И. А. Шумпетер. История экономического анализа > Глава 2. Интерлюдия I. (Техника экономического анализа)
Последний параграф предшествующей главы посвящен важным проблемам, которых мы коснемся в главе 4 («Социология экономической науки»). Теперь прервем наши рассуждения, чтобы погнаться за двумя зайцами, чьи следы иногда расходятся самым обескураживающим образом: с одной стороны, необходимо определить соотношение экономической науки с некоторыми областями, оснащенными специальными методами знаний, которые оказывают или оказали на нее влияние или имеют с ней общие пограничные зоны1-1 (см. главу 3); с другой стороны, стоит воспользоваться этой возможностью, чтобы объяснить некоторые понятия и принципы, которыми мы будем руководствоваться при изложении истории экономического анализа. Мы сделаем это в данной главе.
Начнем с элементарного вопроса: что отличает ученого-экономиста от всех других людей, думающих, говорящих и пишущих на экономические темы? Прежде всего — владение техникой анализа1-2 в трех областях: истории, статистики и «теории». Вся эта техника вместе взятая как раз и составляет то, что мы называем экономическим анализом.
[Позднее И. А. Шумпетер в данной главе добавил к этим трем областям четвертую — экономическую социологию.]
в начало
[1. Экономическая история]
Из указанных фундаментальных областей анализа экономическая история, подводящая нас к сегодняшним фактам и включающая их, бесспорно является самой важной. Могу сказать, что, если бы мне пришлось начать заниматься экономической наукой заново и я мог бы выбирать только одну из трех областей анализа, я выбрал бы изучение экономической истории. Я сделал бы это в силу трех причин.
Во-первых, сам предмет экономической науки представляет собой уникальный исторический процесс. Никто не сможет понять экономические явления любой эпохи, включая современную, без должного владения историческими фактами, надлежащего исторического чутья и того, что может быть названо историческим опытом. 1-3
Во-вторых, исторический анализ неизбежно отражает и «институциональные» факты, не являющиеся чисто экономическими. Поэтому он позволяет лучше всего понять взаимоотношения экономических и неэкономических фактов и правильное соотношение различных общественных наук. 1-4
В-третьих, я полагаю, что большинство серьезных ошибок в экономическом анализе вызваны скорее недостатком исторического опыта, чем дефектом какого-либо другого инструмента из арсенала экономиста. Конечно, история в нашем понимании включает и те науки, которые в дальнейшем обособились в результате специализации, такие как этнология (антропология). 1-5
Важная роль истории в экономическом анализе имеет и два отрицательных последствия. Во-первых, поскольку история — важнейший (хотя и не единственный) источник фактов для экономиста и поскольку, что еще важнее, экономист сам — продукт своего и всего предшествующего времени, экономический анализ и его результаты безусловно исторически ограниченны, относительны1-6 — единственный вопрос в том, насколько. Эту проблему нельзя решить простым философствованием, и в нашей книге мы постараемся подвергнуть ее детальному рассмотрению. Именно поэтому в последующих главах мы предпошлем изложению экономического анализа очерк «духа времени», и в особенности политики данной эпохи.Во-вторых, мы должны отдавать себе отчет в том, что, коль скоро экономическая история является частью экономической науки, техника исторического исследования входит в инструментарий экономического анализа. Знание, полученное из чужих рук, всегда ненадежно, и поэтому экономист, даже если он не является специалистом по экономической истории, а лишь знаком с работами историков, должен представлять себе процесс их создания, чтобы правильно их интерпретировать. Это, конечно, утопическое требование, однако отметим, что латинская палеография, к примеру, также может входить в технику экономического анализа.
в начало
[2. Статистика]
В принципе очевидно, что статистика в виде отдельных показателей или статистических рядов должна быть жизненно важной областью экономического анализа. В действительности этот факт получил признание лишь в XVI-XVII вв., когда большая часть обязанностей испанских politicos, к примеру, состояла в сборе и интерпретации статистических данных, не говоря уже о представителях школы «политической арифметики» в Англии и их коллегах во Франции, Германии и Италии2-1. Статистика нужна не только для объяснения фактов, но и для того, чтобы точно установить, что же подлежит объяснению. Однако и здесь необходимо сделать такую же оговорку, как и в параграфе, посвященном истории. Невозможно понять смысл статистических показателей, не зная принципов их построения. Нельзя извлечь из статистики информацию, равно как и разобраться в информации, предоставленной специалистами, если не знать методов статистического анализа и их эпистемологической основы.
Таким образом, овладение современными методами статистического анализа — необходимое, хотя и недостаточное условие корректного экономического исследования. К одним областям это применимо больше, чем к другим. В нашем случае ставки слишком велики, чтобы доверять суждение о достоинствах или недостатках различных методов анализа случайных величин специалистам, даже если допустить, что они единодушны во мнениях. Конечно, едва ли нам удастся осуществить программу-максимум по овладению статистическими методами. Однако мы получим возможность удостовериться в том, что они — часть инструментария экономического анализа, даже если не предназначены специально для решения экономических проблем. Ars conjectandi Якоба Бернулли и Theorie analytique («Аналитическая теория») Лапласа имеют право на место в истории многих наук, в том числе и нашей2-2.
в начало
[3. «Теория»]
Третьей фундаментальной областью является «теория». У этого термина множество значений, но для нас сейчас интерес представляют лишь два из них. Первое, менее важное, отождествляет теорию с объясняющей гипотезой. Такие гипотезы, безусловно, неизбежны как в исторической науке, так и в статистике. К примеру, даже самый неистовый сторонник «голых фактов» в экономической или общей истории едва ли не поддастся соблазну построить одну или несколько гипотез (теорий), объясняющих, например, происхождение городов. Статистик, возможно, построит гипотезу или теорию, скажем, о совместном распределении используемых им случайных величин. Все, что можно добавить по этому поводу, — это указать на ошибочность широко распространенной точки зрения, согласно которой единственной или главной заботой экономиста-теоретика является формулирование таких гипотез (некоторые уточнили бы: высосанных из пальца).
Задача экономической теории совершенно иная. Конечно, как и теоретическая физика, она не может обойтись без упрощающих моделей и схем, отражающих некоторые аспекты действительности. Она должна принимать некоторые положения на веру, чтобы иметь возможность применить к другим фактам известные способы анализа. В нашем случае принимаемые на веру положения мы можем назвать гипотезами, аксиомами, постулатами, предпосылками и даже принципами, 3-1 а тезисы, к которым мы приходим в результате исследования, применив корректную аналитическую процедуру, — теоремами.
Разумеется, в одном случае некоторый тезис может быть постулатом, а в другом — теоремой. На самом деле гипотезы такого рода тоже подсказываются фактами; формулируя их, теоретик переосмысливает сделанные ранее наблюдения, но, строго говоря, они порождаются произволом аналитиков. 3-2 Они отличаются от объясняющих гипотез, упомянутых ранее, тем, что не содержат конечных результатов исследования (которые интересны сами по себе), а представляют собой лишь инструменты, предназначенные для выведения интересных результатов. Работа экономиста-теоретика не может быть сведена к построению таких гипотез, равно как к построению статистических гипотез — работа статистика. Не менее важны другие инструменты анализа, с помощью которых результаты могут быть получены на основе гипотез: все категории (вроде «предельной нормы замещения», «предельной производительности», «мультипликатора», «акселератора»), связи между категориями и методы исследования этих связей. Во всех этих инструментах нет ничего гипотетического. 3-3 Совокупность всех инструментов анализа, включая и стратегически полезные предпосылки, составляет экономическую теорию. По непревзойденному определению Джоан Робинсон, экономическая теория — это ящик с инструментами.
Эту концепцию экономической теории обосновать не сложнее, чем для других наук. Опыт учит нас, что явления определенного класса: экономические, биологические, механические, электрические и т. д. — представляют собой индивидуальные события, каждое из которых имеет свои особенности. Но опыт учит нас и тому, что эти индивидуальные события имеют некоторые общие свойства или аспекты, и, если мы будем рассматривать только их и связанные с ними проблемы, это даст нам огромную экономию мыслительной энергии.
Для некоторых целей действительно может возникнуть необходимость анализа каждого индивидуального случая ценообразования на конкретном рынке, каждого случая получения дохода, каждого конкретного экономического цикла, каждой международной сделки и т. д. Но при этом мы обнаружим, что для каждого случая используем категории, применимые ко всем случаям. Далее мы увидим, что во всех или во многих случаях проявляются сходные свойства, к которым можно применить общие схемы ценообразования, получения доходов, экономического цикла, международной сделки и т. д. И наконец, мы заметим, что эти схемы взаимосвязаны, а следовательно, имеет смысл подняться на еще более высокий уровень «обобщающей абстракции». На этом уровне мы и создаем инструмент, механизм или орган экономического анализа, который формально работает всегда одинаково, к какой бы экономической проблеме мы его ни применили. 3-4 Уверенность в том, что существует такая истина в последней инстанции, впервые высказал Р. Кантильон, 3-5 хотя лишь через столетие экономисты осознали вытекающие отсюда возможности (первым к такому выводу пришел Л. Вальрас — см. часть IV, глава 6, § 5b).
Хотя мы не имеем ни желания, ни возможности останавливаться здесь на эпистемологии экономической науки и хотя некоторые из относящихся к этой области проблем подвергнутся обсуждению в последующих главах, тем не менее будет полезным добавить еще несколько замечаний, чтобы избежать возможного непонимания между мной и моими читателями.
Во-первых, требуется сделать оговорку, относящуюся к нашим предшествующим рассуждениям о природе и функции экономической теории. В этих рассуждениях использовались термины, применимые в принципе не только к экономической теории, но и ко всем наукам, имеющим универсальный аналитический аппарат. Однако такой параллелизм имеет пределы, наиболее важный из которых состоит в следующих двух обстоятельствах. Экономическая теория в отличие от физики лишена возможности провести лабораторный эксперимент — говоря об экспериментах, экономисты имеют в виду нечто совершенно иное. Зато экономическая наука располагает источником информации, не существующим в физике: знаниями людей о смысле их экономических действий. Этот источник информации является одновременно предметом теоретических споров, которые то и дело будут отвлекать наше внимание от истории экономического анализа. Но его существование нельзя отрицать. Если мы говорим о мотивах, движущих поведением индивидов или групп, нашим источником информации могут быть прежде всего знания о психических процессах, сознательных или подсознательных, не использовать которые было бы абсурдно. Как я неустанно подчеркиваю, это вовсе не означает, что мы вступаем на территорию профессиональной психологии (так же, как постулирование «закона» убывающего плодородия не является вторжением в область естественных наук).Однако есть еще один, более логичный способ использования нашего знания о смысле экономических действий. Если я, к примеру, заявляю, что при определенных условиях текущие доходы фирмы будут максимальными при такой величине выпуска, при которой предельные издержки равняются предельной выручке (последняя в случае чистой конкуренции совпадает с ценой), я формулирую логику ситуации и результата, который, как каждый закон логики, является правильным независимо от того, следует ли ему кто-либо в действительности. Это означает, что существует класс экономических теорем, являющихся, по сути дела, логическими (разумеется, не этическими и не политическими) идеалами или нормами.
Очевидно, что они отличаются от теорем другого рода, непосредственно основанных на наблюдениях, например над тем, как ожидаемая возможность найти работу влияет на потребительские расходы рабочих или как различия в заработной плате влияют на демографический показатель брачности. Несомненно, можно попытаться объединить оба типа теоретических положений, представив логические нормы как обобщение «очищенных» данных наблюдений, в крайнем случае таких наблюдений, которые подсознательно накапливаются в житейском опыте. Однако я считаю, что в большинстве случаев лучше честно признать, что можно понимать смысл действий и моделировать их последствия с помощью соответствующих логических схем.
Во-вторых, я надеюсь, что предшествующие объяснения в какой-то мере защитят меня от обвинения в «сциентизме». Этим термином профессор Хайек3-6 обозначил некритичное подражание методам естественных наук, основанное на столь же некритичной вере в их несравненные достоинства и универсальную пригодность в любой научной деятельности. История, которую я пишу, ответит на вопрос, действительно ли экономисты так некритически заимствовали методы, применимые лишь в рамках других отраслей науки. Разумеется, нельзя принимать всерьез программные заявления, в которых не было недостатка с XVII в., когда естественные науки достигли впечатляющих успехов. Эти декларации практически всегда оставались голословными. В принципе Хайек, как и его предшественники в XIX в., совершенно прав: заимствование экономистами любых методов только на том основании, что они имели успех в других науках, неприемлемо. В тех редких и малозначительных случаях, когда подобное действительно происходило, его критика справедлива. Но, к сожалению, настоящая проблема лежит в другой плоскости. Прежде чем установить, что есть незаконное заимствование, необходимо определить, что такое «заимствование» вообще. Понятия и методы высшей математики действительно возникли в применении к физическим проблемам, но это не означает, что в самом языке высшей математики есть нечто сугубо «физическое». 3-7 Это же относится и к некоторым общим понятиям физики, таким как «равновесие», «источник колебаний», «статика», «динамика», которые употребляются и в экономическом анализе так же, как например системы уравнений. Используя в экономической теории, скажем, понятие «источник колебаний», мы заимствуем у физики только термин, не больше. Иллюзия «заимствования» подкрепляется следующими двумя обстоятельствами. С одной стороны, физики и математики не только вводят свои общие понятия, которые доходят до нас впоследствии, но и разрабатывают их логику. Поскольку эта логика не содержит ничего «физического», нежелание пользоваться ею из принципа означало бы лишнюю трату сил. В то же время студентам аналогия из области физики часто бывает понятнее, чем экономическое содержание проблемы. Поэтому такие аналогии нередко используются в преподавании.
В результате создается впечатление, что «заимствования», в которых нас обвиняют, отражают лишь тот факт, что как у физиков, так и у экономистов мозг устроен и работает до некоторой степени одинаково, какую бы задачу он ни решал. Здесь нет связи с ошибками механицизма, детерминизма и других «измов», равно как и забвения той истины, что в общественных науках «объяснить» значит совсем не то, что в естественных. Нет здесь и игнорирования исторического характера предмета нашей науки.
В-третьих, если экономическая теория действительно так проста и безвредна, как я ее здесь описал, откуда берется враждебность, преследующая ее с момента, когда она впервые привлекла к себе внимание (приблизительно со времен физиократов) и до наших дней? Я перечислю основные пункты ответа на этот вопрос, которые будут в полной мере раскрыты в ходе последующего изложения.
1. Во все времена, включая и наше, состояние экономической теории, по мнению современников, не оправдывало обоснованных ожиданий и заслуживало справедливой критики.
2. Неудовлетворение состоянием теории порождалось необоснованными претензиями и в особенности безответственными попытками применить существующий аналитический аппарат к решению практических проблем, ему недоступных.
3. Экономическая теория всегда была выше понимания большинства заинтересованных лиц, которые, не осознавая этого, протестовали против всех попыток усовершенствовать технику анализа. Этот протест можно разделить на две составляющие. С одной стороны, всегда находились экономисты, отрицательно относившиеся к тому, что в процессе абстракции неизбежно теряется масса фактов. Если речь идет о практических приложениях теории, то такого рода протест очень часто оправдан. С другой стороны, есть люди, не склонные к теории и не видящие никакой пользы во всем, что непосредственно не касается практических проблем. Если можно так выразиться, у этих людей не хватает научной культуры, чтобы оценить новшество в анализе. Хотелось бы особо подчеркнуть это любопытное сочетание обоснованной и необоснованной критики экономической теории, которое мы будем отмечать на протяжении всей книги. Именно им объясняется тот факт, что экономическая теория всегда подвергалась критике со стороны людей, стоящих как выше, так и ниже ее уровня.
4. Враждебность к экономической теории, проистекающая из названных источников, часто дополнялась враждебностью к политическим течениям, к которым так или иначе примыкало большинство теоретиков. Классическим примером является здесь союз экономической теории с политическим либерализмом в XIX в. Как мы увидим, из-за этого союза поражение либерализма в политике некоторое время воспринималось как банкротство экономической теории. В этот период многие люди буквально ненавидели экономическую теорию, ибо считали ее средством навязывания им нежелательной политической программы. Более того, эту ошибочную точку зрения разделяли и сами экономисты, прилагавшие все усилия, чтобы подчинить свой аналитический аппарат либеральному политическому кредо. В этом и многих других случаях, включая, увы, и положение в современной экономической науке, экономисты следовали своей неизменной склонности вмешиваться в политику, давать политические рекомендации, выступать с философией экономической жизни, пренебрегая при этом своим долгом — открыто изложить ценностные суждения, лежащие в основе их аргументации.
5. Хотя речь об этом уже шла выше, хотелось бы отдельно выделить точку зрения, согласно которой экономическая теория состоит в формулировании произвольных, спекулятивных гипотез. В этом состоит причина часто наблюдаемого как среди экономистов, так и в других общественных науках стремления исключить экономическую теорию из области серьезной науки. Интересно, что такого рода стремления проявлялись не только в отношении нашей науки. 3-8 Исаак Ньютон был поистине теоретиком из теоретиков, однако он испытывал явную враждебность к «теории», и в особенности к гипотезам о причинно-следственной связи. Безусловно, он имел в виду недостаточно обоснованные спекулятивные рассуждения. Может быть, здесь проявлялось и недоверие истинного ученого к понятию «причина», имеющему метафизический привкус. Приведенный пример подтверждает ту истину, что отрицательное отношение к использованию метафизических понятий в эмпирическом исследовании не означает отказа от метафизики вообще.
[И. А. Шумпетер сознательно выделил изложенный выше материал, чтобы дать возможность рядовому читателю пропустить его.]
в начало
[4. Экономическая социология]
Читатель, наверно, заметил, что наши три фундаментальные области исследования (экономическая история, статистика и статистический метод, экономическая теория) отчасти дополняют друг друга, хотя и далеко не совершенным образом. Действительно, работая над экономической историей, мы вполне могли бы обойтись без некоторых выводов, но их включения требует от нас экономическая теория. Такова, к примеру, связь между бурным развитием английской экономики с 1840-х гг. до конца XIX в. и отменой хлебных законов и всех других протекционистских мер. С другой стороны, схематические построения экономической теории должны вписаться в институциональный контекст, который дает нам экономическая история; только она может дать нам представление о том обществе, к которому мы хотим применить теоретические схемы. Хотя, пожалуй, здесь нужны уточнения. Легко заметить, что, когда мы вводим в анализ институт частной собственности или свободной контрактации или ту или иную степень государственного регулирования, мы имеем дело с общественными явлениями, принадлежащими не просто экономической истории, а обобщенной, типизированной экономической истории. В еще большей степени это относится к общим формам человеческого поведения, которые мы принимаем или абсолютно, или применительно лишь к некоторым общественным институтам. Каждый учебник экономической науки, не ограничивающийся изложением техники анализа в самом узком значении этого термина, имеет вводную институциональную главу, относящуюся скорее к социологии, чем к экономической истории как таковой.
Следуя практике немецких экономистов, мы считаем полезным выделить четвертую фундаментальную область исследования — экономическую социологию, хотя позитивная разработка содержащихся в ней проблем увлечет нас за пределы чисто экономического анализа. Приведу здесь определение, которое мне кажется весьма удачным: экономический анализ исследует устойчивое поведение людей и его экономические последствия; экономическая социология изучает вопрос, как они пришли именно к такому способу поведения. 4-1 Если человеческое поведение понимать достаточно широко, включив туда не только поступки, мотивы и склонности, но и общественные институты, влияющие на экономическое поведение, например государство, право наследования, контракт и т. д., то данное определение можно считать исчерпывающим. Разумеется, следует оговориться, что такое разделение на экономический анализ и экономическую социологию мы принимаем для своего удобства. Это не означает, что из него исходили те авторы, которых мы будем исследовать. Вкус пудинга можно оценить, только съев его, поэтому сейчас я воздержусь от обоснования своей точки зрения.
в начало
[5. Политическая экономия]
Охарактеризованная выше техника исторического, статистического и теоретического исследования и добываемые с ее помощью результаты в сумме составляют то, что мы называем экономической наукой (economics). Этот термин возник сравнительно недавно. Впервые его ввел в оборот в 1890 г. в своем главном труде А. Маршалл (по крайней мере, в Англии и США). 5-1 В XIX в. общеупотребительным названием была «политическая экономия», хотя поначалу в некоторых странах существовали и другие термины. Этот не представляющий большой важности вопрос будет рассмотрен в следующих частях, однако два обстоятельства хотелось бы отметить здесь.
Во-первых, термин «политическая экономия» разные авторы трактуют по-разному (в некоторых случаях подразумевая под ним то, что сейчас называется «чистой» экономической теорией). Поэтому необходимо сразу же предупредить, что, прежде чем исследовать понимание тем или иным автором предмета и метода политической экономии, следует выяснить, какой именно смысл вкладывал он в этот термин. Тогда некоторые высказывания, приводившие критиков в ярость, покажутся вполне безобидными.
Во-вторых, с тех самых пор, как один малозначительный автор XVII в. {А. Монкретьен} назвал нашу науку или совокупность наук политической экономией и удостоился за это незаслуженного бессмертия, открыто или завуалированно высказывалось мнение, что объектом изучения нашей науки является исключительно экономика государства, или, что почти то же самое, экономическая политика. Это мнение, закрепленное в немецком термине Staatswissenschaft (наука о государстве), чаcто употреблявшемся как синоним политической экономии, разумеется, слишком узко трактовало предмет экономической науки.
На основе этого происходит и довольно-таки бессмысленное разделение между экономической наукой (economics) и тем, что сейчас называется «экономической теорией фирмы» (business economics). Мы не разделяем эти две дисциплины и считаем, что в предмет экономической науки, как мы ее понимаем, входят все факты и инструменты анализа, относящиеся как к поведению правительства, так и к поведению отдельных фирм.
Кроме того, мы должны отметить новое значение термина «политическая экономия» у некоторых современных авторов. Они считают, что современная экономическая наука (в нашем смысле) слишком оторвана от реальности и игнорирует невозможность приложения ее результатов к решению практических проблем и анализу конкретной экономической ситуации за пределами определенной историке-политической структуры. Иногда такая точка зрения приводит к критике любых усилий по совершенствованию теоретических и статистических средств анализа. Подобная критика совершенно бессмысленна и означает лишь непонимание важности и необходимости научной специализации. Однако бесспорно, что экономическая наука, включающая адекватный анализ деятельности государства, а также механизмов и ведущих течений политической жизни, гораздо больше импонирует новичку, чем набор разнородных наук, объединить которые он не в силах. К его удовольствию, все, что он ищет, содержится в готовом виде у Карла Маркса.
Экономическая теория такого типа также часто называется политической экономией. Частично признавая правомерность такой программы исследований, мы включили в экономический анализ четвертую фундаментальную область исследования — экономическую социологию.
Термин «политическая экономия» в том смысле, в котором он использован в предыдущем абзаце, заставляет вспомнить еще одно его значение, встречающееся при обсуждении систем политической экономии. А это значение в свою очередь по ассоциации вызывает в памяти термин «экономическая мысль». Но нам удобнее рассмотреть оба понятия в главе 4, где мы попытаемся также прояснить соотношение «истории экономического анализа» с любой историей систем политической экономии и с любой историей размышлений на экономические темы, присутствующих в общественном сознании.
в начало
[6. Прикладные области]
Разделение труда в исследовательской работе и в обучении создало в экономике, как и в других науках, неопределенное число специализаций, обычно называемых «прикладными областями». Чтобы составить не претендующий на полноту список этих специализаций, давайте обратимся к экономическим курсам, предлагаемым крупными высшими учебными заведениями Соединенных Штатов.
Кроме общих обзорных курсов и курсов по экономической истории, статистике, экономической теории и экономической социологии6-1 мы находим различные курсы, относящиеся, во-первых, к группе областей, которую все считают неотъемлемой частью «общей экономики». Эти области рассматриваются отдельно только ради облегчения задачи более интенсивной проработки таких тем, как деньги и банковское дело, экономические циклы, международная торговля (международные экономические связи и иногда экономика размещения производства). Во-вторых, мы обнаруживаем группу областей, таких как бухгалтерский учет, актуарная наука и страхование, которые исторически приобрели слишком большую независимость от общей экономики (в бухгалтерском учете от этой независимости постепенно начинают отказываться), но полезны или даже необходимы для всех или некоторых экономистов, поскольку они предлагают или инструменты экономического анализа, или возможности их использования (свидетельство тому, например, проблемы амортизации). В-третьих, мы встречаем курсы, изучающие группу стандартных областей, связанных с давно известными отраслями государственной экономической политики. Это сельское хозяйство, 6-2 рынок труда, транспорт и коммунальные услуги, проблемы обрабатывающей промышленности (и государственного контроля над ней), для которых нет общепринятого названия; сюда же относятся государственные финансы («фискальная политика»), К этим областям многие добавили бы (в настоящее время) множество других, таких как маркетинг («распределение товаров») и социальное обеспечение (та его часть, которая не охвачена страхованием). Социализм и «сравнительное изучение экономических систем», а также проблемы «народонаселение» образуют четвертую группу, а «региональные исследования», ставшие такими популярными в последнее время, — пятую. Включение других областей или подгрупп из уже указанных могло бы значительно расширить сферу экономического анализа. Однако наш список в своем настоящем виде и общие знания читателя достаточны для декларирования нижеследующих тезисов, относящихся к решению нашей задачи.
Во-первых, эта груда прикладных областей не имеет ни постоянного состава, ни логического порядка. Они появляются или исчезают, их относительное значение возрастает или уменьшается, и они дублируют друг друга, если того требует изменение интересов и методов исследования. Как указывалось выше, это закономерно. Было бы верхом нелепости предпринять или воздержаться от выполнения какой-либо интересной задачи из уважения к границам или тектонике этих областей.
Во-вторых, все эти специальные или прикладные области (а не только те три, что мы упомянули в качестве составных частей нашей первой группы) представляют собой компиляции тех фактов и методов, из которых сформированы уже охарактеризованные нами четыре фундаментальных, по нашему мнению, раздела экономического анализа. Эти компиляции фактов и методов во многом отличаются друг от друга, поскольку на одних участках необходимость или возможность разработки статистических или теоретических средств исследования значительно меньше, чем на других, а кое-где они полностью отсутствуют, хотя едва ли можно безнаказанно пренебречь историческим элементом. Кроме того, данные компиляции различаются еще и в другом: отдельные специалисты или группы специалистов, работающие в различных областях, имеют весьма неодинаковую подготовку в фундаментальных областях и поэтому их принципы компиляции методов не соответствуют требованиям выбранных ими специальностей. Мы должны принять этот факт во внимание, если хотим понять, почему экономическая наука такова, какова она есть. Однако отделить какую-либо прикладную область от фундаментальных в принципе невозможно.
В-третьих, подобное разделение невозможно еще и потому, что прикладные области не только используют имеющийся в их распоряжении готовый фонд фактов и методов общей экономики, но и вносят в него свой вклад. Эти области могут накопить собственный арсенал фактов и методов, мало или вовсе не используемых за их пределами. Сверх того, они зачастую накапливают факты и концептуальные схемы, которые стоит расценить как вклад в общий экономический анализ, хотя ревностные стражи этой области знания не всегда торопятся его принять. Примеры тому нам дают современная экономика сельского хозяйства, экономика транспорта и государственных финансов. Отсюда следует, что мы не можем ограничиться историей «общего» экономического анализа, а должны как можно внимательнее следить за тенденциями в прикладных областях.
в начало
Примечания
1-1. Этот неуклюжий оборот употреблен для того, чтобы избежать неправдоподобного предположения о существовании четких и постоянных пограничных линий между ними.↑
1-2. Слово «техника» употребляется здесь в очень широком смысле: систематический сбор и интерпретация фактов в некоторой области, выходящие за рамки знаний обычного практика, уже удостоверяют научный уровень исследования, даже если при этом не используются никакие специфические, в принципе непонятные профанам методы.↑
1-3. Это вовсе не означает, что «теория» в описанном ниже смысле невозможна или бесполезна — напротив, сама экономическая история нуждается в ее помощи.↑
1-4. Поскольку «теории» в этой области крайне ненадежны, я лично думаю, что изучение истории здесь — не только лучший, но и единственно возможный способ.↑
1-5. Под антропологией в этой книге (если не оговаривается иная интерпретация) понимается наука о формировании физического строения человека. Изучение первобытных племен, их поведения, языка и общественных институтов чы называем этнологией.↑
1-6. Это одно из нескольких значений данного слова, часто неправильно употребляемого. Под относительностью мы подразумеваем всего лишь то, что: 1) мы не можем использовать больше материала, чем у нас есть, и, следовательно, некоторые наши выводы вполне могут быть опровергнуты в дальнейшем (это обстоятельство необходимо учитывать, изучая труды экономистов прошлого); 2) заинтересованность экономиста в проблемах своей эпохи и его позиция по этим проблемам обусловливают его общий подход к экономическим явлениям (см. главу 4). Здесь нет ничего общего с философским релятивизмом.↑
2-1. Не иначе как курьезом можно назвать тот факт, что элементарный и самоочевидный тезис, которым открывается этот параграф, некоторые экономисты упорно отвергают по сей день.↑
2-2. Чтобы читатель не воздел в отчаянии руки, убоявшись обширности исторических и статистических требований к экономисту, позвольте мне заметить, что упомянутые задачи могут быть легко выполнены любым студентом магистратуры, получившим достаточно хорошую подготовку по истории или математике. Только студент, не усвоивший ни одну из этих дисциплин, почувствует, что его знаний недостаточно для разностороннего экономиста и он сможет продвигаться только в узкой области науки, если ценой героических усилий он не исправит свои недостатки. Одного или двух лет магистратуры для этого, конечно, не хватит. Но для того, чтобы стать квалифицированным юристом, инженером или врачом, требуется значительно больше времени.↑
3-1. «Принципом» в этой книге будем называть любое положение, которое обсуждаемые нами авторы не собираются подвергать сомнению. Но это может быть как выведенный ими тезис, так и априорно принимаемый постулат. То же самое относится к сомнительной полезности термину «закон», возникновение которого, использование и злоупотребление им необходимо рассмотреть особо. Мы говорим о «законе убывающей доходности», об «основном психологическом законе» Кейнса, представляющих собой априорные предпосылки, а также о марксистском «законе понижения нормы прибыли», который Маркс (по крайней мере, по его мнению) вывел в результате своего исследования.↑
3-2. Вспомним шутку Ж.А.Пуанкаре: «Портные могут кроить костюмы, как им заблагорассудится; но они, конечно, стараются скроить их так, чтобы они были впору заказчикам».↑
3-3. Пример: теоретическая механика выводится из некоторого набора предпосылок (или гипотез), но совершенно очевидно, что список этих предпосылок — это не вся теоретическая механика, он составляет лишь ее первую главу.↑
3-4. Это краткое изложение учения Э. Маха, согласно которому каждая (теоретическая) наука есть средство экономии мыслительной энергии.↑
3-5. См. ниже: часть II, глава 4, § 2.↑
3-6. Hayek F. A. Scientism and the Study of Society//Economica. 1942. Aug.; 1943. Feb.; 1944. Feb. Я настоятельно рекомендую вашему вниманию данный трактат (ибо статьи в совокупности представляют собой именно трактат) по двум причинам: во-первых, он является плодом глубокой эрудиции, а во-вторых, он служит прекрасным примером того, как в подобных дискуссиях близко соседствуют друг с другом истина и заблуждение.↑
3-7. Учителя Хайека, представители австрийской школы, оперируя концепцией предельной полезности, по сути дела уже применили к экономике дифференциальное исчисление. Придать их аргументам корректную форму отнюдь не преступление.↑
3-8. Нет ничего удивительного в том, что уже на этом основании слова «экономическая теория» в устах наших коллег-экономистов звучат осуждающе. Такое отношение является до некоторой степени следствием различий во вкусах и способностях, которые проявляются в наших исследованиях. По своей природе человек склонен переоценивать важность собственных методов исследования и недооценивать работу коллег. Возможно, не будет преувеличением сказать, что, если бы не это свойство человеческой природы, мы никогда не добились бы успеха как в науке, так и в других областях.↑
4-1. По-моему, что эта фраза принадлежит г-ну Герхарду Кольму.↑
5-1. Позднее аналогичный по смыслу термин «социальная экономия» (Sozialokonomie) вошел в употребление в Германии, главным образом усилиями Макса Вебера.↑
6-1. Вследствие недоверия, которое справедливо или несправедливо связывается в умах многих людей со словом «теория», это слово иногда заменяется словом «анализ», несущим более ограниченный смысл, чем тот, что придан ему в данной книге. Насколько мне известно, область экономической социологии не появляется под этой рубрикой или сама по себе, но относящиеся к ней темы рассматриваются в курсах по истории, теории «сравнительных экономических систем», в наиболее институционно ориентированных курсах о рабочей силе и во многих других.↑
6-2. Область сельского хозяйства представляет собой пример такой области экономики, которую едва ли возможно рассматривать без существенного владения сельскохозяйственной технологией. В принципе, хотя и в меньшей степени, это справедливо также и для других областей, и нет необходимости проводить резкую черту между, скажем, экономической теорией банковского дела, маркетинга или обрабатывающей промышленности и соответствующими «технологиями».↑