Открытие “неформального” мира

         “Неформальность” в развивающихся странах. "Отцом" нового научного направления по праву считается английский социолог Кейт Харт (31), "открывший" неформальную занятость во время полевых исследований конца 60-х гг. в городских трущобах Аккры, столицы Ганы – одной из отсталых стран Африки. (Сам К. Харт считал своим предшественником в изучении неформальной экономической деятельности английского публициста середины XIX в. Г. Мейхью (H. Mayhew), исследователя "культуры бедности" в Лондоне.) К. Харт обнаружил, что горожане "третьего мира" в значительной мере (или даже в большинстве) не имеют никакого отношения к официальной экономической системе. Городская экономика отсталых стран предстала как громадное скопление мелких и мельчайших мастерских, лавок и иных "микрофирм", снабжающих жителей городов простыми повседневными товарами (едой, одеждой, транспортными услугами и т. д.), не проходя никакой официальной регистрации, игнорируя налоговые и иные требования правительства к бизнесу.

Формулируя определение неформальности, К. Харт указывал, что “различие между формальными и неформальными возможностями дохода базируется на различии между работой за зарплату и самозанятостью” (31, с. 68). Ключевым критерием, по его мнению, является степень рационализации труда, его постоянства и регулярности, наличие или отсутствие фиксированного вознаграждения. Бюрократизированные (в веберовском понимании этого термина) предприятия, использующие современное оборудование и управляемые профессиональными менеджерами, образуют “современный сектор” городской экономики. Прочие же виды экономической деятельности горожан ранее классифицировались как “низкопроизводительный городской сектор”, “резервная армия частично занятых и безработных”, “городской традиционный сектор” и практически находились за рамками внимания исследователей. К. Харт категорически возражал против пренебрежительного отношения к неорганизованным работникам как к “частично занятым малолетним чистильщикам обуви и продавцам спичек” и подчеркивал очень важную роль этих работников в сфере предоставления множества услуг, существенно важных для горожан. Он объединил этих “самозанятых” работников понятием “неформальный сектор” (НС).

Опираясь на противопоставление “формального – неформального” и “законного – незаконного” внутри неформального сектора, К. Харт выделил три группы доходов горожан (31, c. 69):

а) формальные доходы – зарплата в государственном и частном секторах, трансфертные платежи (пенсии, пособия по безработице);

б) законные неформальные доходы – от занятости в первичном (сельское хозяйство), вторичном (работающие по контрактам или самостоятельно ремесленники, сапожники, портные, производители пива и т. д.) и третичном (строительство, транспорт, крупная и мелкая торговля) секторах, от производства услуг (труд музыкантов, парикмахеров; медицинские, магические и ритуальные услуги) и от частных трансфертных платежей (подарков, займов, нищенства);

в) незаконные неформальные доходы – от услуг (труд нелегальных ростовщиков, скупщиков краденного, продавцов наркотиков, проституток, сутенеров, контрабандистов, рэкетиров и т. д.) и трансфертов (краж, воровства, растрат, гемблинга).

Обосновывая важность исследования неформальной экономики, К. Харт подчеркнул сомнительную ценность использования официальных экономических показателей, “игнорирующих производительную деятель-ность, находящуюся за границами организованного рынка труда и охватывающую половину городской рабочей силы” (31, с.88), и призвал анализировать неформальные структуры в широком контексте исторического, кросс-культурного сопоставления различных типов городской экономики.

Открытие К. Харта мгновенно подхватили и растиражировали его коллеги. B 1972 г. Международная Организация Труда (МОТ) опубликовала коллективное исследование о занятости в Кении, где концепция неформальной экономической деятельности использовалась уже как основная научная парадигма (32). Подготовленный МОТ отчет о Кении следующим образом объяснял различия между неформальным и формальным секторами:

"Для неформальной деятельности характерны

а) легкость вступления [в производство];

б) опора на собственные ресурсы;

в) семейная собственность на предприятия;

г) малые масштабы деятельности;

д) трудоинтенсивные и гибкие технологии;

е) навыки, приобретаемые вне официальной школьной системы;

ж) нерегулируемость и конкурентность рынков.

Деятельность неформального сектора обычно правительством игнорируется, редко поддерживается, часто регулируется и иногда активно подавляется.

Характеристики деятельности в формальном секторе противоположны, а именно

а) вступление [в нее] затруднено;

б) постоянная опора на внешние ресурсы;

в) корпоративная собственность;

г) крупные масштабы функционирования;

д) капиталоинтенсивные, часто импортные технологии;

е) формально полученные навыки; и

ж) рынки находятся под протекционистской защитой (при помощи тарифов, квот, торговых лицензий)" (32, с. 6).

             Для сравнения в таблице 1 перечислены основные черты, присущие неформальному сектору, как их указывают в одном из исследований по НЭ стран Африки, вышедшем уже в 90-е гг. (27): низкие входные барьеры, небольшие масштабы производства, использование трудоинтенсивных технологий, использование семейного труда, личных и неформальных источников кредитования, отсутствие регулярной заработной платы и т. д. Нетрудно заметить, что этот перечень практически совпадает с теми чертами НЭ, которые были выделены в докладе МОТ 1972 г. Предложенный более 25 лет тому назад плюралистический подход к определению НЭ выдержал, таким образом, испытание временем. Его можно встретить и в современных докладах МОТ (см., например: 3, с. 4).   

Т а б л и ц а 1

Сравнительные характеристики предприятий

формального и неформального секторов

Источник: 27, c. 6.

После доклада МОТ термины "неформальная экономика" (informal economy), "неформальный сектор" (informal sector) в считанные годы стали общепринятыми в англоязычной литературе. К исследователям-африканистам быстро присоединились специалисты и по развивающимся странам Латинской Америки и Азии.

           Английский специалист по проблемам “третьего мира” Рей Бромлей, посвятивший специальный обзор генезису концепции НС и взрыву ее популярности (20), указывал, что предложенная К. Хартом “термино-логия и связанная с нею концепция случайно оказались в подходящем месте и в подходящее время" (20, с. 1035 – 1036). По его мнению, концепция НС быстро завоевала международную популярность прежде всего потому, что она предлагала такие рекомендации, которые в 70-е гг. оказались весьма удобны для международных организаций и несклонных к крайностям правительств. Поддержка НС предполагает возможность "помогать бедным, не угрожая богатым", т. е. найти компромисс между требованиями перераспределения доходов и богатства, с одной стороны, и желанием элиты жить в атмосфере стабильности, с другой. "Та огромная поспешность, с которой МОТ восприняла концепцию неформального сектора, и замечательная скорость подготовки многих [основанных на этой концепции] международных отчетов помогают объяснить, почему эта концепция имела первоначально так много несогласованностей и аномалий, а следовательно, почему возникла такая разнообразная и противоречивая литература о городском неформальном секторе" (20, с. 1036 – 1037). Кроме того, действовали и иные факторы, связанные с общей эволюцией экономических концепций слаборазвитости. Дискуссии о НС тесно связаны с другими дискуссиями экономистов 70-х гг. по проблемам "третьего мира" – о "перераспределении ради роста", о "новом международном порядке", об "удовлетворении основных потребностей" и т. д. Все эти дискуссии, по мнению Р. Бромлея, служили удобной формой полемики между приверженцами либерального, неоклассического подхода, согласно которому политика реформ должна создавать для бедных "выгоды от развития", и сторонниками радикальных, неомарксистких взглядов, согласно которым улучшить ситуацию с бедностью в "третьем мире" можно лишь при помощи решительных изменений. Дебаты о НС позволяли обсуждать реальные злободневные аспекты экономического развития “третьего мира”, абстрагируясь до известной степени от идеологических стереотипов.

           Расширение круга исследователей привело к некоторым расхождениям в понимании объекта исследования. Если африканисты в определении неформальной экономики акцентировали внимание прежде всего на таких ее признаках, как малые размеры и слабая техническая оснащенность предприятий, то латиноамериканисты обращали основное внимание на ее нелегальность. Оба подхода чаще всего сближаются, что позволяет сформулировать наиболее общепринятое представление: неформальная экономика – это нерегистрируемая экономическая деятельность по производству обычных товаров и услуг, представленная в основном мелкими и мельчайшими предпринимательскими единицами. Тем не менее дискуссии по поводу определения основных критериев “нефор-мальности” продолжаются и по сей день.

          Хорошее представление о трудностях, возникающих при определении ключевых признаков НС, дает, например, совместная работа американского экономиста Дональда Мид и французского экономиста Кристиана Морриссона (36), проводивших в 1990 г. исследования малого бизнеса в странах “третьего мира” (в выборку вошло 2200 предприятий из семи стран).

Они отмечают, что при определении понятия “неформальный сектор” обычно используют три критерия – законность (регистрация предприятий, уплата налогов, соблюдение требований трудового законодательства и т. д.); размеры предприятия (обычно к НС относят предприятия с числом занятых не более 5 – 10-ти работников) и уровень капиталоемкости производства. Как правило предполагается, что эти характеристики тесно взаимосвязаны, поэтому не имеет принципиального значения, какая из них является определяющей. Некоторые также утверждают, будто ключевой характеристикой НС является бедность, как следствие тех условий, в которые государство ставит занятых в этом секторе экономики. Однако Д. Мид и К. Моррисон априори исключают ее из числа критериев НС, склоняясь к доводам тех, кто не считает бедность определяющим фактором НС.

Используя информацию конкретных обследований в двух странах Латинской Америки (Эквадор, Ямайка), четырех странах Африки (Алжир, Тунис, Нигерия, Свазиленд) и одной стране Азии (Таиланд), авторы сравнивают легальность (регистрацию, уплату налогов и соблюдение законодательства о труде) и капиталоемкость малого бизнеса в этих развивающихся странах.

Результаты обследований с разбивкой по предприятиям с разным количеством занятых показывают, что между изучаемыми странами существуют весьма значительные различия по степени регистрируемости малых предприятий. Так, в Алжире практически все мелкие производители и торговцы имеют специальные сертификаты; тех, кто их не имеет, сурово наказывают. В Эквадоре и Нигерии регистрируется подавляющее большинство предприятий с числом занятых менее 10 человек; даже из предприятий, где работает только 1 работник, зарегистрирована почти половина. Хотя в других странах уровень регистрации малых предприятий значительно ниже, но все же в них регистрируют по крайней мере четверть предприятий с 6 –10 работниками (единственное исключение –Тунис).

Исходя из этого, авторы делают вывод о том, что “использование размеров предприятия как индикатора степени регистрируемости предприятий правомерно в некоторых странах, если ограничиваться предприятиями с одним работником” (36, с. 1613). Но даже и такие мельчайшие предприятия не всегда отказываются от регистрации. С ростом числа занятых уровень регистрируемости всегда растет, хотя и в различной степени в разных странах.

В некоторых случаях наблюдается почти полное соответствие между регистрацией и уплатой налогов, поскольку при регистрации платится регистрационный сбор. Но так происходит не всегда и не со всеми видами налоговых сборов. Так, в Нигерии число предприятий, выплачивающих налоги на доход и на добавленную стоимость, намного меньше числа зарегистрированных предприятий, а в Свазиленде и Таиланде, наоборот, платящих налоги больше, чем зарегистрированных. Это доказывает, что “регистрация не является ни обязательным, ни достаточным условием уплаты налогов. Определение неформального сектора, базирующееся на критерии регистрации, может лишь весьма отдаленно указывать на то, что предприятие помимо регистрационного сбора платит налоги” (36, с.1613).

По критерию соблюдения трудового законодательства ситуация также далека от однообразия: в одних странах (Алжир, Нигерия) лишь немногие из зарегистрированных предприятий соблюдают трудовые нормы, в других (Тунис, Свазиленд, Таиланд), наоборот, предприятия НС часто соблюдают трудовой кодекс, не регистрируясь. Это  еще раз подтверждает вывод о том, что регистрация предприятия не означает непременное и полное включение его в систему регулирующих норм (36, с.1613). Поэтому между формальным и неформальным бизнесом довольно трудно провести четкую границу.

Авторы отмечают, что имеющихся данных явно недостаточно для обоснованных суждений о роли физического и “человеческого” капитала в малом бизнесе. Что касается “человеческого” капитала, то в Эквадоре и Ямайке более половины предпринимателей имеют среднее и высшее образование, в Таиланде уровень образования несколько ниже. Эти данные опровергает расхожие представления о том, что в НС работают, как правило, малообразованные люди. Данные об инвестициях в физический капитал еще менее точны. Если в Таиланде и Тунисе большинство (порядка 50 – 70 %) малых предприятий осуществляют такие инвестиции (о величине этих инвестиций информация отсутствует), то в Алжире этим занимаются немногие (порядка 15 – 30 %), что предполагает низкий уровень модернизации предприятий НС в этой стране.

Очевидно, делают вывод Д. Мид и К. Морриссон, что практически во всех странах “третьего мира” есть большое количество предприятий, объединенных следующими признаками: небольшое число рабочих, слабое соблюдение налоговых и иных правил, низкая капиталоемкость. Однако эти признаки далеко не всегда встречаются все сразу, что и затрудняет выработку универсального определения НС. “Неформальность” ока-зывается своеобразной мозаикой, среди элементов которой трудно различить закономерное и случайное. Учитывая это, авторы призывали аналитиков критически оценивать данные по разным странам и четко указывать, какой именно смысл вкладывается в понятие НС в каждом конкретном случае, поскольку он варьируется от страны к стране (36, с. 1617).

В любом случае исследователи “третьего мира” сходятся во мнении, что НС играет в развивающихся странах все более важную роль. В некоторых странах он даже превосходит официальную экономику (см. Табл. 2, 3).

Таблица 2

Оценки удельного веса неформальной экономики в городской занятости

развивающихся стран, 1970-80-е годы, в %

   Составлено по: 5, с. 73 - 74; 10, с. 96, 123.

                                                                                                            Таблица 3

Оценки удельного веса теневой экономики в ВВП

стран Латинской Америки во 2-ой половине 80-х годов, в %

     Составлено по: 10, с. 21, 98, 66, 50; 15, с. 49.

Между уровнем развития отдельных регионов и масштабами НС прослеживается довольно четкая обратно пропорциональная зависимость: НС огромен в слаборазвитых странах Африки, велик в Азии и относительно умерен в Латинской Америке. Сравнение оценок масштабов НС за различные периоды убедительно демонстрирует тенденцию к “разбуханию” этой сферы экономики (см., например, данные по Латинской Америке – Табл. 3).

Таблица 3

Доля неформально занятых в экономически активном населении (ЭАН) стран Латинской Америки, %

Составлено по: 41, с. 34.

“Неформальность” в развитых странах. Довольно скоро обнаружилось, что неформальная экономическая деятельность существует отнюдь не только в слаборазвитых государствах. В 1977 г. практически одновременно в США были опубликованы две концептуальные статьи о формах и масштабах теневой экономической деятельности в советской экономике: американского советолога Грегори Гроссмана "Вторая экономика в СССР" (28) и бывшего советского экономиста, эмигрировавшего в Америку, Арона Каценелинбойгена ”Цветные рынки в Советском Союзе” (33). Они положила начало обширному потоку советологических исследований о самостоятельной хозяйственной жизнедеятельности в СССР и странах Восточной Европы, приглушенной претензиями централизованного планирования на тотальный учет и контроль, но отнюдь не уничтоженной. В 80-е гг. советологи вообще стали приходить к мнению, что за ширмой всеобщей планомерности и зарегулированности фактически скрывается экономическая система смешанного типа, где неформальное, неконтролируемое производство играет во многих отношениях не меньшую роль, чем производство официальное. Первым и пока единственным обзором советологических концепций советской “второй экономики” остается статья С. Хавина и Л. Суперфин, где с неизбежной для того времени идеологической риторикой хорошо отражены основные подходы к этой проблеме (16). В предпоследний год существования СССР в одном из известных отечественных журналов по экономике была даже опубликована статья американского экономиста-советолога К. Гэдди о неформальном рынке труда в СССР (2). Ликвидация командной экономики привела к свертыванию и исследований НЭ в этой социально-экономической системе, хотя вряд ли можно утверждать, что зарубежные исследователи вполне разобрались в сущности этого феномена.

В те же 70-е гг. неформальные экономические структуры стали обнаруживать и в высокоразвитых странах Запада. "Колумбом", открывшим "подпольную экономику" в развитых капиталистических странах считается американский экономист П. Гутманн: в 1977 г. он напечатал статью, где утверждал, что эта неучитываемая деятельность разрослась настолько, что пренебрегать ею уже нельзя (29). Публикация в 1979 г. статьи американского экономиста Эдгара Файга (25) вызвала своего рода скандал: профессор подсчитал, что "нерегулярная экономика" (irregular economy) США охватывает ни много, ни мало, как треть официального ВНП, т. е. примерно столько же, сколько неформальная экономика в странах "третьего мира". О том, насколько сильный резонанс вызвала эта статья, свидетельствует тот факт, что ее обсуждению было посвящено специальное слушание экономического комитета Конгресса США (46). Следует уточнить, что "иррегулярная экономика", о которой писал Э. Файг, – понятие более широкое, чем "неформальная экономика", поскольку включает все виды нерегистрируемой (теневой) деятельности, в том числе мафиозные и "беловоротничковые". Коллеги Э. Файга единодушно упрекали "первооткрывателя", что он завысил свою оценку в несколько раз (видимо, автор статьи специально писал ее с элементами эпатажа). Например, П. Гутманн (30) оценил размеры неформальной экономики США на 1978 г. только примерно в 10 % официально зарегистрированного ВНП, а В. Танзи (45) сократил ее даже до 4,4 %. Хотя специалисты продолжали спорить о масштабах явления, однако пристальное внимание научной общественности к этому сектору экономики развитых стран было отныне обеспечено. В последующие годы специальные исследования по неформальной экономической деятельности стали производиться не только в США, но и в других развитых странах.

Эти исследования были замечены отечественными исследователями еще в 80-е гг. и получили некоторое освещение в советском обществоведении, склонном, впрочем, трактовать эти явления как одно из проявлений “общего кризиса капитализма” (см., например, обзор из сборника с характерным названием “Американская модель: с будущим в конфликте”: 14, с. 70 – 75). Наиболее подробно в отечественной литературе освещены зарубежные исследования по этим проблемам в Германии (9, 17). Лучшим обобщающим обзором исследований теневой экономики в развитых странах Запада остается опубликованная еще в 1987 г. монография М. И. Николаевой и А. Ю. Шевякова (11; см. также: 7, 8, 13).

В своем подходе к определению объекта своего анализа исследователи НЭ в развитых странах, как и латиноамериканские исследователи, делают основной акцент на незаконности неформальной экономической деятельности. В результате то, что они изучают, чаще называют “подпольной экономикой” (underground economy), “нерегулярной экономикой” (irregular economy), “теневая экономика” (shadow economy) и иными терминами, отличающимися от наиболее общепринятого в работах о развивающихся странах понятия “неформальная экономика”.

Таблица 4

Динамика оценочных масштабов теневой экономики в развитых странах, 1960 – 1980 гг., в % к ВНП

Составлено по: 35, с. 491.

        Если проследить за динамикой оценочных показателей неформальной экономики в развитых странах (см. Табл. 4, 5), то можно сделать вывод, что в последние десятилетия в хозяйстве не только развивающихся, но и высокоразвитых стран наблюдается устойчивая тенденция относительного и абсолютного роста масштабов теневой экономической деятельности.

        Таким образом, к 80-м годам экономисты убедились, что неформальная экономическая деятельность (хотя и в разных формах и масштабах) присутствует везде – на Юге и на Севере, на Западе и на Востоке. Это создало предпосылки для специальных экономико-компаративист-ских исследований, посвященных анализу того, что является общим для НЭ в любых странах мира и что специфично для тех или иных социально-экономических систем (см., например: 4, 22, 42).

Таблица 5

Масштабы подпольной экономики в странах Западной Европы,

1994 г., в % от ВНП

Источник: 44.

         “Неформальность” в развивающихся странах. "Отцом" нового научного направления по праву считается английский социолог Кейт Харт (31), "открывший" неформальную занятость во время полевых исследований конца 60-х гг. в городских трущобах Аккры, столицы Ганы – одной из отсталых стран Африки. (Сам К. Харт считал своим предшественником в изучении неформальной экономической деятельности английского публициста середины XIX в. Г. Мейхью (H. Mayhew), исследователя "культуры бедности" в Лондоне.) К. Харт обнаружил, что горожане "третьего мира" в значительной мере (или даже в большинстве) не имеют никакого отношения к официальной экономической системе. Городская экономика отсталых стран предстала как громадное скопление мелких и мельчайших мастерских, лавок и иных "микрофирм", снабжающих жителей городов простыми повседневными товарами (едой, одеждой, транспортными услугами и т. д.), не проходя никакой официальной регистрации, игнорируя налоговые и иные требования правительства к бизнесу.

Формулируя определение неформальности, К. Харт указывал, что “различие между формальными и неформальными возможностями дохода базируется на различии между работой за зарплату и самозанятостью” (31, с. 68). Ключевым критерием, по его мнению, является степень рационализации труда, его постоянства и регулярности, наличие или отсутствие фиксированного вознаграждения. Бюрократизированные (в веберовском понимании этого термина) предприятия, использующие современное оборудование и управляемые профессиональными менеджерами, образуют “современный сектор” городской экономики. Прочие же виды экономической деятельности горожан ранее классифицировались как “низкопроизводительный городской сектор”, “резервная армия частично занятых и безработных”, “городской традиционный сектор” и практически находились за рамками внимания исследователей. К. Харт категорически возражал против пренебрежительного отношения к неорганизованным работникам как к “частично занятым малолетним чистильщикам обуви и продавцам спичек” и подчеркивал очень важную роль этих работников в сфере предоставления множества услуг, существенно важных для горожан. Он объединил этих “самозанятых” работников понятием “неформальный сектор” (НС).

Опираясь на противопоставление “формального – неформального” и “законного – незаконного” внутри неформального сектора, К. Харт выделил три группы доходов горожан (31, c. 69):

а) формальные доходы – зарплата в государственном и частном секторах, трансфертные платежи (пенсии, пособия по безработице);

б) законные неформальные доходы – от занятости в первичном (сельское хозяйство), вторичном (работающие по контрактам или самостоятельно ремесленники, сапожники, портные, производители пива и т. д.) и третичном (строительство, транспорт, крупная и мелкая торговля) секторах, от производства услуг (труд музыкантов, парикмахеров; медицинские, магические и ритуальные услуги) и от частных трансфертных платежей (подарков, займов, нищенства);

в) незаконные неформальные доходы – от услуг (труд нелегальных ростовщиков, скупщиков краденного, продавцов наркотиков, проституток, сутенеров, контрабандистов, рэкетиров и т. д.) и трансфертов (краж, воровства, растрат, гемблинга).

Обосновывая важность исследования неформальной экономики, К. Харт подчеркнул сомнительную ценность использования официальных экономических показателей, “игнорирующих производительную деятель-ность, находящуюся за границами организованного рынка труда и охватывающую половину городской рабочей силы” (31, с.88), и призвал анализировать неформальные структуры в широком контексте исторического, кросс-культурного сопоставления различных типов городской экономики.

Открытие К. Харта мгновенно подхватили и растиражировали его коллеги. B 1972 г. Международная Организация Труда (МОТ) опубликовала коллективное исследование о занятости в Кении, где концепция неформальной экономической деятельности использовалась уже как основная научная парадигма (32). Подготовленный МОТ отчет о Кении следующим образом объяснял различия между неформальным и формальным секторами:

"Для неформальной деятельности характерны

а) легкость вступления [в производство];

б) опора на собственные ресурсы;

в) семейная собственность на предприятия;

г) малые масштабы деятельности;

д) трудоинтенсивные и гибкие технологии;

е) навыки, приобретаемые вне официальной школьной системы;

ж) нерегулируемость и конкурентность рынков.

Деятельность неформального сектора обычно правительством игнорируется, редко поддерживается, часто регулируется и иногда активно подавляется.

Характеристики деятельности в формальном секторе противоположны, а именно

а) вступление [в нее] затруднено;

б) постоянная опора на внешние ресурсы;

в) корпоративная собственность;

г) крупные масштабы функционирования;

д) капиталоинтенсивные, часто импортные технологии;

е) формально полученные навыки; и

ж) рынки находятся под протекционистской защитой (при помощи тарифов, квот, торговых лицензий)" (32, с. 6).

             Для сравнения в таблице 1 перечислены основные черты, присущие неформальному сектору, как их указывают в одном из исследований по НЭ стран Африки, вышедшем уже в 90-е гг. (27): низкие входные барьеры, небольшие масштабы производства, использование трудоинтенсивных технологий, использование семейного труда, личных и неформальных источников кредитования, отсутствие регулярной заработной платы и т. д. Нетрудно заметить, что этот перечень практически совпадает с теми чертами НЭ, которые были выделены в докладе МОТ 1972 г. Предложенный более 25 лет тому назад плюралистический подход к определению НЭ выдержал, таким образом, испытание временем. Его можно встретить и в современных докладах МОТ (см., например: 3, с. 4).   

Т а б л и ц а 1

Сравнительные характеристики предприятий

формального и неформального секторов

Источник: 27, c. 6.

После доклада МОТ термины "неформальная экономика" (informal economy), "неформальный сектор" (informal sector) в считанные годы стали общепринятыми в англоязычной литературе. К исследователям-африканистам быстро присоединились специалисты и по развивающимся странам Латинской Америки и Азии.

           Английский специалист по проблемам “третьего мира” Рей Бромлей, посвятивший специальный обзор генезису концепции НС и взрыву ее популярности (20), указывал, что предложенная К. Хартом “термино-логия и связанная с нею концепция случайно оказались в подходящем месте и в подходящее время" (20, с. 1035 – 1036). По его мнению, концепция НС быстро завоевала международную популярность прежде всего потому, что она предлагала такие рекомендации, которые в 70-е гг. оказались весьма удобны для международных организаций и несклонных к крайностям правительств. Поддержка НС предполагает возможность "помогать бедным, не угрожая богатым", т. е. найти компромисс между требованиями перераспределения доходов и богатства, с одной стороны, и желанием элиты жить в атмосфере стабильности, с другой. "Та огромная поспешность, с которой МОТ восприняла концепцию неформального сектора, и замечательная скорость подготовки многих [основанных на этой концепции] международных отчетов помогают объяснить, почему эта концепция имела первоначально так много несогласованностей и аномалий, а следовательно, почему возникла такая разнообразная и противоречивая литература о городском неформальном секторе" (20, с. 1036 – 1037). Кроме того, действовали и иные факторы, связанные с общей эволюцией экономических концепций слаборазвитости. Дискуссии о НС тесно связаны с другими дискуссиями экономистов 70-х гг. по проблемам "третьего мира" – о "перераспределении ради роста", о "новом международном порядке", об "удовлетворении основных потребностей" и т. д. Все эти дискуссии, по мнению Р. Бромлея, служили удобной формой полемики между приверженцами либерального, неоклассического подхода, согласно которому политика реформ должна создавать для бедных "выгоды от развития", и сторонниками радикальных, неомарксистких взглядов, согласно которым улучшить ситуацию с бедностью в "третьем мире" можно лишь при помощи решительных изменений. Дебаты о НС позволяли обсуждать реальные злободневные аспекты экономического развития “третьего мира”, абстрагируясь до известной степени от идеологических стереотипов.

           Расширение круга исследователей привело к некоторым расхождениям в понимании объекта исследования. Если африканисты в определении неформальной экономики акцентировали внимание прежде всего на таких ее признаках, как малые размеры и слабая техническая оснащенность предприятий, то латиноамериканисты обращали основное внимание на ее нелегальность. Оба подхода чаще всего сближаются, что позволяет сформулировать наиболее общепринятое представление: неформальная экономика – это нерегистрируемая экономическая деятельность по производству обычных товаров и услуг, представленная в основном мелкими и мельчайшими предпринимательскими единицами. Тем не менее дискуссии по поводу определения основных критериев “нефор-мальности” продолжаются и по сей день.

          Хорошее представление о трудностях, возникающих при определении ключевых признаков НС, дает, например, совместная работа американского экономиста Дональда Мид и французского экономиста Кристиана Морриссона (36), проводивших в 1990 г. исследования малого бизнеса в странах “третьего мира” (в выборку вошло 2200 предприятий из семи стран).

Они отмечают, что при определении понятия “неформальный сектор” обычно используют три критерия – законность (регистрация предприятий, уплата налогов, соблюдение требований трудового законодательства и т. д.); размеры предприятия (обычно к НС относят предприятия с числом занятых не более 5 – 10-ти работников) и уровень капиталоемкости производства. Как правило предполагается, что эти характеристики тесно взаимосвязаны, поэтому не имеет принципиального значения, какая из них является определяющей. Некоторые также утверждают, будто ключевой характеристикой НС является бедность, как следствие тех условий, в которые государство ставит занятых в этом секторе экономики. Однако Д. Мид и К. Моррисон априори исключают ее из числа критериев НС, склоняясь к доводам тех, кто не считает бедность определяющим фактором НС.

Используя информацию конкретных обследований в двух странах Латинской Америки (Эквадор, Ямайка), четырех странах Африки (Алжир, Тунис, Нигерия, Свазиленд) и одной стране Азии (Таиланд), авторы сравнивают легальность (регистрацию, уплату налогов и соблюдение законодательства о труде) и капиталоемкость малого бизнеса в этих развивающихся странах.

Результаты обследований с разбивкой по предприятиям с разным количеством занятых показывают, что между изучаемыми странами существуют весьма значительные различия по степени регистрируемости малых предприятий. Так, в Алжире практически все мелкие производители и торговцы имеют специальные сертификаты; тех, кто их не имеет, сурово наказывают. В Эквадоре и Нигерии регистрируется подавляющее большинство предприятий с числом занятых менее 10 человек; даже из предприятий, где работает только 1 работник, зарегистрирована почти половина. Хотя в других странах уровень регистрации малых предприятий значительно ниже, но все же в них регистрируют по крайней мере четверть предприятий с 6 –10 работниками (единственное исключение –Тунис).

Исходя из этого, авторы делают вывод о том, что “использование размеров предприятия как индикатора степени регистрируемости предприятий правомерно в некоторых странах, если ограничиваться предприятиями с одним работником” (36, с. 1613). Но даже и такие мельчайшие предприятия не всегда отказываются от регистрации. С ростом числа занятых уровень регистрируемости всегда растет, хотя и в различной степени в разных странах.

В некоторых случаях наблюдается почти полное соответствие между регистрацией и уплатой налогов, поскольку при регистрации платится регистрационный сбор. Но так происходит не всегда и не со всеми видами налоговых сборов. Так, в Нигерии число предприятий, выплачивающих налоги на доход и на добавленную стоимость, намного меньше числа зарегистрированных предприятий, а в Свазиленде и Таиланде, наоборот, платящих налоги больше, чем зарегистрированных. Это доказывает, что “регистрация не является ни обязательным, ни достаточным условием уплаты налогов. Определение неформального сектора, базирующееся на критерии регистрации, может лишь весьма отдаленно указывать на то, что предприятие помимо регистрационного сбора платит налоги” (36, с.1613).

По критерию соблюдения трудового законодательства ситуация также далека от однообразия: в одних странах (Алжир, Нигерия) лишь немногие из зарегистрированных предприятий соблюдают трудовые нормы, в других (Тунис, Свазиленд, Таиланд), наоборот, предприятия НС часто соблюдают трудовой кодекс, не регистрируясь. Это  еще раз подтверждает вывод о том, что регистрация предприятия не означает непременное и полное включение его в систему регулирующих норм (36, с.1613). Поэтому между формальным и неформальным бизнесом довольно трудно провести четкую границу.

Авторы отмечают, что имеющихся данных явно недостаточно для обоснованных суждений о роли физического и “человеческого” капитала в малом бизнесе. Что касается “человеческого” капитала, то в Эквадоре и Ямайке более половины предпринимателей имеют среднее и высшее образование, в Таиланде уровень образования несколько ниже. Эти данные опровергает расхожие представления о том, что в НС работают, как правило, малообразованные люди. Данные об инвестициях в физический капитал еще менее точны. Если в Таиланде и Тунисе большинство (порядка 50 – 70 %) малых предприятий осуществляют такие инвестиции (о величине этих инвестиций информация отсутствует), то в Алжире этим занимаются немногие (порядка 15 – 30 %), что предполагает низкий уровень модернизации предприятий НС в этой стране.

Очевидно, делают вывод Д. Мид и К. Морриссон, что практически во всех странах “третьего мира” есть большое количество предприятий, объединенных следующими признаками: небольшое число рабочих, слабое соблюдение налоговых и иных правил, низкая капиталоемкость. Однако эти признаки далеко не всегда встречаются все сразу, что и затрудняет выработку универсального определения НС. “Неформальность” ока-зывается своеобразной мозаикой, среди элементов которой трудно различить закономерное и случайное. Учитывая это, авторы призывали аналитиков критически оценивать данные по разным странам и четко указывать, какой именно смысл вкладывается в понятие НС в каждом конкретном случае, поскольку он варьируется от страны к стране (36, с. 1617).

В любом случае исследователи “третьего мира” сходятся во мнении, что НС играет в развивающихся странах все более важную роль. В некоторых странах он даже превосходит официальную экономику (см. Табл. 2, 3).

Таблица 2

Оценки удельного веса неформальной экономики в городской занятости

развивающихся стран, 1970-80-е годы, в %

   Составлено по: 5, с. 73 - 74; 10, с. 96, 123.

                                                                                                            Таблица 3

Оценки удельного веса теневой экономики в ВВП

стран Латинской Америки во 2-ой половине 80-х годов, в %

     Составлено по: 10, с. 21, 98, 66, 50; 15, с. 49.

Между уровнем развития отдельных регионов и масштабами НС прослеживается довольно четкая обратно пропорциональная зависимость: НС огромен в слаборазвитых странах Африки, велик в Азии и относительно умерен в Латинской Америке. Сравнение оценок масштабов НС за различные периоды убедительно демонстрирует тенденцию к “разбуханию” этой сферы экономики (см., например, данные по Латинской Америке – Табл. 3).

Таблица 3

Доля неформально занятых в экономически активном населении (ЭАН) стран Латинской Америки, %

Составлено по: 41, с. 34.

“Неформальность” в развитых странах. Довольно скоро обнаружилось, что неформальная экономическая деятельность существует отнюдь не только в слаборазвитых государствах. В 1977 г. практически одновременно в США были опубликованы две концептуальные статьи о формах и масштабах теневой экономической деятельности в советской экономике: американского советолога Грегори Гроссмана "Вторая экономика в СССР" (28) и бывшего советского экономиста, эмигрировавшего в Америку, Арона Каценелинбойгена ”Цветные рынки в Советском Союзе” (33). Они положила начало обширному потоку советологических исследований о самостоятельной хозяйственной жизнедеятельности в СССР и странах Восточной Европы, приглушенной претензиями централизованного планирования на тотальный учет и контроль, но отнюдь не уничтоженной. В 80-е гг. советологи вообще стали приходить к мнению, что за ширмой всеобщей планомерности и зарегулированности фактически скрывается экономическая система смешанного типа, где неформальное, неконтролируемое производство играет во многих отношениях не меньшую роль, чем производство официальное. Первым и пока единственным обзором советологических концепций советской “второй экономики” остается статья С. Хавина и Л. Суперфин, где с неизбежной для того времени идеологической риторикой хорошо отражены основные подходы к этой проблеме (16). В предпоследний год существования СССР в одном из известных отечественных журналов по экономике была даже опубликована статья американского экономиста-советолога К. Гэдди о неформальном рынке труда в СССР (2). Ликвидация командной экономики привела к свертыванию и исследований НЭ в этой социально-экономической системе, хотя вряд ли можно утверждать, что зарубежные исследователи вполне разобрались в сущности этого феномена.

В те же 70-е гг. неформальные экономические структуры стали обнаруживать и в высокоразвитых странах Запада. "Колумбом", открывшим "подпольную экономику" в развитых капиталистических странах считается американский экономист П. Гутманн: в 1977 г. он напечатал статью, где утверждал, что эта неучитываемая деятельность разрослась настолько, что пренебрегать ею уже нельзя (29). Публикация в 1979 г. статьи американского экономиста Эдгара Файга (25) вызвала своего рода скандал: профессор подсчитал, что "нерегулярная экономика" (irregular economy) США охватывает ни много, ни мало, как треть официального ВНП, т. е. примерно столько же, сколько неформальная экономика в странах "третьего мира". О том, насколько сильный резонанс вызвала эта статья, свидетельствует тот факт, что ее обсуждению было посвящено специальное слушание экономического комитета Конгресса США (46). Следует уточнить, что "иррегулярная экономика", о которой писал Э. Файг, – понятие более широкое, чем "неформальная экономика", поскольку включает все виды нерегистрируемой (теневой) деятельности, в том числе мафиозные и "беловоротничковые". Коллеги Э. Файга единодушно упрекали "первооткрывателя", что он завысил свою оценку в несколько раз (видимо, автор статьи специально писал ее с элементами эпатажа). Например, П. Гутманн (30) оценил размеры неформальной экономики США на 1978 г. только примерно в 10 % официально зарегистрированного ВНП, а В. Танзи (45) сократил ее даже до 4,4 %. Хотя специалисты продолжали спорить о масштабах явления, однако пристальное внимание научной общественности к этому сектору экономики развитых стран было отныне обеспечено. В последующие годы специальные исследования по неформальной экономической деятельности стали производиться не только в США, но и в других развитых странах.

Эти исследования были замечены отечественными исследователями еще в 80-е гг. и получили некоторое освещение в советском обществоведении, склонном, впрочем, трактовать эти явления как одно из проявлений “общего кризиса капитализма” (см., например, обзор из сборника с характерным названием “Американская модель: с будущим в конфликте”: 14, с. 70 – 75). Наиболее подробно в отечественной литературе освещены зарубежные исследования по этим проблемам в Германии (9, 17). Лучшим обобщающим обзором исследований теневой экономики в развитых странах Запада остается опубликованная еще в 1987 г. монография М. И. Николаевой и А. Ю. Шевякова (11; см. также: 7, 8, 13).

В своем подходе к определению объекта своего анализа исследователи НЭ в развитых странах, как и латиноамериканские исследователи, делают основной акцент на незаконности неформальной экономической деятельности. В результате то, что они изучают, чаще называют “подпольной экономикой” (underground economy), “нерегулярной экономикой” (irregular economy), “теневая экономика” (shadow economy) и иными терминами, отличающимися от наиболее общепринятого в работах о развивающихся странах понятия “неформальная экономика”.

Таблица 4

Динамика оценочных масштабов теневой экономики в развитых странах, 1960 – 1980 гг., в % к ВНП

Составлено по: 35, с. 491.

        Если проследить за динамикой оценочных показателей неформальной экономики в развитых странах (см. Табл. 4, 5), то можно сделать вывод, что в последние десятилетия в хозяйстве не только развивающихся, но и высокоразвитых стран наблюдается устойчивая тенденция относительного и абсолютного роста масштабов теневой экономической деятельности.

        Таким образом, к 80-м годам экономисты убедились, что неформальная экономическая деятельность (хотя и в разных формах и масштабах) присутствует везде – на Юге и на Севере, на Западе и на Востоке. Это создало предпосылки для специальных экономико-компаративист-ских исследований, посвященных анализу того, что является общим для НЭ в любых странах мира и что специфично для тех или иных социально-экономических систем (см., например: 4, 22, 42).

Таблица 5

Масштабы подпольной экономики в странах Западной Европы,

1994 г., в % от ВНП

Источник: 44.