§ 2. Посягательства на общественные отношения, обеспечивающие благоприятные условия для осуществления отдельных процессуальных функций: проблемы законодательной регламентации

Охрана безопасности участников процесса и постпроцессуальных отношений абсолютно необходима для успешного выполнения любых процессуальных функций и функций, направленных на обеспечение обязательности принятых судебных решений. Однако осуществление отдельных функциональных обязанностей и прав требует создания особых, дополнительных условий, нарушение которых может повлечь за собой отклонение субъектов процесса от выполнения своей функции, а следовательно, и недостижение процессуальных целей.

1

Весьма важной поэтому представляется уголовно-правовая охрана независимости судебной власти и самостоятельности лица, производящего расследование. В литературе правильно отмечается, что «независимость — это не привилегия судей, это, скорее, их ответственность перед обществом и гражданином»27.

Закрепленный в ст. 120 Конституции РФ принцип независимости судей и подчинения их только закону находит свое более конкретное выражение в процессуальном законодательстве. «Судьи и народные заседатели, — говорится в ч. 2 ст. 16 УПК, — разрешают уголовные дела на основе закона, в условиях, исключающих постороннее воздействие на них». В отношении присяжных заседателей требование недопустимости незаконного воздействия приобретает форму запрета на общение с ними помимо установленного законом порядка для государственного обвинителя, потерпевшего, подсудимого, его защитника, других участников процесса, а также свидетелей, экспертов, специалистов, переводчиков, а равно предоставления председательствующему права в случае нарушения этого запрета отстранить от дальнейшего участия в деле любого присяжного заседателя (ст. 445 УПК).

Указанный принцип снабжен законодателем целой системой гарантий, среди которых важное, хотя и не решающее место отводится уголовно-правовым средствам, ибо, как справед-

233

либо подчеркивает В. Божьев, к сожалению, не все «понимают, что непроцессуальные методы воздействия на суд — это проявление не демократии, а хаоса, вседозволенности, что несовместимо с подлинным правосудием»28.

В новом УК имеется норма, непосредственно направленная на защиту независимости судебной власти. Таковой выступает ч. 1 ст. 294.

Объективная сторона содержащегося в ней состава преступления обрисована как «вмешательство в какой бы то ни было форме в деятельность суда». Хотя во многих источниках вмешательство в деятельность суда определяется как какое-либо воздействие на судей29, тем не менее подобным воздействием объем понятия «вмешательство в деятельность» не ограничивается. Ведь в русском языке слово «вмешательство» равным образом обозначает как «вторжение в чьи-либо дела, отношения, деятельное участие в них», так и «действия, пресекающие, останавливающие что-либо»30. С учетом наименования статьи — «Воспрепятствование осуществлению правосудия» — термин «вмешательство» может обозначать не только какое-либо воздействие на вершителей правосудия, но и любое другое активное создание препятствий для выполнения ими своей основной функции по внутреннему убеждению и в соответствии с законом.

Подтверждением этому может служить и судебная практика. Так, по ч. 1 ст. 294 и ч. 1 ст. 325 УК был осужден К., совершивший преступление при следующих обстоятельствах.

Будучи хорошо знакомым с А. и В., уголовное дело по обвинению которых в разбое и вымогательстве находилось на рассмотрении районного суда, К. решил им помочь избежать уголовной ответственности, похитив уголовное дело.

С этой целью он пришел в здание суда, где спрятался. Вечером, убедившись, что все работники ушли, он, взломав заранее приготовленным предметом дверь, проник в кабинет секретаря, у которого в сейфе находилось интересовавшее его уголовное дело. Найдя в столе ключ, К. открыл сейф и забрал дело. Чтобы замаскировать свои намерения, К. прихватил еще ряд материалов. Все похищенное он затем сжег на берегу Волги31.

В приведенном примере вмешательство в деятельность суда происходило без воздействия на лиц, участвующих в отправлении правосудия.

234

В то же время не прав, на наш взгляд, В.В. Мальцев, отмечающий, что такое вмешательство, когда речь заходит о квалифицированных его видах, возможно и путем бездействия. Автор говорит о тех ситуациях, когда лица, обязанные создавать условия для отправления правосудия, не делают этого, скажем, скрывают необходимую для разрешения дела информацию32. Этимологическое толкование приведенного термина «вмешательство» исключает такое предположение. Он обладает более узким смыслом, чем категория «воспрепятствование», охватывая лишь активные формы последнего. По сути дела, название ст. 294 УК оказалось более широким по сравнению с ее содержанием, и к этому, на наш взгляд, не следует относиться одобрительно. Невыполнение некоторыми участниками процесса своих обязанностей в ряде случаев способно стать непреодолимым препятствием для осуществления правосудия. Таковым может являться, например, поведение адвоката, без уважительных причин покидающего зал судебного заседания или злостно уклоняющегося от явки в суд33. Думается, что в ч. 1 ст. 294 УК целесообразно было бы установить запрет не только на вмешательство в деятельность суда, но и на иное создание препятствий для отправления правосудия.

Основным назначением нормы, закрепленной в ч. 2 ст. 294 УК, является защита процессуальной независимости производящего расследование лица как необходимого условия осуществления всестороннего, полного и объективного расследования дела34. Формы деяния, входящие в объективную сторону данного преступления, те же, что и применительно к ч. 1 анализируемой статьи, с той лишь разницей, что влияние в данном случае осуществляется на прокурора, следователя, лицо, производящее дознание.

Важно при этом обратить внимание на следующий момент. Воспрепятствовать всестороннему, полному и объективному расследованию уголовного дела можно также путем вмешательства в деятельность, связанную с решением вопроса о возбуждении дела. А поскольку данный вопрос, наряду с другими компетентными лицами и органами, может решать также орган дознания, понятие которого не совпадает с понятием «лицо, производящее дознание», неправомерное воздействие на этот орган также следовало бы расценить как воспрепятствование

235

производству предварительного расследования. Но ч. 2 ст. 294 УК такой возможности не предоставляет, что, на наш взгляд, следует рассматривать как пробел в уголовном законодательстве.

2

Авторитет суда, честь и достоинство лиц, участвующих в отправлении правосудия, является важным условием осуществления данной процессуальной функции. Проявления неуважения к суду могут отрицательно сказаться на ходе процессуальной деятельности, затруднить исследование судом доказательств, а также лишить судебный процесс той воспитательной роли, которую он призван выполнять. Умаление авторитета суда и достоинства судьи отнюдь не способствует надлежащему восприятию вынесенных судебными инстанциями правопримени-тельных актов. Ибо «авторитет судебной власти — это общепризнанное в стране ее влияние на всех субъектов права»35. Его основанием является признание достоинств суда, судебного разбирательства как способа, наиболее гарантирующего объективное, справедливое решение правовых вопросов, споров36.

Понимание этого имело место уже в XVII веке. Так, в Соборном уложении специально разбирается казус с оскорблением суда и судьи. В ст. 106 значится: «А будет кто ни буди, пришед в которой приказ к суду для иного какова дела, судию обесчестит неприложным словом, а сыщется про то допряма, и того за государеву пеню бити кнутом или батоги, что государь укажет, а судне велеть на нем доправити бесчестие»37. В УК также содержатся нормы, специально созданные законодателем для защиты авторитета суда, чести и достоинства судьи как условия осуществления ими функции правосудия. Речь идет о предписаниях, изложенных в ст. ст. 297 и 298 .

Ст. 297 УК предусматривает ответственность за неуважение к суду. В отличие от законодательства ряда государств, где понятие «неуважение к суду» толкуется довольно широко38, в нашем уголовном законе этот термин имеет более узкий смысл. По ст. 297 УК преследуется лишь такое неуважение к суду, которое выразилось в оскорблении либо судьи, присяжного заседателя или иного лица, участвующего в отправлении правосудия (ч. 2 ст. 297), либо участников судебного разбирательства (ч. 1 ст. 297).

236

Понятие «оскорбление» в юридической литературе интерпретируется обычно в соответствии с определением, данным этому понятию в ст. 130 УК, согласно которой оскорбление есть умышленное унижение чести и достоинства другого лица, выраженное в неприличной форме39. Высказана и другая позиция по этому вопросу. Так, И.М. Тяжкова пишет, что «применительно к составу «неуважение к суду» требование неприличной формы выражения оскорбления является излишним»40. Автор, однако, не приводит каких-либо веских аргументов в защиту своей позиции. Высказанное ею суждение, что «неприличная форма» предполагает нарушение моральных и этических норм, непристойные высказывания или действия, рассчитанные на унижение чести и достоинства перечисленных лиц, вряд ли может считаться таким аргументом, хотя и верно по существу. Ведь унижение чести и достоинства может выразиться не только в неприличной форме. Любая отрицательная оценка моральных и интеллектуальных качеств человека может оказаться унизительной для него. Но не всякое высказывание такой оценки должно оцениваться как преступление. Думается, что, если бы законодатель решил возвести в ранг преступных посягательств другие формы проявления неуважения к суду, помимо тех, которые охватываются термином «оскорбление», он вряд ли бы прибег к указанному термину. Поэтому оскорбление в составе неуважения к суду специфично отнюдь не своею формою.

Оно специфично, во-первых, кругом потерпевших. В ч. 2 ст. 297 УК в качестве таковых названы судьи, присяжные заседатели, а также другие лица, участвующие в отправлении правосудия. Для правильного истолкования предписаний данной части статьи важное значение имеет обращение к Федеральному конституционному закону «О судебной системе Российской Федерации», принятому Государственной Думой РФ 23 октября 1996 г. Согласно ч. 1 и 3 ст. 1 данного нормативного акта, судебная власть в Российской Федерации осуществляется только судами в лице судей и привлекаемых в установленном законом порядке к осуществлению правосудия присяжных, народных и арбитражных заседателей посредством конституционного, гражданского, административного и уголовного судопроизводства. Таким образом, можно не без оснований предположить, что в качестве потерпевших от данного преступления могут

237

выступать: судьи любого звена и любой ветви судебной системы; присяжные, народные и арбитражные заседатели. В юридической литературе высказывалось предложение о дополнении перечня субъектов правосудия, упомянутых в главе 31 УК, этими процессуальными лицами41. Вместе с тем необходимость реализации данного предложения вызывает сомнение. Становление новой судебной системы вряд ли можно считать завершенным. Проблематично, в частности, будущее у суда народных заседателей. Возможно, именно это и учтено законодателем, давшим в ст. 297 и других статьях главы 31 УК не исчерпывающий, а лишь примерный перечень лиц, участвующих в отправлении правосудия, чья честь и достоинство защищаются в особом порядке.

В качестве потерпевшего от преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 297 УК, законодатель называет участников судебного разбирательства. При определении круга указанных лиц важно, в частности, обратить внимание на следующий момент. В процессуальном законе понятие «судебное разбирательство» используется лишь для обозначения центральной стадии процесса (см., например, раздел III УПК). Процессуальная деятельность в других судебных стадиях этим понятием не охватывается. Вместе с тем нельзя не высказать сомнений относительно того, что законодатель под участниками судебного разбирательства имел в виду только лиц, выполняющих процессуальные функции лишь в центральной стадии процесса. Не менее ярким проявлением неуважения к суду выглядит, например, оскорбление участников процесса при рассмотрении дела в кассационной инстанции, особенно если учесть, что рассмотрение дела в этой стадии также осуществляется открыто (ст. 334 УПК). Круг таких участников не так уж узок (ст. 335 УПК). Представляется поэтому, что законодатель, говоря об участниках судебного разбирательства, имел в виду участников всех судебных стадий. Несколько удачнее было бы употребление в ч. 1 ст. 297 УК более емкого термина «участники судебного процесса», а возможно, и «субъекты судебного процесса». Последнее уточнение связано с неоднозначностью толкования термина «участник процесса». Так, по мнению некоторых ученых, участники уголовного процесса — это особая группа субъектов уголовного процесса, которых объединяют наличие в уголовном

238

процессе своего охраняемого законом интереса (или интереса подзащитного, представляемого лица), наличие таких прав, которые позволяют им личными усилиями активно защищать этот интерес, влияя на ход и исход дела; отсутствие права принимать от своего имени решения по уголовному делу; обязанность соблюдать порядок, установленный УПК42. Высказывалась и иная позиция по данному вопросу. Отмечалось, в частности, что различия в объеме прав и обязанностей, назначении в процессе носят частный характер и могут быть использованы для иной классификации участников процесса. Но все они обладают процессуальными правами, несут определенные обязанности, могут вступать в процессуальные отношения и осуществлять процессуальную деятельность, что служит тем общим признаком, который позволяет объединить всех лиц, участвующих в судопроизводстве, общим понятием «участники процесса»43. Думается, что в уголовном законе термин «участник уголовного процесса» употребляется в его широком смысле. Так, в ст. 311 УК формулировка «другие участники уголовного процесса» следует за указанием на свидетеля.

Специфика оскорбления, о котором идет речь в ст. 297 УК, состоит также в том, что оно является проявлением неуважения к суду. О том, что оскорбление вершителя правосудия будет проявлением неуважения к суду, можно говорить как в том случае, когда оскорбление имеет мотивационную связь с судебным процессом, так и во всех иных ситуациях, когда подобное оскорбление нарушает порядок в суде, свидетельствует о пренебрежительном отношении к судебной процедуре. И в том, и в другом случае оскорбление судьи есть оскорбление носителя функции правосудия, а следовательно, и проявление неуважения к суду44. Но думается, что более узко следует подходить к содержанию понятия «оскорбление участника судебного разбирательства». Далеко не всякое оскорбление этих лиц, даже если оно мотивационно связано с судебным процессом, может рассматриваться как проявление неуважения к суду. Лишены окраски неуважения к суду оскорбительные действия или высказывания, адресованные участникам закончившегося процесса, если они осуществлены вне судебной процедуры, наедине с названными участниками. Необходимое для состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 297 УК, пренебрежительное от-

239

ношение к суду как носителю функции правосудия здесь не проявлено. С учетом сказанного мы не можем полностью согласиться с А. С. Гореликом, который отмечал, что в статье, посвященной составу неуважения к суду, следовало бы указать на оскорбление в связи с судебным разбирательством45. Это утверждение верно лишь для оскорбления судей, присяжных, арбитражных и народных заседателей.

Субъект данного преступления не отличается какими-либо процессуальными признаками. Однако это вовсе не значит, что таковым может быть любое физическое вменяемое лицо, достигшее 16-летнего возраста. На наш взгляд, таким субъектом не может быть лицо, участвующее в отправлении правосудия, но вовсе не потому, что оскорбляющее достоинство участников судебного процесса поведение судей является редкостью или что такое поведение не является проявлением неуважения к той функции, которую они сами выполняют, а следовательно, и к суду. Дело в том, как нам представляется, что оскорбительные высказывания судей по отношению к участникам процесса дают основание для квалификации действий вершителей правосудия по ст. 286 УК, так как свидетельствуют о явном выходе их за пределы предоставленных судьям полномочий, подобные действия не дано совершать никому.

Остается лишь посетовать, что конституционное предписание «Достоинство личности охраняется государством. Ничто не может быть основанием для его умаления» (ч. 1 ст. 21 Конституции РФ) до сих пор не имеет своего процессуального аналога. Думается, что для того, чтобы подобное положение нашло свое законное место среди процессуальных принципов, важно не только его текстуальное закрепление в УПК46, но и подкрепление рядом других процессуальных положений. Необходимым, в частности, представляется закрепление в уголовно-процессуальном законе правила о разъяснении участникам процесса обязанности воздерживаться от оскорбительных действий и высказываний и о предупреждении об ответственности за подобные деяния. Не исключено, что удобнее всего это сделать в статье, посвященной открытию судебного разбирательства (ныне ст. 267 УПК), поскольку такое разъяснение имеет отношение ко всем лицам, участвующим в судебном процессе.

240

3

Разглашение данных предварительного расследования (ст. 310 УК) также должно быть отнесено к числу деяний, посягающих на общественные отношения, обеспечивающие благоприятные условия для производства расследования. Одним из таких условий является сохранение тайны дознания и следствия. Общественную опасность данного преступления обычно усматривают в том, что «огласка сведений мешает обнаружению и закреплению доказательств и в конечном счете установлению истины»47. Думается, что опасность данного преступления можно усмотреть и в другом, на что обращает внимание В.М. Жуковский. Автор пишет: «Неразглашение (тайна) данных предварительного следствия выступает важнейшей предпосылкой независимости следователя. Доступ к подобным данным позволяет не только определить, что сделано следователем и каких результатов он достиг, но и прогнозировать его дальнейшее поведение. Без хотя бы минимальной осведомленности такого рода не может быть сколько-нибудь целенаправленного, а значит, и результативного воздействия на следователя, в связи с чем гарантии неразглашения данных предварительного следствия уместно рассматривать в качестве гарантии независимости следователя»48.

Регламентация уголовной ответственности за рассматриваемое преступление не лишена недостатков.

Состав разглашения данных предварительного расследования сконструирован законодателем по типу формального. Деяние, следовательно, должно признаваться оконченным с момента, когда соответствующие данные стали достоянием хотя бы одного постороннего лица. Позволим, однако, высказать свои сомнения относительно законодательной конструкции данного состава преступления. Источником этих сомнений является то, что право распространять информацию является одним из основных прав человека и гражданина. Так, во «Всеобщей декларации прав человека», принятой Генеральной Ассамблеей ООН 10 декабря 1948 г., о праве на свободу убеждений и свободное выражение их сказано как о свободе беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободе искать, получать или распространять информацию (ст. 19)49. В ряде случаев сообщение данных предварительного расследования другим лицам дикту-

241

ется необходимостью защиты законных интересов данного лица, его сильными эмоциональными переживаниями и т. п., что не всегда в должной мере может быть учтено работниками правоохранительных органов. Поэтому включение в уголовный закон нормы, предусматривающей ответственность за разглашение данных предварительного расследования, можно было бы оправдать, если бы этот состав носил материальный характер. Однако законодатель предусматривает ответственность за указанные действия независимо от того, создало ли сообщение соответствующих сведений иным лицам препятствия для всестороннего, полного и объективного рассмотрения дела или нет50.

В качестве субъекта данного преступления законодатель называет лицо, которое в установленном законом порядке предупреждено о недопустимости разглашения данных предварительного расследования. Представляется, что здесь есть над чем задуматься. Прежде всего, следует обратить внимание на то, что в законе определен лишь порядок предупреждения о недопустимости разглашения данных предварительного следствия. В ч. 2 ст. 139 УПК сказано: «В необходимых случаях следователь предупреждает свидетелей, потерпевших, гражданского истца, гражданского ответчика, защитника, эксперта, специалиста, переводчика, понятых и других лиц, присутствующих при производстве следственных действий, о недопустимости разглашения без его разрешения данных предварительного следствия. От указанных лиц отбирается подписка с предупреждением об ответственности по ст. 310 Уголовного кодекса Российской Федерации». Но определен ли законом порядок предупреждения о недопустимости разглашения данных дознания? Важными для ответа на данный вопрос являются положения ч. 2 ст. 120 и ч. 1 ст. 119 УПК. Из предписания ч. 2 ст. 120 УПК о том, что «при производстве дознания по делам, по которым предварительное следствие необязательно, орган дознания руководствуется правилами, установленными настоящим Кодексом для предварительного следствия», вытекает, что положение ч. 2 ст. 139 УПК применимо и для случаев предупреждения о недопустимости разглашения данных дознания по делам, по которым предварительное следствие необязательно. Но сомнительно, что это положение также можно беспрепятственно распространить на доз-

242

нание по делам, по которым предварительное следствие обязательно. Ведь относительно полномочий органов дознания в этих случаях говорится лишь то, что они возбуждают уголовное дело и производят неотложные следственные действия по установлению и закреплению следов преступления» (ч. 1 ст. 119 УПК). Совершение каких-либо иных процессуальных действий органами дознания в подобной ситуации не предусматривается. Вряд ли этот пробел может быть преодолен с помощью аналогии уголовно-процессуального закона, поскольку обязательным правилом, которое следует соблюдать при ее применении, является соблюдение прав и законных интересов граждан. А в данном случае без ограничения прав не обойтись. Представляется поэтому необходимым внесение соответствующих дополнений в ст. 119 УПК.

Не более ясно решение этого вопроса и в Проекте УПК РФ, хотя в ч. 1 ст. 181 Проекта значится: «Данные предварительного следствия или дознания не подлежат разглашению. Они могут быть преданы гласности лишь с разрешения следователя, лица, производящего дознание, а также прокурора и только в том объеме, в каком ими будет признано это возможным, если это не противоречит интересам расследования и не связано с нарушением прав и законных интересов участников уголовного процесса». Дело в том, что в ч. 2 названной статьи говорится лишь о праве следователя «предупреждать защитника, свидетелей, потерпевшего, гражданского истца, гражданского ответчика или их представителей, эксперта, специалиста, переводчика, понятых и других лиц, присутствующих при производстве следственных действий, о недопустимости разглашения без его разрешения имеющихся в деле сведений».

Следует далее обратить внимание и на то, что, хотя перечень лиц, которых следователь может предупредить о недопустимости разглашения без его согласия данных предварительного следствия, и является примерным, в него тем не менее могут быть включены отнюдь не любые граждане. Наряду со свидетелем, потерпевшим, гражданским истцом, гражданским ответчиком, защитником, экспертом, специалистом, переводчиком, понятыми, к таким лицам, согласно ч. 2 ст. 139 УПК могут относиться лишь лица, присутствующие при производстве следственных действий. Думается, что в этой связи вряд ли можно

243

признать правильным высказанное в юридической литературе мнение о том, что по данной статье могут быть привлечены к ответственности и сотрудники средств массовой информации за разглашение данных расследования в печати, по радио, телевидению при условии, что они давали подписку о неразглашении этих данных51. Приведенное мнение, на наш взгляд, ошибочно, поскольку сомнительна правильность утверждения, что сотрудники средств массовой информации когда-либо получат возможность присутствовать при производстве следственных действий, но при этом им не будет дано права опубликовать добытую ими информацию.

Во всяком случае ни один из опрошенных следователей или прокурорских работников не высказал согласия с допущением такой возможности.

В то же время другой крайностью является утверждение, что субъектом разглашения данных предварительного расследования являются лишь участники процесса по конкретному уголовному делу52, ибо при производстве следственных действий иногда присутствуют лица, не являющиеся субъектами уголовного процесса.

Представляется также слишком категоричным утверждение, что, если данные расследования разглашает сотрудник правоохранительных органов, ответственность наступает за должностное преступление53. Ведь возможность привлечения за соответствующее преступление против интересов службы (ст. 285 УК) законодатель связывает с рядом дополнительных условий, которые не обязательны для привлечения к ответственности за разглашение данных предварительного расследования. Речь идет о существенном причинении вреда, а также совершении преступления из корыстных и других личных побуждений. Ну а если должностное лицо никакой имущественной или неимущественной выгоды при этом не преследовало, его ответственность за разглашение данных предварительного расследования разве вообще исключается? Думается, что нет. Ст. 139 УПК не исключает возможности предупреждения о недопустимости разглашения данных предварительного расследования и должностного лица, если последнее допущено следователем, прокурором, лицом, производящим дознание, присутствовать при производстве следственных действий. И если такое лицо нарушило соот-

244

ветствующую подписку, оно также может рассматриваться в качестве субъекта преступления, предусмотренного ст. 310 УК, если признаки злоупотребления должностными полномочиями не будут установлены.

Думается, что из круга субъектов данного преступления не могут быть полностью исключены и обвиняемые, хотя в литературе и встречается утверждение противоположного содержания54. Это может, в частности, касаться обвиняемого, который занял позицию сотрудничества с правоохранительными органами, расследующими уголовное дело о групповом преступлении. В подобной ситуации вполне реальной может стать необходимость в предупреждении обвиняемого о недопустимости разглашения данных предварительного расследования.

Нет каких-либо веских оснований и для исключения из круга субъектов данного преступления лиц, которые являлись источником тех данных, которыми располагает следствие и дознание.

Отметим также, что ст. 310 УК, так же как и послужившая ее прообразом ст. 184 УК РСФСР 1960 г., в судебной практике почти не применяется, хотя сами по себе факты разглашения данных предварительного расследования носят относительно распространенный характер, что признали в ходе проведенного опроса 50,38 % практических работников. Но возможность уголовного преследования виновников таких фактов нередко исключается в результате отказа следователей, прокуроров от предупреждения соответствующих лиц о недопустимости разглашения данных предварительного расследования. При ознакомлении с уголовными делами мы столкнулись лишь с единичными случаями, когда с субъектов процесса бралась подписка определенного рода. Только 6,25 % адвокатов припомнили факты, когда они получили соответствующее предупреждение, и при этом лишь 49,21 % следователей и прокуроров приходилось производить данное процессуальное действие. На наш взгляд, каких-либо существенных препятствий для его производства на самом деле нет. Кроме необходимости реализации процессуальных гарантий обеспечения обвиняемому права на защиту, практические работники ничем не связаны. Поэтому, если следователь убежден, что сохранение в тайне тех или иных сведений является необходимым для решения процессуальных

245

задач, он должен предупредить лиц, ставших обладателями этих сведений, о недопустимости их разглашения, и при этом не следует дожидаться, когда станут известны факты разглашения этими лицами соответствующих данных, как это иногда предлагается в юридической литературе55.

В связи с изменением редакции ч. 2 ст. 24 УК не представляется возможным однозначно ответить на вопрос о форме вины в данном составе преступления. Формулировка ст. 310 Кодекса такова, что допускает как умысел, так и неосторожность в преступном разглашении данных предварительного расследования. Но оправданно ли установление ответственности за совершение подобного деяния по неосторожности, в то время как посягательства, наносящие более серьезный вред правосудию, наказуемы лишь при умысле виновного? Вряд ли. Сказанным, на наш взгляд, может быть обоснована необходимость указания в ст. 310 УК на осознанный характер предусматриваемого здесь разглашения56.

4

У гол овно-процессуальное правоотношение, в отличие от уголовно-правового, порождается не преступлением, а получением информации, указывающей на признаки преступления57. В рамках данных правоотношений производятся различные действия: получение необходимых дополнительных материалов, возбуждение уголовного дела, отказ в возбуждении уголовного дела, передача заявления или сообщения по подследственности или подсудности (ст. 109 УПК). Осуществляемая при этом деятельность органов дознания, следствия и суда может быть успешной при условии, что предоставляемая информация о совершенном или готовящемся преступлении является истинной. Получение же ложной информации побуждает компетентные органы к бесполезной работе, отвлекает их от деятельности по расследованию действительно имевших место преступных деяний.

Учитывая это, новый УК, как и УК РСФСР 1960 г., предусматривает уголовную ответственность за заведомо ложный донос (ст. 306), основным объектом которого, надо полагать, выступает урегулированная нормами уголовно-процессуального права деятельность органов дознания, следствия, прокурату-

246

ры и суда по решению вопроса о возбуждении уголовного дела (уголовного преследования). Проведенные учеными исследования показывают, что результатом заведомо ложного доноса нередко оказывается возбуждение уголовного дела58.

Общественная опасность заведомо ложного доноса может заключаться и в том, что он порождает или усиливает ложные подозрения в отношении определенных лиц. Хотя, как правильно отметил М.Х. Хабибуллин, «состав заведомо ложного доноса по большинству уголовных кодексов союзных республик 1959—1961 гг. сконструирован таким образом, что для уголовной ответственности за это преступление достаточно установить факт заведомо ложных сведений о самом событии преступления и вовсе не требуется, чтобы в этом сообщении содержалось указание на конкретное лицо»59. Ничего в этом плане не меняет новый УК, ч. 1 ст. 306 которого гласит: «...заведомо ложный донос о совершении преступления — наказывается...»

Подтверждение сказанному обнаруживается и в судебной практике.

Ч. вместе с другом Н. катались на автомашине ВАЗ-2102, принадлежащей Ч., по улицам г. Урюпинска Волгоградской области. Следуя по ул. Мичурина около 19 часов, Ч. передал руль управления П., который в пер. Безымянный совершил касательное столкновение с автомашиной ВАЗ-2106, которой управляла гражданка Б. После ДТП Ч. с Н. скрылись с места происшествия. Оставив автомобиль во дворе пятиэтажных домов по ул. Московской, через некоторое время пошли пешком в сторону места столкновения. Проходя мимо Б., спросили, запомнила ли она номер. Получив отрицательный ответ, Ч. решил уйти от уголовной ответственности и возмещения материального ущерба. Утром следующего дня он подал заявление об угоне своей автомашины неизвестным лицом, о чем следственными органами было возбуждено уголовное дело. Ложь Ч., однако, была обнаружена, а сам он осужден судом по ч. 1 ст. 306 УК60.

Таким образом, личностные отношения (честь, здоровье и т. д.) являются факультативным дополнительным объектом заведомо ложного доноса61.

Исследование объективной стороны заведомо ложного доноса несколько затруднено тем, что в диспозиции ст. 306 УК фактически отсутствует описание ее признаков.

247

Все авторы подчеркивают, что рассматриваемое преступление с объективной стороны состоит в сообщении заведомо ложных сведений о совершении преступления. Однако при этом не достигнуто единства относительно адресата сообщаемых сведений. Так, по мнению С. Юдушкина, в ст. 180 УК РСФСР имеется в виду ложный донос только органам, которые имеют право возбуждать уголовное дело62. Основным аргументом при этом служит ссылка на ст. 110 УПК РСФСР63. Действительно, из указанной статьи следует, что устное заявление заносится в протокол, который подписывается не только заявителем, но и должностным лицом органа дознания, следователем, прокурором или судьей (ч. 1 ст. 110), принявшим заявление, и что заявителю должна быть разъяснена ответственность за заведомо ложный донос, о чем делается отметка в протоколе, которая удостоверяется подписью заявителя (ч. 2). Иная позиция высказана А. Кузнецовым, по мнению которого, адресатом заведомо ложного доноса являются государственные органы или общественные организации64. Соглашаясь с этим мнением, авторы «Курса советского уголовного права» уточняют: «Представляется, что под ложным доносом следует понимать ложное сообщение су-дебно-следственным органам, а также тем лицам и учреждениям, которые по закону правомочны давать органам дознания и следствия указания о проверке сообщений в порядке ст. ст. 109 и 114 РСФСР. Сущность посягательства не меняется от того, каким способом пытался лжедоносчик побудить следственные органы привлечь к уголовной ответственности невиновное лицо — путем непосредственного сообщения следователю или дополнив это сообщение предложением, например, депутата о проведении расследования. Важно установить характер доноса, а именно, что сообщается о совершении преступления, и таким образом побудить судебно-следственные органы к проведению проверки или расследования»65. О правильности данной точки зрения говорит, на наш взгляд, и отсутствие указания закона на ограничение круга адресатов ложного доноса органами и лицами, имеющими право возбуждать уголовное дело, и то, что в качестве поводов к возбуждению уголовного дела в соответствии со ст. 108 УПК могут выступать не только заявления граждан, но и иная информация, полученная компетентными органами. Отметим тем не менее, что вариант, когда в

248

законе прямо указывается круг адресатов ложного доноса, предпочтительнее. Так обстоит дело в УК ФРГ, § 145 которого в качестве таковых адресатов называет не только учреждение, в компетенцию которого входит прием сообщений (einer zur Entgegennahme Zustandigenstellen von Anzeigen), но и орган власти (Behorde)66.

Представляемая ложная информация может иметь как устную, так и письменную форму. Она может содержаться не только в заявлении, но и в других поводах к возбуждению уголовного дела, например в протоколе о явке с повинной. Частично правы, на наш взгляд, и авторы, считающие, что сообщение, сделанное в печати, при наличии умысла доносчика побудить соответствующие органы к проведению проверки или расследования, может составить объективную сторону заведомо ложного доноса67. Забегая вперед, однако, подчеркнем, что в подобных ситуациях возникает вопрос о возможности признания деяния оконченным.

Нельзя, однако, не заметить следующее. Поводом к возбуждению уголовного дела является непосредственное обнаружение органом дознания, следователем, прокурором или судом признаков преступления. Но указанные признаки могут быть обнаружены компетентными органами в результате инсценировки преступления, иного создания доказательственной базы. Не являются ли подобные действия столь же опасными для правосудия, как и заведомо ложный донос? Думается, что являются. Однако ответственности за их самостоятельное совершение не предусматривается. Думается, что содержание признаков объективной стороны состава преступления, предусмотренного в ст. 306 УК, должно быть более широким, чем донос как таковой. Оно должно, на наш взгляд, включать в себя все случаи совершения действий, направленных на то, чтобы компетентные органы получили ложную информацию о совершении преступления, способную стать поводом к возбуждению уголовного дела или хотя бы побудить их к производству проверки, которая может привести к обнаружению соответствующего повода.

Вместе с тем следует заметить, что информация, не обладающая подобными свойствами, в качестве ложного доноса рассматриваться не может. В этой связи важным представляется

249

выяснение вопроса о том, могут ли квалифицироваться как заведомо ложный донос сообщения, переданные по телефону, по почте либо содержащиеся в анонимных заявлениях. С. Юдуш-кин на этот вопрос отвечает, например, отрицательно, исходя из того, что подобная информация не может служить поводом к возбуждению уголовного дела.

Вывод автора нам представляется ошибочным. Во-первых, процессуальные правила не исключают признания поводом к возбуждению уголовного дела заявления, посланного по почте, хотя соответствующие органы при получении такого заявления лишены возможности предупредить корреспондента об ответственности за заведомо ложный донос. Но отсутствие такой возможности не освобождает адресата заявления от того, чтобы начать проверку по нему. В этом отношении весьма интересным представляется решение, принятое в 1888 году Сенатом по делу Ряжкина и Сперанского. В указанном решении Сенат подчеркивал, что наказуемость ложного доноса «не может быть поставлена в зависимость от выполнения следственною властью или полициею судопроизводственного правила, выраженного в ст. 307 Устава уголовного судопроизводства относительно предупреждения доносителя или жалобщика, в случае явного обвинения кого-либо в преступном деянии, о наказании за лживые доносы... Признавая... что 307 ст. уст. угол. суд. постановлена... в видах обеспечения правильности и целесообразности действий следственной власти, по исследованию преступлений и обнаружению виновных, а не для ограждения от ответственности сделавшего ложный донос, не теряющий преступного характера и при отказе обвинителя или жалобщика, после указанного в этой статье предупреждения, от поддержания заявленного обвинения, — правительствующий Сенат нашел объяснение подсудимого Ряжкина о неправильности предания его суду (за заведомо ложный донос. — Л.Л.)... за неисполнение правила ст. 307 уст. угол. суд. незаслуживающим уважения»68.

Те же соображения могут быть отнесены к сообщению, переданному по телефону.

Сложнее обстоит дело с оценкой ложного анонимного заявления. Дело в том, что правовая природа анонимного заявления процессуальным законодательством РФ не определена. УПК не дает однозначного ответа, могут ли проводиться процессу-

250

альные действия по подобным заявлениям, в отличие, скажем, от ст. 84 УПК бывшей Казахской ССР, где сказано, что анонимное заявление может служить поводом к возбуждению уголовного дела только после его дополнительной проверки69. Сложилась, однако, практика реагирования на анонимные заявления, которые принимаются, проверяются, и по ним выносятся предусмотренные законом решения70. Поскольку считать подобную практику порочной нет веских оснований, нет оснований и для того, чтобы отказываться от признания заведомо ложным доносом ложного анонимного заявления. Сошлемся также на аргумент, который в 1888 г. был приведен Сенатом в обоснование правильности оценки лживого анонимного заявления Макаренко по ст. 940 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных: «Если 940 ст. Уложения о наказаниях подвергает наказанию лицо, возводящее ложное обвинение открыто, то тем более безнравствен и заслуживает взыскания доносчик, не объявляющий своего имени или скрывающийся под чужим именем и этим лишающий надлежащую власть возможности проверить основательность возводимого им обвинения в таких преступлениях, которые по свойству своему вызывают необходимость принятия безотлагательных против обвиняемого мер»71.

Рассматриваемое посягательство считается оконченным с момента получения компетентными органами или должностными лицами устного или письменного заведомо ложного сообщения о якобы совершенном (готовящемся) преступлении, т. е. когда уже имеется повод к возбуждению уголовного дела.

С вопросом о моменте окончания данного преступления связана проблема оценки той ситуации, когда лжедоносчик добровольно заявляет о ложности сделанного сообщения. Указания на исключение ответственности или на возможность освобождения от уголовной ответственности лица в этом случае в ст. 306 УК нет. Между тем, на наш взгляд, норма о возможности освобождения от уголовной ответственности лжедоносчика, своевременно (видимо, до принятия компетентными органами мер по заявлению, во всяком случае до возбуждения уголовного дела по нему) заявившего о ложности сообщения, необходима. С учетом положений ст. 15 УК квалифицированный ложный донос не может рассматриваться как преступление небольшой тяжести, а следовательно, нормы об освобождении от уголов-

251

нои ответственности в связи с деятельным раскаянием здесь неприемлемы. Они не всегда применимы и при простом ложном доносе, так как добровольное заявление о содеянном может быть продиктовано не только раскаянием лица. Стимул же для того, чтобы лицо созналось в ложности поданного заявления еще до того, как по данному заявлению началась кропотливая работа компетентных органов, в законе должен предусматриваться.

Интересно, что § 145 и 164 УК ФРГ также прямо не предусматривают возможности освобождения от наказания или смягчения наказания в подобных ситуациях. Однако в судебной практике в этих случаях применяются по аналогии положения § 158 УК, касающиеся исправления ложного показания72. Применение уголовного закона по аналогии с Уголовным кодексом РФ прямо запрещено (ч. 2 ст. 3).

Уголовный закон непосредственно не связывает вопрос о признании лица субъектом ложного доноса с каким-либо его процессуальным статусом. Вместе с тем можно предположить, что такое лицо тем не менее обладает определенным процессуальным положением. Это — лицо, обратившееся в соответствующие инстанции с информацией, имеющей значение повода к возбуждению уголовного дела или обязывающей произвести проверку.

Ни в новом УК РФ, ни в УК РСФСР 1960 г. нет указания на какую-либо специальную цель заведомо ложного доноса. Между тем такое указание имело место в уголовных кодексах некоторых республик бывшего Советского Союза. Так, в УК Латвии и Молдовы содержалось указание на цель привлечения к уголовной ответственности конкретного лица. Иногда наличие специальной цели заведомо ложного доноса подчеркивается и в решениях по конкретным делам, рассмотренным высшими судебными инстанциями РФ. Так, в определении судебной коллегии Верховного суда РСФСР от 28 февраля 1959 г. по делу Т. указывается: «Ложный донос состоит в сообщении заведомо ложных сведений с целью добиться осуждения или привлечения к уголовной ответственности заведомо невиновного лица»73.

В литературе встречаются утверждения, что цель заведомо ложного доноса не может быть сведена только к цели привлечения заведомо невиновного к уголовной ответственности74. По-

252

лагаем, что с такой позицией необходимо согласиться. Как было сказано ранее, законодатель вообще не ставит ответственность за заведомо ложный донос в зависимость от того, содержится в нем указание на конкретное лицо или нет, тем более не требуется при применении ст. 306 УК цели привлечения к уголовной ответственности заведомо невиновного лица. Общественно опасным является и иное осознанное введение в заблуждение правоохранительных органов, ибо оно препятствует выполнению возложенных на них функций.

Следовательно, ст. 306 УК равным образом охватываются и случаи, когда субъект ставит перед собой цель добиться незаконного осуждения или привлечения к уголовной ответственности кого-либо, и ситуации, когда он, не преследуя цели причинить вред конкретному лицу, стремится ввести в заблуждение правоохранительные органы, побудив их к бесполезной работе, и случаи, когда лжедоносчик, желая отомстить конкретному лицу, избирает в качестве орудия мести органы расследования и суд.

Иной подход наблюдается в законодательных системах, дифференцирующих ответственность за введение в заблуждение правоохранительных органов в зависимости от того, содержит ли ложное сообщение указание на конкретное лицо, совершившее преступление. Так, § 164 УК ФРГ, в отличие от § 145, в качестве обязательного признака состава преступления предполагает цель возбуждения или продолжения против конкретного лица властного процесса или применения иных властных мер. При подобной дифференциации ответственности указание на наличие специальной цели заведомо ложного сообщения о совершении преступления конкретным лицом представляется оправданным.

Ложная информация о совершении преступления не единственное препятствие для успешной работы правоохранительных органов в стадии возбуждения уголовного дела. Роль не меньшего препятствия может выполнить и сокрытие информации о преступных деяниях теми лицами, к которым она поступает, от учета, непринятие мер к производству проверки по имеющимся поводам. К сожалению, подобные факты приобрели относительно распространенный характер, о чем свидетельствуют приводимые в печати данные. Так, И.Л. Петрухин пишет, что в

253

1988 г. только при проведении прокурорских проверок выявлено 30 тысяч случаев сокрытия преступлений от учета75. Первый зам. прокурора г. Москвы Ю. Синельников отмечает, что число выявленных за год и поставленных на учет преступлений, ранее не зарегистрированных органами внутренних дел, в 1997 г. по сравнению с 1993 г. возросло с двух до четырех тысяч76.

Распространенность подобных деяний, на наш взгляд, отчасти может быть связана и с тем, что уголовно-правовые средства реагирования на них явно недостаточны. Применение ст. 285 УК возможно не всегда. Практические работники нередко оправдываются тем, что сильно загружены работой, желали сосредоточиться на раскрытии более тяжких преступлений.

Думается, что мы не являемся одинокими в обосновании необходимости конструирования самостоятельного состава сокрытия преступлений от учета и регистрации и непринятия своевременных мер по полученной информации о совершении преступления.

Краткие выводы

1. Б целях укрепления уголовно-правовых гарантии для носителей процессуальных и постпроцессуальных функции, обеспечения единообразного понимания содержания признаков состава преступления, предусмотренного в ст. 295 УК, а также приведения последней в соответствие с положениями Общей части Уголовного кодекса диспозицию названной статьи необходимо изложить в следующей редакции: «Убийство, а равно насилие с целью лишения жизни судьи, присяжного заседателя, иного лица, участвующего в отправлении правосудия или содействующего выполнению его задач, а также их близких, направленные на воспрепятствование всестороннему, полному и объективному рассмотрению дел или материалов, основанной на законе деятельности по возбуждению или расследованию уголовного дела, исполнению судебного акта либо совершенные из мести за такую деятельность, если они осуществлены лицом, достигшим возраста 18лет».

2. В статьях главы 31 УК должна предусматриваться ответственность не за всякую определенного содержания угрозу по отношению к субъектам процессуальной или постпроцессу'альноп деятельности, связанную с последней, а лишь за угрозу, сопровожда-

254

ющуюся требованиями прекратить или изменить подобную деятельность с целью придать ей незаконный характер. Формулировка ст. 296 УК поэтому требует соответствующих изменений.

Дифференциация ответственности за угрозу в отношении субъектов процессуальной и постпроцессуальной деятельности в зависимости от фигуры потерпевшего представляется неоправданной, регламентация ее (ответственности) в различных частях (1 и 2) ст. 296 не вызывалась необходимостью.

3. Насильственные действия, осуществляемые в отношении носителей процессуальных или постпроцессуальных функций, а также близких этим лицам граждан, целесообразно рассматривать не в качестве квалифицирующего признака для соответствующего вида угрозы, а как самостоятельный состав преступления. Редакция ч. 3 и 4 ст. 296 УК поэтому нуждается в совершенствовании.

4. Статья 309 УК должна служить гарантией защиты от насилия и угроз не только для указанных в данной статье лиц, но и для обвиняемых и подозреваемых в совершении преступления. По указанным соображениям представляется необходимым раскрыть круг лиц, упомянутых в ч. 2 данной статьи.

Цель данного состава преступления следовало бы сформулировать более широко. Она должна включать, в частности, побуждение потерпевшего к отказу от дачи показаний. Такое изменение закона позволило бы более полно охватить общественно опасные формы принуждения к нарушению обязанности содействовать правосудию.

Установление новой типовой санкции за принуждение к даче ложных показаний, совершенное организованной группой, было бы оправданным при условии, что в качестве альтернативы упомянутому квалифицирующему признаку законодатель в диспозиции соответствующей части статьи 309 УК предусматривал бы признак совершения преступления группой лиц по предварительному сговору.

5. Эффективное применение нормы, закрепленной в ст. 311 УК, диспозиция которой является бланкетной, возможно лишь при условии совершенствования действующих и принятия новых нормативных актов, на основе которых осуществлялись бы меры безопасности в отношении участников уголовного процесса. Б настоящее же время соответствующие законы не позволяют получить четкого представления обо всех объективных и субъектив-

255

ных признаках предусмотренного е указанной статье состава преступления.

6. В целях укрепления гарантий независимости судебной власти содержание ч. 1 ст. 294 УК следовало бы привести в соответствие с ее названием, установив запрет не только на вмешательство в деятельность суда, но и на иное создание препятствий для осуществления правосудия.

7. Уголовная ответственность должна наступать в случаях создания препятствий не только для предварительного расследования, но и для решения вопроса о возбуждении уголовного дела. В этой связи требуется соответствующая корректировка положений ч. 2 ст. 294 УК.

8. Заслуживающим внимания представляется мнение ученых, обосновывающих вывод о необходимости конструирования самостоятельного состава сокрытия преступлений от учета и регистрации, непринятия своевременных мер по полученной информации о преступном посягательстве.

9. Поскольку авторитет судебной власти может пострадать в результате оскорбления участников не только центральной стадии процесса— судебного разбирательства,но и иных судебных стадий, редакцию ч. 1 ст. 297 УК требуется соответствующим образом уточнить.

10. Состав разглашения данных предварительного расследования целесообразно сконструировать как материальный, указав в качестве обязательного условия уголовной ответственности причинение существенного вреда интересам расследования преступлении. Другим условием, на наш взгляд, должен служить сознательный характер разглашения, что также необходимо отразить в формулировке ст. 310 УК.

11. Содержание признаков объективной стороны состава преступления, предусмотренного в ст. 306 УК, должно быть описано таким образом, чтобы включить в себя все действия, направленные на то, чтобы компетентные органы получили ложную информацию о совершении преступного посягательства, способную стать поводом к возбуждению уголовного дела или хотя бы побудить эти органы к производству проверки, которая может привести к обнаружению соответствующего повода.

Для выполнения уголовным законом его стимулирующей функции ст. 306 УК необходимо сопроводить примечанием, предусмат-

256

риеающим возможность освобождения от ответственности за ложный донос при условии добровольного заявления об этом со стороны виновного до возбуждения уголовного дела по сообщению, не соответствующему действительности.

Примечания

1 Говоря о целесообразности выделения положений ст. ст. 277, 295 и 317 УК в отдельные нормы, Э.С. Тенчов и А. С. Драченов пишут, что этому может быть только одно объяснение: ч. 4 ст. 66 УК не позволяет применять смертную казнь и пожизненное лишение свободы в случаях неоконченного преступления, а разработчики УК попытались преодолеть данное препятствие в трех указанных специальных нормах (см.: Тенчов Э.С., Драченов А. С. Оконченное преступление с точки зрения законодательной техники // Вопросы юридической техники в уголовном и уголовно-процессуальном законодательстве. Ярославль, 1997. С. 7).

2 Некоторые ученые, определяя круг потерпевших от данного преступления, иногда пытаются истолковать термин «участие в осуществлении правосудия» слишком широко. Так, к лицам, участвующим в отправлении правосудия, относят общественных обвинителей и защитников (см., например: Уголовное право. Особенная часть: Учебник для вузов / Под. ред. И.Я. Козаченко, З.А, Незнамовой, Г.П. Новоселова. М.; Л., 1998. С. 623). Данное мнение представляется ошибочным. Вряд ли законодатель, имея в виду общественных обвинителя и защитника под иными лицами, участвующими в осуществлении правосудия, упомянул бы о них раньше, чем о прокуроре или следователе. Думается, что в содержание данного термина законодателем в данной статье заложен узкий смысл. Иные лица, участвующие в осуществлении правосудия, — это народный и арбитражный заседатели.

3 См.: Бородин С.В. Квалификация убийств по советскому уголовному праву. М., 1963. С. 51.

4 Гришанин П.Ф., Журавлев М.П. Преступления против порядка управления. М., 1963. С. 30.

5 Сборник постановлений Пленума Верховного суда СССР. 1924-1970. М., 1970. С. 481-482.

257

6 См.: О применении судами законодательства об ответственности за посягательства на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников, а также военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка: Постановление Пленума Верховного суда СССР от 22 сентября 1989 г. // Бюллетень Верховного суда СССР. 1989. № 6. С. 11; О судебной практике по делам о посягательстве на жизнь, здоровье и достоинство работников милиции, народных дружинников и военнослужащих в связи с выполнением ими обязанностей по охране общественного порядка: Постановление Пленума Верховного суда РСФСР от 24 сентября 1991 года// Бюллетень Верховного суда РСФСР. 1991. № 12. С. 6.

7 Бюллетень Верховного суда Российской Федерации. 1993. № 2. С. 4. Аналогичное разъяснение дано и в п. 6 действующего Постановления № 1 Пленума Верховного суда РФ от 27 января 1999 г. «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» (см.: Российская газета. 1999. 9 февраля).

8 См.: Архив Волгоградского областного суда за 1997 год. Дело № 2-126.

9 См.: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации/Под ред. А.В. Наумова. М., 1996. С. 712.

10 Бюллетень Верховного суда Российской Федерации. 1995. № 5. С. 12-13.

11 Таганцев Н.С. Русское уголовное право: Лекции. Часть Общая.!. 1.М., 1994. С. 292.

12 В практике применения ст. 1762 УК РСФСР встречались случаи квалификации по указанной статье фактов насилия к субъектам процессуальной деятельности, которые не сопровождались угрозой. Так, определением судебной коллегии по уголовным делам Верховного суда РФ от 24 апреля 1997 г. по делу А. Лукина признано обоснованным осуждение последнего по ч. 2 ст. 1762 УК РФ. Лукин признан виновным в том, что во время производства судебным исполнителем Мажами описи имущества за долги сына он в состоянии опьянения схватил потерпевшую за руки и с применением силы вывел из квартиры. Мажами были причинены легкие телесные повреждения, не повлекшие расстройства здоровья (см.: Бюллетень Верховного суда Российской Федерации. 1997. № 11. С. 11).

258

13 По нашим подсчетам, лжесвидетели, объясняя причины дачи ими ложных показаний, ссылались на то, что они подвергались воздействию со стороны или опасались насильственных действий обвиняемых, их родственников либо знакомых в 35,71 % случаев.

14 См.: Свидлов Н.М. Специальные нормы и квалификация преступлений следователем. Волгоград, 1981. С. 27.

15 Горелик АС. Конкуренция уголовно-правовых норм. Красноярск, 1998. С. 31-32.

16 Кузьмина С. Ответственность за подстрекательство и понуждение к даче заведомо ложных показаний // Законность. 1993. № 8. С. 20.

17 Otto Harro. Die Aussagedelikte, § 153—163 StGB // Juristische Schulung. 1984. Heft 3. S. 169-171; Heinrich Bernd. Die strafbare Beteiligung des Angeklagten an falschen Leugenaussagen // Juristische Schulung. 1995. Heft 12. S. 1117-1118.

18 Трайнин А.Н. Состав преступления по советскому уголовному праву. М., 1951. С. 88.

19 Мальцев В. Уголовно-правовая охрана должностных лиц и граждан в связи со служебной или общественной деятельностью//Законность. 1996. № 1. С. 17-18.

20 За разглашение сведений о мерах безопасности, применяемых в отношении должностного лица правоохранительного органа, не являющегося участником уголовного процесса, предусмотрена ответственность иной статьей УК (ст. 320).

21 Собрание законодательства Российской Федерации. 1995. № 17. Ст. 1445.

22 Подробнее об этом см.: Палеев М. Почему Президент России отклонил Закон о защите потерпевших и свидетелей // Российская юстиция. 1998. № 1. С. 8.

23 См., например: Ворожцов С. Обеспечение процессуальной безопасности потерпевшего и свидетеля // Российская юстиция. 1996. № И. С. 25; Поляков М.П. О защите обвиняемого и «защите от обвиняемого» // Государство и право. 1998. № 4. С. 94— 98; Любичева С. Защита потерпевшего от преступления: правовые аспекты // Уголовное право. 1998. № 1. С. 65; и др.

24 См.: Рогаткин А, Петрухин И. О реформе уголовно-про-цессуального права // Законность. 1996. № 2. С. 41—42; и др.

25 Обязанность принимать соответствующие меры по обес-

259

печению безопасности свидетелей и потерпевших должна лежать и на следователях, прокурорах, судьях. Отсутствие в процессуальном законе подобного указания приводит к тому, что практические работники остаются равнодушными к заявлениям участников процесса об угрожающей им опасности. Так, лишь 16,15 % следователей и прокуроров сообщили о том, что им когда-либо приходилось принимать меры для обеспечения безопасности свидетелей и потерпевших, хотя повод для этого был у 81,1 % опрошенных. В этой связи следует одобрительно отнестись к закреплению в ч. 6 ст. 12 Проекта УПК РФ положения следующего порядка: «При наличии достаточных данных о том, что потерпевшему, свидетелю или иным лицам, участвующим в уголовном процессе, а также членам их семей или иным близким родственникам угрожают убийством, применением насилия, уничтожением или повреждением имущества либо иными опасными противоправными действиями, суд, судья, прокурор, следователь, орган дознания и дознаватель обязаны в пределах своей компетенции принять предусмотренные законом меры к охране жизни, здоровья, чести, достоинства и имущества этих лиц».

26 См.: О государственной тайне: Закон Российской Федерации от 21 июля 1993 года // Российская газета. 1993. 21 сентября.

27 Лебедев В. Становление судебной власти и судебной системы России: проблемы, достижения, перспективы // Уголовное право. 1998. № 1. С. 8.

28 Судебная реформа только началась: Обзор выступлений участников научно-практической конференции «Проблемы судебной власти в СССР» // Вестник Верховного суда СССР. 1991. №9. С. 18.

29 См., например: Российское уголовное право. Особенная часть: Учебник / Под ред. А.В. Наумова и В.Н. Кудрявцева. М., 1997. С. 397.

30 См.: Словарь русского языка. М., 1981. Т. 1. С. 187.

31 См.: Архив Ярославского областного суда за 1998 год. Дело № 2-138.

32 Мальцев В. Ответственность за воспрепятствование осуществлению правосудия и производству предварительного расследования//Законность. 1997. № 12. С. 13.

33 На общественную опасность злоупотребления адвоката-

260

ми своими процессуальными правами и невыполнения ими обязанностей по защите обращает внимание Н.А. Егорова, предлагающая в целях предотвращения подобного поведения дополнить УК ст. 2941 (см.: Егорова Н. Если адвокат покидает зал судебного заседания//Российская юстиция. 1998. № 5. С. 53). На наш взгляд, целесообразнее это сделать, дополнив соответствующим образом ст. 294 УК.

34 В юридической литературе правильно, на наш взгляд, указывается на необходимость закрепления гарантий процессуальной независимости следователя в процессуальном законе в общей формуле: «Постороннее воздействие на следователя запрещается и влечет за собой ответственность по закону» (см.: Жуковский В.М. Процессуальная независимость следователя и некоторые ее гарантии // Предварительное следствие в условиях правовой реформы. Волгоград, 1991. С. 44). В то же время подчеркнем, что такую гарантию следует распространить не только на следователя, но и на лицо, производящее дознание, хотя объем процессуальной самостоятельности данного лица значительно меньше.

35 Иванников И. От Гегеля до наших дней // Российская юстиция. 1998. № 5. С. 6.

36 Лупинская П., Радутная Н. В защиту чести и достоинства суда// Советская юстиция. 1989. № 15. С. 18.

37 Российское законодательство X—XX вв. Акты Земских Соборов. Т. 3. М., 1985. С. 113, 297.

38 Например, в странах англосаксонской системы права понятие «неуважение к суду» охватывает собой любое вмешательство в отправление правосудия: преждевременные публикации о процессе, переговоры с присяжными, давление на стороны и свидетелей, недозволенное поведение в суде, неподчинение приказу суда и т. д. Британский закон о неуважении к суду 1981 г. даже ввел правило «строгой ответственности», согласно которому лицо отвечает за вмешательство в отправление правосудия, независимо от того, преследовало ли оно цель такого вмешательства (подробнее об этом см.: Власов И. Независимость судей — гарантия правосудия // Советская юстиция. 1992. № 13—14. С. 29; Джусоев Теймураз. Суд требует уважения // Советская юстиция. 1992. № 7—8. С. 32—33).

39 См., например: Комментарий к Уголовному кодексу

261

Российской Федерации. С. 713.

40 Новое уголовное право России. Особенная часть: Учебное пособие. М., 1996. С. 329.

41 См.: Сафронов А.Д., Шубина И.И. Защита сотрудников милиции при выполнении ими должностных обязанностей по УК РФ//Государство и право. 1998. № 1. С. 56.

42 См., например: Галкин Б.А. Советский уголовно-про-цессуальный закон. М., 1962. С. 92; Ильясов Р.Х. Судебная практика Верховного суда Российской Федерации в обеспечении прав личности в уголовном процессе: Автореф. дис.... канд. юрид. наук. М., 1998. С. 10; и др. Именно это мнение нашло отражение в п. 18 ст. 5 Проекта УПК РФ, согласно которому «"участники процесса" — органы и лица, осуществляющие уголовное преследование и поддержание обвинения на суде, и лица, защищающие от обвинения, отстаивающие свои права и интересы: прокурор (государственный обвинитель), следователь, орган дознания, дознаватель, потерпевший, частный обвинитель, гражданский истец, их законные представители и представители, подозреваемый, обвиняемый, их законные представители, защитник, гражданский ответчик, его законный представитель и представитель».

43 Шпилев В.Н. Участники уголовного процесса. Минск, 1970. С. 13—14; Уголовный процесс / Под ред. Н.С. Алексеева, В.З. Лукашевича и П.С. Элькинд. М., 1972. С. 96-100.

44 Правильно поступил суд, который, обосновывая квалификацию действий А. по ст. 1763 УК РСФСР, исходил не только из того, что оскорбительные высказывания его в адрес судьи 3. были связаны с отказом в исковом заявлении В., информация о чем стала известна А, но и из того, что в момент оскорбления виновным судья 3. осуществляла производство по гражданскому делу — иску Г. к АОЗТ «Волгоградинвест», что понимал и А. (см: Архив Волгоградского областного суда за 1996 год. Дело № 2-96).

45 См.: Горелик АС. Замечания по проекту Особенной части Уголовного кодекса // Вопросы уголовной ответственности и ее дифференциации (в проекте Особенной части Уголовного кодекса Российской Федерации). Ярославль, 1994. С. 31.

46 В Проекте УПК РФ уважение чести и достоинства личности включено в число принципов уголовного процесса (ст. 10).

262

47 См.: Уголовное право России. Особенная часть. М., 1993. С. 448; Советское уголовное право. Особенная часть: Учебник/ Под ред. П.И. ГришаеваиБ.В. Здравомыслова. М., 1988. С. 413.

48 Жуковский В.М. Указ. соч. С. 40—41.

49 См.: Права человека: Сборник универсальных и региональных международных документов. М., 1990. С. 31.

50 В юридической литературе высказывались предложения об исключении анализируемого состава преступления из числа уголовно наказуемых деяний. При этом отмечалось, что меры уголовно-правового воздействия не соответствуют характеру и степени общественной опасности данного посягательства (см., например: Сахаров А., НосковаН. Преступления против правосудия // Социалистическая законность. 1987. № 11. С. 47). Эту позицию разделяли и составители Проекта Уголовного кодекса, подготовленного группой ученых и практиков Министерства юстиции РФ, в котором ответственности за разглашение данных предварительного расследования не предусматривалось. Полагаем, что законодателю следовало бы более внимательно отнестись к данному мнению. Не случайно же многие уголовные кодексы зарубежных стран норм, подобной ст. 310 УК, не содержат. Но на наш взгляд, если какими-либо соображениями можно оправдать сохранение в УК подобной статьи, то ничем нельзя обосновать сохранение данного состава в прежней конструкции.

51 См.: Новое уголовное право России. С. 336.

52 См., например: Уголовное право России. Особенная часть. С. 449.

53 См., например: Комментарий к Уголовному кодексу Российской Федерации. С. 730.

54 Так, А.С. Горелик пишет: «Обвиняемый не может нести ответственность за это деяние, если он мешает следствию, в отношении его может быть избрана или изменена мера пресечения» (см.: Уголовный кодекс Российской Федерации. Научно-практический комментарий. Ярославль, 1994. С. 502).

55 См., например: Ткаченкова Л. Грустные мысли о следствии//Законность. 1998. № 5. С. 23.

56 Хотя большинство ученых и до принятия нового УК относили разглашение данных предварительного расследования к умышленным преступлениям, УК РСФСР 1960 г. такого кате-

263

горичного вывода, на наш взгляд, сделать не позволял. Поэтому встречались и утверждения, что данное преступление может быть совершено и по неосторожности (см., например: Советское уголовное право. Часть Особенная. М., 1979. С. 396). Не случайно, критикуя подобную позицию, ученые каких-либо веских аргументов против нее чаще всего не приводили (см., например: Власов И.С., Тяжкова И.М. Ответственность за преступления против правосудия. М., 1968 С. 107).

57 Некоторые ученые считают, что «деятельность, предшествующая возбуждению уголовного дела, носит непроцессуальный характер» (см., например: Научно-практический комментарий УПК РСФСР / Под ред. Л.Н. Смирнова. М., 1970. С. 156). Однако осуществляемая в этом случае деятельность органов дознания, следствия и суда и возникающие на ее основе отношения основаны на нормах УПК. И других отношений, кроме процессуальных, здесь нет.

58 См., например: Юдушкин С. Ответственность за ложный донос// Советская юстиция. 1974. № 2. С. 11.

59 Хабибуллин М.Х. Ответственность за заведомо ложный донос и заведомо ложное показание по советскому уголовному праву. Казань, 1975. С. 12—13.

60 См.: Архив Урюпинского районного суда за 1998 год. Дело № 1-287.

61 О необходимости учета различия в степени общественной опасности ложной информации о преступном посягательстве конкретного реально существующего лица и ложного доноса о преступлении неизвестного лица или без указания на последнее, а также о важности конструирования самостоятельного состава оговора заведомо невиновного лица говорилось в § 1 главы 2 настоящей работы.

62 Юдушкин С. Указ. соч. С. 10. См. также: Уголовный кодекс Российской Федерации. Научно-практический комментарий. Ярославль, 1994. С. 498.

63 Юдушкин С. Указ. соч. С. 10.

64 Кузнецов А. Ответственность за заведомо ложный донос // Советская юстиция. 1969. № 23. С. 22.

65 Курс советского уголовного права. Часть Особенная. Т. 4. Л., 1978. С. 360-361.

66 См. об этом: Dreher Eduard, Trondle Herbert. Strafgesetzbuch

264

und Nebengesetze. 46. Auflage, neubearbeitete.   Munchen, 1993. S. 937.

67 См., например: Хан-Магмедов Д. Ответственность за заведомо ложный донос // Советская юстиция. 1964. № 24. С. 18—19.

68 Обзор вопросов уголовного права и судопроизводства, разрешенных присутствием уголовного кассационного департамента правительствующего Сената за 1888 год // Журнал гражданского и уголовного права. 1890. Кн. пятая. С. 44—46.

69 Сходным образом природа анонимного заявления определялась и в Уставе уголовного судопроизводства 1864 г. Здесь подчеркивалось: «Безымянные пасквили и подметные письма не составляют законного повода к начатию следствия, но если они заключают в себе указание на важное злоумышление или преступное деяние, угрожающее общественному спокойствию, то служат поводом к полицейскому розыску или дознанию, могущему повлечь за собой и само следствие» (Российское законодательство X—XX вв. Судебная реформа. Т. 8. М., 1991. С. 150).

70 См.: Павлов Н.Е. Производство по заявлениям, сообщениям о преступлениях. Волгоград, 1979. С. 10.

71 Обзор вопросов уголовного права и судопроизводства, разрешенных присутствием уголовного кассационного департамента правительствующего Сената за 1888 год // Журнал гражданского и уголовного права. 1890. Кн. четвертая. С. 26—27.

72 Dreher Eduard, Trondle Herbert. Strafgesetzbuch und Nebengesetze. S. 228, 230

73 Советская юстиция. 1959. № 7. С. 89.

74 Хабибуллин М.Х. Указ. соч. С. 63; Прошляков А, Николаева 3. Может ли обвиняемый нести уголовную ответственность за заведомо ложный донос // Законность. 1993. № 2. С. 18.

75 Петрухин И.Л. Правосудие: время реформ. М., 1991. С. 74.

76 Синельников Ю. Фальшивое благополучие // Законность. 1998. № 3. С. 2-6.

265