для устрашения его возможных подражателей; с обеих этих точек зрения польза его по справедливости сомнительна и во всяком случае посредственна. Его истинная функция — сохранить в целостности общественную связь, удерживая всю ее жизненность в социальном сознании".1 Преступление отрицает общественные нормы, наносит ущерб социальной солидарности, и общество для восстановления этой солидарности прибегает к репрессии. В этой ситуации, по мысли философа, "единственное средство утвердить себя — это выразить единодушное отвращение, вызываемое преступлением, при помощи подлинного действия, которое может состоять только в страдании, причиняемом виновному. Таким образом, это страдание, будучи необходимым продуктом порождающих его причин, не есть бесцельная жестокость. Это знак, свидетельствующий, что коллективные чувства все еще коллективны, что единение умов в одной и той же вере все еще в целостности."2 "Главное назначение наказания — это действовать на честных людей; так как оно служит для залечения ран, нанесенных коллективным чувствам... Без сомнения, предупреждая в умах, уже потрясенных, дальнейшее ослабление коллективного духа, оно может помешать умножению преступлений".3

В то же время репрессии Дюркгейм относит к атрибутам общества, основанного на механической солидарности, полагая, что при достижении органической солидарности надобность в них отпадет и они будут заменены нерепрессивными реституциями.4

Социологические и криминологические идеи Дюркгейма и в настоящее время весьма популярны в мире, они оказывают значительное воздействие на криминологическую науку и практику. Его школа занимает ведущее место во французской социологии.

Концепция социальной дезорганизации легла в основу многих фундаментальных криминологических теорий XX в.