12. Право печати.

Историки считают обыкновенно гранью, отделяющею средневековье от нашего «нового времени» век или эпоху изобретений и открытий. Трудно сказать, какое из событий эпохи (от XIV до XVI века) оказало наиболее длительное влияние и является наиболее важным: открытие ли Америки, изобретение ли пороха или, наконец, изобретение книгопечатания?

Прежде книги писались от руки большей частью монахами, любовно разрисовывавшими заглавия и прописные буквы. Уже довольно рано вместо последних стали употреблять готовые одинаковые штемпеля, но потребовалось много лет, пока немец Гутенберг не надумал отливать из металла все буквы и печатать целиком всю книгу. Сто с лишним лет спустя датский король прислал царю Иоанну Грозному мастера, который обучил книгопечатанию первого русского печатника Ивана Федорова. Но народ объявил его еретиком и Федоров вскоре должен был бежать в Литву.

Понятно, что с изобретением печатания книг они сразу подешевели и стали доступны более обширному кругу лиц, чем прежние рукописи. Только книгопечатание сделало возможным широкое распространение знаний, расцвет науки и повышение сознательной народной жизни, которыми ознаменована новейшая история. Печать служила, однако, не только вечным целям научного знания. С первых же лет она стала распространительницей сведений о событиях и явлениях текущей жизни, стала обсуждать действия власть имущих и обсуждение поневоле переходило порой в осуждение. Власти всполошились. В 1453 году напечатана была первая известная нам книга, а уже через 17 лет римский; папа повелел, чтобы книги печатались только после рассмотрения и с одобрения назначенных им духовных лиц.

Надо заметить, что и раньше бывали случаи сожжения рукописных книг, но только с изобретением книгопечатания додумались до того, чтобы требовать на предварительный просмотр начальства всякую книгу до ее напечатания. Духовные власти, державшие в строгом подчинении и повиновении тело л душу своих подданных, первые почуяли сугубую опасность в печатном слове и преимущественно по их почину борьба с печатным словом стала предметом постоянного внимания имперских чинов Германии (собрание представителей от всех областей и королевств Германии) и королей Испании, Франции и др.

Уже в 1530 году имперские чины Германии постановили, что на каждой печатной книге должно печататься указание, где и кем она напечатана — постановление, уцелевшее и до сего времени в законодательствах чуть ли не всего мира. В 1548 году установлены были денежные штрафы и закрытие типографии за напечатание книг, противных учению католической церкви и призывающих к возмущению, а самые книги такого рода отбирались у печатника и книгопродавца, но частные лица, приобретшие уже такую книжку, за нее не наказывались, а обязаны были лишь не продавать ее и не дарить другим. Отбирать же ее не решалось даже тогдашнее полицейское государство.

Все эти меры были найдены недостаточными и в 1570 году было введено ограничение для самого ремесла: открывать типографии разрешалось лишь в столицах и определенных городах, притом только лицам, получившим на то особое разрешение начальства, по удостоверении последнего в их благонадежности. Такие же меры для обуздания печати предпринимались в те времена и во Франции, и в Испании и даже в Англии.

Таким образом через сто с небольшим лет после изобретения книгопечатания уже выработан был почти весь список мер, которыми впоследствии подавлялось свободное слово. Позднейшие века мало прибавили к этому списку. Предварительный просмотр всего предназначенного в печатанию (цензура) применялся с особой строгостью к изданиям повременным, периодическим, т.е. к газетам и журналам, выходящим ежедневно, еженедельно и т. д. Для них были выработаны и особые наказания: лишали права печатать объявления, права розничной продажи, требовали представления залогов, требовали особой благонадежности редакторов и т. п.

Но против опеки цензоров и запрета, лежавшего на свободном печатном слове, скоро раздались и возражения как на почве религиозной, так и в области свободной научной мысли. Все мы знаем, с какой стойкостью наши старообрядцы держатся своих книг; для них и для многих сектантов Германия и Англии вопрос о свободном книгопечатании был вопросом свободного исповедания своей веры, а запрет их книг равносилен религиозному гонению. На ряду с истиной религиозной подвергалась особому гонению истина научная, зачастую расходившаяся по смелости и новизне с общепринятыми взглядами.

Но вскоре вопрос об освобождении печати от наложенных на нее путь стал вопросом политическим. Уже в 1644 году английский писатель Мильтон дал блестящее обоснование требованию свободной печати, как одному из выражений свободы отдельной личности.

«Какое бесчестье,— говорил он,— составляет для всего общества и для тех, кто никогда не заявлял себя с дурной стороны, находиться под недоверием и подозрением. Если мы не решаемся дать им в руки какой-либо книжки, то мы свидетельствуем этим, что считаем всех граждан за легкомысленных, порочных и безрассудных людей, что их вера и разум находятся в таком состояния болезни и расслаблении, при котором они могут только плясать по дудки цензора. Истина и разум не такого рода товары, которыми можно торговать при посредстве ярлыков и указанных мер. Предоставьте истине бороться с ложью свободно и открыто. Это наилучший способ опровержения лжи».

Ранее всего цензура была отменена в Англии. В продолжение истекшего девятнадцатого века ее примеру последовали одна за другой и остальные страны Западной Европы. Основой устанавливающегося теперь повсюду в Европе правового (конституционного) государственного строя является господство закона, издаваемого при участии народных представителей. Но для того, чтобы представители знали, чего хочет народ, и для того, чтобы народ знал, что как и что поручить, какой наказ дать своему представителю,— для этого необходимо, как свет для растения, как воздух для птицы одно: нужна, чтобы столковаться, свобода слова сказанного, свобода слова печатанного. Свобода слова и свобода печати являются, таким образом, краеугольным камнем, на основе которого только и может быть воздвигнуто здание правового государства.

Вот почему с пробуждением самосознания освобождающейся личности и с провозглашением необходимости правового строя раздалось повсюду властное требование об отмене цензуры. В течение последнего столетия эта отмена, всюду; почти совпадавшая с первым созывом народных представителей, стала свершившимся фактом. Правда, сменив предварительный просмотр книг, многие государства, где у власти остались представители старого приказного строя, поспешили издать законы, сильно ограничивающие свободу печати.

Лучше всего мы можем познакомиться с этими ограничениями печати по нашему русскому законодательству последних лет. Сковывавший печать по рукам и ногам устав о цензуре 1828 года с воцарением Александра II был значительно заменен временными правилами о печати 1862, а затем временными же правилами 1865 года, в части действующими, впрочем, и поныне. Последними уже освобождались от предварительной цензуры отдельные сочинения, правда, лишь при объеме свыше десяти листов, очевидно, в расчете, что такие книги по громоздкости и цене не получат большого распространения. Для издателей повременных изданий вводились по образцу французского закона того времени залоги до 5.000 рублей. Наказания за нарушения правил о печати должны были налагаться судом, а не администрацией. Значительные облегчения, введенные этими правилами, были, однако, взяты обратно и отменены рядом распоряжений от 1866, 1867 и 1868, а особенно 1872 и 1873 годов, когда министру внутренних дел было предоставлено воспрещать совершенно обсуждение вопросов «государственной важности», при чем признание какого-либо случая таким «важным» вопросом всецело зависело от взгляда министра. Наконец правила 1882 года лишили печать последней, видимости судебной защиты и доставили вопрос о закрытии издания в зависимость от решения 3 министров. С 1862 по 1904 год было прекращено 26 повременных изданий, перечислять других взысканий мы не станем: достаточно сказать, что 93 раза повременные издания были приостанавливаемы безо всякого объяснения причин.

Не говоря уже о мелочных придирках цензоров и ежечасных недоразумениях с ними, особенно тягостно для деятелей печати было административное усмотрение в вопросе о наложении взысканий, о разрешении издавать газету, редактировать ее и т. д. Неопределенность положения печати была столь невыносима, что уже манифестом 12 декабря 1904 года было признано необходимым: «устранить из ныне действующих правил о печати излишние стеснения и поставить печатное слово в точно определенные законом пределы, предоставив тем отечественной печати, соответственно успехам просвещения и принадлежащему ей вследствие сего значению возможность достойно выполнять высокое призвание быть правдивой выразительницей разумных стремлений на пользу России».

Во исполнение этого повеления Комитет Министров, «вполне признавая, что действующие законы о печати, создавая немало стеснительных условий для проявления мысли в печатном слове, не предупредили появления и распространения вредных учений», выработал ряд мер, утвержденных 21 января и 23 мая 1905 года, которыми отменялся ряд узаконений, ограничивавших правила 1865 года и вводились некоторые улучшения: так, например, вопрос о закрытии повременного издания был передан на разрешение Сената.

После манифеста 17 октября, провозгласившего непреклонную волю Монарха даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов, печать пользовалась некоторое время большой фактической свободой. 24 ноября 1905 года изданы были «временные правила о повременных изданиях», которыми отменялись более или менее полно правила 1) о предварительной цензуре, 2) об административных взысканиях для повременных изданий и 3) о залогах; было установлено затем, что ответственность за преступные деяния, учиненные посредством печати, определяется в порядке судебном. Каждый номер газеты или журнала должен иметь обозначение редактора, издателя и типографии, где он напечатан, и должен одновременно с выходом в свет представляться местному установлению или должностному лицу по делам печати, которые могут наложить на него арест, возбудив одновременно судебное преследование против виновных, если в издании усмотрят признаки преступного деяния. Суд в распорядительном заседании может еще до приговора приостановить все издание. За нарушение правил устанавливаются строгие денежные наказания и заключение в тюрьме.

Но уже 18 марта 1906 года правила эти сочли недостаточными для борьбы с нарушениями, и с нарочитой целью такой «борьбы» издан был указ об изменении и дополнении этих правил. Газеты, заключающие в себе рисунки, должны доставляться чиновнику по делам печати уже не одновременно, а за 24 часа до выпуска. При желании рисунки можно представить отдельно, а это сводится к восстановлению предварительной цензуры; наложенный чиновником арест на издание представляется на утверждение или отмену суда, хотя опыт показал, что такая отмена является редким исключением. Наказания особенно при повторении значительно усилены.

Наконец накануне открытия Государственной Думы первого созыва 26 апреля 1906 г. издан был новый указ о временных правилах для неповременной печати. Книги разделяются по объему: толстые, более 5 листов (лист —16 страниц) надо представлять инспектору по делам печати (так были переименованы прежние цензора) одновременно с выпуском из типографии книги размером до одного листа за два дня и размером от одного до пяти листов за семь дней до выпуска в свет. Правила о наложении ареста и утверждении его судом оставлены те же, что и для повременной печати.

Правила эти действуют и поныне. За границей, как, напр., в Англии, право печати исчерпывается ответственностью за совершенные путем печати уголовно наказуемые деяния, по действительно строго преследуется лишь клевета в печати, направленная против частных лиц. Так, хотя и существует еще на бумаге, но не применяется на деле уголовное преследование людей, печатно высказывающих свои убеждения, хотя бы они и расходились со взглядами правительства. Нашим Уголовным Уложением, введенным частично в действие в 1903 году, строго наказывается составление, размножение, распространение сочинений, призывающих к неповиновению или противодействию закону, к ниспровержению существующего в государстве общественного строя и т. д. и т. д., причем простая критика существующих отношений и выражение неудовольствия ими часто рассматриваются и наказываются, как такой «призыв ».

Кроме того, в наших законах о печати сохранилось много мер предупредительного характера, как заявление губернатору о желании издавать газету и т. п. Важно, впрочем, повторяющееся указание, что аресту подлежат все экземпляры, кроме тех, которые перешли уже во владение третьих лиц для собственного их употребления. Важно также, что утверждение ареста отнесено к ведению суда, хотя следует помнить, что дела о нарушениях правил о печати разбираются без участия присяжных заседателей.

Среди общего бесправия и по сравнению, например, хотя бы с временными правилами о союзах и обществах закон о печати можно было бы признать если не удовлетворительными, то, по крайней мере, «лучшими», чем правила 1865 года с их наслоениями.

К сожалению, действующие еще на пространстве чуть ли, не всей России исключительные положения в виде усиленной и всяких других охран ставят печать в такую зависимость от простого усмотрения администрации, случаи применения административных (без суда) взысканий в виде крупных денежных штрафов настолько часты, что порой сглаживается всякая разница со старым подцензурным временем. Благодаря тому, что воспитанная на иных началах администрация не восприняла и не усвоила еще норм правового поряда, о господстве и полной силе даже того закона о печати, каким являются правила 1906 года, не приходится и говорить. Ясно после сказанного, что, пока не прекратилось действие усиленной и др. охран, у нас нет даже простого «права» печати, не говоря уже о той свободе печати, которая, как было признано и в манифесте 17 октября, является одной из незыблемых основ гражданской свободы населения.

Литература: А. Скабичевский, Очерки по истории русской цензуры, 1892 г. К. Арсеньев, Законодательство о печати, 1903 г. А. Градовский, О свободе русской печати, 1905 г. М. Лемке, Эпоха цензурных реформ, 1904 г. Законы переходного времени, 2-е изд.. 1909 г., под редакцией Лазаревского