Справочная информация о поэме

                         III

Над Москвой великой, златоглавою,

Над стеной кремлевской белокаменной

Из-за дальних лесов, из-за синих гор,

По тесовым кровелькам играючи,

Тучки серые разгоняючи,

Заря алая подымается;

Разметала кудри золотистые,

Умывается снегами рассыпчатыми,

Как красавица, глядя в зеркальце,

В небо чистое смотрит, улыбается.

Уж зачем ты, алая заря, просыпалася?

На какой ты радости разыгралася?

Как сходилися, собиралися

Удалые бойцы московские

На Москву-реку, на кулачный бой,

Разгуляться для праздника, потешиться.

И приехал царь со дружиною,

Со боярами и опричниками,

И велел растянуть цепь серебряную,

Чистым золотом в кольцах спаянную.

Оцепили место в 25 сажень,

Для охотницкого бою, одиночного.

И велел тогда царь Иван Васильевич

Клич кликать звонким голосом:

“Ой, уж где вы, добрые молодцы?

Вы потешьте царя нашего батюшку!

Выходите-ка во широкий круг;

Кто побьет кого, того царь наградит:

А кто будет побит, тому бог простит!”

И выходит удалой Кирибеевич,

Царю в пояс молча кланяется,

Скидает с могучих плеч шубу бархатную,

Подпершися в бок рукою правою,

Поправляет другой шапку алую,

Ожидает он себе противника...

Трижды громкий клич прокликали —

Ни один боец и не тронулся,

Лишь стоят да друг друга поталкивают.

На просторе опричник похаживает,

Над плохими бойцами подсмеивает:

“Присмирели, небось, призадумались!

Так и быть, обещаюсь для праздника,

Отпущу живого с покаянием,

Лишь потешу царя нашего батюшку”.

Вдруг толпа раздалась в обе стороны—

И выходит Степан Парамонович,

Молодой купец, удалой боец,

По прозванию Калашников.

Поклонился прежде царю грозному,

После белому Кремлю да святым церквам,

А потом всему народу русскому.

Горят очи его соколиные,

На опричника смотрят пристально.

Супротив него он становится,

Боевые рукавицы натягивает,

Могутные плечи распрямливает,

Да кудряву бороду поглаживает.

И сказал ему Кирибеевич:

“А поведай мне, добрый молодец,

Ты какого роду-племени,

Каким именем прозываешься?

Чтобы знать, по ком панихиду служить,

Чтобы было чем и похвастаться”.

Отвечает Степан Парамонович:

“А зовут меня Степаном Калашниковым,

А родился я от честнова отца,

И жил я по закону господнему:

Не позорил я чужой жены,

Не разбойничал ночью темною,

Не таился от свету небесного...

И промолвил ты правду истинную:

По одном из нас будут панихиду петь,

И не позже, как завтра в час полуденный;

И один из нас будет хвастаться,

С удалыми друзьями пируючи...

Не шутку шутить, не людей смешить

К тебе вышел я теперь, бусурманский сын,—

Вышел я на страшный бой, на последний бой!”

И услышав то, Кирибеевич

Побледнел в лице, как осенний снег;

Бойки очи его затуманились,

Между сильных плеч пробежал мороз,

На раскрытых устах слово замерло...

Вот молча оба расходятся,—

Богатырский бой начинается.

Размахнулся тогда Кирибеевич

И ударил впервой купца Калашникова,

И ударил его посередь груди —

Затрещала грудь молодецкая,

Пошатнулся Степан Парамонович;

На груди его широкой висел медный крест

Со святыми мощами из Киева,—

И погнулся крест и вдавился в грудь;

Как роса из-под него кровь закапала;

И подумал Степан Парамонович:

“Чему быть суждено, то и сбудется,

Постою за правду до последнева!”

Изловчился он, приготовился,

Собрался со всею силою

И ударил своего ненавистника

Прямо в левый висок со всего плеча,

И опричник молодой застонал слегка,

Закачался, упал замертво;

Повалился он на холодный снег,

На холодный снег, будто сосенка,

Будто сосенка, во сыром бору

Под смолистый под корень подрубленная.

И, увидев то, царь Иван Васильевич

Прогневался гневом, топнул о землю

И нахмурил брови черные;

Повелел он схватить удалова купца

И привесть его пред лицо свое.

Как возговорил православный царь:

“Отвечай мне по правде, по совести,

Вольной волею или нехотя

Ты убил насмерть мово верного слугу,

Мово лучшего бойца Кирибеевича?”

“Я скажу тебе, православный царь:

Я убил его вольной волею,

А за что про что — не скажу тебе,

Скажу только богу единому.

Прикажи меня казнить—и на плаху несть

Мне головушку повинную;

Не оставь лишь малых детушек,

Не оставь молодую вдову

Да двух братьев моих своей милостью...”

“Хорошо тебе, детинушка,

Удалой боец, сын купеческий,

Что ответ держал ты по совести.

Молодую жену и сирот твоих

Из казны моей я пожалую,

Твоим братьям велю от сего же дня

По всему царству русскому широкому

Торговать безданно, беспошлинно.

А ты сам ступай, детинушка,

На высокое место лобное,

Сложи свою буйную головушку.

Я топор велю наточить-навострить,

Палача велю одеть-нарядить,

В большой колокол прикажу звонить,

Чтобы знали все люди московские,

Что и ты не оставлен моей милостью...”

Как на площади народ собирается,

Заунывный гудит-воет колокол,

Разглашает всюду весть недобрую.

По высокому месту лобному

Во рубахе красной с яркой запонкой,

С большим топором навостренныим,

Руки голые потираючи,

Палач весело похаживает,

Удалова бойца дожидается,—

А лихой боец, молодой купец,

Со родными братьями прощается:

“Уж вы, братцы мои, други кровные,

Поцалуемтесь да обнимемтесь

На последнее расставание.

Поклонитесь от меня Алене Дмитревне,

Закажите ей меньше печалиться.

Про меня моим детушкам не сказывать;

Поклонитесь дому родительскому,

Поклонитесь всем нашим товарищам,

Помолитесь сами в церкви божией

Вы за душу мою, душу грешную!”

И казнили Степана Калашникова

Смертью лютою, позорною;

И головушка бесталанная

Во крови на плаху покатилася.

Схоронили его за Москвой-рекой,

На чистом поле промеж трех дорог:

Промеж Тульской, Рязанской, Владимирской.

И бугор земли сырой тут насыпали,

И кленовый крест тут поставили.

И гуляют шумят ветры буйные

Над его безымянной могилкою.

И проходят мимо люди добрые:

Пройдет стар человек—перекрестится,

Пройдет молодец — приосанится,

Пройдет девица — пригорюнится,

А пройдут гусляры — споют песенку.

  *

Гей вы, ребята удалые,

Гусляры молодые,

Голоса заливные!

Красно начинали — красно и кончайте,

Каждому правдою и честью воздайте!

Тароватому боярину слава!

И красавице боярыне слава!

И всему народу христианскому слава!