§ 25. Томас Гоббс

Литература: Полное собрание сочинений Гоббса, Opera philosophica latina и English Works, издано в 1839 году. На русском языке имеется старинный перевод Dе сиvе, Веницеева, Фомы Гобезия начальные основания философические о гражданине, 1776. В 1868 году появился в русском переводе Левиафан, или о сущности, форме и власти государства. Литература о Гоббсе в последнее время сильно обогатилась: Jeanvrot, De Vorigine et des principes des lois tfapres Th. Hobbes, 1881 Ko1lerg, Hobles Staatslehre, 1883; Robertson, Hobbes, 1886 (англ.); Lyon, La philosophie de Hobbes, 1893; Messer, Das Verhaltniss von Sittengesetz und Staatsgcsetz bei Thomas Hobbes, 1893; Thonnies, Hobbes Leben und Lehre, 1896 (лучшая работа); Вальденберг, Закон и право в фиософии Гоббса, 1900; Смирнов, История английской этики, т. I, 1880, стр. 268 - 291; Бершадский, Очерки истории философии права, вып. I, 1892, стр. 169 - 207; Камбуров, Идея государства у Гоббса, 1906.

I. В продолжительное царствование Елизаветы, твердо державшей знамя протестантизма и уважавшей права нации, в Англии сильно укрепился парламент. И при таких условиях на трон Англии вступает новая династия Стюартов в лице Иакова I, династия, отличавшаяся во всех своих членах показною набожностью, страстью к роскоши и наслаждениям, неуважением к интересам нации и правам личности, неумением своевременно уступать настоятельному голосу общественного мнения. Воспитанные в идее континентального абсолютизма, Стюарты не могли примириться с ролью английскаи'0 парламента.

Иаков I, в сочинении "Истинный закон свободной монархии", проводил теоретически и практически ту идею, что король выше закона, что лишь добрая воля и желание показать пример подданным побуждают короля придерживаться законности, что парламент действует не в силу своих прав, а в силу милости короля. Основание монархической власти Иаков I видел в божественном ее происхождении. Как теолог, Иаков I с особенною авторскою гордостью подкрепляет ссылками на Св. Писание преемственность своей власти от ветхозаветных патриархов. Эта идея божественного происхождения королевской власти, выдвинутая католическою церковью в момент ее союза с государственною властью и отброшенная ею уже в период средневековой борьбы двух властей, в ХУII веке снова торжествует. На нее опираются монархи, как Людовик XIV или Иаков I, и поддерживающие их теоретики, как Боссюэт во Франции или Фильмер в Англии.

Карл I, весьма порядочный в частных отношениях, не считал обязательными для себя, как короля, те правила поведения, которые необходимы для джентльмена. Давая обещания, он и не думал об их исполнении, если они не согласовались с его королевскими интересами. Он прямо высказывал мысль, что король, получивший власть от Бога, не связан договором с нацией, что вынужденное обстоятельствами слово всегда может быть нарушено, если того требует интерес государства.

Абсолютизм Стюартов, не останавливавшийся перед личною неприкосновенностью граждан и даже их жизнью, оказался бессилен против имущества частных лиц. Для короля, вечно нуждавшегося в деньгах и предпринявшего крайне неудачные войны, была очень тяжела необходимость согласия парламента на увеличение налогов. На этой почве возгорелась борьба, и здесь парламент, чувствуя за собою сочувствие народа, выдерживал твердо оппозицию. В стремлении Стюартов стать выше нации поддержку королям оказывало духовенство, и благодарные монархи покровительствовали церкви. Иаков I высказал положение: "нет епископов, нет короля", а священники деятельно воздействовали на народ, чтобы облегчить Карлу I возможность взимания налогов без согласия парламента.

Борьба между королем и парламентом перешла в междоусобную войну, которая закончилась пленом Карла I, судом над ним и, наконец, казнью (1648). Торжество индепендентов с Оливером Кромвелем во главе благоприятствовало утверждению веротерпимости. Но и реставрация Стюартов (1660) не изменила дела в виду того, что Карл II, сочувствовавший втайне католицизму, принужден был отстаивать тот же принцип религиозной свободы, чтобы добиться признания католицизма на территории Англии.

Это было время наибольшего расцвета абсолютизма в Англии, как и на всем континенте. Абсолютизм этот основывался на идее божественного, а не народного или договорного происхождения королевской власти. Благодаря своеобразной комбинации общественных условий в Англии, абсолютизм, опираясь на духовенство, должен был стать на почву веротерпимости.

Проводником крайних идей государственного абсолютизма в этот исторический момент выступает Томас Гоббс.

II. Томас Гоббс родился в 1588 году в Мальмсбери. Отец его, хотя и принадлежал к духовному сословию, был грубый и необразованный человек. Томас рано остался сиротою. Тем более удивительным представляются сообщения о тщательной обработке, какой подверглись выдающиеся способности мальчика, который шести лет изучал латинский и греческий языки, восьми писал латинские стихи. В университет поступил он на семнадцатом году и здесь сразу приобрел то глубокое отвращение к царившей там схоластике и к Аристотелю, которое осталось у него потом на всю жизнь.

В поисках общественного положения Гоббс поступает компаньоном к лорду Кавендишу, с которым и отправляется путешествовать по Европе, преимущественно по Франции и Италии. Это первое путешествие возбудило в Гоббсе интерес к классицизму, под влиянием которого он принялся за перевод Фукидида.

По возвращении из первого путешествия молодой Гоббс сблизился с престарелым Бэконом, состоял при нем как бы секретарем и являлся поверенным его мыслей. Это сближение оставило след в миросозерцании философа.

Освобожденный от обязанностей компаньона вследствие смерти лорда Кавендиша, Гоббс переходит на положение воспитателя одного из молодых отпрысков той же фамилии. В этом положении он снова путешествует по континенту, где завязывает знакомства с выдающимися личностями, как Декарт или Гассенди во Франции, Галилей в Италии. Возражения на дуализм Декарта, встреченные последним довольно презрительно, не мешали ему отнестись со вниманием к рационализму и математическому методу. Под новым влиянием должно было ослабеть прежнее бэконовское влияние. В это время Гоббс чувствует в себе силу и в уме его уже зреет план философской системы, которая должна охватить в стройном единстве, как внешний мир, так и общество. По возвращении в Англию (1637) он постепенно подготовляет философскую трилогию: "De corpore, de liomine, de cive".

Убийство французского короля Генриха IV иезуитом Равальяком, случившееся во время первого заграничного путешествия Гоббса, произвело на него огромное впечатление. Уже тогда сложилась у него глубокая ненависть к религиозному фанатизму и вера в монархизм, способный один обеспечит то мирное существование, к которому всегда стремилась душа Гоббса. Он любил скромный комфорт и избегал всего, что могло нарушить обычное течение жизни.

Между тем на родине философа подготовлялись события, предвещавшие бурю, а не тишь. И когда Долгий Парламент привлек к суду лорда Страффорда, Гоббс бежал в Париж, где прожил 11 лет, взирая из-за границы на тяжелые события первой английской революции. Побуждаемый злободневными вопросами, Гоббс выпускает последнюю часть своей трилогии ранее двух первых. В 1642 году издает Гоббс в небольшом числе экземпляров, на латинском языке, сочинение "Весифе", в котором автор развивает взгляд на сущность и происхождение нравственности, на право, на общественную организацию, на положение монарха. Над всеми этими положениями господствует основная мысль, что общественный мир может быть достигнут только созданием абсолютной государственной власти, которой должна быть подчинена сама религия.

Монархические тенденции Гоббса способствовали тому, что он был приглашен в качестве преподавателя философии и математики к принцу Уэльскому, будущему Карлу II, который жил в Париже с целым штатом. Но в круге придворных все более и более укоренялось убеждение, что Гоббс не что иное, как атеист, нетерпимый при священной особе короля. Когда Гоббс хотел поднести последнему экземпляр только что вышедшего нового политического сочинения "Левиафан", он не был лично принят и ему дали понять, что он должен оставить двор. Гоббс возвратился в Англию.

Новое произведение его*(566), представлявшее лишь более распространенное и общедоступное изложение того, что содержалось уже в "De cive", произвело сильную сенсацию. Духовенство единодушно восстало против него, признав в нем безбожника. На Гоббса обрушилась критика, тем более сильная, что в математике, на которой хотел основать свою философию Гоббс, он был действительно слаб. Среди жестокой полемики, которую приходилось выдерживать Гоббсу после появления Левиафана, выпустил он и две первые части своей системы, "De соrроrе", (1655) и "De homine" (1658), которые еще более усилили нападки на него. Единственным утешением могло служить Гоббсу отношение к нему Кромвеля. Протектор английской республики отнесся милостиво к Гоббсу и предлагал ему, кажется, место личного секретаря. Такое отношение Кромвеля к Гоббсу можно объяснить тем, что последний, хотя и был монархистом, но не был легитимистом, и, отрицая божественное происхождение власти, он поддерживал Кромвеля.

Возвращение в Англию Карла II, бывшего ученика, мало изменило положение старого философа. Милостивое отношение к нему со стороны ученика вскоре стало, под придворным влиянием, сменяться холодным. Пенсия, назначенная королем, стала задерживаться. На старости лет Гоббс выпустил еще историю английской революции под именем "Бегемот", в которой представил приближенных Карла I не в очень привлекательном виде, чем только усилил враждебное к себе отношение.

Наконец, на 91 году, в имении семейства Кавендиш, скончался Томас Гоббс, вечно искавший мира, а в действительности постоянно боровшийся с пером в руке.

III. По Гоббсу философия есть познание разумом следствий по их причинам и причин по их следствиям*(567). В этом определении сочетается английский эмпиризм и континентальный рационализм, бэконовская индукция ставится рядом с аристотелевским силлогизмом. Философствовать или правильно мыслить - значит считать понятия, т. е. складывать их и вычитать*(568). Поэтому математика должна быть признана основною наукою*(569).

Объектом философии может быть только то, что можно соединять или разъединять. Таким объектом будут только тела. Все существующее сводится к телу, все явления к движению. Поэтому Бог, ангелы, душа - это объекты немыслимые, а следовательно понятия эти - дело веры, но не философии.

Различаются тела естественные и искусственные. Соответственно тому и философия разделяется на philosophia naturalis и philosophia civilis. Между естественным и политическим телами помещается человек, который, являясь природным телом, в то же время составная часть политического тела. Ввиду этого философия распадается на три части: физику, антропологию и политику*(570).

Не делая никаких различий в объекте познания, Гоббс стремится представить весь мир в свете чисто механического понимания. В мире существуют только тела и то, что составляет нашу психическую жизнь, - также тело, только более тонкое, потому что явления нашей психической жизни - это движения тончайших атомов. Здесь механизм выражается в форме материализма, которым Гоббс сближается со своим другом Гассенди. Само общество не что иное, как тело, а потому оно должно быть изучаемо совершенно так же, как изучаются физикою части видимого мира.

Метод Гоббса, по-видимому, национально-английский, т. е. эмпирический. В его взгляде на общество обнаруживается направление ума, готового иметь дело только с фактами, наблюдаемыми в действительности. Он не желает смотреть на окружающие его природу и общество сквозь призму предвзятых идей. Для него голая действительность, хотя бы и в самом непривлекательном виде, дороже обмана, хотя бы и чудного. Ради истины он готов сорвать какой угодно священный покров. Он смотрит на общество людей, как анатом на труп прелестной девушки. Но с другой стороны Гоббс оказывается под большим влиянием декартовского рационализма. Установив эмпирически некоторые исходные положения, Гоббс развертывает свою общественную философию с математическою последовательностью. И он действительно убежден, что лучший способ изложения общественных вопросов - это геометрический*(571).

IV. Никто до Гоббса не пытался поставить этику на почву совершенно независимую от теология. Он первый решил подвести под нее чисто научный фундамент.

Как в области физических, так и в области психических и общественных явлений действует один и тот же закон неумолимой причинности, в силу которого всякое действие человека составляет необходимое следствие всех предшествующих данных.

Ощущения, которые составляют единственный материал человеческого познания, разделяются на приятные и неприятные. Воспоминание о приятном ощущении вызывает желание (appetite) предмета ощущения, воспоминание о неприятном ощущении возбуждает отвращение (aversion) к предмету, причинившему ощущение*(572). Мы или стремимся к причине приятного ощущения или уклоняемся от причины неприятного ощущения. Когда на человека действует ряд желаний и отвращений, то он находится в состоянии колебания. Последнее желание, перешедшее в действие, и есть то, что называют волею. Свобода воли - выражение, не имеющее значения. Ее можно понимать только в смысле отсутствия внешних препятствий, но не в смысле отсутствия причинности.

То, чего человек желает, называется добром; то, от чего он отвращается, - злом. Абсолютного блага, за которым так гонялись греческие философы, не существует вовсе. Добро и зло зависят от полезности или вредности предмета для человека. Лучше всего то, что благоприятствует его самосохранению; хуже всего то, что ведет к смерти.

В своих желаниях и отвращениях человек вполне эгоист. Он думает только о себе, он желает лишь того, что благоприятно ему, избегает всего, что вредно ему. Доказать эгоистическую натуру человека Гоббсу кажется не трудно. Нужно только отрешиться от тех чувств, которые создались в человеке под влиянием общественной среды. Необходимо посмотреть на него вне этих условий в естественном состоянии.

Не следует думать, что Гоббс принимает естественное состояние, как опытом установленную ступень в культуре человечества, хотя он и не прочь сослаться на пример современных ему американских дикарей*(573). На самом деле это лишь методологический прием. Естественное состояние, которое представляет человека как будто никогда не бывшим под влиянием общества, есть ничто иное, как изображение человека, разоблаченного от всего того, что дала ему общественная жизнь. Этот прием необходим, чтобы потом показать, что дало ему общество, в чем обнаружилось благотворное влияние среды и чем является общество по отношению к индивиду.

V. Представление Гоббса о естественном состоянии совершенно не совпадает с представлением Гуго Гроция. Нет ничего ошибочнее мнения Аристотеля, будто человек по природе существо общительное, стремящееся к общению с другими в силу прирожденной склонности. Это мнение построено на том, что человека рассматривают не таким, как создала его природа, а таким, каким сделало его общение. "Если бы человек любил другого по природе, нельзя было бы объяснить, почему человек неодинаково любит всех людей, и отчего предпочитает он общество тех, от которых он ждет более, чем от других, выгод и почета"*(574). Чем объяснить, что человек, отправляясь в путешествие, запасается оружием и компаньонами? Зачем перед сном запирает он все двери? Какого мнения он о своих детях и слугах, когда держит на замке свои комоды?*(575)

Ясно, что человек боится человека, как врага, угрожающего его благополучию. В естественном состоянии*(576) человек для человека волк (homo homini lupus). Следует безусловно признать, что происхождение всех крупных и постоянных соединений людей основывается не на взаимном расположении, а на взаимном опасении*(577).

Причина опасения лежит отчасти в естественном равенстве их, отчасти в общей им всем готовности причинить друг другу вред. Поэтому сочувствия со стороны других ждать нечего, надо самому заботиться о своей безопасности. При неравенстве физических сил, предмет, на который обращено желание нескольких, достанется всегда сильнейшему. Ввиду этого человек прибегает ко всем способам обеспечения своего существования, которое не противоречит здравому разуму. И эта возможность или свобода удовлетворять свои потребности согласно здравому разуму составляет право природы*(578). Его основание - чувство самосохранения. По природе каждый человек сам судья относительно тех средств, которыми он достигает целей, поставленных ему его натурой.

В естественном состоянии каждый имеет на всякую вещь такое же право, как и другой. Но такое право не имеет цены, потому что сказанное может быть выражено и так: в естественном состоянии никто не имеет (исключительного) права ни на что. В стремлении осуществить свои желания все люди борются друг с другом. Естественное состояние - это война всех против всех (bellum omnium contra omnes). Ho такая борьба*(579) угрожает самосохранению, из-за которого она в сущности ведется. Даже сильнейший не может быть уверен, что он не падет жертвою хитрости слабого. Отсюда первое требование разума - искать мира (рах querenda est). Это требование разума ест основной закон природы*(580).

Из стремления к самосохранению и желания мира вытекает производно ряд естественных законов второго порядка. Этих законов Гоббс дает двадцать. Прежде всего, для достижения мира необходимо, чтобы каждый отказался от права на все (jus in оишииа) и уступил или перенес на других часть своих прав. Иначе будет продолжаться война. Каждый должен спокойно смотреть, как другой осуществляет то право, которое до того мог он сам осуществлять. Уступка или перенесение права совершается путем взаимного соглашения, которое носит название договора. Второй производный закон заключается в том, что договор должен быть свято соблюдаем*(581), иначе никто не станет связываться договорами. Чтобы я мог пользоваться сохраненными за мною правами, я должен свято уважать права, признанные мною за другими. Далее идут различные добродетели, как следствия общего стремления к сохранению взаимного мира. Таковы благодарность, прощение обиды в виду раскаяния, наказывание зла не с целью возмездия, а с целью предупреждения, уважение к личности другого, отречение от гордости, воздаяние каждому по достоинству, справедливость. Гоббс выставляет также положения: никто не должен быть судьею в собственном деле, каждый должен подчиняться в столкновениях с другими третейскому суду, судья не должен ожидать выгоды от того, в пользу кого решает дело. Все эти законы вытекают логически из того, что каждый должен поступать так, как он желал бы, чтобы поступали другие*(582), - только при этом условии возможен мир.

Естественные законы - это законы нравственности, - в этом согласны, по словам Гоббса, все писатели*(583), и в то же время это законы божеские. "Эти законы неизменны и вечны; то, что они запрещают, не может быть никогда дозволено; то, что они повелевают, никогда не будет запрещено. Никогда гордость, неблагодарность, нарушение договора, беcчеловечность, не будут допущены, а противоположные качества преследуемы, насколько они оцениваются по внутреннему намерению, т. е. по совести, перед которою они обязательны и действительны. Как внешние поступки, они могут получить настолько различную постановку, смотря по обстоятельствам и гражданским законам, что правое в одно время может оказаться неправым в другое, и разумное в одно время будет признано неразумным в другое. Но разум остается всегда одним и тем же и не меняет ни цели, которая состоит в мире и защите, ни средств, т. е. тех добродетелей душевных, которые выше указаны и которые не могут быть изменены ни обычаем, ни гражданским законом"*(584).

Из приведенного обнаруживается, во-первых, что естественные законы по Гоббсу совпадают с нравственностью, во-вторых, что нравственность не совпадает с правом. Различие между нравственностью и положительным правом Гоббс проводит так, что первая имеет дело с внутренним миром человека, второе - с областью его действий.

VI. Если основным законом природы, в силу которого борьба всех против всех приводит к общему желанию мира, создается ряд этических норм, казалось бы, совместное спокойное существование вполне обеспечено.

Но Гоббс заявляет, что все эти вечные, неизменные естественные законы не дают желаемого мира, так как в естественном состоянии молчат*(585). Для обеспечения мира нужна еще принудительность, которая и даст жизнь естественным законам. Ссылка на муравьев и пчел не убеждает Гоббса в достаточности для целей общежития естественных законов. У этих насекомых есть несколько воль, направленных на один и тот же предмет, но нет одной воли, как это должно быть в государстве. Притом насекомые не замечают неправильности в управлении их жизнью, тогда как многие люди, иронизирует Гоббс, считают себя умнее других и предлагают разные новшества*(586).

"Если согласная воля многих не в состоянии установить, поддержать и надолго обеспечить мир, то для мира и защиты его должна существовать одна воля. Это возможно лишь тогда, когда отдельные лица свою волю подчинят одной воле, т. е. воле одного человека или одного собрания так, чтобы эта воля заменяла волю всех, насколько это необходимо для обеспечения мира"*(587). "В том случае каждый, подчиняя свою волю одному, переносит на него и свое право на собственную силу и собственное имущество. Когда так же поступят все, то тот, кому они подчинились, приобретает такую огромную силу, что он уже самым страхом в состоянии воздействовать на волю всех в интересе общего блага"*(588).

Образованное таким образом соединение составляет, по Гоббсу, государство, или гражданское общество, или гражданскую личность. "Государство есть единое лицо, которого воля, в силу договора многих людей, признается общею волею и которое поэтому может располагать имуществом и силами отдельных лиц для общего мира и защиты"*(589). Государство - это искусственный человек, которому Гоббс дает название "Левиафан".

То лицо или собрание лиц, воле которых подчиняется воля отдельных лиц, является обладателем высшей силы или верховной власти, или просто господином. Эта власть и право господства над всеми основывается на том, что все отдали свою силу одному и отказались от права сопротивления. Поэтому все называются подданными того, кто обладает верховною властью. Обладатель последней по отношению к государству все равно, что душа по отношению к телу*(590).

Государство и власть являются искусственными произведениями, потому что основываются на договоре людей. Этим государственная власть отличается от отцовской или хозяйской власти, которая имеет не искусственное, а естественное происхождение. "В семье господин приобретает власть над подчиненными ему своею волею, в государстве же сами граждане, своею волею учреждают господина над собою"*(591).

VII. Существо государственной власти, как и государство, всюду одно и то же, ее функции сводятся к следующим шести*(592): а) Прежде всего карательная функция. Обладатель верховной власти держит в своих руках меч справедливости, наличность которого устраняет для каждого необходимость и право защищать себя собственными силами и средствами. b) Далее, для защиты от внешних врагов нужна военная власть, которая мечем войны отражала бы соединенными силами граждан посягательства врагов. с) В тех же руках оказывается меч правосудия. Судебная функция верховной власти состоит в разбирательстве всяких споров и недоразумений между гражданами. d) Законодательная власть должна устранять наперед ясными правилами самую возможность таких недоразумений, порождаемых различием мнений. "Прямая обязанность обладателя верховной власти устанавливать и обнародовывать общие для всех граждан правила, из которых каждый мог бы узнать, что его, а что чужое, что правильно, а что неправильно, что нравственно, а что безнравственно, что хорошо, а что дурно"*(593). Это и будут гражданские и государственные законы, т. е. веления тех, кто обладает в государстве верховной властью. е) Той же верховной власти принадлежит право назначения всех подчиненных исполнителей ее приказов. f) Наконец, к функциям или правам верховной власти Гоббс относит цензуру мнений. "Для обеспечения мира весьма важно не допускать никаких мнений или учений, будто можно не повиноваться или сопротивляться законам государства, т. е. велениям того человека или того собрания людей, которым вручена верховная власть"*(594).

Для выполнения всех этих задач верховная власть должна быть наделена принудительною силою. Отсюда ясно, что в каждом государстве может быть только одна верховная власть, потому что иначе следовало бы допустить существование над нею другой власти, которая обладала бы еще большею силою принуждения. Но тогда эта последняя и была бы верховною властью.

Итак, верховная власть абсолютна. Отсюда следует, что она не может сама быть связана изданными ею законами, так как она подчиняет, но не подчиняется. Отсюда же следует безнаказанность действий обладателя верховной власти.

VIII. Гоббс признает только ту классификацию форм правления, которая основывается на числе лиц, обладающих верховною властью. Он отрицает классификацию, которая, смотря по характеру управления, различает правильные и неправильные формы правления. По мнению Гоббса, это вовсе не различные формы правления, а просто различные оценки управления со стороны граждан*(595). Монархия и тирания ничто иное, как два названия одного и того же государственного строя, только одно почетное, а другое бранное. Не допускает Гоббс и смешанной формы правления, как бы соединяющей в одно все три чистые формы. "Если, напр., назначение должностных лиц и решение вопроса о войне и мире принадлежит королю, судебная власть - знатным, установление налогов - народу, а законодательная власть - всем им вместе, то такое государство называют смешанной монархией. Но если даже допустить, что подобное государство могло бы существовать, свобода граждан не получила бы большого обеспечения. Потому что, пока все правящие согласны между собою, подчиненность граждан власти достигает высшей степени, если же они не согласны, то возвращается состояние войны всех против всех и право каждого защищаться силою"*(596). Но Гоббс убежден, что такая форма правления не может существовать в действительности*(597).

Таким образом, возможны только три формы правления, из которых необходимо делать выбор: демократия, аристократия, монархия. Все преимущества бесспорно на стороне последней.

Превосходство монархии перед демократией Гоббс доказывает следующими соображениями. Монархия обходится народу дешевле демократии: если монарх обнаруживает склонность наделять богатством за счет народа своих сыновей, родственников, друзей, то в демократии то же самое стремится делать каждый из многочисленных лиц, стоящих у власти*(598). Личная безопасность более обеспечена в монархии, чем в демократии: если жестокость какого-нибудь Нерона или Калигулы обрушивается на приближенных, то ее легко избегнуть, держась подальше от двора и стараясь остаться неизвестным лично государю, тогда как при демократии нет возможности избегнуть личных сношений с кем либо из правящих, которого гнев, зависть, или ревность всегда могут грозить жизни и свободе граждан. В монархии государственное управление сосредоточивается в небольшом кругу советников, а демократия требует многочисленного собрания. Эти многочисленные учреждения вредны для интересов государства, потому что не дают возможности сохранить в тайне сведения, которые не должны быть общеизвестны, особенно в военном деле. Эти собрания неприятны гражданам, потому что отрывают их от семьи, от ежедневных мирных занятий; они опасны для них, потому что порождают партийную борьбу, разжигаемую ораторами, которая обостряет отношения между гражданами и отражается вредно на устойчивости законов. Превосходство монархической власти обнаруживается само собою во время войны, когда даже демократии подчиняются одному полководцу; а разве государства в своих взаимных отношениях не находятся в первобытном состоянии постоянной войны.

Таковы доводы Гоббса о преимуществе монархического образа правления перед демократическим. Что касается аристократии, то ее достоинство определяется степенью относительной близости к монархии или к демократии.

IX. Власть государства всеобъемлюща, она совершенно поглощает граждан. Перед государством граждане - не более как рабы, от которых их отличает только то, что они подчинены государству, тогда как рабы подвластны частному лицу*(599). Если принять в соображение, что по Гоббсу народ или государство - это сам король*(600), то станет очевидным, что перед государем граждане совершенно бесправны и на их долю выпадает лишь одно беспрекословное повиновение.

С этой точки зрения Гоббс признает ряд мнений или учений возмутительными, опасными для общественного благоустройства и угрожающими распадением государственного союза.

Возмутительным признает Гоббс мнение, будто каждому человеку в отдельности принадлежит право судить о том, что хорошо и что дурно*(601). Это верно для естественного состояния, но в государственном быту это недопустимо. До учреждения государства не может быть понятия о добре и зле.

Также возмутительно мнение, будто подданные, повинуясь всяким приказам государя, могут впасть в грех*(602). Грешит тот, кто приказывает что-либо дурное, но не тот, кто исполняет. Поэтому подданные могут и должны исполнять каждое веление, нисколько не опасаясь греха. Возмутительность этого мнения состоит в том, что под предлогом греха человек может оказать неповиновение государственной власти.

Особенное негодование Гоббса вызывает учение о возможности убивать тиранов. "Не только отдельные богословы, но софисты всех времен, как Платон, Аристотель, Цицерон, Сенека, Плутарх и многие иные поклонники анархии в Греции и Риме не только допускали это, но даже признавали достойным высшей похвалы"*(603). Но, если гражданин не вправе судить о том, что добро и что зло, то как может судить он о монархе, тиран ли он или нет? Не применим ли к нему вопрос Господа Бога: "Кто сказал тебе, что он тиран, если ты не вкусил от древа познания, вопреки запрету Моему".

К числу возмутительных учений относится и то, что гражданину принадлежит неограниченное право собственности на вещи*(604). Но кто имеет господина, не имеет собственности, а государство - господин над гражданами. Нужно помнить, что в естественном состоянии права собственности нет. Оно существует как государственное установление, как таковое, может быть уничтожено вполне или частью. Отсюда следует, что государство всегда имеет право на все то, что принадлежит гражданам.

Трудно было идти дальше в обезличении граждан перед государственным абсолютизмом.

X. Каковы же обязанности тех, в чьих руках верховная власть, как должны они вознаградить безусловное повиновение, оказываемое им гражданами? Этого вопроса Гоббс касается лишь вскользь.

Все обязанности обладателя верховной власти могут быть сведены к одному принципу - общему благу*(605). Не подчиненный воле людской, монарх должен сообразоваться с естественными, нравственными, и божескими законами. Нужно иметь в виду, что "государство существует не ради самого себя, а ради граждан; при этом, конечно, нельзя считаться с благом тех или других отдельных граждан, так как государь может обеспечивать благосостояние граждан только общими нормами. Он может считать свой долг исполненным, если он по возможности озаботится, чтобы под благотворными мерами его благоденствовало как можно большее число лиц и как можно больше, чтобы никому не было плохо, за исключением его собственной вины или непредотвратимого случая"*(606).

В чем состоит правильно понятое благосостояние граждан? "Под этим словом следует понимать не только необходимые средства существования, но и возможно счастливую жизнь, ради которой собственно люди и перешли из естественного состояния в государственное"*(607). Для этого каждый гражданин должен быть обеспечен от внешних врагов, должен пользоваться миром, должен иметь возможность наживать себе состояние, наконец, должен пользоваться свободою, насколько это не вредно.

В виду поддержания таких условий гражданского благосостояния, государь обязан принимать все меры внешней безопасности, т. е. заранее озаботиться сооружением крепостей, наймом и обучением солдат, заготовлением оружья и денег. В целях внутренней безопасности, государь должен предусмотреть все, что может угрожать мирному существованию. Для этого он принужден знать все, что делают и думают граждане, чтобы вовремя захватить опасность. Выполнение этой задачи возможно только при содействии многочисленных шпионов. "Шпионы для государственных правителей все равно, что лучи света для человеческой души". "Их можно сравнить еще с нитями паутины, которые при самом легком прикосновении дают сигналы сидящему в центре пауку"*(608). Внутреннему миру особенно угрожает распространение вредных учений, примеры которых были выше указаны. Правительство должно поощрять хорошие учения и пресекать вредные. Особенное внимание следует обратить на университеты, откуда более всего расходятся учения, вредные для общества. Гоббс полагает, что лучше всего было бы, если бы правительство заготовило само учебники по всем предметам, соответствующие видам государства*(609).

Для составления возможно более правильно государственной казны, Гоббс рекомендует сообразовать обложение не с имущественною состоятельностью граждан и не с доходами, а с расходами каждого. Налоги на потребление самые справедливые*(610). Здесь слышится голос бережливой буржуазии против расточительной аристократии.

XI. Учение Гоббса о законе отличается тою формальностью и ясностью, которые стали достоянием английской мысли по этому вопросу.

"Со стороны тех, кто недостаточно внимательно вдумывается в значение слов, закон смешивается то с договором, то с советом, то с правом". "Различие между законом и советом состоит в том, что "совет есть такое предположение, повиноваться которому следует по существу требования, приказ же, каким является закон, есть требование, повиноваться которому следует в силу воли требующего"*(611). Смешивают закон с договором, когда говорят, что закон есть жизненное правило, выработанное соглашением людей. Но "договор есть обещание, закон же приказ; в договоре говорится: я сделаю то - то, а в законе: ты должен сделать то - то"*(612). Договор обязывает сам собою, закон же принуждает в силу общего соглашения. Наконец, закон отличается и от права (в смысле субъективном): закон есть ограничение действий, а право - это свобода действий*(613).

Таким образом закон есть приказ лица (одного человека или собрания), которого веление и составляет основу, почему закон должен быть исполнен*(614). В каждом законе следует различать две части. В первой, распределительной, описывается, что должно делать, во второй, карательной, содержится угроза наказанием за неисполнение. "Приказ без сопровождающей угрозы бесполезен. Поэтому каждый закон, чтобы быть таковым, должен содержать обе части: приказ воздержаться от неправды, и угрозу тому, кто это сделает. Первая часть, ограничивающая, обращена ко всем, вторая, воздающая, обращена к исполнителям государственным"*(615). Закон может быть обязательным только тогда, когда он обнародован, потому что граждане должны знать волю того, кто в праве давать приказы, чтобы в точности исполнить его веления.

В учении Гоббса встречается довольно прочно установившееся в английской литературе мнение, что обычай, как источник права, почерпает свою силу в безмолвном согласии обладателя верховной власти. "Сочинения ученых юристов вовсе не законы, потому что верховная власть не давала им силы закона. Точно также и судебная практика становится обычным правом только по соизволению верховной власти"*(616).

В каком же соотношении находится положительный закон к естественному? Возможно ли между ними противоречие?

Этот последний вопрос Гоббс разрешает в отрицательном смысле. Положительный закон лишь развивает положения естественного и потому никогда не может содержать повеления, противного естественному праву. Последнее запрещает убийство, воровство, прелюбодеяние, а положительные законы определяют, применительно к условиям времени и места, что следует понимать под этими выражениями. "Если естественный закон запрещает воровство, прелюбодеяние, а положительный закон допускает что - нибудь в этом роде, то здесь нет воровства или прелюбодеяния. Так, напр., спартанцы приказывали мальчикам, при известных условиях, тайно похищать чужие вещи; тем самым они высказали и повелели, чтобы вещи эти принадлежали не прежним хозяевам, а тем которые тайно их унесут. Вследствие этого такое похищение перестало быть воровством"*(617). Таким образом естественный закон запрещает воровство, как похищение чужой вещи, но что такое "чужая" вещь - это дело положительного закона. Понятие о прелюбодеянии стоит в зависимости от тех признаков, какими законодательство данного государства определяет законный брак. Убийство осуждается естественным законом, но не всякое лишение жизни подходит под это понятие, и если положительный закон повелевает лишать жизни врагов, преступников, то никакого противоречия нет.

В виду такого совпадения повелений, пробелы и неясности положительных законов должны быть восполняемы естественным правом*(618).

XII. Заслуги Гоббса в области человеческой мысли несомненны. Он с полным основанием может считаться отцом естественного права. Если некоторые отрицают это, то' только потому, что его представление о естественном праве не соответствует позднейшему, когда оно стало идеальным правом.

Но естественное право само пережило три фазиса с момента своего возникновения в новой философии права. У Гоббса естественное право - это то право, которое действовало бы вне государства, если бы не существовало государство. Позднее, под естественным правом стали понимать то право, которое действовало до государства, до образования государственного состояния, Наконец, естественное право стало тем правом, которое должно бы действовать в государстве взамен того, какое исторически выработалось в государственном быту. Методологическое предположение превращается в историческую действительность, чтобы затем превратиться в идеал.

Гоббс, признавая весьма основательно, что человек, каким мы его знаем, есть сложный продукт общественной среды, пытается мысленно разоблачить его, чтобы показать, каким были бы его отношения к людям без государства и права, и каково влияние общественной среды на человека и его отношения к подобным. Впоследствии предположение стали реализировать, выдавать то, что было бы, за то, что было: в естественном состоянии человек жил под действием совершенно иных законов, чем те, которые выработало государство. Далее, недовольство нормами, которые сложились под влиянием исторических условий, сознание их несправедливости вызвало мысль, что эти нормы не более, как несчастное уклонение от естественного состояния, и начались поиски потерянного человечеством естественного права.

Во всем этом постепенном построении естественного права первый камень заложен Гоббсом.

Но едва ли справедливо видеть в философии Гоббса необыкновенно стройную, логическую, хотя и не симпатичную систему. Путем наблюдения Гоббс устанавливает только одно положение - эгоистичность человеческой натуры. И уже отсюда Гоббс смело выводить как то, что представляли бы отношения людей друг к другу вне государства, так и то, почему возникло государство. Едва ли, однако, в развитии своей философской мысли Гоббс так чрезвычайно последователен, что, приняв его исходное положение, невозможно уклониться от его выводов.

Первое недоразумение порождает то право на все, которое принадлежит человеку в естественном состоянии. Что это за право? Не есть ли это простая возможность, опирающаяся на собственную силу, а не на право? Это не положительное право, так как не поддерживается принудительною властью, без которой, по Гоббсу, оно немыслимо, это не идеальное право, так как у человека в естественном состоянии нет мерила для идеала. А эта ошибка влечет за собою другие. В представлении Гоббса государство образуется перенесением прав, принадлежащих отдельным людям, на государство, которое и приобретает благодаря этому право на все. Но если абсолютная власть государства основывается на передаче абсолютных прав индивида, то с устранением этих прав отпадает и правовая основа государства.

Каким образом эгоизм человека может привести к полному отречению от своей личности? Государство ограничивает естественную свободу, чтобы сделать возможною совместную жизнь, но оно не может дойти до полного лишения граждан свободы, как это сделал Гоббс. Эгоизм способен подсказать человеку, что выгоднее, отказаться от безграничной, но не обеспеченной свободы действий ради ограниченной, но обеспеченной. Но эгоизм не может довести до отречения от всякой свободы действий. Невероятен договор, по которому лица, преследуя свою личную выгоду, согласились бы на полное обезличение, на приведение их в положение худшее, чем в естественном состоянии.

Напрасно делают договорной теории Гоббса упрек, будто она вращается в безвыходном кругу. Обязательность закона основывается на обязательности приказов государственной власти, а подчинение последней основывается на государственном договоре, обязательность же самого договора определяется законом. Это неверно. Договор, как акт добровольного соглашения и исполнения, возможен и вне государства. Доказательством может служить так называемая немая торговля, которая происходит между лицами, не подчиненными одной государственной власти, и держится лишь сознанием выгоды добросовестного исполнения. То же самое следует сказать и о международных договорах. Однако, Гоббс совершенно не объясняет, откуда вытекает для граждан обязательность государственного договора. Если добросовестное исполнение зависит от сознания выгоды союза, то общее убеждение в тяжести, перевешивающей выгоды, должно повести к прекращению договора по соглашению, чего Гоббс ни в каком случае не допускает. Если обязательность договора для современных граждан основывается на наследственной преемственности, то, во - первых, такое обоснование переходит из методологического предположения в утверждение исторической действительности, а во - вторых, наследственное преемство предполагает положительный закон, чем мы попадаем в указанный выше безвыходный круг.

В лице Гоббса монархические тенденции его эпохи достигают кульминационного пункта. Это самый последовательный и решительный выразитель монархического абсолютизма. В его изображении монархизм не есть уже лучшее средство выхода из средневековой неурядицы или средство обеспечения религиозной совести против притязаний церкви, - это состояние само по себе лучшее. Но именно прямолинейность Гоббса оказалась пагубной для дела защиты монархизма. Доведенный до последних заключений, монархизм произвел отталкивающее впечатление и невольно внушал гражданам страх перед этою политическою системой, которая поглощала всю их личность. Притом Гоббс не стоял на старой, всем хорошо знакомой дороге, - он пробивал новый путь в исследовании общественных явлений. Гоббс выдвинул не старую, феодальную монархию, не монарха "Божьею милостью", а идею государственного сплочения, основанного на силе. Сойдя с избитого пути, Гоббс разрушил в монархизме обаяние старины.

Если одинокий голос Мильтона в защиту свободы был заглушен Гоббсом, то в конце XVII века раздадутся в Англии совершенно иные речи. Торжество абсолютизма скрывало в себе реакцию, которая должна была найти своих выразителей, открывающих уже другой период в новой философии права, период борьбы за политическую свободу.