§ 24. Гуго Гроций

Литература: Полного собрания сочинений Гуго Гроция нет. Главное его сочинение, De jure belli ac pacis, переведено на все языки, кроме русского. Новейшие Переводы: на немецкий Kirchmann'a и на французский Pradie - Fodere (с примечаниями). Несмотря на громкое имя Гуго Гроция, его деятельность не привлекает специальных исследований. Лучшею работою до сих пор считается Hartenstein, Sechtsphilosophie des Hugo Grotius, 1850. Можно назвать еще Нe1li, Etude sur le droit de la guerre de Grote, 1875, и еще совершенно ничтожную диссертацию Саumont, Etude sur la vie et les travaux de Grote, 1862. В связи с литературою о Гроции находится Kalternborn, Die Vorldufer des Hugo Grotius auf dem Gebiete des jus naturae et gentium sowie der Politik in Reformations - Zeitdlter, 1848.

I. Под влиянием борьбы с Филиппом II, охранителем абсолютизма и католицизма, в Голландии к концу XVI века развилась такая политическая и религиозная свобода, как нигде. Страна, богатая своею промышленностью и торговлею, стала убежищем всех тех, кого тогда гнали на его родине за свободные убеждения. Здесь находили себе приют гугеноты из Франции, католики из Англии, евреи - из Испании, социниане - из Полыпи.

В этой атмосфере духовной свободы должен был естественно развиться рационализм. Сопоставление открытий побуждало искать основания религии в разуме. Для этого разум должен был верить в самого себя, может быть, так же слепо, как ранее верил в авторитет, стоящий вне его и не подлежавший его критике. В Голландии именно работают и выпускают свои труды основатели новой рационалистической философии, Декарт и Спиноза. В этой атмосфере и философия права получила рационалистическое основание.

В Голландии, соприкасавшейся со всем остальным западноевропейским миром, должны были выдвинуться те же общественные проблемы, как и в других странах. Но здесь, благодаря некоторым политическим особенностям, стиралась острота вопроса о необходимости абсолютной власти, способной обеспечить свободу совести. На первом плане стал вопрос об идее права, стоящего выше усмотрения власти, в чьих бы руках она ни была, идее, которая бы не зависела от изменчивого человеческого установления. Эта идея права могла бы быть выдвинута оправданием голландцев, восставших против короля, который основывал свою власть на божественном авторитете. Нужно было противопоставить ему более высокий авторитет - природы и разума.

С другой стороны, конец XVI и первая половина XVII века ознаменовались кровавыми столкновениями на почве борьбы за религиозную свободу. Потоки крови, истребление мирных городов и селений, столкновение различных государств в самых странных комбинациях, впервые выдвигали проблему международного отношения. Эти вопросы, несомненно, находились в связи с образованием национальных государств и вооруженным столкновением их на религиозной почве.

Вот почему мы видим в конце XVI века не мало писателей, которые стараются обосновать международное право, как нравственные начала общения между народами. Среди них особенно замечательны попытки испанца Суареца и итальянца Альберико Джентилэ, который в самый год рождения Гуго Гроция издал сочинение под именем De jure belli. Но истинным основателем этой отрасли обществоведения, близкой к правоведению, всеми признан Гуго Гроций.

II. В 1583 году, в городе Дельфстах, у местного бургомистра родился сын - Гуго Гроций. Выдающиеся способности мальчика, своевременно обнаруженные образованным отцом, подверглись тщательному воспитанию. На двенадцатом году Гуго слушает лекции в университете, 15 лет - защищает уже научные тезисы и получает степень доктора. Тотчас же открывается перед ним общественная деятельность.

Сопровождая в Париж выдающегося государственного деятеля Голландии Обер - Барневельда, Гуго Гроций, 16 лет, представляется королю Генриху IV, который, будто бы, признал его уже "чудом Голландии". Во всяком случае Гроций настолько обращал на себя внимание, что 24 лет получил высокое назначение генерал - адвоката Голландии и Зеландии. В это время он пишет свое первое сочинение "Mare liberum" (1609), защищая, в интересах Голландии, свободу моря против исключительных притязаний на океан со стороны Испании, основывавшей свои права на папском даре, и Англии, опиравшейся на силу своего флота. В 1613 году Гуго Гроций выступает членом собрания провинциальных чинов Голландии, где и защищает веротерпимость против фанатических нападок.

Связи Гуго Гроция с Барневелъдом оказались вредными для него. Свобода Голландии давала простор партиям, не умевшим еще вести борьбу на легальной почве и при взаимном уважении. Мориц, принц Нассауский, враг Барневельда, прибег к силе, удовлетворяя свое честолюбие под покровом религии. Два профессора в Лейдене, Арминий и Гомар, разошлись во взглядах на благодать и предопределение. Спор имел настолько тонкий характер, что не мог быть доступен огромной массе голландцев, и если между арминианами и гомарянами разгорелась борьба, то в действительности не на религиозной, а на политической почве. В этом столкновении престарелый Барневельд поплатился жизнью, а Гуго Гроций подвергся пожизненному заключению. Однако преданная жена не только разделила с ним пребывание в тюрьме, но и нашла способ, при помощи книжного ящика, дать ему возможность спастись бегством.

Гуго Гроций бежал в Париж. Обласканный королем, назначившим ему даже пенсию, Гроций отдался научным занятиям, плодом которых явился самый крупный его труд "De jure belli ac pacis", 1625 года, посвященный, в довольно раболепных выражениях, Людовику XIII. Придирки к его свободному образу мыслей со стороны всесильного кардинала Ришелье и глубокое преклонение перед его именем со стороны Густава - Адольфа побудили Гроция, после геройской смерти шведского короля, переселиться в Стокгольм. Умный, либеральный министр Оксенштирна, поклонник Гуго Гроция, назначил его послом в Париж. Приезжая в место своего нового назначения, Гроций не мог удержаться от акта мести: он послал своему отечеству, так дурно обошедшемуся с ним, заявление об отречении от голландского подданства. Но и в Париже веротерпимому Гроцию приходилось терпеть от того, что он желал стоять выше установленного способа исповедания: католики отвергали его как протестанта, протестанты считали его католиком.

Утомленный общественной деятельностью, Гуго Гроций оставил свой пост и возвратился в Швецию. Здесь, однако, почувствовал он на склоне лет тоску по родине, которая, в свою очередь, готова была загладить вину перед знаменитым соотечественником. Несмотря на уговаривания королевы Христины, Гроций в августе 1645 года отправился в Голландию. Но на пути корабль подвергся крушению, и Гроций спасся из воды для того, чтобы через несколько дней умереть на суше вследствие простуды.

Сочинение Гуго Гроция "О праве войны и мира" имело такой успех, каким в настоящее время не пользуются самые знаменитые произведения. Сочинение тотчас же было переведено на все европейские языки, издание расходилось за изданием, иногда несколько в год. Оно произвело своим духом огромное нравственное впечатление, несмотря на большой объем, тяжелую форму и громоздкий аппарат цитат. Густав - Адольф никогда не расставался с книгой любимого автора.

III. Поводом, побудившим автора написать сочинение "De jure belli ac pacis", послужила тридцатилетняя война. По словам Гроция, свирепость этой войны, ужасы, которыми сопровождалось ее ведение, способные вызвать стыд даже в диких варварах, натолкнули его на мысль исследовать, в каком соответствии находится война к природе*(504). Если сочинение Гроция являлось ответом на злобу дня, то оно невольно должно было заинтересовать современников.

Для выполнения поставленной задачи Гуго Гроций обладал достаточной подготовкою. Можно сказать, что он вмещал в себе всю образованность своего времени. Он был прежде всего юрист, основательно знакомый с римским правом. Правоведению посвятил он две работы: "Florum spartio ad jus Justinianeum" и "Введение в юриспруденцию Голландии". Основательный историк, он дал специальное исследование летописей Голландии, изданное после его смерти. Как богослов, он известен "Трактатом об истинности христианской веры" и "Комментарием к Новому Завету". Знакомый с классической поэзией, он оставил не мало переводов с греческого и латинского.

Вся эта эрудиция отразилась на главном сочинении Гуго Гроция, доставившем ему громкую известность. Его юридическая подготовка дала возможность построить международные отношения на той твердой почве, которая свойственна юриспруденции, но, с другой стороны, она привела к перенесению понятий гражданского и уголовного права на взаимные отношения народов. Начитанность Гроция выразилась в массе цитат, густо покрывающих его собственные мысли. Если для нынешнего читателя эти ссылки затрудняют чтение книги, то следует иметь в виду, что это обстоятельство в то время, не успевшее еще отрешиться от схоластических приемов, обеспечивало уважение к труду автора.

Гуго Гроций указывает на два способа доказывания мысли: умозрительный (а рriori) и опытный (а posteriori). Априорный способ доказывания того, что данное явление составляет естественное право, состоит в том, чтобы обнаружить необходимое соответствие его с разумом и природою общежития. Апостериорный способ состоит в том, чтобы обнаружить, что данное явление признается естественным правом со стороны всех или наиболее цивилизованных народов*(505). В действительности Гуго Гроций представитель чистого рационализма. Историческими данными он оперирует гораздо слабее, чем Макиавелли. Притом последний пользовался как фактами древней, так и современной истории, тогда как Гроций ограничивается одной древней*(506). Это обстоятельство тем менее понятно, что сам Гроций признает, как мало сделали римляне для международного права*(507).

Гуманизм Гуго Гроция сказывается в том, что он почти исключительно цитирует древних авторов и почти совершенно игнорирует современников. Веротерпимость автор обнаружил в посвящении сочинения своего королю. "Ваша справедливость, обращается он к Людовику ХП?, видна в том, что Вы не оказываете давления на совесть тех, кто думает о вере иначе, чем Вы". "Народы христианские ожидают от Вас еще большого: они ждут, чтобы с прекращением враждебных действий водворился, по Вашей инициативе, мир не только между государствами, но и между церквами". Нельзя яснее выразить тенденцию своего времени. Несмотря на то, что Гуго Гроций ссылается на отцов церкви, сочинение его стремится обосновать мораль не на воле Бога, а на природе. Он не опирается на авторитет теологии, он, в сущности, разрушает его. Поэтому, хотя по форме сочинение Гуго Гроция имеет много черт схоластических, но по духу это произведение светского ума.

Исследование Гуго Гроция затрагивает три вопроса: что такое право, что такое государство, что такое те правила, которыми руководятся народы в своих взаимных, враждебных и мирных отношениях. Связь этих вопросов очевидна: если правила международного общежития составляют право, как это полагает Гуго Гроций, то, очевидно, первым вопросом является: что такое вообще право? Если это право нормирует отношения между государствами, то необходимо выяснить: кто же члены этого общения? т. е. что такое государство? Основная цель Гуго Гроция заключалась в том, чтобы дать полное и систематическое изложение начал международного права*(508). Но для философии права; не представляют ценность его рассуждения о сущности права и государства.

VI. Основание права Гуго Гроций стремится отыскать в природе человека, а не в Боге. Если даже допустить преступную мысль, что Бога нет, право все-таки существовало бы*(509). Это замечательное утверждение было совершенно немыслимо в средние века, оно составляет произведение новой философии права. И хотя Гроций старается загладить смелость своей мысли заявлением, что такое предположение несущественно, так как никто не сомневается в существовании Бога, но остается то, что Гроций ищет основания права вне Бога и тем отделяет философию права от теологии.

Можно было ожидать, что после такого утверждения Гроций обратится к исследованию тех потребностей, которые даны человеку природою и для удовлетворения которых он нуждается в праве. Но тогда право основывалось бы на пользе, оно являлось бы лишь выводом из сознанной выгоды. Этой мысли Гроций не допускает, считая, что такое воззрение способно унизить идею права. Поэтому, оспаривая такое мнение, представителем которого он выставляет Карнеада, Гуго Гроций выдвигает другое начало. Люди соединяются в общества для устроения правового порядка вследствие безотчетного стремления к общению (appetitus societatis), т. е. к сожительству с подобными себе в мирном единении, организованном согласно требованию разума*(510). Таким образом право оказывается не производным, а первоначальным данным в природе человека. В действительности Гуго Гроций вовсе не так далек от оспариваемого им Карнеада, как он это думает. "Нужно заметить, говорит он, что в начале люди соединились в гражданское общество не для того только, чтобы повиноваться велениям Бога; они сделали это непроизвольно, побуждаемые к этому единению основанным на опыте убеждением в слабости обособленных семейств, в незащищенности против насилия при разъединенности групп"*(511). Гуго Гроций готов даже допустить, что враждебное отношение друг к другу и составляет черту первобытного состояния. По крайней мере, доказывая, что война не противоречит требованиям природы, Гроций утверждает, что война, как и природа, в основе имеют то же стремление к самосохранению*(512).

Таким образом, главным основанием права является природа. Хотя право существовало бы и без Бога, но так как Бог есть и Он творец всего сущего, то вторым основанием права должно признать Бога*(513). Наконец право природы выставляет безусловное требование исполнит в точности принятое на себя по договору обязательство, и здесь третья основа права, оказывающаяся как бы внучкой первой*(514). На этих трех основах, природе, Боге и договоре, Гуго Гроций строит такую схему существующего права. Право вытекает из природы и будет естественным (jus naturale) или из воли и тогда будет положительным (jus voluntaitum). Положительное право различается, смотря по тому, чьей волей оно установлено, Бога или человека, и сообразно тому называется божественным (jus divinum) или человеческим (ius humamim). Последнее принято или в среде известного народа (jns civile) или всеми народами (jus gentinm).

Естественное право есть правило, диктуемое истинным разумом, который дает нам понять, что данное действие, согласное или нет с разумною природою, является нравственно необходимым или нравственно несообразным, а следовательно, повелеваемым или запрещаемым со стороны Бога, творца природы*(515). Естественное право неизменно, оно не может быть изменено даже Богом. Как не может Бог сделать, чтобы два и два не было четыре, так не в состоянии Он воспрепятствовать дурному быть дурным*(516). Может показаться, что животные, которые находятся под действием той же природы, не чужды естественному праву. Но Гроций отвергает такой вывод ввиду того, что животные лишены разума и слова*(517). Между тем "пока право собственности не было установлено, пользование вещами сообща было естественным правом так же, как и осуществление своих интересов"*(518). Только в этом отношении человек был равен животным. Еще менее понятно, как допускает Гроций превращение естественного права общего пользования в положительное право частной собственности, когда сам он провозглашает неизменность естественного права.

Человеческое право, - это установление воли людей, т. е. право, истекающее от государственной власти. Но оно может быть уже правом государства и может быть шире. Первое основывается на власти отца или хозяина, второе - это право общенародное, т. е. то, которое получило свою силу по воле всех или большого числа народов*(519).

Божественное право обязано своим существованием воле Бога. Эта воля раскрывалась или всему человечеству, или избранному народу. Весь род человеческий познавал право божественное трижды: при сотворении мира, после потопа и в учении Христа. Это право обязательно для всех людей. Специально божественное право было открыто еврейскому народу и потому оно ни для кого, кроме евреев, необязательно*(520).

Из своего изложенного нетрудно видеть, какою неопределенностью и сбивчивостью отличается учение Гуго Гроция о естественном праве. Оно совершенно не дает возможности провести границу между правом и нравственностью, а между тем Гроций имеет в виду построить международное право на строго юридическом фундаменте. Менее всего заслуживает он названия отца естественного права, потому что, как мы видели, оно не было чуждо предшествующим временам, а в учении Гроция оно не получило никакого нового обоснования. Но современная нам точка зрения исторической перспективы не совпадает с точкою зрения людей его времени. Его учение произвело сильное впечатление, казалось открывшим новое основание, и потому создало школу почитателей.

V. "Государство есть лучшая форма соединения свободных людей для пользования покровительством законов и для общей выгоды"*(521). В представлении Гуго Гроция государство есть акт сознательной деятельности человека. Государство держится договором. Из этого договорного начала Гуго Гроций выводит право каждого гражданина переменить подданство, без разрешения правительства. "Известно, что есть народы, где это недозволено, напр. в Московском государстве"*(522). Но Гроций не видит достаточных к тому оснований, если только государственное соединение не образовалось под этим условием. Молчаливого условия не покидать отечества Гроций не предполагает. Однако, если отдельным гражданам выход свободен, то нельзя допустить, чтобы граждане покинули свое отечество массою: не все равно, что черпать воду в реке ведром, что отвести течение реки по каналу.

В каждом государстве имеется верховная власть, которая называется суверенной, потому что действия ее независимы от чьего-либо усмотрения, не могут быть уничтожены какою либо человеческой волей*(523).

Кто же субъект этой власти? Подобно тому, как зрение присуще телу вообще, а в частности органом его служит глаз, так общим субъектом суверенитета является - одно или несколько лиц, смотря по законам и нравам каждой страны*(524). Таков взгляд Гроция, который он подтверждает еще оспариванием мнения, будто суверенитет держится в народе, будто воля народа выше воли государя. Действительно, народ обладал когда-то суверенитетом, но затем передал его добровольно избранным лицам. "Каждому человеку позволено отдаваться в рабство кому хочет, как это определяли еврейское и римское право. Почему же целому народу, зависящему от самого себя, не было бы разрешено подчиниться одному или нескольким лицам, предоставлением им всего права управления, без сохранения за собой самой малейшей частицы?"*(525). Могут быть различные основания, почему народ найдет нужным передать свой суверенитет избраннику: напр. опасность нашествия врагов, голод. Если всякий вправе избрать себе тот образ жизни, какой ему нравится, почему бы народ не мог распорядиться своим суверенитетом*(526). К этому нужно прибавить соображение Аристотеля, что некоторые люди предназначены самою природою к рабству; это соображение применимо к целым народам, которые способны только повиноваться, но не управляться*(527).

Могут возразить, что народ выше правителей уже потому, что власть идет от него к ним. Но правильно возразил Валентиниан солдатам, настаивавшим на распоряжении, которого он не хотел сделать: ваша воля была избрать меня императором, - но теперь вы - в моей воле*(528). Философы имеют наготове еще возражение: всякая власть устанавливается в интересе управляемых, а не управляющих. Но это неверно, во-первых потому, что власть над народом приобретается иногда завоеванием и следовательно исключительно в интересе победителя, а во-вторых и вообще ниоткуда не следует, чтобы народ был выше государя: ведь опека учреждается в интересе опекаемого, хотя никто не скажет, что опекун обязан подчиняться его воле*(529).

Такими соображениями пытается Гуго Гроций опровергнуть все доводы тех, которые, исходя из идеи народовластья, возражали против суверенитета власти государя. Однако он оставляет поле для применения опровергаемой идеи: суверенитет возвращается к народу в случае смерти государя в избирательной монархии, а также в случае прекращения династии*(530).

Взгляд Гуго Гроция на верховную власть носит совершенно патримониальную окраску. Он тщательно поддерживает в изложении эту черту, проводит всюду параллель между верховною властью и правом собственности. Объектом этой власти являются не люди, а само управление государством или само государство*(531). Власть приобретается теми же способами, что и право собственности*(532). И обратно, власть прекращается так же, как и право собственности. Поэтому, если преступление собственника не влечет за собою потерю собственности, то и преступление государя не в состоянии лишить его власти*(533). Из патримониального характера верховной власти следует, что государь в праве отчуждать части территории*(534). Отношение государя к власти может строиться не только наподобие права собственности, но и наподобие узуфрукта, напр. при регентстве*(535).

Удивительно, как не заметил Гроций глубокого противоречия между его учением о суверенитете, коренящемся в самом государстве, и взглядом на государство, как на объект частной собственности государя.

VI. Вопросам частного права Гуго Гроций уделяет так много внимания, что почти все основные вопросы этой области права находят у него разрешение.

Некогда каждый человек мог брать то, что соответствовало его потребностям и что могло быть потреблено. Такое пользование заменяло право собственности. Как только один завладевал нужною ему вещью, другой не мог уже посягать на нее, не нарушая справедливости*(536). Подобное состояние могло продолжаться до тех пор, пока не развились потребности человека. "Когда люди перестали питаться дикими плодами, жить в пещерах, покрывать тело корою или шкурами диких животных и избрали более удобный образ жизни, пришлось прибегнуть к искусству, которое один применял к тому, иной к другому. Расстояние, разделявшее людей, отсутствие справедливости и любви привели к тому, что ни в производстве, ни в потреблении не сохранилось уже равенства. Мы узнаем в то же время, каким образом вещи стали частною собственностью. Это не было простым актом воли, потому что никто не мог знать, что именно хочет человек сделать своим, и несколько человек могли пожелать присвоить себе одну и ту же вещь. Это было делом договора, явного, напр. при разделе, или молчаливого, напр. при завладении. Надо думать, что с момента, как люди стали тяготиться имущественною общностью, все пришли к соглашению, что кто чем обладает, то будет иметь на праве частной собственности"*(537). Однако следы первоначального коммунизма сохраняются до сих пор. Они заметны в присвоении чужих вещей в состоянии крайней необходимости, в праве общего пользования, напр. реками, дорогами, морем*(538).

Таким образом "право собственности, в его современном виде, введено человеческою волею. Но раз оно установлено, естественное право подсказывает мне, что преступно присваивать себе, помимо твоей воли, то, что принадлежит тебе"*(539). Между всеми собственниками существует безмолвное соглашение возвращать вещь, случайно попавшую в его руки, тому, кому она принадлежит*(540). Сущность права собственности, по мнению Гроция, заключается в возможности распоряжения и отчуждения*(541). И уважение к праву переносится всеми с прежнего собственника на нового.

Гуто Гроций посвящает целую главу изложению способов приобретения права собственности, отчасти следуя за римскими юристами, отчасти подвергая их мнения критике, в общем, весьма слабой.

Среди действий человека, направленных к пользе других, можно различать акты благотворительности и акты обмена. Вторые называются договорами. Природа повелевает соблюдать равенство в договорах, так что нарушение его дает право требования той стороне, которая в обмене получила меньше. Определителем равенства является ценность, как мерило всех вещей с точки зрения потребности*(542). Гуго Гроций дает обзор различных договорных отношений, известных римскому праву. Если обязательность исполнения договоров основывается на естественном праве, то обязанность возмещения причиненного вреда не менее естественна. Если вред причинен чести человека, он все же должен быть возмещен денежно, потому что деньги общее мерило всего, одаренного полезностью*(543).

Луч естественного права проникает и семью. По естественному праву брак есть сожительство мужчины и женщины, которое ставит последнюю под надзор и охрану мужчины. Такое отношение основывается на договоре, которым женщина обязывается подчиниться мужчине*(544). Этим ограничивается требование естественного права. Ни многоженство, ни развод не противоречат природе. Они запрещены только положительным правом, человеческим и божеским*(545). Необходимость согласия отца на брак сына основывается только на законе гражданском, а не на естественном праве. Гуго Гроций сознает трудность оценки тех препятствий к браку, которые вытекают из родства и свойства*(546). Понятно, почему недопустим брак в первой степени родства: отношение мужа к жене несовместимо с отношением отца к дочери. Но допущение брака между остальными родственниками, а тем более свойственниками, может быть объяснено разными историческими причинами, но не требованием природы.

Гуго Гроций устанавливает три периода в жизни детей: детства, когда ребенок и его имущество в полной собственности отца, отрочества, когда сын или дочь подчинены отцу лишь в тех действиях, которые имеют отношение к семейной жизни, и возмужалости, когда дети достигают полной независимости и обязываются лишь к почтительности и уважению*(547). "С точки зрения естественного права отец может, если этого не запрещает положительный закон, заложить или даже продать сына, когда нет других способов прокормить ребенка". "Предполагается, что природа дает право делать все то, без чего невозможно достигнуть того, что сама она повелевает". За этими пределами действует уже положительное право во всем его разнообразии. Но Гроций отрицает права родителей на жизнь детей на том основании, что вообще человек не может иметь права на жизнь подобного себе*(548). Наследственное право, по мнению Гроция, находится в полном соответствии с требованиями природы. "Право завещать, в своем существе, тесно связано с правом собственности, а потому оно является учреждением права естественного"*(549), говорит Гуго Гроций, забывая, что самое право собственности он построил не на природе, а на человеческом установлении. "Я могу отчуждать принадлежащую мне вещь не только просто, но также и под условием и с оговоркою о возвращении, даже с сохранением за собою владения и полного пользования отчужденною вещью. Завещание и есть такое отчуждение, которое делается на случай смерти, с возможностью поворота до смерти и с сохранением за собою владения и пользования". "Наследование по закону ничто иное, как завещание, основанное на предполагаемой воле"*(550). Нельзя думать, чтобы собственник, не оставивший завещания, желал предоставить свое имущество первому встречному, который в состоянии был бы овладеть им. Нужно встать на его точку зрения и предположить, кому он хотел бы оставить свое имущество*(551). Самое естественное предположить, что человек имел в виду прежде всего своих детей, забота о которых внушена ему природою. Если детей нет, то имущество, доставшееся от восходящих, должно возвратиться в род, потому что это акт благодарности за дарение, который выше акта самого дарения. Имущество, собственным трудом приобретенное, должно идти к тем, кто ближе всего наследодателю. Очевидно, что такими лицами будут ближайшие родственники, потому что, чем ближе степень родства, тем, по общему правилу, теснее нравственная связь*(552). Гуго Гроций не останавливается на вопросе, не прекращается ли сознание этой связи за пределами известной степени родства.

VII. В "De jure belli ac pacis" нашло себе место не только гражданское, но и уголовное право.

Внимание философа - юриста должен был остановить на себе основной вопрос о сущности и цели карательной деятельности. Что такое наказание? Это есть "злое страдание, причиняемое за злое деяние"*(553). Среди того, что природа объявляет дозволенным и справедливым, занимает место и то положение, что причинивший зло должен и потерпеть зло. На чем основывается право наказания, спрашивает Гроций, и отвечает: на договоре. "Подобно тому, как продавец предполагается обязанным подчиниться всем последствиям купли - продажи, так и преступник должен признаваться добровольно подчинившимся наказанию, потому что тяжелое преступление не может остаться безнаказанным; тот, кто хотел совершить проступок, хотел также и перенести наказание"*(554). Но, если преступление должно быть наказано, то отсюда пока не ясно, кто же должен наказывать? Природа сама подсказывает, что право наказания может принадлежать не равному, а только высшему, не по нравственной оценке, а по общественному положению*(555).

Какова же цель наказания? Цель не может быть в самом наказании. Только Бог, по своему абсолютному превосходству, может покарать прегрешившего человека, не задаваясь какою-либо целью*(556). Но человек, подвергающий человека наказанию, не может не дать себе отчета в цели этого действия. Наказание не может быть просто возмездием, потому что "это противоречило бы разумной природе, которая не позволяет человеку причинять подобному себе существу зло иначе, как в виду какого либо добра"*(557).

Природа ужаснулась бы при зрелище человека, причиняющего другому страдания для того только, чтобы насладиться мучением.

В наказании следует иметь в виду три стороны: пользу того, кто совершил преступление, пользу того, кто потерпел от преступления, и, наконец, пользу всего мира*(558). Всякое действие, которое предпринимается по здравому размышлении и притом повторяется, создает привычку. Надо как можно скорее отнять у порока его соблазнительность: нельзя сделать этого лучше, как присоединив к испытываемому от преступления удовольствию связанное с ним неразрывно страдание. Польза от наказания преступника здесь очевидна. Польза от наказания для потерпевшего состоит в том, чтобы вредное действие не было повторено ни тем же самым преступником, ни другими. Наказание же удерживает от преступления всех вообще. И в этом результате наказания выражается польза всего мира, заинтересованного в том, чтобы преступность исчезла или, по крайней мере, уменьшилась. С того времени, как карательная деятельность получает государственную организацию, устраняется частная месть, столь опасная для общества.

Налагаемое наказание должно сообразоваться с внутреннею и внешнею стороною преступной деятельности. С внутренней стороны вовсе ненаказуемы голый умысел и приготовление, так же как и действия совершенные в состоянии необходимости*(559). С внешней стороны мера наказания должна сообразоваться с величиною причиненного вреда, а потому действия, не причинившие никакого вреда, не могут быть вовсе наказуемы*(560).

VIII. Гуго Гроций считается отцом науки международного права. Действительно, он первый дал такое полное и до известной степени систематизированное изложение тех правил, которыми должны руководствоваться народы в своих взаимных отношениях. Но основателем науки трудно признать человека, который не дал ей твердой основы.

Гуго Гроций оспаривает мнение, будто в основе международных отношений лежит сила, и утверждает, что такою основою является право и справедливость. Это право и есть международное право (jus gentium). Источник этого права двоякий: природа и соглашение народов. Поэтому международное право отчасти естественного, отчасти положительного происхождения*(561). Соответственно первому источнику народы пользуются теми правилами поведения, какими руководствовались отдельные люди в первобытном состоянии. Второй же источник выражается в сложившихся обычаях и договорах*(562). Называя международное право jus gentium, Гуго Гроций не мог избегнуть той двусмысленности, которая соединяется с этим выражением, которую он сам сознавал*(563) и которая не могла не отразиться на выводах.

Очевидно, та часть международного права, которая основывается на природе, не может быть изменена другою частью, примыкающею к положительному праву. Так во время войны смолкают положительные законы, действующие в мирное время, но не естественные*(564). Война не противоречит природе, которая допускает употребление силы для самозащиты, - положительное международное право определяет способы пользования силою, не противные условиям общежития*(565).

Соответственно поводу, вызвавшему появление "De jure belli ас pacis", центр тяжести в первом систематическом изложении международного права находится в войне. Гуго Гроций умел внести гуманность во враждебные отношения воюющих сторон, убедить в необходимости щадить женщин и детей, относиться по-человечески к военнопленным и эта одна практическая черта способна заставить закрыть глаза на теоретические недостатки предпринятой попытки.