§ 29. Лейбниц

Литература: Полного собрания сочинений Лейбница до сих пор не существует. Оно было предпринято, но не окончено Onno Klopp, Die Werlee von Leibnitz, 11 томов, 1864 - 1884; поэтому приходится пользоваться сборниками избранных сочинений, как Gеrhardt, Die philosophische Schriften des G - W. Leibniz, 1 томов, 1875 - 1890; P. Janet, Oeuvres philosophiques de Leibniz, 2-е изд., 2 тома, 1900. Трудами Московского Психологического Общества в 1890 г. издано Г. Б. Лейбниц, Избранные философские сочинения. На русский язык переведена, сверх того, "Теодицея" К. Истоминым (печаталось в "Вере и Разуме" с 1887 г.). Для Лейбница необходимо пользоваться Foucher de Careil, Oeuvres de Leibniz, publiees pour la premiere fois dapres les manuscrits originaux, 1 томов, 1859 - 1873. Юридические труды значительно пополнены изданием Мо1lаt, Bechtsphilosophisches aus Leibnizes ungedruclcten Schriften, 1885.

Из сочинений, посвященных изложению учения Лейбыица, на первом плане стоит Куно - Фишер, История философии, т. III, рус. пер. 1905, хотя его изложение и признает произвольньш Dillmann, Еine nеuе Darstellung der Leibnizischen Monadenlehre auf Grund der Quellen, 1891; кроме того Merz, Leibniz, 1886; Benecke, Leibniz als Ethiker, 1891; Гepье, Лейбниц и его век, 1867; Герье, Отношение Лейбница к России и Петру Великому, 1871; Специально юридической стороне учения Лейбница посвящены: Zimmermann, Das Reclitsprincip bci Leibnitz, 1852; Legrand, Lelbnitii de nova Methodo, 1868; Hecht, Leibnitz, als Jurist (Preus. Jahrb. 1879, т. 4); Trende 1enburg, Historischc Beitrdge zur Philosophie, 1855, стр. 240 и след.; Hartmann, Leibniz als Jurist und Bechtsphilosoph, 1892.

В семье лейпцигского профессора, юриста и моралиста, родился в 1646 году Готфрид - Вильгельм Лейбниц. Получив тщательную подготовку дома, Лейбниц поступил в университет сначала Венский, а потом Лейпцигский, где преимущественно отдался изучению юриспруденции. Основательная подготовка в истории и логике сделала Лейбницу усвоение науки права весьма легким. Он недолго останавливался на теории и весь отдался изучению практики при помощи спакомого ассесора, который доставлял ему различные акты, сделки, решения.

Первая диссертация Лейбница была посвящена вопросу о связи между юриспруденцией и философией. Нерасположение к Лейбницу, вызванное особенно его неуважением к авторитету Аристотеля, заставило его искать докторской степени вне родного города. Проявленный талант молодого ученого открыл ему путь к профессуре в Нюрнберге. Но богатая натура Лейбница жаждала более широкой деятельности, чем та, какую обещала в то время профессорская кафедра.

Лейбниц понимал, что в его время мысль, желающая широкого распространения и практического применения, должна была искать поддержки в высших сферах. В эти сферы толкало его рано обнаруженное честолюбие, манившее его влиянием и почестями, и соблазнявшее глубокий ум философа жалким положением придворного. Лейбниц посвятил одну из своих работ курфюрсту майнцскому, который призвал его к себе в Майнц на службу (1670). Интерес к юридическим вопросам уступил место интересу к вопросам политическим и дипломатическим. Лейбниц агитирует словами, письмами и печатаными работами в пользу избрания на польский престол германского претендента. А с другой стороны его государственный ум занят задачею обеспечения Германии против политики Людовика XIV. С этою целью он составляет план завоевания Францией Египта и старается соблазнить короля этими перспективами, пытается организовать рейнский союз, как оплот против воинственных наступлений Франции. В видах агитации Лейбниц ездил в Париж, но аудиенции не добился и успеха не имел.

С 1676 года Лейбниц переходит на службу в Ганновер, где и устраивается окончательно на сорок лет, до самой смерти. Благодаря придворным связям, у Лейбница установились тесные отношения с берлинским двором, где ему оказывала покровительство образованная королева София - Шарлота, почитательница его таланта. Вследствие такой поддержки Лейбницу удалось добиться учреждения в Берлине Академии паук (1700), президентом которой он, и назначен был в звании тайного юстиции советника. Интересно, что, ставя основного целью Академии полезность знания, Лейбниц исключил из круга академических наук теологию и юриспруденцию.

Честолюбие Лейбница не удовлетворялось и этим. Он приложил не мало стараний, чтобы организовать такие же академии в Вене и Дрездене, но безуспешно. Большую удачу встретила его идея у Петра Великого. По случаю бракосочетания царевича Алексея, Лейбниц впервые встретился с Петром I (1711). Философ надеялся осуществить свои научные и личные мечты при помощи стремящегося к просвещению русского царя, а государь рассчитывал на помощь своим планам со стороны европейской знаменитости. К нему обратился царь с предложением реформировать русское законодательство, и Лейбниц составил докладную записку о переустройстве русских судов. Академия наук, открытая после смерти Петра, обязана своим происхождением идеям Лейбница. За это содействие Лейбниц был награжден со стороны Петра титулом тайного советника и ежегодным окладом в 2.000 талеров.

Занятый самыми широкими политическими планами и погруженный в мелочи придворных дрязг и сплетен, Лейбниц, при всем своем уме и удивительной работоспособности, не имел времени создать цельную философскую систему. Свои мысли он излагал случайно по различным поводам, по просьбам высокопоставленных лиц, в своей огромной переписке. Вследствие этого влияние Лейбница на современное общество было значительно ниже его гения, и только опубликование всех его работ в наше время и приведение его мыслей в систему поставили его на надлежащее место в ряду философов.

Ниже достоинства его гения было и то личное положение, в какое поставил себя Лейбниц тяготением ко двору. Курфюрсту ганноверскому было лестно, что при его особе состоит первоклассное светило мысли, но, как господин, он относился недоброжелательно к попыткам своего слуги пристроиться к другим господам. Король прусский терпел Лейбница только из-за королевы и видел в нем ганноверского шпиона. Отсюда масса оскорблений, унижений, уколов самолюбию, действовавших удручающе на мысль философа. Потеряв свою покровительницу, Лейбниц умер одиноким и всеми покинутым: "его погребли, выразился один современник, скорее как разбойника, чем как человека, каким он был в действительности, являясь гордостью своей страны". Для потомства осталось неизвестным даже место нахождения останков великого человека.

II. Лейбница относят иногда к ХVII? веку, веку немецкого просвещения*(757). Но этот философ, по проблемам, которые занимали его внимание, и по методам, которыми он пытался их разрешить, относится всецело к предшествующему периоду. Это верно как в отношении общей философии, так и в отношении философии права в частности.

Лейбниц пытается разрешить в метафизике ту самую проблему, которая была поставлена Декартом. Само картезианство представлялось Лейбницу "прихожей философии" и только некоторая скромность побуждала Лейбница выказывать сомнение, удалось ли ему войти в "самые покои". От того же картезианства заимствовал Лейбниц склонность к математике, которая представлялась ему лучшим средством отыскания истины во всех вопросах. Выдающийся математик, споривший с Ньютоном из-за чести считаться первым изобретателем дифференциального исчисления, Лейбниц находил возможным прилагать математический метод доказательств к политическим вопросам. Так для убеждения в необходимости избрать на польский престол германского претендента, Лейбниц пишет сочинение под характерным заглавием "Опыт приведения политических доказательств, касающихся выбора польского короля и доведенных до очевидной ясности, благодаря новому методу изложения".

Таким образом, мировоззрение Лейбница складывалось под непосредственным влиянием Декарта и его школы. Спиноза, оказавший огромное влияние на Лейбница, вызвал в оригинальном уме немецкого философа протест против такого разрешения поставленных школою вопросов, какое было дано в Голландии. Можно сказать, что взгляды Лейбница складываются а contrario взглядам Спинозы. Пантеизму последнего Лейбниц противопоставил крайний метафизический индивидуализм.

С другой стороны английский эмпиризм вызвал в уме Лейбница также протест, и против Локка Лейбниц выступает вместе со Спинозою под знаменем рационализма. Полемике с Локком обязано своим происхождением одно из главных произведений Лейбница "Опыт о человеческом разуме".

Такое противопоставление крайним точкам зрения дало философии Лейбница примирительный характер, который в свою очередь находит объяснение в чертах личного характера.

Лейбниц - настоящий космополит. "Я не принадлежу к числу тех, писал он, которые питают страсть к своему отечеству или к какой - либо другой нации, мои помыслы направлены на благо всего человеческого рода; ибо я считаю отечеством Небо и его согражданами всех благомыслящих людей, и мне приятнее сделать много добра у русских, нежели мало у немцев или у иных европейцев, хотя бы я и пользовался среди них величайшим почетом, богатством и славой"*(758). И удивительно смешным представляется спор о славянском или германском происхождении Лейбница, которого вообще отталкивала национальная узость. Точно также и в области религии. Автор сочинения, который поставил себе целью рассеять в уме сомневающихся всякое недоверие к благости Творца, допустившего зло в мире, не склонялся на сторону какой либо одной религии и приложил не мало труда к тому, чтобы найти возможность примирения между враждующими церквами. Стремление к примирению заставило Лейбница даже отступить от основной идеи своего времени: от попытки примирения различных вероисповеданий Лейбниц перешел к попытке примирения философии с религией, над разграничением которых так усердно работали его предшественники и современники.

Лейбниц отличался поразительною разносторонностью. По своей натуре он не мог сосредоточиться на одной какой-либо отрасли занятия. Его гений метался от одной области к другой, всюду бросая лучи света, но нигде, кроме математики, не оставил ценных систем. Он первоклассный математик, изобретатель дифференциального исчисления, химик, изучавший фосфор, физик, геолог, в то же время историк и филолог, юрист и политик; не только теоретик, но и практик в области техники (горное и монетное дело), в области дипломатии, в деле организации ученых обществ и учреждений, в издании актов исторического и дипломатического характера. Он удивительно примирял глубокое мышление с мелким честолюбием, страстное искание истины с назойливым искательством почестей и денег.

Эта основная черта характера философа, стремление к примирению противоречий, лежит в основе и его философского миросозерцания.

III. Противоположение между телом и духом, как двух субстанций, так резко выраженное в философии Декарта и не устраненное сведением их к одной субстанции в системе Спинозы, вызвало со стороны Лейбница попытку перекинуть мост между материальным и нравственным миром. Если сущность духа состоит только в мышлении, то, как объяснить наличности неясных представлений, не перешедших еще в сознательное представление, но, несомненно, относящихся к природе духовной. Сущность тела не может состоять только в протяжении, иначе были бы непонятны сопротивление, давление, оказываемые телами друг на друга, потому что это уже обнаруживает действие, а не состояние. Лейбниц уничтожает дуализм материального и духовного мира утверждением, что сущность тела заключается не в протяжении, а в силе, т. е. в начале материальном, а это сближает тело с духом.

Сила и составляет субстанцию. Субстанций не две, как полагал Декарт, и не одна, как думал Спиноза, а бесчисленное количество - сколько вещей, столько и сил, столько и субстанций. Такие субстанции Лейбниц называет монадами. Монада - это не физическая точка (атом), потому что она неделима, тогда как атом, как материальная часть, всегда делим. Это и не математическая точка, потому что она не только мыслима, но и реальна. Монада является метафизическою точкою, лежащею в основе всего существующего*(759).

Каждая монада совершенно изолирована: "монады вовсе не имеют окон, через которые что - либо могло бы войти туда, или оттуда выйти"*(760). Но каждая монада представляет всю вселенную. Однако "каждая монада должна быть необходимо отлична от другой"*(761). От совершенно простых монад, находящихся в постоянном бессознательном состоянии, мы доходим постепенно до монад, постигающих вечные истины. Мировой порядок представляет собою сплошной восходящий ряд монад. Лейбниц уничтожил ту пропасть, которую положил Декарт между неорганическим и органическим миром, между растениями, животными и человеком. Все находится в состоянии постоянного перехода и развития, "настоящее чревато будущим"*(762).

Организм есть не что иное, как комплекс монад, среди которых одна занимает господствующее положение, образуя душу, в противоположность остальным, образующим тело. Но здесь снова встает вопрос картезианский, каким образом воздействуют друг на друга душа и тело. Для Декарта трудность заключалась в том, что душа и тело представлялись совершенно разными субстанциями, исключающими возможность взаимодействия. Но трудность не устраняется и для Лейбница, установившего, что у монад нет окон, а, следовательно, и нет возможности взаимно влиять. Это затруднение Лейбниц не столько разрешает, сколько разрубает своим учением о "предустановленной гармонии".

Если монады различаются между собою по степени ясности представлений, то все же они все одарены способностью к представлениям и стремлением. В силу этой аналогии монады гармонично согласуют свои движения, составные монады тела согласуются с монадою - душой. Получается мировая гармония, предустановленная Богом*(763). Это не простая гипотеза - Лейбниц готов признать свое утверждение за установленный закон.

IV. Восходящий ряд монад упирается в высшую монаду, какою является Бог. Сознание каждою монадою присутствия и влияния высшей монады или Бога и есть то, что называется верою.

Существование Бога Лейбниц доказывает старыми способами, известными средним векам. Он принимает онтологическое доказательство, выдвинутое св. Ансельмом и поддержанное Декартом. К онтологическому доказательству, утверждающему, что если высшее существо мыслимо, то потому, что оно существует, Лейбниц присоединяет космологическое, утверждающее, что оно должно быть мыслимо, потому что иначе, без существования Творца, необъяснимо существование сотворенного мира. Лично себе в заслугу Лейбниц ставит обоснование третьего, телеологического доказательства, утверждающего существование Бога из целесообразности мирового порядка, предполагающей вмешательство высшего разума. Этот мировой порядок во всем целом свидетельствует о благости, могуществе и разумности Творца. Предустановленная гармония, приводящая в согласие все монады, неспособные по своей природе к сообщению и взаимодействию, есть высшее тому доказательство. С этого целью Лейбниц пишет одно из главных своих произведений, "Теодицею", которое представляет сплошную полемику против скептика Бейля.

Мир, в котором господствует гармония, представляет собою нечто прекрасное, и Лейбниц даже утверждает, что наш мир есть лучший из возможных миров и что в этом мире все к лучшему*(764).

Такой оптимизм вызывает невольно возражение в виду массы зла, наблюдаемого в действительности. Наличность этого зла свидетельствует о том, что Бог или не может его устранить или не хочет. Первое предположение подрывает веру во всемогущество, второе - во всеблагость Бога. Но Лейбниц не смущается такою постановкою вопроса, допущенною Бейлем. То, что мы считаем злом, лишь по видимости таково. На самом деле зло есть необходимое условие добра. Добро познается лишь по противоположению злу. Без зла не было бы добра. Если бы Тарквиний не совершил насилия, Рим не добился бы свободы и не достиг бы величия. Так как счастье состоит в достижении добра, а зло есть именно средство к его достижению, то оно само является добром.

Отсюда недалеко до вывода: чем хуже, тем лучше. Поэтому наличность зла в мире не только не подрывает веры в Бога, она еще более утверждает разумность Творца и целесообразность мирового порядка.

V. Перед Лейбницем вновь предстала задача примирения крайних направлений в области веры в Бога. Основная тенденция мысли в эпоху XVI и ХЛЛП веков состояла в освобождении философии от веры, и в этом отношении обнаружилось решительное отклонение от средневекового миросозерцания. В средние века готовы были пожертвовать разумом ради торжества веры (credo quia adsurdum), современники Лейбница готовы пожертвовать верою ради торжества разума; с точки зрения средневековой - лучше быть неразумным, лишь бы остаться верующим, с точки зрения новой - лучше оказаться неверующим, лишь бы стать разумным.

Лейбниц не признает положения, будто вера и разум могут встать в противоречие и будто потому философия должна быть признана непригодным средством для выяснения истин веры. "Я полагаю, что две истины не могут противоречить друг другу. Предмет веры есть истина, раскрытая Богом чрезвычайным образом, а разум есть связь истин, особенно тех, которые способны быть постигнуты человеческим умом естественным образом, без содействия света веры"*(765). Необходимо различать то, что выходит за пределы разума, и то, что противоречит разуму. Последнее несогласно с истинами, безусловно, верными и необходимыми, а первое несогласно с тем, что обыкновенно воспринимают опытом и понимают. "Это различие прочно обосновано. Истина выше разума, когда наш дух (или вообще сотворенный дух) не в состоянии постичь ее. И такова, по моему мнению, Св. Троица, таковы чудеса, доступные одному Богу, как, напр., творение, таков выбор мирового порядка, который зависит от мировой гармонии"*(766). Если менее совершенные монады, чем человек, не в состоянии постичь того, что доступно человеку, то и человек, в свою очередь, неспособен постичь того, что относится к Богу, этой высшей и совершеннейшей монаде. Недоступность для разума не ест еще противоречие разуму, и чем более просвещается разум при помощи философии, тем доступнее становятся для него сокровенные истины. "Между разумом и верою не может быть противоречия, потому что и тот и другая одинаково дары Божьи и борьба между ними была бы борьбою Бога против Бога"*(767).

Такими соображениями пытался Лейбниц удержать отпадение философии и науки от религии.

VI. Лейбниц хотел примирить не только веру и разум, но и разные веры между собою, и это было одною из наиболее интересовавших его задач. Понятие о Боге и религии прирожденны нам или восприняты извне. Если понятие о Боге дано нам естественным разумом, то это будет естественная религия; если же оно усвоено исторически, вследствие Откровения, то религия будет положительной. Между ними нет противоречия, хотя оно и может быть. Естественное представление о Боге пробивается сквозь исторически сложившиеся религии, и различие религий состоит только в степени приближения к естественной.

От теоретического сближения исторических религий Лейбниц перешел и к практическому осуществлению этой идеи. В конце ХVII века мысль о веротерпимости и соединении церквей была в большом ходу. Дело унии предпринял кардинал Спинола, и Лейбниц принял деятельное участие в попытках к восстановлению церковного единства. Его участие выражалось в личных переговорах, в переписке, в докладах. в богословских сочинениях. Особенно видное место занимает его полемика по этому вопросу с Боссюэ, этим представителем государственного католицизма. Но все дело не увенчалось успехом.

VII. Вопросам права посвящены юношеские работы Лейбница. Сюда относятся три юридических диссертации:

1) Quaestiones philosophicae amoeniores ex jnre collectae, 1664,

2) Doctrina condicionum, 1665 и 3) De casibus in jure, 1666. Особенно видное место занимает работа, написанная для представления курфюрсту майпцскому, в качестве научной рекомендации - Nova methodus discendae docendaeque jurisprudentiae, 1667. В этом последнем произведении автор старается дать новую постановку преподавания юридических наук. Теоретическое изучение права должно быть ограничено кратким курсом, и центр тяжести следует перенести па практические занятия: слушание читаемых лекций должно быть заменено самостоятельным разрешением практических вопросов на теоретической почве. Практические занятия следует организовать в виде бесед учеников с преподавателем и в виде участия в воображаемых процессах с разделением между учениками ролей истца, ответчика и судей.

К этой основной идее сочинения присоединяются замечания Лейбница, имеющие действительно методологическое значение. Прежде всего, Лейбниц усиленно подчеркивает значение философии для юриспруденции. "Вскормленный философией, я сделался учеником юриспруденции и, как только последняя давала мне случай, снова возвращался к философии, при чем обращал внимание на те пункты, в которых обе науки соприкасаются между собою или родственны друг другу. И настоящее рассуждение имеет целью способствовать тому, чтобы профессиональные юристы перестали пренебрежительно относиться к философии, ибо они увидят, что очень многие места их правоведения представляли бы собою запутанный лабиринт, если бы нами не руководила философия, и что древние авторитеты их науки были вместе с тем посвящены в глубины философии"*(768). Лейбниц указывает, что юристу необходимы метафизика, этика и логика, при чем впервые встречаемся у него с представлением о специально юридической логике, именно учение о conditio он признает pars quaedam logicae juridicae*(769). Точно также впервые встречаемся у Лейбница с выражением "философия права", означающей новую область знания, необходимую для поднятия юриспруденции.

Соответственно всей философии Лейбница, история должна играть большую роль в юриспруденции. Если "настоящее чревато будущим", если мировой порядок представляет возрастающий ряд монад, то каждый момент в развитии права уже лежит, как зародыш, в предшествующем времени, и сам является зародышем для будущего. Если бы эта мысль получила развитие у Лейбница, может быть, историческая школа получила бы в нем предтечу. Но историзм был не в духе времени.

VIII. В учении о праве Лейбниц делает попытку примирения между моралью и правом, которые в представлении его современников, особенно Христиана Томазия, должны были резко разделяться по признаку принуждения.

Нравственность и право Лейбниц объединяет в высшем понятии естественного права (jus naturale), которое соответствует современному широкому представлению об этике. И с точки зрения Лейбница действие этого естественного права не ограничивается предметами земной жизни, но захватывает область загробного мира. Возражая Пуфендорфу, Лейбниц говорит, что из области права нельзя выбрасывать идеи загробного возмездия, потому что мысль о наградах и наказаниях на том свете служит важным побуждением к колебанию на этом*(770). Таким путем немецкий философ снова сближает право, нравственность и религию, над разграничением которых так усердно работали представители философской мысли этого периода во всех странах.

Естественное право, так понимаемое, очевидно, должно быть вечным, всеобщим и неизменным. Лейбница ничуть не смущает указание современников его на различие норм, наблюдаемое в действительности. С одной стороны это различие кажется Лейбницу преувеличенным, потому что и самые дикие народы понимают, что такое справедливость. А с другой стороны различие находит себе объяснение в той теории бессознательных или малосознательных представлений, которая составляет действительную заслугу философии Лейбница. Истины естественного права вечны, но разными народами, на разных ступенях развития, неодинаково ясно сознаются. Человек соблюдает требования естественного права инстинктивно, как он соблюдает при походке законы механики, не сознавая их: от этого отсутствия сознания не теряют силы ни первые, ни вторые. И переход от низших к высшим формам человеческого существования в том и состоит, чтобы переходить от бессознательного к сознательному и помощью мысли раскрывать истину в сознании*(771).

Естественное право дает три ступени развития. Первая ступень - это справедливость (justitia comnmtativa), которая может быть названа периодом juris stricti; к этой ступени относится положение neminem laede. Вторая ступень носит название справедливости распределительной (justitia distributiva), период juris aequi, где господствует начало suum cuique tribuere. Наконец, третью ступень составляет всеобщая справедливость (justitia absoluta), которой соответствует принцип honeste vhere*(772).

Все это деление, заимствованное у Аристотеля и видоизмененное, не отличается достаточною ясностью.

IX. То же примирительное направление принял Лейбниц и в области публичного права, представлявшего для немецких государствоведов необыкновенную трудность в необходимости согласовать власть императора с властью отдельных князей.

Перу Лейбница принадлежит сочинение, вышедшее в 1667 без имени автора - Caesarini Puerstenerii tractatus de jure suprematus, ac legationum principum Germaniae. По традициям и по идее верховная власть вся в руках императора; реально она сосредоточивается в лице князей. Собственно задача Лейбница заключалась именно в том, чтобы оправдать центробежные тенденции немецких князей против центростремительного направления императорской политики. Это основной вопрос государственного права в Германии, особенно со времени Вестфальского мира.

Эта особенность политического положения Германии и примирительное стремление Лейбница заставили его отказаться от идеи, которая стала господствующей в европейской философии права со времени Бодэна. Лейбниц пытается опровергнуть идею единства суверенитета и установить, что существу верховной власти (majestas) нисколько не противоречит ее раздельность между несколькими лицами.

В полемике с Пуфендорфом Лейбниц оспаривал мысль, будто международное право не есть положительное право. Лейбницу это было, конечно, легко, потому что его собственное представление о праве настолько выступало за пределы положительного права, было настолько широко, что могло свободно включать и международное право.

X. Глубокий поклонник классических римских юристов, Лейбниц, однако, сознавал несоответствие римского законодательства запросам нового времени и неудобство пользования римскими источниками на практике. Всегда, с юных лет и до глубокой старости, его занимала мысль о преобразовании права и создании нового кодекса. По мысли Лейбница, новый Codex juris должен был включать в себе право публичное, уголовное, гражданское и церковное. Он должен был состоять из введения и десяти частей. Язык его непременно латинский, потому что Лейбниц, космополит по убеждению, рассчитывал на применение предполагаемого кодекса не только в Германии, но и в других европейских странах.

Особенно обратила на себя его внимание Россия. "Россия представляет непочатое поле, и учебная часть в ней легко может быть так устроена, что в ней избегнут многих недостатков, вкравшихся в нашу Европу; и так как при возведении нового здания скорее можно достигнуть совершенства, чем при исправлении и перестройке старого, то я готов принять участие в этом деле"*(773). Он не разделял опасения современников, что русский царь, усилившись, сделается чем - то в роде "северного турка". "Что до меня, то я стою за благо всего человечества; я очень рад, что такое обширное царство идет по пути разума и порядка, и смотрю на царя, как на лицо, которое Бог предназначил для великого дела"*(774).

Завязав отношения с русским правительством, Лейбниц усиленно пропагандировал идею учреждения академии наук, которая должна была заниматься не только ученою деятельностью, но и распространением просвещения в стране, а также настаивал на учреждении университетов в Петербурге, Москве, Киеве, Астрахани и других городах. Чтобы поднять престиж ученых, Лейбниц, сам чувствительный к почестям, предлагал поддержать их, как в Германии, в бедности и унижении, по поставить профессоров наравне с высшими чиновниками в главных городах и при дворе*(775). Относительно юристов Лейбниц замечает, что еще в университете они должны практически изучить свой предмет, а тем, которые готовятся к высшим должностям государственной службы следует, сверх того, изучить государственное право и всеобщую историю.

И здесь мечтал Лейбниц о примирении между церквам В католической и православной, надеясь на успех вселенского собора, способного сблизить разделившиеся вероисповедания*(776).

Лейбниц представлял себя, по-видимому, в роли законодателя молодой страны. "Вам покажется странным, - пишет он, - что мне придется быть в известном смысле русским Солоном, хотя и издалека. Так как, по моему мнению, самые краткие законы, как, напр., десять заповедей или двенадцать таблиц древнего Рима, лучше всех других законов, и так как на этот предмет с самых ранних пор были обращены мои размышления, то поручение царя нисколько меня не затруднит"*(777). Затруднения однако обнаружились в незнакомстве Лейбница с русскими правом. "Я еще не успел заняться русскими законами, другие занимаются этим предметом, но я, может быть когда - нибудь пересмотрю то, что они сделали. Я сомневаюсь, чтобы царю нужны были юристы, и мне кажется, что они скорее может обойтись без них, из опасения развести у себя кляузы". При таком взгляде едва ли можно было ожидать, чтобы Лейбницу пришлось сыграть роль Солона в России.

Можно вообще пожалеть, что такой видный философ получивший основательную юридическую подготовку, сделал так мало для философии права.