Глава 1. ПОНЯТИЕ СОУЧАСТИЯ В ПРЕСТУПЛЕНИИ

1. Объем понятия соучастия в преступлении

^ 1. Вопрос о понятии соучастия, несмотря на большую ли-

тературу, до настоящего времени относится к числу спорных.

Почти каждый автор, касавшийся проблем соучастия, пред-

лагал свое, пусть немного да отличающееся от других опре-

деление соучастия. А ведь от объема и содержания этого

понятия в конечном счете зависит решение всех других во-

просов. Определение соучастия, которое полно отражает

характерные признаки совместной преступной деятельно-

сти, позволяет правильно ориентировать деятельность пра-

воохранительных органов в их борьбе с преступлениями,

совершаемыми в соучастии, способствует четкому отграни-

чению таких преступлений от индивидуальной преступной

деятельности и, тем самым, укреплению законности в борь-

бе с преступностью.

2. Первая попытка дать определение соучастия в совет-

ском праве, как известно, относится к декабрю 1919 года,

когда Наркомюст РСФСР издал <Руководящие начала по

уголовному праву РСФСР> [23], призванные обобщить и

систематизировать нормы его Общей части, В ст. 21 этого

акта указывалось, что <за деяния, совершенные сообща груп-

пой лиц (шайкой, бандой, толпой), наказываются как ис-

полнители, так и подстрекатели и пособники>. Несовершен-

ство этого определения, его ограниченность и в то же вре-

мя противоречивость отмечались в литературе [220, 48', 65,

22-, 212,8].

В дальнейшем законодатель отказался от определения

соучастия и уже в Общей части принятых в 1922 и 1927 гг.

уголовных кодексов ограничился лишь указанием на круг

лиц, подлежащих ответственности за соучастие и условия,

определяющие их ответственность [19; 24; 25]. Ряд норм,

устанавливающих ответственность за сообща совершаемые

преступления, содержался и в Особенной части УК.

1 Накопленный практический опыт применения уголовно-

правовых норм о соучастии и его теоретическое обобщение,

дальнейшее развитие советского уголовного законодатель-

ства в целом создали необходимую базу и для совершенст-

вования этого института уголовного права. В Основах уго-

ловного законодательства Союза ССР и союзных; респуб-

лик, принятых в 1958 г., и в разработанных на их базе

новых республиканских уголовных кодексах уже было дано

развернутое определение соучастия. К сожалению, это опре-

деление необходимой четкостью для его однозначного ис-

толкования не обладалоУТолько этим, вероятно, можно

объяснить то, что ссылкой на законодательное определение

соучастия в литературе обосновывались диаметрально про-

тивоположные взгляды на вопрос о возможности или не-

возможности соучастия в неосторожных преступлениях. На-

пример, М. Д. Шаргородский, ссылаясь на это определение

соучастия, утверждал, что <действующее сейчас законода-

тельство... совершенно правильно решает вопрос о возмож-

ности соучастия в неосторожном преступлении> [240, 94].

В то же время, по мнению П. И. Гришаева и Г. А. Кригера,

точка зрения о возможности соучастия в неосторожных

преступлениях <противоречит законодательному понятию

соучастия, данному в ст. 17 Основ уголовного законодатель-

ствд.Союза ССР и союзных республик 1958 года> [83, 40].

/Не существует единства взглядов и по более общему во-

просу - является ли законодательное определение соуча-

стия универсальным, охватывающим все случаи совершения

одного преступления несколькими лицами или должно ка-

саться только тех его форм, когда между соучастниками су-

ществует распределение ролей/ Этот вопрос, по нашему

мнению, является преюдициальным. От его решения зави-

сит и подход ко всем проблемам соучастия и сама конструк-

ция норм Общей части, регулирующих этот институт.

3. В теории советского уголовного права общепризнано,

что в ранг норм уголовного законодательства могут и дол-

жны возводиться только положения, имеющие практическое

значение для борьбы с преступностью, регулирования по-

ведения граждан и деятельности правоохранительных орга-

нов. Этим же целям должна служить и сама конструкция

уголовных кодексов, выделение в них Общей части, в кото-

рой группируются нормы, имеющие общее значение и

распространяющие свое регулирующее воздействие на со-

держащиеся в Особенной части предписания. Такие общие

нормы появляются, как правило, в результате обобщения

аналогичных постановлений, входящих в качестве составных

частей в ряд конкретных составов преступлений, образую-

щих в своей совокупности Особенную часть уголовных ко-

дексов. Как справедливо отмечает М. И. Ковалев, <обобще-

ние - великое достижение мысли и языка законодателя.

Одним из сравнительно новых технических правил являет-

ся обобщение и вынесение из Особенной части в Общую по-

становлений, которые касаются положений, применимых ко

всем или к большинству составов Особенной части> [120,

60}. Исторически во всех правовых системах, в том числе

и в системе советского уголовного права, общим положени-

ям предшествовали конкретные запреты, охватывающие

также и групповые преступления. И лишь со временем в

советском праве, начиная с названных выше <Руководящих

начал>, в результате криминологического обобщения одно-

типных форм преступной деятельности, совершаемой сов-

местно с другими лицами, появились общие положения, ка-

сающиеся сначала подстрекателей и пособников, а затем,

после Основ 1958 г. и организаторов преступления. Тогда

же эти формы совместной преступной деятельности, связан-

ные с распределением ролей между соучастниками, были

обобщенно определены как соучастие '. Исторический ана-

лиз развития советского уголовного законодательства со

всей определенностью показывает, что формулирование по-

нятия соучастия было органически привязано к этим трем

формам преступной деятельности соучастников. Об этом

говорит и системный анализ содержания нормы о соуча-

стии, сформулированной в ст. 17 Основ.

Вместе с тем, следует отметить, что в Общую часть Ко-

декса помещаются не только положения, представляющие

собой обобщенную характеристику однотипной по своей

природе преступной деятельности, которые при их соедине-

нии с диспозициями конкретных статей Особенной части ор-

' Теоретически институт соучастия в преступлении может быть по-

строен и без положений в Общей части. Тогда, для того чтобы сохра-

нить современный уровень борьбы с преступностью посредством

уголовно-правового запрета организационной, подстрекательской и пособ-

нической к преступлению деятельности, требовалось бы переконструи-

ровать все составы конкретных преступлений, содержащихся в Особен-

ной части Уголовного кодекса. При таком подходе к конструированию

законодательного запрета диспозиция, например ст. 94 УК УССР, фор-

мулирующая состав простого убийства, могла бы выглядеть так:

<Убийство или его организация, или подстрекательство к нему, или поч'

собничество ему караются...>. Аналогичным образом в этом случае

должны были бы быть построены и диспозиции других норм, содержащих-

ся в Особенной части. Именно сходство таких конструкций и позволя-1

вт формулировать положения, имеющие общий характер, и включать

их в Общую часть Уголовного кодекса.

ганически входят в систему признаков их составов, но и по-

ложения, формулирующие общие принципы уголовного

права, условия действия уголовного закона и назначения

наказания. Иными словами, нормы Общей части по своей

природе, своему назначению неоднородны. Их смысл, сущ-

ность, назначение раскрываются лишь в органическом сое-

динении с нормами Особенной части, определяющими кон-

кретные направления уголовной политики государства. А из '

этого следует, что нормы Общей и Особенной частей нахо-

дятся между собой в органическом единстве, представляют

единую целостную систему, призванную при практическом

применении обеспечить охрану общественного строя СССР,

его политической и экономической систем, социалистической

собственности, личности, политических, трудовых, имущест-

венных и других прав и свобод граждан - одним словом,

всей системы социалистических общественных отношений.

4. Единство Общей и Особенной частей Уголовного ко-

декса, значение Общей части для понимания и применения

не только кодифицированных, но и общесоюзных актов уго-

ловного законодательства, устанавливающих ответствен-

ность за определенные общественно опасные деяния, еще

не включенные в Кодекс, нашло закрепление в Общей ча-

сти УК РСФСР, Грузинской и Молдавской республик.

В ст. 2 УК РСФСР сказано: <Общая часть Кодекса распро-

страняется как на деяния, указанные в настоящем Кодек-

се, так и на деяния, ответственность за которые предусмот-

рена общесоюзными законами, еще не включенными в на-

стоящий Кодекс>.

Именно эта норма УК и истолковывается рядом крими-

налистов как норма универсальная, призванная в равной

мере регулировать вопрос об ответственности при соучастии

с распределением ролей и при групповых формах соверше-

ния преступления, ответственность за которые прямо пре-

дусмотрена в статьях Особенной части. Так, П. Ф. Тельнов

пишет: <Согласно ст. 2 УК Общая часть Кодекса распро-

страняется на все деяния, предусмотренные его Особенной

частью. Это указание можно понимать в том смысле, что

нормы Общей части распространяются на соответствующие

им элементы и формы преступных деяний, предусмотренных

Особенной частью. Статьи 8-9 УК, поскольку они объеди-

няют общие элементы умысла и неосторожности, обяза-

тельны для понимания субъективной стороны всех соста-

вов преступлений. Статьи 10-II УК требуются для харак-

теристики субъектов всех преступлений. Общее определе-

ние соучастия, если следовать ст. 2 УК, должно распрост-

раняться на все случаи совместной преступной деятельно-

сти, предусмотренные Особенной частью Уголовного ко-

декса> [212,16].

Представляется, однако, что изложенные положения как

в логическом плане, так и в части приведенных в их под-

тверждение аргументов критики не выдерживают. То обсто-

ятельство, что в соответствии со ст. 2 УК РСФСР Общая

часть этого Кодекса распространяется на все деяния, пре-

дусмотренные его Особенной частью, отнюдь еще не значит,

что каждая статья Общей части распространяется на каж-

дое предписание Особенной части Кодекса.

В этом легко убедиться, проанализировав отдельные

нормы Общей части Уголовного кодекса. Так, ст. 8 УК, рас-

крывающая понятие умысла, не применяется к преступле-

ниям, которые в соответствии с содержащимися в статьях

Особенной части указаниями могут быть совершены только

по неосторожности. Даже ст. 10 УК, устанавливающая воз-

раст, с которого может наступать уголовная ответствен-

ность, и имеющая, на первый взгляд, универсальное значе-

ние, при ближайшем рассмотрении качеством всеобщности

не обладает. По смыслу закона субъектом такого, напри-

мер, преступления, как вовлечение несовершеннолетнего в

преступную деятельность, может быть только лицо, достиг-

шее 18 лет. Следовательно, положения ст. 10 УК на норму,

содержащуюся в ст. 210 УК РСФСР, не распространяются,

поскольку в самой этой норме содержится ограничение для

применения положений Общей части. Здесь действует, по

существу, общее правило о конкуренции правовых норм:

при сопоставлении общей и специальной норм применяют-

ся положения специальной нормы.

Сказанное в полной мере относится и к институту со-

участия в преступлении, как институту Общей части уго-

ловного права. Будучи включенной в Общую часть, норма

о соучастии качества всеобщности не приобретает. В тех

случаях, когда законодатель считает нужным урегулировать

вопрос об уголовной ответственности сообща действующих

лиц непосредственно в Особенной части (а делает он это,

как показывает анализ уголовно-правовых норм, тогда, ко-

гда такое объединение существенно увеличивает общест-

венную опасность совместной преступной деятельности)

нормы. Общей части на эти случаи не распространяются.

Правильно поэтому писал М. Д. Шаргородский, что <необ-

ходимость включения в уголовное законодательство норм,

регулирующих институт соучастия, определяется тем, что

в объективной действительности значительное число пре-

ступлений совершается не одним, а несколькими лицами,

и представляется необходимым разрешить вопрос о наказу-

емости деяний, которые не предусмотрены статьями Особен-

ной части, но представляют общественную опасность в свя-

зи с тем, что деяние лица, непосредственно совершившего

преступление, находится в причинной связи с этими винов-

ными действиями и предусматривается как наказуемое

статьями Общей и Особенной частей> [240, 84]. В тех слу-

чаях, указывал он, когда <в действиях каждого из лиц, со-

вершивших совместно преступление, имеется состав, пре-

дусмотренный статьей Особенной части, для квалификации

их^еяний в институте соучастия нет надобности> [240, 85].

" ^^/Формулировка понятия соучастия как института Общей

части достаточно широка. Она отражает наиболее типичные

признаки этой формы соучастия: а) участие в одном пре-

ступлении двух или большего, числа лиц; б) совместимость

их действий и в) умышленный характер преступления. \Эти

же признаки характеризуют и групповые преступления, от-

ветственность за которые установлена непосредственно в

нормах Особенной части Кодекса. Поэтому в логическом

плане под понятие соучастие, сформулированное в Общей

части, можно подвести и те составы групповых преступле-

ний, ответственность за которые установлена непосредствен-

но в Особенной части. Это, однако, не дает оснований для

вывода об универсальности нормы Общей части.

Выбор конструкции состава - всегда результат осмыс-

ливания законодателем определенной криминологической

реальности. В тех случаях, когда объединение усилий не-

скольких лиц для достижения одного преступного резуль-

тата существенно общественной опасности преступления не

повышает и ответственность соучастников может быть опре-

делена в рамках санкций, установленных за индивидуальное

преступное поведение, законодатель относит их к регулиро-

ванию Общей части. В других же,- когда общественная

опасность совместной преступной деятельности, конкретных

ее форм в рамках ответственности за индивидуальное пре-

ступное поведение не может быть учтена, он конструирует

специальные составы. Более того, по отдельным из них он

переносит ответственность как за оконченное преступление

на более раннюю стадию, поскольку даже саму организа-

цию преступного объединения признает настолько общест-

венно опасной, что считает необходимым запретить ее под

страхом наказания.

6. Сторонники подхода к норме Общей части о соучастии

как к универсальной в своих аргументах не всегда последо-

вательны. Они разрывают эту норму, полагая, что ее пер-

вая часть, формулирующая понятие" соучастия, и седьмая,

устанавливающая условия ответственности соучастников,

4 906                                                                   97

имеют всеобщее значение, а остальные, в которых речь идет

о видах соучастников, применимы только к случаям соуча-

стия в узком смысле этого слова, т. е. к соучастию с рас-

пределением ролей. С такой трактовкой едва ли можно со-

гласиться, поскольку в Общей части норма о соучастии,

объединяя в одной статье определение понятия соучастия,

виды соучастников и формулируя условия их ответственно-

сти, выступает как определенная целостная система, при-

званная урегулировать деятельность лиц, которые при со-

вершении одного преступления выполняют различные роли^

Более того, провозглашая в качестве исходного положе-

ние об универсальности нормы Общей части о соучастии,

ее распространимости на все случаи совместной (в том чис-

ле и групповой) преступной деятельности, сторонники этой

точки зрения, переходя к анализу форм соучастия, состава

совершенного соучастниками преступления, условий инди-

видуализации их наказания, как правило, увязывают ст. 17

Основ только со случаями соучастия с распределением ро-

лей. Так, П. Ф. Тельнов, рассматривая вопросы, связанные с

понятием и значением соучастия, пишет, что <часть 7 ст. 17

УК, обязывающая суд учитывать при назначении наказа-

ния степень и характер участия лица в совершении преступ-

ления, в равной мере распространяется также на составы

отдельных совместных преступлений> [212, 77]. Переходя

же к вопросам индивидуализации наказания и, в частности,

к выяснению значения характера и степени участия лица

в преступлении, он, практически, весь параграф посвящает

вопросам, связанным с ответственностью соучастников при

распределении между ними ролей [212, 171-179}. <Под ха-

рактером соучастия в преступлении,- пишет он,- понима-

ется исполненная соучастником роль, своеобразие его функ-

ций в совместной преступной деятельности. Выяснить харак-

тер участия в преступлении - значит установить, кем кон

кретно являлось данное лицо: организатором, исполните-

лем, подстрекателем или пособником. Степень участия в

преступлении означает меру активности виновного в совер-

шении своих функций> [212, 173}.

Такая непоследовательность присуща и работам других

авторов, стоящих на аналогичной позиции. Например

Р. Р. Галиакбаров, начав с утверждения, что <общие нормы

института соучастия согласно ст. 2 УК РСФСР распростра-

няются на все факты умышленного совместного совершения

конкретного преступления несколькими лицами> [70, 21}

и, <следовательно, реальное действие норм Особенной ча-

сти, в случаях учинения преступного деяния несколькими

лицами, практически немыслимо без учета правил, закреп-

ленных в с^ 17 УК> [70, 22], далее; переходя к анализу

функциональной роли норм, регламентирующих типичные

формы участия в преступлении нескольких лиц, пишет: <В

отличие от сложного соучастия (т. е. соучастия с распре-

делением ролей - Ф. Б.) другая форма - групповое пре-

ступление - регламентируется не нормами общего типа,

а специальными нормами в рамках Особенной части, кото-

рые формулируют правила, распространяющиеся не на все,

а лишь на некоторые персонифицированные законодателем

виды преступлений. В результате явления одного класса

учитываются законодательством в различном объеме. Одна

форма совместного совершения преступления, в частности

собственно соучастие (сложное соучастие), регламентиру-

ется общими нормами, другая-групповое преступление-

специальными, распространяющими свое действие лишь на

отдельные разновидности преступлений или их группы, объе-

диняемые однородным объектом посягательства> [70, 29}.

И далее он формулирует эту мысль еще более категорично:

<Особенность необходимого соучастия заключается в том,

что сам закон, с учетом специфики проявления обществен-

ной опасности конкретных деяний, выводит их за пределы

регулирующего воздействия ст. 17, устанавливая самостоя-

тельные основания ответственности> [70, 46}.

Те же из сторонников этой позиции, которые хотят из-

бежать такого противоречия, предлагают либо исключить из

Особенной части Кодекса специальные нормы, выходящие

за пределы положений Общей части, либо сделать в законе

оговорку, дающую возможность в случае наличия специаль-

ной нормы не пользоваться общими положениями УК. Так,

В. И. Ткаченко, исходящий из того, что <институт соучастия

имеет общий характер и в силу этого распространяется на

все умышленные деяния, предусмотренные Особенной час-

тью уголовного закона>, приходит к выводу, что <действие

данного принципа состоит в том, что нормы, предусматри-

вающие ответственность за конкретные преступления, в ко-

торых описываются действия только исполнителя, должны

содержать изложение объективной стороны с точным уче-

том его функций, зафиксированных в ст. 17 Основ. Из этого

вытекает, что в норме Особенной части уголовного закона

действие исполнителя не может быть описано как действие

организатора, подстрекателя или пособника> [216, 64}.

И далее: <Поскольку институт соучастия носит общий ха-

рактер, то такое даже в отдельных случаях превращение

организатора, подстрекателя или пособника в исполните-

ля преступления разрушает его всеобъемлющий характер.

Оно также противоречит ст. 2 УК РСФСР и связано с

нарушением принципа законности в праве. В этой связи и

введение ст. 72 УК РСФСР, предусматривающей частный

случай такого вида соучастия, как организация совершения

особо опасных государственных преступлений, а также ч. 3

ст. 237 УК РСФСР является излишним> [216, 65].

Еще определенней в этом плане выступает В, И. Ткачен-

ко вместе с А. М. Царегородцевым. Исходя опять же из то-

го, что норма ст. 17 Основ о соучастия является всеобщей,

они пишут: <Стало быть трансформация в отдельных уго-

ловно-правовых нормах организатора (ст. 77, 77-1, 79 УК)

и других соучастников (ст. 77-1, 227 УК) в исполнителя

преступления, а также установление самостоятельных норм,

предусматривающих ответственность за организацию пре-

ступления, подстрекательство к нему или оказание содейст-

вия исполнителю (ст. 70, 72, 174-1 УК), не согласуется с

общими принципами уголовного права. Эти превращения

нарушают всеобщий характер института соучастия, поло-

жения которого на основании ст. 2 Уголовного кодекса рас-

пространяются на все умышленные преступления, описанные

в Особенной части уголовного закона> [217, 18}. По-

этому они предлагают либо <привести содержание указан-

ных норм Особенной части УК в соответствие с требовани-

ями, закрепленными в ст. 2 и 17 УК>, что является, по их

мнению, одним из путей устранения противоречий, содер-

жащихся в уголовном законе, регулирующем институт со-

участия, либо <дополнить ст. 17 Основ уголовного законо-

дательства положением, позволяющим вводить в Особенную

часть УК союзных республик нормы, которые бы предусма-

тривали уголовную ответственность без учета того, какую

роль выполнял субъект в этом преступлении>, что должно

составлять другое решение этого вопроса [217, 18-19].

гОднако есть и третий путь: понимать ст. 17 Основ так,

как ее изложил законодатель - как норму, (призванную

урегулировать ответственность соучастников преступления

при распределении между ними ролей, т. е. как институт

Общей части уголовного права, и не пытаться втискивать в

ее рамки те специальные постановления уголовного зако-

на о совместной преступной деятельности, которые содер-

жатся в Особенной части Уголовного кодекса. Такой путь

отвечает интересам практики и не только не подрывает, а,

наоборот, укрепляет позиции законности в борьбе с совме-

стной преступной деятельностью. Включение в Особенную

часть норм, предусматривающих ответственность за груп-

повые преступления, дает возможность вести уголовно-пра-

вовую борьбу с ними более предметно, более полно учиты-

вать криминологическую реальность, относительную рас-

^

^

пространенность тех пли иных. видов групповых преступле-

ний более точно взвешивать их общественную опасность и

на этой основе точнее и определеннее формулировать кон-

кретные составы т^кнх преступлений. Стремление же к уни-

версализации нормы Общей части о соучастии, к приданию

ей всеобщего значения будет и дальше порождать проти-

воречия в трактовке отдельных положений института со-

участия и тем самым дестабилизировать практику^

Задачей науки уголовного права на современном эта-

пе является аккумулирование в рамках единого института

соучастия всех норм как Общей, так и Особенной частей

Уголовного кодекса, выявление внутренней закономерности

в их формировании с учетом требований, стоящих перед

уголовно-правовыми методами борьбы с групповой пре-

ступностью. Решение этих задач должно опираться на

криминологический анализ преступности, в том числе и груп-

повой, как фактора реальной действительности. При этом

надо четко различать криминологические критерии подраз-

деления совместной преступной деятельности, определяю-

щие степень общественной опасности отдельных ее форм, и

их законодательное отражение, получающее закрепление в

определенной конструкции норм, предусматривающих ответ-

ственность за преступления, совершаемые в соучастии.   ,

- Комплексное рассмотрение всех случаев совместной пре-

ступной деятельности способствует не только полному вы-

явлению ее объективных и субъективных признаков, но и

проведению четкой границы между отдельными ее формами,

установлению тех отличительных черт, которые играют су-

щественную роль и для законодательного оформления ин-

ститута соучастия в преступлении и для правильной квали-

фикации преступных деяний, совершенных сообща двумя

или более лицами. Такое рассмотрение способствует раз-

граничению форм соучастия, а не смешению соучастия в

широком смысле этого слова, как единого уголовно-право-

вого института, с соучастием как институтом Общей части,

для которого установлен <специальный порядок уголовной

ответственности> [175,550].

/Следуя этим путем, можно было бы в теории уголовно-

го права конструировать определение соучастия как вообще

(подчеркивая в нем различие отдельных форм) ', так и

' Такое определение, например, дано М. И. Ковалевым: <Соучастие

в преступлении по советскому уголовному праву есть умышленные, сов-

местные действия вменяемых и действующих по собственной воле лиц,

представляющие собой совершение одного и того же умышленного пре-

ступления, с разделением или без разделения ролей между участниками>

(116,730].^,

соучастия, являющегося институтом Общей части и призван-

ного регулировать ответственность особой группы соучаст-

ников, которые физически не выполняли объективной сторо-

ны состава преступления, предусмотренного в Особенной

части кодекса.

2. Объективные признаки соучастия

1. Из самого определения соучастия, данного в законе, вы-

текает, что непременным его условием является участие в

совершении одного преступления двух или большего числа

лиц. Этот признак является общим как для соучастия с рас-

пределением ролей, так и для соучастия, ответственность

за которое установлена непосредственно в нормах Особен-

ной части Уголовного кодекса.

Следует, однако, отметить, что не всякое причинение

одного общественно опасного последствия совокупными

усилиями двух или большего числа лиц может рассматри-

ваться как соучастие. Законодатель устанавливает еще один

объективный признак, который необходим для соучастия,-

совместность действий лиц, участвующих в одном преступ-

лении. .-

~ В литературе признак совместности трактуется по-разно-

му, причем, нередко, особого внимания раскрытию его со-

держания авторы, занимавшиеся проблемой соучастия, не

^уделяют. На эта справедливо обращали внимание П. И.

Гришаев и Г. А. Кригер [83, 17}.

Основным недостатком при определении признака сов-

местности является то, что он рассматривается исключи-

тельно в плоскости объективной и трактуется, подчас,

настолько широко, что поглощает все другие объективные

признаки, присущие соучастию. Так, например, П. И. Гриша-

ев утверждает, что понятие совместности складывается из

четырех элементов: 1) <преступление совершается общими

совместными усилиями нескольких лиц>; 2) <преступный

результат (последствие) будет для всех этих лиц общим,

единым>; 3) <действие каждого участника является в кон-

кретной обстановке данного преступления необходимым

условием совершения действий другими соучастниками>;

4) <преступный результат или факт совершения преступле-

ния находится в причинной связи с действиями каждого из

соучастников> [83, 77-18]. Иными словами, он включа-

ет в это понятие все объективные признаки, которые обра-

зуют соучастие.

Предлагаемое П. И. Гришаевым расчленение совместно-

сти, на наш взгляд, ошибочно также и в формально-логиче-

ском плане, поскольку в качестве первого признака совме-

стности П. И. Гришаев называет тот, что преступление со-

вершается общими, совместными усилиями нескольких лиц.

Но ведь указанный признак по существу не является частью

рассматриваемого понятия. Он охватывает его полностью,

целиком, причем определяет это понятие через самое же

себя. Иными словами, первый признак представляет собой

тавтологию определяемого понятия.

По тем же причинам не может быть признано удачным

и определение совместности, даваемое П. Ф. Тельновым, по-

скольку и он расширяет это понятие, включая в него не

только взаимную обусловленность преступных деяний двух

или более лиц, но и единый для них преступный результат,

а также причинную связь между деянием каждого соучаст-

ника и общим преступным результатом [212, 39]. Иными

словами, он под понятие совместности, которое по смыслу

закона должно характеризовать взаимосвязанность дея-

тельности соучастников, подводит всю объективную сторону

деятельности каждого из них. Наиболее существенным не-

достатком изложенных выше определений совместности яв-

ляется то, что их авторы трактуют это понятие исключитель-

но в плоскости объективной, совершенно игнорируя его

субъективное, психологическое содержание.             " ,

1/ 2. Совместность - это признак не только объективный,

но и субъективный. Совместная преступная деятельность

предполагает наличие некоторой психической общности, пси-

хической связи между совместно действующими лицащ^

Выше, при социально-психологическом анализе совместной

деятельности, отмечались такие важные-ее'параметры, как

общность интересов, единство цели сообща действующих

лиц, рассматривались социально-психологические механиз-

мы, обеспечивающие единую направленность в действиях

группы. Естественно, что все эти характеристики приложи-

мы и к преступной деятельности. Поэтому при анализе

признака совместности в его уголовно-правовом значении

необходимо, опираясь на выводы социальной психологии и

криминологии, выработать определенные критерии, руко-

водствуясь которыми можно было бы констатировать на-

личие психцйеской общности, необходимой для соучастия. '

(^становление минимального предела этой психической"

общности позволит отграничить действие нескольких лиц

при совершении одного преступления, составляющие соуча-

стие, от иных случаев стечения преступников при соверше-

нии одного преступления.

В реальной действительности вполне мыслимы ситуа-

ции, когда преступление выполняется путем сложения

10^

усилий нескольких лиц; когда наступает результат, к которо-

му каждый из них стремился порознь; когда деяние одного

лица обусловливает деяние другого и, наконец, когда дея-

ние каждого из них будет находиться в причинной связи

с результатом, а соучастия, тем не менее, не будет. И не бу-

дет потому, что действия их будут не совместными, а раз-

общенными, поскольку каждый из них будет действовать

в отрыве от другого, хотя преступное последствие и явится

результатом сложения их действий, а значит, эти действия

будут причиной общего для них последствия.

Из сказанного следует, что совместность, кроме объек-

тивных моментов, предполагает, как отмечалось, также на-

личие определенной психической общности. Причем данный

вопрос как раз и возникает при соучастии в тесном смысле

этого слова. Ведь когда речь идет о соисполнительстве или

о соучастии в форме преступной организации, констатация

совместности, как правило, не представляет трудности. Не

представляет трудности констатация совместности и при

соучастии в тесном смысле слова, когда имеет место сговор

между соучастниками. Значительно сложнее обстоит дело,

когда такой сговор отсутствует. В таком случае исследова-

ние вопроса о наличии или отсутствии психической связи

между несколькими субъектами, деяния которых способст-

вуют наступлению одного преступного результата, перено-

сится из внешней, объективной сферы в сферу внутреннюю,

в сферу исследования психических процессов, которые про-

текают в сознании каждого из них. Конечно, и в этом слу-

чае исследование психической связи будет протекать не аб-

страктно, не оторвано от самого действующего субъекта, а

в неразрывной тесной связи со всем его поведением. Имен-

но из анализа поведения каждого из лиц, обусловивших

своими действиями наступление определенного вредного

последствия, проведенного в контексте анализа поведения

всех других, сопричастных с этим последствием лиц, можно

выявить их общий психический настрой, а, следовательно,

установить наличие той минимальной психической связи.'

которая необходима для констатации совместности их дей-

ствий.

*  Критерием для выявления этой минимальной связи яв-

ляется, на наш взгляд, наличие в поведении лица двух мо-

. ментов: во-первых, стремления достигнуть определенного

результата, общего для всех действующих лиц, вопрос о

совместных действиях которых подлежит обсуждению, и,

во-вторых, знания и учета деятельности других лиц, стремя-

щихся к этому общему для них результату. Следовательно,

совместность действий нескольких лиц в совершении одно-

го преступления предполагает помимо чисто объективного

момента - причинения результата их совокупными уси-

лиями - также и субъективный момент - знание о присо-

единившейся деятельности других лиц и стремление достиг-

нуть определенного результата путем объединения усилий.

Здесь, однако, требуется уточнение. Необходимо уста-

новить, должно ли знание о присоединившейся деятельно-

сти иных лиц быть у каждого из участников, причиняющих

своими совокупными усилиями преступный результат, или

достаточно, чтобы это знание было лишь у одного или у

нескольких из участников.                             ^

Естественно, что сговор двух или большего числа лиц

о совершении преступления предрешает вопрос о знании

ими друг друга. Сложнее обстоит дело, когда прямой сго-

вор отсутствует, когда каждое из лиц, участвующих в со-

вершении преступления, должно строить свои выводы о

предполагаемых деяниях другого лица лишь на основании

своих непосредственных наблюдений. При соисполнитель-

стве этот вопрос разрешается просто, поскольку деяния соис-

полнителей обычно протекают на глазах друг у друга, и

поэтому каждому из них легко судить о направленности дей-

ствий его соучастников.

Значительно сложнее разрешить этот вопрос при соуча-

стии в тесном смысле этого слова, когда деяния соучастников

дифференцированы и выполнение каждым из них опре-

деленной роли допускает разрыв их деятельности во вре-

мени. Более того, сама деятельность подстрекателя и пособ-

ника по своей природе может быть настолько завуалирован-

ной, что не только посторонний глаз, но и сам исполнитель

не увидит в ней ничего преступного. По ряду преступлений

подстрекатель, собственно, для того и прибегает к услугам

исполнителя, чтобы самому остаться в тени и тем самым

избежать ответственности.

3. Вопрос о характере субъективной связи между соуча-"

стниками преступления при распределении между ними ро-

лей решается советскими криминалистами по-разному. Од-

ни полагают, что такая связь должна быть двухсторонней,

т. е. что не только организатор, пострекатель и пособник

должны знать о преступной деятельности исполнителя и же-

лать действовать совместно с ним, но и исполнитель дол-

жен знать о преступной деятельности каждого из них и

стремиться действовать совместно с ними [117; 173; 174; 212;

243; 244]. Другие же, наоборот, считают, что связь при со-

участии с распределением ролей может быть и односторон-

ней и что исполнитель в ряде случаев может не знать о при-

соединившейся деятельности подстрекателя и пособника

[65; 83; 125; 220; 240]. При этом те, кто отстаивает необхо-

димость для соучастия с распределением ролей двухсторон-

ней связи, ссылаются либо на отсутствие в судебной прак-

тике подобных примеров, либо на текст закона, в котором

сказано, что соучастием признается <умышленное совмест-

ное участие двух или более лиц в совершении преступления>.

М. А, Шнейдер, занимавшийся вопросами соучастия, на-

пример, писал, что <проблема <тайного> соучастия целиком

искусственна> [244, 18], причем как на главный аргумент

ссылался на то, что в судебной практике таких дел нет. Этот

аргумент едва ли состоятелен, поскольку, во-первых, такие

дела встречаются [33, 32-33} и, во-вторых - отсутствие

или недостаточное количество дел объясняется прежде все-

го тем, что правоприменительным органам не удалось со-

брать достаточных улик преступной деятельности подстре-

кателей и пособников, которые, стремясь уйти от ответ-

ственности, маскировали свою преступную деятельность.

Однако отсутствие или недостаточное количество приме-

ров не могут нарушить реальной взаимосвязанности дейст-

вий исполнителя (который, например, не осознавал, что его

склоняют к совершению преступления) и подстрекателя

(который сознательно предпринял усилия для того, чтобы

склонить данное лицо к совершению преступления). Вед^

объективно между действиями такого подстрекателя и дей-

ствиями исполнителя существует причинная обусловлен-^

ность и поскольку действия подстрекателя совершены

умышленно, в целях склонения лица, на которое он воз-

действует, к совершению преступления, то оставить его без-

наказанным нельзя.

К сожалению сторонники двухсторонней связи между

соучастниками это обстоятельство не всегда учитывают.

Так, П. Ф. Тельнов, утверждая, например, что <попытки

рассматривать в качестве соучастия неосознанное исполни-

телем объективное содействие осуществлению его намере-

ний порождает серьезные судебные ошибки> [212, 51], пр^

водит следующий пример из судебной практики: 3. рассказ^

своему знакомому С. о плохо спрятанном в сарае дру^

гого лица краденом государственном имуществе. Несколь-

кими днями позже С. похитил это имущество. 3. осудили

аа соучастие в хищении, хотя не было доказано, что имен-

но его рассказ породил решимость присвоить краденое. Как

показал С., намерение совершить преступление у него сло-

жилось вне связи с рассказом 3., а под влиянием разговоров

с другими исполнителями кражи. При таких обстоятельствах

Судебная коллегия по уголовным делам правомерно пре-

кратила обвинение 3. в подстрекательстве к хищению.

Приводя этот пример, П. Ф. Тельнов хотел, видимо, про-

иллюстрировать несостоятельность конструкции однострон-

ней связи при соучастии. Однако, по существу, этот пример

скорее является подтверждением таковой. Ведь при одно-

сторонней связи исполнитель и не должен сознавать, отку-

да у него появилось стремление к преступлению. С. от 3.

узнал о плохо спрятанном имуществе, сам рассказал об

этом своим знакомым и в ходе разговора с ними решил,

опять же сообща с ними, это имущество украсть. Первона-

чальный толчок к разматыванию этого клубка причинности,

несомненно, дал 3. И для сторонников возможности одно-

сторонней связи при соучастии вопрос заключается в том,

чтобы выяснить, почему, насколько осознанно это сделал 3.

И если будет установлено, что 3. это сделал осознанно, зная

нечестность С., и стремился его толкнуть на это преступле-

ние, то едва ли можно будет найти какие-либо основания

для освобождения его от ответственности. И, наоборот, если

не будет установлено, что 3. сознательно стремился к этой

цели, то никакой речи о его ответственности не может быть

и в том случае, когда было бы установлено, что умысел на

совершение хищения возник у С. под влиянием рассказа 3.

Поэтому позиция сторонников односторонней связи при со-

участии представляется не только более принципиальной, но

и более отвечающей целям и задачам советской уголовной

политики, а упрек в том, что она приводит к судебным

ошибкам, по меньшей мере, неоснователен.

^   В судебной практике постоянно проводится мысль о том,

что <действия или бездействия, хотя и способствовавшие

объективно преступлению, но совершенные без умысла, не

могут рассматриваться как соучастие> [41; 37; 39; 40; 42].

Поэтому об односторонней связи при соучастии речь мо-

жет идти только тогда, когда подстрекатель знает, что он

склоняет исполнителя к совершению преступления, а по-

собник знает, что он помогает исполнителю осуществить его

преступный замысел. Именно эта осведомленность подстре-

кателя и пособника о преступной деятельности исполните-

ля и своей роли в ней свидетельствует о совместности их

' действий, а значит, позволяет говорить о соучастии. Наобо-

рот, отсутствие такой осведомленности у подстрекателя или

пособника исключает соучастие.

Не образует соучастия и знание исполнителем о дея-

тельности лиц, под влиянием которых у него зародился

умысел на совершение преступления (об этом шла речь в

примере, приведенном П. Ф. Тельновым), или тех, кто объек-

тивно оказал ему помощь в достижении той преступной це-

ли, к которой он стремился, если сами эти лица о преступ-

л^/^^

ной деятельности исполнителя ничего не знали. Предста-

вим себе, что И., будучи осведомленным, что Т. с целью

совершения хищения произвел под склад подкоп, воспользо-

вался этим подкопом и совершил хищение. В этом случае

действия Т. объективно являются вспомогательными к дей-

ствиям И. Иными словами, И. внешне выглядит как испол-

нитель, а Т. как пособник, причем Т. не знает о присоеди-

нившейся деятельности И., в то время как И. знает о дея-

тельности Т. и пользуется ею. Возникает вопрос: можно ли

говорить в этом и подобных случаях о совместности дейст-

вий и, следовательно, о соучастии? Иначе: достаточно ли

осведомленности исполнителя о преступной деятельности

^ пособника при незнании последним, что его деятельность

служит вспомогательным средством для деяния третьего

лица?

Ответ, естественно, может быть лишь отрицательным.

Соучастия в данном случае не будет потому, что здесь за-

думано совершение двух разных преступлений. Т., заду-

мавший преступление и рассчитывавший выполнить его соб-

ственными силами, не знал о действиях И. Эти действия по

отношению к его деятельности являются случайными. Нор-

мальное развитие событий, как он их себе мыслил, преры-

вается вторжением действий другого лица, выполняющего

^самостоятельное преступление. При таких условиях привле-

чение Т. к ответственности за преступление, совершенное И.,

^^1ло бы абсурдом. Т. может нести ответственность лишь

^в совершенное им, т. е. за покушение на задуманное им

Рреступление.

4. Необходимо проанализировать и такой аргумент, при-

водимый^в опровержение односторонней связи между соуча-

стниками, как ее несоответствие законодательной норме.

Ссылаясь на ст. 17 УК, в которой соучастие определяется

как умышленное совместное участие двух или более лиц

в совершении преступления, П. Ф. Тельнов пишет, что <в

законе не случайно подчеркивается субъективная черта со-

участия - умышленная совместность преступных действий

не менее двух человек^ Законодатель весьма определенно

указал на недостаточность для соучастия совместности дей-

ствий с объективной стороны, необходимо еще, чтобы эта

совместность была умышленной, чтобы она охватывалась

сознанием и волей виновных. Причем умышленная совмест^

ность преступления, т. е. созна^Не 'юги овЙо^Ге^ЬН^Гч^

общественно опасное деяние совершается не в одиночку, а

сообща, по Меньшей мере двумя лицами, в равной мере обя-

зательна для субъективной стороны деяний всех соучаст-

ников, в том числе и исполнителей преступления> [212, 49].

Эта аргументация была бы убедительной, если считать,

что употребленный законодателем, термин <умышленный>

относится только к характеристике совместности, а не к

характеристике самого преступления, в котором возможно

соучастие. Но дело в том, что в уголовно-правовой литерату-

ре, да и в судебной практике, этот термин по общему пра-

вилу понимается именно в плане характеристики тех пре-

ступлений, в которых возможно соучастие. Более того, и

сам П. Ф. Тельнов в другом месте истолковывает этот за-

конодательный термин именно в таком смысле. <В соот-

ветствии со ст. 17 УК,-пишет он,-соучастие образуют

умышленные деяния двух или более лиц. В законе тем са-

мым подчеркивается, что для субъективной стороны соуча-

стия обязателен умысел> [212, 42\. Представляется, что

едва ли можно наделять употребленный законодателем тер-

мин то одним, то другим значением, понимать его в одних

случаях как характеристику преступлений, в которых воз-

можно соучастие, а в других - как характеристику необхо-

димой при соучастии взаимосвязанности лиц, совместно со-

вершающих преступление.

О том, что П. Ф. Тельнов и сам не всегда понимает

содержащееся в законе указание на умысел как на характе-

ристику существующей между соучастниками взаимосвязан-

ности, свидетельствует и то, что, формулируя основные на-

правления дальнейшего совершенствования законодательно-

го определения соучастия, он поддерживает предложение

<более четко указать в ст. 17 УК на умышленный характер

преступлений, совершаемых в соучастии>, а также <указать

в определении соучастия на обязательность для данной фор-

Яы преступления взаимной осведомленности лиц о совмест-

ном характере деяний>. Свое определение' соучастия он

формулирует так: <Соучастием признается совершение

умышленного преступления совместными сознательно объе-

диненными деяниями двух или более лиц> [212, 12].

Анализ аргументов, приводимых в обоснование двухсто-

ронней связи при соучастии, показывает их несостоятель-

ность. Попытка истолковать законодательную ссылку на

умысел как на необходимость <умышленной совместности>

сразу же ослабляет позицию истолкования преступлений,

совершаемых в соучастии, как преступлений умышленных.

А понимание этого законодательного термина как указа-

ния на умышленный характер таких преступлений немедлен-

но превращает аргументы в поддержку двухсторонней свя-

зи при соучастии в свою противоположность.

3. Субъективные признаки соучастия

1-_Вопрос о субъективных признаках соучастия занимает

одно из центральных мест в характеристике этого институ-

та^ При этом речь идет не только о характере субъективной

. связи между соучастниками, но и об их отношении к совер-

шаемому совместно деянию и его результату.

* В теории советского уголовного права определились две

точки зрения в вопросе о характере преступлений, которые

могут быть совершены в соучастии. Большинство кримина-

листов считают, что соучастие мыслимо только в умышлен-

ных преступлениях [65; 73; 83; 94; 116; 174; 212]. Другие

же связывают его возможность и с неосторожной виной, по-

лагая, что соучастие мыслимо как в умышленных, так и в

неосторожных преступлениях {220; 240].

Активным сторонником возможности соучастия в неосто-

рожных преступлениях выступал, в частности, А. Н. Трай-

нин. Правда, он связывал соучастие лишь с одноименной

формой вины на стороне каждого из соучастников и отри-

цал как неосторожное соучастие в умышленном преступле-

нии, так и, наоборот, умышленное соучастие в неосторож-

ном преступлении.

Обосновывая возможность соучастия при совершении

неосторожного преступления, А. Н. Трайнин не всегда бы-

вал последователен в своих выводах. Рассматривая три ти-

повых случая: умышленное уклонение к совершению не-

осторожного преступления; неосторожное склонение или

помощь в совершении умышленного преступления и, нако-

нец, Неосторожное склонение или помощь при совершении

неосторожного 'преступления^ он отрицал соучастие в пер-

вых двух, но признавал его в третьем, пользуясь аргумен-

тами, которые, если следовать первоначальной его трак-

товке, вообще исключают соучастие.

Так, в первом из них А. Н. Трайнин исключает соучастие

потому, что <во всех тех случаях, когда непосредственно

совершающее преступление лицо действует без умысла (ду-

шевнобольной, ребенок, здоровый взрослый, действующий

без умысла), а его действия направляются умышленной де-

ятельностью другого лица, имеется непосредственное при-

чинение преступного результата>. Во втором - нет соуча-

стия потому, что <отсутствует существенный элемент, обра-

зующий соучастие: знание подстрекателем и пособником о

планах и действиях исполнителя. Без этого знания нет со-

участия>.

При рассмотрении третьего случая А. Н. Трайнин поль-

зуется примером, заимствованным  из  <Казуистики>

Н. Д. Сергиевского. Содержание его сводится к следующе-

му: трое охотников - А., Б. и В.- возвращались домой.

Они увидели вдали крестьянина, курившего трубку. А. об-

ратился к В. с предложением показать свое искусство и по-

пасть в трубку крестьянина. В. согласился, но поставил

условие, чтобы Б. подставил плечо под ружье. Б. согла-

сился. Последовал выстрел; пуля, однако, попала не в труб-

ку, а в голову и крестьянин был убит. А. Н. Трайнин полага-

ет, что привлечение к ответственности указанных лиц воз-

можно лишь при признании соучастия в неосторожных пре-

ступлениях. Следует отметить, что при конструировании

соучастия в неосторожных преступлениях, где на стороне

каждого участника имеется неосторожная вина, А. Н. Трай-

нин не говорит о необходимости <знания подстрекателем

и пособником планов и действий исполнителя>. В этих слу-

чаях он констатирует соучастие лишь на основе причинной

связанности с результатом и виновного отношения к нему.

Отрицая возможность привлечения к уголовной ответст-

венности каждого из неосторожно действующих субъектов

самостоятельно, А. Н. Трайнин указывает: <По этой кон-

струкции получается три убийства и один труп - арифме-

тика необычайная для судебной практики>. Однако об этой

необычайной арифметике А. Н. Трайнин забывает, когда

отрицает умышленное подстрекательство к неосторожно-

му убийству, и предлагает каждого из причастных к убийст-

ву лиц привлекать к уголовной ответственности самостоя-

тельно: одного за умышленное убийство, другого - за не-

осторожное (при одном трупе!) [219, 29, 30-, 220,^7-113\.

Точно так же непоследователен А. Н. Трайнин и в при-

водимом им в подтверждение своей конструкции другом

случае, заимствованном из судебной практики. Речь идет об

уголовной ответственности Р., пытавшегося скрыть следы

неосторожного убийства, совершенного шофером В. Шофер

в этом случае действовал неосторожно, а Р., выступавший в

роли укрывателя,- умышленно. Однако по конструкции,

развитой выше проф. Трайниным, соучастие в таком слу-

чае вообще должно быть исключено *.

2. Точку зрения А. Н. Трайнина, хотя и с определенны-

ми оговорками, поддержал М. Д. Шаргородский. <По на-

шему мнению,- пишет он,- точка зрения проф. Трайнина,

что <соучастие имеется во всех случаях совместного совер-

шения несколькими лицами одного и того же неосторожно-

го преступления>, с известными дополнениями и исправле-

' Необходимо отметить, что А. Н. Трайнин заранее не обещанное

укрывательство относил не к соучастию, а к прикосновенности, следо-

вательно, этот пример вообще приведен им неудачно.

""                                                                III

ниями является более правильной и лучше обосновывает

конструирование ответственности в подобных случаях нео-

сторожного причинения [239, 143, 238, 72].

Излагая существо этих дополнений и исправлений, проф.

Шаргородский пишет: <Соучастие возможно, однако, толь-

ко в отношении тех неосторожных преступлений, где дей-

ствие совершается умышленно, а результат наступает по

неосторжности, так как в этих случаях соучастник сознает

характер деяния исполнителя [239, 143}.

Уже после принятия Основ 1958 г. М. Д. Шаргородский

выступил со статьей, в которой не только отстаивал свою

прежнюю позицию, но и обосновывал ее ссылкой на Осно-

вы. <Следует признать,- писал он,- что спорность этого

вопроса в действующем праве, как мы полагаем, оконча-

тельно разрешена формулировкой Основ уголовного зако-

нодательства Союза ССР и союзных республик: <Соучасти-

ем признается умышленное совместное участие двух или

более лиц в совершении преступления> (ст. 17), а преступ-,

ление ведь может быть совершено как умышленно, так и

по. неосторожности (ст. ст. 8 и 9 Основ)> [240, 94}.

( 3, Позиция .о.- возможности соучастия в неосторожных

преступлениях увязывается с концепцией так называемой

двойной вины: умысла по отношению к действию и неосто-

рожности по отношению к результату. Но эта концепция

вступает в прямое противоречие с законом. Ведь законода-

тель говорит об умысле и неосторожности не применитель-

но к деянию или его результату, а применительно к пре-

ступлению, и, следовательно, употребляет термин <умысел>

в его специальном уголовно-правовом смысле..^т.^0т-нов^

признает преступление умышленным в тех случаях, когда"

лицо, его совершившее, сознавало общественно опасный ха-

рактер своего действия или бездействия, предвидело его об-

щественно опасные последствия и желало или сознательно

допускало наступление этих последствий. Таким образом,

законодатель термин <умысел> употребляет для характери-

стики психического отношения субъекта к своему действию

и его результату в их диалектическом единс^в^Аналогич^

но поступает законодатель при определении неосторожно-

сти.

Эта мысль получила четкое закрепление и в постанов-

лении Пленума Верховного Суда СССР от 6 октября 1970 г.

<О судебной практике по делам об автотранспортных пре-

ступлениях>. <Разъяснить судам,- сказано в нем,- что в

соответствии со ст. ст. 8 и 9 Основ уголовного законодатель-

ства Союза ССР и союзных республик преступления, пре-

дусмотренные ст. ст. 211, 211-2, 213, 252 УК РСФСР и со-

ответствующими статьями УК других .союзных республик,

должны рассматриваться как совершенные по неосторожно-

сти, поскольку субъективную сторону этих деяний опреде-

ляет неосторожное отношение лица к возможности наступ-

ления общественно опасных последствий при нарушении

им правил безопасности движения или эксплуатации тран-

спортных средств.                    \

Если по делу установлено, что причинение смерти или

телесных повреждений потерпевшему либо причинение ма-

териального ущерба охватывалось умыслом виновного, со-

деянное следует рассматривать как умышленное преступ-

ление против жизни и здоровья граждан либо государствен-

ного, общественного или; личного имущества> [26, 284].

^'ЦIа^X2^^У осцовным в размежевании умышленных и не-

осторожных преступлений является отлошение лиц, совер-

шивших их, к последствиям своих действий. Это нагляд-

нее всего проявляется на стыке двух указанных форм вины:

косвенного умысла и преступной самонадеянности. И в пер-

цом и во втором случаях лицо сознает общественно опас-

ный характер своих действий, предвидит их общественно

опасные последствия. Однако в первом случае оно созна-

тельно допускает наступление этих последствий, во втором

же - рассчитывает их избежать. Таким образом, исходя из

законодательного определения, об умышленном деянии речь '

может идти лишь тогда, когда лицо имеет намерение со- ,

вершить преступление; о неосторожном - когда у лица та- '

кое намерение Отсутствует/Сознательный и волевой харак-

тер действий лица, совершившего неосторожное преступле-

ние, не дает еще оснований говорить об умышленности его

деяний в уголовно-правовом смысле. Хотя лицо, совершив-

шее неосторожное преступление, действовало сознательно,

хотя оно хотело совершить определенное действие, однако

это отнюдь не значит, что оно действовало умышленно.

В бытовом смысле о сознательном и волевом действии, ве-

роятно, можно сказать, что оно совершенно умышленно, но

в уголовно-правовом - этого сказать нельзя. В этом послед-

нем смысле <умысел> - не просто слово, в которое употреб-

ляющий его может вложить угодное ему содержание, а тер-

мин, в который законодатель вложил определенный смыс^л^/

и без ущерба для дела социалистической законности едва

ли можно менять границы установленного законодателем

понятия. Поэтому вряд ли можно признать обоснованной

попытку раздельного анализа субъективной стороны при- '

менительно к действию и его результату. По нашему мне-

нию, это противоречит содержанию терминов <умысел> и

<неосторожность>, определенному законодателем.

4. Позиция М. Д. Шаргородского не получила поддерж-

ки в советской уголовно-правовой литературе. Не получи-

ла она отражения и в судебной практике. По ряду дел, рас-

смотренных Верховным Судом СССР, со всей определен-

ностью проходит линия отрицания возможности соучастия

в неосторожных преступлениях.

Характерным в этом отношении является и дело А. и

Н., осужденных 15 декабря 1960 г. судебной коллегией по

уголовным делам областного суда Тувинской автономной

области. Они признаны виновными в том, что, работая шо-

ферами аэропорта в г. Кызыле, содействовали осужденно-

му по данному делу С. в нарушении правил движения авто-

транспорта. Суд признал установленным, что 31 октября

1960 г. А. и Н. не работали, расхаживали по городу по

своим делам. В конце рабочего дня они встретили С. на

автомашине. По предложению А., С. вместе с ними поехал

к столовой электростанции, где они распивали спиртные на-

питки. После этого они вернулись в аэропорт, а спустя не-

которое время опять поехали на автомашине-бензовозе в

столовую электростанции и снова распивали спиртные на-

питки.

В нетрезвом состоянии С., А. и Н. отправились на авто-

машине в центр города. По дороге они еще выпили вина и

затем в состоянии сильного опьянения разъезжали по ули-

цам. Сидевший за рулем С. вел машину с повышенной ско-

ростью, выключал свет в нарушение правил, не снижал ско-

рости на автобусных остановках. В результате он наехал

на людей, что повлекло человеческие жертвы. Затем, уве-

личив скорость, С. пытался скрыться. Н. и А. торопили его

поскорее уехать с места происшествия. Когда машина оста-

новилась у здания аэропорта, А. тщательно осмотрел ее,

отыскивая следы наезда, а Н., обнаруживший, что стек-

ло одной из фар разбито, обещал С. дать свое стекло для

замены. После этого С. поехал в гараж, а Н. и А. пошли к

своему знакомому.

Суд пришел к выводу, что А. и Н. явились соучастника-

ми преступления, совершенного С.: они втянули его в рас-

питие спиртных напитков, ездили с ним по городу, не при-

няли мер к пресечению нарушения правил безопасности дви-

жения, а после наезда на людей оказали С. содействие в

сокрытии следов преступления.

Пленум Верховного Суда СССР в своем постановлении

от 16 июля 1961 г. по делу А. и Н. указал, что <этот вывод

нельзя признать правильным. Из материалов дела усма-

тривается, что А. и Н" хотя и являлись шоферами, но 31 ок-

тября 1960 г. не работали, а разъезжали на автомашине, за-

крепленной за С., в качестве пассажиров, поэтому они не

могут нести ответственность как работники автомобильно-

го транспорта. Соучастие в виде пособничества предполага-

ет умышленное способствование исполнителю преступле-

ния в осуществлении им преступного намерения. Между тем

по делу не установлено, что А. и Н. вместе с С. распивали

спиртные напитки с целью совершения аварии с человече-

скими жертвами> [33, 18]. Пленум признал неправильным

и вывод суда о виновности А. и Н. в укрывательстве совер-

шенного С. преступления, поскольку ответственность за за-

ранее не обещанное укрывательство может наступить лишь

в случаях, специально предусмотренных Особенной частью

Уголовного кодекса. Исходя из этого, дело в отношении А.

и Н. было прекращено за отсутствием в их действиях соста-

ва преступления.

Мы остановились так подробно на этом деле потому,

что Пленум Верховного Суда СССР делает здесь вывод,

прямо противоположный тому, к которому при почти анало-

гичной ситуации пришел М. Д. Шаргородский. В обоснова-

ние возможности соучастия в неосторожных преступлениях

он приводит такой пример: <Когда А., едущий на легковой

машине, уговаривает правящего машиной ее владельца Б.

нарушить правили уличного движения и ехать со скоро-

стью 100 км в час, и по этой причине машина наезжает на

переходившую дорогу женщину, которая затем умирает от

последствий аварии, то Б. виновен в неосторожном убийст-

ве, предусмотренном ст. 139 УК РСФСР; его вина вырази-

лась в том, что он умышленно нарушил правила уличного

движения (сознательно их нарушил и желал этого) и не-

осторожно причинил смерть женщине (чего он не желал и

не допускал, надеясь на свое умение править машиной и

рассчитывая, что несчастного случая не будет). А. же не

может отвечать по ст. 139 УК, так как он своими действия-

ми непосредственно смерти женщине не причинил. Не же-

лая и не допуская смерти женщины, надеясь на умение Б.

править машиной, он рассчитывал, что несчастного случая

не будет, т. е. и он виновен в неосторожности в отношении

наступившей смерти женщины. Объективная же сторона

его действия заключается в подстрекательстве Б.> [239, 143}.

Верховный Суд СССР постоянно проводил и проводит

линию на невозможность признания соучастия в неосто-

рожных преступлениях. В постановлении Пленума Верхов-

ного Суда от 30 ноября 1962 г. по делу К., осужденного в

качестве соучастника совершенного Г. нарушения правил

безопасности движения автотранспорта, повлекшего смерть

X., указывается, что К. не может нести ответственности <как

соучастник совершенного Г. нарушения правил безопасно-

сти движения автотранспорта, поскольку это преступление

было совершено по неосторожности> [35, 20]. Это поста-

новление Пленума опубликовано под тезисом: <Соучастие

в неосторожных преступлениях невозможно>. В решениях

Верховного Суда СССР неоднократно подчеркивалось, что

для признания лица виновным в соучастии необходимо уста-

новить наличие умысла, направленного на содействие нс-

исполнителю преступления [36, 10-II], что пособником

может быть признано только лицо, <содействовавшее совер-

шению преступления> [34, 37-, 37, 30-31], именно пре-

ступления, а не действия юридически безразличного, что <от-

сутствие умысла на содействие совершению преступления

исключает уголовную ответственность за пособничество>

[38,33-35}.

5. Позиция Верховного Суда СССР в отношении невоз-

можности соучастия в неосторжных преступлениях каса-

ется не только случаев пособничества, но и подстрекатель-

ства. Эта мысль красной нитью прошла через постановле-

ние Пленума Верховного Суда СССР от 2 декабря 1959 г.

по делу П., в котором, в частности, подчеркивалось, что

<действия того или иного лица могут рассматриваться как

^подстрекательство лишь в том случае, если доказано, что

()/' они совершены с прямым умыслом склонить другое лицо к

совершению преступления> [30, 36]. Развернутое ее обосно-

вание дано в Определении Судебной коллегии по уголовным

делам Верховного Суда РСФСР от 14 июля 1966 г. по делу

И. <По смыслу ст. 17 УК. РСФСР,-сказано в нем,-для

признания лица подстрекателем преступления необходимо

установить не только причинную связь между действиями

этого лица и действиями исполнителя преступления, но сле-

дует установить также и наличие у данного лица умысла,

направленного на достижение исполнителем определенных

преступных последствий> [44, 8-9].

Таким образом, судебная практика твердо стоит на по-

зиции, что подстрекательство и пособничество - действия

умышленные. А это означает, что точка зрения сторонников

возможности соучастия в неосторожных преступлениях не

только противоречит четкой линии советской уголовно-пра-

вовой теории, но и не отвечает практике судебных органов.

Попытку же аргументировать возможность соучастия в не-

осторожных преступлениях ссылкой на его законодательное

определение едва ли можно признать убедительной '.

' Прямое указание в законе на невозможность соучастия в неосто-

рожных преступлениях содержится, например, в УК КНР 1979 г. Часть

2 ст. 22 этого Кодекса закрепляет положение, в соответствии с кого-

4. Определение понятия соучастия

1. Дать определение понятия -это прежде всего раскрыть

его содержание ', выявить и свести в систему те признаки,

которые в своей совокупности дают представление об опре-

деляемом объекте. В этом плане определение всегда высту-

пает как процедура придания терминам определенного эм-

пирического значения [84, 112, 116]. Вместе с тем нельзя за-

бывать, что определение - это абстракция, которая неиз-

бежно беднее эмпирической реальности, сущность которой

она должна отразить.

Приведенные выше объективные и субъективные при-

знаки соучастия дают возможность выявить наиболее об-

щие и существенные элементы понятия соучастия. К ним,

по нашему мнению, относятся: а) участие двух или больше-

го числа лиц в совершении одного и того же преступления;

б) совместность в осуществлении преступных действий, пред-

полагающая в качестве минимальной психической связи ме-

жду соучастниками знание подстрекателем и пособником о

деятельности исполнителя; в) умысел всех соучастников на

совершение определенных действий и достижение преступ-

ного результата. Суммируя эти признаки, можно опреде-

лить соучастие как совместное участие двух или более лиц '

в совершении одного и того же умышленного преступления.

2. Это определение, выведенное из проанализированных

выше объективных и субъективных признаков соучастия

как института Общей части уголовного права, несколько

отличается от законодательного определения, данного в

ст. 17 Основ.

Прежде всего, в нем отсутствует указание на умысел

соучастников действовать совместно, так как, по нашему

мнению, умысел на совместность является элементом фа-

культативным, который может быть не у всех соучастников.

В нем также подчеркивается, что соучастие представляет

собой совместную деятельность двух или более лиц при со-

вершении умышленного преступления, что исключает почву

для конструкций неосторожного соучастия или соучастия в

неосторожных преступлениях, конструкций, решительно от-

вергаемых большинством советских криминалистов и прак-

тикой работы судебных органов. И, наконец, предлагаемое

рым <двое и более лиц, совместно совершивших преступление по неос-

торожности, не рассматриваются как соучастники преступления. Они

должны нести уголовную ответственность, подвергнуться различным на-

казаниям в соответствии с совершенным ими преступлением>.

' Определение понятия, пишет Н. И. Кондаков, <в самом широком

смысле есть логическая операция, в процессе которой раскрывается со-

держание понятия> [122,355].

определение, в отличие от: законодательного, содержит ука-

зание на то, что соучастие представляет собой совместную

деятельность двух или более лиц при совершении одного и

того же умышленного преступления. Это положение счита-

ется бесспорным и, как справедливо замечает М. И. Ковалев,

должно получать закрепление в определении соучастия

[116,73/-132] 1.

Это определение соучастия как института Общей части

уголовного права сформулировано настолько обще, что под

него могут быть подведены любые формы соучастия, в том

числе и те, ответственность за которые непосредственно-

предусмотрена в статьях Особенной части Уголовного ко-

декса. Для того же, чтобы отразить многообразие ^зафик-

сированных в законе форм совместной преступной деятель-

ности, в науке уголовного права может'быть дано и более

развернутое определение соучастия, охватывающее все сто-

роны этого института уголовного права. В частности, в нем

могло бы быть указано, что понятием соучастия охватыва-

ются как те случаи, когда между соучастниками существует

распределение ролей, как и те, когда все они участвуют в

осуществлении объективной стороны состава преступления,

предусмотренного в Особенной части Уголовного кодекса

(соисполнительство). или объединяют свои усилия в фор-

мах, специально выделенных в Особенной части Уголовного

кодекса (группа, группа, действующая по предварительно-

му сговору, преступная организация). Определение, вклю-

чающее все эти признаки, давало бы полное представление

о соучастии как институте уголовного права.