§ 23. Жан Бодэн

Литература: Weill, Les theories sur le pouvoir royal en France pendant les guerres de religion, 1892; Bиппер, Политические теории во Франции в эпоху религиозных войн ("Ж, М. Нар. Пр." 1896, август); Новгородцев, Из лекций по истории права, 1904, стр. 31 - 53; Baudril1 а r t, J. Bodin et son temps, 1853; Molinitz, Apergus sur la vie et les travaux de Jean Bodin, 1867; Barthelemy, Etude sur Jean Sodin, 1876.

I. До половины ХV? столетия монархический режим развивается во Франции более последовательно и неуклонно, чем в какой либо другой стране. Так как королям удалось сломить силу феодализма, установить национальное единство, водворить внутренний порядок, сдерживающий насилие и открывающий труду широкий простор, то, естественно, новые общественные классы смотрели на монархизм, как на прогрессивную силу. Симпатии к монархии росли по мере ее успехов.

Выразителями этого времени являются Грассайль и Клод Сэссейль, которые преклоняются перед абсолютизмом и ставят ему границы только в праве отчуждать территорию и отменять законы о престолонаследии.

С половины XVI века во Францию проникает кальвинизм и тотчас же разгорается борьба между католиками и протестантами. Ставится новая проблема: какое положение должна занять верховная власть по отношению к борющимся.

Судьбе угодно было, чтобы в этот важный момент на французском престоле восседали слабые короли, ничтожные личности, которые не в силах подняться выше партий. Короли, став на сторону католицизма, сделались игрушкою в руках церкви. Государственная власть превратилась в средство угнетения свободы религиозной совести. Дело завершилось Варфоломеевскою ночью, когда поведение жалкого Карла IX вызвало взрыв общего негодования и обнаружило, как опасен абсолютизм в руках дурного короля.

Естественно было ожидать, по закону реакции, что раздастся призыв к старым обычаям и учреждениям того времени, когда монархическая власть не была еще так могущественна, и что призыв этот будет сделан протестантами, которые страдали вследствие односторонности королевской политики. Действительно, из исторического арсенала протестантские писатели извлекли средневековые аргументы в пользу народовластия, права сопротивления, цареубийства.

Вскоре после гугенотской резни выходит в свет (1575 г.) книга Готмана "Franco - Gallia". Автор производит историческое исследование происхождения королевской власти и делает заключение, что она уклонилась от того ограниченного характера, какой она имела у галлов и германцев. Поэтому она должна быть возвращена к своему исходному значению.

В другом сочинении "Vindiciae contra tyrannos", явившемся под псевдонимом Юния Брута*(457), ставится ряд острых вопросов, на которые автор берется дать ответы с математическою точностью, отправляясь от точки к линии, от линии к поверхности, от поверхности к телу. Должны ли подданные повиноваться, если король требует от них нечто противное божескому закону? Позволительно ли в этом случае оказывать государю сопротивление? К этим двум вопросам, связанным со злобою дня, присоединяется более общий вопрос, позволительно ли сопротивляться тирану, угнетающему страну? Наконец возбуждается, в связи с событиями дня, вопрос, позволительно ли соседним государствам вмешиваться во внутренние дела страны, для оказания помощи подданным против тирана? В основе государственного порядка лежит договор между Богом, королем и народом. Этим договором Бог передает королю власть под условием верности Ему и при гарантии народа. Если король только вассал Бога, то он не может идти против Бога, а народ, принявший на себя по договору обязательство, не только в праве, но должен сопротивляться королю в его действиях против сюзерена. Вопрос о наличности нарушения божеских велений решается не большинством, а каждым в отдельности. Таково же решение вопроса об отношениях, подданных к королю и в области светской. Короли - избранники Божьи, но ставленники народа. Король выше каждого подданного в отдельности, но ниже всех вместе. Короля с народом связывает договор, в силу которого король обязывается управлять согласно божескому и естественному праву, а народ - повиноваться его власти. Если король первый нарушает договор, то и второй контрагент освобождается от своей обязанности. Король, управляющий страною вопреки справедливости, злоупотребляющий своею силою, ничем не отличается от обыкновенного разбойника. При узурпации власти и упорной тирании право неповиновения переходит в право сопротивления, хотя бы силою оружья. Чтобы предупредить уклонение от договора со стороны короля, должны существовать собрания чинов, которые составляют старинное учреждение Франции и которые выработаны во всех государствах, кроме Турции и Московии, но это, по мнению автора, вовсе и не государства, а просто разбойничьи шайки.

В свою очередь, католики, возбужденные религиозною борьбою, становились все более требовательны, недовольны нерешительностью королей, которые уклонялись от принятия крайних мер против протестантов. В сочинении католика Буше "De justa abdictione Henrici III" и в книге иезуита Мариана "De rege" обсуждался подробно и смело вопрос о цареубийстве, как законном и справедливом акте. Государь, который отклоняется от истинной веры который терпит кощунство в своей стране - враг Бога и народа. Такой государь ничто иное, как дикий зверь и каждый подданный обязан его убить. И действительно, два французских короля, Генрих III и Генрих IV, пали вскоре жертвами католических фанатиков.

Борьба разожгла страсти обеих сторон и под этим влиянием уравняла отношение их к королевской власти. Против абсолютизма королевской власти выступили, получившие позднее имя монархомахов, политические писатели как протестантского, так и католического лагеря. Протестанты, в роде Теодора Бэза, так же решительно отвергали веротерпимость, как и Католическая Лига. Протестанты и католики одинаково пользовались идеею народовластья, договорной теорией обоснования королевской власти, с целью ослабить авторитет короля, а идеею сопротивления и восстания, чтобы обеспечить религиозную совесть против посягательств власти. Протестанты готовы допустить убийство короля, преследующего их, как и католики, не примирявшиеся с королем, который терпит протестантизм. Протестанты возлагали свои надежды на Англию, так же, как члены Лиги призывали себе на помощь Испанию.

Острая религиозная борьба имела своим последствием ослабление королевской власти во Франции, а это повлекло за собою возрождение феодальных сил. Сознание надвигающейся опасности, от которой Франция казалась уже избавленной, утомление от беспрерывных войн, заставили людей трезвых, отрешившись от голоса страсти, признать, что государственное благосостояние возможно только при полной веротерпимости, которая все же может быть обеспечена только сильною королевскою властью. Генрих IV, ставивший государственные интересы выше религиозных, доказал верность этой мысли. Нантский эдикт 1598 года служит лучшим подтверждением.

К числу умов, усвоивших себе правильную точку зрения на задачу времени и сумевших дать ей теоретическое обоснование, принадлежит Жан Бодэн.

II. Жан Бодэн родился в 1530 году, в семье, принадлежащей к среднему сословию. Предание утверждает, что мать Бодэна была еврейка, одна из тех, которые покинули Испанию во время гонений Фердинанда. Этим обстоятельством только и могли некоторые объяснить себе знакомство Бодэна с иудейством и его веротерпимость, простиравшуюся даже на иудеев и мусульман.

Получив высшее образование в Тулузском университете, Бодэн, 29 лет, выступил в роли профессора и пользовался успехом. Но его тянуло к центру общественной жизни, к Парижу. В 1561 году он решился испытать себя на адвокатском поприще. Однако постигшие его здесь неудачи возвратили его к кабинетным занятиям. В 1566 году появляется его первая серьезная научная работа "Methode de 1'histoire", которою он задел главу новой школы в юриспруденции, Кюжа, и вызвал со стороны противника резкие замечания по своему адресу. Вскоре после того он выпустил другое сочинение "Reponse aux paradoxes de M. de Malestroit", в котором он подверг критике воззрения установленного авторитета в области экономических вопросов.

Эти работы обращают на него общее внимание. Родной город избирает его своим представителем в собрание генеральных штатов. Но его взгляды настолько уже обрисовались, что он был намечен жертвою Варфоломеевской резни, и только случайность спасла его от смерти. Это обстоятельство произвело на него, как и на других, сильное впечатление и укрепило в нем принцип веротерпимости. В то же время новый король, Генрих III, приблизил его к себе, сделал его ближайшим своим советником и простер свою любовь к нему до того, что подвергал тюремному заключению тех, кто осмеливался вступать в литературную полемику с Бодэном. Но недолго продолжалась эта интимность. Бодэн оказался тверже в своих убеждениях, чем это было желательно королю.

В 1576 году, когда Бодэн, создав семейный очаг, подготовлял у него к печати свой главный труд "De la Republique", общественная волна, послав его, как депутата, на знаменитое собрание чинов в Блуа, дала ему возможность проявить на деле свои принципы. Резко возражая тем, которые хотели обратиться к королю с представлением о желательности водворить во Франции единую католическую веру, хотя бы силою оружия, Бодэн обнаружил такую твердость и неподкупность, что потерял расположение короля и должен был вернуться к научной деятельности. Вышедшая в 1576 году книга его "О государстве" вызвала огромный интерес. В три года она выдержала семь изданий и вскоре появилась в переводе на все почти европейские языки, хотя сам автор, чтобы облегчить ее распространение, перевел ее на латинский язык.

Разойдясь с Генрихом III, Бодэн сблизился с герцогом Алансонским. Сопровождая его, он посетил Англию, где произвел не особенно благоприятное впечатление на королеву Елизавету, а потом попал в Голландию. После смерти герцога Бодэн возвратился к семье, в Лаон, где жил, отправляя судейские обязанности и занимаясь воспитанием детей. Это время отмечено двумя событиями, которые затемнили жизнь этого выдающегося человека.

Как судья, он сознательно осудил на сожжение несколько женщин за колдовство, обнаружив на практике то суеверие, которое он пытался даже обосновать к книге Demonomanie, вышедшей еще в 1580 году. Как политический деятель и мыслитель, стоявший за монархизм и веротерпимость, Бодэн неожиданно стал на сторону непримиримых католиков лигистов, объявивших войну Генриху III.

Под конец жизни Бодэн снова обнаруживает свои монархические симпатии, когда королем становится Генрих IV, который должен был осуществить на деле то, что Бодэн выставил в теории. Бодэн умер в 1596 г., в начале царствования энергичного, умного, веротерпимого Бурбона.

После смерти Бодэна открыто было сочинение его, которое автор не решился опубликовать при жизни. Оно озаглавлено Heptaplomeres и представляет беседу приверженцев семи религиозных убеждений. Это сочинение, распространенное в рукописи, внушило современникам мнение, что Бодэн жил и умер sine ullo sensu pietatis, настоящим атеистом.

III. По мнению Бодэна, политика, под именем которой он понимает все учение о государственном устройстве и управлении, является "царицею всех наук". И, тем не менее, постановка ее не удовлетворяет Бодэна. Древние философы или поверхностно относились к предмету, как Полибий или Плутарх, или же, глубокие философы, они слишком отрывались от действительности, как Платон. Из современников Бодэн придает значение, но не сочувствует, трудам Макиавелли и Мора. Один, правда, держится фактов, но совершенно игнорирует требования морали, другой, под влиянием моральных требований, не хочет знать действительности и не знает природы и происхождения государств.

Свою задачу Бодэн понимает так. С практической стороны он имеет в виду утвердить авторитет верховной власти, расшатанный религиозными войнами, а с теоретической стороны - найти для нее твердое основание, определить ее функции и цель*(458). В своей практической задаче Бодэн является наиболее верным выразителем эпохи, которая ставила проблему обеспечить свободу религиозной совести, при помощи абсолютизма. Выполнением теоретической задачи Бодэн кладет основание государствоведению, которого основателем он может быть признан по всей справедливости.

Метод Бодэна заключается в том, что он стремится устанавливать понятие о государстве на основании исторической действительности. Чем богаче материал для сравнения, тем вернее может быть достигнуто теоретическое представление. С точки зрения Бодэна вся ценность истории в том и состоит, что она служит политике*(459). По историчности Бодэн сближается с Макиавелли, против которого он так сильно восстает, упрекая в безнравственности его государственных принципов.

Кроме того, что он строит учение о государстве на фактах, Бодэн исключает совершенно религиозную точку зрения, характерную для средних веков, государствоведение ставится совершенно на светскую почву.

С методологической стороны нельзя не обратить внимания, что произведение Бодэна представляет смешение двух течений мысли, - рационализма и эмпиризма.

IV. Под именем республики, которым озаглавлено основное его сочинение, Бодэн понимает вообще государство, независимо от формы правления. Государство Бодэн определяет, как соединение многих семейств, связанных общностью, под одною высшею и справедливою властью*(460). Бодэн дает формальное определение, отказываясь включать в него, по примеру Аристотеля, признак цели, которую греки чаще всего видели в общем счастье*(461). Его задача состоит в том, чтобы уяснить, что такое государство, и потому он отклоняет от себя задачу показать, по примеру Платона или Мора, государство в его идеале*(462). Даваемое им формальное определение могло бы внушить мысль о том, что нет разницы между государством и шайкою разбойников, но признак справедливой власти*(463), по мнению автора, устраняет возможность такого смешения.

Бодэн возражает Аристотелю, который пытался определить государство посредством понятия о гражданине. Если бы, по примеру греческого философа, считать гражданином только того, кто соучаствует в управлении, сколько бы пришлось видеть гражданских войн. В действительности гражданином можно быть и не имея политических прав. Это понятие определяется не правами, а обязанностями. Гражданин - это всякий свободный человек, подчиненный высшей государственной власти*(464). Таким признаком отличается гражданин от иностранца. Следовательно, понятие о гражданине выводится из понятия о государстве, а не наоборот.

Главный признак, которым определяется понятие о государстве, это суверенитет и в установлении этого признака главная заслуга Бодэна*(465). Необходимость определения суверенитета тем очевиднее, что на этот вопрос не обращали до сих пор внимания ни философы, ни юристы*(466), Бодэн отличает суверенитет от самой власти, которая может быть предоставлена в самых широких размерах, как, напр., римская диктатура, и все же не совпасть с суверенитетом*(467). Суверенитет есть сила, стоящая над всеми гражданами и не имеющая над собою ничего высшего, даже закона*(468). Характерными особенностями суверенитета является его вечность и неизменность.

Определив суверенитет, Бодэн подступает к важному вопросу о том, где же коренится этот суверенитет и способен ли он к отчуждению? Суверенитет кроется в совокупности свободных и разумных существ, составляющих народ"*(469). Бодэн исходит, следовательно, из идеи народовластия. "Эту верховную и постоянную власть над гражданами с правом жизни и смерти народ может передать одному из граждан без всяких ограничений так же, как может это сделать собственник, желающий кого-либо одарить"*(470). Этот сомнительный вывод подвергнется в XVIII столетии оспариванию со стороны Руссо.

Переход суверенитета от народа к государю производится без остатка. Поэтому власть государя не ограничена. Бодэн отрицает юридическое значение тех фактов, которые, по-видимому, говорят противное. Ни государственные чины Франции, ни парламент Англии, как это блестяще доказывает правление Генриха VIII, не стесняют воли короля*(471). Замечательное явление: французские писатели ХУ? века перенимают принципы абсолютизма из Англии так же, как полтора столетия позже писатели той же страны будут заимствовать из Англии конституционные принципы. Король, как обладатель суверенитета, не может быть связан изданными им законами или обычаями, потому что над ним нет власти, которая могла бы его сдерживать. Абсолютная власть монарха встречает ограничение только: в а) божеских и естественных законах, b) в требованиях морали, с) в частном праве. Последнее воззрение составляет особенность политического мировоззрения Бодэна: по его мнению, государство ограничивается семьею, верховная власть бессильна против частной собственности и семейных прав. Государь, свободно располагающий жизнью и смертью своих подданных, не смеет взять ни копейки без согласия народа, представленного генеральными штатами: явный отзвук нарождающейся буржуазии.

Из суверенитета монарха вытекают следующие его прерогативы: право издавать законы, не стесняясь никакими обычаями, право объявлять войну и заключать мир, право назначать высших должностных лиц, право высшего суда, право помилования.

V. Бодэн признает только три формы правления: монархию, аристократию и демократию*(472). В основание деления он кладет число лиц, в руках которых сосредоточивается суверенитет. Классификацию форм правления на основании характера управления Бодэн отвергает, потому что в основу такого деления кладут различие не форм государственного устройства, а форм государственного управления.

Смешанных форм не бывает, и быть не может. В предcтавлении Бодэна не укладывается конституционная форма правления. Историческое наблюдение убеждает Бодэна, что там, где некоторые хотели видеть смешанную форму, в действительности всегда была одна из чистых форм. Так, Спарта будто бы управлялась царями, но по существу это были не монархи, а должностные лица, уполномоченные от народа, который и был настоящим носителем суверенитета*(473). Некоторые желали бы видеть смешанную форму правления и во Франции, приурочивая генеральные чины к демократии, парижский парламент к аристократии и короля к монархии. "Это мнение не только абсурдно, оно преступно. Нельзя не видеть оскорбления величества в намерении сделать подданных соучастниками короля в управлении"*(474). На самом деле Франция чистая монархия.

В чем же сущность каждой из трех форм правления? "Королевской монархией следует признать такое государство, где подданные, пользуясь личною свободою и собственностью, повинуются законам монарха, а монарх - законам божеским и естественным"*(475). "Аристократия состоит в том, что меньшая часть граждан обладает верховною властью над всеми вообще и над каждым в отдельности"*(476). Демократия, наконец, это то государственное устройство, при котором все или большая часть граждан, как бы ни были они организованы, обладает верховною властью над всеми*(477).

Чем же обусловливается различие в формах правления и смена их?

На характер, нравы, религию, право и политические учреждения народа оказывают большое влияние внешние условия, как климат, почва, распределение вод. Доказыванию этой мысли Бодэн посвящает немало внимания и места в своем главном сочинении*(478), потому что он считает, что этому вопросу уделяли слишком мало внимания философы и государственные люди, а это имело своим последствием нередко потрясение и даже гибель государств. "Хороший архитектор должен сообразовать воздвигаемое здание с почвою, на которой предполагается строить"*(479).

Бодэн замечает, что сила и могущественные армии идут с севера, философия, математика и другие созерцательные науки исходят с юга, а знания политические, юриспруденция берут начало в умеренном поясе*(480). Что северяне сильнее, а южане умнее, видно из того, что англичане всегда жалуются на хитрость, которою французы уничтожают результаты их побед, так же как испанцы, терпя поражения от французов на поле сражения, всегда берут верх над ними в дипломатии. В зависимости от темперамента народа, обусловливаемого природою, различается постановка правосудия: рассудочные доказательства плохо мирятся с горячим, страстным темпераментом южан. Холодный климат приводит к единоженству, жаркий - к многоженству. Южными народами легче управлять при помощи религии, северными - при помощи силы, жителями умеренного климата - при помощи разума.

По второму вопросу о смене форм правления, Бодэн дает теорию революций, под именем которых он понимает перемещение суверенитета, а не изменение законов или учреждений*(481). Он указывает на те обстоятельства, которые приводят в каждой из трех форм к такому перемещению суверенитета и к превращению в другую форму. Из общих условий, способствующих революциям, Бодэн указывает, напр., на размер: чем меньше государство, тем легче революция и, наоборот, с ростом государства увеличивается трудность переворота. Из обстоятельств, затрудняющих революционное движение, Бодэн выдвигает в особенности среднее сословие, которое умеряет крайности богатства и бедности. По мнению Бодэна, государственные перевороты, в его смысле, составляют неизбежное явление и если противодействие им тщетно, то возможно облегчение переходных состояний. Мудрость государственного человека и состоит в том, чтобы предвидеть приближение переворота и облегчить необходимый процесс*(482).

VI. Какая же форма правления является лучшею в представлении Бодэна?

Этот вопрос ставится следующим образом: какова, применительно к данным обстоятельствам, форма правления, которая наиболее способна обеспечить свободу и собственность, т. е. личность и имущество? Ответ Бодэна, отражающего в себе отчетливо политические тенденции своего времени, может быть предугадан. Это абсолютная монархия. Доказывается это тем, что мир терпит от двух государей не менее, чем от двух богов*(483). Здесь происходит вечная борьба, вследствие которой свобода и собственность остаются не обеспеченными. Кроме того, монархия соответствует естественным законам, монархическое государство гармонирует с семьей, где власть отца абсолютна*(484).

Бодэн рисует монарха такими красками, которые должны привлечь к нему все сердца. "Истинная монархия там, где государь настолько сообразуется с естественным правом, насколько сам желает повиновения от подданных. Если он боится Бога, если он милостив к провинившимся, благоразумен в предприятиях, смел в осуществлении планов, умерен в успехе, тверд в несчастии, непоколебим в данном слове, мудр в советах, заботлив о подданных, внимателен к друзьям, страшен врагам, любезен с расположенными к нему, грозен для злых и ко всем справедлив" - вот каким должен быть монарх*(485). По-видимому, идеал монарха, предлагаемый Бодэном, резко противоречит идеалу, начертанному Макиавелли, и Бодэн сам старается подчеркнуть это различие. Но если принять в соображение, что монарх должен твердо держаться данного слова лишь пока это не противоречит благу подданных*(486), то различие в принципах будет не так уж велико.

По характеру управления монарх отличается от тирана. Бодэн возражает против тех, кто видит тиранию в том, что государь не сообразуется с волею народа. Разве он обязан? Какой же он был бы тогда обладатель суверенитета? Тиран тот, кто, топча законы природы, смотрит на чужую собственность, как на свою, обращается со свободными подданными, как с рабами*(487). Наименее тяжела та тирания, где она всею тяжестью обрушивается на знатных и богатых в видах обеспечения бедного народа*(488). Насколько Бодэн относится с ужасом к мысли о возможности убить законного монарха, настолько мирится он с цареубийством, когда оно направляется против тирана, захватившего власть насилием*(489).

VII. Переходим к рассмотрению тех принципов, на которых должно быть построено государственное управление.

Управление основывается на законности. Однако соблюдение ее лежит на совести монарха и не подлежит никакой гарантии. Благоразумие не позволит монарху оставлять без применения его же законы, но у него нет никакого обязательства перед подданными. Если государь отдает приказ, противоречащий изданному им закону, должностные лица обязаны сделать указания монарху, и не раз, а два или три, но, если государь подтвердит, приказ должен быть исполнен*(490). Должностному лицу, обязанному исполнить незаконное распоряжение, остается одно - оставить службу. Вопреки распространенному в его время мнению, Бодэн отрицает право граждан не повиноваться и сопротивляться распоряжениям должностных лиц, потому что, став на эту точку зрения, легко дойти и до неповиновения самому монарху*(491). Для правильной оценки воззрения Бодэна нужно иметь в виду, что сопротивляться властям могли не маленькие, слабые люди, а сохранившиеся еще столпы феодализма, которые в своих поместьях, и за стенами замков, не хотели знать должностных лиц.

Для сохранения престижа монархического лучше всего, если монарх устранится совершенно от судебной деятельности. Трудно сохранить полное беспристрастие в собственном деле, и монарх всегда рискует подвергнуться осуждению, если будет принимать участие в разбирательстве дел против его лица или его имущества. Ему гораздо лучше предоставить подчиненным налагать наказания, которые всегда вызывают в обществе несочувствие, а за собою сохранить право помилования, которое всегда внушает благодарность*(492). Нельзя сказать, чтобы и в этом отношении Бодэн был слишком далек от Макиавелли, принципы которого так осуждает.

Задачи внутренней политики, которые ставит Бодэн, обнаруживают с наибольшею ясностью, что заставляет его так настойчиво поддерживать монархизм, чему именно противополагает он это новое начало. Задача монархической власти заключается, прежде всего, в том, чтобы уничтожить в стране все, что порождает внутренние войны. "Возможно ли, ожидать процветания государства в отношении религии, правосудия, благотворительности, безопасности личной, всех знаний и искусств, если граждане не пользуются надежным миром. Кто злейший враг мирного человека, как не солдат, благочестивого крестьянина, - как не воин, философа - как не офицер. Самое большое наслаждение военных людей - отнять все продовольствие страны, грабить крестьян, жечь селения, осаждать, брать, уничтожать города, предавать смерти добрых и злых, молодых и старых, насиловать девушек, мыть руки в крови, осквернять храмы, богохульствовать, похищать церковную утварь и топтать ногами право божеское и естественное"*(493). "Насколько счастливее государство, которое пользуется обеспеченным миром, живет без войны и волнений". Поэтому Бодэн стоит за то, чтобы были срыты все феодальные замки, сняты все городские стены, так как они порождают войну, а не обеспечивают от войны. И монарх должен быть настолько силен, чтобы ему никто не мог сопротивляться силою оружья. "Безопасность в государстве обеспечивается не стенами, - как говорил ошибочно Агезилай, - а правосудием, - как справедливо сказал Помпей пареянскому царю"*(494).

VIII. Бодэн уделяет много внимания финансовой политике*(495). Вполне естественно, что автор, который ставил общественное благосостояние в зависимость от усиления центральной власти, сосредоточенной в лице монарха, не мог не сознавать, что сила короля основывается на финансах.

Обложению должны подлежать все подданные. Бодэн не может примириться с тем явлением, что вся тяжесть налогов падает на третье сословие, тогда как дворянство и духовенство, наиболее богатые классы, обложению не подлежат. В монархическом государстве все должны платить соответственно своим средствам. В виду этого лучшею формою налога был бы подоходный. Но Бодэн не скрывает от себя тех трудностей, какие связываются с такою формою обложения. Поэтому он предлагает организацию цензуры, которая должна определить степень состоятельности плательщиков. При помощи этой цензуры "можно будет знать, каким кто промыслом занимается, чем добывает средства существования, а благодаря тому можно будет устранить из государства всех трутней, которые поедают у пчел мед, и выгнать всех бродяг, лентяев, воров, шулеров, мошенников, которые замешались среди порядочных людей, как волки среди овец: тогда они будут обнаружены и отмечены". Очевидно, проблема, поднятая Томасом Мором, совершенно игнорируется Бодэном.

Из источников государственных доходов, известных его времени, Бодэн особенно настаивает на доменах и таможенных пошлинах. Большие недвижимые имущества дают монарху твердую опору и независимость. Таможенные пошлины должны иметь не только финансовое, но слегка и покровительственное значение. Бодэн высказывается за судебные пошлины ввиду того, что они уменьшают тяжбы. Подробно и настойчиво говорит Бодэн против порчи монеты, которая приносит несравненно больший вред всей стране и государственным финансам, чем та мимолетная выгода, какая достигается этим приемом.

IX. Государственная власть останавливается у порога семьи: семья и собственность, два учреждения священные и неприкосновенные, перед которыми бессильно даже государство.

Семья - это зародыш, из которого развилось государство, и в то же самое время она - основа государства. Семья это государство в миниатюре. Поэтому определение семьи соответствует определению государства: семья есть соединение нескольких лиц, связанных общностью, под справедливою властью главы семейства*(496).

Если семейства организованы правильно, наподобие государства, то будет прочно и государство, организованное из таких семей. Бодэн возражает против Платона в защиту семьи. "Платон не принял в соображение, что если бы установился коммунизм, то уничтожилась бы главная характерная черта государства, потому что нет ничего публичного там, где нет ничего частного, так же как не было бы государства, если бы все подданные были монархи, не было бы гармонии, если бы все звуки, ее образующие, перешли в один тон. Такое государство было бы прямо противно законам Бога и природы, которые не только отвергают кровосмешение, прелюбодеяние, отцеубийство, неизбежные при общности жен, но отвергают всякую попытку присвоить себе чужое. Отсюда следует, что государство так устроено Богом, чтобы отдать государству то, что ему принадлежит, а каждому частному лицу - то, что составляет его достояние"*(497).

Семья состоит из отца, жены, детей, слуг и рабов. Власть главы в семье монархична и основание ее кроется в разуме. Она различается, смотря по лицу, на которое простирается: раб совершенно лишен воли, жена обладает волею, но подчиненною, дети имеют неполную волю.

На первом плане стоит власть супружеская ее необходимость Бодэн основывает на авторитете Библии, римского права и всех древних народов. "Как бы ни были разнообразны и изменчивы постановления законов, но никогда не было такого закона или обычая, чтобы женщина была свободна от повиновения мужу и почтения к нему, с которым она должна относиться к своему главе и которое не позволит ей вызвать своего мужа к суду"*(498).

Суровый взгляд Бодэна на родительскую власть, доходящий до признания за родителями права на жизнь и смерть своих детей*(499), является, может быть, отражением той борьбы между церковным и светским авторитетом, которая выразилась в постановлениях Тридентского Собора (1545 - 1564) и ордонанса де Блуа (1576). Церковь в этом вопросе стояла на более либеральной точке зрения, но Бодэн придерживается обычного светского взгляда. У родителей Бодэн признает две основные обязанности: вскормить и воспитать. В имущественном отношении дети не должны стеснять родителей, и Бодэн отстаивает полную завещательную свободу, потому что страх лишиться наследства сделал бы детей особенно послушными в отношении родителей*(500).

Совершенно на иной точке зрения стоит Бодэн, когда говорит о власти господина над рабами. Сторонник личной свободы, он смело выступает против авторитета Аристотеля. Его аргументы против рабства заслуживают внимания.

Бодэн подвергает критике доводы в пользу справедливости и полезности этого института. Он приводит добросовестно мнения противников, признает за ними видимую доказательность, но тут же и опровергает их. Ссылаются на естественность рабства, подчиняющего низший род людей высшему. "Это было бы убедительно, если бы человек сильный, богатый и невежественный подчинился умному, образованному, слабому, хотя бы он был беден. Но подчинить умных глупым, образованных невежественным, добрым злым - кто будет утверждать, что это не противно природе"*(501). Говорят, что рабство, основанное на сохранении жизни военнопленному, которого раньше обыкновенно умерщвляли, обнаруживает милосердие. Говорить о таком милосердии, это все равно, что утверждать благородное чувство разбойника, оставившего жизнь своей жертве ради выкупа. Ведь жизнь военнопленного сохраняется ради хозяйственной выгоды. Основываются на всеобщности рабства. Но позволительно спросить, все ли справедливо, что всюду применяется? Напр., у многих народов есть обычай убивать престарелых родителей или приносить в жертву детей - и это признается делом благочестия*(502). Но разве можно признать такие обычаи справедливыми?

Отвергая справедливость рабства. Бодэн отрицает и полезность этого учреждения*(503). Его устами говорит уже новое время, имеющее дело с иными способами производства, говорит новое сословие, которое нуждается в свободном труде, как прежде дворянское нуждалось в крепостном. Здесь доводы Бодэна не так сильны. Он более чувствует инстинктивно, чем сознает потребности своей эпохи.

Бодэн, по указанным соображениям, приходит к заключению, что рабство должно быть уничтожено, однако не сразу, а постепенно, с подготовкою освобожденных к самостоятельному труду.