§ 20. Основы нового общественного строя и мировоззрения

Литература: Лавис и Рамбо, Всеобщая история, т. IV и V, 1898; Кареев, История Западной Европы и новое время, т. II, 1893; Лампрехт, История германского народа, т. III, 1896; Грин, История английского народа, т. II, 1892; Всеобщая история литературы, т. III, 1888; Виндельбанд, История новой философии, 1902, стр. 1 - 47; Фалькенберг, История новой философии, 1894, стр. 1 - 77; Bardoux, Les Ugistes, 1877; Стоянов, Методы разработки положительного права, 1862; Carriere, Die philosophische Weltanschauung der Beformazionszeit. 1887, 2 изд.; Бард, Реформация XVI века в ее отиошении к новому мышлению и знанию, 1897; Виннер, Политические теории во Франции в эпоху религиозных войн ("Ж. Мин. Нар. Просв.", 1896, август).

I. Феодализм представлял собою такой политический строй, в котором не было сильной центральной власти. Поэтому между отдельными его элементами, предоставленными самим себе, происходила непрерывная борьба. Короли вели борьбу с непокорными вассалами, феодальные бароны воевали друг с другом, города боролись с феодалами, королями и взаимно. Более сильные притесняли слабейших; слабые составляли для самозащиты союзы против сильнейших.

Как в современной народнохозяйственной жизни, не имеющей общего плана и направления, мы наблюдаем борьбу между отдельными предприятиями, причем более крупные одерживают верх над менее снабженными капиталом, - то же самое представляет и борьба между феодальными элементами. Более могущественные феодалы уничтожали мелких, короли поглощали крупных вассалов. Не везде наиболее сильным оказался королевский элемент. Победа королей была наиболее ранней и полной во Франции, - в Германии восторжествовали крупные феодалы, в Италии, в Нидерландах - города. Как в настоящее время промышленные изобретения удешевлением производства способствуют процессу поглощения мелких капиталов крупными, так и военные изобретения, подобные пороху, против которого не могли устоять ни латы рыцарей, ни стены замков и городов, содействовали победе тех, кто по своим средствам мог воспользоваться помощью техники. Как теперь хозяева павших в борьбе предприятий принуждены сменить свое самостоятельное положение на положение подчиненного приказчика или рабочего, так и феодальные бароны, уступая более сильным, перешли из положения владетельных сеньоров на положение придворных.

В результате борьбы к ХV? столетию образовались большие государства с единой сильной властью. Таковы Франция (Людовик XI - Франциск I), Англия (Тюдоры), Испания (Фердинанд и Изабелла - Филипп II). Если в Германии борьба привела к крушению императорского могущества, то зато отдельные князья стали настоящими государями.

Как только стало очевидно, что выдвигается единая сильная власть, способная подчинить себе все, что рассчитывало до сих пор на свою силу, так народное сочувствие стало склоняться на сторону абсолютной монархии. Появилась надежда, что образование сильной центральной власти установит тот мир, которого так давно жаждало общество. Общество хотело усиления власти королей за счет вольности баронов, чтобы обеспечить правовой порядок, столь необходимый для экономического и умственного благосостояния. Желание усиления единой власти было так велико, что народ мирился с пренебрежением к его старинным правам, которое позволяли себе проявлять короли. Заявления, подобные тем, какие сделал на собрании генеральных штатов Франции де Ла-Рош в 1484 или де Л'Опиталь в 1560 году о необходимости уважать права народа, оставались без результата. Народ предпочитал переносить пренебрежение к его правам со стороны одного короля, чем насилия со стороны многочисленных герцогов, графов, виконтов, баронов.

Окрепнув, новое государство стало немедленно расширять свою деятельность. Устройство постоянной армии, организация финансов, забота о суде, обеспечение безопасных сообщений, покровительство торговле и промышленности - все это было и средством и следствием усиления абсолютизма.

Сначала короли в союзе с городами и на их средства смиряют феодалов, а потом при помощи своих войск, предводимых бывшими владетельными сеньорами, отнимают у городов привилегии, которые стали, по условиям времени, излишними. После этого государи должны были с неодобрением смотреть на то, что в пределах их владений, среди подчиненного им населения имеется класс, чрезвычайно богатый и не признающий его власти. Это было духовенство, связанное непосредственно с папою. Государей духовенство восстановило против себя своею независимостью, полуразоренное дворянство смотрело с завистью на его богатства, горожане и крестьяне возмущались безнравственностью и бездельем духовного класса, особенно монахов.

Это единство интересов и чувств, обнаружившееся к XVI веку, давало надежду на возможность свержения авторитета католической церкви при помощи новой силы - светской государственной власти, хотя бы ценою безусловного подчинения этой власти.

II. Гуманисты XV и начала XVI столетий, как Николай Кузанский, Эразм, надеялись, что реформа церкви произойдет сама собою, что папство или собор сами примут меры к очищению от всего, что возбуждало справедливое негодование. Но ожидаемая реформа не приходила.

Тогда реформа стала производиться путем протеста, опирающегося на силу государства. Весь XVI и половина XVII веков представляют собою ожесточенную борьбу за свободу совести и убеждения, насколько они стеснялись авторитетом церкви. В первую половину XVI века реформация идет сверху, при помощи государей, во второй половине она принимает характер народный. В каких-нибудь четверть века Реформация, начавшись в Германии и Швейцарии, охватила всю Западную Европу и с континента перекинулась в Англию и Скандинавию. В половине XVI столетия успех реформации заставляет католицизм напрячь все свои силы для сохранения авторитета. На помощь католической реакции выступает новый орден иезуитов, в Риме учреждается высший инквизиционный суд, организуется строгая духовная цензура, наконец созывается Тридентский Собор (1545 - 1564), обновивший католицизм выработкою твердых основ. В ХVII веке в сердце Европы разыгралась страшная тридцатилетняя война между католиками и лютеранами, которая привела обе стороны к полному истощению и ослабила вообще интерес к религиозным вопросам.

Основная мысль этого времени - освобождение от церковного авторитета, как цель, и усиление государственной власти, как средство, не могла быть неприятна светским государям.

Государи должны были сознавать, какую выгоду можно было им извлечь из реформации. Во-первых, с отречением от католицизма было связано освобождение от власти папы, стеснявшей могущественных королей. Во-вторых, местное духовенство должно было подчиниться власти государей взамен власти пап. Правда, первоначально реформация имела в виду свободный выбор священников самими верующими, но Лютер принужден был отступить от своего первоначального взгляда и предоставить князьям назначение духовных лиц, превратившихся тем самым в должностных лиц. В-третьих, отрицание монашества повело к секуляризации их огромных недвижимых имуществ, которые перешли к государям и тем, кому государи пожелали уделить часть их. В-четвертых, с падением авторитета пап в глазах подданных усилился авторитет светской власти.

Государи овладевают реформационным движением настолько, что оно, начавшись в народной массе, как протест совести против давящего мысль и убеждение авторитета католицизма, превратилось в дело князей, королей. Правда, датский король Фридрих I заявил, что "вера свободна" и что "король не может заставить кого бы то ни было верить так или иначе", а польский король Стефан Баторий говорил, что "он король над народом, но не над его совестью". Однако это были их личные взгляды, не более. Господство над религиозною совестью перешло от церкви к светской власти, что и выразилось в принципе: cujns regio, ejus religio. Обязанность подданных держаться тех религиозных убеждений, которые признавал их государь, была совсем не согласна с идеей реформации. На Вормском сейме 1521 года Лютер отстаивал права каждого человека на свободу совести, доказывая, что в человеке есть сторона, в которую не может вмешиваться никакая посторонняя сила. Но логика событий неумолима. Свержение католического ига при помощи королей и князей должно было привести к безусловному подчинению светской власти. Сам Лютер принужден был содействовать этому делу и подавлять своим влиянием все, что противилось абсолютизму. Позднее, во время католической реакции, иезуиты, чтобы противодействовать протестантизму, должны были усиленно выдвигать идею монархизма.

Только там, где не было государей, идея реформации проявилась в полной чистоте. Это произошло в Швейцарии и особенно в Голландии. Мы увидим, как благо приятно отразилось это обстоятельство на философии.

Однако нельзя сказать, чтобы и в остальной Западной Европе реформация осталась без результата для идеи, во имя которой предпринята была борьба. Вместо одного католицизма, отныне стали друг против друга, на равных правах, два мировоззрения, католическое и протестантское. Правда, протестантизм во многом отступил от своих исходных начал, индивидуальной свободы и личного религиозного убеждения, даже сошелся с католицизмом в установлении новых авторитетов, в устранении свободного определения религии. Правда, кальвинизм по своей нетерпимости мало, чем уступал католицизму. Но уже самый факт совместного их существования будил мысль, вызывая ее на сравнение и критику, а может быть - и на сомнение. Да и сам католицизм вынужден был приспособляться к новым условиям. Вместо нищенствующих монахов, выпущенных в XII столетии для проповеди аскетизма, выступает на борьбу орден иезуитов, заявивший, что умерщвление тела бесполезно и вредно. Благодаря принципу, в силу которого подданные должны были исповедывать веру своего государя, открывалась возможность каждому, переменою места жительства, приспособить свою жизнь к своим убеждениям. Все движение в основании своем имело веру в разум, способный свергнуть слепой авторитет. Хотя Лютер впоследствии называл разум "блудницею дьявола", а Кальвин предпочитал "невежество верующего дерзости мудрствующего", но и тот и другой предприняли борьбу, опираясь на разум, не позволивший им принять на веру, без критики, все, чему учила католическая церковь. А такие реформаторы, как Цвингли, Сервет, Социн стояли решительно на рационалистической точке зрения. Не то важно, чем заменяли протестанты католицизм, а то, что они осмелились рассуждениями подорвать основы его авторитета. Может быть, кальвинистский режим был даже тяжелее католического, но он отвечал личному убеждению, был только что выработан, а не просто усвоен по традиции. Наконец, следует иметь в виду, что реформация, связанная с усилением государственной власти, привела к тому, что вопросы политические получили перевес над вероисповедными. Правительство Франции, руководимое кардиналом Ришелье, осаждает внутри страны протестантскую крепость Ла Рошель и в то же время оказывает в Германии содействие протестантам в их борьбе против католиков. После страшного взаимного ожесточения, пролития потоков крови и разорения городов и деревень, католики и протестанты должны были прийти к сознанию, что каждая вера имеет равное право на существование, т. е. прийти к веротерпимости, столь несогласной с мировоззрением средних веков.

III. В экономических условиях жизни западноевропейских народов к XVI столетию обнаруживается резкое изменение по сравнению с феодальным периодом. Главною причиною переворота является нарождение капитализма.

Первоначально капитал возникает в итальянских республиках, как средство их посреднической деятельности в торговле между Западной Европой и Востоком. Открытие новых стран, - Америки, Западной Африки, нахождение морского пути в Индию дало сильный толчок накоплению капитала. Центр торговли переместился с юга Европы на крайний запад, к Голландии и Англии, как наиболее способным поддерживать морскую торговлю на Атлантическом океане. Испания и Португалия, хотя и были поставлены, благодаря открытию новых стран, в наиболее выгодное положение, но так как они ограничились ролью потребителей, то экономическое значение их было блестяще, но непродолжительно.

Прилив золота и серебра в одни страны Европы произвел переоценку и передвижение экономических благ и во всех прочих странах. Так как, благодаря увеличению количества денег, цены возвысились особенно на Пиренейском полуострове, то товары потянулись в это место через всю Европу. Увеличилось число посредников и торговых центров. Торговля создала такие капиталы, каких прежде не видали. Соответственно тому росла роскошь в среде торгового класса. Когда королева Иоанна Безумная, вместе с мужем, посетила города Брюгге и Гент, горожане встречали и угощали их так роскошно, что растерявшаяся Иоанна сказала: "Я думала здесь я одна королева, а их здесь больше шестисот". Естественно, торговля тяготилась тою опекою, какую проявляла церковь в отношении хозяйственной жизни верующих, проповедью монахов против роскоши, препятствиями, какие ставились торговле и обращению капиталов учением о проценте, установлением многочисленных нерабочих дней.

Рост торговли и капитала отразился немедленно на производстве. Отдаленность рынков сбыта от места производства сделала излишней работу на заказ, столь характерную для цеховой системы. Производитель перестал встречаться с потребителем, - каждый из них имел дело с посредником или с целым рядом их. Так как товар стал передвигаться на большее расстояние и в большей массе, то ремесленное производство должно было уступить капиталистическому и, прежде всего, в форме мануфактуры. Удар, нанесенный цеховой системе, сильнее всего отразился на слабейших элементах. Чтобы поддержать свое положение, мастера старались придать капиталистический характер ремесленному производству. Увеличивается число рабочих, занятых в мастерской, но зато делаются всевозможные затруднения для того, чтобы подмастерья не могли сделаться самостоятельными хозяевами. Между мастерами и подмастерьями создается общественная граница, неизвестная ранее, когда те и другие объединялись в одной семье, вместе работали, вместе обедали.

Класс подмастериев почувствовал себя выбитым, без всякой вины с своей стороны, из прежнего социального положения. Чем более старались мастера приблизиться к крупным предпринимателям, тем ниже опускались их рабочие, тем шире и глубже становилась пропасть. В городах создался пролетариат.

Мануфактура потребовала значительное число рабочих рук, притом наемных, которые бы не связывали предпринимателя ничем, кроме договора. Спрос на рабочие руки мог быть удовлетворен только за счет деревни. Угнетаемые помещиками, крестьяне бросают землю, чтобы бежать в город, где их поглощала мануфактура. В сельском хозяйстве почувствовался недостаток рабочих рук.

Между тем повышение цен вследствие прилива благородных металлов отразилось весьма неблагоприятно на соотношении цен продуктов сельского хозяйства и мануфактуры. Это побуждало помещиков переводить натуральные повинности на денежный оброк, а размер последнего постепенно увеличивать. Потребность в деньгах заставляла вырубать леса массою, которыми крестьяне пользовались для своих надобностей. Мануфактура предъявила большой спрос на шерсть. Скотоводство оказалось выгоднее земледелия. Помещики, не стесняясь, сгоняли с земель крестьян, огораживали поля и загоняли туда многочисленные стада овец, лишали крестьян выгонов, пахотной земли, а нередко и жилища. Крестьяне, покидая насиженные места, принуждены были бродить в поисках куска хлеба.

Торговая и промышленная деятельность стала пользоваться особенным покровительством королей в виду того, что только она и могла доставить средства для удовлетворения вновь возникших потребностей новой государственной жизни. Здесь сходились интересы торгового класса и королей в вопросе о свержении церковной опеки.

В результате, экономический переворот, происшедший в Европе в XIV - XVI вв. содействовал обогащению казны, а следовательно, и усилению государственной власти, выдвинул торговый класс, заставил дворянство напрячь все свои силы, чтобы не уступить буржуазии в общественном значении, и всею своею тяжестью лег на бедное городское и сельское население.

IV. Ввиду этих обстоятельств нет ничего удивительного, что одновременно с религиозным выдвинулся и социальный вопрос. Горючего материала накопилось много, и вспышки проявлялись не раз. Реформация дала особенно сильный толчок. Мысль, выбитая из векового спокойствия, бросалась из религиозной в другие сферы, и, прежде всего, конечно, в сферу особенно близкую каждому - экономическую. Возвращение к идеалам христианства первых веков не могло не натолкнуть недовольных на идеи коммунизма и сословного равенства.

Движение мелкого дворянства, образовавшегося из рыцарей, было вызвано беспомощностью этого класса. Благодаря изменившейся технике войны, рыцари принуждены были уступить место простой пехоте (ландскнехтам). Они стали не нужны как военная сила. Но и экономическое положение их, как мелких помещиков, было также затруднительно благодаря новым хозяйственным условиям. Им оставалось, в хозяйственном отношении, прижимать крестьян, чтобы усиленными оброками удержаться на прежнем уровне. Где это не помогало, рыцари обращались к разбою. Такие известные рыцари, как Гец фон Берлихенген или Франц фон Зякинген, были очень не прочь пограбить купеческие караваны. Этими вымогательствами и насилиями они вызвали негодование крестьянского и городского сословий, В политическом отношении им приходилось отказаться от прежнего влияния, которое сосредоточивалось в руках крупных феодалов или королей. Попытки отстоять свое положение вооруженною рукою не привели ни к чему.

Однако они легко примирившись с новым положением вещей, даже с потерею самостоятельности. Чувствуя себя не в силах бороться с промышленным классом на экономической почве, феодальное дворянство примкнуло ко двору и в своей близости к источнику власти почерпнуло опору для продолжения борьбы. Дворяне заняли видные административные посты, отвечавшие их честолюбию. С другой стороны они нашли себе удовлетворение в тех имуществах, которыми государи охотно делились с приближенными по отнятии их у церквей и монастырей.

Вследствие того же изменения в характере хозяйства и усиленных оброков обострился и крестьянский вопрос. "У бедняков оценивают даже мозг в костях", говорится в одном памфлете, появившемся в Германии около 1520 года. "Мы, бедные, должны платить им налоги, проценты, оброки, и бедняк не должен ничего иметь у себя дома - ни хлеба, ни соли, ни сала - со своими женами и ребятишками. Где же остановятся они, эти люди, со своими ленами и вотчинным правом? Будь, прокляты их позорная жизнь и их грабительское право! Говорят, Бог дал им такую власть, но где же это написано? Да их власть не от Бога, а от самого дьявола, и сами они - слуги сатаны".

Во время крестьянского восстания, вспыхнувшего в Германии в 1523 - 1525 гг., среди различных программ, выдвинулись "XII статей", в которых выставлялись требования личной свободы, ограничений барщины и оброков, свободной охоты, рыбной ловли, рубки леса на дрова и строения, определенности уголовных кар. Связь требований с реформацией выразилась в исключительном положении: если будет доказано, что какое-либо требование несогласно с Библией, оно теряет силу. Это были умеренные требования, рассчитанные только на возвращение прежнего положения вещей, следовательно, носили реакционный характер. Но в увлечении движения крайние недовольные элементы желали коренного перестроения, с устранением сословности и частной собственности. Таково было направление анабаптистов.

Социальное движение в эту эпоху не могло иметь успеха в виду крайней противоположности интересов. Крестьяне были недовольны рыцарями, рыцари - князьями, князья - императором; города оказались в оппозиции и рыцарям и крестьянам. При таком несогласии весь выигрыш должен был быть на стороне самого сильного элемента. Таким всюду оказались короли, а в Германии - князья. Все социальное движение только усилило их положение.

Социальное движение не могло рассчитывать на помощь реформации. Оно не спаслось бы само и потопило бы вместе с собою и религиозную реформу. И эта опасность была сознана Лютером и его единомышленниками. Никто другой, как сам Лютер, ополчился против рыцарского и крестьянского движения, никто иной, как сам реформатор призывал князей подавить попытки нарушить сложившийся общественный строй. Он сам говорил: "Я, Мартин Лютер, во время восстания убил всех крестьян, ибо я приговорил убить их; кровь их на мне. Но я указываю на Господа Бога нашего, Он повелел мне говорить так". Жертвуя социальными вопросами, Лютер обеспечивал успех религиозного дела. Его проповедь, влиявшая успокоительно, еще более склоняла обладателей государственной силы на сторону реформационного движения.

Еще не настала очередь социального вопроса. Прежде чем приступить к его разрешению, надо было позаботиться об усилении государственной власти.

V. Возрождение классических образцов и потрясение церковного авторитета, сопровождавшееся религиозными войнами, влияя на ум и чувство, дали сильный толчок литературе и искусству. Рассматриваемый период, XVI и XVII века, дает ряд блестящих имен, прославившихся в той или другой области.

Литература этой эпохи обнаруживает совершенно иное направление, чем литература средних веков. Первым отличающим ее признаком является светскость мысли. Религиозные вопросы мало интересуют ее. Относительно такого крупного писателя, как Шекспир, до сих пор остается неизвестным, куда клонятся его симпатии, - в сторону католицизма или протестантизма. Литература отделяется от теологии.

Авторы новых литературных произведений уже не монахи. Их интересует весь здешний мир, со всеми его радостями и огорчениями, страстями и слабостями. Литература чуждается аскетизма и даже, освободившись от вековых оков, бросается в противоположную крайность. Рабле настойчиво проводит основной взгляд: каждый человек вправе быть человеком, как создала его природа. По мнению Монтеня, все дело в том, чтобы уметь честно наслаждаться своим бытием. "Я люблю жизнь,- говорит он, - и пользуюсь ею в таком виде, в каком Богу угодно было даровать ее нам". Страстный порыв религиозного чувства сменяется тонким умом и изящными чувствами. Обнаруживается то доверие к светской науке, как руководительнице жизни, которое было так чуждо средневековому мировоззрению. У Рабле Гаргантюа радуется изобретению книгопечатания, благодаря которому его сын Пантагрюэль воспользуется "небесной манной доброй науки". Церковные драмы, мистерии сменяются пьесами светского содержания.

Второе, что замечается в литературе этого периода, - это ее придворный характер. Если светскость литературы стоит в прямой связи с религиозным движением, то придворность ее обусловливается новыми политическими условиями. Королевская власть, для поднятия своего престижа, стала окружать себя роскошью и блеском. Поэзия являлась одним из средств обставить пышно двор. Французские короли заимствовали этот прием от итальянских государей, которые соперничали друг с другом в числе и известности окружавших их писателей. Во Франции это явление достигает высшей степени и отсюда, путем подражания, передается по всей Европе. Поэты, стоящие у подножья престола, не только увеличивают блеск двора на удивление всего парода и на зависть другим, но и могут воздвигнуть государю нерукотворный памятник. В стихах, приписываемых Карлу IX, король обращается к Ронсару: "Мы оба с тобою носим короны, но я, король, получаю корону, ты же, поэт, даешь ее"*(348).

В конце XVI века во Франции наблюдается интересное явление. Феодалы, сплотившиеся у престола, образуют светское общество. Его светскость не есть противоположение духовному, она противопоставляется грубости остальной массы народа. Это общество, высший свет, дает тон жизни, вырабатывает свои взгляды, правила чести, приличия, вкуса. При неразвитости всей остальной части населения, литература не могла не считаться с оценкою этой среды, в которой выражалась умственная и художественная жизнь нации. Высший свет окружал государя и втягивал всякого литературного работника, который искал и по условиям времени принужден был искать королевского покровительства - как для приобретения средств существования, так и для обеспечения личной безопасности. Впрочем, эта среда, наиболее эмансипированная от церковного авторитета, и по духу была более всего сродною писателям нового поколения.

Соответственно тому литература оказывается под давлением этой близости к королю и аристократии. Она несет придворное иго. Сами поэты трутся около дворян придворных. Содержанием их произведений является жизнь высшего света. Типичным выразителем этого рода литературы является роман "Астрея", изданный в Париже в 1610 г. Театр - любимое развлечение аристократии. На этой почве создается богатая драматическая литература. В трагедии героями являются короли, герцоги, князья, графы. Великие душевные порывы могут исходить только от людей этого круга. Если выступают типы из другой среды, то только для того, чтобы выказаться в смешном виде, чтобы противопоставить их мещанство аристократическому образу мыслей и жизни. Место этим людям - в комедии. Не удивительно, что в этой литературе изящество шло в ущерб силе, остроумие - в ущерб глубине. Не этой литературе было поднимать социальные вопросы, неприятные господствующим классам.

Через всю литературу рассматриваемого периода красною нитью проходит жажда мира и вера в абсолютную монархию, как единственное средство достижения его. Покой нужен и для национального дела и для преуспеяния мирного труда. Приверженность к монархизму составляет характерную черту писателей всяких направлений. Рабле мечтает о мирной и отеческой королевской власти. Монтень признает, что человек должен любить ту форму правления, в которой он родился; сам он, как француз, на стороне монархизма, хотя бы в принципе и признавал преимущества демократии; он добрый католик, но главным образом потому, что человек должен разделять религию своего государя - только таким путем обеспечивается общий мир. У монархически настроенных зрителей драма Корнеля "Цинна" вызывала неудержимый восторг, особенно в беседе между Цинной и Максимом о монархии и республике, или в сцене, когда Август протягивает милостиво руку заговорщику.

Светское направление, придворный характер и монархические тенденции - таковы отличительные черты литературы той эпохи, когда происходила борьба за религиозную совесть под защитою государственной власти.

Те же черты замечаем мы и в искусстве этого времени.

И здесь, благодаря реформационному движению, обнаруживается светское направление, которое проявилось наиболее сильно в Голландии, укрепившейся в протестантизме. Искусство освобождается от тех уз, какие налагала на него церковь. Оно не желает служить ей исключительно, - оно хочет руководиться в своем творчестве не указаниями авторитета, а свободным усмотрением, свободным исканием прекрасного. Появляется живопись совершенно светская: историческая, пейзаж, жанр. Даже в церковную живопись проникает новая струя, обеспокоившая сильно церковь. Под этим влиянием инквизиция привлекает к допросу Паоло Веронезе по поводу тех рыцарей, и дам, которых художник вводит в свою картину "Иисус Христос в Кане Галилейской", а Тридентский собор вырабатывает условия церковной живописи.

Аскетизм сменяется любовью к природе. Вместо изображения изможденных святых художники дают здоровое, цветущее тело, напоминающее о радостях жизни (Рубенс): Весь окружающий мир внушает наслаждение своим видом: сочные плоды, аппетитное вино, дичь, рыба, яркие цветы - все это внушает желание наслаждаться земными благами.

В то же время, согласно общему складу жизни, искусство принимает придворный характер. Разорвав с церковью, искусство стало предметом роскоши государей и аристократии. Вместо великолепных храмов Богу архитектура дает чудные дворцы. Вместо святых живописцы занимаются портретами королей и государственных деятелей. Мрамор и бронза служат для того, чтобы создавать надгробные памятники богатым и знатным людям, чтобы украшать статуями роскошные сады королей и их приближенных.

Государи взяли искусство под свое покровительство, обеспечили ему творчество, свободное от условностей католицизма, но за то и заставили служить себе.

VI. Конец XV и первая половина XVI веков обогатились рядом открытий, которые чрезвычайно раздвинули географический горизонт людей того времени. Во-первых, эти события и особенно кругосветное путешествие Магеллана привели к убеждению, что земля есть шар и что Аристотель, отрицавший эту гипотезу, ошибался, а с ним ошибалась и церковь. Во-вторых, соприкосновение с совершенно новым миром освежило мысль и дало ей новый толчок.

Это же время, благодаря свободе исследования и доверия к разуму, вызвало движение вперед всего человеческого знания. Для многих наук XVI век это исходная точка развития.

Особенно велик был переворот в астрономии. Коперник, Тихо де Браге, Кеплер, Галилей - целый ряд блестящих имен, вызвавших общий интерес к этой науке. Астрономия этого времени, особенно вначале, пользуется не опытным, а априорным методом. ее успехи объясняются верою в разум, не останавливающийся перед выводами, несогласными с учением церкви. Вышедшее в 1543 году сочинение Коперника "De revolutionibus orbium coelestium" произвело целую революцию в мировоззрении. Католическая космология была построена на том, что земля - это весь мир. И вдруг оказывается, что земля составляет ничтожную частицу мира и носится в пространстве, описывая эллипсис вокруг солнца. Но если так, то вся картина мироздания оказывается совсем иною, чем это представляли себе. Идея бесконечного мира уничтожает представление о противоположности неба и земли, игравшее такую видную роль в богословской догматике и опиравшееся на авторитет Аристотеля. В частности, если земля вращается кругом солнца, значит, никакого чуда Иисус Навин не совершил, значит, Библия неверно передает события, значит и мысль замирает в ужасе перед возможными выводами. Астрономия не только расширила космографический горизонт, но подкрепила веру в силу разума и в величие науки, осмеливающейся соперничать в познании истины с самим Откровением.

Разум, освободившийся от тяготевшего над ним авторитета, дал блестящий результат в области математики. Эта наука особенно заинтересовала тех, кто проникся доверием к разуму. Самые крупные представители мысли того времени были или видными математиками или же, во всяком случае, пользовались математическим методом. Декарт, сделавший так много для геометрии, Вьет, основатель алгебры, Нэпир, открывший дифференциальное исчисление, - все это были передовые умы своего времени. Математический метод кладет свою печать на все знание и делается условием философского рассуждения.

С возрождения возникает любовь к природе, которая заглушалась до сих пор представлением о греховности всего природного. К природе возбуждается интерес, как к плоду, так долго запрещенному. К ней тянется мысль человека за свежею пищею, познать и подчинить себе ее силы становится заветною мечтою. Тот же период, с XVI до половины XVII веков, представляет время усиленного движения в области естествознания. Физика и химия, анатомия и физиология, сделавшие большие шаги в этот период, должны были увлечь мысль на новый путь - на путь опытный. Эксперимент дал возможность Гарвею открыть кровообращение, что имело огромное значение для медицины.

Не осталась без влияния на новое мировоззрение наука, связанная непосредственно с возрождением - классическая филология. Интерес к древности, восстановление деяний и произведений Греции и Рима должны были показать язычество во всем его величии. Мысль об осуждении на вечные мучения всех великих философов и поэтов классического мира не мирилась с тем уважением к ним, какое питали исследователи древности. Расширялся исторический горизонт, колебалась уверенность в достижении блаженства только при содействии католицизма, подрывалась вера в непогрешимость церкви.

Благодаря своим успехам, наука сознает, что ей надо перестать считаться с церковным авторитетом. Наука порывает свою близость с теологией. Но церковь была еще слишком сильна, чтобы такая дерзость могла легко сойти, и казнь Джордано Бруно и Ванини давала ясное тому доказательство. Нет ничего удивительного, что ученым, как и поэтам, пришлось искать покровительства у светской власти, служить ей украшением, но и пользоваться ее защитой. Чтобы не сгнить в тюрьме или не погибнуть на костре, надо было работать при каком либо государе или князе. Для борьбы с силой нужно было опираться также на силу. Так Тихо де Браге пользовался милостью датского короля Фридриха II, который предоставил в его распоряжение маленький остров и построил там для него замок. А Галилея, как только он стал знаменитостью, привлек к своему двору герцог тосканский Козьма II, который назначил ему содержание, как своему математику и философу, а дружба с папою Урбаном VIII обеспечила такой легкий по тому времени исход суда над ним.

VII. Философия формулирует высшие идеи своего времени. Соответственно тому философия этого периода ведет борьбу за свободу мысли.

Сначала, смущенная потрясением авторитетов, определявших до сих пор мировоззрение, подавленная крушением всего того, во что твердо верила, мысль впадает в скептицизм, как это произошло во Франции в лице Монтеня и Шаррона, или бросается в мистику, как это случилось в Германии в лице Якова Беме.

Но ни то, ни другое течение не могло быть характерным для времени, когда за разрушением старого здания католицизма открывался широкий горизонт для мысли, а огромное количество новых фактов влекло к природе, в которой можно было найти источник для построения нового миросозерцания. Однако, прежде чем воздвигать новое здание, необходимо было расчистить место. Эту работу Декарт производит при помощи философского сомнения, Бэкон - посредством устранения тех предрассудков, которые стоят на пути к истине.

Скептицизм Декарта*(349) совсем не похож на скептицизм Монтеня. Это не философская система, на которой можно успокоиться. Это не более, как средство освободить себя от всего того, что может помешать правильному взгляду (dubito, ut intelligam), это поиски твердой точки опоры, способной выдержать напоры скептицизма. Все, что преподается под видом науки, страдает одним существенным недостатком - оно лишено достоверности. Чтобы поставить знание на прочную почву, нужно подвергнуть сомнению все, - мир, Бога, даже то, что 2+2=4 (de omnibns dubitandum est), - необходимо вернуться в младенческое отношение неведения. Только при этом условии мы освободим наш разум от наросших на него предрассудков. Чувствам нельзя верить, потому что они часто обманывают, а нельзя питать доверия к тому, кто хотя раз обмануло нас.

Одно, в чем, по мнению Декарта, невозможно сомневаться, это то, что я сомневаюсь, а, сомневаясь, мыслю, а, мысля, существую (cogito, ergo sum). Таков первый сучок, за который хватается Декарт. Это аксиома, полученная путем внутреннего самонаблюдения, а не заключение. Достоверность этого знания основывается на том, что оно дает совершенно ясное и отчетливое представление, а это и есть признак истины. Так утверждается существование духа. Существование тел есть второе достоверное положение, потому что, если дух не в состоянии произвольно вызывать ощущения, то должна быть внешняя причина ощущений. К этим двум данным: "я существую", "внешний мир существует" Декарт присоединяет "Бог существует". Дух, тело и Бог - вот то, что человек знает бесспорно. Только на этих трех аксиомах, отбросив все недостоверное, следует строить философское мировоззрение.

Подобно Декарту, и Фрэнсис Бэкон*(350) стремится расчистить дорогу свободной мысли. На пути научного и философского исследования стоит ряд предрассудков, всегда готовых столкнуть его в лабиринт заблуждений.

Эти предрассудки, которые Бэкон называет идолами*(351), образуют четыре вида. 1) Прежде всего выдвигаются предрассудки, обусловленные самою природою человека (idola tribus). Человек склонен мерить весь мир на свой аршин. Ему кажется, что процессы в природе сходны с человеческими действиями. Примером может служить мнение Эпикура, соответствующее антроморфическому предрассудку язычества, будто богам свойствен образ человека*(352). 2) Далее следуют предрассудки берлоги (idola specus). Человек благодаря этому предрассудку рассматривает явления под углом тех взглядов, которые составляют особенности его мировоззрения, укрепившегося в его берлоге или пещере. Этот предрассудок создается воспитанием, привычками, обычаями, усвоенными данным лицом или данной группой лиц. Прежде чем взглянуть на мир из своей берлоги, необходимо отрешиться от предубеждений своего мирка. 3) Общение людей и язык, как орудие этого общения, вызывают предрассудки улицы (idola fori). Эти предрассудки создаются под влиянием той связи, какая существует между представлениями и обозначающими их словами. "Разум воображает, что он господствует над словами, а в действительности чаще всего он поддается их власти и потому впадает в заблуждение". Улица вместе с словами навязывает человеку и понятия. "Это главная причина, делающая науки и философию софистическими и бесплодными". "Выходит то, что самые важные споры между ученымb превращаются в споры о словах"*(353). 4) Наконец, мысль принуждена бороться с теми предрассудками, которые создаются под обаянием господствующего философского мировоззрения (idola theatri). Эти учения и блеск имени поражают воображение, как театральные пьесы. Ум подчиняется авторитету, теряет свободу и делается неспособным к самостоятельному исследованию.

Итак, должно раз навсегда торжественно отказаться от всех указанных предрассудков и освободить от них разум; потому что единственный, открытый человеку путь для господства над природой, господства, которого он может достигнуть только при помощи науки, есть тот же, что ведет и в царствие небесное, - куда нельзя войти иначе, как в скромной роли младенца*(354).

По очищении места для построения, возбуждается другой, не менее важный вопрос - каким образом будет воздвигаться новое здание философской мысли. В начале XVII столетия открывается борьба из-за методов, вся важность которой хорошо сознавалась современниками. "Всем известна поговорка, что хромой, идущий по истинному пути, легко обгонит хорошего ходока, идущего по ложной дороге; к этому можно присовокупить, что чем легче бежит человек, идущий не по пути, тем больше он заблудится"*(355).

Разум, получив свободу, почувствовал в себе такую силу, что никакие препятствия не казались ему чрезмерными. Вера в разум, не стесненный какими-либо узами, как единственный путь к истине, вела к рационализму. Это направление укрепилось особенно в Голландии и Франции. Оно нашло себе выразителя в Декарте. Источник познания - это разум, логически извлекающий путем дедукции из общих бесспорных понятий целую систему мировоззрения. Такими понятиями, не поддающимися разложению под действием философского сомнения, представляются понятия математические. Построить все мировоззрение, как на природу, так и на человека more geometrico, с математическою точностью - такова соблазнительная задача рационалистов, особенно ярко выразившаяся в лице Спинозы.

Таким образом, господствовавшему до сих пор догматизму противопоставляется рационализм, предварительно подвергший все разрушению. Вне критики остался только сам разум, вера в который не позволила поставить вопрос, способен ли он сам схватить истину.

В Англии Фрэнсис Бэкон открывает иной путь - эмпиризм, ставший национальным английским направлением. Под влиянием успехов естествознания, господство авторитета уступает место авторитету природы. Источником познания признается опыт, который из чувственных восприятий, путем индукции, создает самые широкие обобщения, способные дать цельное мировоззрение. Этот опыт должен возродить все человеческое знание, до сих пор вертевшееся около одного и того же ограниченного материала. Бесплодный силлогизм, основывающийся на логике Аристотеля (Organum), Бэкон пытается заменить новым методом (Novum Organum).

Результат нового движения философской мысли по пути рационализма или эмпиризма мог быть легко предвиден: философия обнаруживает стремление отделиться от теологии. Уже в XV и XVI вв. установилось учение о двойной истине, по которому истинное в философии могло быть ложным в религии и наоборот. Очевидно, это был выход дать простор мысли, не затрагивая веру. Но теперь это обособление философии от теологии принимает более решительный характер, переходя подчас в воинственную форму (Джордано Бруно). Бэкон, подобно отцам церкви, Тертуллиану, готов признать положение "credo quia absurdum est", лишь бы не стесняли науку в ее выводах, противоречащих догматам. Этот взгляд находит себе поддержку и у Гоббса, который стоит на том, чтобы верить, не рассуждая, но в то же время рассуждать, не стесняясь противоречием религии. "Догматы религии, говорит он, нужно принимать для спасения души своей точно так же, как пилюли врача для спасения своего тела: целиком и не разжевывая".

По примеру общей философии, учение о государстве и праве также стремится отделиться от теологии. Это было необходимо для выполнения той основной задачи, которая ставилась ей духом времени - оправдать абсолютизм, как средство борьбы против церковного авторитета.