§ 33. Pycco

Литература: При обширности литературы, посвященной Ж. - Ж. Руссо, приходится ограничиться самыми видными работами или доступными русской публике. Биографию Руссо дает Beandoin, La viе et les oeuvres de J. - J. Rousseau, 2 т., 1891. Из сочинений, посвященных всей литературной деятельности Руссо, укажем J. М о г 1 е у, Bousseau, 1873 (рус. перев. с англ.) 881); Grаham, J. - J, Rousseau (pyc. перев. 1893). Философская сторона лучше всего исследована Heffding, Housscau und seine PhilosopJiie, 1897. Государственным идеям Руссо посвящены Dreifus - Brissac, Eousseau, Du contrat social, 1896; Liebmann, Die Rechtsphilosophie, 1897; Hayraann, J. - J. Rousseau's Socialphuosopliie, 1898; Корелин, Ж. - Ж. Руссо, Опыт характеристики его общественных идей, 1899.

Издания: До сих пор лучшим остается Мussеt - Раthay, Oeuvrcs, 23 тома, 1823 - 1826. Цитаты приводятся по изданию Lehure, Oeuvres complctes, 8 томов, 1857 - 1863; только Du contrat social цитируется по изданию 1769. Дополнительные издания даны были Strеckeisen - Moulton, Oeuvrcs et correspondance incdites, 1861; Rothschi1d, Lettres incdites dc J. - J. Rousscau, 1892.

I. Жан - Жак Руссо, родившийся в 1712 году в Женеве, был сын часовщика. Матери он не знал, потому что она умерла с его появлением на свет. Отец, человек легкомысленный и увлекающийся, затуманил голову мальчика чтением романов, за которыми они проводили целые ночи, до рассвета. Когда отец вынужден был, вследствие какой - то истории, покинуть Женеву, 10-летний Жан-Жак остался на попечение дяди. Начальное образование в строго религиозном духе он получил в школе кальвинического пастора, а затем родные пытались пристроить его к какому-нибудь делу. Нотариус признал его неспособным к конторским занятиям, а тяжелая жизнь у гравера привела к бегству Жан-Жака из родного города (1728).

С этого момента начинается скитальческая жизнь Руссо. Бродяжничая по Савое и нуждаясь, он решил принять католицизм, в надежде на материальную поддержку. Ожидания его мало оправдались. Его охотно обратили в католика, но это доставило ему всего 20 франков. Обращение свело Руссо с молодою женщиною, г-жею Варенс, которая заинтересовалась тем, кого ей пришлось вернуть в лоно истинной церкви, стала его покровительницей, а потом любовницей. Руссо, пытавшийся сам устроиться в различных должностях, не исключая и лакейской, предпочел, наконец, устроиться у maman, жить за счет ее пенсии и делить ее любовь с садовником. В поисках самостоятельного заработка, Руссо поступает ненадолго в семинарию, чтобы сделаться священником; увлекшись музыкою, начинает учиться ей и сам преподавать; делается секретарем при каком-то авантюристе, выдававшем себя за греческого архимандрита. В этом периоде Руссо самоучкою воспринял различные науки, и перечитал некоторых философов, особенно Локка, Декарта, Мальбранша.

Но бродяжничество проникло в кровь Руссо. Он оставляет свою нежно любимую "maman" и попадает в Париж (1741), где рассчитывает заработать много денег открытою им нотною системою. Надежда его не оправдалась вновь - открытие не дало денег. Пришлось воспользоваться местом секретаря при посланнике в Венеции. Однако, поссорившись со своим принципалом, Руссо возвратился снова в Париж.

Здесь он зарабатывал себе кусок хлеба перепискою нот. Судьба столкнула его в ресторане со служанкою, Терезою, женщиною совершенно необразованною и стоящею по уму далеко ниже среднего уровня. Но Руссо сошелся с этою женщиною и жил со своей избранницею до последних дней.

Пребывание в Париже дало ему некоторые связи в литературном мире, где обратили внимание на его природный ум, не получивший правильной отделки. Дидро поручил ему писать статьи по музыке в Энциклопедии. Скоро случай дал возможность Руссо выдвинуться. Дижонская академия в 1749 году предложила на премию следующую тему: Содействовало ли восстановление наук и искусств развращению или очищению нравов? Прочитав в газетах тему, Руссо увидел в этом перст Божий. Он дал ответ, какого никто не ждал - отрицательный, - и получил премию. Диссертация сразу доставила Руссо огромный успех, а успех утвердил его в парадоксальности. Через год новая тема: "О происхождении и основаниях неравенства между людьми". Хотя вторая диссертация и не удостоилась премии, но выдающийся успех ее среди публики поставил Руссо сразу на ряду с самыми видными представителями французского просвещения.

Эти диссертации не дали автору материального вознаграждения. В этом отношении гораздо богаче последствиями была написанная им оперетта, которая дана была при дворе. Руссо улыбалась уже королевская пенсия, но одна мысль о необходимости представиться королю привела его в такой трепет, что он предпочел отказаться от обеспечения. Странствия приучили Руссо к природе, и он охотно воспользовался предложением г-жи д'Эпинэ поселиться у нее в деревенском домике. Из этого приюта ездил Руссо в родную Женеву, где был встречен радушно и где он возвратился в протестантизм, чтобы приобрести права гражданина. Однако, ссора с г - жею д'Эпинэ заставила его оставить ее имение и принять приглашение герцога Люксембургского, который предоставил в его распоряжение небольшой домик-особняк. Здесь в лесной тиши созрели лучшие произведения Жан - Жака Руссо. В 1761 году появился его роман "Новая Элоиза", в 1762 его педогогическое произведение "Эмиль", а его общественная философия выразилась в том же году в "Государственном договоре".

Однако над головою деревенского отшельника собиралась гроза. Исповедание савойского викария, содержащееся в "Эмиле", вызвало бурю негодования в консервативных классах. Парижский парламент приказал сжечь книгу публично, а самого Руссо арестовать. Своевременно предупрежденный, Руссо успел бежать. Его первою мыслью было искать убежища в Швейцарии, но все кантоны отвернулись от безбожника и даже родной город, недавно гордившийся им, не впустил его. Руссо нашел временное убежище в Невшателе, принадлежавшем прусскому королю. Но вскоре и здесь крестьяне, возбуждаемые пастором, заставили Руссо снова бежать. На помощь несчастному пришел английский философ Давид Юм, который увез Руссо в Англию (?7б5) и дал ему здесь безопасный приют. Однако, поссорившись с Юмом, Руссо бежит из Англии, спасаясь от мнимого заговора, мечется снова в поисках убежища и только в 1770 получает возможность поселиться в Париже. Средства к существованию он добывал перепискою нот. Мнительность его дошла в это время до высшей степени. Ему всюду виделись следы огромного заговора, направленного против жизни и чести Жан - Жака Руссо. На базаре ему нарочно продавали продукты дешевле, чтобы попрекнуть его даровщинкой, экипажи нарочно проезжали мимо, чтобы забрызгать его грязью, в магазине ему намеренно отпускали плохие чернила, чтобы он не мог закончить свое оправдание перед потомством, вышедшее впоследствии под названием "Исповедь". При таком душевном состоянии нет ничего удивительного, что смерть Руссо (1778) вызвала в обществе предположение о самоубийстве.

II. Как неустойчивы были внешние условия жизни Руссо, так шатко было и внутреннее состояние его души. Живя в век рационализма, Руссо весь был во власти чувств, а не разума. Чувство, легко переходившее в страсть, затемняло мысль. Сила воображения действовала в нем в ущерб ясности. Полет фантазии уносил его от истины и завлекал в область противоречий, помимо его воли. Начиная с верной мысли, Руссо скоро доходил до парадокса. Чувства не давали ему овладеть мыслью и ему самому приходилось потом оправдываться и выяснять то, что он затемнил в увлекшем его потоке красноречия.

Характер Руссо не внушает симпатии. Господство чувства делает его сентиментальным, - он по каждому поводу, на каждом шагу проливает слезы там, где нет к тому никаких разумных оснований. Подозрительность и вздорность поссорила его решительно со всеми людьми, с которыми сталкивала его судьба и которые не хотели ссоры с ним. Вольтер, Дидро, Гримм - все были его друзьями и все стали его врагами. Руссо - фальшив с головы до пят. Каждый свой поступок он объясняет высокими мотивами, хотя критике нетрудно было раскрыть их настоящую цену. Руссо резко выставляет свою гордость, свою любовь к независимости, поэтому он готов поднять целую историю по поводу подаркапары куропаток и в то же время спокойно живет за счет г-жи Варенс, пользуется даровой обстановкой то от г-жи д'Эпинэ, то от герцога Люксембурского. Знаменитый писатель, он выставляет на вид, что его важнейшее дело - переписка нот, и делает вид, будто не понимает, что его заказчики вовсе не нуждаются в переписанных им нотах, а лишь ищут повод его повидать или оказать ему пособие. Руссо заявлял, что тот, кто не исполняет отцовских обязанностей, не в праве быть отцом, и что ни бедность, ни труд не освобождают от этих обязанностей, а сам выбросил пять произведенных им детей в воспитательный дом так, что потом их нельзя было даже разыскать. Этот писатель приглашал всякого избирать себе в жены достойную подругу, способную его понимать, а сам довольствовался Терезой, почти идиоткой, и с пафосом описывал счастливые моменты, проведенные с нею. Руссо так высоко ценит веру, негодует на господствующий атеизм и в то же время меняет кальвинизм на католицизм, а потом католицизм на кальвинизм и оба раза с практическими соображениями. У всех в прошлом найдутся темные пятна, но никто не выставит их так цинически на общее зрелище, как это делал Руссо, воображавший, что он - лучший человек в мире. Тщеславие сквозило во всех его действиях и писаниях. Страсть к оригинальничанию характеризует как его частную жизнь, так и литературную деятельность. Руссо всегда должен выступать с протестом. Придя в соприкосновение с обществом, в котором он чувствовал себя неловко, Руссо решил отнестись к нему отрицательно. Чувствуя себя ниже энциклопедистов по философской подготовке, Руссо выступает с протестом против Энциклопедии. Видя успех театра, как воспитательного учреждения, Руссо, в письме к д'Аламберу, протестует против порчи нравов зрелищами, В век неверия, Руссо выдвигается своею верою в Бога. Встречая кругом веру в прогресс человечества, Руссо стремится разбить ее указанием не регресс.

Руссо суждено было играть огромную роль в выработке политического мировоззрения. Между тем ни по складу своего ума, ни по своему образованию этот человек не был подготовлен к политическим вопросам. По верному замечанию Блюнчли, политическая философия Руссо - это "воззрение политического ребенка"*(916). Сфера интересов Руссо - это были вопросы религии и морали, но не политики. Любимым его детищем было педагогическое сочинение "Эмиль", а появившийся одновременно "Государственный договор" автор тщательно обходил молчанием.

В чем же причина его успеха? Успех Руссо создан тем повышением настроения, которое испытывается в предреволюционный период и которое достигает точки кипения в разгар революции. В это время страсть отстраняет логику, пафос действует сильнее убедительных доказательств. Руссо выступил в самый подходящий момент, хотя сам он воображал, что ему следовало родиться много раньше.

III. Источника политических идей Руссо следует искать прежде всего в государственном строе его родного города Женевы.

После переворота, связанного с реформацией, в Женеве с 1535 года установилась республиканская форма правления. По господствовавшему воззрению, верховная власть полностью сосредоточивалась в народе, который периодически собирался в кафедральном соборе Св. Петра. Исполнительная же власть находилась в руках Большого и Малого Советов. Если принять в соображение, что народ мог собираться только по созыву правительства и обсуждать только вопросы, поставленные правительством, то естественно, что форма правления в Женеве стала аристократическою, и группа семейств, захватившая в свои руки правительственную власть, рано или поздно должна была столкнуться с народом, не забывшим о своем суверенитете.

Первое столкновение произошло за несколько лет до появления Руссо на свет, а именно в 1707 году. Эта попытка свергнуть олигархический режим не увенчалась успехом, но она вызвала в народе более сознательное отношение к своим правам. Объяснение правительственной партии, что "народ, хотя в: суверен, неспособен к управлению и должен вручить осуществление своих прав установленной законом корпорации" - вызвало большое сомнение. Интерес к политическим вопросам охватил всех граждан. По словам англичанина Джона Мора, посетившего Женеву в начале XVIII столетия, в этом городе "не редкость встретить простых рабочих, наслаждающихся в свои часы досуга чтением сочинений Локка, Монтескье, Ньютона и других писателей равного с ними значения". В республиканской Женеве очень хорошо ознакомлены были с политическим строем античных государств, и Руссо мог сказать, что "было время, когда афинские улицы были знакомы ему едва ли не лучше женевских". На почве борьбы аристократических и демократических элементов создалась богатая брошюрная литература по вопросу о народном суверенитете.

Настроившись теоретически и подготовившись практически, народ революционным движением, продолжавшимся несколько лет, добился конституции 1738 года. Отныне к народному собранию перешло законодательство, право войны и мира, обложение налогами, избрание магистрата.

В этой отечественной атмосфере создалось прежде всего политическое мировоззрение Руссо и сложились его симпатии. По приезде во Францию он встретился с распространением и влиянием английской политической философии, особенно Локка. Этот английский мыслитель оказал на Руссо не меньшее впечатление, чем на Монтескье. Идеи свободы и народовластия, ненависть к монархизму нашли себе подготовленную почву в душе Руссо. Но в понимании народного суверенитета последний поворачивает в сторону абсолютизма Гоббса, с тою лишь разницею, что этою безграничною властью, не останавливающеюся ни перед интересами, ни перед естественными правами частных лиц, Руссо снабжает не монарха, а сам народ. "Отсеките коронованную главу чудовища, находящегося на фасаде Левиафана, - этот фасад будет как раз годиться для - Государственного договора"*(917).

IV. Тема, предложенная Дижонскою академиею в 1749 году на конкурс, заключала в себе вопрос: способствовало ли возрождение наук и искусств улучшению или порче нравов? Очевидно, тема имела чисто исторический характер и была рассчитана на сравнение морального состояния до Возрождения и после него.

Но Руссо не захотел стать на историческую почву, а дал теме философское направление, задавшись целью показать вообще влияние наук и искусств па нравственность. Задача решена им в отрицательном смысле: пауки и искусства способствуют порче нравов. "Наш дух извращается по мере усовершенствования наук и искусств"*(918).

Такое решение вопроса Руссо вышло не из головы его, а от сердца. Руссо, воспринявший в детстве суровые нравы скромной Женевы, не мог примириться с легкостью нравов такого культурного центра, каким был Париж. Увлеченный общим потоком недовольства исторически сложившимся порядком, Руссо со свойственною ему наклонностью к парадоксам, способным обратить на него внимание, обрушился на философскую мысль, боровшуюся против старого порядка, и стремился доказать, что она сама, эта философия, ничто иное, как плоть от плоти того общественного порядка, против которого она воюет, что она не имеет того нравственного подъема, который оправдывал бы противопоставление ее ненавистному общественному строю.

Какие же доводы приводит Руссо в доказательство своего тезиса? Источник происхождения паук и искусств коренится во влечениях человека, уже извращенного нравственно. "Астрономия произошла из суеверия, геометрия - от жадности, физика - из пустого любопытства, все науки, а моральные в особенности - из человеческой гордости. Науки и искусства обязаны своим происхождением нашим порокам; мы менее сомневались бы в их значении, если бы они происходили от наших добродетелей. Порочность их происхождения ярко проявляется в их предметах. К чему служили бы нам искусства, если бы не роскошь, которая их питает? Если бы не было человеческой несправедливости, на что нужна была бы юриспруденция? Что сталось бы с историей, если бы не было тиранов, войн, заговорщиков"?*(919). Можно было бы не считаться с происхождением, если бы науки и искусства были полезны. Но Руссо этого не признает. "Скажите мне, обращается он к философам и ученым, вы, от которых мы получили великие познания, - если бы вы нас не научили всему этому, разве мы были бы менее многочисленны, хуже управляемы, менее грозны, менее цветущи или более развращены"?*(920) Знание не только бесполезно, но и вредно, потому что оно стремится стать выше добродетели. "О человеке уже не спрашивают, честен ли он, а только: талантлив ли он? О книге не спрашивают: полезна ли она, а только - хорошо ли написана? Награды падают на тонкие и острые умы, а добродетель остается без почестей; масса вознаграждений за блестящиt рассуждения, и ни одного за блестящие дела"*(921). Вызванные культурою потребности связывают человека, делают его негодным для борьбы, превращают его в раба. "Честный человек - это атлет, который борется только голым"*(922). Культура - союзник правительства. "В то время как правительства и законы заботятся о безопасности и благосостоянии соединенных в общежитие людей, наука, литература и искусство, менее деспотичные, но более могущественные, набрасывают гирлянды цветов на железные цепи, которые лежат на людях, угашают в них сознание первоначальной свободы, для которой, казалось, они были рождены, заставляют их любить рабство и создают цивилизованное население. Потребность воздвигла троны, - наука и искусства их укрепили"*(923).

Небольшая диссертация Руссо написана весьма поверхностно. Соображения автора совершенно необоснованны. Сам автор принужден был впоследствии признать, что в этом сочинении "много жара и силы, но вовсе нет логики и последовательности"*(924). Красноречие заставило его сказать гораздо более, чем он сам хотел, и ему самому пришлось опровергать приписываемую ему мысль, будто он безусловно отвергает знание. И, тем не менее, книга Руссо имела колоссальный успех. По выражению современника его Гримма, диссертация произвела целую революцию в умах парижан. По словам Дюссо, густая толпа стояла у дверей книжного магазина, где продавалась книга Руссо. Вокруг диссертации разгорелась горячая полемика, выразившаяся в массе брошюр и статей.

В чем же причина успеха этой слабой по содержанию диссертации? Общество, тревожно настроенное, почуяло в ней новый камень, брошенный в тот же ненавистный общественный строй, хотя камень и задел до крови тех, кто уже раньше шел против этого строя. Общество прочло в книге более, чем в ней было написано, оно прочло в ней то, что ему самому хотелось. Такому отношению к книге, нередкому в моменты общественного подъема, не мало способствовала форма изложения. Страстная речь, приподнятый тон увлекали как самого автора, так и читателей далеко за пределы действительности.

V. В полемике, возгоревшейся по поводу первой диссертации, критики указывали Руссо, что он исходит из ложного предположения, будто люди от природы невинны и извращаются с успехами культуры; что, наоборот, грубые и злые по природе, люди подвергаются облагораживающему влиянию культурного государства.

Это утверждение заставило мысль Руссо работать в обратном направлении и готовиться к заявлению, что само государство составляет такое же зло, как и культура. Толчок был дан тою же Дижонскою академиею, выставившей в 1753 году тему: Каково происхождении неравенства между людьми и основано ли оно на естественном праве? Ответом и послужила вторая диссертация Руссо.

Руссо берет исходным пунктом естественное состояние. По его заявлению, изображенное им состояние следует принимать не как историческую истину, а как гипотетическое предположение, хотя это не мешает ему ссылаться на современные ему этнографические данные и указывать, что естественное состояние относится к весьма отдаленному времени*(925). В этом состоянии потребности крайне умеренны и могут быть удовлетворены окружающею каждого природою. Привычка к природе не возбуждает в нем желания проникнуть в ее тайны, а потому ему чужды науки и философия. "Бродя по лесам, лишенный дара слова, без промышленности, без жилища, далекий от войны и всякой связи, чуждый всякой потребности в других, как и желания вредить им, может быть никогда не встречаясь лично с другими людьми, первобытный человек удовлетворяется самим собою"*(926). Характерные черты такого состояния - свобода и равенство. Руссо признает, что "люди в этом состоянии, не связанные между собою никакими нравственными отношениями, ни признанными обязанностями, не могли быть ни добрыми, ни злыми"*(927). Однако, чувствуя всю невыгоду такого положения для развития своей темы, Руссо изображает первобытное состояние, как состояние чистоты и невинности.

Такое чудное состояние прекращается вследствие размножения рода человеческого и необходимости перейти к усиленной хозяйственной деятельности. Переворот произошел вследствие открытия металлов и перехода к земледелию. "Как только один человек почувствовал нужду в другом, как только обнаружилось, что одному выгодно иметь припасов на двух - равенство исчезло, установилась собственность, труд стал необходимостью и обширные пространства заменились веселыми полями, которые надо было орошать потом людей и в которых вскоре вместе с жатвою произросли рабство и нищета"*(928). Размножение повело к интенсивному хозяйству, последнее к собственности, а собственность явилась первым источником неравенства, потому что с этого момента установилось различие между богатыми и бедными. "Первый, который, огородив свой участок, осмелился сказать: это мое, и нашел людей достаточно наивных, чтобы поверить ему, был истинным основателем гражданского общества. Сколько преступлений, войн, убийств, сколько бедствий и ужасов вычеркнул бы из истории человечества тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крякнул бы своим ближним: берегитесь слушать этого нахала, вы погибли, если забудете, что плоды принадлежат всем, а земля ничья"!*(929). Это знаменитое место очень эффектно. Но сила его значительно ослабляется признанием со стороны самого Руссо, что переход к земледелью и собственности был неизбежен.

Раз появилась собственность и обнаружилось различие между богатыми и бедными, раздоры стали неминуемы.

Это состояние постоянной борьбы не могло не вызвать мысли, главным образом у богатых, которым вражда была особенно неприятна, о необходимости найти мирный исход. Если в защите своего каждый принужден надеяться на собственную силу, то, говорили богатые, слабым приходится плохо. Не лучше ли организовать соединенную силу, которая бы защищала всех от каждого? Таким рассуждением нетрудно было обойти простодушных людей, которые "все сами протянули руки к своим цепям, воображая, что им дается свобода; имея довольно смысла, чтобы понять выгоды государственного сплочения, они не обладали достаточным опытом, чтобы предвидеть угрожающие опасности"*(930). Люди, уже образовавшие общество, организовали власть и перешли в государственное состояние. "В основе государственного сплочения лежит договор между народом и теми, кому вручена власть, договор, посредством которого обе стороны обязываются к соблюдению законов, изданных по соглашению и служащих связывающею нитью соединения"*(931). Видимою целью государственного союза является защита бедных против богатых и многие философы эту видимость готовы принимать за истину. Но в действительности государство служит интересам богатых, давая им такую силу и обеспеченность, какой они не имели без государственной власти. "Таково было или должно было быть происхождение государства и права, которые наложили новые оковы на бедного и придали новые силы богатому, разрушили безвозвратно естественную свободу, установили навсегда законы собственности и неравенства, превратили ловкий захват в несокрушимое право и к выгоде нескольких честолюбцев обрекли весь человеческий род труду, рабству и нищете"*(932). Государство и право создают новое различие - сильных и слабых.

Государственная власть организовалась различно, смотря потому, каково было в обществе соотношение между богатыми лицами. Но, во всяком случае, первоначально, была ли вручена эта власть одному или нескольким, она была общественною обязанностью и лица властвующие определялись не иначе, как избранием. Но вскоре эти избранные вожди, пользуясь раздорами, утвердили власть за собою, превратив ее в свою наследственную собственность. Государство стало их достоянием, власть перешла в произвол, а граждане стали рабами. На этой ступени установилось третье, и пока последнее, неравенство, основанное на различии между правящими лицами и подвластными им рабами.

Рассуждение Руссо имеет чисто отрицательный характер. Оно подвергает критике само государство, тогда как философская мысль того времени задавалась лишь исправлением государственного строя. Но Руссо отвергает систему заплаток, наставляемых по мере назревшей потребности. По его мнению, необходимо, вместо ремонта, "очистить воздух, убрать все старые материалы, как это сделал Ликург в Спарте, и приступить к построению совершенно нового здания"*(933). Эта радикальная точка зрения произвела впечатление на общество и осталась в памяти деятелей революционной эпохи.

VI. Но если строить заново, то оставаться при одних разрушительных взглядах невозможно. Нужно перейти к творчеству. На каких же основаниях должно быть построено вновь государство, чтобы оно было чуждо недостаткам, которыми страдают современные общества, исторически сложившиеся? Ответ на этот вопрос пытается дать Руссо в своем главном политическом трактате "О государственном договоре", появившемся в 1762 году. Интересно, однако, то обстоятельство, что это сочинение было готово уже в 1754 одновременно с "Рассуждением о происхождении и основаниях неравенства", с которым оно сильно расходится в основных воззрениях. Сам Руссо был не очень высокого мнения о своем произведении. "Что же касается моего Contrat social, то те, которые хвалятся, что понимают его, умнее меня. Эта книга нуждается в переработке, но у меня на это не хватает ни времени, ни сил".

Такое мнение автора соответствует достоинствам сочинения, которому суждено было иметь такое огромное влияние на события. Основные положения автором не продуманы, почему и встречаются на каждом шагу противоречия, затрудняющие понимание истинных взглядов писателя. Сочинеяие не обработано, почему оно страдает несистематичностью, непоследовательностью, повторениями.

Автор не дал себе ясного отчета о методе, с которым он приступает к разрешению социальных вопросов. "Я хочу исследовать, нет ли в общественном порядке законного и твердого начала управления, принимая людей такими, каковы они есть, а законы такими, каковы они могли бы быть"*(934). Но Руссо в своем исследовании принимает не исторически сложившегося человека, а человека абстрактного, независимого от времени, места и условий. Автор оставляет в постоянном недоумении, считается ли он с относительностью политического идеала или же он выставляет его как безусловное требование разума. "Основные начала всякого хорошего учреждения должны быть согласованы в каждой стране с теми условиями, которые вытекают как из местоположения, так из характера населения, и только на этих условиях следует строить для каждого народа систему его учреждений, каковая будет наилучшею, быть может, не сама по себе, но для того государства, для которого она предназначается"*(935).

Подобно Монтескье, Руссо ставит политические учреждения каждой страны в зависимость от климата. "Свобода, не являясь продуктом каждого климата, не может быть достоянием всякого народа"*(936). Но все изложение направлено к тому, чтобы внушить всем народам, от чего зависит народная свобода и как ее обеспечит. Так было понято учение Руссо его современниками и ближайшими поколениями, которым пришлось осуществлять на практике его идеи. И напрасно впоследствии Руссо приписывал недобросовестности писателей то, что "великие нации приняли на свой счет, что относилось только к небольшим республикам"*(937). Возможно, что, описывая политические учреждения, Руссо имел в виду Женеву. Но своим изложением он давал понять, что те требования, какие он ставит небольшой республике, безусловно, обязательны для каждого политического организма.

VII. "Человек родился свободным, а между тем везде он в оковах... Как произошло это превращение? Я не знаю. Что может придать ему правомерность? Мне кажется, я могу разрешить этот вопрос"*(938).

Формы общественности, налагающие оковы на свободного человека, обязаны своим происхождением не семье и не силе. Основою государства может быть только договор.

"Я предполагаю, что люди дошли до такого состояния, когда обстоятельства, препятствующие сохранению естественного состояния, оказываются выше тех сил, какие может противопоставить им отдельный человек в стремлении остаться в этом состоянии. С этого времени первобытное состояние не может удержаться и род человеческий погиб бы, если бы не изменил своего образа жизни"*(939). Когда силы в отдельности оказываются недостаточными, остается прибегнуть к соединению сил.

Таковы причины перехода из естественного в государственное состояние. Теперь встает такая задача: "найти форму соединения, которая защищала бы и охраняла всею соединенною силою личность и собственность каждого из соединяющихся, и при которой каждый, соединяясь со всеми, повиновался бы лишь самому себе и оставался столь же свободным, как и прежде"*(940). Эта задача находит себе разрешение в государственном договоре, в силу которого каждый из договаривающихся отдается полностью со всеми своими правами общине. "Если каждый отдается весь, положение становится равным для всех, а если положение для всех равно, то никто не имеет интереса сделать это положение более тяжелым для других"*(941). "Каждый, отдаваясь всем, не отдается никому в частности, и так как нет никого, над кем не было бы приобретено такое же право, какое уступаешь ему над собой, то приобретается эквивалент того, что потеряно, а также и большая сила для охранения того, что есть"*(942).

Этот договор может быть признан только при единогласии: никто не может без своего согласия утратить естественную независимость*(943).

Очевидно, этот государственный договор не есть исторический факт, а логическое обоснование исторического факта существования государств.

VIII. Переход от естественного состояния к государственному представляется автору Contrat social вовсе не таким проклятием, каким он представляется автору Discours sur l'origine de rinegalite. Это противоречие оказывается особенно пикантным, если принять в соображение, что оба сочинения написаны одновременно.

"Этот переход от естественного состояния к государственному производит в человеке весьма значительную перемену, заменяя в его поведении инстинкт справедливостью и придавая его действиям нравственный характер, которого они были до того лишены". "Хотя в государственном состоянии человек лишается некоторых преимуществ, которые давала ему природа, зато он приобретает столь значительные новые, его способности изощряются, его идеи расширяются, его чувства облагораживаются, вся душа его возвышается до того, что если бы злоупотребления новым положением не низводили его часто на степень низшую той, с которой он поднялся, он должен бы непрестанно благословлять счастливый миг, вырвавший его оттуда навсегда и превративший ограниченное и грубое животное в существо разумное, в человека"*(944).

"По государственному договору человек теряет естественную свободу и неограниченное право на все, что его манит и к чему он тянется; зато он приобретает гражданскую свободу и право собственности на все, чем обладает".

IX. Государство, являясь нравственною личностью, нуждается в силе, которою можно было бы приводить в действие каждую часть согласно видам целого. Государственный договор дает политическому организму верховную власть над всеми; эта власть, направляемая общею волею, называется суверенитетом, а само государство, когда оно действует, носит название суверена*(945). Признавая верховную власть за народом, Руссо вновь выдвигает идею народовластия. С этой идеей мы встречались в средние века, эта идея не раз проявлялась в новое время, она была подсказана женевскому философу Локком, но общеевропейское значение она получила через Руссо, благодаря тому влиянию, какое приобрели его идеи в эпоху французской революции.

Аттрибуты верховной власти: неограниченность, неотчуждаемость, нераздельность.

a. Как природа дает каждому человеку неограниченную власть над всеми своими членами, так государственный договор дает политическому телу абсолютную власть над всеми его гражданами. "Все услуги, какие может оказать гражданин государству, должны быть им оказаны, как только того требует суверен"*(946). Руссо не останавливается перед жизнью граждан. "Кто хочет сохранить свою жизнь за счет других, должен быть готов отдать и свою, когда это требуется"*(947). Гражданин не судья того, насколько бесспорна необходимость пожертвовать жизнью - это решает суверен. "С этой же точки зрения можно смотреть и на смертную казнь, которой подвергаются преступники: чтобы не сделаться жертвою какого-нибудь убийцы, необходимо приготовиться к смерти, если делаешься сам таковым". Суверен не стеснен решительно ничем, а менее всего самим собою: у него не может быть обязанностей относительно самого себя.

В этой безграничности власти слышится голос Гоббса, только демократизированный. Руссо в порыве преклонения перед всемогуществом народовластья, забывает о естественных правах человека. Также поступят и его ученики: начав с декларации прав, кончат террором.

b. К атрибутам верховной власти относится еще неотчуждаемость ее. Суверенитет, как осуществление общей воли, никогда не может быть передан, а суверенитет, как коллективное существо, не может быть никем представлен. Какова бы ни была форма правления, верховная власть всегда принадлежит народу.

Это теоретическое представление заставляет Руссо в практическом отношении отнестись отрицательно к идее представительства, которую отстаивал Монтескье, ссылаясь на пример Англии. "Депутаты народа не являются и не могут быть его представителями, они только его комиссары; они не могут ничего решить окончательно. Всякий закон, который не утвержден народом в полном составе, недействителен, - это вовсе не закон. Английский народ воображает, будто он свободен; он сильно заблуждается, он свободен только в то время, когда производятся выборы в парламент; как только представители выбраны - он раб, он ничто. То употребление свободы, которое делают англичане в короткие промежутки ее существования, вполне оправдывает ее потерю, которой они заслуживают"*(948).

Идея представительства уже потому не стоит поддержки, что происхождением своим она обязана средним векам, этому мрачному периоду в жизни человечества. Классическим народам эта идея была совершенно чужда.

с. Из неотчуждаемости Руссо выводит нераздельность верховной власти. Если она вся принадлежит народу, то никому иному не может принадлежать, какая бы ни была часть ее. "Японские фокусники разрезают на части ребенка на глазах зрителей, потом, подбрасывая вверх на воздух один член за другим, они делают так, что ребенок падает на землю живым и целым. Такими же почти жонглерами являются и наши государственники: разделив государственный организм с чисто ярмарочным искусством, они соединяют потом все в одно совершенно непостижимым приемом"*(949). Это вылазки против Монтескье с его началом разделения властей.

X. "Общая воля всегда права и имеет в виду общее благо, хотя отсюда еще не следует, чтобы решения народа были всегда правильны. Желаешь всегда своего благополучия, но не всегда его видишь. Народа никогда не совратить, но обманывают его нередко, и вот тогда, кажется, будто он хочет себе зла"*(950).

Руссо различает общую волю и волю всех. Первая имеет в виду общий интерес, вторая - частный и представляет собою лишь сумму частных воль. Здесь Руссо останавливается в нерешительности перед выбором механической и органической точек зрения на народ и кончает принятием обеих.

Невольно возбуждается вопрос, какое же соотношение между общею волею и волею всех? Каким образом сумма частных воль делается общею волею? Особенно недоумение вызывает вопрос, каким образом большинство воль становится общею волею и как согласовать, с точки зрения самого Руссо, свободу человека с обязанностью подчиниться решению, которому он не сочувствует?

Это сомнение Руссо разрешает софизмом. По его мнению, вопрос ставится неверно. В действительности каждый гражданин согласен на все решения, даже те, которые приняты вопреки нему. Постоянная воля государства - это общая воля, благодаря которой граждане свободны. "Когда в народном собрании предлагается закон, то граждан спрашивают не о том, одобряют ли они проект или нет, но о том, согласен ли он с общею волею, которая также и их воля, или нет. Каждый, подавая голос, выражает свое мнение по этому вопросу и счет голосов раскрывает общую волю. Поэтому, когда берет верх мнение, противное моему, это доказывает только, что я ошибся, так как считал общею волею то, что ею не было. Если бы взял верх мой личный взгляд, я достиг бы противного тому, чего желал, и вот тогда я не был бы свободен"*(951).

Таким ответом Руссо, очевидно, не распутывает созданного им затруднения, а только выпутывается из него, по крайней мере, по видимости.

XI. Руссо различает верховную власть и правительство, и этому различию придает большое значение.

Всякое действие предполагает с одной стороны волю, которая решает действовать, а с другой стороны силу, которая осуществляет решение. Человек, идущий в известном направлении, сначала должен захотеть двинуться, а потом должен иметь ноги, которые его передвинут. Государственный организм подобен физическому. Его воля выражается в законодательной власти, его сила - в исполнительной*(952).

Законодательная власть принадлежит только народу и никому иному принадлежать не может. Но поэтому - то народу не может принадлежать исполнительная власть. Для исполнения существует особый орган - правительство (gouvernement), которое является посредником между суверенным народом и подданными. Исполнительному органу Руссо дает название "Государя", хотя бы орган был коллективный*(953).

Отношение между этим исполнительным органом и народом не основывается на договоре, как это полагали иные политические мыслители. Государственный договор только один - между соединяющимися в государственный союз. Акт, которым народ подчиняется государю, вовсе не договор, а только поручение, предоставляющее слуге суверена осуществлять от имени последнего принадлежащую ему власть. Если государь не глава народа, а только слуга, действующий по поручению, то, значит, народ может назначить его и сменить, когда ему угодно*(954). Если этот взгляд Руссо теоретически слаб, так как поручение также договор, зато он способен был произвести впечатление решительною постановкою вопроса.

XII. Народ, в качестве суверена, имеет своею исключительною задачею устанавливать общие положения, называемые законами. Для конкретного случая не может быть общей воли*(955).

Казалось бы, где только существует государственный быт, неизбежно должны быть законы, его регулирующие. Если основная задача суверенного народа - законодательство, как утверждает Руссо, отсутствие законов выражало бы бездействие суверена, а может быть и возбудило бы сомнение в существовании.

Но не так смотрит на дело сам Руссо.

Прежде чем воздвигнуть крупное здание, архитектор внимательно исследует почву, на которой оно должно стоять.

Точно также нельзя создавать законодательства, не определив предварительно, насколько способен народ вынести добрые законы. Вот почему Платон уклонился от составления законов для аркадян - он понимал, что, привыкши к роскоши, аркадяне не в состоянии будут вынести начала равенства*(956). Для народов, как и для людей, существует период зрелости, до достижения которого следует обождать с законами.

"Какой народ пригоден к законодательству? Тот, который, будучи уже связан общностью происхождения, интересов или соглашения, еще не знает ига законов, тот, который не имеет ни обычаев, ни укрепившихся предрассудков"*(957). Но Руссо, вероятно, и сам чувствовал, что найти такой народ для законодательного эксперимента невозможно. Поэтому он стоит на то, что хорошему законодательству должно предшествовать доброе воспитание.

Таким образом, Руссо ставит нравственное усовершенствование условием доброго законодательства. Для него не возникают сомнения, как выполнить воспитательную задачу без общих положений, исходящих от суверенного народа, не имеет ли само законодательство воспитательного значения, и не сделает ли достижение нравственного совершенства излишним само законодательство?

Интересен пример, приводимый Руссо в подтверждение своего взгляда. "Русские никогда не сделаются истинно цивилизованными, потому что они слишком рано ступили на этот путь. Петр обладал подражательным гением; он не имел настоящего таланта, который создает все из ничего. Кое - что из сделанного им хорошо, а большая часть неуместна. Он видел, что народ его в состоянии варварства, но он не заметил, что этот народ еще не созрел для цивилизации; он вздумал цивилизовать его, когда нужно было его только исправить. Он хотел создать немцев, англичан, а следовало начать с того, чтобы сделать народ русским; он мешал своим подданным сделаться тем, чем они могли быть, убеждая их, будто они то, чем на самом деле они не были. Русское государство захочет подчинить себе Европу, а само будет подчинено. Татары, его подданные и его соседи, станут его господами, а также нашими. Этот переворот мне представляется неизбежным. Все короли Европы дружно содействуют этому результату"*(958).

XII. Если верховная власть всегда принадлежит народу, то различие форм правления, наблюдаемое в действительности, относится только к организации правительства. Классификация форм правления, не как форм государственного строя, а как организации исполнительной власти, составляет оригинальную, хотя и мало научную, точку зрения Руссо. Формы правления различаются по числу лиц, образующих личность "Государя", т. е. по числу лиц, в руках которых находится исполнительная власть. Таких форм три: монархия, аристократия и демократия.

a. Демократическою формою правления можно было бы признать ту, где не только издание общих норм, но и применение их лежало бы на всем народе в полном его составе. Но такой формы правления не существует*(959), да и не могло бы существовать. Естественному порядку противно, чтобы большое число лиц управляло. В такой форме правления нельзя было бы различить суверена и правительства. Таким образом Руссо отвергает демократию, но нужно помнить, что он употребляет это название совершенно своеобразно, несогласно с общепринятым пониманием.

b. Существует три вида аристократии: естественная, избирательная и наследственная. Первая, под которою Руссо разумеет управление старейших (сенат, герузия), соответствует первым ступеням общественного развития, третья - худшая из всех форм правления. Вторая является лучшею формою - это аристократия в настоящем значении слова*(960). Все симпатии Руссо на стороне избирательной аристократии, но нужно помнить, что это относится только к организации правительства, тогда как верховная власть остается всегда за народом.

c. Монархия - форма правления, ложная в своем существе. "Короли желают быть самодержцами, и издавна их убеждают, что лучший к тому способ - это снискать любовь к себе народа. Это очень красивая мысль и даже очень верная в некотором отношении. К сожалению, над нею всегда будут смеяться при дворе. Конечно, власть, основанная на любви народной, значительна, но она ненадежна и условна, и никогда государи не удовлетворятся ею. Лучшие короли желают, чтобы им дали возможность быть злыми, если им это нравится, и в то же время оставаться властителями. Напрасно политический оратор стал бы убеждать их, что сила народа - их сила, и что их интерес в том, чтобы народ был богат, многочислен и грозен. Они хорошо знают, что это неправда. Их личный интерес, прежде всего, в том, чтобы народ был слаб, несчастен и не был бы в состоянии оказывать сопротивление*(961).

Существенный и неизбежный недостаток монархической формы состоит в том, что при ней высшего положения достигают не самые образованные и способные люди, как в республике, а мелкие интриганы, плуты и льстецы, которые подрывают авторитет монархии и губят ее*(962).

Чтобы избежать народных волнений при избрании государей, предпочли установить наследственную монархию, т. е. избегая волнений, предпочли видимое спокойствие мудрому управлению, предпочли подчиняться детям, чудовищам, слабоумным, чем бороться за выбор лучшего государя*(963).

"Все эти недостатки монархизма не избегли внимания писателей, но последние не нашли в них затруднения. Выход из этого, говорят они, - повиноваться без ропота. Бог посылает дурных государей в гневе своем, и их нужно переносить, как наказание Божье. Это рассуждение, конечно, весьма поучительно, но оно более уместно для проповеди, чем для политического трактата. Что бы сказали мы о враче, который, обещая чудеса, ограничивался бы тем, чтобы склонять пациентов к терпению. Понятно, что нужно терпеть дурное правительство, раз оно существует, но вопрос в том, чтобы найти хорошее"*(964).

ХШ. Каков же государственный идеал Руссо? Нельзя не заметить прежде всего, что в труде этого писателя нет никакой возможности провести границу между теорией и идеалом, между тем, что он утверждает как существующее, и тем, что он выставляет как желательное. По - видимому, для Руссо теория только служит идеалу, но Руссо готов даже как бы отрицать политический идеал. "Во все времена много спорили по вопросу о лучшей форме правления, не замечая, что каждая является лучшею при известных условиях и худшею при других"*(965).

Однако Руссо ясно дает понять, что он, следуя Платону, считает идеальным такой размер государства, который не был бы настолько велик, чтобы встретилось затруднение в хорошем управлении, и не настолько мал, чтобы явилась опасность за сохранение*(966). Доля участия каждого гражданина зависит от численного состава суверенного народа, а потому, чем больше государство, тем менее свобода*(967). Это не мешает Руссо утверждать, что признак благосостояния государств, составляющего их цель, есть населенность страны*(968). Руссо обещал указать, как можно, путем федерации, соединить выгоды большого государства с преимуществами малого, но не выполнил этой задачи*(969).

Трудно сказать, что представляет собою начало народовластья в изображении Руссо. Является ли оно историческим фактом, лежащим в основе всех форм правления, какова бы ни была их видимость, или же это идеальное требование. С одной стороны, как мы видели, Руссо утверждает, что суверенитет всегда принадлежит народу, с другой Руссо считает необходимым оправдываться, что осуществление суверенитета в народных собраниях вовсе не химера*(970). Особенно странным представляется то, что швейцарец Руссо в доказательство возможности непосредственного народовластья, ссылается на античные государства, и ни словом не обмолвливается относительно подобных явлений в современных ему кантонах его отечества. Он питался книгой там, где сама жизнь давала ему в руки материал.

Так далек был Руссо от серьезного изучения действительности, так неясны были его политические мечтания.

XIV. Как же объяснить, при шаткости теоретических представлений и идеалов Руссо, его огромный успех в XVIII столетии, его влияние на идеи и события революционного периода?

Это влияние не подлежит сомнению. Сочинения Руссо, по выражению Блюнчли, это ключ к французской революции*(971). Впечатление, произведенное Руссо на общество, вызывалось идеею народного суверенитета в той резкой постановке, какую придал ей этот писатель. Как борьба за политическую свободу началом разделения властей обязана Монтескье, так началом народовластья она обязана Руссо. Но Руссо воздействовал не столько идеями, сколько силою проявленных им чувств, страстной любви к свободе и непримиримой ненависти. Когда мысль приготовлена к революционному перевороту, то наибольший успех выпадет на долю того, кто возбудит настроение, способное осуществить мысль на практике. Таким лицом оказался Ж. - Ж. Руссо.

На современников Руссо действовал именно этим призывом к борьбе за свободу, так что до поры до времени никто не замечал, что в глубине этого учения заготовляются новые цепи для той же свободы. "Это сочинение, пишет один из них автору "Государственного договора", читается с жадностью. Какая сила, какая глубина! Насколько вы стоите выше самого Монтескье! Ваш труд должен испугать всех тиранов - настоящих и грядущих. Он в сердцах всех разжигает любовь к свободе"*(972). Самая неясность учения, противоречивость, - эти крупные недостатки с научной точки зрения, благоприятствовали успеху. Проникшись настроением автора, каждый находил в его книге, чего сам хотел, и предполагал, чего в ней не было.

Руссо - кумир французской революции. В устах ее ораторов постоянно слышатся мысли Руссо, передаваемые нередко буквально его словами. Их речи дышат его пафосом, его красноречием. Законодательные произведения революционной эпохи проникнуты принципами Руссо. Декларация прав 1789 года (§ 3) гласит: "Начало всякого суверенитета лежит в народе; никакое учреждение или лицо не может осуществлять власти, не исходящей от народа". Конституция 1791 года передает идею Руссо следующими словами (§ 1): "Суверенитет един, неразделен, неотчуждаем; он принадлежит народу". Конституция 1793 года повторяет то же начало: "Суверенный народ есть совокупность граждан... народ отправляет свой суверенитет в первичных собраниях".

Казалось бы, политический идеал, приспособленный к маленькой Женевской республике, не мог служить образцом, когда дело шло о реформе государственного строя Франции. Но дело в, том, что французы XVIII века, воспитанные на античных образцах, привыкшие к той роли, какую играл Париж в глазах всего мира, признали, что Париж - это cite antique, a вся остальная страна не более, как его провинции. Этим соображением устранялись затруднения при пользовании идеями Ж. - Ж. Руссо.