§ 32. Монтескье

Литература: Биография Монтескье дана Viаn, Histoire de Моntesquieu, 1878 (критика Брюнетьера, Revue de deux Mondes, 1879); лучшая монография - А. Sorе1, Montesguieu (Collection des grands ecrivains francais), 1887, pyc. перев. 1905; Faguet, Dix - huitieme sicde, 1892, стр. 137 - 192; Durckheim, Quid Secundatus politicae scientiae contulerit, 1892; Janet, Histoire de la science politique, т. II, изд. 1872, стр. 417 - 556; Jansen, Montesquieus Theorie von der Dreitheuung der Gewalten im Staate auf ihre Quelle zuruckgefuhrt, 1878; Scliwarz, Montesquieu und die Verantwortlichkeit der Eathe des Monarchen, 1892; Бершадский, Очерки истории философии права, 1892, стр. 235 - 266; Чичерин, История политических учений, т. I, 1872, стр. 355 - 396; Ковалевский, Предисловие к переводу Духа законов, 1900; Ильберт, Монтескъе ("Ж. М. Ю." 1904, N 7).

Издания: Лучшее издание в 7 томах принадлежит Лабулэ, 1876 - 1879; недавно стали выходить новые, прежде неизвестные произведения: Deux opuscules de Montesquieu, 1892; Melanges inedits de Montesquien, 1892.

I. Шарль Луи де Секонда родился в 1689 году в замке де ла Бред, невдалеке от Бордо. Он принадлежал к дворянской семье и с гордостью вспоминал, что род его насчитывает уже 250 лет. Потеряв на восьмом году мать, мальчик попал в иезуитскую коллегию, где воспитывался до 18 лет.

По выходе из коллегии, юноша отдался изучению юридических наук, что, может быть, объяснялось не столько интересом к этой отрасли знания, сколько надеждою на занятие судейской должности. Надежды эти оправдались. В 1714 году умер его дядя, барон Монтескье, и передал ему, вместе с титулом, также и приобретенное покупкою звание вице - председателя судебного парламента в Бордо. Через год 25-летний судья обзавелся семьей.

Однако интересы Монтескье выходили далеко за пределы судейского стола. Его влекла к себе литература, он проникнут был глубоким уважением к классической древности и, наконец, отдавая дань времени, занимался естествознанием. В 1721 году появился его первый крупный литературный труд "Персидские письма". Изящная форма, острое содержание, резкие намеки создали Монтескье сразу литературное имя. Особую пикантность придало обнаружение того, что автором анонимного сочинения, нападавшего на церковь и общественные порядки, оказалось лицо, занимавшее видный пост.

Литературный успех отнял у судьи всякий интерес к его делу, и он продал свою должность (1726). Вступление в Академию встретило, однако, со стороны правительства оппозицию, которая задела самолюбие Монтескье и оскорбила его. Он отправился в заграничное путешествие, объездил Германию, Италию, Швейцарию, Голландию и Англию. В Риме Монтескье был очень любезно принят папою, который не поставил автору "Персидских писем" в упрек указания на "мага, внушающего верующим, что три равно одному, что съедаемый хлеб не есть хлеб, а выпиваемое вино не есть вино". Нравы Англии не понравились Монтескье, хотя он и оценил, что в этой стране "чувствуешь себя свободно".

По возвращении в Париж Монтескье издал крупный исторический труд "Рассуждение о величии и падении римлян", 1734.

В это же время уже созревала в уме Монтескье новая работа, появившаяся лишь в 1748 году, когда автору было уже почти 60 лет. По словам Монтескье, он потратил двадцать лет труда на создание "Духа законов". И, однако, близкие друзья его, которым он сообщил в рукописи свое новое произведение, встревожились, как бы выход в свет такого сочинения не лишил автора той славы, какую он приобрел ранее. Их опасения не оправдались. Несмотря на большой объем, отсутствие системы в изложении, отрывистый слог, "Дух законов" имел огромный успех. В полтора года потребовалось 22 издания.

После подъема сил, выразившегося в знаменитом сочинении, начался их упадок. Монтескье почти совершенно ослеп, удалился от общества и в 1755 году скончался. За гробом его шел единственный представитель литературного мира - Дидро.

II. На мировоззрение Монтескье оказал влияние историзм, имевший своим представителем во Франции Бодэна. Едва ли Монтескье мог остаться вне влияния выдающегося: произведения итальянской литературы, а именно "Новой науки" Джиамбатисты Вико, которое вышло в 1725 году и представляло крупный вклад в философию истории. С другой стороны Монтескье, как и все его современники, испытал сильное влияние со стороны Локка, который превозносил и обосновал политическую свободу.

Эти влияния совпали с личными чертами характера Монтескье, послужившими им хорошею почвою. Интерес к истории соответствовал положительному, спокойному уму его, его склонности к естественным наукам. Английскому влиянию благоприятствовала любовь Монтескье к свободе, его ненависть к деспотизму во всякой форме его проявления. Государственный строй Англии был особенно симпатичен аристократизму Монтескье, воспринятому им и рождением и воспитанием.

Но в условиях окружающей среды было нечто, препятствовавшее стоять твердо на исторической почве. Это ненависть к исторически сложившимся порядкам и господство рационализма. По этой причине Монтескье и не мог создать исторической школы, для которой нужны были совсем иные общественные условия.

По-видимому, Монтескье проникнут вполне историческим духом.

"Законы, в самом обширном значении этого слова, суть необходимые отношения, вытекающие из природы вещей"*(842). Стоя на такой социологической точке зрения, Монтескье должен подчинить все общественные отношения законам развития и взаимодействия. Законы, нравы, обычаи, влияя, по закону причинности, друг на друга, в то же время необходимо определяются историческими и географическими условиями, в которые поставлено то или иное общество. И Монтескье уделяет огромное место историческим и географическим данным в своем исследовании.

Но в действительности Монтескье сын своего времени и проникнут рационалистическим духом. Он не столько выводит из фактов, сколько подводит факты под обобщения, схваченные интуитивно. "Исследуя свой предмет без всякого предварительного плана, я не знал ни правил, ни исключений, и, если находил истину, то для того только, чтобы тут же устранить ее; но когда я открыл мои общие начала, то все, чего я искал, предстало предо мною"*(843). Его исторические экскурсии имеют значение не столько данных для обобщений, сколько примеров, подтверждающих установленные а рriоri начала.

Самый историзм Монтескье носил политико-правовую окраску. В представлении Монтескье современная ему Франция уклонилась от монархии древних германцев, при которой была обеспечена свобода. В Англии германские начала развивались последовательно и неуклонно в духе развития политической свободы. Во Франции уклонение от германских начал привело к вымиранию учреждений, обеспечивавших свободу, и германский монархизм грозит перейти в восточный деспотизм. Отсюда симпатия Монтескье к Англии, как образцу правильного исторического развития древних начал; отсюда сочувствие его ко всему, что напоминало прежнюю свободу, хотя бы это была продажность судебных должностей, независимых в силу этого от административного произвола. Приближение к английской конституции было бы лишь возвращением к старой французской монархии, умеряемой независимыми сословными учреждениями.

В этом случае Монтескье мыслил так, как и представители исторической школы XIX столетия.

Материал, бывший в распоряжении Монтескье, взят им из истории, преимущественно древней, из этнографии и из личных наблюдений. Слабость наблюдательной способности Монтескье обнаруживается в неверном понимании того английского государственного строя, изучение которого было главною его задачею. Монтескье преувеличил значение разделения властей в Англии и упустил такой важный факт, как парламентаризм. Нельзя сказать, чтобы Монтескье был силен в определениях. Классификация форм правления не имеет в основе единства признаков. Соответствующие каждой форме правления принципы не отличаются ясностью.

С внешней стороны знаменитое сочинение отличается крайнею несистематичностью. Попытки*(844) разъяснить план "Духа законов" едва ли достаточно убедительны. Автор нагромождает массу исторических и географических подробностей, не только не всегда способствующих выяснению мысли, но, напротив, заставляющих часто терять ее. Подчас автор дает обещания, которые забывает потом исполнить. Иногда он допускает непростительные исторические ошибки, напр. относит сочинение Бомануара к XII веку, тогда как сам в другом месте называет его современником Людовика Святого. Серьезное исследование прерывается обращениями к музам, к Венере, которые уже его современникам казались неуместными.

И, тем не менее, при всех недостатках, сочинение Монтескье имело огромное влияние. Оно отвечало на запрос общества дать теоретическое оправдание новому государственному строю, который обеспечивал бы политическую свободу.

III. В "Персидских письмах" Монтескье относится отрицательно к гипотезам о естественном состоянии. "Как только заходит речь о публичном праве, так сейчас принимаются за старательное исследование вопроса, каково происхождение общества; а мне это кажется смешным. Причина общества в самом факте сожития, в том, что люди родятся подле людей"*(845).

Однако, в "Духе законов" Монтескье не считает возможным обойти этот вопрос.

Не обладая еще познаниями, первобытный человек чувствует лишь свою слабость. Автору кажется, что наблюдения над дикарями вполне подтверждают это предположение: все заставляет их трепетать, все обращает их в бегство. "В таком состоянии каждый чувствует себя низшим по отношению к другим и много, если доходит до ощущения равенства с ним. Стремление нападать друг на друга чуждо таким людям; отсюда мир является первым естественным законом человека"*(846). Следовательно, в понимании естественного состояния Монтескье расходится с Гоббсом, точка зрения которого, по его мнению, не выдерживает рационалистической критики.

"Соединившись в общества, люди утрачивают сознание своей слабости; существовавшее между ними равенство исчезает, и между ними начинается война. Каждое отдельное общество приходит к сознанию своей силы; отсюда - состояние войны между нациями. Отдельные лица в каждом обществе начинают ощущать свою силу и пытаются обратить в свою пользу главные выгоды этого общества - отсюда война между отдельными лицами"*(847).

Таким образом, Монтескье стоит на точке зрения, прямо противоположной воззрению Гоббса. По мнению последнего, война господствует в естественном состоянии, а мир является достоянием государственного быта, тогда как по Монтескье первоначальное мирное состояние, с переходом в государственный быт, превращается во враждебное.

"Общество не может существовать без правительства.

Соединение всех отдельных сил образует то, что называется государственным состоянием"*(848).

IV. Рассматривая различные формы государственного соединения, Монтескье основывает различие форм правления на двух моментах: на природе правления и на принципе его. "Различие между природою правления и его принципом в том, что природа его есть то, что делает его таким, каково оно есть; а принцип - то, что управляет его деятельностью. Первая есть его особенный строй, а вторая - человеческие страсти, которые двигают им"*(849). Эти слова не совсем ясно выражают мысль Монтескье, весьма глубокую и сравнительно мало обратившую на себя внимания. Монтескье различает юридическую форму государства и психологическую основу государственной власти. Последним моментом он вносит ценный вклад в народную психологию.

По своей природе, формы правления разделяются на три вида: республиканский, монархический и деспотический. "Республиканское правление - это то, где верховная власть находится в руках или всего народа или части его; монархическое, где управляет один человек, но посредством установленных неизменных законов; между тем как в деспотическом все, вне всяких законов и правил, движется волей и произволом одного лица"*(850).

Классификация Монтескье несомненно оригинальна, но далеко не научна. Делая упрек Аристотелю в случайном выборе признаков классификации*(851), сам Монтескье не выдерживает основного требования - единства признака. Монархия отличается у него от демократии по иному признаку, нежели от деспотизма. Почему, в самом деле, объединяет он демократию и аристократию под именем республиканского правления? Почему отделяет он монархию от деспотизма? Если Монтескье кладет в основу различия между республикою и монархиею число лиц, обладающих властью, то ему следовало бы разъединить демократию и аристократию, а монархию соединить с деспотизмом. Если же основою различия принять характер управления, законный или произвольный, то на этом признаке обосновывается различие не только в единоличном правлении, но и в многоличных. Уже Вольтер, в своей критике "Дух законов", заметил, что монархизм и деспотизм - два родных брата, которые так схожи между собою, что их можно принять друг за друга. Интересно, что ранее сам Монтескье высказался в том же духе. "В Европе правления по большей части монархические или, лучше сказать, так называемые монархические, потому что не знаю, были ли когда на самом деле такие, во всяком случае они не могут долго продержаться на этом уровне: они переходят непременно или в деспотизм или в республику"*(852).

В действительности, монархизм и деспотизм - две стороны того же единоличного правления. Монархизм - это то, что есть хорошего в самодержавии, деспотизм - это его оборотная сторона; монархизм это то, что напоминает симпатичные для Монтескье старые французские учреждения, деспотизм - это ненавистные ему современные тенденции абсолютизма. Такое различие давало Монтескье большую свободу суждений о характере современного правления, открывало возможность предостеречь от последствий режима, не стеснявшегося свободою граждан. Различие монархии и деспотии не более как политический прием, которому пришлось принести в жертву научные требования.

V. Каждой форме правления соответствует особый принцип, или иначе, каждая государственная организация имеет свою психологическую основу, предполагает известный психический склад общества.

Для деспотии таким принципом является страх, для монархии - честь, для демократии - добродетель. Монтескье впрочем, предупреждает, что "между утверждением, что известное свойство, душевное расположение или добродетель не являются главными двигателями такого - то правительства, и утверждением, что они в этом правительстве совсем отсутствуют, есть большое различие"*(853).

К сожалению, весьма важное социологическое обнаружение связи между государственным строем и общественною психикою Монтескье ослабляет внесением замечания политико-правового характера. "Таковы принципы трех видов правления. Это не значит, что в такой республике люди добродетельны, а то, что они должны быть таковыми. Из этого не следует также и того, что в данном монархическом государстве господствует честь, а в деспотическом - страх, но что они должны бы там господствовать, так как иначе эти государства не будут совершенны"*(854).

Посмотрим на характеристику каждого государственного строя в отдельности.

а. Принцип деспотизма - страх. Деспотическое правительство в добродетели не нуждается, а честь была бы для него опасна. Надо задавить страхом всякое мужество в людях и погасить в них малейшую искру честолюбия. Если в деспотическом государстве государь хотя на мгновение опустит угрожающую руку, то все пропало, так как страх, - единственное движущее начало этого образа правления, исчез*(855). "Все люди равны в государствах республиканских, они равны и в государствах деспотических; в первом случае потому, что они все, во втором потому, что все они ничто"*(856). "В деспотическом правлении, где закон есть воля государя, как бы ни был мудр этот государь, чиновник все - таки руководствоваться его волею не может, потому что не может знать ее. И потому он руководится своею волею"*(857). Потому народ должен бояться каждого чиновника, как самого государя. "Никогда не следует изменять нравы и обычаи в государстве деспотическом. Ничто скорее этого не вызовет в нем революции. Причина тут в том, что у этих государств, так сказать, совсем нет законов: там есть только нравы и обычаи, так что, разрушив их, вы разрушите все"*(858). Глава XIII "Духа законов", носящая название: "Идея деспотизма", состоит всего из двух строк: "Когда дикари Луизианы хотят достать плод с дерева они срубают дерево под корень и срывают плод. Таково деспотическое правление".

b. Принцип монархии - честь (honneur). К сожалению, представление Монтескье о чести не отличается ясностью. С одной стороны под честью он понимает "предрассудки каждого лица и каждого положения", "искание чинов и преимуществ", другими словами - тщеславие или честолюбие. "С философской точки зрения, эта честь, двигающая всеми частями государственного тела, есть ложная честь". Можно было думать, что Монтескье имеет в виду стремление стать возможно ближе к особе монарха и возможно выше толпы. Но, с другой стороны, Монтескье дает указания на понимание чести в более благородном смысле. Это видно из приводимых им примеров чести. Когда Карл IX, после Варфоломеевской ночи, дал всем губернаторам приказ избивать гугенотов, виконт д'Орт, комендант Байоны, писал королю: "Государь, между жителями и военными я нашел только добрых граждан да храбрых солдат, но ни одного палача; поэтому мы умоляем ваше величество употребить наши руки и жизнь на какое-нибудь удобовыполнимое дело"*(859). Если принять во внимание, что по взгляду Монтескье монархизм, в отличие от деспотизма, основывается на строгой законности, то, очевидно, что честь, как принцип, должна представлять нечто высокое с философской точки зрения. Это стремление соблюдать установленные правила, не поддаваясь ни соблазнам, ни угрозам. Но тщеславие предполагает соблазн.

Не трудно открыть источник ошибки Монтескье - это различие между монархизмом и деспотизмом, различие между идеалом монархического правления и осуществлением его в действительности. Пример, приведенный Монтескье, свидетельствует о борьбе в обществе двух психических начал: гордости, составлявшей пережиток феодальной независимости, и угодливости, воспитанной придворною обстановкою. Виконт д' Орт еще феодал, тогда как иные коменданты превратились уже в дворян. Монтескье, как политик, хотел показать, что монархизм, дабы не выродиться в деспотизм, должен поддерживать сознание человеческого достоинства и непреклонность. Но Монтескье, как историк, забыл о "законах, как необходимых отношениях, вытекающих из природы вещей, в силу которых с абсолютизмом несовместима свобода. Если монархизм строится на искании почестей и преимуществ, как же можно рассчитывать, что люди пренебрегут ими ради соблюдения требований закона и нравственности.

Невозможность провести границу между монархизмом и деспотизмом приводит к тому, что сам Монтескье затрудняется определить, в чем преимущество одной формы перед другой. "Правление монархическое имеет одно большое преимущество перед деспотизмом. Так как природа этого правления требует, чтобы в государственном строе было несколько государственных сословий, на которые опирается власть государя, то, благодаря этому, государство получает большую определенность, его конституция оказывается более устойчивою, а личность правителей более прочно обеспеченною"*(860). Это так неопределенно, что едва ли сам Монтескье верил в эти преимущества.

с. "Для утверждения и поддержания правительства, монархического или деспотического, не требуется большого запаса честности. Сила законов в одном и вечно подъятая длань государя в другом - все определяют и сдерживают. Но государство народное нуждается в добавочном двигателе; это есть добродетель"*(861).

Если не обращать внимания на опошленное слово "добродетель" (vertu), и понимать под ним высоко развитое чувство любви к людям и сознание долга перед обществом, то следует признать, что Монтескье правильно схватил психологическую основу демократической республики.

"Любовь в республике в демократии есть любовь к демократии, а любовь к демократии есть любовь к равенству. Любовь к демократии есть, кроме того, любовь к умеренности. Так как все должны там пользоваться одинаковым благополучием и выгодами, то каждый должен иметь те же удовольствия и предаваться тем же надеждам, что и прочие; а все это возможно только при общей умеренности и воздержанности. Любовь к равенству в демократии ограничивает честолюбие одним желанием, одним счастием - послужить отечеству более важными делами, чем прочие граждане. Все не могут быть для него равно полезны, но все равно должны быть ему полезны. Они уже с самого рождения находятся в неоплатном долгу перед ним".

"Любовь к умеренности ограничивает в демократии стремление приобретать желанием иметь необходимое для семьи, а излишек для отечества. Богатство дает власть, которую гражданин не может употребить для собственной пользы, потому что он перестал бы быть равным. Оно доставляет наслаждения, которыми он тоже не должен пользоваться, потому что этим также нарушалось бы равенство. Поэтому благоустроенные демократии, утвердив умеренность в области домашней жизни, открыли двери для роскоши в области жизни общественной, как это и было в Афинах и в Риме"*(862).

Характеристика аристократической республики Монтескье совсем не удалась. Принцип этой формы правления - умеренность. "Этот дух умеренности и есть то, что в аристократии зовется добродетелью: он занимает там место духа равенства в государстве народном"*(863). Но после того, что говорил Монтескье о значении умеренности для демократии, непонятно, как мог он сделать это свойство характерным отличием аристократии.

VI. Приступая к анализу государственной власти, Монтескье решительно становится на точку зрения политики права. Признавая различие трех властей, законодательной исполнительной и судебной, Монтескье настаивает на их разделении, как на наиболее целесообразном средстве обеспечить политическую свободу.

"В каждом государстве есть три рода власти: власть законодательная, власть исполнительная по предметам, входящим в область права международного, и власть исполнительная по предметам, относящимся к области права гражданского. В силу первой, государь или правитель создает законы, временные или постоянные, и исполняет или отменяет существующие законы. В силу второй, он объявляет войну или заключает мир, отправляет или принимает послов, охраняет безопасность, предотвращает нашествие. В силу третьей, он карает преступления и разрешает споры частных лиц. Последняя носит название судебной, а предыдущая называется просто исполнительной властью государства"*(864).

Начало разделения властей не представляет собою открытия Монтескье. Оно известно было уже древности, оно принято было Бодэном, а в том виде, какой придает ему Монтескье, оно установлено было Локком. Монтескье в точности воспроизводит деление английского писателя, и, если начало разъединения властей связывается с именем Монтескье, а не Локка, то только потому, что общеевропейское значение имела французская, а не английская литература. Как и Локк, Монтескье определяет исполнительную власть, как сферу деятельности правительства во вне государства, совершенно не упоминая в определении о сфере внутреннего управления, которое в настоящее время составляет самую существенную сторону исполнительной власти и которое, конечно, имел в виду и Монтескье.

Развиваемый Монтескье взгляд не оставляет сомнения в том, что он имеет в виду не три функции единой государственной власти, а три государственные власти. Другими словами, Монтескье подвергает делению самый суверенитет. И это вполне отвечает той цели, какую имеет он в виду, устанавливая начало разделения властей.

Если в государстве действительно три власти, то невольно возникает вопрос: чем же обеспечивается согласное их действие? Не в состоянии ли они парализовать друг друга и, в конце концов, остановить жизнь государства? Монтескье сам предвидит это затруднение. Эти три власти должны бы в результате прийти в состояние покоя и бездействия. Но так как необходимое движение вещей заставит их двигаться, то они должны будут двигаться в согласии друг с другом"*(865).

Едва ли кого удовлетворит подобное решение вопроса или, лучше сказать, отстранение затруднения. Это согласие властей в силу высшей необходимости напоминает предустановленную гармонию Лейбница.

Может быть, если бы Монтескье прежде, чем делить власть, остановился на исследовании, что такое государственная власть, - он не сделал бы крупной теоретической ошибки.

Практическая важность указания Монтескье все же остается вне сомнения. Выдвинутое начало разделения властей являлось противоположностью наблюдавшемуся во Франции того времени смешению функций. По-видимому суды, благодаря наследственности должностей, были независимы от правительства. Но на самом деле компетенция судебных парламентов была крайне ограничена. Где только вмешивался публичный элемент, там общие суды уступали место судам исключительным. Вследствие этого суды приспособлялись к видам правительства и являлись покорными исполнителями последнего. Соединение законодательной и исполнительной власти в лице короля, а фактически в лице министров, приводило к изданиям и отменам законов по соображениям колеблющейся внутренней политики*(866). Наблюдения над печальными последствиями этой системы во Франции и сравнение с Англией, где существовало распределение функций, хотя и не в той степени, как представлял себе Монтескье, - вызвали общее внимание к точке зрения, выдвинутой Монтескье.

VII. Государственный строй, основанный на принципе разделения властей, будет лучшею формою правления. Господствующий абсолютизм, который сосредоточивает все власти в одной особе государя, должен уступить место конституционной монархии, в которой законодательная власть принадлежала бы народным представителям, а исполнительная - монарху; судебная же власть, которая, по мнению Монтескье, "в известном смысле совсем как бы не власть", не имеет постоянных органов, а вручается временно выборным из народа присяжным.

Образцом такого государственного строя может служить Англия. Это "народ, непосредственным предметом государственного устройства которого является политическая свобода"*(867). "Не потребуется много труда для того, чтобы разыскать в конституции политическую свободу. Если можно увидеть ее там, где она есть, если она уже найдена, то зачем более искать ее?"*(868).

Чем же объяснить, что именно в Англии развился государственный строй, наиболее отвечающий идеальным требованиям? Причина кроется в том, что Англия осталась наиболее верной древнегерманским началам. "Всякий, кто пожелает прочитать великолепное творение Тацита о нравах германцев, увидит, что свою идею о политическом правлении англичане заимствовали у них. Эта прекрасная система найдена в лесах"*(869). Племена германцев, которые завоевали Римскую империю, как известно, пользовались большою свободою. Народ участвовал в управлении сначала непосредственно, потом через представителей. Отсюда развилась аристократическая монархия. "Это было хорошее правление, обладавшее способностью сделаться лучшим. В нем установился обычай давать освободительные грамоты, и вскоре гражданская свобода народа, прерогативы дворянства и духовенства, власть государей оказалась в таком состоянии, что я не знаю, было ли когда-нибудь на земле правление столь хорошо уравновешенное, как-то, которым пользовались все части Европы в то время, как оно существовало там"*(870).

Но почему же именно в Англии, и только там, германские начала привели к конституционной монархии, построенной на строгой законности? Монтескье, который ставит политические и гражданские законы в зависимость от физических условий, а прежде всего от климата, дает такое объяснение. "Для нации, у которой порождаемая климатом болезнь удручает душу до такой степени, что поселяет в ней отвращение ко всему на свете и к самой жизни, для людей, которым все стало невыносимо, - наиболее подходящий образ правления был бы тот, при котором они не могли бы слагать вину своих зол на одно лицо; при котором страной управляют не столько люди, сколько законы, и где, поэтому, для изменения государственного строя приходилось бы ниспровергать самые законы"*(871).

Если к этому присоединить нетерпеливый характер и мужество англичан, то объяснение политического строя Англии будет готово.

Но если так, если этот строй является продуктом особенностей страны и политического склада англичан, как может этот строй считаться подходящим для народа, живущего в иных географических условиях и обладающего иным складом характера? Сам же Монтескье признает, что, "наиболее сообразно с природою то правительство, особенные свойства которого наиболее соответствуют характеру народа, для которого оно установлено"*(872). "Законы должны находиться в таком тесном соответствии со свойствами народа, для которого они установлены, что только в чрезвычайно редких случаях законы одного народа могут оказаться пригодными и для другого народа"*(873).

Политика Монтескье не согласуется с его историзмом.

VIII. "В виду того, что в свободном государстве всякий человек, за которым признается свободная душа, должен управлять сам собою, законодательная власть должна бы принадлежат всему народу. Но так как в больших государствах это невозможно, а в малых связано с большими неудобствами, то необходимо, чтобы народ делал посредством своих представителей все, что он не может делать сам"*(874).

Как же предполагает Монтескье организовать народное представительство? Монтескье высказывается за всеобщее избирательное право. "Право подавать голос в своем округе для выбора представителей должны иметь все граждане, исключая тех, положение которых так низко, что на них смотрят как на людей, неспособных иметь свою собственную волю"*(875). Правда Монтескье не объясняет, кто эти низкопоставленные люди. Но нельзя же думать, чтобы он имел в виду устранить всех, кроме принадлежащих к привилегированным классам. Правда, что всеобщее избирательное право не согласуется ни с аристократическими симпатиями Монтескье, ни с образцом, который имел в виду Монтескье, потому что в XVIII веке в Англии правом участия на выборах пользовались весьма немногие. Но признание со стороны Монтескье избирательного права за каждым все же налицо и этим опровергается утверждение, будто "идея всеобщего избирательного права была чужда мыслителям XVIII века"*(876).

Деятельность законодательной власти должна отвечать местным нуждам. Поэтому члены законодательного собрания не должны быть избираемы из всего вообще населения страны, но жители каждого города должны избирать себе в нем своего представителя. Нет необходимости, чтобы представители, получивши от своих избирателей общую инструкцию, получали от них еще и частные по каждому особому делу. Правда, что в последнем случае, слова депутата были бы более верным отголоском нации; но это повело бы к беcконечным проволочкам, дало бы каждому депутату власть над всеми прочими, и в самых неотложных случаях вся сила народа могла бы быть парализована чьим - нибудь капризом.

Монтескье, как и следовало ожидать, высказывается за двупалатную систему представительства. К этому его побуждали и личные аристократические симпатии, и пример Англии. "Во всяком государстве всегда есть люди, отличающиеся преимуществами рождения, богатства или почестей; и если бы они были смешаны с народом; если бы у них, как и у прочих, было по одному только голосу, то общая свобода стала бы для них рабством, и они не имели бы никакого интереса защищать ее", так как большая часть решений была бы направлена против них. Поэтому доля участия их в законодательстве должна быть поставлена в соответствие с прочими преимуществами, которые они находят для себя в государстве, и это может быть достигнуто в том случае, если из них будет образовано особое собрание*(877). Таким образом задачею верхней палаты, пользующейся правом отмены решений нижней, является удержание общества от демократизации. "Необходимо, чтобы законодательное собрание благородных имело очень большой интерес охранять свои прерогативы, которые сами по себе ненавистны, и в свободном государстве должны находиться в постоянной опасности"*(878).

"Исполнительная власть должна быть в руках монарха, так как эта часть правления, почти всегда нуждающаяся в действии быстром, лучше выполняется одним, чем многими; тогда как все касающееся законодательной власти часто лучше устраивается многими, чем одним"*(879). За монархом Монтескье признает право абсолютного veto. "Если исполнительная власть не будет иметь права останавливать действия законодательного собрания, то последнее впадет в деспотизм, так как, имея возможность предоставить себе любую власть, которая представится его воображению, оно уничтожит все прочие власти"*(880). Давая монарху соучастие в законодательстве, Монтескье не замечает, что он отступает от начала разделения властей.

Личность монарха священна. Законодательное собрание не должно иметь власти судить лицо, отправляющее исполнительную власть. Но, так как монарх может дурно пользоваться властью только потому, что у него дурные советники, ненавидящие, как министры, законы, то эти советники могут быть привлечены к ответу и наказаны*(881).

Такова конституция в представлении Монтескье. Пропагандируя ограниченную монархию, он высказывается против республики. "Гаррингтон, в своей "Осеана", разыскивал ту высшую ступень свободы, до который может быть доведен строй государства. Но можно сказать, что он стал разыскивать эту свободу, отвернувшись от нее"*(882). Мы знаем, что Гаррингтон высказался за республиканскую форму правления. Монтескье указывает ему на то, что нечего искать лучше того, что Гаррингтон имел у себя на родине.

IX. Только конституционный строй в состоянии обеспечить политическую свободу, достижение которой составляло заветную мечту ХVII? века.

Что же следует понимать под именем политической свободы? "Нет слова, которое получило бы столько разнообразных значений и производило бы столь различное впечатление на умы, как слово - свобода. Одни принимают ее за легкую возможность низлагать того, кого они наделили тираническою властью; другие - за право избрать того, кому они должны повиноваться; третьи - за право носить оружие и совершать насилия; те видят ее в привилегии состоять под управлением человека своей национальности или своих собственных законов. Некий народ (московиты) долго принимал за свободу обычай носить бороду"*(883). "В виду того, что в демократиях народ, по-видимому, может делать все, что хочет, свободу приурочили к этому строю, смешивая таким образом власть народа с свободой народа". Но, по мнению Монтескье, политическая свобода состоит совсем не в том, чтобы делать, что хочется.

В действительности "политическая свобода есть право делать все, что дозволено законами"*(884). "Для гражданина политическая свобода есть то душевное спокойствие, которое коренится в убеждении каждого в своей безопасности"*(885). "Свобода политическая заключается в нашей безопасности, или, по крайней мере, в нашей уверенности, что мы в безопасности"*(886).

С таким представлением о свободе трудно согласиться. Конечно, твердая законность вносит уверенность в жизнь гражданина, дает ему возможность сообразовать свои действия с законными границами и обеспечивает его от произвола. Но самые границы, поставленные законом, могут быть так узки, что гражданин, достигший известной ступени развития, будет чувствовать себя страшно стесненным. Можно представить себе такой законный порядок, где устранены будут свобода слова, печати, совести, где законами будет дозволено только занятие хозяйственными делами, - и едва ли человек при этих условиях будет чувствовать себя свободным. Законность составляет гарантию свободы, но не самую свободу.

В чем же сам Монтескье видит гарантию политической свободы? Монтескье считает такою гарантиею начала разделения и равновесия властей. "Если власть законодательная и власть исполнительная будут соединены в одном лице или учреждении, то свободы при этом не будет, так как можно опасаться, что обладающий ими монарх или сенат станут создавать тиранические законы - для того, чтобы также тиранически применять их. Не будет еще свободы и в том случае, когда судебная власть не отделена от власти законодательной и исполнительной. Если она соединена с законодательною властью, то жизнь и свобода граждан окажутся во власти произвола, ибо судья будет и законодателем. Если она соединена с исполнительною властью, то судья получает возможность стать угнетателем. Все погибло бы, если бы в одном я том же лице или учреждении, составленном из сановников, или дворян, или из простых людей, были соединены эти три власти: создавать законы, приводит в исполнение общеобязательные постановления и судить преступления или тяжбы частных лиц"*(887).

Чтобы смягчить впечатление последних слов, Монтескье прибавляет: "В большинстве европейских государств установлен умеренный образ правления, потому что государи, обладая двумя первыми властями, предоставляют своим подданным отправление третьей. У турок, где эти три власти соединены в лице султана, царствует ужасающий деспотизм". Но едва ли это примечание способно было кого - нибудь обмануть.

Разделения властей еще недостаточно для обеспечения свободы - необходимо еще начало равновесия властей. "Чтобы образовать умеренное правление, надо уметь комбинировать власти, регулировать их, умерять, приводить их в действие, подбавлять, так сказать, балласту к одной, чтобы она смогла уравновешивать другую; это такое мастерское произведение законодательства, которое редко удается выполнить случаю, и которое редко позволяют выполнить разумению"*(888). Вся конституция должна быть построена так, чтобы ни одна власть не перевесила других, чтобы каждая уравновешивала соотношение двух других. Чтобы законодательная власть, состоящая из народных представителей, не взяла верх, необходимо предоставить монарху право veto; чтобы исполнительная власть не возобладала, надо лишить ее права создавать нормы и права судить об их исполнении; чтобы судебная власть не порывала связи с народом, суд над преступниками должен быть предоставлен присяжным, т. е. выборным от народа, не участвующего ни в законодательстве, ни в исполнительной власти.

Итак, начало разделения властей и начало равновесия властей - таковы столбы, на которых зиждется политическая свобода.

Удивительно, однако, что Монтескье, так ратующий за законность, как за сущность свободы, мог высказать мысль о необходимости приостановки гарантий. "Признаюсь, однако, что в виду обычая, существующего у самого свободного из народов мира*(889), я склонен думать, что бывают случаи, когда на свободу следует набросить покрывало, подобно тому, как закрывают иногда статуи богов". Но так именно рассуждают правительства, наклонные перейти от монархизма к деспотизму!

X. Обратимся к воззрениям Монтескье на право.

Все, что существует, имеет свои законы: они есть и у божества, и у мира материального, и у существ сверхчеловеческого разума, и у животных, и у человека. Но, кроме законов, не самими людьми созданных, они, как существа разумные, могут и сами для себя создавать законы. На этом основано различие законов естественных и положительных.

Несмотря на историко-сравнительную точку зрения, Монтескье не сомневается в естественном праве. "Законам, созданным людьми, должна была предшествовать возможность справедливых отношений. Говорить, что вне того, что предписано или запрещено положительным законом, нет ничего ни справедливого, ни несправедливого, значит утверждать, что радиусы круга не были равны между собою до того, как был начертан самый круг"*(890). Естественные законы - это "законы природы, названные так потому, что они вытекают единственно из устройства нашего существа"*(891). Каковы же эти законы природы: это жажда мира, потребность питания, половое влечение, желание жить в обществе*(892).

Хотя естественные законы и неизменны, но оказывается, что разумные существа не подчиняются им с тем постоянством, с каким физический мир следует своим законам. "Причина этого в том, что отдельные разумные существа по своей природе ограничены и потому способны заблуждаться, и что, с другой стороны, в природе их лежит стремление действовать по собственным побуждениям. Поэтому они не соблюдают постоянно своих первоначальных законов"*(893). "Созданный для жизни в обществе, человек способен забывать своих ближних - и законодатели призывают его к исполнению его обязанностей посредством законов политических и гражданских"*(894).

Итак, положительные законы восполняют действие законов естественных, которые, несмотря на то, что они законы природы и неизменны, могут быть неисполнимы. Положительные законы не только восполняют естественное право, но могут и противоречить ему. "Если раб, говорит Платон, защищаясь, убьет свободного человека, его следует судить, как отцеубийцу. Вот гражданский закон, который карает за естественную защиту. Также противоречит естественному праву закон Генриха VIII, осуждавший всякую девушку, которая состояла с кем либо в недозволенной связи и не объявила о том королю до вступления с ним в брак, потому что он оскорблял естественную стыдливость"*(895).

Положительные законы представляют несколько видов. "Рассматриваемые, как жители планеты, величина которой делает необходимым существование на ней многих различных народов, люди имеют законы, определяющие отношения между этими народами: это международное право. Рассматриваемые, как существа, живущие в обществе, существование которого нуждается в охране, они имеют законы, определяющие отношения между правителями и управляемыми: это право политическое. Есть у них еще законы, которыми определяются отношения всех граждан между собою: это право гражданское"*(896).

Все законы положительные, как политические, так и гражданские, должны соответствовать физическим свойствам страны, ее климату - холодному, жаркому или умеренному, качествам ее почвы, ее положению, ее величине, образу жизни ее народов - земледельцев, охотников или пастухов, степени свободы, допускаемой устройством государства, религии населения, его склонностям, богатству, численности, торговле, нравам и обычаям; наконец, они должны состоять в известном отношении друг к другу, к условиям своего происхождения, к целям законодателя и к порядку вещей, на которых они утверждаются. Совокупность всех этих отношений образует то, что называется "Духом законов"*(897). Это, следовательно, то, что должно было составить сущность сочинения, но что менее всего обратило на себя внимание, что менее всего имело влияния. Духу права суждено было возродиться позднее и быть связанным с иным крупным именем, хотя именно Монтескье высказал, что "законодатель должен сообразоваться с духом народным"*(898).

XI. Взгляды Монтескье на преступления и наказания значительно изменили направление в науке уголовного права и способствовали смягчению законодательств.

В хорошо управляемых государствах благоразумный законодатель будет менее заботиться о наказаниях за преступления, чем о предупреждении преступлений; он постарается не столько карать, сколько улучшать нравы*(899), потому что карательная система стоит в зависимости от нравственного состояния общества. Если народ нравственно развит, то не надо много наказаний. "Любовь к отечеству, стыд, боязнь порицания заключают в себе обуздывающую силу, которая в состоянии удержать от многих преступлений. Быть уличенным в дурном поступке там будет самым большим наказанием за совершение этого поступка*(900). Нравственное состояние общества стоит в связи с формою правления и Монтескье обращает внимание на зависимость карательной системы от природы государственного строя. "Если есть страны, где стыд не бывает следствием наказания, то в этом виновна тирания, которая подвергает одинаковым наказаниям и преступников и честных людей. И если есть другие страны, где люди сдерживаются лишь жестокими наказаниями, то будьте уверены, что это по большей части происходит от жестокости правительства, налагавшего эти наказания за легкие провинности"*(901).

Какие же требования предъявляет Монтескье к карательной системе?

Прежде всего, наказания не должны быть жестоки. "Опыт показал, что в странах, где наказания не жестоки, они производят на ум гражданина впечатление столь же сильное, как самые жестокие наказания в других странах. Заметив какой - нибудь беспорядок в государстве, крутое и склонное к насильственным мерам правительство хочет его прекратить тотчас же, и вместо того, чтобы восстановить силу старых законов, устанавливает новую жестокую казнь, которая разом прекращает зло. Но слишком натянутые бразды правления скоро ослабевают. Воображение привыкает к этой большей каре, как оно привыкло к прежней меньшей; и так как страх, внушаемый последней, значительно слабеет, то является необходимость распространить первую на все случаи"*(902). Во - вторых, наказания по своей тяжести должны соответствовать важности преступления. "У нас очень дурно делают, что назначают равное наказание и тому, кто ворует на большой дороге, и тому, кто грабит и убивает. Очевидно, что тут следовало бы, в видах общественной безопасности, установить некоторое различие в наказаниях. В Китае разбойников разрезывают на куски, а воров - нет; благодаря этому различию там воруют, но не убивают. В Московском государстве, где воров и убийц наказывают одинаково, всегда убивают; мертвые, говорят там, ничего не скажут"*(903). Третье условие хорошего уголовного законодательства - это неизбежность наказания. "Вникните в причины всякой распущенности, и вы увидите, что она происходит от безнаказанности преступлений, а не от слабости наказаний"*(904).

XII. Монтескье касается различных вопросов гражданского права.

Монтескье останавливается на соотношении между положительным гражданским правом и правом естественным, напр. "кормление детей есть обязанность, установленная по праву естественному, предоставление же им наследства есть обязанность, возлагаемая гражданским или государственным правом"*(905). Монтескье допускает, что гражданские законы могут видоизменять естественные. Соотношение между гражданским и каноническим правом способно повести к конфликтам. С канонической точки зрения нарушение верности одним из супругов дает другому повод требовать развода. Но "гражданские законы, почти у всех народов, совершенно основательно различают эти два случая. Они требуют от женщины скромности и воздержанности в такой мере, в какой вовсе не требуют их от мужчины, потому что потеря стыдливости предполагает у женщины отречение от всех добродетелей: потому что жена, нарушившая брачные законы, выходит из состояния естественной зависимости; потому что природа отмечает неверность жен ясными признаками, не говоря уже о том, что прижитые в прелюбодеянии дети жены по необходимости достаются мужу и поступают на его попечение, тогда как прижитые в прелюбодеянии дети мужа не достаются жене и не поступают на ее попечение"*(906). Эти аргументы составили себе карьеру во Франции.

Замечания Монтескье об институтах гражданского права имеют отрывочный характер, делаются мимоходом.

Так многоженство объясняется не особенностями нравственных воззрений, а влиянием физических условий, главным образом климата. Жаркий климат ведет к многоженству, умеренный к единобрачию*(907). Запрещение брака между близкими родственниками Монтескье объясняет опасением обольщения, которое должно подготовляться в недрах семьи. Являлась необходимость создать непреодолимую преграду между воспитываемыми и воспитающими, устранить всякого рода развращения даже по законным побуждениям. Законы природы воспрещают браки между лицами, которые естественно живут вместе. "Гражданские законы воспрещают браки, когда, в силу обычаев, действующих в данной стране, браки оказываются в таких же условиях, как и те, которые воспрещены законами природы; и разрешают их, когда они не находятся в этих условиях. Запрещения, назначаемые законами природы, не подлежат изменениям, потому что зависят от неизменяющихся обстоятельств: отец, мать и дети живут непременно в одном доме. Но запрещения гражданских законов случайны, потому что зависят от случайных обстоятельств: двоюродные братья и сестры и другие родственники живут в доме случайно"*(908).

Монтескье держится того взгляда, что институт права собственности составляет произведение положительного законодательства, тогда как естественное состояние знает лишь коллективизм. "Подобно тому, как люди отказались от естественной независимости, чтобы жить под властью законов государства, они отказались от естественной общности имуществ, чтобы жить под властью законов гражданских. Первые из этих законов дали им свободу, вторые собственность"*(909). Непонятно, как допускал Монтескье общение имуществ в том состоянии, которое он представил, как естественное.

Таким же положительным характером проникнуто и наследственное право. Монтескье считает совершенно ошибочным взгляд на институт наследования, как продукт естественного права. "Естественный закон требует от отцов, чтобы они кормили своих детей, но не обязывает делать своими наследниками. Раздел имущества, законы, касающиеся этого раздела, наследование после лица, участвовавшего в этом разделе - все это не может быть урегулировано иначе, как обществом, т. е. законами политическими или гражданскими"*(910).

Более подробно останавливается Монтескье на институте рабства. К рабству Монтескье относится безусловно отрицательно. "Оно дурно по самой своей природе; от него нет пользы ни рабу, ни господину; первому - потому, что при нем он ничего не может делать по внушению добродетели; второму - потому что он усваивает себе разные дурные привычки, незаметно привыкает пренебрегать всеми моральными добродетелями, становится гордым, нетерпеливым, суровым, гневным, сладострастным, жестоким. В странах деспотических, где есть уже политическое рабство, гражданское рабство более сносно. Там каждый доволен уже тем, что может жить и питаться. Поэтому положение раба там не тягостнее положения подданного. Но в правлении монархическом, где безусловно необходимо воздерживаться от подавления и унижения природы человека, совсем не надо рабов". В демократии, где все люди равны, рабство противно государственному устройству*(911).

Желая в корне подорвать авторитет этого института, Монтескье подвергает критике теории, объясняющие его происхождение. "Аристотель хочет доказать, что есть рабы от природы, но то, что он говорит, не доказывает этого". "Так как все люди рождаются равными, то следует сказать, что рабство противно природе, хотя в некоторых странах оно основано на естественных причинах,*(912). Монтескье отвергает объяснение происхождения рабства, которое выдвигается римскими юристами. Ни сохранение жизни за военнопленными, ни добровольная отдача себя в рабство со стороны несостоятельных должников, ни рождение от рабов - не могут оправдать рабства"*(913). По мнению Монтескье, истинный источник происхождения рабства заключается в искании защиты у сильных в таком общежитии, где личность слабых мало обеспечена. "Во всех деспотических государствах люди продают себя с большою легкостью; рабство политическое там некоторым образом уничтожает свободу гражданскую. Говорят, что москвитяне очень охотно продают себя. И я знаю почему, потому что их свобода ничего не стоит"*(914).

В XVIII веке протест против рабства был весьма уместен. "Ежедневно слышишь, говорит сам Монтескье, что было бы хорошо, если бы у нас были рабы". "Крик в пользу рабства, по мнению Монтескье, есть крик роскоши и сладострастия, а не любви и общего блага"*(915).

XIII. "Дух законов" произвел сильное впечатление на современников изображением конституционного порядка. Историческая же часть, не отвечавшая духу времени, осталась совершенно незамеченной.

Даже идея конституционного строя, в том виде, как изобразил ее Монтескье, не удовлетворила многих видных мыслителей. Им не нравилось, что Монтескье вместо того, чтобы прямо представить то, что должно бы заменить абсолютизм, дает, в виде идеала, картину того, что уже существовало во Франции или что еще существует в Англии. "Человек, желающий быть полезным ближнему, писал Гельвеций автору "Духа законов", должен более заниматься раскрытием истинных принципов лучшего порядка вещей, нежели выводить эти принципы из существующего". Вольтеру не нравилась та осторожность, которая заставляла Монтескье все дурное в современном ему режиме отнести за счет деспотизма, будто бы чуждого французскому монархизму. Дидро ставил "Естественный порядок" Мерсье де ла Ривьера выше "Духа законов", потому что в первом было более политики права, нежели у Монтескье. Кондорсэ возмущало, что Монтескье исследует причины возникновения законов и обходит вопрос, справедливы ли они.

Практическое влияние Монтескье проявилось прежде всего в том, что в половине XVIII века во французском обществе идея конституционного правления стала весьма популярной. Рано или поздно абсолютизм должен был уступить конституционализму. Не было недостатка в попытках соединить абсолютную власть монарха с участием народа в управлении. Таков был проект Тюрго, развитый им в его " Мемуаре о местном самоуправлении". Самоуправление необходимо, чтобы устранить злоупотребления бюрократии. Чтобы дать монарху опору в народе и создать связь между ними, следовало организовать высшее законосовещательное учреждение "великий муниципалитет", который бы состоял из депутатов от провинциальных собраний. Через это учреждение король будет поставлен в известность о нуждах народа. Перед этим собранием должны отвечать министры короля. В основе проекта Тюрго стоит мысль подготовить народ в конституции незаметными переходами от местного к общегосударственному управлению.

Воспринятые из "Духа законов" идеи нашли себе практическое применение в эпоху французской революции. В первую половину последней авторитет Монтескье был очень силен. В Декларации прав человека и гражданина, принятой 26 августа 1789 года, учение Монтескье воспроизведено в § 16: "каждое общество, в котором не дана гарантия прав и не установлено разделение властей, не имеет государственного устройства (n'a point de constitution)". Конституция 1791 года построена именно на начале отделения законодательной власти от исполнительной. Поэтому, министры, как агенты исполнительной власти, короля, не могли быть членами законодательного собрания; министры не имели даже доступа в это собрание, но зато и не были перед ним ответственны.

Вскоре по выходе в свет "Духа законов" король Фридрих Великий, подчиняясь той же идее разделения властей, в рескрипте от 22 октября 1752 года объявил, что отныне он устраняется от всякого вмешательства в судебные дела, потому что желает, чтобы в его стране все делалось строго по законам. Указ 1772 года признал, как высший принцип судоустройства, недопустимость пересмотра дела, решенного окончательно в последней судебной инстанции.

Если влияние Монтескье на Англию осталось чисто теоретическим, то практическое применение его теории сохранилось доныне в конституции Северо - Американских Соединенных Штатов 1787 года, в которой наиболее последовательно проведен принцип разделения властей.