Гендерные контракты в России: аналитическая модель

Итак, гендерный контракт - это контекстуально обусловленные, иерархически структурированные образцы взаимодействия полов. Гендерный порядок мы рассматриваем как совокупность гендерных контрактов, предписывающих различные гендерные роли и статусы разным сферам общественной жизни в советское время и разным социальным слоям в постсоветсткий период. Советский гендерный порядок характеризовался монопольной ролью партии-государства в его формировании, устойчивостью и гомогенностью гендерной идеологии и гендерных ролей, постоянно воспроизводимым разрывом между официальной идеологией и практиками повседневности. Учитывая роль государства в формировании гендерных отношений, можно назвать гендерный порядок этакратическим [13]. Идеология, институты и практики советского гендерного порядка и основной гендерный контракт, который мы назвали контрактом "работающая мать", сложились в 30-е годы XX в. [см.10; 13; 14; 15]. Постреволюционные попытки решения «женского вопроса» путем вовлечения женщин в общественное производство, предопределения роли домашнего хозяйства, трансформации институтов брака и материнства привели к разрушению традиционной патриархатной семьи. Советская женщина работала полный рабочий день, осуществляла воспитание детей, частично разделяя его с государственными институтами и родственниками (иногда и с наемными работниками), и организацию быта. Иногда такая модель называется «тройной нагрузкой» (ср.: вторая и третья модель гендерных отношений, описанные Р.Кромптон).

          В рамках советского гендерного порядка, с одной стороны декларировалось равенство, при котором каждый человек, независимо от пола, становится гражданином. С другой стороны, гендерная идеология воспроизводила биологический детерминизм, который наделял женственность «специфическими» естественными, физическими и психологическими свойствами [10], а женщин – статусом особых граждан. Гендерный порядок такого типа получил название конвенционального с учетом, что наблюдались сохранение одних традиций (ценности материнства, разделения обязанностей внутри семьи) и разрушение других (экономической зависимости женщины от мужа) [16, p. 130-133]. Итак, государство поддерживало особую роль женщины, задавая рамки доминирующего гендерного контракта.

          Основные свойства гендерного порядка и доминирование контракта "работающая мать" сохранялись на протяжении всего советского времени. Вместе с тем гендерная идеология менялась на разных этапах социалистического общества. В 60-е–70-е годы ограниченная либерализация общества и приватизация частной жизни постепенно приводили к ослаблению официальной гендерной идеологии и появлению альтернативных интерпретаций женственности и мужественности [13]. Еще одной особенностью советского гендерного порядка является постоянное воспроизводство разрыва между официальной идеологией и практиками повседневности [17]. На протяжении всего советского времени существовали гендерные роли и практики, не совпадающие с официальными предписаниями, однако начиная с 70-х годов разрыв повседневности и идеологии приобрел систематический и повсеместный характер. Советский гендерный порядок может быть представлен как совокупность трех различных контрактов, дополняющих друг друга: официальный контракт работающей матери сосуществовал совместно с повседневным и нелегитимным контрактами.

          Официальный контракт формировался и поддерживался государственной политикой, идеологией и социальными институтами, обеспечивающими совмещение ролей работающей матери. Контракт в повседневной сфере жизни находился за пределами государственного регулирования и выполнял, во-первых, функцию приспособления к повседневности. На женщину возлагалась ответственность за воспитание детей, уход за пожилыми, бытовое обслуживание семьи, компенсирующее недостатки социального сервиса и дефицита. Во-вторых, правила повседневного контракта складывались как непреднамеренные последствия официального контракта, например, распространение практик одинокого и внебрачного материнства. В-третьих, существовали практики, не регулируемые официальной политикой – например, добрачная сексуальность совершеннолетних. Одновременно в обществе существовал нелегитимный контракт, правила которого имели альтернативный характер и к которому применялись общественные санкции вплоть до уголовного наказания.

          Изменения постсоветского общества с конца 80-х годов повлекли за собой и трансформацию гендерных отношений: государство утрачивает роль монопольного агента формирующего гендерный контракт, частично разрушается система социальной и идеологической поддержки материнства. Рыночные механизмы и либеральная общественная сфера способствуют дифференциации гендерных норм и практик в разных социальных слоях, формированию новых, в том числе противоречащих друг другу гендерных идеологий и интерпретаций женственности и мужественности. Реконфигурация официальных, повседневных и нелегитимных правил советского времени приводит к формированию новых гендерных контрактов с разными правилами, практиками и идеологиями.

          Трансформации гендерных отношений по-разному оцениваются современными исследователями. Некоторые феминистские авторы использовали термин «патриархатный ренессанс», обозначая то, что в современной России мужчины занимают доминирующие позиции в общественной жизни, а женщины «выталкиваются» в сферу приватного [18]. Английская исследовательница П. Уотсон суммировала такие взгляды следующим образом: «Создание гражданского общества и рыночной экономики в Восточной Европе влечет за собой построение «мира мужчин» и доминирование мужественности в общественной жизни. Принуждение женщин вернуться к домашней жизни, коммерциализация женственности, принижение женской идентичности - неизбежные составляющие данного процесса» [19, p.472]. Во второй половине 90-х годов многие авторы стали осторожнее высказываться о направленности трансформаций гендерного порядка [см., напр., 16; 20], подчеркивая противоречивость эгалитарных и патриархатных тенденций [13]. Традиционные представления о женской роли в семье и обществе оцениваются не столько как патриархатный синдром, сколько как стратегии совладания с ситуацией [21, p. 480]. В период трансформаций формируются новые контракты работающей матери, женщины, ориентированной на карьеру, домохозяйки (и мужчины кормильца) и спонсорский контракт. Несмотря на структурные изменения и возникновение новых практик, практики, правила и нормы, восходящие к советским гендерным контрактам сохраняют свою устойчивость (что подтверждается, в частности, статистикой занятости [22]).

          Мы предполагаем, что основной контракт позднесоветского времени в силу гомогенности государственной политики распространялся на все население, а постсоветское время именно контракты благополучного среднего класса претендуют на практическое и/ или символическое доминирование.

Советский гендерный порядок: официальные, повседневные и нелегитимные контракты

          Официальный гендерный контракт: работающая мать. Данный контракт включает мобилизованный государством труд женщин и материнство как гражданские обязанности. Его историческая конструкция и воспроизводство проанализированы исследователями [см.: 10; 13; 14; 15; 23]. Официальный контракт имел внутренние противоречия и напряжения, однако гендерная и семейная политика, формирующая данный  контракт, в целом распространялась на подавляющее большинство советских граждан(ок). В соответствии с правилами и нормами советского общества от женщин ожидалось сочетание производственной деятельности с материнством и заботой о семье.

          Из интервью: "Женщина должна приносить зарплату больше чем муж, все в доме делать вплоть до ремонта, детей родить, воспитать между своей активной общественной деятельностью и  потом еще – мужу рубашки, брюки гладить" (50 лет, высшее гуманитарное образование, менеджер в финансовой сфере, двое детей). Материнство воспринимается как гражданская обязанность:"Воспитание детей – это очень большая работа для общества… Это звучит громко, но в какой-то степени я это воспринимала как свой гражданский долг" (60 лет, преподаватель, мать четверых детей).

          Модель семьи была конституирована государством, которое регулировало жизненные условия, миграцию и профессиональную мобильность, а также несло ответственность за социальное обеспечение и поддержку материнства. Контракт работающей матери был основан на государственной помощи в воспитании детей: предоставлении декретных и послеродовых отпусков, отпусков по уходу за ребенком, льготы работающим матерям, бесплатном здравоохранении и системе детских учреждений (яслей и детских садов). Официальный контракт не был монолитным, хотя абсолютное большинство женщин было ориентировано на материнство и на занятия профессиональной деятельностью, согласно закону и экономической необходимости. Женщины, состоящие в браке и имеющие детей, в отличие от мужчин, имели легальное право не работать. В некоторых социальных слоях профессиональная занятость женщин была скорее исключением, чем правилом, в частности в номенклатурных семьях и в семьях военнослужащих (о стратификационных гендерных различиях см.: [24; 25, с.9-12]). Таким образом, в рамках официального контракта допускалось традиционное женское поведение, поддерживаемое идеологией женского предназначения.

          Вместе с тем, советской нормой считалась женская занятость в общественной сфере. Из интервью говорит: "Когда мне было 25 лет, то вот у нашего приятеля жена не работала, совершенно здоровая и сидела дома с детьми, и мы все про нее думали, что она сумасшедшая: как это – не работает?… Наша женщина не рождена домохозяйкой, это очень тяжело… работать гораздо легче" (35 лет, домохозяйка, инженер по образованию). В рамках контракта работающая мать натурализация женских ролей сводилась к материнскому предназначению, сексуальность и телесность оставались за пределами официальной политики и репрезентации, за исключением запретов и обвинений. В биографиях о сексуальности женщины рассказывают о репродуктивных практиках: беременностях, абортах, родах. Бездетная женщина считает «я не выполнила, я считаю, главного предназначения женщины – не родила ребенка» (57 лет, высшее гуманитарное образование) [26].

          Игорь Кон назвал политику такого рода бесполым сексизмом: мужчины и женщины трактовались как одинаковые, несмотря на явное различие формальных и неформальных правил, обеспечивающих реализацию женских и мужских ролей [27]. Традиционные роли и гендерная индивидуализация могли восприниматься как форма личного самовыражения и пассивного сопротивления массовой культуре [28, c. 98-100].

          Гендерный контракт в повседневной жизни (теневой контракт). Повседневный гендерный контракт включает те правила, практики и нормы, которые не подлежали прямому государственному регулированию, напротив, складывались как реакция на ригидность официальных институтов. Под повседневностью – сферой реализации данного контракта - мы понимаем действия, оценки, поведение, отношения, которые постоянно поддерживаются рутинным образом и характеризуются практическим, редко артикулируемым, знанием. Этот контракт мы также называли теневым  - промежуточный вариант между тем, что «написано на лозунгах» и тем, за что «сажают в тюрьму», дополняющий как официальный, так и альтернативный контракты[29]. Данная метафора позволяет подчеркнуть неизбежное наличие "тени" у работающей матери, а также связь с частично скрытыми, не запрещенными и не разрешенными гендерными идентичностями и нормами поведения. Они были скрытый от репрезентаций или аоявлялись в недоминирующих дискурсах позднесоветского времени (кино, художественная литература).

          Стабилизации данного контракта способствовали тенденции приватизации и автономизации семьи, возрастания роли социальных сетей в позднесоветский период. Одним из следствий государственной политики усиления и помощи семьи, улучшения условий жизни, в том числе жилищных, стала ее автономизация на уровне повседневности [13; 14]. Семья и дружеские сети воспринимались как сфера безопасности сохранения ценностей и норм, не всегда соответствующих официальным. В повседневной сфере социального воспроизводства от женщин ожидалось выполнение традиционных ролей заботы, обслуживания, реального и символического материнства, а также осуществление действий, компенсирующих неразвитость государственного сервиса в сфере социальных сетей (доставания и блата, см. [30]). Выполнение данных ролей требовало мобилизации гендерных ресурсов, в первую очередь, компенсирующих недостатки государственного обслуживания. Стратегии выживания и сопротивления усиливали «традиционные» гендерные роли и разделение труда между полами и поколениями, мужественность и женственность становились культурным ресурсом. [16; 31].

          В условиях ограниченного социального обслуживания организации быта способствовала «внутрисемейная специализация»: "Муж помогал много, допустим, ремонт делал, мужскую работу: сломалась розетка, он четко все сделает, лампа там какая-то… он много уделял этому внимания" (главный врач, 50 лет, один ребенок). Гендерный контракт, целью которого было обеспечение семьи и быта в рамках компромисса с государством, включал мобилизацию ресурсов социальных сетей, в том числе «расширенного материнства», и индивидуальных ресурсов в публичной и приватной сферах. В качестве агентов контракта выступали социальные сети, друзья, родственники (бабушки в первую очередь). Использовалась и помощь наемных работников: "Поначалу даже была возможность незадорого няню иметь, и я их (детей) никогда не отдавала в ясли, пожилые женщины охотно подрабатывали к пенсии добавку, жила я рядом с работой, по магазинам бегала сама" (60 лет, преподаватель, мать четверых детей).

          Организация домохозяйства и использование сетевых ресурсов усиливали традиционные гендерные идентичности. Правила повседневности предполагали и то, что женщина «приватизирует» профессиональную занятость, используя ее как ресурс решения домашних проблем. Многие женщины, работая, фактически имели фиктивные обязанности, которые позволяли им в рабочее время делать покупки и заниматься домашними делами, а также часто пропускать работу, оставаясь с больными детьми.

          Индивидуальные усилия (в первую очередь женщин) по организации домохозяйства выступали еще одним ресурсом выживания. Для организации домохозяйства в советских условиях требовался творческий, организаторский и коммуникационный опыт и компетентность. Наши информантки приводят многочисленные примеры организации позднесоветской повседневности, типичными образцами которой являются очереди за продуктами и "доставание" дефицитных товаров "по знакомству" и "по блату". Умение организовать повседневную жизнь (достать продукты, обеспечить семью питанием, одеждой, устроить ребенка в детский сад и в хорошую школу, пожилых родственников - к хорошему врачу, организовать прием гостей и пр.) являлось важным подтверждением социальной компетентности женщины-хозяйки. Положение женщины делало ее ответственной, сильной и способной к управлению другими, находящимися в зависимости от женской заботы. Такие качества требовались от женщин всех социальных слоев.

          Из интервью: "поддержу любого рода реформы так называемой демократии, чтобы не нужно было стоять в очередях" (65 лет, инженер, в настоящее время на пенсии). В то же время для этих женщин навыки ведения домохозяйства и использование отношений блата-знакомств оказались важнейшим гендерным ресурсом в условиях экономических трансформаций.

          Еще одним результатом, который достигался через систему блата-доставания, было формирование внешнего облика женщины. Идея выглядеть женственной появляется в официальном дискурсе в 30-х годов, эта идея широко распространяется в 70-е годы; в советском кинематографе и литературных произведениях становится популярной  романтизированная женственность. Романтизм становится одним из базовых культурных дискурсов, влюбленная, страдающая и жертвующая собой женщина выступает в качестве героини позднесоветского времени. Нарративы о сексуальной жизни становятся рассказами о любви и дружбе, которые поддерживаются официальными идеями о любви как основе браке, но одновременно приходят в противоречие с репрессиями сексуальности. В то же время в официальной интерпретации женственности подчеркивалась умеренность, скромность. Репрезентация женственности с оттенком сексуальности превращалась в своего рода индивидуальное сопротивление.

          Нелегитимные контракты. Под нелегитимным (альтернативным) контрактом мы подразумеваем те гендерные нормы и практики, которые подвергались репрессиям, были скрытыми и/или криминальными. Сексуальность, и, в особенности, сексуальные отклонения составляли центральный компонент нелигитимного контракта. Его альтернативность проявлялась в запрещенных и/или закрытых сообществах заключенных, проституток, гомосексуалистов, а также в порнографии, изнасилованиях. Само существование этих явлений отрицалось, они криминализировались и/или медикализировались, их обсуждение происходило только в профессиональных дискурсах или в виде критики проблем (пережитков, тлетворного влияния) капиталистической системы.

          В повседневной жизни нелегитимный контракт касался всякой неконтролируемой сексуальной жизни, не связанной с воспроизводством. Добрачные и внебрачные сексуальные связи, сексуальные отношения на отдыхе и в командировках, получившие широкое распространение в позднесоветское время, балансировали между теневыми и нелегитимными правилами гендерного поведения [16; 26]. О позднесоветских образцах сексуального поведения рассказывает женщина с высшим гуманитарным образованием (39 лет): "Я могла склеить на улице – не знаю, что от меня такое исходило, тут же партнера, и тут же улечься с ним в постель… У меня каждый день был новый или два раза в день новый». Такие рассказы достаточно характерны для представителей этого поколения.

          Наиболее яркими формами нелегитимных контрактов являлись гомосексуализм и проституция. В 1936 г. мужской гомосексуализм был запрещен и согласно статье 121 Уголовного кодекса Российской Федерации  наказывался лишением свободы сроком до пяти лет. Лесбиянство и бисексуализм уголовному преследованию не подлежали, поскольку считались в СССР несуществующими, они находились за пределами публично выражаемых символических форм советской эпохи, за исключением частушек и анекдотов. Только с наступлением периода перестройки стало возможным публично рассказывать о подобном опыте. При этом женственность лесбиянок в тюрьмах и психиатрических больницах [32, p.148-151] сильно отличалась от женственности счастливой советской матери. О существовании проституции, напротив, было хорошо известно, хотя официально она не признавалась до середины 80-х годов. С 30-х годов не имелось официальных данных о проституции, утверждалось, что в Советском Союзе проституция ликвидирована как социальный феномен, хотя, как утверждали в 60-е годы юристы, отдельные особы вступают в половую связь за плату [33]. После наступления гласности образ проститутки становится распространенным и популярным. Кинофильм "Интердевочка" в начале перестройки рассказал историю валютной проститутки 80 годов, обаятельной, богатой, реализовавшей позднесоветскую мечту отъезда на Запад. Сексуализированная женственность и потребительское поведение проститутки демонстрировали образцы гендерных норм, противоположных официальным. Схематично эти контракты могут быть представлены следующим образом (табл. 1)

.

Таблица 1

.  Советские гендерные контракты

Итак, гендерный контракт - это контекстуально обусловленные, иерархически структурированные образцы взаимодействия полов. Гендерный порядок мы рассматриваем как совокупность гендерных контрактов, предписывающих различные гендерные роли и статусы разным сферам общественной жизни в советское время и разным социальным слоям в постсоветсткий период. Советский гендерный порядок характеризовался монопольной ролью партии-государства в его формировании, устойчивостью и гомогенностью гендерной идеологии и гендерных ролей, постоянно воспроизводимым разрывом между официальной идеологией и практиками повседневности. Учитывая роль государства в формировании гендерных отношений, можно назвать гендерный порядок этакратическим [13]. Идеология, институты и практики советского гендерного порядка и основной гендерный контракт, который мы назвали контрактом "работающая мать", сложились в 30-е годы XX в. [см.10; 13; 14; 15]. Постреволюционные попытки решения «женского вопроса» путем вовлечения женщин в общественное производство, предопределения роли домашнего хозяйства, трансформации институтов брака и материнства привели к разрушению традиционной патриархатной семьи. Советская женщина работала полный рабочий день, осуществляла воспитание детей, частично разделяя его с государственными институтами и родственниками (иногда и с наемными работниками), и организацию быта. Иногда такая модель называется «тройной нагрузкой» (ср.: вторая и третья модель гендерных отношений, описанные Р.Кромптон).

          В рамках советского гендерного порядка, с одной стороны декларировалось равенство, при котором каждый человек, независимо от пола, становится гражданином. С другой стороны, гендерная идеология воспроизводила биологический детерминизм, который наделял женственность «специфическими» естественными, физическими и психологическими свойствами [10], а женщин – статусом особых граждан. Гендерный порядок такого типа получил название конвенционального с учетом, что наблюдались сохранение одних традиций (ценности материнства, разделения обязанностей внутри семьи) и разрушение других (экономической зависимости женщины от мужа) [16, p. 130-133]. Итак, государство поддерживало особую роль женщины, задавая рамки доминирующего гендерного контракта.

          Основные свойства гендерного порядка и доминирование контракта "работающая мать" сохранялись на протяжении всего советского времени. Вместе с тем гендерная идеология менялась на разных этапах социалистического общества. В 60-е–70-е годы ограниченная либерализация общества и приватизация частной жизни постепенно приводили к ослаблению официальной гендерной идеологии и появлению альтернативных интерпретаций женственности и мужественности [13]. Еще одной особенностью советского гендерного порядка является постоянное воспроизводство разрыва между официальной идеологией и практиками повседневности [17]. На протяжении всего советского времени существовали гендерные роли и практики, не совпадающие с официальными предписаниями, однако начиная с 70-х годов разрыв повседневности и идеологии приобрел систематический и повсеместный характер. Советский гендерный порядок может быть представлен как совокупность трех различных контрактов, дополняющих друг друга: официальный контракт работающей матери сосуществовал совместно с повседневным и нелегитимным контрактами.

          Официальный контракт формировался и поддерживался государственной политикой, идеологией и социальными институтами, обеспечивающими совмещение ролей работающей матери. Контракт в повседневной сфере жизни находился за пределами государственного регулирования и выполнял, во-первых, функцию приспособления к повседневности. На женщину возлагалась ответственность за воспитание детей, уход за пожилыми, бытовое обслуживание семьи, компенсирующее недостатки социального сервиса и дефицита. Во-вторых, правила повседневного контракта складывались как непреднамеренные последствия официального контракта, например, распространение практик одинокого и внебрачного материнства. В-третьих, существовали практики, не регулируемые официальной политикой – например, добрачная сексуальность совершеннолетних. Одновременно в обществе существовал нелегитимный контракт, правила которого имели альтернативный характер и к которому применялись общественные санкции вплоть до уголовного наказания.

          Изменения постсоветского общества с конца 80-х годов повлекли за собой и трансформацию гендерных отношений: государство утрачивает роль монопольного агента формирующего гендерный контракт, частично разрушается система социальной и идеологической поддержки материнства. Рыночные механизмы и либеральная общественная сфера способствуют дифференциации гендерных норм и практик в разных социальных слоях, формированию новых, в том числе противоречащих друг другу гендерных идеологий и интерпретаций женственности и мужественности. Реконфигурация официальных, повседневных и нелегитимных правил советского времени приводит к формированию новых гендерных контрактов с разными правилами, практиками и идеологиями.

          Трансформации гендерных отношений по-разному оцениваются современными исследователями. Некоторые феминистские авторы использовали термин «патриархатный ренессанс», обозначая то, что в современной России мужчины занимают доминирующие позиции в общественной жизни, а женщины «выталкиваются» в сферу приватного [18]. Английская исследовательница П. Уотсон суммировала такие взгляды следующим образом: «Создание гражданского общества и рыночной экономики в Восточной Европе влечет за собой построение «мира мужчин» и доминирование мужественности в общественной жизни. Принуждение женщин вернуться к домашней жизни, коммерциализация женственности, принижение женской идентичности - неизбежные составляющие данного процесса» [19, p.472]. Во второй половине 90-х годов многие авторы стали осторожнее высказываться о направленности трансформаций гендерного порядка [см., напр., 16; 20], подчеркивая противоречивость эгалитарных и патриархатных тенденций [13]. Традиционные представления о женской роли в семье и обществе оцениваются не столько как патриархатный синдром, сколько как стратегии совладания с ситуацией [21, p. 480]. В период трансформаций формируются новые контракты работающей матери, женщины, ориентированной на карьеру, домохозяйки (и мужчины кормильца) и спонсорский контракт. Несмотря на структурные изменения и возникновение новых практик, практики, правила и нормы, восходящие к советским гендерным контрактам сохраняют свою устойчивость (что подтверждается, в частности, статистикой занятости [22]).

          Мы предполагаем, что основной контракт позднесоветского времени в силу гомогенности государственной политики распространялся на все население, а постсоветское время именно контракты благополучного среднего класса претендуют на практическое и/ или символическое доминирование.

Советский гендерный порядок: официальные, повседневные и нелегитимные контракты

          Официальный гендерный контракт: работающая мать. Данный контракт включает мобилизованный государством труд женщин и материнство как гражданские обязанности. Его историческая конструкция и воспроизводство проанализированы исследователями [см.: 10; 13; 14; 15; 23]. Официальный контракт имел внутренние противоречия и напряжения, однако гендерная и семейная политика, формирующая данный  контракт, в целом распространялась на подавляющее большинство советских граждан(ок). В соответствии с правилами и нормами советского общества от женщин ожидалось сочетание производственной деятельности с материнством и заботой о семье.

          Из интервью: "Женщина должна приносить зарплату больше чем муж, все в доме делать вплоть до ремонта, детей родить, воспитать между своей активной общественной деятельностью и  потом еще – мужу рубашки, брюки гладить" (50 лет, высшее гуманитарное образование, менеджер в финансовой сфере, двое детей). Материнство воспринимается как гражданская обязанность:"Воспитание детей – это очень большая работа для общества… Это звучит громко, но в какой-то степени я это воспринимала как свой гражданский долг" (60 лет, преподаватель, мать четверых детей).

          Модель семьи была конституирована государством, которое регулировало жизненные условия, миграцию и профессиональную мобильность, а также несло ответственность за социальное обеспечение и поддержку материнства. Контракт работающей матери был основан на государственной помощи в воспитании детей: предоставлении декретных и послеродовых отпусков, отпусков по уходу за ребенком, льготы работающим матерям, бесплатном здравоохранении и системе детских учреждений (яслей и детских садов). Официальный контракт не был монолитным, хотя абсолютное большинство женщин было ориентировано на материнство и на занятия профессиональной деятельностью, согласно закону и экономической необходимости. Женщины, состоящие в браке и имеющие детей, в отличие от мужчин, имели легальное право не работать. В некоторых социальных слоях профессиональная занятость женщин была скорее исключением, чем правилом, в частности в номенклатурных семьях и в семьях военнослужащих (о стратификационных гендерных различиях см.: [24; 25, с.9-12]). Таким образом, в рамках официального контракта допускалось традиционное женское поведение, поддерживаемое идеологией женского предназначения.

          Вместе с тем, советской нормой считалась женская занятость в общественной сфере. Из интервью говорит: "Когда мне было 25 лет, то вот у нашего приятеля жена не работала, совершенно здоровая и сидела дома с детьми, и мы все про нее думали, что она сумасшедшая: как это – не работает?… Наша женщина не рождена домохозяйкой, это очень тяжело… работать гораздо легче" (35 лет, домохозяйка, инженер по образованию). В рамках контракта работающая мать натурализация женских ролей сводилась к материнскому предназначению, сексуальность и телесность оставались за пределами официальной политики и репрезентации, за исключением запретов и обвинений. В биографиях о сексуальности женщины рассказывают о репродуктивных практиках: беременностях, абортах, родах. Бездетная женщина считает «я не выполнила, я считаю, главного предназначения женщины – не родила ребенка» (57 лет, высшее гуманитарное образование) [26].

          Игорь Кон назвал политику такого рода бесполым сексизмом: мужчины и женщины трактовались как одинаковые, несмотря на явное различие формальных и неформальных правил, обеспечивающих реализацию женских и мужских ролей [27]. Традиционные роли и гендерная индивидуализация могли восприниматься как форма личного самовыражения и пассивного сопротивления массовой культуре [28, c. 98-100].

          Гендерный контракт в повседневной жизни (теневой контракт). Повседневный гендерный контракт включает те правила, практики и нормы, которые не подлежали прямому государственному регулированию, напротив, складывались как реакция на ригидность официальных институтов. Под повседневностью – сферой реализации данного контракта - мы понимаем действия, оценки, поведение, отношения, которые постоянно поддерживаются рутинным образом и характеризуются практическим, редко артикулируемым, знанием. Этот контракт мы также называли теневым  - промежуточный вариант между тем, что «написано на лозунгах» и тем, за что «сажают в тюрьму», дополняющий как официальный, так и альтернативный контракты[29]. Данная метафора позволяет подчеркнуть неизбежное наличие "тени" у работающей матери, а также связь с частично скрытыми, не запрещенными и не разрешенными гендерными идентичностями и нормами поведения. Они были скрытый от репрезентаций или аоявлялись в недоминирующих дискурсах позднесоветского времени (кино, художественная литература).

          Стабилизации данного контракта способствовали тенденции приватизации и автономизации семьи, возрастания роли социальных сетей в позднесоветский период. Одним из следствий государственной политики усиления и помощи семьи, улучшения условий жизни, в том числе жилищных, стала ее автономизация на уровне повседневности [13; 14]. Семья и дружеские сети воспринимались как сфера безопасности сохранения ценностей и норм, не всегда соответствующих официальным. В повседневной сфере социального воспроизводства от женщин ожидалось выполнение традиционных ролей заботы, обслуживания, реального и символического материнства, а также осуществление действий, компенсирующих неразвитость государственного сервиса в сфере социальных сетей (доставания и блата, см. [30]). Выполнение данных ролей требовало мобилизации гендерных ресурсов, в первую очередь, компенсирующих недостатки государственного обслуживания. Стратегии выживания и сопротивления усиливали «традиционные» гендерные роли и разделение труда между полами и поколениями, мужественность и женственность становились культурным ресурсом. [16; 31].

          В условиях ограниченного социального обслуживания организации быта способствовала «внутрисемейная специализация»: "Муж помогал много, допустим, ремонт делал, мужскую работу: сломалась розетка, он четко все сделает, лампа там какая-то… он много уделял этому внимания" (главный врач, 50 лет, один ребенок). Гендерный контракт, целью которого было обеспечение семьи и быта в рамках компромисса с государством, включал мобилизацию ресурсов социальных сетей, в том числе «расширенного материнства», и индивидуальных ресурсов в публичной и приватной сферах. В качестве агентов контракта выступали социальные сети, друзья, родственники (бабушки в первую очередь). Использовалась и помощь наемных работников: "Поначалу даже была возможность незадорого няню иметь, и я их (детей) никогда не отдавала в ясли, пожилые женщины охотно подрабатывали к пенсии добавку, жила я рядом с работой, по магазинам бегала сама" (60 лет, преподаватель, мать четверых детей).

          Организация домохозяйства и использование сетевых ресурсов усиливали традиционные гендерные идентичности. Правила повседневности предполагали и то, что женщина «приватизирует» профессиональную занятость, используя ее как ресурс решения домашних проблем. Многие женщины, работая, фактически имели фиктивные обязанности, которые позволяли им в рабочее время делать покупки и заниматься домашними делами, а также часто пропускать работу, оставаясь с больными детьми.

          Индивидуальные усилия (в первую очередь женщин) по организации домохозяйства выступали еще одним ресурсом выживания. Для организации домохозяйства в советских условиях требовался творческий, организаторский и коммуникационный опыт и компетентность. Наши информантки приводят многочисленные примеры организации позднесоветской повседневности, типичными образцами которой являются очереди за продуктами и "доставание" дефицитных товаров "по знакомству" и "по блату". Умение организовать повседневную жизнь (достать продукты, обеспечить семью питанием, одеждой, устроить ребенка в детский сад и в хорошую школу, пожилых родственников - к хорошему врачу, организовать прием гостей и пр.) являлось важным подтверждением социальной компетентности женщины-хозяйки. Положение женщины делало ее ответственной, сильной и способной к управлению другими, находящимися в зависимости от женской заботы. Такие качества требовались от женщин всех социальных слоев.

          Из интервью: "поддержу любого рода реформы так называемой демократии, чтобы не нужно было стоять в очередях" (65 лет, инженер, в настоящее время на пенсии). В то же время для этих женщин навыки ведения домохозяйства и использование отношений блата-знакомств оказались важнейшим гендерным ресурсом в условиях экономических трансформаций.

          Еще одним результатом, который достигался через систему блата-доставания, было формирование внешнего облика женщины. Идея выглядеть женственной появляется в официальном дискурсе в 30-х годов, эта идея широко распространяется в 70-е годы; в советском кинематографе и литературных произведениях становится популярной  романтизированная женственность. Романтизм становится одним из базовых культурных дискурсов, влюбленная, страдающая и жертвующая собой женщина выступает в качестве героини позднесоветского времени. Нарративы о сексуальной жизни становятся рассказами о любви и дружбе, которые поддерживаются официальными идеями о любви как основе браке, но одновременно приходят в противоречие с репрессиями сексуальности. В то же время в официальной интерпретации женственности подчеркивалась умеренность, скромность. Репрезентация женственности с оттенком сексуальности превращалась в своего рода индивидуальное сопротивление.

          Нелегитимные контракты. Под нелегитимным (альтернативным) контрактом мы подразумеваем те гендерные нормы и практики, которые подвергались репрессиям, были скрытыми и/или криминальными. Сексуальность, и, в особенности, сексуальные отклонения составляли центральный компонент нелигитимного контракта. Его альтернативность проявлялась в запрещенных и/или закрытых сообществах заключенных, проституток, гомосексуалистов, а также в порнографии, изнасилованиях. Само существование этих явлений отрицалось, они криминализировались и/или медикализировались, их обсуждение происходило только в профессиональных дискурсах или в виде критики проблем (пережитков, тлетворного влияния) капиталистической системы.

          В повседневной жизни нелегитимный контракт касался всякой неконтролируемой сексуальной жизни, не связанной с воспроизводством. Добрачные и внебрачные сексуальные связи, сексуальные отношения на отдыхе и в командировках, получившие широкое распространение в позднесоветское время, балансировали между теневыми и нелегитимными правилами гендерного поведения [16; 26]. О позднесоветских образцах сексуального поведения рассказывает женщина с высшим гуманитарным образованием (39 лет): "Я могла склеить на улице – не знаю, что от меня такое исходило, тут же партнера, и тут же улечься с ним в постель… У меня каждый день был новый или два раза в день новый». Такие рассказы достаточно характерны для представителей этого поколения.

          Наиболее яркими формами нелегитимных контрактов являлись гомосексуализм и проституция. В 1936 г. мужской гомосексуализм был запрещен и согласно статье 121 Уголовного кодекса Российской Федерации  наказывался лишением свободы сроком до пяти лет. Лесбиянство и бисексуализм уголовному преследованию не подлежали, поскольку считались в СССР несуществующими, они находились за пределами публично выражаемых символических форм советской эпохи, за исключением частушек и анекдотов. Только с наступлением периода перестройки стало возможным публично рассказывать о подобном опыте. При этом женственность лесбиянок в тюрьмах и психиатрических больницах [32, p.148-151] сильно отличалась от женственности счастливой советской матери. О существовании проституции, напротив, было хорошо известно, хотя официально она не признавалась до середины 80-х годов. С 30-х годов не имелось официальных данных о проституции, утверждалось, что в Советском Союзе проституция ликвидирована как социальный феномен, хотя, как утверждали в 60-е годы юристы, отдельные особы вступают в половую связь за плату [33]. После наступления гласности образ проститутки становится распространенным и популярным. Кинофильм "Интердевочка" в начале перестройки рассказал историю валютной проститутки 80 годов, обаятельной, богатой, реализовавшей позднесоветскую мечту отъезда на Запад. Сексуализированная женственность и потребительское поведение проститутки демонстрировали образцы гендерных норм, противоположных официальным. Схематично эти контракты могут быть представлены следующим образом (табл. 1)

.

Таблица 1

.  Советские гендерные контракты