§ 31. Локк

Литература: Лучшее издание сочинений Локка - Ward; на русском языке имеются переводы: "Опыт о человеческом разуме", 1898, и "Мысли о воспитании", 1896. Литература о Локке довольно обширна: Burne, The life of Locke, 2 т., 1876; Fowel, LocJce, 1875 (краткое изложение в "Русской Мысли", 1892, N 7); Scharеr, John Locke, 1860; Маriоn, Locke, sa viе et ses oeuvres, 1878; Fechtner, John Lock, 1898; Curtis, An Outline of Loclcs ethical philosophy, 1890; Серебренникoв, Учет Локка о прирожденных началах знания и деятельности, 1892.

I. Бурное время представляет в истории Англии XVII век. Этот период заполнен борьбою между Стюартами и парламентом, борьбою, которая дважды переходила в открытую революцию и гражданскую войну. В основе этой борьбы лежали вопросы свободы совести, интересы веротерпимости, но само собою дело перешло в борьбу за политическую свободу, потому что всем стало ясно, что в ней именно лежал ключ к первой.

Карл I настаивал на том, что народ должен получать свои религиозные верования из рук короны и духовенства. Народ же, через свой парламент, утверждал, что право определения его верований принадлежит только ему самому. Король сказал: "Помните, что парламент находится совершенно в моей власти относительно его созвания, заседаний, распущения, и потому он будет существовать или нет, смотря потому, какими я найду результаты его деятельности, полезными или вредными". И действительно, парламент не созывался в течение 11 лет (1629 - 1640). Но, когда представители собрались снова, обе палаты поклялись защищать протестантизм и политическую свободу. Несколько лет длилась война между королевскими и парламентскими войсками.

Среди последних вскоре выделились индепенденты, сторонники полной религиозной автономии на общинных началах. Своею задачею они ставили завоевание свободы совести путем государственного переустройства: свобода совести возможна только в свободном государстве. В это они глубоко веровали и их религиозный энтузиазм решил дело, - король был взят в плен, судим и казнен (1649).

Для полного торжества принципа религиозной свободы, армия; состоявшая из индепендентов, провозгласила республику, с протектором Кромвелем во главе. Однако, эта форма правления, резко расходившаяся с воззрениями большинства англичан, не соответствовала проблеме, выдвинутой временем: дело шло не об устранении монархизма, а лишь о его ограничении. И тем не менее, хотя республика и принуждена была уступить место монархии (1660), все же авторитет парламента и сознание политической свободы настолько окрепли, что Карл II был уже, хотя и против воли, конституционным монархом, а непонимание своего положения со стороны Якова II привело, через три года царствования, ко второй революции (1688), низвергшей его с престола и навсегда изгнавшей династию Стюартов. Призванный английским народом на престол, Вильгельм Оранский обещал уважать старинные права и вольность Англии, вновь перечисленные в составленной парламентом Декларации прав (1689).

Из выпавшего на его долю испытания английский народ вышел к концу ХVII столетия обладателем политической свободы.

Понятно, что обильная политическими событиями эпоха должна была дать богатую почву для философии права.

Революционная эпоха выдвинула ряд защитников республиканского образа правления. Наиболее радикальное учение возникло в среде индепендентов (левеллеры) и было представлено наиболее сильно в лице Лилльборна, обратившего внимание особенно своею брошюрою "Раскрытие новых цепей Англии". Стоя на точке зрения народного суверенитета, он решительно и последовательно проводил идею демократической республики. Каждый человек является обладателем естественных прав, перед которыми должна отступить государственная власть. Левеллеры стояли за полное уравнение всех граждан в их правах, за уничтожение всех остатков феодального строя, личного или поземельного характера. В религиозном отношении они были сторонниками полного отделения церкви от государства.

Демократом и республиканцем, только более умеренным, был знаменитый английский поэт Мильтон. Это убежденный поборник свободы совести, которую он отстаивал в трактате "О власти гражданской в духовных делах", и свободы слова, которую он с таким блеском защищал в известном сочинении "Ареопагитика". Свободные по природе люди мирятся лишь с таким строем, который обеспечивает им свободу. Такому идеалу противоречит наследственная монархия, где государственная власть рассматривается как право собственности. Монархический элемент допустим только в виде избираемого государя. Такова мысль, навеянная режимом Кромвеля, которую Мильтон проводил в трактате "О власти короля и должностных лиц". В горячо написанных брошюрах этот поэт брал на себя защиту английского народа против иностранных нападок на него за свержение и казнь Карла I.

Еще более умеренным республиканцем выступает Гаррингтон, который, в сочинении полунаучном, полупоэтическом "Осеана", рисует картину аристократической республики. Он против демократизма, потому что только обеспеченные люди, получившие подготовку и унаследование привычку к общественной деятельности, могут создать сознательное, независимое республиканское правление. По мнению Гаррингтона, политический строй зависит от распределения материальных благ в обществе, так что демократическая республика возможна лишь там, где богатства распределены равномерно. Там же, где поземельная собственность сосредоточена в руках меньшинства, может сложиться лишь аристократическая республика. Ввиду способности всякого собрания к одностороннему увлечению, Гаррингтон настаивал на двупалатной системе представительства, как сдерживающем начале.

В ту же эпоху абсолютизм выдвинул двух крупных бойцов, Гоббса и Фильмера. Несмотря на то, что Гоббс ярко выразил свои симпатии абсолютизму, монархисты сторонились его, потому что он защищал их дело не с точки зрения божественного установления, а с точки зрения общественного договора. Инстинктом чувствовали монархисты опасность такого основания и возможность сделать из него совершенно противоположные выводы, что, конечно, и оправдалось. С тем большим упованием смотрели монархисты на Фильмера, который в защите абсолютизма стоял на традиционной почве, придав лишь старым доводам свежий вид.

В своем сочинении "Патриарх", 1680, Фильмер, чувствуя, насколько опасно для традиции обнаружение момента происхождения в истории монархической власти, насколько раскрытие положительного факта способно разрушить мистический предрассудок, - относит начало возникновения монархической власти ни более, ни менее как к временам Адама. Бог вручил Адаму власть не только отеческую, но и царскую над всем потомством. От Адама власть эта перешла к старшему сыну и в ряде патриархов переходила от поколения к поколению, к старшему в роде. Короли - это потомки патриархов. Таким образом, королевская власть, несомненно, божественного происхождения. Король - избранник Божий, а не народный, и никогда народ не был способен создать своею волею королевское могущество.

При всей наивности этого воззрения, оно пользовалось огромным успехом у монархистов. За неимением научных оснований, монархизм хватался за видимость исторической теории. Лучшие умы принуждены были бороться с этим нелепым воззрением, опровергать его, осмеивать.

Одним из разрушителей привлекательности Фильмеровского учения явился Сидней, поплатившийся головою за свои либеральные воззрения. В книге "Рассуждения о правительстве" Сидней вскрывает недоумения, вызываемые quasi - историческою теориею Фильмера. Власть, врученная Богом Адаму, должна была переходить или нераздельно к одному, или разделиться между несколькими. В первом случае существует только одна истинная монархия, но где она, кто этот монарх - определить невозможно. Может быть, его нужно искать между турками. При втором предположении, при одинаковости происхождения всех от Адама, власть, врученная Богом, распределилась между всеми, и все отцы семейства равно обладают королевскою властью.

В этот спор между сторонниками и противниками монархизма вступил английский философ и политический писатель Джон Локк.

II. Джон Локк родился в 1632 году близ Бристоля в местечке Рингтон. Отец его был юрист, притом теоретик, который во время гражданской войны вступил в ряды парламентских войск. Достигнув 19 лет, Локк поступил в Оксфордский университет, где сразу почувствовал глубокое отвращение к господствовавшей там схоластической науке. Зато он увлекся Декартом и Бэконом и под их влиянием предался изучению естествознания и медицины.

Первое заграничное путешествие совершил Локк в качестве секретаря посольства при берлинском дворе. Но позднее ему часто приходилось ездить заграницу вследствие политических событий на родине. Локк завязал самые тесные отношения к государственному деятелю времени реставрации, лорду Шэфтсбери. Вступив в качестве врача в его семейство, Локк принял на себя обязанность воспитателя сына, а вместе с тем сделался ближайшим другом главы дома. Судьба их стала неразрывна. Дважды возвышался лорд Шэфтсбери до звания канцлера и министра и вместе с собою увлекал Локка, в качестве секретаря, в круг государственных интересов. Второе падение (1683) сопровождалось бегством друзей в Голландию, где один из них вскоре умер, а Локк погрузился в научные занятия.

Вторая революция и призвание Вильгельма Оранского сделали возможным возвращение Локка на родину (1689). Теперь открылось для него время оживленной научной и публицистической деятельности. В 1690 году появился его главный философский труд "Опыт о человеческом разуме". В том же году вышли его "Два трактата о правительстве", из которых первый посвящен полемике с Фильмером, а второй представляет самостоятельное изложение взглядов на сущность государства и на задачи правительства и дает теоретическое оправдание свержению Якова II и призванию Вильгельма III. Еще в Голландии (1685) издал Локк первое письмо о веротерпимости, а по возвращении в Англию выпустил второе (1690) и третье (1692). Основная мысль этих писем та, что религиозные задачи выходят за пределы цели государственного союза, а потому связь между государством и церковью должна быть признана неестественной.

Последние годы своей жизни Локк провел в деревенском уединении и умер 72 лет (1704).

III. Критическое отношение ко всему сложившемуся отразилось и на философии Локка. Не удовлетворенный различными философскими ответами на вопрос о сущности вещей, Локк ставит вопрос, достижимо ли для человеческого разума разрешение проблем по самой его природе.

Локк пытался определить как самую возможность, так и границы человеческого познания, исследованием происхождения представлений человека. В противоположность Декарту, Локк отрицает прирожденные идеи, как умозрительные, так и практические*(788). Их существование доказывается обыкновенно общим их признанием, но это утверждение противоречит данным истории и этнографии, которые удостоверяют крайнее разнообразие идей. Это особенно верно в отношении этических принципов, из-за врожденности которых больше всего и возбуждается вопрос*(789). Врожденность идеи опровергается уже тем, что еще никто никогда не мог указать такого практического принципа, который был бы общепризнан*(790). Даже идея Бога не врождена*(791).

Душа человека в первоначальном виде - лист белой бумаги. Ее содержание, весь материал рассуждения и знания, наполняется исключительно из опыта. Локк признает двоякий опыт: внешний или ощущение и внутренний или рефлексию*(792). Это единственные окна, через которые свет проникает в темную комнату, называемую душою*(793).

Большинство находящихся в душе идей ощущения так же мало похожи на нечто, находящееся вне нас, как мало похожи на наши идеи заменяющие их имена. Способность предмета вызвать в нас ощущение Локк называет качеством, при чем различает качества первичные и вторичные. Первичные качества, совершенно неотделимые от тел, дают в ощущениях истинные подобия последних. Таковы плотность, протяженность, фигура, движение или покой, число. Вторичные качества не находятся в самых телах, но составляют лишь силы, вызывающие в нас идеи, не имеющие ничего подобного в самых телах, - это только наши душевные состояния. Таковы цвет, запах, вкус, звук*(794).

Отрицая врожденность нравственных начал, Локк признает только, что природа вложила в человека стремление к счастью, отвращение от несчастия. "Вот это настоящие практические принципы, которые постоянно, беспрерывно обусловливают всю нашу деятельность"*(795). Истинный критерий нравственности - общеполезность поведения. "Бог неразрывными узами соединил вместе добродетель и общественное благоденствие, сделал добродетельную деятельность необходимою для сохранения общества"*(796).

IV. В философии права Локк исходит из предположения о естественном состоянии. "Это состояние полнейшей свободы, состояние, в котором, не спрашивая ничьего разрешения и не завися ни от чьей воли, люди могут делать, что им нравится, и распоряжаться всем, что имеют, и своею собственною особою, как им заблагорассудится, лишь бы они держались в пределах законов природы"*(797). Последнее ограничение указывает, что речь идет о свободе, но не о своеволии, потому что закон природы внушает людям, что, будучи все равны и независимы, они не должны вредить друг другу.

Но если кто не желает считаться с этим законом природы, то та же природа дает каждому право наказывать его нарушителя. "Законы природы, как и все иные законы, были бы совершенно бесполезны, если бы никто не мог заставить их исполнять, охранять и защитить потерпевшего". Это средство заключается в праве мести, которую, однако, природа дозволяет осуществлять в соответствии с проступком ради возмещения причиненного ущерба и ради предотвращения подобного на будущее время*(798).

В глазах Локка естественное состояние не составляет только методологического предположения, - это историческая действительность. Не раз возбуждался вопрос, где и когда видели людей в естественном состоянии. Но на это Локк возражает, что государи в своих взаимных отношениях представляют и теперь людей в естественном состоянии и, пока будут существовать отдельные государства, сомнение в реальности естественного состояния неуместно*(799). Нравы диких племен в Америке, описываемые современниками, дают полную картину естественного состояния*(800).

V. Что же побуждало оставить естественное состояние и перейти в государственное? Причина заключается в недостаточной обеспеченности прав и в опасности от посягательств. "Все люди, будучи царями, будучи равными, друг другу, в большинстве мало склонны соблюдать справедливость и потому пользование благами недостаточно обеспечено и спокойно. Это и заставляет людей покинуть состояние, которое, при всей свободе, полно страха и опасностей. И потому не без основания люди склоняются к общежитию и ищут соединиться с другими, которые уже сплотились или намереваются сплотиться и составить одно тело для взаимного обеспечения жизни, свободы и имущества, что в совокупности я называю собственностью"*(801).

Чего же недостает в естественном состоянии и что дает государство? Государство восполняет полностью недостатки: а) в законах определенных, общеизвестных, принятых и одобренных; b) в суде, всеми признанном и авторитетном; с) во власти, способной поддержать основанный на законах приговор суда и привести его в исполнение*(802).

Хотя в характеристике естественного состояния Локк старается противопоставить свою точку зрения Гоббсовой, но в результате, при объяснении перехода в государственный быт, он рисует это состояние почти теми же красками, что и Гоббс.

Таким образом, государственное состояние отличается тем, что в нем имеется власть над всеми, которая действует посредством законов, за применением которых наблюдают судьи*(803).

Что же лежит в основании государственного общежития? Локк не сомневается, что это договор. Без согласия граждан государство невозможно. Эта договорная теория, усердно поддерживаемая многими, в то же время встречала не мало возражений.

Локк считается с двумя, основными. Во-первых, говорят, что история не знает ни одного примера договорного соединения*(804). На это Локк замечает, что первые моменты жизни обществ вообще скрыты от истории. Если история ничего не может сказать о них, это еще не значит, что их не было. "Это все равно, как если бы мы отрицали детские годы воинов Салманасара или Ксеркса потому только, что история ничего не знает о их детстве"*(805). Да и едва ли верно, будто нет исторических примеров. Мы знаем, как возникли Рим и Венеция - это, несомненно, было соглашение свободных людей.

Второе возражение, предусматриваемое Локком, это то, что люди, рождаясь в государстве, как подданные, в зависимости от власти, лишены свободы организовать государство*(806). "Совершенно ясно, отвечает Локк, и согласно с законами разума и с практикою судебною, что ребенок не рождается подданным какого-либо государства или правительства. Он остается под опекою своего отца, пока не достигнет зрелого возраста: тогда он человек свободный и свободен выбирать то правительство, под управлением которого он предпочитает жить, и вступать в тот государственный союз, который ему больше по душе"*(807). Это Локк доказывает тем, что совершеннолетний в праве переменить подданство, и, если он остается в том, в котором родился, то этим он выражает свое согласие на участие в союзе.

Настаивая на договорном основании, Локк отрицает иные основания, выдвигаемые сторонниками противоположного лагеря. Не лежит ли в основании государства завоевание? "Некоторые утверждали, что английская монархия основывается на нормандском завоевании и что вследствие этого знаменитого завоевания короли Англии приобрели неограниченную власть"*(808). Локк подробно останавливается на этом основании, как опасном для его собственной теории. Завоеватели имеют право на личность тех, кто против них воевал, но не остальной части населения, а на имущество покоренных они имеют право лишь в пределах возмещения военных издержек. Это требование законов природы и только разбойники могут пренебрегать ими. Все же договорное основание не устраняется и при завоевании. Складывающие оружие соглашаются подчиниться вместо того, чтобы продолжать борьбу. Дети покоренных во всяком случае свободны и по собственной воле остаются в завоеванной стране или же выселяются.

Точно также отвергает Локк теорию Фильмера, которая основывает монархическую власть на расширении родительской. Для положительного ума Локка не представляло большой трудности разбить все слабые доводы патриархальной теории, в которую, впрочем, верили не столько потому, что она убеждала, сколько потому, что хотели ей верить, как теоретическому оправданию практических притязаний.

V?. Характерным признаком государственного состояния является наличность карательной власти, преобразованной из права мести*(809). Если первое время эта власть остается единой, то позднее во всяком благоустроенном государстве, во всех умеренных монархиях власти обособляются*(810). Принцип разделения властей, как гарантия правового порядка - это основное положение Локка, имевшее такое значение для развития конституционных идей и сделавшее английского философа столь привлекательным для XVIII века.

Локк признает три основных власти в государстве: законодательную, исполнительную и конфедеративную. Первая устанавливает нормы поведения граждан, вторая принимает меры к применению законов, третья определяет отношения государства к другим государствам. Судебную власть Локк не отделяет от исполнительной.

В правильно устроенном государстве, согласном с требованиями природы, законодательная власть есть высшая, которой подчиняются все другие*(811). Это вполне понятно: "те, кто в состоянии предписывать другим законы, необходимо должны быть выше их"*(812). Исполнительная власть, при всей своей подчиненности, обладает, однако, широкими полномочиями. Законодатель не способен предусмотреть всего, что полезно государству, а также того вреда, который может наступить вследствие неуклонного исполнения предписанного правила. Исполнительная власть может восполнять пробелы законов, а также смягчать действие законов, явно клонящееся в том или ином конкретном случае к общему вреду. Это называется правом прерогативы*(813). Первоначально это право предоставлено было вполне усмотрению правящих. "Но когда заблуждение или лесть стали брать верх в слабом уме государей и заставляли их пользоваться своею властью для своих личных целей и для своих собственных выгод, а не для общего блага, народ принужден был, путем законодательным, поставить право прерогативы в точные границы"*(814).

И, тем не менее, хотя вся сила сосредоточивается в законодательной власти, Локк утверждает, что суверенитет всегда остается у народа. За народом всегда сохраняется верховная власть, благодаря которой он может освободиться от всех лиц, действующих ему во зло, хотя бы это были сами законодатели*(815).

Отсюда видно, что различные направления политической мысли в XVIII столетии могли с равным успехом опираться на Локка.

VII. Локк - убежденный противник монархизма. "Государство, где один человек, управляя всем народом, в то же время сам себе судья и может делать со своими подданными все, что ему заблагорассудится, без права обжаловать действия его исполнителей и сопротивляться, - такое государство ничем не отличается от естественного состояния"*(816). "Такой человек, как бы его ни звали, царь или великий герцог или как угодно иначе, находится в естественном состоянии по отношению к своим подданным так же, как и по отношению ко всем иностранцам"*(817). "В сущности, господство на началах абсолютизма так далеко от представления о государственном состоянии, что его нельзя даже признать за государство"*(818). Абсолютная монархия, которая некоторым кажется единственною достойною формою правления, какая должна существовать в мире, - сказать по правде, несовместима с государственным состоянием и ни в каком случае не может считаться за форму государственного правления"*(819).

К этому решительному выводу побуждали Локка и факты окружавшей его действительности, и данные истории, и рационалистские заключения. "Если кто воображает, будто неограниченная власть облагораживает кровь людей и возвышает человеческую природу, тому стоит почитать историю настоящего (XVII) столетия, или какую иную, чтобы убедиться в противном. Человек, который в пустынях Америки признавался бы несдержанным и опасным, не стал бы лучше на престоле, хотя бы знание и религия были употреблены для оправдания всего того, что он сделает своим подданным, и если бы меч и плаха налагали бы обязанность молчания на тех, кто хотел бы возражать"*(820). В защиту монархов выставляют акты их благоразумного управления, приносящего добро подданным. "Но, чтобы такой способ действий вытекал из настоящего расположения к человечеству и обществу и был выражением той любви, которою мы все обязаны в отношении друг друга, - в этом можно основательно сомневаться. Потому что, в сущности, происходит лишь то, что те, кто любят свою власть, свою пользу, свое величие могут и должны естественно позаботиться о том, чтобы твари, которых труд и услуги предназначены служить к удовольствию и выгоде их господ, не причинили бы вреда друг другу и не уничтожили бы себя. Если их господа так поступают, если они пекутся об них, так это вовсе не по расположению к ним, а только из расчета"*(821).

А попробуйте высказать им это прямо - бунт, закричат, возмущение! нельзя даже указать на неестественность того положения, что монарх не подчиняется никаким законам. "Как будто, оставляя естественное состояние и переходя в государственное, люди соглашались, чтобы все, кроме одного, были строго и точно подчинены законам, а чтобы этот один, привилегированный, сохранял всегда всю естественную свободу, еще усиленную властью и несдерживаемую сознанием законной ответственности! Ведь это значило бы признать людей настолько безумными, что они прилагают все старания к тому, чтобы избежать опасности, какою угрожают им куницы и лисицы, и найдут большое удовольствие в том, чтобы быть съеденными львом"*(822).

В приведенных выдержках достаточно ярко сквозит страстная ненависть к монархизму, навеянная не кабинетным размышлением, но практическою борьбою и полемикой.

Рано или поздно люди сознают, что им нужно принять меры обеспечения всех против тех, которые первоначально были возвеличены ради обеспечения всех; рано или поздно народ поймет, что "он до тех пор не будет в безопасности, не будет пользоваться миром и порядком, не будет считать себя в государственном состоянии, пока законодательная власть не будет вручена собранию лиц, которое называется сенатом, парламентом или как-нибудь иначе, и благодаря которому каждое лицо, не исключая первого и главного в обществе, подчинится тем самым законам, в установлении которых оно само, как часть целого, примет участие*(823). В самом деле, раз общим соглашением создано политическое тело, необходимо, чтобы оно двигалось. Его движение должно быть направлено в сторону, в которую его толкает сила воли большинства, потому что единогласие недопустимо, и это было известно, конечно, с самого начала, при самом заключении договора*(824).

Идея конституционного режима, навеянная всей историей Англии, твердо выдвигается Локком в соответствии с запросами времени.

VIII. Твердый правовой порядок необходим для охраны естественных прав. Соединяясь в государство, люди имели в виду достигнуть лучших условий жизни, чем те, какие давало им естественное состояние. Было бы нелепостью с их стороны ставить себя сознательно в худшее положение, чем-то, в каком они находились до того. В этом пункте Локк становится в полную противоположность к Гоббсу и в этом отношении Локк более всего разрешал проблему времени.

Абсолютизм, уклонившись от задачи, для которой был некогда выдвинут, преследуя свои интересы, игнорировал совершенно естественные права граждан. Среди этих прав на первом плане стоит право личной свободы. "Полною свободою пользуются, когда могут располагать свободно своею особою, своими действиями, своим имуществом, согласно законам, под действием которых живут и которые делают то, что человек зависит только от своей воли, а не от произвола других"*(825). Что же обеспечивает эту свободу? "Такое состояние, в котором человек оказывается способным знать эти законы и держаться в пределах, ими указываемых"*(826). Абсолютизм такое состояние исключает, а потому нарушает договор, в силу которого люди образовали государственный союз.

Но нарушать безнаказанно естественные права нельзя. Правительство, поступая незаконно, открывает и гражданам незаконный путь, т. е. право восстания, которое Локк называет "обращением к небесам". Праву противопоставляется право, но насилие можно отразить силою. Сойдя само с почвы закона, правительство не в праве взывать к чувству законности народа. Правительство и народ в отношении друг к другу приходят в естественное состояние, когда одна месть охраняет права. "В самом деле, если эти насильники, отступив от разума, который дан им Господом для определения своих отношений к ближним, не хотели пользоваться средствами мирными и мягкими, если они прибегли к силе, чтобы достичь своих несправедливых целей без всякого на то права, - они сами подвергли себя такому обращению, какое они думали применить к другим, и заслуживают вполне быть уничтоженными, как только представится случай их уничтожить; с ними следует обращаться, как с вредными и злыми тварями, которые погубили бы других, если бы их самих раньше не сгубили"*(827).

Локк настойчиво указывает на право восстания*(828) и в этом нельзя не видеть стремления оправдать события современной ему английской истории.

Кто же, однако, будет решать, действительно ли правительство сошло с почвы закона и вступило на путь насилия? В частных столкновениях этот вопрос разрешается судом, но между правительством и народом нет судьи, кроме Бога, и потому вопрос этот должен решать сам народ*(829).

Но не создает ли такое право самосуда постоянных волнений и беспорядков? "Если бы можно было часто прибегать к такому средству, то все общества давно были бы разрушены и вместо порядка и правления наступили бы анархия и смятение"*(830). На это замечание Локк отвечает, что подобные опасения совершенно излишни. В действительности к праву восстания народ прибегает только в самом крайнем случае, при полной невозможности существования. И причина этого заключается в крайней консервативности всякого общества, всякой народной массы. Человек сильно привыкает к сложившемуся порядку, к установленному правительству. С течением времени всякое правительство покрывается в глазах народа известным ореолом, который не легко поддается рассеянию. Наконец, восстание соединено с существенным риском для каждого, и трудно думать, чтобы человек легко решился поднять оружие, не почувствовав всей невыносимости своего положения*(831).

Если право восстания является орудием редко применимым, зато его наличность следует признать весьма сдерживающим средством для существующего порядка. Восстание висит, как меч, над головою правителей и заставляет их соображать свои интересы с интересами народа. Но, чтобы они не забывали об этой угрозе, им надо чаще напоминать о праве восстания. "Государи, облеченные высшею властью, поставленные на огромную высоту, окруженные всегда толпою льстецов, весьма склонны, чувствуя в своих руках силы всего государства, воображать, что они в праве не стесняться законами, и вследствие этого заблуждения попадают в тяжелое положение. Настоящее средство предупредить эти несчастные случаи - это представить им всю несправедливость, связанную с нарушением законов, и всю опасность для них самих, сопряженную с противозаконным образом действий"*(832).

Конечно, не мало найдется людей, которые признают теорию восстания возмутительною, способною внушать народам неповиновение властям. Но, если необходимо молчать об этом из опасения внушить людям веру в свои силы, то на том же основании не следует говорить, что честные люди в праве оказывать сопротивление ворам и разбойникам, потому что и это может подать повод к кровопролитию. "Если бы благоразумные и добродетельные люди спускали, мира ради, всякие посягательства со стороны тех, которые вздумали бы насильничать, увы, что это был бы за мир, которым наслаждался бы свет! Что это был бы за мир, который выражался бы только в грабежах и насилиях и который стоило бы охранять для удовольствия грабителей и ограбленных! Этот мир между сильными и слабыми, знатными и простыми был бы похож на мир между волками и овцами, обеспечивающий овцам съедение их волками. Для уяснения пресловутого мира нельзя не воспользоваться сравнением с пещерою Полифема. Режим, которому оказались подчиненными Улисс и его спутники, был самый лучший в свете. Оставалось только спокойно давать себя пожирать циклопу. И нет сомнения, что Улисс, человек очень умный, наверное, проповедовал спутникам пассивное повиновение и внушал им полную покорность, представляя им, насколько важен и необходим людям мир, и насколько неблагоразумно оказывать сопротивление Полифему, имевшему власть над ними"*(833).

Если восстание увенчалось успехом, народ в праве организовать заново, по своему усмотрению, форму правления и правовой порядок. В этих словах снова слышится отзвук событий современных, учреждение республики Кромвеля и призвание Вильгельма Оранского.

IX. В XVII веке в Англии события выдвинули вопрос о праве собственности. Спор о праве короля на собственность подданных, как источник обложения, спор о праве на земли, приобретенные во время народных движений, привлекли общее внимание к этому институту, и Локк не обошел поставленного временем вопроса.

Локк исходит из понятия о ценности. Предвосхищая Адама Смита, Локк заявляет, что ценность, вещей создается только трудом*(834). Это верно как в отношении всех движимых вещей, так и в отношении земель. "Труд дает земле главным образом ее ценность, и без него она не много стоила бы. Только вследствие приложенного к ней труда земля дает большую часть своих полезных и обильных произведений"*(835). Однако Локк и сам замечает, что ценность земли зависит не от одного прилагаемого к ней труда. "В некоторых местностях, чрезмерно населенных... земля стала редкою и потому приобрела большую ценность"*(836).

Труд, составляющий основу ценности, составляет и основание права собственности. "Все, что человек извлек из природы своими усилиями, своим трудом, принадлежит ему одному, потому что эти усилия и этот труд являются исключительно его собственными усилиями и трудом, и никто другой не может иметь права на то, что приобретено такими усилиями и таким трудом, по крайней мере, если и другим хватает подобных и столь же хороших вещей"*(837). Право природы делает все вещи общими, пока каждый не выделит те или иные своим трудом и не приспособит их к своим нуждам. Очевидно, Локк имеет в виду вещи, никому в частности не принадлежащие (res nulius), и завладение ими считает трудом. Он не разрешает вопроса, лежит ли труд в основании приобретения и всех других вещей.

Но относительно земли Локк не сомневается, что и здесь труд, а не что иное, служит основанием права собственности. "Сколько десятин земли человек в состоянии обработать, удобрить я с какого участка земли способен он потребить плоды для своего существования - столько и принадлежит ему в собственность"*(838). "Бог отдал людям мир в общее пользование; но так как Он дал его им для создания наибольших удобств жизни, то нельзя предполагать, чтобы Оп намеревался оставить навсегда землю общею и без обработки. Он дал землю на пользу людям прилежным, трудолюбивым, разумным, а не для того, чтобы она служила человеческим фантазиям или жадности. Тот, кому досталось столько доброй земли, сколько он в состоянии обработать и которая предоставлена ему в собственность, не имеет основания жаловаться; и он не должен посягать на чужой участок, который тот обрабатывает в поте лица"*(839). Таким образом, Локк, в противоположность Гоббсу, признает собственность институтом естественного права и право обосновывает трудом.

Но Локк не мог не видеть, что окружающая его действительность совершенно не согласовалась с его трудовою теориею. Вопреки естественному праву, земля находилась в обладании богатых людей, которые признавались собственниками, хотя не приложили никакого труда к его обработке. Тогда он видоизменил свою теорию в применении к Англии: вследствие скученности населения здесь соглашение распределило земли так, что занятие участков уже невозможно; но ведь вне Англии так много земли, что хватит для всех желающих приложить свой труд*(840). Теория спасена.

Несостоятельная, как объяснение происхождения права собственности, теория Локка едва ли может быть рассматриваема, как оправдание института с точки зрения политики права. По крайней мере, сам Локк вводит оговорку, которая способна подорвать социальную целесообразность права собственности. Трудом можно присвоить себе вещи, движимые или недвижимые, лишь бы и другим осталось не меньше и не хуже*(841). Бросив это важное замечание и повторив его несколько раз, Локк не останавливается на нем и как бы не замечает, сколько затруднений создается этим ограничением для оправдания права частной собственности.

Зато Локк энергически настаивает на неприкосновенности права собственности, которая составляет главную цель соединения людей. В этой защите права собственности Локк силен, потому что негодование его вызывалось теми злоупотреблениями, теми насильственными поборами, которые так возмутили современных философу англичан. Нельзя, конечно, отрицать и того значения, какое имело учение Локка, которое противополагало труд, как естественное основание права собственности, завоеванию и наследованию, как основанию историческому.