§ 18. Средневековые юристы

Литература: Savigny, Geschichte des romischen Rechts, 1 изд., 7 т., 1815 - 1830; Stintzing, Geschichte der deutschen Bechtsmssenschaft, 1880; Fitting, Die Anfange der Hechtsschule zu Bologna, 1880; Conrat, Geschichte der Quetten und Leratur des romischen Hechts in fruheren Mittelalter, 1889; Lefеteure, Des Ugistes et de leur influence au XII et XIII siecle, 1859; Coqttille, Les Ugistes, leur influence politique, et religieuse, J863; Rodiеre, Les grands jurisconsultes, 1874; Bardoux, Les Legistes; leur influcnce sw la societe francaise, 1877; Monleon, L'eglise et le droit, 1887; Fournier, L'cglise et lc droit romain en XIII sciecle (N. revue hist. de droit franpais et etranger, 1890, т. XIV, стр. 80 - 119); Chiappelli, Lo studio Bolognese nelle sue origini, 1888; Tamassia, Bologna e le scuolc imperiale di diritto (Archivio giuridico); Коркунов, История философии права, изд. 2-е, 1898, стр. 92 - 113; Муромцев, Рецепция римского права на Западе, 1886.

I. В своей борьбе с теократизмом светская власть нашла сильную поддержку в юристах.

В средние века имеются три вида норм права, управлявших общественною жизнью: римское каноническое и обычное право. Соответственно тому видим мы три разряда юристов.

В начале XII века, в Болонье возникает школа, которая ставит своею целью изучение римского права не из вторых рук, не в смешении нормами позднейшего образования, а в чистом виде, по первоисточникам. Эта школа, вызвавшая огромный интерес к римскому праву, группируется около своего основателя, Ирнерия (1085 - 1125). В половине XII века школа дает ряд блестящих имен, - среди которых выделяются особенно четыре доктора: Булгар, Мартин Гозия, Яков и Гуго де Порта Равеньяна. Весьма возможно, что все это были ученики самого Ирнерия.

Эта школа носит название глоссаторской, - от giossae или кратких объяснений, даваемых учеными при чтении источников и чаще всего отмечаемых на полях или между строк рукописи. Смысл таких глосс может быть совершенно непонятен, если их оторвать от тех мест, к которым они относятся. Но представители новой школы не ограничили своей научной деятельности такими примечаниями. Они давали краткие обозрения содержания того или другого титула, подробные комментарии к различным местам источников, даже систематические работы, охватывавшие предмет во всей его целости. Главная особенность школы глоссаторов заключалась в стремлении отделить римское пpaво от средневековых примесей. До них римское право соединялось в одну массу с местными обычаями, канонами, феодальными законами.

Школа имела огромный успех. Послушать, каково было право Великого Рима, стекалась масса любителей из Франции, Германии, Испании. Из Италии сами глоссаторы рассеялись по Европе; прежде всего, укрепились на юге Франция (Плацентин), в Англии (Ваккарий), а потом и в других странах. Нельзя не обратить внимания на то, что одновременно с юриспруденцией, свившей себе гнездо в Болонье, возбуждается интерес к другому, также практическому знанию, к медицине, укрепившейся в Салерно. Этот интерес к положительному знанию, обнаружившийся в Италии в XII столетии, нельзя не поставить в связь с упадком теологии в этой же стране и в это же время.

Но вскоре дух времени сказался и на молодой школе. Преклонение перед мнением знаменитого учителя отодвинул интерес к источникам. Изучали не столько подлинник, сколько сложившиеся на его почве многочисленные и часто противоречивые толкования выдающихся глоссаторов. Это было уже знамением упадка школы. Высшим выражением этого направления является труд Аккурзия (1182 - 1260), известны под именем "Glossa ordinaria". Это свод мнений различных видных глоссаторов по важнейшим вопросам толкования источников. Отныне предметом изучения стала эта сводная глосса. Тем самым порвалась непосредственная связь с памятником классической древности, которая и была источником научного духа.

Во второй половине XIII века школа глоссаторов приходит в полный упадок и теряет всякое влияние. Но в XIV столетии вновь возрождается интерес к римскому праву. На этот раз изучение его обусловливалось не столько любовью и уважением к классической древности, сколько практической потребностью найти систему права, более соответствующую новым экономическим условиям, чем обычаи феодального строя. Это школа постглоссаторов или комментаторов, среди которых особенно выдаются имена Бартоло (1314 - 1357) и его ученика Бальда.

Если школа глоссаторов характеризовалась теоретическим интересом к памятникам древности, то школа комментаторов обнаружила практическое направление, стремление приспособить нормы римского права к новым условиям жизни. Для глоссаторов каждая буква римских источников была священна, и они признавали римское право только в чистом его виде. Комментаторы же желали подвести жизненные отношения под авторитетные римские законы, не останавливаясь перед необходимостью в частностях видоизменить их смысл применительно к новым требованиям жизни. В сущности, комментаторы возвращались к тому смешению, которое имело место до глоссаторов, и против которого боролась их школа. Но тогда это смешение основывалось на невежестве, теперь же на сознательной деятельности.

В противовес светской школе глоссаторов возникла школа, поставившая своею целью изучение норм, созданных церковью для управления общественною жизнью. Если первые изучали Digesta, то вторые имели предметом своего изучения Decreta. Одни назывались легисты, вторые - декретисты. В эпоху высшего расцвета болонской школы, половина_ХII века, монах Грациан составляет первый канонический сборник, аналогичный римским сборникам. Интересно, что папы, приложившие наиболее энергии в деле дальнейшего составления сборников, Иннокентий III, Григорий IX и Бонифаций VIII, сами были юристами.

Третью группу юристов создала практика. Это были люди, которым пришлось, по их судебным обязанностям, познакомиться с действовавшими в их местности нормами. Особенно богат такими знатоками обычного права XIII в. Среди выдающихся юристов этого разряда Франция выставила Бомануара, составившего Contumes de Beauvoisis, Германия - Эйке фон Репгофа

II. Дух времени не мог не отразиться на юристах. Господство авторитета столь характерное для средневекового мировоззрения, должно было проникнуть и в зарождающуюся науку права.

Легисты нашли необходимый авторитет в римских сборниках. Пандекты для юристов были тем же, чем для церкви откровение. Их знания были потому ценны, что за ними стоял авторитет великого Рима. Их взгляды были настолъко убедительны, насколько опирались на ratio scripta, каковым представлялось молодому западноевропейскому обществу римское право. Если сборники Юстиниана соответствовали Библии или творениям Аристотеля, толкования знаменитых глоссаторов имели то же значение, как и творения отцов церкви или мнения видных комментаторов Аристотеля. Четыре великих глоссатора соответствовали четырем великим учителям церкви.

Иного характера был авторитет, за которым действовали представители обычного права. Это был авторитет старины. Норма имела значение не потому, что являлась целесообразной, не потому, что была поддержана властью, а потому, что выражала собою мнение предков. "Так поступали отцы и деды" - этого было совершенно достаточно сыновьям и внукам, чтобы знать, как поступать. Нечего было искать новых путей, где дороги проложены предками. А эта старина могла быть иногда и языческой - вспомним роль салического закона в средневековой истории.

Признавая необходимость авторитета, как основы всякого знания, юриспруденция, однако, отстаивала упорно свои особые авторитеты, отличные от авторитетов схоластики. Это обстоятельство придавало юриспруденции светский характер и возбуждало особый интерес к ней.

Эта секуляризация знания, бывшего всецело в руках и под опекою церкви, эта светская интеллигенция, соперничающая в науке с монахами, единственными ее представителями, возбудила рано опасения со стороны духовенства. Уже св. Бернард метал громы и молнии против новой науки. Высшею мечтою католицизма было организовать всемирное общение (civitas Dei) с папою во главе и с каноническими нормами, которыми управлялась 6ы вся жизнь. На пути становилось римское право, видя в нем опасного врага, церковь, которая еще недавно vivebat lege romana, теперь стала признавать только те части римского права, которые вошли в состав канонических сборников.

Схоластическая философия заметила опасность от появления светской науки, которая успела проникнуть в среду благочестивых монахов. Знаменитый схоластик Гуго из Сень - Виктора к числу недостатков современной ему монастырской жизни относит занятия правом. Римский Собор 1131 года определяет ut lnonacFi et regulares canonic leges temporales et medicinam non discant. Латеранский Собор 1139 года постановил, ut religiosi secularia sludia vitent. Если можно было оградить монахов и священников от тлетворного влияния римского права, то труднее было предотвратить вредное его влияние на светское общество. Единственно, что можно было сделать, это запретить преподавание его в университетах: знаменитая булла папы Гонория III 1219 года Super speculam имела именно это в виду. Но все было тщетно, - светская наука крепко держалась.

Напрасна была попытка схоластической философии наложить свою руку на юриспруденцию. Последняя не могла не возбуждать внимания средневековых философов. Такой крупный мыслитель ХII века как Абеляр, отнесся сначала презрительно к деятельности глоссаторов, но, посрамленный при первой попытке истолковать текст Пандект, должен был убедиться в состоятельности этого рода знания. Рожер Бэкон опасался о судьбе христианства, если юриспруденция, основанная на римском праве, не подчинится теологии. Раймунд Луллий был уверен в возможности подчинить юриспруденцию вновь изобретенной им науке, Ars magna, которая должна была учить тому, чтобы любили Бога и служили Ему. Но юриспруденция твердо держалась собственными авторитетами и не хотела играть роль служанки теологии (famula ecclesiae).

III. Но, может быть, наука, возникшая в Италии, и опирающаяся на самостоятельные авторитеты, поддастся общему схоластическому методу? В этом отношении, как и в преклонении перед авторитетом, молодая юриспруденция оказалась дочерью своего века.

При том огромном значении, какое должно было иметь слово в эпоху, когда книга была редка и дорога, литературные научные произведения являлись отражением устного преподавания. Постановка преподавания римского права сводилась к следующему. За общим кратким обзором, как бы введением, следовало чтение текста в том виде, как принимал его данный профессор. Затем шло главное, - а именно толкование текста. При разъяснении смысла прочитываемых мест, давались примеры, указывающие на то, как должна применяться содержащаяся в тексте норма при предлагаемом толковании. Если место было спорное, то преподаватель добросовестно приводил все высказанные по этому вопросу мнения.

Постепенно в этой части стала сосредотачиваться суть преподавания, потому что она давала возможность развернуть ученость, способную поразить слушателей и затмить соперников. При толковании удавалось извлечь из отдельных мест общее правило, придать ему удобную, краткую и легко запоминаемую формулу. Согласно принятым в средние века обычаям, присутствовавшие в аудитории могли здесь же просить дополнительных разъяснений, а также могли оспаривать высказанное профессором мнение.

Письменная литература выработалась из подобных чтений. Чаще всего она представляет более или менее подробные комментарии, сопоставление различных мнений по данному вопросу, систематическое обозрение содержания того или иного титула или книги.

Как в схоластической философии, так и в средневековой юриспруденции умственная деятельность основывалась на силлогизме: большой посылкой служило или правило, содержащееся в римских источниках, или мнение авторитетного юриста. Все дело заключалось в логичности выводов, которые при этом должны противоречить тексту Юстиниановых сборников. Как и в схоластике, и в юриспруденции также обнаружилась неумеренная погоня за расчленениями понятий, противопоставлением их, разделением, подразделением, по едва уловимым и совершенно бесполезным для жизни признакам, искусственное выдумывание совершенно невероятных казусов, которые должны были оправдать принимаемое толкование или даваемое определение. Для писателей, как и для преподавателей, выработались схемы изложения, отступление от которых встречалось с неодобрением. Особенно давило свежую мысль пристрастие к авторитетам и злоупотребление цитатами. Главное внимание обращалось на мнения veterum autorum о тексте, а не на самый текст. И чем более нагромождались эти мнения, тем далее уходил текст от внимания слушателя и читателя, тем менее знакомились с подлинным римским правом. Разногласие авторитетов приводило к чисто механическому разрешению вопроса, к подсчету голосов, в результат которого получалось communis doctorum opinio.

Методика глоссаторов и комментаторов в истории вызывала различные оценки. В XVI столетии Кюжа, восхищаясь первыми, подверг злой критике вторых. Но те и другие были сынами своего века, были догматиками, толкователями и недалеко отошли друг от друга. Недоброжелательность к схоластике не могла не отразиться и на мнении о юриспруденции, работавшей по схоластическому методу и продолжавшей придерживаться его тогда, когда другие науки давно отказались от него. Нельзя не признать, что с методологической стороны средневековая юриспруденция имеет свои недостатки, но зато обладает и достоинствами, особенно заметными с исторической точки зрения.

За толкование римских источников средневековые юристы принялись без достаточной филологической и исторической подготовки. Они даже плохо знали латинский язык, а греческого вовсе не знали. Вследствие того их толкование не только не могло быть верно, но наводило на догадки довольно детского характера. Известны их ошибки. Lex Furia Саninа происходит, по их мнению, от слова canis собака, потому что человек, не освобождающий раб по завещанию, подобен собаке, которая сама себя не ест и другим не дает. Lex Falcidia получила свое название от слова falx, коса, потому что закон этот, направленный к ограничению завещательных отказов, делаемых в ущерб наследникам, сносил отказы как косой. Исторические познания их были так слабы, что дали немало пищи для насмешек. Наиболее известная из крупных ошибок: Юстиниан царствовал до Рождества Христова, название Lех Hortensia произошло от имени царя Гортензия.

Довольные тем, что отыскали образцовое право, средневековые юристы мало беспокоились теоретическими вопросами и политикою права. В работах легистов видна начитанность в римских источниках, в работах составителей сборников обычного права виден опыт, но в них нельзя обнаружить философской глубины. Не вникая сущность права, в формы образования его, не создав системы, юристы заранее осуждены были на то, что решения ими житейских случаев будут поверхностны. Из того положения, что арендатор нe может извлекать плодов, не вознаградив хозяина, выводили, что пользование услугами адвоката предполагает предварительное его вознаграждение. Только детский ум способен усмотреть здесь аналогию. Преклоняясь перед глубоким смыслом римского права, относясь с благоговением к каждой строчке его, юристы и не задавались вопросом, соответствует ли существующий порядок идее правды. Такой вопрос был неуместен.

Не дав ничего ни в теории, ни в политике, они сослужили, однако, службу в деле толкования римских источников и воспитания юридической мысли в молодом западноевропейском обществе. Они выработали правила толкования, которым суждено было просуществовать долго после смерти их творцов. На нормах римского права, стоявшего много выше тех норм, которые сложились сами собою в западноевропейском обществе, глоссаторы и комментаторы развили мышление, подготовили его к дальнейшей самостоятельной работе в области теории и политики. Привыкнув к расчленению понятий по признакам, к сравнению и противопоставлению их, молодое мышление научилось не смешивать правовых явлений с бытовыми, что составляет первый и далеко не такой легкий шаг в юридическом образовании. Обсуждение спорных вопросов с той и другой точки зрения, разбор аргументов рrо и contra освободили от того одностороннего увлечения., которое так свойственно молодости. Приверженность чрезмерная к чужим мнениям о тексте, заставлявшая забывать о самом тексте, действительно была крупным недостатком, но, к сожалению, и теперь еще нередко из-за многочисленных цитат нельзя усмотреть собственной оригинальной мысли ученого.

Одним словом, в школе средневековых юристов, проникнутой духом схоластики, западноевропейская мысль прошла первый курс юридического образования. Началось с догматики и притом с первого процесса - с собирания и толкования норм.

V. При всей юности и неопытности юриспруденции, при всей ее не смелости, деятельность ее не была лишена творческого характера. То новое, что вносилось ею в правовую область, не было результатом сознания недостатков существующего строя и обдуманного плана замены его новым. Оно являлось последствием все того же преклонения перед авторитетом, которое так характерно для средних веков и которое не могло не отразиться и на праве.

Это творчество выразилось, прежде всего, в составлении сборников обычного права. По-видимому, автор такого сборника совершал чисто механическую работу, записывал только то, что сложилось само собою в жизни. Но давно уже замечен субъективный момент в труде составителей сборников. Автор часто исключал из сборника то, что ему казалось потерявшим силу, потому что ему хотелось, чтобы это не действовало, и, наоборот, вносил то, что ему казалось действующим, потому что представлялось ему справедливым. Объединяя положения, прецеденты, автор делал выбор; руководствуясь своим усмотрением. Между тем сборник, ставший известным вследствие удачного выполнения работы, вследствие удобства пользования им на практике, приобретал силу авторитета и благодаря этому распространял свое действие на местности, в которых нормы, в него включенные, никогда не действовали. Такова, напр., судьба Саксонского Зерцала, реципированного почти во всей Северной Германии, такова судьба Магдебургского права, получившего силу действующего права далеко за пределами родной страны.

Не менее творчества было в деятельности легистов. Римское право в их глазах было просто право. В действующей силе этого писаного разума нельзя было сомневаться. Авторитет римского права был настолько велик, что ссылка на этот источник являлась нередко совершенно достаточной, чтобы убедить, что спорное отношение должно разрешиться на основании сборников Юстиниана. Творческая роль романистов выразилась двояким образом: а) в распространении действия римского права на отношения, не нормированные местным обычным правом, и b) в видоизменении действовавшего права в духе римского - для приспособления норм к новым потребностям.

Авторитет мнения некоторых юристов столько велик, что ссылка на них была равносильна ссылке на источник права. Толкование, даваемое таким выдающимся юристом, заменяло собою текст, хотя бы понимание последнего со стороны тяжущихся или суда и не соответствовало авторитетному взгляду. Об этом свидетельствуют афоризмы: chi non ha Azzo, non va a palazzo, или quod non agnoscit glossa, non agnoscit curia. Такою славою особенно пользовался Бартоло, мнения которого, основанные на римском праве, имели в Испании и Португалии силу закона по всем вопросам, с очевидностью не разрешенным местными источниками.

V. Трудно было думать, чтобы легисты не приняли участия в современной борьбе между светскою и духовною властью. Они стали на сторону королей и императоров против пап.

В то время, когда вся образованность сосредоточивалась в лице монахов, естественных сторонников папского всемогущества, одни легисты представляли светскую науку. И это обстоятельство обратило на них внимание государей, сознававших необходимость опереться в своей борьбе не только на силу физическую, но и на нравственный авторитет. Такой авторитет в глазах общества не могла не иметь наука, притом связанная с римскими традициями. Как наука светская, юриспруденция должна была стоять за светскую власть. К этому ее побуждало, во-первых, желание освободиться от подозрительной духовной опеки, а во-вторых, отсутствие всяких признаков теократизма в римской истории, являвшейся для них образцом и идеалом.

Между светскими государями и легистами, с целью борьбы против папских притязаний, образовался союз, основанный на твердой почве общности интересов. Государи приобретали умных помощников и советников, которые восполняли их могущество, опиравшееся на облеченных в броню воинов. Помимо ближайших советников, государи приобретали и значительный класс образованных людей поддерживавших в обществе, на словах и в сочинениях и авторитет светской власти, в противовес монахам, пропагандировавшим авторитет папского господства. Для юристов союз представлял выгоды со стороны как нравственной, так и материальной. Под защитою королей и императоров светская наука могла и далее развиваться, достигалась известная свобода научных мнений, особенно ценная в то время, когда католическая церковь наложила на мысль цензуру. "Защищай меня мечом, - говорил Вилльям Оккам императору, - а я буду защищать тебя пером". С материальной стороны, интерес юристов заключался в их наградах, которые, - в виде домов, имений, денег и почестей, - выпадали на долю людей, по своему происхождению совершенно не рассчитывавших на них в средневековом феодальном обществе.

Нельзя, однако, не признать, что материальная сторона отражалась нередко на_интеллектуальной: свобода мнения поддавалась расчету. Вспомним характерный анекдот о толковании выражения dominus mudi, которое представили Булгар и Мартин на запрос Фридриха Барбароссы. По мнению первого, это выражение не дает еще государю права собственности на землю, а лишь верховное господство и покровительство. Мартин же признал, что толкуемое выражение означает право собственности государя на все земли в подвластной ему стране. За это он получил в подарок лошадь. Булгару же оставалось сознаться, что он потерял коня, потому что по справедливости высказал то, что иным не по вкусу*(344). Немало было злоупотреблений со стороны средневековых юристов своим знанием и влиянием, что и доставило им дурную славу - Juriste bose Christen. He следует, однако, ставить исключительно юристам в упрек перемену убеждений в зависимости от материальных расчетов. Эней Сильвий Пикколомини, назначенный секретарем Базельского Собора, энергично отстаивал права Собора против папы; привлеченный в личные секретари Фридрихом III, он сделался ярым приверженцем светской власти и даже написал специальное сочинение в этом духе; сделавшись же папою, под именем Пия II, он отверг значение Собора и высказался за подчинение государей папской власти.

Союз стал еще теснее, когда церковь, усмотрев свою ошибку в том, что она своевременно не подавила зачатки светской образованности, уже успевшей дать опасные ростки, начала преследовать преподавание римского права. Тогда легисты, побуждаемые чувством самосохранения, еще ближе примкнули к государям. В пощечине, нанесенной папе Бонифацию VIII рукой юриста Ногаре зазвучал дерзкий вызов духовному авторитету со стороны защитников общественного порядка, построенного на сильной государственной власти и на праве.

Поддержка, оказанная легистами светской власти, проявилась теоретически двояким образом: 1) перенесением на современность римских государственных понятий и 2) перенесением в область государственного права римских цивильных понятий.

В первом направлении власть, сложившаяся в западноевропейских странах, на почве германских начал, строила по типу римской императорской власти. Высшее начало, не связывавшее государя с народом - необязательность законов для него самого. Примерами логической операций второго могут служить следующие рассуждения: а) Никто не может передать другому более, чем сам имеет; Христос имел на земле светской власти. Следовательно, Он не мог передать ее и своему преемнику; b) никто не может дарить того, что не принадлежит ему на праве собственности; императору Восточной империи Константину не принадлежало право собственности на Западную империю; следовательно, он не мог подарить ее римскому епископу Сильвестру, чем и опровергается дар Константина, на котором основывали светскую власть пап.

Следует признать, что не одни легисты явились союзниками государей. На стороне светской власти оказались и юристы, воспитанные на обычном праве. Так Саксонское Зерцало открывается изложением теории двух мечей, при чем папе вручается духовный, государю светский. Каждый должен оказывать другому поддержку своим оружием*(345). Но о подчинении государя папе нет и речи. Этот тон настолько не понравился папам, что в 1374 году в произведении Эйке фон Репгофа были осуждены 14 статей (articol reprobati), как еретические. Однако, поддерживая самостоятельность светской власти против папских притязаний, представители обычного права вовсе не были склонны поддерживать абсолютизм, который выдвигали легисты. В противоположность последним, Саксонское Зерцало заявляет, что король не господин над папой, сам подчинен законам ответствен*(346).

VI. Если в том политическом строе, который служил источником правовых представлений для средневековых юристов, не было теократизма, то не было там и феодализма. Поэтому нет ничего удивительного в том, что легисты должны были отнестись отрицательно ко многим сторонам феодального порядка.

Легистов не могла не поражать противоположность между бессословным строе Римской Империи и строгою сословностью западноевропейского общественного порядка. Естественно, что они выступили против феодальных привилегий. Их оружие направлялось главным образом против мелких сеньоров, потому что крупные сливались в их представлении с государями. Побуждением к этой борьбе служило не только преклонение перед римским идеалом и эгоистический интерес. Вышедшие большею частью из приниженного сословия, легисты, как представители светской интеллигенции, стремились стать рядом с представителями физической силы и родовитости. Они хотели принять участие в государственной жизни. И шаг за шагом оттесняли они феодалов от источника власти и права, от государя. Феодальные сеньоры хорошо сознавали, где их злейший враг, и платили им ненавистью, проявлявшеюся нередко в грубых и кровавых расправах.

Королям важна была торговля, как источник их доходов. Легистам близки были интересы торговцев, с которыми их связывали происхождение, родство, браки. Под защитою королей легисты открыли борьбу против тех сомнений торгового оборота, которым он подвергался со стороны церкви. Борьба велась или открыто, под авторитетом римского права, или скрытно, путем изобретения различных юридических средств обойти запрещения церкви. В этой борьбе права римского с каноническим перевес колебался, смотря по тому, какая власть, светская или церковная, брала верх в данный момент и в данном месте. В окончательном итоге, конечно, торговый оборот добился своего, и потому он так сочувствовал этой стороне деятельности легистов. Среднее сословие вырастает под крылом средневековой юриспруденции.

Особенно чувствительный удар феодальному строю наносили легисты, расширяя постепенно государственную юрисдикцию за счет сеньоральной. Выдвигая идею, что правосудие дело государя и что оно находится в руках сеньоров только вследствие поручения ее королями, легисты все более и более находили оснований возвращать юрисдикцию к первоисточнику. Судебная власть переходила от сеньоров к королевским судам, в которых главную роль играли, конечно, юристы.

Такое же расширение королевской юрисдикции было предпринято и выполнено теми же легистами в ущерб церкви. Как прежде, при слабости светской власти, духовенство, пользовавшееся наибольшим авторитетом в глазах общества, расширяло свою юрисдикцию под предлогом того, что в спорном деле замешан грех (quia peccatum est), так теперь наступает обратное течение. Легисты всеми силами внушают государям идею необходимости взять в свои руки все судебное дело. Почувствовавшая силу королевская власть охотно приняла совет. С этою целью, по указанию юристов, постепенно стал расширяться круг так называемых cas rоуаuх.

В феодальном строе недвижимости резко отличались в своей оборотоспособности от движимых вещей. Этого не было в римском праве. Право одних дворян обладать недвижимостью была привилегия, с которой легисты не могли примириться ни по теоретическим соображениям, как несогласною с тем правовым порядком, который был для них идеалом, ни по практическим соображениям, как несоответствующей интересам среднего класса, к которому принадлежали сами легисты. В результате начатой на этой почве борьбы легистам удалось добиться права в некоторых случаях приобретать представителям этого класса (roturiers) феодальные имения. Это был сильный удар феодализму, нанесенный легистами под знаменем римского права. Правда, при этом процессе приравнивания феодальных форм землевладения к римским нормам пострадали маленькие люди, крестьяне, но об их интересах еще мало думали.

Если легисты боролись против феодального склада с точки зрения тех начал, которые они заимствовали у римлян, то юристы - представители обычного права действовали нередко в том же направлении под прикрытием идеи естественной справедливости. Феодальный строй основывался на несвободном состоянии низшего класса, и с этой стороны между ним и римским строем не было существенной разницы. Мы видели, что церковь не подала голоса за свободу. Ее видные учители искали обоснования рабства. Зато юристы - обычники высказали иной взгляд. Бомануар, составитель одного из наиболее популярных сборников, выражается так: В начале все были свободны, все пользовались одним и тем же состоянием, потому что по естественному праву каждый должен быть свободен*(347). Тот же взгляд высказывает и Эйке фон Репгоф в Саксонском Зерцале.