ПРАВИЛО 5. «УЧЕТ СПЕЦИАЛЬНЫХ УКАЗАНИЙ ЗАКОНА ОБ ОТНОШЕНИИ ЛИЦА К ЭЛЕМЕНТАМ СОСТАВА УМЫШЛЕННОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ»

Изложенные выше соображения относились к определению субъективной стороны в первую очередь в составах, в обрисовке которых в законе субъективная сторона никак не обозначена. Эта часть задачи, естественно, наиболее сложна. Однако и при анализе законодательных определений, в которых субъективная сторона тем или иным способом обрисована как умышленная (графы 3–6 схемы), мы должны в рамках того. что более общим образом было сказано выше, соблюдать определенные правила. Эти правила можно свести к общему положению о том, что при анализе любого законодательного определения преступления, в том числе умышленного, необходимо точно следовать указаниям закона о характере субъективного отношения лица к каждому из элементов состава. Рассмотрим подробно эту сторону дела.

' См. стр. 161, 162. 14*                             211

Если взять преступления, субъективная сторона которых обрисована в законе как умышленная путем указания на умышленность действия, то среди них можно заметить такие, которые законодатель «целиком» характеризует как умышленные. В числе этих составов могут быть структуры как типа (а-Ь), (а-Ь-з) или[(а'Ь)-(3)] так и типа (а-Ь-г) или [(а • Ь) • (/?)]. Среди первых можно назвать хулиганство – «умышленные действия, грубо нарушающие общественный порядок и выражающие явное неуважение к обществу», среди вторых–умышленное убийство.

В соответствии с соображениями, подробно развитыми выше, умышленность хулиганских действий означает, что субъект сознает их грубо нарушающий общественный порядок характер и то, что они выражают явное неуважение к обществу. Что касается убийства, то в этом случае умысел означает предвидение и желание или сознательное допущение смерти потерпевшего, предполагающее, естественно, создание опасности причиняющего смерть действия для жизни конкретного лица или конкретных лиц. Само собой разумеется, в отношении сопутствующих обстоятельств типа «5» или «5» в этих случаях 'необходимо и достаточно установить наличие сознания.

Наряду с этим среди деяний, охарактеризованных в законе в качестве умышленных, встречаются такие, в определениях которых умышленность отнесена лишь к части «общественно опасной ситуации». Здесь опять-таки мы находим структуры как типа (а • Ь • з), так и типа (а • Ь • г) или более сложные.

К типу (а- Ь- з) относится, например, оскорбление– умышленное унижение чести и достоинства личности, выраженное в неприличной форме. Очевидно, что в отношении унижения чести и достоинства здесь необходимо и достаточно установить на стороне виновного сознание: ведь именно эта часть ситуации охарактеризована в качестве умышленной в самом законе. Что касается неприличия формы, то «субъективный режим» этого обстоятельства–тот же самый, однако на этот раз потому, что указанное обстоятельство не относится к категории последствий и что независимо от этого, нет оснований для вменения его в неосторожность.

Таким образом, анализ показывает, что, 'несмотря на

структурные различия в определениях закона, оскорбление, как и хулиганство, оказывается целиком умышленным преступлением, при котором субъективное отношение ко всем элементам определяется и исчерпывается сознанием общественно опасного характера действия.

К типу (а-Ь -г} или к более сложным структурам, включающим в себя элемент «/"», относится в этой категории ряд составов. В их числе особый интерес для анализа представляют, пожалуй, составы умышленного и (для сравнения) неосторожного уничтожения или повреждения социалистического имущества.

Статья 98 У'К РСФСР в ч. 1 предусматривает ответственность за «умышленное уничтожение государственного или общественного имущества» и в ч. 2 усиливает ее для тех случаев, когда преступление совершено путем поджога или иным общеопасным способом, или повлекло человеческие жертвы, .или .причинило крупный ущерб или иные тяжкие последствия. Структуру этого преступления можно представить для первого случая как (а-Ь-г) и для остальных как [(а-Ь -г) • (З^З^)} или [(а •Ь-г) - (К^иК^Кз)]-

Статья 99 предусматривает ответственность за «неосторожное уничтожение или повреждение государственного или общественного имущества, повлекшее человеческие жертвы или иные тяжкие последствия». Как видно, структура этого состава несколько осложнена и не совсем обычна: (а •&•/-) • (пи/^).

Соотнеся эти структуры с указаниями закона о субъективном отношении лица к каждому из элементов указанных составов, получаем, что ст. 98 имеет в виду: в ч. 1–предвидение и желание или сознательное допущение уничтожения или повреждения имущества, предполагающее сознание опасности причиняющего этот результат действия; в ч. 2–то же самое плюс либо сознание общеопасного характера способа совершения преступления, либо предвидение возможности человеческих жертв или иных указанных в этой части статьи последствий, соединенное с легкомысленным расчетом на их предотвращение, или непредвидение такой возможности при наличии обязанности и возможности предвидеть эти последствия.

Напротив, ст. 99 имеет в виду предвидение возможности уничтожения или повреждения социалистического

213

имущества (что предполагает сознание опасности причиняющего действия), соединенное с легкомысленным расчетом на предотвращение этих последствий, или непредвидение такой возможности при наличии обязанности и возможности предвидеть указанный результат;

это соединяется: в первом случае–с предвидением возможности человеческих жертв или иных тяжких последствий, соединенным с легкомысленным расчетом на их предотвращение, или с непредвидением указанных последствий при наличии обязанности и возможности их предвидеть; во втором случае – с непредвидением только что указанных последствий при наличии обязанности и возможности их предвидеть.

Известную сложность .представляет анализ определений, в которых вывод об умышленном характере предусматриваемых ими преступлений приходится делать .не из прямого указания закона, а из смысла употребленных законодателем терминов. Не имея возможности сколько-нибудь подробно рассмотреть здесь значительное количество определений этой группы, мы ограничимся некоторыми общими соображениями и несколькими примерами.

Решающей основой для выводов о характере субъективной стороны преступлений этой группы имеет содержание терминов, использованных законодателем в определении. Какими бы приемами толкования и источниками (в числе которых не последнее место должны занимать толковые словари) мы ни пользовались, материал для «объективизации» и «социально-фактической дифференциации» состава и для «вышелушивания» из определения указаний законодателя о характере субъективного отношения лица к каждому из элементов состава мы должны извлекать в первую очередь из этих терминов: толкуя закон, мы должны исходить в .первую очередь из того, что сказано в самом законе; пытаясь установить, что хотел сказать законодатель, мы должны исходить в первую очередь из того, что он сказал. Любые другие источники могут иметь здесь не более как вспомогательное значение.

Если взять для примера структуру типа (а-Ь), то самовольная отлучка военнослужащего из части или с места службы обычно определяется в литературе как временное его отсутствие из указанных части или места

без разрешения начальника. При этом обычно подчеркивается, что виновный действует умышленно, «ибо,– как сказано в одном источнике,–...сознает, что он без разрешения... покидает территорию части или место службы...» и т. д.'.

Казалось бы, построение рассуждения должно было бы быть в этом случае обратным: виновный сознает и т. д. и, следовательно, действует умышленно. Таким образом, необходимо сначала доказать, что законодатель в определение самовольной отлучки вложил мысль, что при совершении этого преступления виновный сознает то-то и то-то. Между тем именно эта сторона остается в литературе без внимания.

Подходя к вопросу с этих позиций, следует с самого начала подчеркнуть, что «самовольный»–это, по смыслу этого слова, не только и не просто «совершаемый без разрешения». Если я совершаю некое действие, не зная, что я должен получить на него разрешение, я действую без разрешения, но не самовольно. Нельзя сказать: «Он действовал самовольно, не сознавая этого». Следовательно, самовольный поступок–это поступок, совершаемый без разрешения, при наличии у деятеля сознания, что разрешение на него следует иметь.

Кроме того, отлучка из части или с места службы в отличие от их оставления при дезертирстве предполагает временное отсутствие, причем в первую очередь в субъективном смысле отсутствия у субъекта цели вовсе уклониться от военвой службы. Человека, задержанного через час после того как он дезертировал из части, мы яе считаем виновным всего лишь в самовольной отлучке. Лицо, 'имеющее в виду вернуться в самовольно оставленную часть, не становится дезертиром потому лишь, что оно отсутствует из части сравнительно длительное время.

Таким образом, самовольная отлучка по самому смыслу этих слов и независимо от каких-либо иных или дальнейших соображений предполагает сознание виновным того, что он временно оставляет часть или место службы без разрешения начальника. Это и есть необходимая и достаточная субъективная сторона этого пре-

' «Научный комментарии к Уголовному кодексу РСФСР», Свердловск, 1964, стр. 462.

213

ступления, и требовать, сверх того, как это постоянно делается в литературе, установления желания лица поступить указанным образом – значит строить нежизненную, неприменимую к случаям такого рода и не основанную на законе конструкцию прямого умысла при совершении формального преступления.

В этом пункте нам представляется удобный случай лишний раз продемонстрировать важность сформулированного выше правила о необходимости при анализе законодательного определения преступления точно следовать указаниям закона о характере субъективного отношения лица к каждому из элементов состава.

Так как для отлучки военнослужащих вз части или с места службы необходимо разрешение, каждый военнослужащий сознает или должен сознавать это. Возможно ли уголовное .преследование военнослужащего, отлучившегося из части или с места службы с нарушением указанного порядка, но при отсутствии сознания того, что он допускает нарушение? Иными словами, возможна ли уголовно наказуемая неосторожная отлучка военнослужащего?

Ответ на этот вопрос зависит от того, как соответствующее преступление определено в законе. Если бы закон определял его как нарушение правил, установленных для отлучек военнослужащих из части или с места службы, уголовно наказуемая неосторожная отлучка военнослужащего была бы возможна. Однако, как было показано выше, указание в действующем законе на самовольность отлучки исключает такую возможность.

Возвращаясь к затронутому выше вопросу о' формах и содержании умысла при самовольной отлучке, следует заметить, что, конечно, деление умысла на прямой и косвенный неприменимо отнюдь не во всех случаях, когда в определении преступления упоминается о самовольности. Не во всех случаях этой группы исключается также и неосторожность. Решение вопроса зависит здесь от структуры общественной опасности в конкретном случае;

Так, самоуправство определяется в ст. 200 УК РСФСР как самовольное с нарушением установленного законом порядка осуществление своего действительного или предполагаемого права, причинившее существенный

вред гражданам либо государственным или общественным организациям. Указания на самовольность и нарушение установленного законом порядка в данном случае взаимозаменяемы, ввиду чего самовольность может быть раскрыта здесь как сознаваемое 'нарушение установленного законом порядка осуществления своего права. Что же касается последовавшего от этого вреда, то в соответствии с развитыми выше соображениями1 психическое отношение к нему может выражаться в любой форме умысла или неосторожности. Встречающиеся в литературе попытки ограничить ответственность зз самоуправство только случаями прямого умысла в отношении вреда2 не основаны на законе и по существу беспочвенны.

Решение вопроса о субъективной стороне преступлений, в определения которых включено указание на заведомость, отличается известными особенностями.

В литературе почти 'непререкаемым правилом стало, что если в законодательном определении упоминается о заведомости, причем хотя бы в отношении какого-либо одного элемента деяния, то либо этот признак в той или иной интерпретации распространяется на весь состав, либо преступление характеризуется как совершаемое «только с прямым умыслом». Вот типичный ход мысли з отношении 'состава оставления в о.пасно'сти (ч. 1. ст. 127 УК РСФСР: «Неоказание лицу, находящемуся в опасном для жизни состоянии, 'необходимой 'и явно не терпящей отлагательства помощи, если она заведомо могла быть оказана виновным без 'серьезной опасности для себя или других лиц...»). «Субъективная сторона данного преступления характеризуется заведомостью, т. е. виновный сознает: а) что потерпевший... оказался в опасном для жизни состоянии и ему явно необходимо оказать помощь; б) что он, виновный, мог оказать такую помощь без серьезной опасности для себя или других лиц. Что касается субъективного отношения к последствиям, то оно может выражаться во всех формах вины»3.

' См. стр. 189.

2 сУголовное право. Часть Особенная», М., 1966, стр. 439.

3 <Научный комментарий к Уголовному кодексу РСФСР», Свердловск, 1964, стр. 277.

217

Другой источник: «Субъект сознает, что потерпевший находится в опасном для жизни состоянии, и желает оставить его в таком состоянии»'.

О первом из этих двух соображений следует заметить, что заведомость и сознание–вещи разные как по закону (о сознании законодатель упоминает в общем определении умысла, о заведомости–в отдельных статьях Особенной части), так 'и по существу (сознание может выражаться не только в заведомости); что если в рассматриваемом случае законодатель упомянул о заведомости только в отношении возможности оказания помощи без серьезной опасности для кого-либо и не упомянул о ней в отношении других элементов состава, то этим он выразил желание поставить указанную возможность в особый «субъективный режим» – иной, чем режим других элементов; что, наконец, субъективное отношение к последствиям, 'не включенным законодателем в определение преступления, не имеет значения для квалификации и не может именоваться виной.

Исходя из ^правила о точном следовании указаниям закона о характере субъективного отношения лица к каждому из элементов состава, необходимо заметить, что если требование заведомости отнесено законодателем к какому-либо одному из элементов деяния, нет никаких оснований распространять это требование на все

другие элементы.

При оставлении 'в опасности требование заведомости ч. 1 ст. 127 УК РСФСР относит, как мы видели, к возможности оказания помощи, а ч. 2 той же статьи–к самому факту оставления без помощи. В первом случае за пределами заведомости законодатель оставил факт неоказания помощи, а также то обстоятельство, что потерпевший находится в опасном для жизни состоянии и что помощь необходима и явно 'не терпит отлагательства.

Во втором то же самое сделано в отношении' того,

что потерпевший находится в опасном для жизни состоянии, лишен возможности принять меры к самосохранению и др.

' «Советское уголовное право. Часть Особенная», М., 1965, стр. 185.

218

В соответствии с соображениями, развитыми выше, в отношении всех этих обстоятельств необходимо и достаточно установить наличие сознания, а в том случае, когда виновный был обязан иметь заботу о потерпевшем (ч. 2 ст. 127),–наличие обязанности и возможности сознавать обстоятельства этой группы'.

В связи с этим последним замечанием полезно коснуться составов, предусмотренных ст.ст. 128, 129 и 204 УК РСФСР. Все они предусматривают ответственность за различные формы неоказания помощи лицами, по разным юридическим основаниям обязанными ее оказывать. Во всех случаях этого рода субъективная сторона деяния (никак не обозначенная в указанных статьях) выражается поэтому как минимум в обязанности и возможности сознавать его социальные элементы, а если неоказание помощи больному без уважительных причин лицом, обязанным ее оказывать по закону или по специальному правилу, повлекло смерть больного или иные тяжкие для него последствия (ч. 2 ст. 128), то этот результат виновный может предвидеть и желать2 или сознательно допускать его, либо легкомысленно рассчитывать на его предотвращение, либо может не предвидеть его наступления, хотя должен и может это предвидеть.

Необходимость надлежащим образом учитывать как факт включения указания на заведомость в определение преступления, так и «местонахождение» такого указания в самом определении можно подтвердить на ряде примеров.

' См. стр. 195.

2 С этим обычно не согласна теория, оставляющая, впрочем, косвенный умысел в рамках ч. 2 ст. 128. Между тем, как уже указывалось (стр. 210), никакое субъективное отношение само по себе не может превратить деяние с данной конфигурацией элементов в деяние с другой конфигурацией («оставление в опасности»– в убийство; в частности, желание смерти потерпевшего в рассматриваемой ситуации и при некормлении матерью ребенка не аннулирует существующего конфигурационного различия между этими двумя случаями: в первом – поведение виновного не является, а во втором – является «источником» причинения вреда потерпевшему). Если бы дело обстояло иначе, из ч. 2 ст. 128 следовало бы исключить также косвенный умысел (отнеся соответствующие случаи к категории умышленного убийства), а может быть даже я неосторожность (отнеся соответствующие случаи к категории неосторожного убийства), иными словами – упразднить саму эту норму.

219

В определении клеветы заведомость распространена на ложность, но не на позорящий характер измышлений. В определении оскорбления указание на заведомость вообще отсутствует. Имеют ли эти нюансы какое-либо значение? Несомненно, имеют, и оно может выражаться лишь в том, что при клевете виновный знает, что сведения ложны, и сознает, т. е. считает несомненным, вероятным, возможным или неисключенным, что они имеют позорящий другое лицо характер, тогда как при оскорблении он сознает, что унижает честь и достоинство другого лица и что он делает это в неприличной форме.

Еще более показательно сопоставление п. «ж» ст. 102 УК РСФСР (умышленное убийство женщины, заведомо для виновного находившейся в состоянии беременности) с пп. «г» и «д» той же статьи (умышленное убийство, совершенное с особой жестокостью или же способом, опасным для жизни многих людей). В первом случае виновный знает, что потерпевшая беременна, во втором – он сознает характер примененного им способа.

Что до второго соображения (заведомость предполагает прямой умысел и, следовательно, при оставлении в опасности–желание оставить потерпевшего в опасном для жизни состоянии), то оно, по существу, произвольно и является данью традиционному делению умысла на виды применительно к формальным преступлениям и традиционной трактовке в качестве «прямоумышленных», любых преступлений, в определении которых упоминается о заведомости.

Между тем, сколь ни связаны интеллектуальные элементы человеческой деятельности с волевыми, связь между ними подвижна, и убийство заведомо беременной женщины предполагает «всего лишь» знание виновным того, что потерпевшая беременна, и может быть совершено при наличии как прямого, так и косвенного умысла в отношении смерти.

Преступления, в определения которых законодатель включил указание на цель действия, легко и естественно делятся на две группы.

К одной из них относятся те преступления, в определениях которых причиняемый действием результат является средством достижения указанной в определении цели. К числу таких целенаправленных материальных преступлений относятся террористический акт – убий

ство государственного или общественного деятеля или представителя власти с целью подрыва или ослабления Советской власти или представителя иностранного государства с целью провокации войны или международных осложнений; диверсия – разрушение или повреждение государственного или общественного имущества с целью ослабления Советского государства; бандитизм – организация вооруженных банд с целью нападения на учреждения и отдельных лиц; изготовление поддельных денег с целью сбыта, а также некоторые общеуголовные преступления – такие, как похищение или подмен ребенка с корыстной целью.

В этих случаях указание на цель означает требование прямого умысла в отношении результата действия: тот, кто желает достигнуть данную цель данными средствами, «желает» эти средства так же, как он «желает» саму эту цель; по сути дела, он относится к этим средствам как к промежуточной цели: предвидит и желает их.

Ко второй группе следует отнести преступления, в определениях которых цель указана законодателем в рамках формального состава. В этих случаях средством достижения цели является само совершаемое виновным действие. К этой группе относятся антисоветская агитация и пропаганда, в частности распространение в целях подрыва или ослабления Советской власти клеветнических измышлений, порочащих советский строй, пропаганда или агитация с целью возбуждения расовой или национальной вражды или розни, скупка и перепродажа товаров с целью наживы, подкуп свидетеля или потерпевшего с целью дачи ими ложных показаний, угроза в отношении должностного лица или общественного работника, примененная в целях прекращения или изменения характера деятельности потерпевшего, сводничество с корыстной целью и ряд других. В этих случаях, бесспорно, указание на цель действия предполагает наличие умысла в отношении самого действия: стремиться достичь данную цель с помощью данного действия можно лишь в случае, когда сознается характер действия – его пригодность для достижения цели. Так, стремясь направить в своих интересах деятельность должностного лица, субъект сознает, что он может добиться этой цели с помощью либо дачи взятки, либо серьезной и реальной угрозы.

221

Однако в соответствии с развитыми выше соображениями умысел в случаях этой группы–это сознание общественно опасного характера действия; деление умысла на прямой и косвенный здесь неприменимо. Иными словами, если лицо сознает, что клеветнические измышления, которые оно распространяет, порочат советский государственный и общественный строй, и распространяет их в целях подрыва или ослабления Советской власти, оно совершает антисоветскую агитацию или пропаганду. Если же оно при тех же условиях распространяет такие измышления без указанных целей, оно виновно в преступлении, предусмотренном ст. 190' У1< РСФСР.

Субъект, сознающий, что он путем использования учреждения совершает действие, направленное к подрыву деятельности государственной организации, и делающий это с целью ослабления Советского государства, виновен во вредительстве. Если лицо сознает, что угрожает должностному лицу убийством, и действует таким образом в целях прекращения или изменения служебной деятельности потерпевшего в интересах угрожающего, оно совершает деяние, предусмотренное ст. 193 У К РСФСР. В сводничестве виновен тот, кто сознает, что оказывает содействие установлению контакта между лицами различного пола для полового сношения, и делает это с корыстной целью. Если он к тому же сознает, что хотя бы одно из этих лиц является несовершеннолетним, он виновен также в пособничестве половому сношению с лицом, не достигшим половой зрелости. При отсутствии в последнем случае корыстной цели субъект виновен только в таком пособничестве. Если же сводничество учиняется без корыстной цели, оно не образует составч преступления.

Все эти примеры говорят об одном и том же. В составах, где указание на цель действия включено в определение формального преступления, где, иными словами, средством достижения цели является само образующее состав действие, необходимо и достаточно установить, что субъект, совершая это действие, сознавал его общественно опасный характер и преследовал указанную в определении цель. Если это установлено, в действиях лица имеется умысел, который, как было показано выше, делению на прямой и косвенный не подлежит хотя бы потому, что он такому делению не поддается.

222

В случаях этого рода желание относится к резулыа-ту, составляющему цель действия, т. е. находящемуся за пределами состава формального преступления. Здесь желание есть «желание цели», достижение или недостижение которой не имеет значения для квалификации содеянного. Это хорошо видно на примере спекуляции, где ответственность наступает и в том случае, когда субъект, осуществив скупку товара с целью наживы при его перепродаже, затем в силу сложившихся обстоятельств перепродает скупленное в убыток себе. Между тем прямой умысел в смысле уголовного права – это желание не любого результата опасного действия или бездействия, а лишь такого, который содержится в законодательном определении преступления.