9. Право личной неприкосновенности.

Ни одно государство не может предоставить гражданину безусловной, неограниченной личной свободы: анархическая идея «абсолютной свободы» несовместима с задачами публичного характера, принимаемыми на себя государством, — с задачами, все более усложняющимися по мере развития культуры и гражданственности. Гражданин в государстве получает не более, как ограниченную личную свободу: личное самоопределение согласуется с публичным интересом, как его сознает законодатель на данной ступени политического развития. Задача административного права — указать предел для вторжения правящей власти в область личной свободы. Начертанием этой границы устанавливается та область личной самодеятельности, которая недоступна для законного вмешательства правящей; власти. Впрочем, и в этих ограниченных рамках свобода личности не будет «свободою от государства», что в ней иногда хотят видеть. Конечно, в лице правящей власти выступает само государство, но отсюда еще нельзя сделать того вывода, будто государство, признав известное право свободы, тем самым ставит себя в юридическую невозможность ограничить это право. Как известно, административное право опирается логически да взаимное обособление деятельности законодательства и управления и обозначает связанность законом только правящей власти, но вовсе не самой законодательной власти. Ее может в этом отношении составить какого-либо исключения и право личной свободы. Закон, обеспечивающий гражданам известную, область личной свободы, делает эту сферу юридически недоступною для органов управления, но он совсем не исключает правовой возможности сокращения или расширения данного объема свободы новым законодательным актом. Этим мы, конечно, отнюдь не хотим сказать, чтобы законодатель, признавший известную долю личной свободы за гражданами, не был, вообще, и сам связан своим признанием. Гарантиею ненарушимости со стороны законодателя признанной им сферы свободы будет, разумеется, то соотношение социальных сил, которое обусловило данное признание. Некоторою гарантиею может оказаться также и то нравственное порицание, которое проявит общественное мнение в случае посягательства законодателя на права и свободы, торжественно провозглашенные в основных законах государства, — в его конституции. Законодатель может быть, таким образом, связан и социально и этически, но, во всяком случае, не нормою административного права, отграничивающею область личной свободы гражданина: юридически эта область становится недоступною лишь для правящей власти, — для власти органов государственного управления.

Из прав личной свободы на первом плане стоит право личной неприкосновенности. Перед нами юридические нормы, определяющие границу для вторжения правящей власти .в область телесной, физической неприкосновенности человека.

Коренною гарантиею личной неприкосновенности является то требование, чтобы всякое нарушение физической неприкосновенности человека со стороны органов правящей власти происходило не иначе, как на основании закона и по постановлению суда. Положим, это требование нельзя считать безусловным: в жизни может найтись немало случаев, когда в интересах той же свободы человека и в интересах защиты права нельзя медлить с вмешательством до судебного постановления. Достаточно вспомнить о необходимости немедленного обезоружения и задержания преступника, застигнутого на месте преступления. Однако, во всяком случае, требование судебного постановления для вторжения в область личной неприкосновенности сохраняет свою ценность, как общее начало, хотя бы и допускающее некоторые изменения.

Такой порядок ставит неприкосновенность человека под защиту закона и суда. Таким образом в интересах личности достигается известное ограниченное в своих формах направление государственного принуждения. Значение закона состоит в преимуществах перед правительственным усмотрением общего правила, наперед установленного с согласия народного представительства и объявленного во всеобщее сведение. Участием же суда обеспечивается предварительная проверка независимым от администрации .органом, насколько условия данного случая, в котором правящая власть хочет посягнуть на неприкосновенность лица, соответствуют этому общему правилу.

Впервые в истории современных европейских государств личная неприкосновенность была поставлена под защиту закона и суда в Англии. Почин был положен старинным английским законом, изданным еще в 1215 году Великой Хартиею Вольностей.

«Ни один свободный человек не будет арестован и заключен в темницу или лишен имущества, или объявлен стоящим вне закона, или изгнан, или каким-либо (иным) способом обездолен, и мы не пойдем на него и не пошлем на него (вооруженной силы) иначе, как по законному приговору равных ему и по закону страны»...

Со времени начертания приведенных слов прошло уже около семи веков; но, отвечая коренным потребностям личной свободы, эти слова сохраняют свою жизненность и силу. По мысли английских историков, «Великая Хартия представляет собою главную основу свободы. Все, что достигнуто (в области гарантий личной неприкосновенности) со времени Великой Хартии, есть не более, как ее подкрепление и разъяснение, — и если бы исчезло все последующее законодательство, то все же остались бы резкие черты, отличающие свободную монархию от деспотической» (Стеббс). Все позднейшее английское законодательство о личной свободе представляет собою не что иное, как лишь дальнейшее развитие начал Великой Хартии, с целью лучшего и более полного проведения ее в жизнь.

Согласно Великой Хартии, ограничения личной свободы допустимы лишь на основании закона и по приговору суда. Однако английская королевская власть и после того, как уступила Великую Хартию, продолжала долгое время проявлять глубокий произвол в отношении личной свободы граждан. Формально начало Великой Хартии в той или иной мере соблюдалось. Ограничения свободы допускались по приговору суда, но таким образом, что все дела, которые в обыкновенных судах и при производстве в обыкновенном порядке не могли привести к приговору, желательному для предержащей власти, исключались из ведомства этих обыкновенных судов и передавались для рассмотрения упрощенным порядком особым исключительным судилищам. В Англии для этой цели служили Звездная Палата, —тайный совег при короле, —суд Верховной Комиссии, призванный преследовать «все еретические, ошибочные и опасные учения», «возмутительные книги и пасквили против короля и его чиновников, участие в тайных сборищах и пр., а также военные суды, которым, по словам историка Лингарда, предавалось для суждения до военным законам «все, что, по мнению правительства, носило в себе хотя бы самую слабую тенденцию к возмущению». Здесь, по словам другого английского историка Джардина, судебное производство было «чистою насмешкою над правосудием»...

При таких условиях для ближайшего обеспечения личной свободы оказывалось необходимым устранить всевозможные изъятия и исключения из нормального судебного порядка, -— упразднить все исключительные суды. В Англии эта задача была осуществлена в 1628 году, когда парламент отказывался дать согласие на налоги, потребованные правительством для войны, до тех пор, пока король не согласился удовлетворить так называемую «Петицию о праве». Это было ходатайство парламента об устранении всяких изъятий и исключений из общего судебного порядка лишения свободы, хотя бы эти изъятия делались именем самого короля и членов его тайного совета.

Правда, дав свое согласие на «Петицию о праве», король — это был Карл I— не сдержал своего слова. И когда парламент попытался протестовать, он был распущен, причем депутаты, заявлявшие протесты, были вслед за тем заключены в тюрьмы. И лишь тринадцать лет спустя, в 1641 г., позднейшему парламенту, известному в истории под именем «Долгого», удалось, наконец, упразднить Звездную Палату, суд Верховной Комиссии и все другие исключительные суды. «Ни король, ни тайный совет приближенных к нему лиц, — гласить соответствующий акт Долгого парламента, — не имеет и не должен иметь какой-либо юрисдикции или власти каким-либо произвольным образом производить расследование, постановлять решения суда и распоряжаться землями и имуществом кого-либо из подданных королевства, которые должны быть судимы в обыкновенных судах в обыкновенном законном порядке».

Дальнейшее укрепление гарантий личной неприкосновенности требовало установления такого формального .порядка, при котором каждое лицо, считающее себя незаконно задержанным или заключенным, имело бы возможность, действительно, достигнуть в кратчайший срок судебной проверки оснований своего задержания. Эта гарантия, начавшая слагаться в Англии с XV века, получила свое окончательное выражение в законе, пользующемся заслуженною славою во всех культурных странах земного шара, в акте Habeas Corpus (Габеас Корпус) 1679 года. Сущность этого закона состоит в предоставлении заключенному права требовать, чтобы высший суд предписал смотрителю данного места заключения и вообще лицу, под стражею которого задержанный состоит, доставить его, заключенного, лично в высший суд. Требование представить заключенного, для проверки оснований к его задержанию, в суд лично — это главная, наиболее характерная черта разбираемого закона и, следует признать, весьма ценная: скорейшею личною доставкою заключенного к судье вернее всего достигалось прекращение проволочек, уловок и обходов, которыми могли воспользоваться низшие агенты власти, чтобы нё дать возможности задержавшему выяснить перед судом неосновательность своего ареста и заключения.

Обращенный к тюремщику приказ высшего суда о представлении на его заседание заключенного объясняет и самое название Habeas Corpus Акта: это по-латыни (в старое время в английской законодательной и судебной практике господствовал латинский язык) значит: «ты должен доставить в суд личность заключенного».

Право предъявлять просьбы о выдаче соответствующего приказа от высшего суда тюремщику предоставлялось не только самому заключенному и его поверенному, но и всякому вообще лицу, которое пожелало бы войти в его интересы. И судья — за уклонение от выдачи приказа, и тюремщик — за малейшее промедление в исполнении приказа — подлежали большому штрафу в пользу пострадавшего; тюремщик, в случае повторного нарушения, сверх того и увольнению от должности без права занять ее вновь.

Обнаружив, по личной доставке заключенного, противозаконность его ареста, высший суд должен был отпустить его на свободу. В противном случае суд мог или освободить его на поруки или отослать обратно в место заключения.

Приказы Habeas Corpus не могли выдаваться лишь в отношении тех лиц, которые были задержаны по обвинению в государственной измене или в тяжком уголовном преступлении. Зато заключенный по обвинению в этих преступлениях мог просить суд, в интересах скорейшего своего освобождения, о разборе дела по существу в ближайшую сессию (промежуток между сессиями три месяца и короче). Если это не будет исполнено, заключенного освобождают на поруки. А если дело о нем не будет решено и в следующую сессию, то он получает полную свободу.

Великая Хартия, Петиция о праве и Habeas Corpus Акт составляют, в смысле оплота для личной неприкосновенности, одно неразрывное целое. По словам англичан, это — «Библия конституции» их гражданской свободы. Великая Хартия ставила личную неприкосновенность под защиту закона и суда. Петиция о праве устанавливала, в интересах личной свободы, начало общего для всех граждан права. Благодаря Habeas Corpus Акту право личной свободы из права номинального, написанного на бумаге, превращалось в право глубоко реальное (действительное): возможность осуществить это право стала легко доступною каждому.

Поучительно, что в настоящее время на практике механизм Habeas Corpus почти бездействует: ежегодно предъявляется всего несколько десятков требований о выдаче приказа Habeas Corpus, — количество совершенно ничтожное в сравнении с общим числом арестуемых в течение года. Причина этого явления отнюдь не в формальностях, которыми обставлено предъявление требований: эти формальности крайне упрощены. Здесь не играет роли и незнакомство простого человека с существованием и содержанием Habeas Corpus Акта: «Библию конституции» своей гражданской свободы знает каждый английский школьник. Может быть, не стоит просить приказа о доставке в суд потому, что подобные ходатайства не всегда удовлетворяется? Но со времени издания Habeas Corpus не было ни одного случая предосудительного промедления или нежелания со стороны высшего суда быстро исполнить всякое законное требование о выдаче этого приказа. Объяснение фактического бездействия механизма Habeas Corpus следует искать в его глубокой внутренней силе. Конституция гражданской свободы, формулированная несколько веков назад в Великой Хартии, в петиции о праве и в акте Habeas Corpus, успела уже войти в плоть и кровь общественного правосознания, — и само правительство, сама администрация в Англии могла настолько проникнуться духом законности, что, действительно, уже не прибегает к лишению свободы там, где нет для этого законных оснований.

Если Англия по своим гарантиям личной неприкосновенности занимает самое почетное место в ряду других современных государств, то к числу наиболее отставших в этом отношении стран приходится, к сожалению, отнести Россию. Положим, Судебные Уставы императора Александра II представили некоторую попытку установить у нас известные гарантии личной неприкосновенности.

«Никто не может быть ни задержан под стражею иначе, как в случаях, законами определенных, ни содержим в помещениях, не установленных на то законом» (ст. 8 Уст. Угол. Судопр.).

«Требование о взятии кого-либо под стражу подлежит исполнению лишь в том случае, когда оно последовало в порядке, определенном правилами сего Устава» (ст. 9).

«Каждый судья и каждый прокурор, который, в пределах своего участка или округа, удостоверится в задержании кого-либо под стражею без постановления уполномоченных на то место и лиц, обязан немедленно освободить неправильно лишенного свободы» (ст. 10).

«Постановление о взятии под стражу предъявляется обвиняемому при самом отправлении его в место заключения и во всяком случае до истечение суток от времени его задержания. Копия с сего постановления доставляется в место заключения обвиняемого» (ст. 431).

Однако в действительности гарантирующая сила этих статей закона оказалась до крайности незначительной. По разъяснению Сената, предоставленное судьям и прокурорам право освобождения незаконно задержанных относится «исключительно лишь к заключенным по делам уголовным и не имеет никакого применения» к заключенным по распоряжению административных властей. Вместе с тем и ст. 431 относится лишь к случаям заключения лиц, состоящих под следствием по обвинению в преступном деянии; на случаи полицейского ареста она совсем не распространяется. Вообще, полицейский арест — личное задержание, производимое по распоряжению полиции — у нас совершенно не упорядочен. Основания к этому аресту не имеют точного и исчерпывающего определения в законе. Полиция обязана всеми зависящими от нее средствами «предупреждать и пресекать всякие действия, клонящиеся к нарушению должного уважения к вере, или же общественного спокойствия, порядка, благочиния, безопасности личной и безопасности имуществ»; при этом она должна руководствоваться не только правилами Устава о предупреждении и пресечении преступлений, с его устарелыми статьями, но и данными ей наказами и инструкциями (ст. 1 Уст.). Таким образом случаи полицейского ареста в конечном итоге определяются не столько законом, сколько собственным усмотрением полиции. Вместе с тем на благоусмотрение полиции предоставляются и условия ареста и формы, какими он должен быть обставлен, и самая его продолжительность. Только о пьяных Устав дает указание срока: задерживать их «временно, впредь до вытрезвления».

Литература: П. Виноградов, Господство права, 1910. Гамбаров, Свобода и ее гарантии, 1910. Гессен, О неприкосновенности личности, 1908. Горбунов, Гарантия личной свободы в Англии. Дерюжинский, Habeas Corpus Акт и его приостановка по английскому праву, 1885. Елистратов, Административное право. Лекции, стр. 76—106. Ковалевский, Учение о личных правах, 1905. Люблинский, Свобода личности в уголовном процессе, 1906. Новгородцев, Законопроект о неприкосновенности личности. Право 1906 №№ 29—31. Петрушевский, Великая Хартия Вольностей.