ГЛАВА III. Последствия договоров в пользу третьих лиц.

Последствия договоров в пользу третьих лиц, сообразно общему характеру их и вследствие того обстоятельства, что в них распадаются роли промиссара и верителя в субъек­тивном отношении, должны быть исследуемы во 1-х) по отношению к лицу, которому дается обещание в пользу третьего лица, и во 2-х) по отношению к третьему лицу, которое по намерению промиссара и промитента является лицом, управомоченным по состоявшемуся между ними договору.

А. Последствия договоров в пользу третьих лиц по отношению к промиссару.

§ 1.

Первым и самым важным вопросом, который возни­кает при исследовании последствий договоров в пользу треть­их лиц по отношению к промиссару, является тот, создают ли подобные договоры право и для промиссара и, если они соз­дают для него право, то какое именно?

-74-

Если обратимся, прежде всего, к вопросу о возникновении для промиссара из договора, заключенного им в пользу третьего лица, права, то, как мы видели выше, Бер признает договор в пользу третьего лица договором, заключенным именно в пользу промиссара. Вследствие этого, по мнению названного ученого, право требования по такому договору приобретает исключительно промиссар, но не третье лицо ). Последнее уполномочивается первым на осуществление этого права, следовательно, оно получает не самое право, а только иск, и тот лишь по приказу промиссара. С Бером должны согласиться в сущности и все те писатели, которые, как напр., Безелер и Буш, обуславливают приобретение третьим лицом права из заключенного в его пользу дого­вора принятием обещания промитента или одобрением принятия его промиссаром, равно как и те, по взгляду которых — напр., Штриппельманна и Цауна—право третьего лица на исполнение приобретается в силу уступки его промиссаром. Диаметрально противоположного мнения держатся Унгер и Зигель. Они оба не дают промиссару никакого права по до­говору, заключенному им в пользу третьего лица. Унгер (прив. соч. стр. 62, 63 и 77), в частности, в подтверждение своего мнения ссылается на тот случай, когда заключен до­говор об освобождении третьего лица от долга или вообще обязательства его по отношению к промитенту, и на вышепри­веденную 1. 26 С. de J. D. (V. 12), по которой основанием недействительности договоров в пользу третьих лиц является по отношению к третьему лицу—запрещение таких догово-

-75-

ров правом, а по отношению к промиссару—отсутствие воли его получить по заключенному им в пользу третьего лица договору право иска. Первая часть правила: nес sibi, cessante voluntate, nес tibi, prohibente jure, quaerere potuit actionem, по мнению Унгера, имеет полное значение и силу и по современ­ному праву, специфически римскою является только вторая часть его. Промиссар, хотя и принимает обещание, но не для себя, а для третьего лица, только третье лицо является верителем, ибо только ему предполагается доставить юридическую выгоду, а не и промиссару вместе с тем. Зигель, присоединяясь к мнению Унгера, также считает положение о том, что право приобретается единственно третьим лицом, но не промисса­ром, не только основывающимся на римских источниках, но, что главное, соответствующим намерению контрагентов. Про­миссар, говорит он (прив. соч. стр. 145), не желает, а потому и не может приобрести право на исполнение договора, заключенного им в пользу третьего лица.

В изложенных мнениях Унгера и Зигеля, несомненно, есть своя доля правды, а именно насколько они направлены против мнений предыдущих писателей, в особенности против Бера. Но с другой стороны, отрицая возможность возникновения права и для промиссара, они очевидно заходят слишком далеко. Это объясняется тем, что названные уче­ные не различают должным образом между правом на са­мое исполнение и правом на совершение этого исполнение. Первое, по самому намерению контрагентов, действительно выговорено только в пользу третьего лица, которое, стало быть, одно и вправе требовать исполнения. Промиссар, выго­варивая третьему лицу самое право на исполнение, но не только получение его, и вместе с тем не оговаривая, что он же-

-76-

лает приобрести такое же право совместно с третьим лицом, этим самым отказывается от такого права. Вследствие же принятия промитентом предложения промиссара обещать исполнение третьему лицу, отказ этот становится действительным и для него обязательным так что, следовательно, о праве промиссара требовать исполнения уже по одной этой причине не может быть речи. Но, кроме исполнения договор в пользу третьего лица возлагает на промитента еще другие обя­занности, и притом именно по отношению к промиссару. Как мы сейчас увидим, промиссар, выговаривая исполнение третье­му лицу, может, а в некотором смысле, даже должен иметь интерес в том, чтобы исполнение это действительно соверша­лось третьему лицу. Тем, что промитент обязывается перед ним совершать исполнение третьему лицу, промиссар приобретает право на совершение этого исполнения согласно своей воле. В случае же произвольного отступления промитента от этой, для него обязательной воли промиссара и несовершения исполнения третьему лицу, нельзя отказать промиссару в иске о понуждении промитента к совершению исполнения третьему лицу, а если оно стало невозможными по вине промитента, о вознаграждении нарушенного вследствие этого интереса его. Так, напр., право лица, в пользу которого другое лицо застраховало свою жизнь, возникает лишь по смерти промиссара, но тот все-таки не находится в бесправном по отношению к промитенту (страховому обществу) положении. Напротив, он может при жизни, и при том не только по праву представления выгодоприобретателя, но в силу собственного права, защищать инте­ресы последнего в случае открытия над страховым обществом конкурса или в случае какого-нибудь нарушения им договора. Но в одном отношении нельзя не согласиться вполне

-77-

с Унгером и Зигелем: право третьего лица не является тем же правом, которое создано договором в пользу третьего лица для промиссара.

Из сказанного выше вытекает, что право третьего лица и право промиссара обыкновенно не совпадают, хотя и могут совпадать по своему содержанию; если же они совпадают, то это обстоятельство случайное, юридического значения не имеющее, и не оправдывающее отождествления этих прав.

Заслуга указания возможности возникновения и для промис­сара права из договора в пользу третьего лица принадлежит Регельсбергеру (впервые в прив. статье в Krit. Verteljahrsschrift, а потом и в Archiv f. Civil. Praxis T. LXYII стр. 15 и след.). К мнению его присоединились потом и Виндшейд (Pand. II § 316 и 316), Карлова (прив. соч. стр. 70 и след.) и Гарейс (прив. соч. § 62 стр. 250—254). Что касается, прежде всего, Виндшейда, то он говорит (стр. 210, 211 и 218), что, тогда как договор о совершении исполнения третьему лицу создает право требования для про­миссара во всех тех случаях, когда по намерению контрагентов он должен получить право требовать именно самого исполнения, при договоре в пользу третьего лица, напротив, намерение сторон направлено на то, чтобы такое право полу­чало третье лицо. При этом не требуется, чтобы промиссар сам желал приобрести какое-либо право, и даже, если он это желает, то все-таки он, тем не менее, желает доставить треть­ему лицу не свое право требование, а другое, самостоятельное, а именно право на самое исполнение и основанные на нем обя­занности промитента по отношению к третьему лицу, как верителю.

Наиболее подробно и удовлетворительно настоящий вопрос

-78-

рассмотрен Гарейсом. Его несомненная заслуга состоит, главным образом, в том, что он указывает на самостоя­тельность всех приобретенных промиссаром из договора в пользу третьего лица прав и на независимость их от прав, выговоренных третьему лицу. Как право третьего лица, так и право промиссара одинаково основываются непосредственно на намерении контрагентов, не находясь во взаимной между со­бою зависимости. Самостоятельность этих прав выражается прежде всего в том, что, юридически но крайней мере, они не совпадают ни по содержанию своему, ни равно по предмету. Такого совпадения нет и в том случае, когда промитент обязывается альтернативно исполнить или промиссару или треть­ему лицу. А именно в данном случае третье лицо является не субъектом права, а лишь субъектом исполнения обязатель­ства, следовательно нет договора в пользу третьего лица, и, стало быть, по общему правилу, по крайней мере, совершение исполнения ему или промиссару зависит от усмотрения и вы­бора промитента. Во всех других случаях промиссар также не вправе требовать исполнения себе договора в пользу третьего лица, и притом ни с намерением присвоить себе выгоды та­кого исполнения, ни равно с целыо передать их третьему лицу. Что касается, в частности, того случая, когда обещание в пользу третьего лица дано в виду обещания промитенту промиссаром эквивалентного исполнения, то исполнение обещания промитента является предположением исполнения обещания про­миссара, но последнее не может считаться предположением исполнения промитента третьему лицу, если это не вытекает прямо из смысла выраженного в договоре намерения контра­гентов. Поэтому неисполнение промитента третьему дает промиссару право или отказать первому в совершении обещанного

-79-

встречного исполнения или же, если оно уже совершено, требо­вать поворота его на основании condictio causa data, causa non secuta. Ho несовершение промиссаром встречного исполиения не оправдывает неисполнения промитента третьему лицу.

В чем в частности заключается право промиссара, это вопрос, подлежащий разрешению только в конкретных случаях. Общим руководящим началом при этом должно быть то положение, что промиссар, будучи заинтересован в совершении исполнения третьему лицу, в случае неисполнения может требовать возмещения своего нарушенного интереса. Но действительно ли, спрашивается, промиссар заинтересован в совер­шении исполнения третьему лицу? И этот вопрос является весьма спорным. Обратимся к краткому изложению и иссле-дованию его.

§ 2.

Выше мы видели что договорами в пользу третьих лиц следует считать лишь те договоры, при заключении которых контрагенты имеют в виду создать право требования именно для третьего лица, а тот, кому дается обещание промитентом, промиссар, принимая обещание об исполнении договора треть­ему лицу, руководится при этом интересом этого третьего лица, но не своим собственным интересом, удовлетворение которого в данном случае, может быть, зависит от одновременного удовлетворения интереса третьего лица. Но там же мы имели случай заметить, что это положение, вытекающее из сущности и понятия договоров в пользу третьих лиц, не имеет од­нако того значения и смысла, что промиссар, выговаривая себе исполнение третьему лицу, не должен иметь при этом никакого решительно собственного интереса в таком исполнении дого-

-80-

вора, Такой интерес, будучи основанием заключения им до­говора в пользу третьего лица, напротив, составляет не только нормальное, но даже необходимое явление.

Всякий договор, в том числе несомненно и договор в пользу третьего лица, действителен лишь если исполнение по нему основывается на какой-нибудь causa; в договоре же в пользу третьего лица, как мы видели выше и подробнее укажем ниже, происходят два экономических исполнения, первое от промитента к промиссару, второе от промиссара к тре­тьему лицу, оба они должны иметь для своей действительности свою causa. Основание, побуждающее промиссара к совершению исполнения третьему лицу, составляет вместе с тем и интерес его по отношению к промитенту в том, чтобы он действительно исполнил договор. Но, следовательно, такой интерес промиссара требуется для действительности договора в пользу третьего лица, как договора, но не для признания его именно договором в пользу третьего лица. Для последнего собственный интерес промиссара в совершении исполнения третьему лицу, являясь мотивом, побудившимся промиссара к заключению его, существенного значения не имеет. Намерение контрагентов, заключающих договор в пользу третьего лица, направлено на доставление третьему лицу самостоятельного, независимого от каких бы то ни было прав промиссара или интереса его, права, непосредственно основывающегося на договоре и вытекающего из него. Поэтому, хотя договор в пользу третьего лица, как всякий вообще договор, несомненно, по не­обходимости предполагает известный интерес в его заключении со стороны промиссара, но нельзя требовать, чтобы инте­рес этот был наглядным, осязательным, нельзя далее тре­бовать, чтобы существование его подлежало доказыванию со сто-

-81-

роны промиссара или третьего лица и что, лишь если ими дока­зана наличность такого интереса, договор становится обязательным для промитента. В виду этого очевидно достаточно, чтобы промиссар имел какой-нибудь, хотя и не самостоятель­ный, интерес в выговоренном им в пользу третьего лица исполнении.

Противоположное мнение защищают в особенности Штриппельманн (прив. соч. стр. 20) и Бухка (прив. соч. стр. 119), которые оба требуют самостоятельного интереса промиссара. Несостоятельность такого мнения доказана уже Рунде (Lehre von der Leibzucht § 52), a после него в осо­бенности Гейером (прив. статьи) и Бушем (прив. соч. § 12 стр. 40 — 44), и с тех пор изложенное выше мнение, по которому существование самостоятельного интереса промиссара существенного значения не имеет, может считаться господ­ствующим и одним из тех не многих вопросов, в кото­ром сходятся непримиримо противоположные по другим вопросам мнения писателей. Так его держатся не только Унгер (прив. соч. 106), Гарейс (прив. соч. стр. 31, 32, 112 и 113, 144 и в особ, стр. 248 и след.), Виндшейд (Pand. II § 316), и Регельбергер (Кrit. Vierteljahrsschrift), но и Бер (напр., в прив. статье b Jahrbücher, VI § 3 и 4) и его последователи.

Но другой вопрос, в чем именно должен состоять этот интерес промиссара. Решение этого вопроса, очевидно, нахо­дится в теснейшей связи с ответом на вопрос о том, ка­ково должно быть вообще необходимое для действительности договоров свойство интереса контрагентов, т.е. требуется ли интерес именно имущественный или достаточен всякий другой, уважительный и непротивный законам интерес? Господство-

-82-

вавшее раньше мнение, основываясь при этом на существовав­шему будто бы, в римском праве правиле по сему предмету, требовало существования именно имущественного интереса.

Противоположное мнение, высказанное уже Гейером (в прив. статьях), доказано затем Виндшейдом (Pand.II § 251 прил. 3) и в настоящее время принято, за немногими исключениями ), большинством ученых ). Что касается, в частности договоров в пользу третьих лиц, то такого же мнения дер­жится большинство писателей, специально занимающихся этим учением. Так даже Штриппельманн дает третьему лицу право иска, хотя бы промиссар не имел имущественного ин­тереса в исполнении договора. Он вообще не высказывается, в чем именно должен состоять необходимый, по его мнению, самостоятельный интерес промиссара, оставляя решение вопро­са о том, имеется ли в данном случае такой интерес или

-83-

нет, суду, рассматривающему иск третьего лица. Бухка также не требует именно имущественного интереса промиссара. По его мнению, напротив, достаточно, если промиссар, заключая договор в пользу третьего лица, видел в том исполнение нравственного долга ). Другие же писатели, как Буш, Цаун, Виндшейд, Унгер, Бер, Гарейс и Регельсбергер, признают достаточным всякий вообще благоразумный интерес, причем безразлично, выражается ли он и внешним образом в заключении договора в пользу третьего лица. К этому мнению и мы, в виду изложенных выше соображений, не можем не присоединиться вполне.

Результатом исследования последствий договора, в пользу третьего лица заключенного, по отношению к промиссару являет­ся, следовательно, то положение, что промиссар, не имея права на самое испоинение, идущее всецело в пользу третьего лица, имеет однако право на совершение этого исполнения и по­этому, в случае неисполнения договора промитентом, вправе требовать от него возмещения ущерба, выражающегося для него в нарушении своего интереса в совершении исполнения третьему лицу.

Б. Последствия договоров в пользу третьих лиц по отношению к последним.

По отношению к третьему лицу, в пользу которого заключен договор, конечно, не может возникнуть такой прин-

-84-

ципиальный вопрос, как по отношению к промиссару. Но од­ного признания за третьим лицом права из заключенного в его пользу договора недостаточно. Здесь, по необходимости, рождаются вопросы о том, на чем именно основывается право третьего лица, каким образом оно приобретается и каков его характер.

Вопрос об основании права третьего лица является, вместе с тем, вопросом о том, в силу каких обстоятельств договоры в пользу третьих лиц признаются правом действительными несмотря на то, что они представляют собою уклонение от общего правила и нормального явления, по которым до­говоры оказывают последствия только для лиц, в заключении их участвовавших. Вопрос об основании права третьего лица интересен только для тех, по мнению которых право это вытекает из самого, заключенного в его пользу договора, возникает непосредственно в силу этого договора И не обу­словливается принятием третьим лицом данного ему обещания или изъявлением им согласия на принятие обещания промиссаром. В данном месте мы будем иметь дело только с представителями этого, впрочем, господствующего мнения. Но общее между ними ограничивается признанием того положения, что третье лицо приобретает права без особого со своей сто­роны акта воли, в частностях же конструкция этого права почти у каждого писателя является иною. Приступая к раз­бору мнений этих писателей, нельзя не заметить, что они рас­падаются прежде всего на две группы. Представители первой группы не только ставят право третьего лица и возникновение его в зависимость от договора, заключенного в его пользу, как такового, и от намерения сторон, выразившегося при его заключении, но, кроме того, требуют известного акта или

-85-

юридического действия со стороны, хотя и не третьего лица, но промиссара. Подобно тому, как писатели, требующие принятия третьим лицом обещания промитента, эти ученые, напротив, предполагают со стороны промиссара перенос этого права на третье лицо. Сюда, прежде всего, относятся писатели, по которым право третьего лица, хотя и возникает непосредственно в силу самого, заключенного в его пользу договора, но осно­вывается на цессии его третьему лицу промиссаром. Такого мнения в особенности Штриппельманн и Цаун. Первый в частности исходит из той мысли, что право третьего лица основывается на молчаливом переходе на третье лицо принадлежащего промиссару иска. Переход этот, по мнению названного писателя, совершается в силу закона, без действительной цессии, основывается, следовательно, на так называе­мой cessio legis. Не касаясь подробностей весьма интересного и спорного вопроса о cessio legis ), нельзя не указать на следующее. По мнению Штриппельманна обязанность, в силу которой право требования самым законом переносится на третье лицо, основывается на намерении промиссара, высказанном при заключении договора в пользу третьего лица. Выше мы уже имели случай указать на несостоятельность такого взгляда. Приобретение права требования путем цессии сходится с приобре-

-86-

тением третьим лицом права в силу заключенного в его пользу договора только в том отношении, что в обоих случаях, как третье лицо, так и цессионар получают право требовать исполнения обещания, данного не им, а другому лицу. Во всех же других отношениях они не имеют ничего общего между собою. Так при заключении договора, право по которому потом переуступается третьему лицу, стороны вовсе не имеют в виду создания права именно для последнего. Дестинатарием, напротив, является только промиссар, он же принимает обещание для себя с целыо стать управомоченным по договору субъектом. Если же он потом переуступает свое право третьему лицу, то это по отношению к промитенту обстоятельство, хотя юридически не безразличное, но случайное. С другой стороны, третье лицо, получившее право требования путем цессии, перестает быть третьим лицом и заменяет прежнего контрагента. Поэтому предполагать цессию промиссаром права, созданного договором в пользу третьего лица, последнему не только излишне, но и логически невозможно, а именно первое потому, что третье лицо приобретает такое право в силу намерения сторон, второе же, так как промиссар, как мы видели выше, не имеет права на самое исполнение; следовательно, нет объекта цессии. Если же Штриппельманн далее говорит, что намерение сторон направлено именно на уступку права третьего лица, то это оче­видно не верно. Промиссар обязывает промитента не к допущению цессии, а к исполнению третьему лицу. Промитент же обещает совершать такое исполнение третьему лицу именно как субъекту права на исполнение. Следовательно, стороны имеют в виду непосредственное доставление третьему лицу права, но не уступку его.

-87-

Те же соображения говорят против положенной Цауном в основание права третьего лица фактической цессии (thatsachliche Cession) права промиссара, так как он (прив. соч. стр. 30 и 47) под этим названием понимает фактиче­ски выразившуюся в самой юридической сделке волю промис­сара, чтобы приобретенное им право иска перенесено было на третье лицо, в пользу которого заключен договор.

Гораздо большего внимания заслуживает теория Бера, по которой, как мы видели выше, право третьего лица также основывается на праве промиссара. Договор, полагает наз­ванный ученый, создает право только для промиссара. Промис­сар уполномочивает третьего на осуществление своего права. Следовательно, по этой теории право третьего лица, не осно­вывается на намерении сторон, а является результатом уполно­мочия (Ermächtigung) со стороны промиссара. Бер (статья в Jahrb. § 5 и 6) исходить при этом из того основного положения, что, по самому намерению сторон, право приобретается самим промиссаром, но не третьим лицом. Поэтому состояв­шаяся между промиссаром и промитентом юридическая сделка является оконченною, совершенною самым заключением ее, не нуждаясь ни в принятии обещания со стороны третьего лица, ни также в его одобрении. Затем Бер для обоснования права иска третьего лица проводит различие между двумя формами передачи содержания принадлежащего одному лицу права дру­гому: передачею или переносом самого права и передачею права осуществлять это право. По отношению к правам требования, в частности, они выражаются в цессии с одной и в mandatum actionis с другой стороны. Конечная цель при этом одна и та же, но она достигается различным путем. Тогда как цессия создает немедленно твердое и бесповоротное право, упол-

-88-

номочение на осуществление права, хотя бы с предоставлением уполномоченному права удержать за собою взысканное исполнение, до действительного взыскания подлежит повороту и отмене, а потому не создает самостоятельного права и также не служит основанием приобретения такового, а дает только надежду на приобретение (Aussicht auf Erwerb). На таком уполномочении, по мнению Бера, основывается также право третьего лиц. Это уполномочение выражается в поручении должнику-промитенту совершать исполнение перед третьим лицом, так как в этом содержатся, вместе с тем, и желание и воля, чтобы третье лицо действительно получало исполнение. Иск, которым третье лицо требует исполнения в свою пользу, ос­новывается на поручении, a, следовательно, есть actio mandati. И притом, в виду отсутствия действительного поручения, actio utilis в том смысле, что она создана по аналогии с тою actio mandati, которая имелась бы при наличности действительного мандата. Подтверждение этого взгляда Бер находит в обозначения иска третьего лица в 1. 45 D de sol. matr. (24,3), 1.8 0. ad exhib. (Ill, 42) и 1. 3 С. de donatquae sub. modo (VIII, 55) actio utilis, а в особенности в 1. 26 pr. D. depos. (16, 3). Первые три места нам уже известны и мы видели, каков истинный смысл названия «utilis actio». Что же касается 1. 26 pr. D. depos. (16, 3), то в ней ) юрист Па-

-89-

вел решает следующий случай. Публия Мевия, отправляясь в путь, вручает своей подруге ящик, прося ее возвратить его или ей самой, или же, если она умрет до вытребования ящика по возвращении из поездки, ее сыну по первому браку. Мевия умирает, не оставляя духовного завещания. Юристу Павлу предлагается решение вопроса, кому возвратить ящик, мужу или сыну по первому браку. Он решает вопрос в пользу сына, и совершенно основательно, так как право сына является последствием не заключенного в его пользу договора, а его права наследования по закону.

Изложенную вкратце теорию Бер, несмотря на то, что она в новейшее время почти единогласно отвергается учеными, повторяет и в последних своих работах, посвященных учению о договорах в пользу третьих лиц ), но не прибавляет однако к вышеизложенному ничего нового.

Но если с этой частью теории Бера, как мы увидим, нельзя согласиться, то всетаки нельзя не видеть несомненной заслуги Вера в том, что им впервые указано на необхо­димость существования между промиссаром и промитентом извесиного юридического отношения, которое обусловливаете возникновение права третьего лица, хотя и не прямо, но посред­ственно. Отношение это, будучи тем основанием (causa), в виду которого промитент обещает промиссару исполнение в пользу третьего лица, является условием действительйости заключенного в его пользу договора, как такового. Основание это, не совпадая, по мнению Бера, как мы выше видели, с интересом промиссара в действительном совершении ис-

-90-

полнения третьему лицу, состоит в существовавшем до заключения договора в его пользу, долговом, обязательственном отношении между промиссаром и промитентом. Оно, стало быть, относится не к третьему лицу, а только к промиссару.

Теория Бера подвергалась критике, вполне отрицательной, и при том в целом составе ее, прежде всего со стороны Унгера. И нельзя не согласиться с последним ученым, что все рассуждения и доводы Бера, хотя бы они были совершенно основательны, уже потому в данном случае следует отвер­гать, что они не идут к договорам в пользу третьих лиц, a имеют в виду договоры, управомочивающие именно промиссара. Что же касается собственной, более правильной теории Унгера, то, по его мнению, право третьего лица основывается прямо и непосредственно на заключенном в его пользу договоре, как таковом, на обнаружившемся в нем намерении контрагентов доставить выгоды исполнения третьему лицу, но не промиссару. Поэтому единственным условием действительности самого договора Унгер считает то, чтобы доставление третьему лицу самостоятельного и непосредственного права со­ставляло именно цель заключения договора контрагентами. Третье же лицо, по словам названного ученого, приобретает право, хотя и чрез посредство промиссара, но не от него, оно, хотя и не промиссар, но веритель. В этом именно Унгер видит характеристический признак договоров в пользу тре­тьих лиц, хотя практический результат того, что при таких договорах право создается linea obliqua, тот же, как при остальных договоров, создающих право linea directa. Вследствие этого и допускается фикция о том, что третье лицо является промиссаром, фикция впрочем чисто теоретическая,

-91-

имеющая целью только облегчить и содействовать юридиче­скому уразумению ).

Основание, почему одной воле, независимо от каких-либо других обстоятельств, сообщается сила создать право, Унгер видит в римском праве, в котором, по взгляду его, вообще выработана вся теория договоров в пользу тре­тьих лиц, хотя в виде некоторых исключений из общего принципа о недействительноети таких договоров. Причина недействительности их лежала в свойственной римлянам этике, по правилам которой действие, совершенное не от собственного имени и не в собственном интересе самого совершающего его, признавалось неблагоразумным и лишенным юридической силы и значения и судебной защиты. В тех же исключительных случаях, в которых римское право, отступая от прин­ципа: alter nemo stipulari potest, допускало заключение дого­вора в пользу третьего лица, оно, по мнению Унгера, как мы видели выше, руководствовалось при этом аналогиею, существу­ющей между договорами в пользу третьих лиц и легатами. Сходство это заключается в том, что, тогда как посредством отказов по завещанию в силу одностороннего акта воли доставляется третьему лицу на случай смерти непосред­ственное право требования, такое же право в силу двухстороннего акта между живыми создается посредством договора в пользу третьего лица. Если же право не отказывает наследодателю в праве непосредственно обязывать другое лицо не себе, а третьему, то нет основания не допускать возникновения та-

-92-

кого же права третьего лица в силу обоюдного между лицами, обязывающим и обязанным, соглашения. Этому могли бы препятствовать одни лишь этические, но не юридическия соображения. Римское право преодолело последние лишь по отноше­нию к легатам, и то только после весьма продолжительной борьбы и постоянных колебаний. Новейшему праву, заключает Унгер, не известен вышеупомянутый принцип рим­ской этики, оно не проникнуто свойственным римлянам эгоизмом, выставляя, напротив, совершенно противоположное на­чало, не только допускающее, но даже безусловно предписыва­ющее заботу и охранение интересов третьих лиц. Поэтому новейшее право, ни в юридических, ни также в нравственных и эстетических началах своих не представляет никаких препятствий признанию принципиальной действительности договоров в пользу третьих лиц, причем оно в частностях руководится началами, выработанными римским правом для исключительных случаев таких договоров. В обобщении и дальнейшем развитии этих начал Унгер видит задачу деятельности доктрины.

И так, по мнению названного ученого, единственным основанием права третьего лица является воля промиссара, направ­ленная на непосредственное возникновение для третьего самостоятельного права в силу заключенного в его пользу дого­вора.

В общем с Унгером сходятся Виндшейд и Зигель. Так Виндшейд, констатируя (Pand.П § 316 и § 316а стр. 215 прим. 15) существование обычного права для тех слу­чаев, когда обещанное в пользу третьего лица совершение носит на себе характер эквивалента за имущественное исполнение, происшедшее или имеющее произойти от промиссара

-93-

к промитенту, считает (стр. 219) единственно правильной ту конструкцию права третьего лица, по которой право это возникает из и в силу заключенного в его пользу договора, как такового, и притом непосредственно, не проходя чрез лицо промиссара. Такого же мнения Зигель (прив. соч. стр. 145 и сл.). Он также считает основанием возникновения права третьего лица заключенный в его пользу договор, причем он однако придает преобладающее значение обстоятельства, вызывающего это право, не воле промиссара, a воле промитента, выражающейся в обещании исполнить третьему лицу. Обещание это, само по себе, без особого принятия его со стороны третьего лица или цессии права по нем промиссаром, непосредственно создает право требования третьего лица. Кстати заметим, что нельзя сочувствовать рассмотрению Зигелем договоров в пользу третьих лиц в его исследовании, имеющем задачею изложение тех случаев, когда юридическое, обязательственное отношение создается в силу одного лишь обещания должника, без принятия его со стороны кредитора. При договорах в пользу третьих лиц, напротив, как показывает одно обозначение их договорами, принятое и Зигелем, отношение это всегда основывается именно на договоре, на обоюдном соглашении между промиссаром и промитентом, но не на одностороннее волеизъявлении последнего.

§ 4.

Критикуя вышеприведенное исследование Унгера, Регельсбергер (в прив. статьев Krit. Vierteljahrsschrift) опровергает обоснование им права третьего лица. Он, прежде всего, возражает против мнения Унгера о причине признания новейшим правом действительности договоров в пользу третьих

-94-

лиц. И нельзя не согласиться с тем, что непризнание римским правом таких договоров, равно как и свободного представительства, было результатов не только этических, но вчесте с тем, и главным образом, практических соображений. Оно вызвано тем, что признание действительными договоров, не заключенных самим верителем, а в пользу или для него другим лицом, без его участия, могло бы нарушить ту прочность и твердость юридических отношений, которые со­ставляли главную цель и стремление римской юриспруденции, для достижения которых она часто жертвовала легкостью и удобо­исполнимостью требований. Эти же соображения, несомненно, имеют не менее значения и для современного права, хотя, с дру­гой стороны, нет таких веских оснований, как в римском праве, опасаться последствий признания действительности дого­воров, заключенных в пользу третьих лиц. Но тем не менее и для современного права признание одной лишь воли промиссара, заключившего договор нарочно в пользу и в интересе третьего лица, единственным условием действительности этого договора и возникновения из него самостоятельного права третьего лица значило бы делать безопасность и прочность гражданского оборота весьма сомнительными. Если последовательно провести начало, что всякое волеизъявление одного лица, по буквальному смыслу своему обещающее другому лицу имуще­ственное совершение, непременно должно создать для него право и иск об исполении этого права, то нельзя было бы отказать в юридических последствиях и тому случаю, когда напр., лицо А., имея дело с лицом Б. о денежной претензии, ко­торую оно оспаривает, в разговоре с приятелем Б, лицом В. дает последнему обещание признать свой долг и заплатить по нем. Последовательное проведение такого начала было

-95-

бы тем опаснее, что третий в пользу которого заклю­чается договор, обыкновенно не на лицо в момент заключения договора и что нет, следовательно, и той гарантии серьезности и обдуманности обещания, какую представляет собою личное присутствие лица, которому дается обещание и перед которым оно подлежит исполнению. В виду этого нельзя признать одно намерение сторон доставить третьему лицу непосредственное и самостоятельное право достаточным и притом единственным основаниям действительного возникновения такого права для третьего. Для этого, напротив, необходимо, чтобы к намерению этому, как к первому условию действительности договора, присоединилось еще другое обстоятельство, придающее намерению сторон юридическое значение и силу. Как сказано выше, Бер видит такое обстоя­тельство в том, что обещание третьему лицу дается промитентом во внимание существующего между ним и промиссаром юридического отношения. Причинную связь между обещанием промитента в пользу третьего лица и существующим между ним и промиссаром юридическим отношением, Регельсбергер, a вслед за ним и Гарейс, также считают необходимым и существенным условием действительности договоров в пользу третьих лиц. И с этим нельзя не согласиться вполне, так как только при существовании такого юридического отношения может быть решен вопрос об основании обещания про­митента исполнить в пользу третьего, вопрос, существенный для договоров в пользу третьих лиц как всех вообще договорных отношений, но еще более существенный именно для них в виду того, что они представляют собою уклонение от общего правила о том, что действие договоров распространяется лишь на участвующие в них лица. Регельсбергер од-

-96-

нако — по крайней мере в данном месте (Krit. Vierteljahrs­schrift)—не вдается в ближайшее определение того, в чем именно должно, по его мнению, состоять существующее между промиссаром и промитентом юридическое отношение, вызвав­шее обещание промитента о совершении исполнения в пользу третьего лица. Более подробно на этом вопросе остановился Гарейс (прив. соч. § 51 и след.). По его мнению материальное основание, вызывающее обещание промитента и оправды­вающее юридическую действительность его, заключается в та-ком юридическом отношении между промиссаром и промитентом, в силу которого оба они взаимно, тот по отношению к другому, обязаны к известным совершениям и действиям. Отношение это далее такого рода, что оно могло бы служить основанием приобретения третьим лицом в силу обыкновенного рефлективного действия его на юридическую сферу тре­тьего. Но то, что третье лицо таким образом может по­лучить чисто фактически и случайно, в силу рефлективного действия, по мнению Гарейса, может быть доставлено ему, вместе с тем, и по намерению сторон как особое право, осуществляемое и защищаемое посредством иска. Подобное превращение фактических последствий рефлективного действия на юридическую сферу третьего лица может быть однако только результатом особого о том определения в договоре, являющегося притом даже одним из тех условий, в зависимость от которых действительность договора поставлена по намерению самих сторон. Другими словами, намерение контрагентов доставить третьему право требования должно быть condicio состоявшегося между ними договора, должно иметь для дого­вора смысл и значение lex contractus. В частности Гарейс относит сюда следующие случаи. Обещанное промитентом в

-97-

пользу третьего лица исполнение прежде всего может быть или эквивалентом или частью эквивалента, следующего промиссару от промитента по существующему между ними юридическому отношению, или же оно значения такового не имеет. В последнем случае обязанность, принятая промитентом на себя в пользу третьего лица, или может присоединиться к безмездно принятой им же на себя обязанности в пользу промиссара или же заменяет последнюю. Первый случай Гарейс называет кумулятивным, а второй — привативным изменением направления обязательства.

И так, необходимое, по Беру и Регельсбергу, для действительности договора в пользу третьего лица, существующее между промитентом и промиссаром, юридическое отношение, Гарейс ближе определяет в том смысле, что отношение это должно вызвать приобретение третьим лицом права, как рефлективное действие, в силу особого определения договора ставшее исковым. Условиями действительности договоров в пользу третьих лиц, по Гарейсу, следовательно, являются: 1) выгодное для третьего рефлективное действие юридического огношения, существующего между промиссаром и промитентом и 2) особое постановление в договоре, между ними состояв­шемся, в силу которого результата рефлективного действия превращается в право третьего лица, которое оно может осуществлять и защищать посредством иска.

При наличности этих двух условий, по мнению Гарейса, право возникает для третьего лица и приобретается им, по­добно тому, как выгода вследствие рефлективного действия, прямо и непосредственно в силу самого договора.

Изложенная конструкция Гарейсом непосредственного возникновения права третьего лица подвергается всеобщему по-

-98-

рицанию в новейшей литературе ), и нельзя не признать такого порицания правильным. Главный упрек, который можно сделать Гарейсу, тот, что он обосновывает приобретение треть­им лицом права непосредственно в силу заключенного в его пользу договора заимствованным у Иеринга понятием о рефлективном действии, но расширяет это понятие в таком виде, что оно не соответствует больше тому определению, кото­рое дается этому понятию творцом его, и вследствие этого и ста­новится юридическим понятием неопределенным. Иеринг (Jahr. f. d. Dog. X стр. 245 — 354), как известно, дает два определения понятия о рефлективном действии. По пер­вому, называемому им описательным (descriptiv), рефлективное действие есть экономически выгодное или невыгодное последствие для третьего наступившего по отношению к другому лицу факта, обусловленное особыми обстоятельствами и ими един­ственно вызванное (там же стр. 248 и 285). По второму же, догматическому определению (стр. 295), оно составляет приобретение из-за другого (capere propter aliquem), последовавшее без всякого акта воли. Рефлективное действие права, стало быть, как показывает самое название, с физиологическим рефлексом имеет то общее, что место возникновения юридического факта отлично от места рефлективного последствия его, так что между ними нет никакой сознательной и преднамеренной связи. Выгода, полученная третьим лицом

-99-

путем рефлективного действия чужого права или ущерб, при­чиненный ему, не зависят от воли лица, по отношению к которому наступает рефлектирующий факт, а являются необходимым, но юридически случайным результатом этого факта. Это признано и Гарейсом (стр. 29), а потому, по его собственным словам (стр. 41), договор в пользу третьего лица, по существу своему, имеет и должен иметь такую цель, которая несовместима с самым понятием о рефлективном действии, а именно непосредственное приобретение третьим ли­цом самостоятельного права. Поэтому нельзя сравнить дого­вор, заключенный в пользу третьего лица, с юридическим фактом, лишь рефлектирующим для третьего лица. Договор в пользу третьего лица создает для него право согласно намерению и желанию договаривающихся сторон, рефлективное же действие, по словам Иеринга (прив. место стр. 288), яв­ляется лишь последствием фактов, создающих право, но не целью их. Стало быть, коль скоро стороны договорились именно с намерением доставить право третьему лицу, то одно уже это намерение исключает возможность одновременного наступления и рефлективного действия. Поэтому, наконец, понятие «рефлек­тивное» действие, по особому определению договора облеченное иском, есть внутреннее противоречие. Впрочемь Гарейс (прив. соч. стр. 217) сам, в конце концов, должен был признать, что понятие о рефлективном действии в том виде, как оно установлено Иерингом, неприменимо к договорам в пользу третьих лиц, так как тот, кто по отношению к рефлективному действию называется паразитом права, в договорах в пользу третьих приобретает по намерению сторон. В виду этого Гарейс не только принимает, кроме определенного Иерингом рефлективного действия, еще другое, более

-100-

сильное, но даже отказывается от установившегося понятия о нем. Так он говорит, что для приобретения третьим лицом права существенно не то, что, без намерения сторон до­ставить третьему лицу юридическую выгоду, наступило или существовало бы, а только то обстоятельство, что такое намерение сторон высказано в договоре и влечет за собою для третьего лица приобретение права, как главное и второстепенное последствие договора. Стало быть, то, что наступило бы как реф­лективное действие в смысле, установленном Иерингом, если бы договор в пользу третьего лица не состоялся, не может больше наступить вследствие заключения такого договора. Но это возникшее, согласно намерению сторон, право третьего лица, несомненно, подчиняется другим юридическим правилам чем то, что могло бы наступить как рефлективное действие, но в действительности не наступило. Стало быть, положенное Гарейсом в основание права третьего лица «желанное» рефлек­тивное действие не является таковым в  установившемся в науке смысле, а есть нечто новое, произвольно созданное Гарейсом и не настолько определенное им, чтобы оно могло быть признано новым юридическим понятием.

Наконец нельзя не заметить, что, если приобретение права третьим лицом, в самом деле, основывалось бы на настоящем рефлективном действии, то, несомненно, все учение о договорах в пользу третьих лиц теряло бы всякую практиче­скую важность и значение. Рефлективное действие наступает независимо от воли не только того лица, по отношению к ко­торому имеется рефлектирующий факт, но и того, по отношению к которому оно наступает, как необходимое, неизбежное последствие известных отношений и состояний. Но если с дру­гой стороны, как говорит Гарейс, предметом договора

-101-

в пользу третьего лица, может быть только содержание рефлективного действия, то, стало быть, договор этот вовсе не дает третьему лицу того, что и по мнению названного ученого, составляет необходимое условие признания данного договора заключенным именно в пользу третьего лица, т. е. не дает ему имущественной, по крайней мере, выгоды, которой оно раньше не имело. Самое право, которое, по теории Гарейса, третье лицо получает в силу заключенного в его пользу договора, оно фактически, иногда даже юридически, уже имеет в силу рефлективного действия.

Но если, таким образом, попытка Гарейса объяснить не­посредственное возникновение права третьего лица рефлективным действием не выдерживает критики, то, следовательно, им не решен и тот вопрос, с которого он, совершенно основательно, начинает свое исследование об основании этого права, а именно вопрос о том, что побуждает промитента обязаться, хотя и перед промиссаром, но по отношению к третьему лицу. Гарейс не объясняет, как с юридической точки зрения возможно исполнение промитента третьему лицу, несмотря на отсутствие, основания такого исполнения, так как, и по его мнению, основание обещания и исполнения промитента имеется только по отношению к промиссару, которому он, впрочем, не совершает никакого имущественного исполнения.

Заслуга решения этого вопроса принадлежит Циммерманну (прив. соч. стр. 70 и след.). По поводу установления различия между договорами в пользу третьих лиц и представительством, мы имели уже случай вкратце указать сущность этого мнения. Здесь остается нам рассмотреть его более под­робно.

Циммерманн также присоединяется к той верной основ-

-102-

ной мысли теории Бера, что causa обещания в пользу третьего лежит в юридическом отношении между промитентом и промиссаром. Но он не признает этой мысли применимою, без всяких оговорок, и к договорам в пользу третьих лиц в установленном нами выше, согласно Унгеру, Регельсбергеру и Гарейсу, смысле.

Так как договор этот создает право требования не для промиссара, как полагает Бер, а именно для третьего лица, то, казалось бы, гораздо рациональнее требовать, чтобы основание обещания, данного в пользу третьего лица, лежало в отношении промитента к последнему, как истинному кредитору по договору, но не к промиссару, тем более, если роль его, как думает Унгер, и ограничивается тем, что он промиссар. Если же, по вышеизложенному мнению Регельсбергера и Гарейса, промиссар также приобретает известное право в силу заключенного им в пользу третьего лица договора, то право это, как мы видели, во всяком случае не является тем же самым правом, которое создано для третьего. Право на исполнение договора принадлежит исключительно третьему лицу, не­обходимость существования основания именно по отношению к промиссару, с точки зрения этих ученых, вовсе не является настолько очевидною, как с точки зрения Бера и его последователей.

Со своей стороны Циммерманн, приступая к разрешению вопроса о том, как юридически объясняется возможность обещать одному лицу с намерением доставить этим право другому лицу, исходит из того, признанного в новейшее вре­мя, положения ), что всякий имущественно-правовой договор

-103-

с точки зрения того, кто совершает по нем экономическое исполнение, состоит из двух неразрывных составных частей: самого исполнения и юридической цели (causa), основания исполнения, причем последнее относится всегда по необходимости к тому лицу, в пользу которого предполагается совершить исполнение. С другой же стороны достижение посредством совершения исполнения юридической цели, которую имели в виду контра­генты при установлении обязательства, возможно лишь тогда, когда исполнение это последует именно в пользу того лица, по отношению к которому промитент домогается достижения юри­дической цели. Но можно представить себе и такое явление, что при существовании двух оснований, все-таки на деле про­исходит одно только экономическое исполнение. Так, положим, если лицо А передаете лицу Б известную сумму, чтобы ею одарить третье лицо В, и при этом В состоит должником Б, то с точки зрения экономической происходит только одно исполнение, с точки зрения юридического основания последнего— два: первое от А к В, имея своим основанием дарение, второе же, основываясь на долге, от В к Б. Такое же явление имеется, по справедливому замечанию Циммерманна, при современном платеже по приказу, ассигнации ) и при римской де-

-104-

легации. И здест происходит только одно экономическое исполнение, а именно от ассигната к ассигнатару и от делегата к делегатару. Но так как ассигнант и делегант при этом заявляют ассигнату и делегатару, что они намерены признать исполнением, совершенное ассигнатару и делегатару, исполнением, совершенным им самим, и ассигнант, в частности сверх того, заявляет ассигнатару, что он должен считать исполнение, совершенное ассигнатом, совершенным им, ассигнантом, то на деле происходят два исполнения: первое от ассигната или делегата к ассигнанту или делеганту, а второе от ассигнанта или делеганта к ассигнатару или делагатару.

Такие же два исполнения, с экономической точки хрения кажущиеся одним, свершаютсяв договоре в пользу третьего лица, а именно первое происходит от промитента к промиссару, второе от промиссара к третьему лицу. Обя они имеют, по необходимости, свое особое, самостоятельное основание. В чем же должено состоять, в частности, основание исполнения промиссаром третьему лицу, мы видели выше. Только когда имеется такое двойное исполнение, данный договор является именно договором в пользу третьего лица. Что же касается положения промитента по отношению к третьему лицу, то теперь, конечно, можно вполне согласиться как с Бером, и так и с Регельбергером, что по отношению к третьему от промитента не требуется causa, так как по изложенному мнению он не совершает никакого исполнения третьему, а только промиссару.

-105-

К изложенному мнениею в последнее время вполне присоединяется Регельбергер (Endemann’s Handbuch II стр. 474 и 475 № 1 и Arch. f. Civil. Praxis T. LXVII, K. I стр. 3). В последней статье Регельсбергер защищает свое мнение о непосредственном приобретении третьим лицом права в силу самого заключенного в его пользу договора и опровергает противоположную теорию Бера, повторившего высказанный им в 1863 году (в прив. Статье в Jahrb.f.d. Dog. T. VI) взгляд на договоры в пользу третьего лица в 1883 в своих «Urtheile». Эта статья вызвала самую ожесточенную полемику со стороны Бера (прив. Статья в том же томе Archiv’а). Полемика эта, по местам имея чисто личный характер, к сожалению ни в чем не содействовала ни принципиальному сближению противоположных мнений, ни также решению спорных впосров о последствиях и характере прав третьего лица и промиссара. Бер не хочет, а с своей точки зрения, пожалуй, и не может отказаться от своего взгляда на договоры в пользу третьих лиц, как на договоры, заключенные именно пользу самого просиммара, а господствующее мнение, представляемое Регельсбергером, имеет еще меньше оснований к отказу от своего взгляда и к подчинению его мнению, имеющему только одно преимущесто, заключающееся в авторитетном имени его представителя. Так, главное возражение Бера против господствующего мнения сводится к тому, только с защищаемой им точки зрения верному положения, что решение вопроса о том, направлено ли намерение сторон на непосредственное создание права для третьего лица, представляет суду неопреодолимые затруднения вследствие неуловимости такого намерения сторон, так как немарение это никогда не получает внешнего выражения в самом до-

-106-

говоре, заключенном в пользу третьего лица. При этом Бер ссылается на свою долголетнюю практику. Но если даже, под­чиняясь авторитету ученого юриста-практика, признать отсутствие внешнего выражения такого намерения сторон явлением обыкновенным, то все-таки нельзя считать его, как полагает Бер, вместе с тем и единственно возможными. Но уступка Беру и в этом отношении также еще не привела бы к не­обходимости отказаться от господствующего мнения, так как и оно вовсе не требует, чтобы упомянутое намерение сторон получало именно внешнее выражение, вытекало из буквального смысла договора, заключенного в пользу третьего лица. Тоже следует сказать о возражении Бера против установленного Циммерманном различия между исполнением, происходящим от промитента к промиссару, и исполнением, совершенным промиссаром третьему лицу, так как Бер (Archiv, стр. 1.61 и след.) отрицает за последним характер действительного имущественного исполнения только в виду того, что, по его мне-нию, третье лицо получает не право, а только иск.

Более серьезное, хотя также неосновательное, возражение конструкция права третьего лица Циммерманном встретыа в лице другого из новейжих ученых, принадлежащего к числу приверженцев господствующего шения о самостоятель­ности права третьего лица, — Карловы (прив. соч. стр. 174 и след.). Соглашаясь с тем, что в состав понятия объ alteri stipulari действительно входит двойное исполнение, Карлова однако считает опасным последовательное проведение сход­ства делегации с договорами в пользу третьих лиц. Такое двойное исполнение, по мнению его, происходит лишь в некоторых, но не во всех вообще договорах в пользу третьих лиц. Так напр., нет его, будто бы, тогда, когда залогодержатель,

-107-

продавая вещь, выговаривает собственнику право выкупа. Но ни этот случай, ни равно остальные приведенные Карловою примеры не могут, как доказано уже Нерсесовым (прив. соч. стр. 60 и след.), служить к опровержению мнения Циммерманна. В виду изложенного нельзя также согласиться с Карловою, если он находить неосновательным мнение последнего писателя о самостоятельности права третьего лица и незави­симости его от того основания, в силу которого промитент обя­зался перед промиссаром к совершению исполнения третьему лицу.

Рассмотрев таким образом главнейшие мнения по вопросу об основании права третьего лица, приобретенного им в силу заключенного в его пользу между промиссаром и промитентом договора, нельзя не придти к следующему заключению:

1) право третьего лица, и притом не только иск об осуществлении этого права, но самое право, приобретается им не­посредственно в силу заключенного в его пользу договора и выразившегося в нем намерения договаривающихся сторон доставить ему такое право,

2) кроме такого намерения сторон, для действительности договора в пользу третьего лица требуется материальное основание обещания промитента обязываться третьему лицу, ко­торое всегда заключается в юридическом отношении, существующем между промитентом и промиссаром, и

3) так как основание это вызывает и юридически оправдывает только имущественное исполнение, происходящее от промитента к промиссару, и, следовательно, по отношению к третьему лицу, значение и юридические последствия иметь не может, то сверх того, для возникновения права третьего лица требуется особое имущественное совершение промиссара третьему

-108-

лицу с самостоятельным основанием, относящимся к юриди­ческому отношению, существующему между последними.

§ 5.

Итак, мы видели, что право третьего лица возникает непосредственно в силу заключенного в его пользу договора. Затем мы исследовали вопрос об основании такого непосредственного приобретения третьим лицом права. Теперь остается нам ближе определить, в чем именно состоит понятие о непосредственном приобретении права. Одной стороны этого понятия мы коснулись уже выше, старавшись доказать, что третье лицо не приобретает права ни путем цессии его от промиссара, ни также в силу уполномочения его со стороны последнего на судебное осуществление права и взыскание по нем. Но если, таким образом, цессия и уполномочение, предполагая особый акт воли со стороны промиссара, не совместимы с понятием о непосредственном приобретении третьим лицом права по заключенному в его пользу договору в силу выразившегося в нем намерения сторон доставить третьему лицу такое пра­во, то этому понятно еще больше противоречит поставление приобретения в зависимость от какого-нибудь акта воли со стороны третьего лица, будет ли он выражаться в форме принятия третьим лицом данного ему обещания или же в форме присвоения им себе выгод, обещанных ему промитентом, или, наконец, в форме одобрения им принятия обещания промиссаром. Логическая невозможность обусловить приобретение права третьим лицом одним из приведенных актов воли с его стороны, кажется, настолько очевидна и так несомненно вытекает из самого понятия о договорах в пользу третьих лиц, что она не нуждается ни в каком бы то ни было дальнейшем

-109-

опровержении. Тем не менее положение о непосредственном приобретении права третьим лицом, как мы видели, лишь в последнее время признано господствующим мнением. Привер­женцы принципа действительности договоров в пользу треть­их лиц первой половины нашего столетия, напротив, едино­гласно требовали для приобретения третьим лицом права именно одного из этих актов воли с его стороны и даже в настоя­щее время такое мнение находит себе сторонников.

К числу этих писателей относится прежде всего Безелеp (см. приведенные выше сочинения: Erbvertvage и System). По мнению этого ученого договор в пользу третьего лица создает для последнего, прежде всего, не право на исполнение, а только право присоединиться к договору. Поэтому до тех пор, пока третье лицо не присоединилось, не приступило к договору, последний признается существующим только между сторонами, для них же он обязателен, а потому до­пускается отступление от него только по обоюдному согласию сторон, но не одностороннее, ни со стороны промитента, ни так­же со стороны промиссара. В частности обязательность договора для контрагентов выражается в том, что, если согласие со стороны промиссара на отступление сделалось по каким-ни­будь основаниям, например вследствие его смерти, невозможным, отмена договора по воле промитента немыслима. По отношению же к третьему лицу договор становится обязательным для контрагентов лишь с того момента, когда третье лицо, пользуясь возникшим для него из договора правом, при­соединяется, приступает к договору тем, что оно заявляет сторонам о принятии им выговоренной в его пользу выгоды. С этого момента право третьего лица является самостоятель­ным и независимым от воли сторон, третий получает особый

-110-

иск об осуществлении своего права. Изложенное мнение Безелера не соответствуег первоначальному взгляду его на договор в пользу третьего лица. Так в первом своем сочинении, в котором он рассматривает настоящий вопрос («Erbvertrage», стр. 76 и 77), он обусловливает право третьего лица приступить к заключенному в его пользу договору еще особым дозволением обоих контрагентов. Но уже в первом издании своего «System des deutschen Privatrechts» Безелер отказался от этого требования, сам признавая, что поставить право третьего лица приступить с договору в зави­симость от особого на то согласия обоих контрагентов значит делать договор фиктивным, не только для третьего лица, но, в одинаковой мере, и для промиссара, так как от промитента зависит не согласиться на принятие обещания третьим лицом, и тем косвенно освободить себя от необходимости исполнить свое обещание.

На кроющееся в изложенном мнении Безелера внутрен­нее противоречие указано уже Бушем (прив. соч. стр. 34 и след.). Присоединяясь с согласия или по воле договорив­шихся сторон к договору, третье лицо перестает быть таковым и становится контрагентом. Тем не менее Буш в конечном результате все-таки сходится с Безелером. Так, в частности, и он (стр.37, 46 и след.) обусловливает прио-бретение права третьим лицом принятием им сделанного в его пользу обещания. Для принятия же он не требует, как Безелер, особого заявления о том со стороны третьего лица, а ограничивается тем требованием, чтобы принятие это выра­жалось в какой бы то ни было форме, причем обыкновенной формой будет, по его мнению, предъявление иска со стороны третьего лица к промитенту. Что же касается характера юри-

-111-

дического отношения, существующего между сторонами до принятия третьим лицом обещания, то Буш (см. в особенности стр. 39) держится взгляда, высказанного и Безелером в позднейших своих работах по данному вопросу, а именно договор обязателен для сторон, одностороннее отступление ни той, ни другой из них не допускается, даже освобождение промиссаром промитента от обязанности совершить исполнение третьему лицу возможно только с согласия промитента.

Другого мнения Платнер (в прив. статье «Über offene und verschlossene Briefe» в Archiv fur d. Civil. Praxis, T. L). По его мнению основание признания новейшим правом действительности договоров в пользу третьих лиц нужно видеть в следующем. В древней Германии, говорит он, был обычай начинать изложение актов с такими формулами и фразами, в которых контрагенты о состоявшемся между собою договоре извещали публику и призывали ее в свидетели этих актов ). Вследствие сего акты эти получили публичный характер, если же в них обещалось какое-нибудь совершение третьему лицу, то от последнего в силу такого харак­тера акта, в котором давалось обещание, требовалось только совершение какого-нибудь действия, свидетельствующего о намерении его присвоить себе выгоду такого обещания. Объясняя, таким образом, путем историческим действительность дого­воров в пользу третьих лиц, Платнер полагает, что и современное право ставит приобретение права третьим лицам в зависимость от такого акта присвоения им себе выгоды,

-112-

выговоренной ему промиссаром. В новейшее время сторонником теории присвоения — Aneignungstheorie в отличие от защищаемой Безелером и Бушем Beitritts- или Ассерtationstheorie — является Гирке (в прив. статье в журнале Гольдшмидта, Т. XXIX). Признать право третьего лица приобретенным им непосредственно, в силу заключенного в его пользу договора без особого присвоения им себе выгод сделки, значит, по мнению названного писателя, навязывать третьему ли­цу право без и даже против его воли. Но такой довод, но справедливому замечанию Регельсбергера (Archiv, Т. LXVIL стр. 12) не имеет существенного значения, так как от усмотрения третьего лица всегда будет зависеть воспользо­ваться приобретенным им независимо от его воли правом. Несостоятельность изложенных мнений в настоящее время признана преобладающим большинством писателей. Они в частности опровергаются Бером (Jahrb. T. VI, стр. 144 и след., Urtheile, стр.83 и след.), Унгером (прив. соч. стр.63 и след., 73 и след.), Регельсбергером (Krit. Vierteljahrsschrift, cтp. 568, Endemainn's Handbuch II, стр. 474 и 477, Archiv, стр. 12), Гарейсом (прив. соч. в особенности в § 13 и на стр. 224 и след.), Зигелем (прив. соч., стр. 149 и след.), Циммерманном (прив. соч., стр. 61 и след.), Карловою (прив. соч., стр. 71 и след.), Виндшейдом (Pand. II § 318, стр. 217 и след. в особ. прим. 4) и мн. др. И мы неодно­кратно имели случай высказываться против таких конструкций приобретения права третьим лицом, как противоречащих истинному намерению сторон, направленному на непосредствен­ное приобретение этого права третьим лицом. Но мало того, эти конструкции являются не только нелогичными, но и положительно невозможными. Причину такой невозможности, конечно,

-113-

нельзя видеть, как полагает Бер, в том, что обещание, по содержанию своему, дано промиссару, а не третьему лицу. Нельзя и согласиться с мнением 3игеля, по которому третье лицо не может принять обещания, так как оно, хотя и по содержанию своему дано третьему лицу, но не на его имя, на его адрес. По справедливому замечанию Виндшейда (Pand. II § 309 III, прим. 9 и § 316а, прим. 4), обещание может быть принято и лицом, к которому оно не направлено, если только обещание дано одному лицу с намерением стать должником другого лица. Причина невозможности обосновать приобретение третьим лицом права по договору, в его пользу заключенному, принятием или другим каким-либо актом воли или действием с его стороны, заключается в том, что обещание уже принято контрагентом промитента, промиссаром. Заключая договор в пользу третьего лица, промитент, как мы видели выше, только по отношению к промиссару имеет юри­дическое основание дать обещание, которое идет в пользу третьего лица. Основание это обусловливает действительность самого обещания. Следовательно, если третье лицо принимает обещание, основанное на causa, к нему не относящейся, а касаю­щейся другого лица, промиссара, и при этом принимает это обещание именно для себя, то это очевидно действие, юридически совершенно безразличное. Что же касается основания подобного распадения в субъективном отношении причины и последствий договора, то оно не представляет ничего удивительного, если иметь в виду, что при договоре в пользу третьего, лица происходят два имущественных исполнения, по предмету и содержанию своему совпадающие. В виду этого последствие дого­вора в пользу третьего, прежде всего наступает в лице про­миссара, последним же одновременно со своим наступлением

-114-

передается третьему лицу. Поэтому попытка Гарейса (прив. соч., стр. 228 и след.) объяснить это, лишь кажущееся, распадение в субъективном отношении причины договора в пользу третьего лица и последствий его является совершенно излиш­нею, не говоря уже о том, что она, по существу своему, не выдерживает критики ).

Если, таким образом, принятие третьим лицом обещания промитента противоречит существу и понятию договоров в пользу третьих лиц, по самой природе своей предполагаю­щих намерение сторон, направленное на непосредственное приобрегение третьим лицом права в силу самого заключенного в его пользу договора, то нельзя согласиться с мнением тех писателей, которые, как напр. Кнаус (прив. соч. стр. 7) полагают, что стороны, пользуясь полной свободою, предоста­вленной им относительно назначения и ближайшего определения условий и содержания договора и имеющего возникнуть из него

-115-

права требования, могут поставить приобретение третьим ли­цом такого права в зависимость от принятия им данного ему обещания. Полнейшая свобода сторон в определении содержания и условий договора и возникающих из него прав и обязанностей, конечно, не подлежит и не может подлежать никакому сомнению. Но с другой стороны признать невозмож­ным для них обусловить приобретение третьим лицом права по договору, в его пользу заключенному, принятием им обе-щания вовсе не значит стеснять их свободу. О стеснении ложно было бы говорить только тогда, когда подобный договор, бу­дучи недействительным как договор в пользу третьего лица, вместе с тем был бы ничтожным вообще. Признать же такой договор ничтожным нет никакого основания. Мало того, он даже подходит под другую весьма сходную с дого­ворами в пользу третьих лиц категорию договоров, также вполне действительную и признанную наукою. Так Гарейс (прив. соч. § 13, 21 и 68) подробно рассматривает те случаи, когда договор также заключается в пользу третьего лица, но когда третий, по самому намерению сторон, не приобретает права непосредственно в силу этого договора, а должен, кроме того, приступить к договору. При этом он различает три случая, а именно во 1-х, контрагенты, до принятия третьим лицом сделанного ими последнему предложения, не связаны таким предложением, и могут односторонне и по своему усмотрению отступиться от предложения. Здесь, следовательно, нет дого­вора, состоящего из предложения и принятия, а одно только предложение, необязательное до его принятия — Offerte ohne obligo, как называет его Гарейс. Далее во 2-х, до принятия его третьим лицом предложение может быть обязательным только для промитента, а не вместе с тем и для

-116-

промиссара. Последний в таком случае может отступиться от договора и освободить промитента от принятого на себя обязательства. Наконец в 3-х, предложение может быть обязательным для обоих контрагентов (Collectivofferte mit obligo) т. е. ни та, ни другая из договорившихся в пользу третьего лица сторон не может ни односторонне, ни также по обоюдному согласию отступиться от договора до принятия или непринягия совокупного предложения ) третьим лицом, Этот последний случай стороны, очевидно, будут иметь в виду, если они, называя договор договором в пользу третьего, все-таки имеют в виду приобретение права третьим лицом только с того момента, как третье лицо приступит к договору. Но, в виду существенного значения момента непосредствен­ности приобретения права третьим лицом, нельзя согласиться и с Виндшейдом (Pand. II, § 316а, прим. 12), который, признавая безразличность принятия третьим лицом обещания, в его пользу данного, все-таки считает возможным ставить бесповоротность приобретенного третьим лицом права в зависимость от принятия им обещания. И этому противоречит невозможность такого принятия. Но так как Виндшейд, как мы выше видели, также принадлежит к числу ученых, вполне сознающих эту невозможность, то нам ка­жется, что он в данном случае не имеет в виду принятия в тесном и техническом смысле, а в смысле фактического осуществления третьим лицом приобретенного им права. Та­кое осуществление, как мы уже выше имели случай заметить,

-117-

конечно, предоставлено вполне на волю третьего лица, навязы­вать ему право, безусловно, обязательное для него, нет ника­кого основания и никакой возможности. Если же представить себе такой случай, что стороны, заключая договор в пользу третьего лица, при этом постановляют, что в случае неосуществления третьим лицом доставляемого ему права, оне должны быть вправе по своему усмотрению отступиться от до­говора, то это уговор, очевидно лишенный юридического значения, так как при наступлении его условия договор сам собою должен прекратиться.

В виду всего этого нельзя не признать, что принятие третьим лицом данного в его пользу обещания противоречит существу и природе договоров в пользу третьих лиц.

Оно юридически невозможно, так как, за принятием обещания промиссаром, нет того, что могло бы быть принято третьим лицом. Такое принятие наконец и не может по уговору сторон составлять условие ни приобретения третьим лицом права, ни также бесповоротности уже приобретенного им права.

§ 6.

Если, таким образом, непосредственность приобретения третьим лицом права по заключенному в его пользу дого­вору, составляет необходимый существенный признак догово­ров в пользу третьих, то с другой стороны, однако, одно это обстоятельство не решает вопроса о том, является ли таким признаком и бесповоротность приобретения. По справедливому замечанию Регельсбергера (Endemann’s Hand. II. § 474), есть существенное различие между вопросом о том, приобретает ли

-118-

третье лицо право непосредственно в силу самого заключенного в его пользу договора, и тем вопросом, является ли право это бесповоротным, не подлежащим повороту или отииене, и приобрьтеппым третьим лицом немедленно по заключении до­говора в его пользу и окончательно. Обыкновенное, и поэтому предполагаемое, явление то, что третье лицо приобретает право немедленно по заключении договора, и что раз приобретенное им право не подлежит отмене по воле контрагентов. Но так как источником и основанием права третьего лица яв­ляется именно воля сторон и третий приобретает право исклю­чительно вследствие того, что стороны желали такое приобретение, с другой же стороны контрагенты, пользуясь свободой в ближайшем определении условий и содержания имеющих воз­никнуть из договора прав и обязанностей, то конечно можно представить себе и такой случай, когда договаривающиеся сто­роны желают, чтобы право третьего лица не приобреталось в данном случае немедленно и находилось в зависимости от осуществления определенного условия или наступления известного срока. Так напр. по договору страхования жизни выгодоприобретатель получает право только по смерти застрахо­ванного. Если же признать, что право третьего лица может быть условным и срочным, то этим же разрешается и вопрос о возможности поворота обещания, данного в пользу третьего лица и принятого промиссаром. Пока условие не осу­ществилось и срок не наступил, обстоятельства могут измениться, а, сообразно этому, может измениться также источник и основание приобретения права третьим лицом, воля договорившихся сторон, в частности воля промиссара. До осуществления условия или наступления срока необходимое для возникновения права третьего лица второе имущественное совершение про-

-119-

миссара третьему лицу не произошло, стало быть, право приобретено только промиссаром, который является полным хозяином его и может распоряжаться им на правах такового. Поэтому он вправе отказаться от договора с тем, конечно, ограничением, что одностороннее отступление его невозможно, если исполнение третьему лицу по самому договору представляет для промитента самостоятельный интерес, если такое исполнение является, например, условием приобретения им какого-нибудь права. Так лицо, застраховавшее свою жизнь в пользу третьего лица, по отношению  к страховому обществу, как промитенту во всякое время может отступиться от договора, прекращая платеж премий. Какие последствия такое отступление будет иметь для взаимного отношения между промиссаром и третьим ли­цом, вызвавшим самый договор, это вопрос, который решается в силу конкретных обстоятельств и, во всяком случае, не касается занимающего нас предмета. Что же касается промитента, то одностороннее отступление с его стороны и до осуществления условия приобретения третьим лицом права или до наступления срока его, очевидно, не допускается. Он связан договором и своим обещанием перед промиссаром.

Итак, до осуществления условия или наступления срока, в зависимость от которых поставлено приобретение третьим лицом права в силу заключенного в его пользу договора, договор обязателен только для промитента, и то только по отношению к его соконтрагенту, промиссару, который поэтому властен воспользоваться или не воспользоваться своим правом. Совершенно изменяется положение дел с момента наступления срока или осуществления условия. С этого момента третье лицо обладает самостоятельным правом, которое, хотя и основывается на воле сторон, но становится независи-

-120-

мым от своего основания, коль скоро эта воля получила внешнее выражение, воплотилось в договоре и если при этом имеются на лицо все условия, которыми по намерению лиц, изъявивших ее, обставлена действитедьность воли. В этом смысле нельзя не согласиться с Гарейсом (прив. ст. стр., 147), ко­торый проводит различие между отменою права третьего лица, основанной на самом договоре, и отменою, вытекающей из отношений, лежащих вне договора.

Вопрос о бесповоротности права, приобретенного третьим лицом, отличается тою же спорностью между писателями, которая свойственна всему вообще учению о договорах в пользу третьих лиц. Выше мы уже имели случай изложить взгляд на этот вопрос сторонников теории акцептации или принятия третьим лицом данного в его пользу обещания. Он заклю­чается вкратце в том, что до воспоследовавшего принятия со стороны третьего лица обещание подлежит повороту и отмене по обоюдному соглашение сторон. Такого же взгляда держатся приверженцы теории присвоения, в частности Платнер и Гирке. Он разделяется, наконец, и теми писателями, по мнению которых право третьего лица основывается на цессии его от промиссара или на уполномочении третьего со стороны последнего на осуществление права и взыскание по нем. Так в частности Бер (прив. статьи в Jahrb. VI стр. 156 и след., в Urtheile стр. 85 и след. и в Archiv f. Civil. Praxis. T. LXV1I стр. § 170 и след.) находит, что право третьего лица, основываясь на уполномочении его со стороны промиссара на получение причитающего последнему исполнения, не только от­носительно своего возникновения, но и в дальнейшей судьбе своей вполне зависит от воли промиссара. Последний может во всякое время отказаться от своего права, лишая этим и

-121-

третье лицо возможности получить исполнение. При этом он может отступиться от договора или односторонне, за исключением, если промитент имеет самостоятельный интерес в совершении исполнения именно третьему лицу, или по взаим­ному с промитентом соглашению. Право третьего лица на получение исполнения, по мнению названного ученого, делается самостоятельным и повороту со стороны промиссара не подлежащим, вследствие данного ему обещания промитента исполнить договор, если при этом третье лицо имеет собственное, само­стоятельное право на предмет этого исполнения или если обещание это дано с целью обновления обязательства (novirendes Zahlungwersprechen), далее вследствие состоявшегося по иску третьего лица окончательного судебного решения и, наконец, со смертью одного из контрагентов, если она является условием наступления обязанности. Следовательно, по мнению Бера, право третьего лица находится в постоянной зависимости от промиссара. Но с другой стороны и он, с своей точки зрения, не может дать промитенту такого же права одностороннего отступления от договора ). Договор этот, будучи заключен в пользу промиссара, по отношению к последнему немедленно налагает на промитента все обязанности должника.

Изложенное нами выше мнение, по которому бесповоротность права третьего лица существенного значения для договоров в пользу третьих не имеет, в настоящее время принято большинством писателей, защищающих теорию непосредственного приобретения права третьим лицом в силу заключенного в

-122-

его пользу договора, как, напр., Гарейсом (прив. соч. стр. 147, 245 и след. и др.), Регельсбергером (Krit. Viertel­jahrsschrift XI стр. 567, Endemann's Handbuch II стр. 474 и 478, Archiv, Т. LXVII стр. 13 и след.), Виндшейдом (Pand. II § 316 и прим. 12), Зигелем (прив. соч. стр. 155 и след.). Карловою (прив. соч. стр. 72 и след.) и другими. Другого мнения только основатель этой теории Унгер (прив. соч. стр. 64 и след.). На его взгляд право третьего лица возникает не только непосредственно в силу заключенная в его пользу договора, но и немедленно (sofort) по заключении его, так что последующее соглашение договорившихся сторон не может лишить его раз приобретенной выгоды. Впрочем, Унгер, очевидно, при этом увлекся, стараясь формулировать только именно понятие о непосредственности приобретеняого третьим лицом права. Иначе нельзя было бы объяснить себе следующее место, в котором Унгер сам противоречит тому, что, будто бы, право это возникает всегда немедленно. А именно, говоря об обещании, данном наследователю: post mortem dari, и признавая в нем с материальной точки зрения договор в пользу наследника, Унгер (стр. 43 и прим. 53) находит право требования, созданное таким обещанием для наследника, будущим, возникающим только quando dies venit, причем по его взгляду вследствие назначения срока отсрочивается не только осуществление права, но и самое возникновение его.

Итак, право третьего лица является самостоятельным, возникая в силу заключенного в его пользу договора и под­лежа отмене и повороту, лишь насколько это по необходимости вытекает из смысла договора и условий его. Но в чем, спрашивается, заключаются пределы такой самостоятельности права третьего лица и доходит ли она, в частности, до того, что

-123-

отмена самого договора не оказывает влияния на существование и действительность права третьего лица?

По мнению Гарейса (прив. соч. стр. 244), с того момен­та, как право приобретено третьим лицом, последнее обладает им совершенно независимо от существующего между промиссаром и промитентом договорного отношения. Поэтому, говорит Гарейс, последующая отмена договора, по каким бы то ни было причинам, не оказывает никакого влияния на право третьего лица. Но с этим, очевидно, нельзя согласиться. Такое мнение Гарейса, прежде всего, противоречит его соб­ственной теории об основании права третьего лица. Если таким основанием действительно является, как признано и назван­ным писателем, договор, в пользу третьего лица заключен­ный, то отмена этого договора, за отсутствием необходимых для действительности его, как договора, предположений или по другим причинам, независящим от воли промиссара или обоюдного соглашения, состоявшегося между контрагентами, не может не влечь за собою отмены и права третьего лица. Иначе сдедовало бы допустить возможность действительного последствия (права третьего лица), ничтожной причины (договора, на котором основывается право третьего лица). При этом недействительность договора между контрагентами само собою делает его недействительным и по отношению к третьему лицу. Тем более, конечно, такая объективная недействительность до­говора может служить промитенту отводом иска об исполнении этого договора, предъявленного к нему третьим лицом.

И этот вопрос принципиально отрицается Гарейсом (стр. 241 и след.). Он руководится при этом тем же соображением о самостоятельности права третьего лица и отрешенности его от права промиссара и допускает только те возражения, ко-

-124-

торые основываются на юридической порочности акта принятия промиссаром обещания в пользу третьего лица. Но нельзя очевидно, ограничиться одними этими возражениями. Промитент, напротив, как признано между прочими и Регельсбергером (Endemann's Handbuch II стр. 478), Карловою (прив. соч. стр. 73 и след.) и другими, может воспользоваться про­тив иска третьего лица всеми вообще возражениями и отводами, которые вытекают из недействительности и порочности до­говора, между ним и промиссаром состоявшегося, как источ­ника права, приобретенного третьим лицом.

Другое дело, конечно, если возражения принадлежат промитенту не против договора, как такового, и против промис­сара. По отношению к ним вполне основательным является соображение о самостоятельности права третьего лица от воли и личности промиссара. Поэтому предоставление промитенту таких возражений и против иска третьего лица оправдывается только с точки зрения Бера и его последователей, т. е. если признать предявление третьим лицом иска осуществлением не его собственного права, а права промиссара, и, следовательно, иск этот тождественный с иском, который мог бы предъ­явить сам промиссар. Однако и Бер (в Jahrb. стр. 155 и след. и в Archiv стр. 173 и след.) не может последовательно провести это начало; а именно он допускает одно исключение: промитент не может отвести иск третьего лица встречным иском к промиссару. Но и это исключение, по мнению Бера, является лишь кажущимся, так как подобный отвод иска третьего лица невозможен по той причине, что промитент принял на себя обязанность исполнить договор именно платежом третьему лицу, а потому зачет платежа последнему требованием на промиссара, служа выражением наме-

-125-

рения промитента платить не третьему лицу, а промиссару, нарушает условия договора его с последним.

Итак, право, которое третье лицо приобретает непосред­ственно в силу договора, заключенного контрагентами в его пользу, будучи вследствие этого правом самостоятельным и необусловленным каким бы то ни было актом воли со стороны третьего лица, однако быть может поставлено в зависимость от осуществления определенного договорившимися сторонами условия и наступления назначенного ими срока. При этом до этого момента право третьего лица подлежит отмене и пово­роту в силу одностороннего отступления промиссара от дого­вора или же по обоюдному, состоявшемуся между контрагентами соглашению. Будучи самостоятельным, но основываясь на договоре, заключенном между промитентом и промиссаром, право третьего лица зависит от действительности этого дого­вора, и при том не только по отношению к своему возникновению и приобретению, но и относительно всей дальнейшей судьбы своей. С другой же стороны возражения промитента против промис­сара, принадлежащие ему не в силу самого договора, а по другим основаниям, не могут служить средством отвести иск третьего лица.

Окончив этим рассмотрение последствий договоров в пользу третьих, обратимся к краткому изложению отношения к ним положительного права и судебной практики.

-127-