§ 28. Христиан Томазий

Литература: Dernburg, Thomasius und die Stiftung der Univcrsitdt Halle, 1865 (речь); Hinrichs, Geschichte der Rechts - und Staatsprincipien seit der Reformation bis auf die Gegenwart, т. III, 1852, стр. 122 - 193; Landsberg, Geschichte der deutschcn Rechtsivissenschaft, 1898, стр. 71 - 111.

I. В Лейпциге, в семье довольно видного профессора теолога, Якова Томазия родился в 1655 году сын Христиан. Согласно направлению семьи, Христиан получил строго ортодоксальное воспитание. Под влиянием отца, ярого противника Пуфендорфа, и у сына сложилось враждебное отношение к этому мыслителю. Понемногу враждебность стала уступать жалости к греховным заблуждениям такого интересного писателя, пока, наконец, особенно под впечатлением "Апологии" Пуфендорфа, в душе Томазия не произошел переворот, вследствие которого он из врага сделался ревностным почитателем.

Томазий понял тот вред, какой испытывал он, подобно другим, от массы предрассудков, окутывающих человека от рождения. Разрыв с традициями становится характерною чертою в направлении Христиана Томазия. Внешним образом это выразилось в решении последнего преподавать и писать не на латинском языке, а на немецком. Главный мотив, побудивший Томазия к такому уклонению от общепринятого порядка, состоял в желании сделать науку достоянием самых широких кругов общества. Для того времени этот шаг являлся дерзким вызовом, профанацией науки, потрясением основ. Лейпцигский цензор отказался разрешить печатание "Логики" Томазия на том основании, что совесть не позволяла ему допустить такого издевательства над священным обычаем.

Восстановив против себя педантов подобным новшеством, Томазий еще более вооружил против себя полемикою с влиятельными лицами и по щекотливым вопросам. Придворный проповедник датского короля Мазус издал сочинение, в котором обращал внимание монархов на преимущества лютеранства, как религии выдвигающей, в виде догмата, что власть государя божественного происхождения. Томазий обрушился с резкою и злою критикою на автора, который "не постеснился рекомендовать государям религию, как прекрасное средство для достижения земных интересов". Полемика имела для Томазия тот результат, что его сочинение было предано публичному сожжению в Копенгагене, а в Лейпциге ему запрещено было что-либо печатать без предварительной цензуры.

Вслед затем, по поводу брака герцога Саксен - Цейц, Томазий вмешался в спор о допустимости брака между лютеранином и реформаткою, став на точку зрения широкой веротерпимости. Это повлекло за собою немилость курфюрста саксонского, заинтересованного в браке герцога Томазию пришлось оставить Лейпциг, чтобы не подвергнуться уголовному преследованию. Он поселился в Галле (1690), где только что учреждался университет.

Здесь оставался Томазий до конца жизни (1728), хотя впоследствии Лейпциг и приглашал его возвратиться, и здесь издал он большую часть своих научных работ. Среди последних наиболее зрелым и полным произведением следует признать "Fundamenta juris naturae et gentium", изданное в 1705 году одновременно на латинском и немецком языках. Для характеристики его направления, полного борьбы за свободу мысли и совести, наиболее ценными являются полемические брошюры.

II. Христиан Томазий не отличается устойчивостью воззрений, которые он искренно менял, то подпадая, то освобождаясь от посторонних влияний. При блестящем изложении, острой критике и гуманном направлении, Томазий, как и Пуфендорф, не отличается глубиною мысли и обнаруживает часто нерешительность, колебания, опасение выводов.

По своему методу Томазий рационалист. Он верит только в разум и верит в него безусловно. Только то имеет силу доказательства, что согласуется с человеческим разумом. Поэтому авторитеты не имеют цены в глазах Томазия, и он не без удовольствия ниспровергает их. Признавая умственную отсталость Германии по сравнению с Францией, Англией и Голландией, Томазий сводит причину этого явления к следующему. "Сказать ли одним словом? Неограниченная свобода, да, свобода одна дает духу истинную жизнь; без нее человеческий разум, как бы он ни был высок, кажется мертвым и бездушным. Человеческая воля или, скорее, зависящая от воли сила действий в обществе подчиняется другим людям; разум же не знает иного владыки, кроме Бога, а потому, когда на него налагается человеческий авторитет, в качестве наставника, то иго это становится ему невыносимым или же сам он делается неспособным к истинной науке". Сопоставляя голландцев, англичан, французов, живущих под действием признанной свободы совести, с испанцами или итальянцами, остающимися под давлением средневекового католицизма, нетрудно определить значение свободы для знания и жизни.

Томазий восстает, с этой точки зрения, против авторитета Аристотеля, продолжавшего в его время господствовать в школе. И это прикосновение к школьному авторитету сильно раздражало ученых противников направления Томазия.

Полный доверия к разуму, Томазий отнесся отрицательно к навязанному исторически авторитету римского права. Он не мало приложил старания к тому, чтобы подорвать в современниках доверие к этому источнику. "Если в течение ХVIII века мы замечаем все возрастающую самостоятельность и независимость законоведов и законодателей, а отчасти и практики от римского права; если мы видим, как с неслыханною дотоле свободою выходят за пределы буквального понимания юстиниановских законов если мы всмотримся во все усиливающуюся путаницу, вы звавшую в XIX веке потребность в расчистке, - то мы не станем слишком низко оценивать удар, нанесенный Томазием всему строению"*(748).

III. Основною задачею Томазия является очищение философии и государства от влияния религии.

Смешение философии и религии порождает только путаницу в понятиях и методе. Христианской философии, на которой настаивали схоластики, не может быть так же, как и христианской физики. Философия имеет свои основы и свой метод, почерпаемый из чистого разума, который один для всех. Привлечение философии к делу религии, уничтожая самостоятельность первой, угрожает второй. Религия имеет свой источник в Откровении, который, конечно, выше разума, но по этой - то причине они и не должны быть сливаемы в одно*(749).

Религия не может и не должна пользоваться светскими средствами не только для убеждения, но и для охранения. Внешний мир и порядок не нарушаются различием вероисповеданий, которые отлично уживаются одна рядом с другой. Веротерпимость поддерживает мир, религиозные преследования его нарушают. А так как государство имеет своею задачею поддержание порядка, то оно не должно давать своей защиты одной религии в ущерб другим. Дело государства - обеспечить свободу веры от насилия. Оно может стараться примирить разногласия, но не насильственным путем. Однако, допуская, что религиозные споры способны поколебать внешний мир, Томазий готов согласиться на ограничения. Государь может стеснить или запретить свободу религиозной пропаганды и даже удалить опасного еретика из пределов страны, подобно тому, говорит Томазий, как господин в праве отказать своему слуге, который ему не подходит*(750). Однако, острая полемика с духовенством по вопросу о веротерпимости заставляла и Томазия, в духе времени, все более и более признавать права государства в вопросах веры, как противовес средневековым правилам церкви*(751).

С той точки зрения, на которую поднялся Томазий в вопросах веры, он должен был прийти к заключению, что обычные в его время преследования за ереси нерациональны. Уголовные наказания имеют в виду действия человека, как выражения его воли. Между тем ересь есть выражение мысли, а не воли. Став на эту психологическую почву, Томазий отверг наказуемость ереси. И даже более: признал, что преступление заключается не в самой ереси, а в преследовании ее в уголовном порядке*(752).

Томазий, поддававшийся первоначально общему предрассудку о распространенности колдовства, впоследствии, когда ему пришлось принять практическое участие в процессе, сознал свое заблуждение и сам выступил обвинителем тех, кто поддерживает этот предрассудок, обидный для религии, опасный для жизни людей.

Считая, что между церковью и государством не должно быть союза для взаимной защиты интересов, Томазий восстает против господствующего представления о божественном характере власти государей, которое имеет своею целью дать религиозную поддержку светскому учреждению. Такое представление не соответствует исторической действительности, потому что, если во Франции некоторые старались возвести в государственный закон божественное происхождение королевской власти, то это всегда подвергалось оспариванию и не осуществилось, а в Германии никогда не было подобной попытки. Это представление не соответствует и каноническому учению, потому что если ссылаются на известный текст апостола Павла из Послания к римлянам, почему же упускают мнение апостола Петра, который признает власть учреждением человеческим*(753). Божественным авторитетом освящен вообще правовой порядок, а не власть государя. Толкуя буквально тексты Св. Писания, можно дойти до признания, что Богом установляется и власть цареубийц и узурпаторов, и даже власть восставшего народа*(754).

IV. Томазий в своем представлении естественного состояния следует Пуфендорфу, склоняясь, однако, на сторону Гуго Гроция в признании благожелательных наклонностей человека. Доводя идею Гроция до крайности, Томазий утверждает, что все люди, не исключая самых испорченных в действительности любят других более, чем самих себя. Любовь - это тот основной закон, на котором строится все человеческое общежитие. Любовь лежит в основе и государственного строя, и гражданского порядка, и нравственного склада общества.

При таком мировоззрении можно было думать, что для Томазия не существует различия между областью нравственных и областью юридических отношений. А между тем, по странному противоречию, главною историческою заслугою Христиана Томазия признается резкое разграничение права и нравственности.

На разрешение этой задачи Томазия толкала практическая потребность, защита свободы совести. Доказать противоположность сферы права и морали значило доказать недоступность сферы убеждений человека для воздействия юридическими средствами.

Исходным пунктом для Томазия является понятие о норме*(755). Томазий представляет себе людей по природе глупыми. Однако, в каждом человеке сидят семена добра, хотя и редкие, и нет такого глупого человека, которого мудрый не мог бы приспособить к общей пользе. Для этого мудрые создают для глупых нормы поведения. Томазий не замечает противоречия, в какое он впадает, признавая человека от природы глупым и в то же время допуская мудрых людей. Томазий не указывает, по каким признакам отличаются эти мудрые люди от глупых, и кто призван производить это разграничение между людьми.

Норма, которою мудрый руководит поведение глупых, двоякая: совет и приказ. Как тот, так и другой возбуждают надежду или страх указанием на хорошие или дурные последствия поступков. Но совет убеждает, а приказ принуждает. В первом случае обязанность послушания внутренняя, во втором внешняя. Мудрый, конечно, предпочтет следовать совету, глупые же, а их большинство, следуют только принуждению. Вот почему общежитие не может удовлетвориться одними нормами совета, отвечающими развитому сознанию, а должно прибегать к нормам приказа, воздействующим на слабую и неразвитую природу людей. По этому признаку принудительности, нормы второго рода, называемые правом, отличаются от норм первого рода или нравственности.

Таким образом, нормы общежития различаются не по содержанию, а лишь по характеру сопровождающей угрозы. Применение того или другого средства зависит от поставленной цели. Этих целей три: 1) охранить мир внутренний сдерживанием влечений; 2) охранить мир внешний посредством благожелательных действий в отношении других; 3) охранить внешний мир воздержанием от действий, способных его нарушить. Первая цель достижима только посредством совета, вторая - отчасти помощью совета, отчасти приказа, третья же по преимуществу юридическими средствами. Соответственно тому Томазий выставляет три основных правила: 1) делай себе то, что ты хочешь, чтобы и другие тебе делали (honestum); 2) делай другим то, что ты хочешь, чтобы тебе другие делали (decorum); 3) не делай другим то, что ты не хочешь, чтобы тебе делали другие (justum).

V. Томазий оказывается сторонником коммунизма*(756).

В естественном состоянии существовало общение имуществ, которое погибло вследствие испорченности человека. Общение имуществ соответствует христианскому учению, и история показывает, что первые христиане имели общее имущество. Общение имуществ уничтожило бы неравенство между богатыми и бедными, которое является главною причиною нарушения мира между людьми. Не зло, а величайшее благо могло бы получиться от уничтожения частной собственности, порождающей раздоры, тщеславие людское, поддерживающей человеческую глупость. Напрасно говорят, что уничтожение собственности благоприятствовало бы лени и стремлению жить на счет чужого труда. Утверждают, что государство распалось бы без собственности, так как отсутствие имущества делало бы человека свободным и покорным. Если бы нашлись такие глупые люди, которые хотели бы предаться лени, рассчитывая на чужой труд, их можно было бы побудить наказанием. Собственность и государство не находятся в необходимой связи: собственность существовала ранее государства и нет никаких оснований говорить, будто государство не может существовать без собственности.

Однако, несмотря на то, что сам Томазий признал то нравственное зло, которое порождает частная собственность, оп приходит к заключению, что коммунизм - вопрос весьма далекого будущего, потому что к такому изменению учреждений можно подойти только после изменения Бравствепного облика человека. Сначала необходимо, чтобы взаимные отношения людей прониклись началом любви, а тогда уже можно будет заменить частную собственность общением имуществ. Таким образом, Томазий становится на ту точку зрения, что нравственное усовершенствование должно предшествовать усовершенствованию учреждений, хотя сам указал влияние учреждений на нравственность.