ДРЕВНИЙ ЭЛЛИН КАК СОЦИОКУЛЬТУРНЫЙ ТИП

Являясь «осевым типом», древний грек стремился к энергичному освоению мира. Его отличали необычайно сильная жажда знаний, раскрепощенный ум, способность легко отказываться от тех традиций, которые сковывали его дух. Неистощимая любознательность сочеталась с интеллектуальным бесстрашием. Вот примечательная автохарактеристика древнего грека из трагедии Еврипида «Просительницы»:

Кто б ни был бог, исторгший нашу жизнь Из смутного существованья зверя,

1 Вернап Ж.-П. Происхождение древнегреческой мысли. М., 1988, с. 124—125.

Хвала ему: он поселил в нас разум, Через язык дал мысли понимать... Не прихоть ли, коль так благоустроил Бог нашу жизнь, быть ею недовольным? Мы в горделивых помыслах готовы Считать себя умней самих бессмертных '.

В личности древнего эллина явно обнаруживали себя два противоположных начала, одно из которых получило название «аполлонического» (от имени бога Аполлона — устроителя цивилизованной жизни людей, заставляющего их подчиняться социокультурным нормам), а другое — «дионисийского» (от имени бога Диониса, покровительствовавшего виноделию; в его честь ежегодно после сбора винограда устраивались многодневные празднества, сопровождавшиеся пьяными карнавалами, безудержными оргиями, отменявшими все культурные запреты). Аполлоническое начало заставляло грека стремиться к гармоничным отношениям с социальным и природным окружением, с космическим целым. Путь к этому пролегал через соблюдение во всем «золотой середины» и меры.

У Космоса, являвшегося высшим воплощением соразмерности и совершенства, человек должен был учиться соблюдению меры, через которую ему открывался путь к достижению гармоний бытия.

Дионисийское начало увлекало древнего грека в противоположном направлении, заставляло нарушать меру, отвергать традиции и запреты. Переступая через них, он страдал из-за этого. Демокрит верно сказал: «Если перейдешь меру, то самое приятное станет самым неприятным». Но даже самые тяжелые последствия этих нарушений не могли воспрепятствовать могучему зову духа дионисийства, который с прежней силой заявлял о себе в каждом новом поколении, заставляя людей не только созидать, но и разрушать, предаваться порокам и совершать преступления.

И все же исторический опыт и преобладающая часть памятников греческой культуры свидетельствуют о том, что древний эллин видел свое истинное предназначение не в разрушении, а в творчестве, не в том, чтобы сеять вокруг себя зло, но в том, чтобы приумножать свидетельства своей неодолимой тяги к добру, красоте и истине. Еврипид в приводившемся уже монологе героя Те-сея говорит:

Иные судят, что преобладает Среди людей дурное над хорошим. Но я другого мненья: в человеке Добро преобладает, а не зло. Иначе бы не мог и свет стоять -.

1 Еврипид Трагедии. Т. 2. М , 1969, с 582. - Евттид Трагедии. Т. 2. М., 1969, с. 582.

Именно преобладание аполлонического начала над дионисий-ским открывало перед человеческой цивилизацией и культурой обнадеживающие перспективы, в наличии которых были убеждены древние греки.

номос и дисномия

Аполлоническое и дионисийское начала предстают в античном культурном сознании как мифологические первообразы или архетипы номоса идисномии (греч.dysnomia — беззаконие). Аполлонический номос — это упорядоченность, соразмерность, способность целостности, будь то индивид или общность, к саморегуляции и самоограничениям. Это мир, в котором существуют выделившиеся из синкретичного целого индивидуальности, обладающие самосознанием, умеющие владеть собой, свободные от власти внутреннего, дионисийского хаоса, контролирующие его микро-всплески, не позволяющие себе диких взрывов разрушительных страстей.

Если за мифологемой аполлонического номоса видятся свет, порядок, гармония, мораль и право, то за мифологемой диони-сийской дисномии—тьма, хаос, утрата индивидуальности и самосознания, погружение в докультурное состояние экстатического слияния с природой, стихия первобытно-самозабвенных безум-ствований.

Номос и дисномия не могут существовать друг без друга. Номос возникает из дисномоса, но с его утверждением дисномос не исчезает насовсем, а продолжает существовать в качестве реальной возможности вероятного состояния, в виде грозящей опасности, подстерегающей на границах и в промежуточных, переходных сферах и состояниях. Поскольку номосу всегда угрожает возврат в исходное качество дисномии, то чтобы этого не произошло, от него требуются неустанные, систематические усилия по противодействию такой возможности. Это крайне сложно, поскольку онтологически первичный дисномос или хаос составляет внутреннюю, скрытую суть номоса. Бесформенность является предпосылкой оформленное™, а беспорядок — основанием порядка. То есть они не только взаимоотрицают, но и взаимопред-полагают друг друга.

Греки первыми обратили внимание на то, что противоборство аполлонического и дионисийского начал, номоса и дисномоса универсально, что оно присуще и человеку, и любому из сообществ, и природе и мирозданию в целом. Они обнаружили свойство этого противоречия драматизировать и насыщать бесчисленными контроверзами социальное бытие людей. Не случайно подвижная антитеза этих двух начал составила основной сюжет и внутренний пульс развития греческой правовой цивилизации и философской мысли.