Лидия Авилова - Воспоминания о Чехове
I II III IV V VI VII VIII IX X XI XII XIII XIV XV XVI XVII XVIII
IX
Опять была масленица. Я сидела вечером в кабинете Миши и читала. Брат, приехавший из Москвы, играл в гостиной на рояли, муж за письменным столом что-то писал. Вдруг крышка рояля хлопнула, и брат Алеша быстро вошел к нам. - Не могу я больше в этой адской скучище мучиться! - крикнул он. - Неужели я за этим приехал в Петербург? Едемте куда-нибудь! Миша посмотрел на часы.
- Куда теперь ночью ехать? Ты с ума сошел.
- Двенадцати еще нет. Какая же ночь? Ну, двигайтесь! Он схватил меня за руку и стал тащить.
- Но куда ехать? - слабо протестовала я.
Алеша взял газету.
- Маскарад сегодня в театре Суворина. Прекрасно!
- А костюмы? Или домино?
- Пустяки! Найдем. Только живее!
Он стащил меня с кресла и бегом проводил в опальную. - Одевайся! и я...
Миша наотрез отказался ехать.
Когда мы одевались в передней, он кричал нам: - Сумасшедшие! Шлендры!
- Молчи, департаментская крыса! - отвечал Алеша. Мы взяли извозчика и поехали на Владимирскую. Там был маленький костюмерный магазин, но, увы! Он был уже заперт.
- Ничего не значит, - сказал Алеша и стал стучать в дверь. - Перестань! - кричала я ему с извозчика. - Что ты делаешь! Ну, скандал: городовой идет.
- И прекрасно! - нисколько не смутился брат.
Когда городовой подошел, Алеша тихо сказал ему что-то и, мне показалось, пожал ему руку, и тогда тот сейчас же постучал сам, и, несмотря на то, что стучал он гораздо тише, дверь немедленно отворилась, и на пороге показалась хозяйка в нижней юбке и ночной кофте. Городовой сказал ей несколько слов, откозырял Алеше и даже помог мне выйти из саней. Мы выбирали костюмы при свете одной свечи. Но и выбрать было не из чего: все было разобрано. Мне удалось только найти черное домино. По моему росту оно было немного коротко, но пришлось удовольствоваться и этим. Через несколько минут мы подъезжали к театру.
- Ты не бросай меня одну, - просила я брата, - мне будет жутко. Зал театра показался мне каким-то кошмаром. Он был битком набит, двигаться можно было только в одном направлении, вместе с толпой. Я нащупала в своей сумке пару орехов (остались после игры в лото с детьми) и сунула их в рот, чтобы не забыться и не заговорить своим голосом, если встречу знакомых.
- Не подавись! - предупредил брат и вдруг чуть не вскрикнул: - Смотри направо...
Направо стоял Чехов и, прищурившись, смотрел куда-то поверх голов вдаль.
- Теперь, конечно, я свободен? - сказал Алеша и сейчас же исчез.
Я подошла к Антону Павловичу.
- Как я рада тебя видеть! - сказала я.
- Ты не знаешь меня, маска, - ответил он и пристально оглядел меня. От волнения и неожиданности я дрожала, может быть он заметил это? Ни слова не говоря, он взял мою руку, продел под свою и повел меня по кругу. Он молчал, и я тоже молчала. Мимо нас проскользнул Владимир Иванович Немирович-Данченко.
- Э-ге-ге! - сказал он Чехову. - Уже подцепил! Чехов нагнулся ко мне и тихо сказал:
- Если тебя окликнут, не оборачивайся, не выдавай себя.
- Меня здесь никто не знает, - пропищала я.
Немирович как-то ухитрялся кружить вокруг нас и все повторял свое: "Э-ге-ге!"
- Неужели он узнал тебя? - беспокоился Чехов. - Не оборачивайся! Хочешь пить? Пойдем в ложу, выпьем по стакану шампанского.
Мы с трудом выбрались из толпы, поднялись по лестнице к ложам и оказались в пустом коридоре.
- Вот, как хорошо! - сказал Чехов. - Я боялся, что Немирович назовет тебя по имени и ты как-нибудь выдашь себя.
- А ты знаешь, кто я? Кто же? Скажи!
Я вырвала у него свою руку и остановилась. Он улыбнулся.
- Знаешь, скоро пойдет моя пьеса, - не отвечая на вопрос, сообщил он.
- Знаю. "Чайка".
- "Чайка". Ты будешь на первом представлении? - Буду. Непременно.
- Будь очень внимательна. Я тебе отвечу со сцены. Но только будь внимательна. Не забудь.
Он опять взял мою руку и прижал к себе.
- На что ты мне ответишь?
- На многое. Но следи и запомни.
Мы вошли в пустую аванложу. На столе стояли бутылки и бокалы. - Это ложа Суворина. Сядем. Чокнемся.
Он стал наливать шампанское.
- Не понимаю! - сказала я. - Ты смеешься? Как ты можешь сказать мне что-нибудь со сцены? Как я пойму, что именно эти слова относятся ко мне? Да ведь ты и не знаешь, кто я?
- Ты поймешь... Сядь, пей пожалуйста.
- Жарко!
Я подошла к зеркалу.
- Хочешь попудриться? Я отвернусь: сними маску. - И он сел ко мне спиной. Я следила за ним в зеркало: он не шевельнулся, а я маску не сняла. Потом мы сидели рядом и пили.
- Тебе нравится название: "Чайка"?
- Очень.
- Чайка... Крик у нее тоскливый. Когда она кричит, хочется думать о печальном.
- А почему ты сегодня печальный? - спросила я. - Все глядишь вверх, будто тебе ни до кого дела нет, даже глядеть на людей скучно. - Он улыбнулся.
- Ты не угадала, маска, - сегодня мне не скучно. Я опять вернулась к "Чайке".
- Ну, как можно сказать что-нибудь со сцены? Если бы еще ты знал, кто я, то я бы подумала, что ты вывел меня в своей пьесе... - Нет, нет!
- Ну, не понимаю и не пойму! Тем более что ответишь ты не мне, вероятно, а той, за кого ты меня принимаешь.
- Пойдем вниз, - предложил Антон Павлович. - Неприятно, если сюда придут.
Мы вернулись в зал, сперва ходили, а потом сели в уголке.
- Расскажи мне что-нибудь, - попросил Чехов. - Расскажи про себя. Расскажи свой роман.
- Какой роман? Это ты пишешь романы, а не я.
- Не написанный, а пережитый. Ведь любила ты кого-нибудь?
- Не знаю.
Двигалась мимо нас, шуршала и шумела толпа. Не обычная, нарядная толпа, а какая-то сказочная или кошмарная. Вместо женских лиц - черные или цветные маски с узкими прорезами для глаз. То здесь, то там высовывались звериные морды из-под поднятых капюшонов мужских домино, ярко блестели пластроны фрачных сорочек. И над всем этим гремел непрерывно оркестр пьянящими вальсами, страстными ариями. Голова у меня слегка кружилась, нервы были напряжены, сердце то замирало, то билось усиленно. Вероятно, выпитое шампанское не прошло даром. Я прислонилась плечом к плечу Антона Павловича и близко глядела ему в лицо.
- Я тебя любила, - сказала я ему. - Тебя, тебя...
- Ты интригуешь, маска, - сказал он. - И ты противоречишь себе: ты только что сказала "не знаю".
- Нет, это не противоречие. Может быть, это была и не любовь, но, кажется, не было ни одного часа, когда я не думала бы о тебе. А когда я видела тебя, я не могла наглядеться. Это было такое счастье, что его трудно было выносить. Ты не веришь мне? Дорогой мой! ненаглядный!
Он откинул прядку волос со лба и поднял глаза к потолку.
- Ты мне не веришь? Ответь мне.
- Я не знаю тебя, маска.
- Если не знаешь, то все-таки принимаешь меня за кого-то. Ты сказал, что ответишь мне со сцены.
- Сказал на всякий случай. Если ты не та, кому я хотел сказать, это значения не имеет. Тогда ты не поймешь.
- А кому ты хотел сказать?
Он улыбнулся:
- Тебе!
- Так что же ты говоришь, что ты меня не знаешь?!
- Знаю, что ты артистка и что ты сейчас очень хорошо играешь.
- И эта артистка должна быть очень, очень внимательна и следить?
- Ты!
Он опять улыбнулся и наклонил голову ко мне.
- Ты будь внимательна и следи. Но ты не кончила рассказывать свой роман. Я слушаю.
- Роман скучный, а конец печальный, Антон.
- Конец печальный?
- Я же тебе сказала, что не знаю, любила ли я действительно. Разве это значит любить, если только борешься, гонишь эту любовь, прислушиваешься к себе с постоянной надеждой: кажется, я уже меньше люблю кажется, я выздоравливаю, кажется, я наконец победила. Разве это любовь?
- Не было бы любви, не было бы и борьбы, - быстро сказал он.
- А! Значит, ты мне веришь!
- Я не знаю тебя, маска.
Он взял меня под руку и встал.
- Тут много любопытных глаз. Ты не хочешь еще вина? Я хочу. Мы опять поднялись в ложу, после того как Чехов удостоверился, что она пуста.
На столе стояли две почти полные бутылки. Мы опять уселись и теперь стали весело и бессвязно болтать. Он настаивал, что я артистка, что он знает меня в драматических ролях. Я стала дразнить его Яворской.
- Ты еще влюблен в нее, несчастный?
- Неужели ты думаешь, я тебе отвечу?
- А почему нет?
- Да только потому, что ты сама Яворская.
- Ты в этом уверен?
- Убежден.
- Давно бы сказал. Я бы сняла здесь маску.
- Сними.
- Нет, поздно, домой пора.
Мы выглянули в зал. Публика очень заметно поредела. Я увидела Алешу, который щурился во все стороны. Очевидно, искал меня. Мы, смеясь, быстро спустились и около лестницы столкнулись с Сувориным и Кo.
- Антон Павлович! - закричал он. - Мы все вас искали, искали...
Я быстро пожала руку Антону Павловичу и бросилась к Алеше.
- Ты довольна? - спросил он.
- Довольна и немножко пьяна. А ты доволен?
- Доволен, но совершенно трезв.
И дорогой, и дома в постели я думала:
"Я - Яворская? Он ответит со сцены Яворской?"