§ 34. Кант

Литература: Существует несколько изданий собрания сочинений Канта: Hartenstein, в 8 томах, 2 изданиях, 1867; Rosenkranz, в 12 томах, 1838; в настоящее время предпринято издание Прусской Королевской Академией, вышли с 1900 года тома I, II, III, IV, X, XI, XII. В русском переводе имеются лишь отдельные сочинения: Критика чистого разума (Владиславлева, 1867, Соколова, 1897, Лосского, 1907); Критика практического разума (Смирнова, 1879 и Соколова, 1897); Критика способности суждения (Соколова, 1898); Пролегомены ко всякой будущей метафизике (Вл. Соловьева, 1893); О педагогике (Любомудров, 1896). Для ознакомления с общей философией Канта можно указать: Куно - Фишер, История новой философии, т. IV, 1901, т. V, 1906; Паульсен, Иммаиуил Кант. Его жизнь и учение, 1899 и 1905; Риль и Виндельбанд, Иммануил Кант, 1905; курсы по истории новой философии Фалькенберга, Геффдинга Виндельбанда. По этике Йодль, История этики в новой философии, т. II, 1898, стр. 8 - 41. Для философии права: Новгородцев, Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве, 1901; Чичерин, История политических учений, т. III, 1874, стр. 324 - 374; Friеker, Zur Kants Eechtsphilosopliie, 1855; Sodeur, Vergleichende Untersuchung der Staatsidee Kants und Hegels, 1894; Friedlander, Kant in seiner Stellung zur Politik (Deutsche Rundschau, 1876, ноябрь); Койген, Соцгальная философия с точки зрения Платоно - Кантовского идеализма (Вопр. фил. и псих.1904, кн. 71).

I. В 1724 году, в буржуазной семье простых ремесленников, на далеком востоке Пруссии, в Кенигсберге, родился Иммануил Кант. Наибольшее влияние на мальчика оказала мать, в которой были сильны благочестивые стремления пиэтистического направления, видевшего веру в глубине настроения и в строгости нравственного поведения.

Школьное образование дало ему главным образом знание классических языков. В университете, куда Кант поступил 16 лет, он нашел даровитых учителей, которые сумели возбудить в нем интерес к философии и естествознанию.

Влечение к дальнейшим научным занятиям встретило препятствие в недостатке материальных средств. С целью обеспечить себя с этой стороны, Кант вынужден был по окончании университета в течение десяти лет нести на себе обязанности домашнего учителя. Это положение не было, однако, для Канта тяжелым, особенно в доме графа Кайзерлинга, где он пользовался большим уважением и почетом. Педагогическая деятельность не мешала его научным работам, и в конце своей службы Кант выпустил сочинение "Естественная история и теория неба", 1755, само по себе обеспечившее Канту известность на будущее время. Выдвинутое им объяснение происхождения мира близко к общепринятому ныне воззрению, которое поэтому носит название канто - лапласовской теории.

Несмотря на ряд научных работ, сделавших имя Канта весьма известным, ему все же не удавалось осуществить желанную мечту - получить профессуру. В 1758 году освободилась кафедра, но русский генерал фон-Корф, начальник края во время Семилетней войны, предпочел Канту его конкурента. Канту пришлось довольствоваться местом помощника библиотекаря, пока в 1770 году, на 46 году жизни, ему не открылась, наконец, возможность занять кафедру логики и метафизики.

В лице Канта мы имеем типичного немецкого профессора старого времени. Необыкновенно аккуратный как в чтении лекций, так и в своих научных работах, до педантичности строго определивший весь свой день, уклоняющийся от всяких одолжений, способных связать его независимость, крайне расчетливый в своих расходах с целью обеспечить за собою свободу - таков Кант в представлении современников и потомства. Личная свобода и порядок - основные требования характера Канта. Чуждый всякого честолюбия, погони за славой, а тем менее всякой корысти, Кант упорно отклонял предложения министерства перейти в Галле, на более видную и доходную кафедру. Кенигсберг на всю жизнь приковал к себе философа, который лишь на время гувернерства оставлял родной город и никогда не выезжал за пределы провинции. Одинокий, без семьи, Кант знал только научные интересы и привязанности небольшого круга друзей, да своего слуги Лампе.

Эта любовь к спокойствию духа объясняет поведение Канта в том столкновении с правительством, которое ему пришлось испытать под старость за свои научные убеждения. В 1794 году он выпустил в свет книгу "Религия в пределах чистого разума". В это время в Пруссии, под влиянием событий, разыгрывавшихся во Франции, обнаружилась крайняя реакция. Почетная репутация философа не спасла его от именного королевского указа, которым профессору предлагалось впредь воздерживаться от вольнодумства, под угрозою неприятных последствий. Кант ответил, что, как верноподданный его величества, он будет впредь совершенно воздерживаться - как в лекциях, так и в сочинениях - от всякого публичного изложения всего касающегося религии. Конечно, Кант не проявил особенного гражданского мужества, но семидесятилетнему старцу можно извинить его отказ от борьбы.

Несмотря на слабость организма, с неприятными свойствами которого Кант боролся всю жизнь гигиеною и силою воли, философ, с начала 90-х годов стал быстро слабеть физически и умственно. В 1797 году он принужден был оставить чтение лекций. В 1804 году старческая слабость положила конец его скромному, но значительному существованию.

II. В истории новой философии замечаются те же два периода, как и в истории древней: от вопроса о сущности внешнего мира мысль переходит к самому мыслящему субъекту. Этот переходный момент связывается по преимуществу с именем Канта.

Но следует заметить, что и рам Кант в своем внутреннем развитии пережил те же два момента. Сначала его внимание сосредоточивается всецело на проблемах космологических и метафизических. В шестидесятых же годах он переходит от внешнего мира к внутреннему, и обращает внимание на вопросы антропологии и этики. В связи с новыми интересами находится, вероятно, открытие чтений по естественному праву, с 1767 года. Этот поворот внимания привел к наивысшей точке его философии, к критицизму, который зарождается около 1770, и выражается в "Критике чистого разума", появившейся первым изданием в 1781 году. Тем же духом проникнуты "Критика практического разума" 1798 и "Критика способности суждения", 1790.

Невольно останавливает на себе внимание чрезвычайно позднее появление трудов Канта по вопросам этики и особенно права. Правда, еще в 1785 году появились "Основы метафизики нравов". Но сочинение, посвященное специально праву "Метафизические начальные основания учения о праве" вышло в свет в тот самый год, 1797, когда автор его был вынужден прекратить свое преподавание вследствие ослабления умственных сил.

Философия права Канта складывается под влиянием тех же трех факторов, как и мировоззрение других философов.

На философию Канта, особенно нравственную, кладет сильный отпечаток индивидуальность философа. В философии Канта трудно сказать, где кончается его личность и где начинается учение. Отличительными чертами его характера являются любовь к независимости и чувство долга. Чтобы быть свободным, Кант всю свою жизнь подчиняет принципам и точно их соблюдает. Стремление к закономерности вызывается склонностью к порядку, возможность не отступать от принятых принципов поддерживается сильною волею (ты можешь, потому что ты должен). От этой неуклонной принципиальности характер Канта приобретает черты строгости и холодности.

С того момента, как Кант приступил к занятиям философией (1740), и до того, когда он выступил ее преобразователем (1781), прошло слишком сорок лет, в течение которых миросозерцание Канта испытывало влияние различных направлений философской мысли. Он начал под давлением немецкой философии Вольфа, популяризатора Лейбница, проникнутой догматизмом и рационализмом. С таким мировоззрением Кант связал натур философию Ньютона. Далее мысль Канта подвергается сильному воздействию английской философии, сначала в форме эмпиризма Локка, а потом скептицизма Д. Юма.

В области этики Кант сперва поддался английским моралистам, особенно в лице Пэфтсбюри, а потом испытал сильное влияние естественного чувства Ж. - Ж. Руссо. В области политики Кант не мог не испытать влияния Вольфа, который выступает теоретиком полицейского государства. С точки зрения этой доктрины возвышению и укреплению государства подчиняются все нравственные цели. Личность человека не имеет большой цены перед задачами государства, осуществляемыми государем (отдача подданных в солдаты иноземцам для поддержания финансов). Государство заботится о добродетели подданных, как о политическом средстве: безусловное подчинение государству должно было вести к уничтожению всякой индивидуальности.

Это немецкое направление должно было поддаться под напором французских идей, под влиянием Вольтера, Монтескье, Руссо. Последний произвел на Канта особенно сильное впечатление. За чтением "Эмиля" Кант впервые забыл распорядок дня. Портрет Руссо был единственным украшением скромного кабинета профессора. Для Канта заслуга Руссо в мире нравственном была та же, что Ньютона в мире физическом: оба открыли под многообразием форм порядок, данный самою природою. Кант поддался мысли Руссо, что наука и культура не играют роли в деле выработки нравственного сознания. Под влиянием французского писателя Кант пришел к убеждению, которому остался навсегда верен, что нравственность имеет первоначальную и независимую основу в самой природе человека. На этом фундаменте построил Кант свою этику.

III. В то самое время, когда рационализм достигает высшей точки своего влияния, он получает сильный удар от руки Канта, раскрывшего всю неосновательность его притязаний.

Вопрос об основной задаче философии Канта представляется спорным. Для одних существенный результат предпринятого Кантом труда выражается в отрицании возможности какого бы то ни было познания за пределами опыта. Другие видят все значение его работы в доказательстве возможности рационального познания мировой сущности. С одной точки зрения Кант разрушил иллюзию метафизики, как науки; с другой - он только подвел новый, более прочный, фундамент для метафизики. Если судить по результатам философии Канта, на которой вскоре пышно расцвели спекулятивные системы, то следовало бы признать верным первый взгляд. Если же держаться смысла и духа Кантовой философии, то необходимо согласиться с правильностью мнения, что задача и сущность критической философии - чисто отрицательная*(973).

Такое двойственное понимание лежит на ответственности самого Канта. Как строго научный мыслитель, он твердою рукою задернул занавес за непостигаемым. В поисках же твердой нравственной опорой, Кант пытается приподнять часть им самим задернутой занавеси.

Явилось ли этическое учение Канта логическим выводом из его теоретического учения, или же он искал теоретического обоснования для своего уже сложившегося нравственного убеждения? Теоретическая или практическая проблема составляет основу его философии?

Две вещи наполняли душу Канта всегда удивлением и благоговением: "звездное небо над нами и нравственный закон в нас"*(974). Примирить эти две проблемы - составляло органическую потребность Кантовского духа. По всей вероятности, ход мысли Канта был таков. Прежде всего, он задался целью найти научное обоснование своим моральным и религиозным убеждениям, за которыми он отверг всякое эмпирическое происхождение и которым в то же время он придал абсолютное, общечеловеческое значение. Однако теоретическое исследование не оправдало надежд и отказало в научном обосновании. Кант был слишком честный мыслитель, чтобы обманывать самого себя, но в то же время нравственное сознание, этот основной нерв философской мысли Канта, не могло примириться с отрицательным результатом. Душевное раздвоение привело Канта к убеждению в раздельности теоретического и практического элементов, с признанием первенства за последним: недоступное познанию, - доступно вере.

IV. Философия Канта есть критицизм. Становясь в положение третейского судьи, разбирающего процесс между философскими направлениями, критическая философия берется разрешить спор между догматизмом (Декарт, Спиноза, Лейбниц) и скептицизмом (Д. Юм), между рационализмом (Лейбниц - Вольф) и эмпиризмом (Бэкон, Локк). Этой цели Кант достигает, сосредоточивая свое внимание на условиях познавательной деятельности человека.

Против догматизма и в пользу скептицизма Кант решает спор в том смысле, что убеждение во всемогуществе разума, способного дать познание всего сущего, путем извлечения из произвольно принятой предпосылки, не соответствует границам, поставленным самому разуму; против скептицизма и в пользу догматизма Кант признает, что имеются постоянные, незыблемые основы рационалистического познания, не подлежащие сомнению. В пользу эмпиризма и против рационализма Кант признает, что материал наших суждений дается нам извне, путем опыта, что познаваемо только то, что дано в опыте; в пользу рационализма и против эмпиризма утверждается, что не все понятия получаются из чувственного восприятия, что возможность усвоения и обработки опытного материала дана а рriori самым существом духа.

Таким образом, философия Канта следует указанию Сократа: всякое построение философской системы должно иметь исходным пунктом самосознание разума. Разум обязан взглянуть на самого себя и оценить свои силы. Ни к чему все попытки разрешения глубоких вопросов, "если самосознание разума не сделается истинной наукой, различающей с геометрическою достоверностью правильное употребление разума от ничтожного и бесплодного"*(975).

Философия, занимающаяся исследованием возможности и границ познания, называется критическою или трансцендентальною; она исследует не то, что выходит за пределы нашего познания (трансцедентное), а то, что ему предшествует, как необходимо предполагаемое (трансцендентальное).

Если другие считали возможным сравнивать Канта с Сократом по постановке задачи, то сам он любил сопоставлять себя с Коперником. Как последний разрушил обманчивое движение солнца вокруг земли, вызванное земной точкой зрения, так и Кант устранил обманчивую объективность того, что на самом деле совершенно субъективно, т. е. что составляет лишь необходимое условие восприятия.

V. Первый вопрос, который ставится критическою философией - что такое познание?

Всякое познание предполагает соединение двух понятий в виде суждения. Суждения бывают аналитические и синтетические*(976). Аналитическое суждение только раскрывает в сказуемом то, что уже дано в подлежащем, напр. тела протяженны. Такое суждение может уяснить наше знание, но расширить его оно неспособно. Синтетическое суждение придает в сказуемом подлежащему нечто новое, в нем еще не содержавшееся, напр. все тела протяженны. Протяженность уже заключается в понятии о теле, но тяжесть нет. Нельзя иметь понятия о теле без представления о его протяженности, но можно иметь понятие о теле без представления о его тяжести. Синтетическое суждение расширяет наше познание.

Но не всякое синтетическое суждение дает такой результат. Чтобы получилось научное познание, необходимо убедиться, что соединение понятий не случайно, а необходимо. Познавательное суждение должно быть таким, чтобы оно имело силу всегда и для всех. Как бы много случаев ни давал опыт, он все же не может дать необходимой и всеобщей связи. Суждения, основанные исключительно на опыте, не в состоянии установить научного познания. Если необходимая и всеобщая связь не дана в опыте, ее следует искать в самом разуме. Поэтому истинное познание достигается только путем синтетических суждений а priori.

Как же возможны синтетические суждения а priori? Вопрос об условиях априорного познавания составляет суть критики чистого разума.

Познание возможно благодаря тому, что доставляемый нам чувственностью материал подвергается в нас переработке по априорным законам разума. Содержание приходит к нам извне, схватывание и обработка производится при помощи средств, заложенных в нас. Эти средства имеют три стадии: чувственность, рассудок, разум в тесном значении. Соответственно тому все исследование условий познания распадается на три части: трансцендентальная эстетика, трансцендентальная аналитика и трансцендентальная диалектика*(977).

Трансцендентальная эстетика имеет своею задачею исследовать условия чувственного восприятия*(978). Здесь Кант делает замечательное открытие. Пространство и время не даны в опыте, а составляют формы чувственного восприятия, пространство - внешнего, время - внутреннего. Пространство и время - это формы восприятия, потому что каждый отдельный опыт уже предполагает их. Пространство и время вне нас не существуют, они не могут быть восприняты опытом, потому что они составляют субъективные свойства человеческого духа. Свое положение Кант доказывает тем, что мысль способна отвлечься от всего, что заполняет пространство и время, но не от самого пространства или времени. Можно было бы предположить, что понятия о пространстве и времени образованы опытным путем, посредством обобщения. Однако всякое общее понятие неизбежно беднее признаками, чем те представления, из которых оно извлечено, напр. понятие о человеке наряду с представлениями об отдельных людях. Но кто же решится утверждать, что понятие о пространстве или о времени беднее содержанием, нежели отдельные представления о той или другой части пространства, о том или ином моменте времени?

Материал впечатлений, воспринимаемый чувственностью в формах пространства и времени, лишен всякой связности и единства. Множественность и разнообразие восприятий должны подвергнуться воздействию интеллектуального рода, благодаря которому будут достигнуты всеобщность и необходимость приобретенного знания. Исследование этой стороны познавательной деятельности составляет задачу трансцендентальной аналитики.

Превращение полученных восприятий в опытные суждения - есть дело рассудка, способности мыслящей, в отличие от чувственности, способности воспринимающей. Рассудок соединяет восприятия в суждения при посредстве понятий: без понятий восприятия слепы, но и понятия без восприятий пусты. Эти коренные понятия, предшествующие всякому опыту, называются категориями. Как пространство и время составляют формы чувственного восприятия, так категории составляют формы мышления или суждения. Эти чистые понятия необходимо отличать от родовых понятий, образуемых путем отвлечения от эмпирических представлений. То приобретенные рассудком понятия, тогда как категории - это данный а priori элемент рассудка.

По мнению Канта, категорий столько, сколько существует форм суждения. Основными категориями он признает: количество, качество, отношение, модальность (способы существования предметов). Каждая из них делится на три. В группировании категорий по четыре, по три, по шести обнаруживается чрезмерная склонность философа к симметрии, которая невольно возбуждает недоверие, а Шопенгауэра привела к обнаружению в строении фальшивых окон.

С точки зрения трансцендентальной аналитики получает объяснение закон причинности. По мнению скептицизма, представленного Д. Юмом, идея причины не дана в опыте. Разум замечает лишь отношение между двумя явлениями и, если это отношение в его представлении приобретает характер необходимости, то это только результат привычки, не более. Post hoc, часто повторяемое, превращается в propter hoc. Ум, привыкший видеть следование одного явления за другим, признает одно причиною другого: солнце светит, камень нагревается. Однако, всякая привычка может быть разрушена нарушением последовательности в явлениях - здесь корень скептицизма. Вопреки Д. Юму, Кант утверждает, что причинность не вытекает из опыта, а лежит в основе всякого опыта, как его необходимое условие. Причинность есть одна из категорий, т. е. составляет одну из форм суждения, которую рассудок сам налагает на воспринимаемый материал, а не извлекает из этого материала.

От способности соединять между собою по известным законам чувственные восприятия, которую Кант называет рассудком (Verstand), необходимо отличать способность приведения наших суждений к высшим точкам зрения, идеям, которую он называет разумом в тесном значении слова (Vernunft). Здесь мы вступаем в область трансцендентальной диалектики.

Установлено, что пространство и время не данные опыта, а формы чувственного восприятия, что количество, качество, отношение, модальность составляют не случайный результат опыта, а необходимое его условие. Но такое объяснение познания ставит ему определенные границы: оно не идет дальше явлений, которые составляют наши представления. Благодаря априорным условиям познания, мы достигаем всеобщего и необходимого познания явлений, но только явлений. То, что не составляет явления, не может быть предметом научного познания.

Однако перед нами факт существования метафизики, стремящейся к познанию сверхчувственного. Чтобы объяснить это стремление, Кант допускает, что нечувственное, если не может быть воспринимаемо, то все же мыслимо, умопостигаемо. Таким образом, надо различать явления (феномены) и вещи умопостигаемые (ноумены), вещи в себе. Поднимаясь от частного к общему, от обусловленного к условию, разум стремится к постижению того, что ни от чего не зависит, но от чего все зависит. Это безусловное разум никогда не в состоянии представить себе, как данное в опыте, как явление. И здесь крылась ошибка догматической метафизики, которая пыталась доказать объективное существование того, что существует лишь как понятие разума. Но разум, в противоположность рассудку, понятия которого направляются на данные в опыте явления, ставит себе безусловное как цель, а не как данное. Следуя терминологии Платона, Кант называет эти понятия разума о том, что должно быть, идеями. Таких идей Кант признает три: идея души, идея мира, идея Бога: должна быть душа, как безусловный принцип внутреннего опыта; должен быть мир, как безусловный принцип внешнего опыта; должен быть Бог, как безусловный принцип происхождения всего существующего. Поэтому Кант отвергает рациональные психологию, космологию и теологию, которые принимают безусловное не за идею, а за предмет возможного познания. Так как вещи в себе, мыслимые лишь в идее, не даны чувственно, то всякая попытка познания их при помощи понятий рассудка, неизбежно приводит к неразрешимым противоречиям, так называемым антиномиям. Можно с одинаковым успехом доказывать: 1) что мир ограничен в пространстве и во времени, или же что мир безграничен и бесконечен; 2) что материя состоит из атомов, или же что материя делима до бесконечности; 3) что все в мире совершается по законам природы, или же что рядом с причинностью допустима свобода; 4) что существует высшее существо, как абсолютная причина мира, или же что такого существа нет. Основание этих антиномий заключается в смешении вещи в себе с явлением. Мир, как целое, есть чистая идея разума, но в опыте мир нам не дан, - эмпирически не воспринимается ни бесконечность, ни ограниченность пустым пространством.

Посмотрим, как разрешает Кант третью антиномию с точки зрения критицизма. Человек принадлежит одновременно двум мирам. Как существо чувственного мира (явление) он подчиняется в своих побуждениях и действиях закону причинности; как существо разумное (вещь в себе) - он не обусловлен причиною, он свободен. С научной точки зрения все его действия составляют необходимое следствие предшествующих явлений. Человек действует так, как только он мог действовать при данных причинах. Но с точки зрения нравственной оценки, действия человека зависят только от его воли, и человек должен действовать только так, как он должен, а не так, как он эмпирически может. В одном случае перед нами эмпирический человек, в другом - умопостигаемый. Так пытается Кант разрешить трудную для догматизма антиномию необходимости и свободы.

Критическая философия Канта основывается на строгом отличии явления от вещи в себе. Только явления могут быть предметом научного познания. Что касается вещи в себе, то она скрыта для человека. Кант не отвергал их действительности, но доказывал их непознаваемость, потому что вещи в себе не могут представляться человеку иначе, как в явлениях. Вот почему философ относился отрицательно к метафизическим построениям, гордо несущимся к самым вещам в себе. Эти спекулятивные системы Кант уподоблял высокиш башням, вокруг которых обыкновенно так много ветра; себе же он отводил место в плодоносной низменности опыта.

Так говорит теоретический разум. Но практический разум влечет философа в запретную область.

VI. Рядом с вопросом, что можно знать, выдвигается вопрос, что должно делать, рядом с интересами к вопросам бытия становятся вопросы долженствования. Познание есть дело теоретического разума, деятельность есть дело практического разума или воли. Стремление привести все эти вопросы к согласованию привело Канта к дилемме: или найти теоретическое обоснование нравственного убеждения или установить полную независимость этого убеждения от теоретического обоснования. Кант стремился к первому решению, и потому его основные исследования, "Критика чистого разума" и "Критика практического разума", построены так симметрично, по философ был отброшен ко второму решению. В области этики Кант искал уже не столько истинного, сколько возвышающего, укрепляющего.

Если стать на точку зрения чистого разума, поведение людей подчиняется закону причинности, значит свободы воли нет, мысль подходит к детерминизму Спинозы. Но с этим не мирится нравственное сознание. Поэтому Кант переносит нравственность из мира эмпирического в мир умопостигаемый, где закон причинности не действует, где царит свобода. Для этики не то важно, что делает человек, а то, как он сознает, что должен делать.

Сказуемое "добрый" относится не к благам человеческой жизни, не к действиям человека, а к его воле, руководящей действиями. Добрая воля только та, которая возбуждается всецело уважением к нравственному закону, вне всяких интересов, расчетов, склонностей. Если купец продает доброкачественные товары, рассчитывая приобрести себе известность, если друг оказывает услугу побуждаемый любовью - доброй воли еще нет. Такое поведение, согласное с установленными правилами поведения, Кант признает легальными, но не моральными. Нравственным поведение человека становится только тогда, когда, преодолевая всякие склонности, низкие или высокие, он действует исключительно по обязанности, по чувству долга. Единственно нравственным побуждением является сознание долга, уважение к нравственному закону.

Этот нравственный закон диктует человеку свои веления в безусловной форме. Веления, императивы могут быть двоякого рода: гипотетический (условный) и категорический (безусловный). В первом случае соблюдение императива ставится в зависимость от желания достичь цели: если хочешь быть пастором, учи богословие; если хочешь дать своему предприятию известность, торгуй честно. Нравственный закон, наоборот, безусловен, потому что он не обусловлен какою-либо целью: так надо поступать, потому что таково требование нравственного закона. Поэтому нравственный закон выступает в качестве категорического императива.

В чем же заключается этот нравстванный закон? Кант формулирует его следующим образом: поступай так, чтобы правило (максима) твоей воли всегда могло быть вместе с тем и принципом общего законодательства*(979). Попробуем применить этот закон к поведению человека. Человек не должен лгать, потому что, если бы это стало общим поведением и все стали бы лгать, никто после того не верил бы словам и обещаниям и они стали бы излишними. Здесь, незаметно, контрабандным путем, в категорический императив прокрадывается начало гипотетическое: не лги, если не хочешь, чтобы распалось общество.

Нравственный закон повелевает смотреть на каждого человека только как на цель; и никогда как на средство. Хотя человек сам по себе достаточно не свят, но человечество в его лице должно быть для него святым. Во всем творении все, что угодно и для чего угодно, имеет значение только как средство; но человек, а с ним каждое разумное создание, есть цель в себе самом*(980). Признание человеческого достоинства абсолютною целью приводит Канта к установлению следующего принципа: "Поступай так, чтобы всегда иметь в виду человечество как в твоем лице, так и в лице всякого другого, как цель, и никогда не смотреть на него, как на средство".

С точки зрения Канта нравственная воля не заимствует откуда бы то ни было предписаний для себя, она создает их сама, она повинуется только самой себе, - она автономна. Воля сама дает себе законы, которым безусловно следует, и в этом - то и состоит ее нравственный характер, потому что она исполняет долг ради долга. Но автономность воли предполагает ее независимость от внешних причин, т. е. состояние свободы.

Но как же основать свободу воли, когда все, что дано в опыте, подчинено началу причинности? И здесь камень преткновения для автора "Критики чистого разума". Он благополучно пытается обойти его, перенося волю из мира феноменального, где все подчиняется закону причинности, в мир умопостигаемый, где причинность не действует. Хотя это область запретная для чистого разума, Кант растворяет в нее двери для практического разума: да подчинится чистый спекулятивный разум чистому практическому разуму - примат практического разума. Таково требование нравственного сознания, перед которым должен смолкнуть голос теоретического разума.

Получается раздвоение человека. Его характер, его воля рассматриваются то как феномен, то как нумен. С одной стороны человека во всех своих действиях подчиняется естественной необходимости, как явление (homo phaenomenon), но с другой стороны тот же человек сознает себя, как вещь в себе, не подчиняющуюся закону причинности (homo noumenon). Если характеры эмпирический и умопостигаемый не могут быть смешиваемы в одно, то как возможно их сосуществование? Допустимо ли воздействие умопостигаемого характера на эмпирический, когда закон причинности, как категория рассудка, неприменим вне пределов опыта. Где основание нравственной ответственности?

Полет из мира чувственного в мир сверхчувственный хотя и дал удовлетворение нравственному сознанию самого Канта и его многочисленных почитателей, но не приблизил к истине. Свое субъективное нравственное сознание Кант объективировал и выдал за общий закон. Однако, при всей несостоятельности, в качестве теоретического объяснения явлений нравственности, учение Канта могло произвести и действительно произвело огромное впечатление, как нравственная проповедь, как сильное побуждение для каждого обратиться к своему нравственному сознанию.

Передвижение в трансендентальную сферу заставило Канта поставить этику на чисто индивидуалистическую почву, с полным устранением социального элемента. Попытки же вывести нравственность из природы человека, а не из природы общества, никогда успехом не увенчаются.

VII. Устранив из этики внешнюю сторону поведения человека и сосредоточив этику на воле, побуждающей к поведению, независимо от каких либо целей, Кант создал большое затруднение для вопроса об отношении права к нравственности. Ему оставалось одно из двух: или решительно разъединить право и мораль, как области, лежащие в совершенно разных плоскостях, или же слить их в одно, объединив их на формальном начале и обосновав на категорическом императиве. Сам Кант не был далек от первого решения, а некоторые ученики поняли его именно в этом направлении, не смущаясь тем, что при такой постановке право ускользает от нравственного воздействия. Но Кант, по - видимому, был более склонен ко второму решению, несмотря на то, что нравственный закон опирается на автономию, которой не может быть у права.

Вот почему учение Канта о праве поражает своею темнотою, невыдержанностью начал и сбивчивостью терминологии.

Постановка вопроса имеет нередко предопределяющее значение для его решения. Посмотрим, как ставит Кант вопрос о сущности права. "Вопрос о том, что такое право, говорит философ, представляет для юриста такие же трудности, какие для логики представляет вопрос, что такое истина. Конечно, он может ответить, что согласуется с правом (quid sit juris), т. е. с тем, что предписывают или предписывали законы данного места и в данное время. Но когда ставится вопрос, справедливо ли то, что предписывают законы*(981), когда от него требуется общий критерий, по которому можно было бы распознать справедливое и несправедливое (justum et injustum), - с этим он никогда не справится, если только он не оставит на время в стороне эти эмпирические начала и не поищет источника суждений в одном лишь разуме". "Чисто эмпирическая наука права - это голова (как в басне Федра), которая может быть очень красивой, но, к сожалению, - без мозгов"*(982).

Задавшись целью открыть, что признается правом, Кант ищет, что должно признаваться правом. Поставив вопрос о праве, он смотрит на правду.

И вот Кант, стараясь обмозговать понятие о праве, выставляет, без всяких предварительных исследований, следующее определение: "право есть совокупность условий, при которых произвол одного может быть согласован с произволом другого по общему закону свободы"*(983). Такова объективная сторона права. С субъективной стороны это же понятие выражается в виде принципа поведения (максимы): "действуй внешним образом так, чтобы свободное проявление твоего произвола могло быть согласовано со свободой каждого, по общему закону"*(984). Нельзя конечно, не заметить, что принцип правового поведения построен по симметрии с принципом морального поведения.

Где же основа обязательности принципа? Почему я должен поступать по этому принципу? Первою мыслью Канта является искать эту основу в морали: таково требование нравственного закона. Следовательно, обязательность права основывается на категорическом императиве*(985) " Rechtslehre, введение, стр. XXXIV.". Сближение права и нравственности делается возможным. Однако Кант разрушил эту возможность сближения, признав за правом принудительность. "Устранение препятствия, ставшего на пути предположенного действия, вполне соответствует идее этого действия. Поэтому все, что есть не право, составляет препятствие для свободы по общему закону: принуждение есть препятствие или противодействие, оказываемое свободе. Следовательно: если известное пользование свободой препятствует свободе по общему закону (т. е. составляет не право), то принуждение, противопоставленное такому пользованию, как устранение препятствия для свободы, согласно с общим законом свободы; поэтому, соответственно закону противоречия, право соединяется с возможностью принуждения в отношении того, кто препятствует его осуществлению"*(986). Но, если нравственность основывается на автономии и свободе воли, а право основывается на внешнем воздействии - между ними нет моста, у них нет общего критерия.

Сам Кант несколько иначе подходит к скользкому вопросу об отношении права к морали. Когда воля исполняет закон, как внешнее дело, когда поведение человека согласно с законом с внешней стороны, независимо от мотивов, - воля легальна. Когда же воля исполняет закон ради внутреннего сознания долга, когда поведение человека обусловливается категорическим императивом - воля моральна. Это сопоставление легальности и моральности составляет любимую мысль Канта, которую он охотно повторяет*(987).

Однако Кант упускает из виду, что право не ограничивается одною внешнею стороною поведения. В уголовном праве учение о внутренней стороне преступного деяния представляет чуть ли не центральное место; в гражданском праве влияние мотивов на силу сделки, влияние добросовестности на объем ответственности, на возможность приобретения прав играет также не последнюю роль. Если бы точка зрения Канта была верна, то право и нравственность могли бы быть только противопоставлены. Но сам Кант сопоставляет их, как две части метафизики нравов: учение о праве и учение о добродетели.

В стремлении выяснить идею права Кант отграничивает право от справедливости с одной стороны, от состояния крайней необходимости с другой - и еще более затемняет вопрос. "Со всяким правом в тесном смысле соединяется возможность принуждения. Но можно мыслить еще право в широком смысле (jus Jatum), с которым ни по какому закону не соединена возможность принуждения. Такое право, истинное или мнимое, является в двух видах: справедливость (aequitas) и право крайней необходимости (Nothrecht), из которых первое есть право без принуждения, а второе есть принуждение без права"*(988). Погоня за симметрией доводит Канта до признания права без права! Интересно, что, противопоставляя справедливости право, Кант берет примеры исключительно из положительного права: из договора товарищества и договора личного найма.

Между тем к положительному праву Кант относится как к голове без мозгов. Этому праву, основывающемуся на воле законодателя, философ противополагает право естественное, которое всецело зиждется на принципах априорных. Таким образом, Кант под одним и тем же выражением "право" понимает: 1) право положительное, 2) право рационалистическое или естественное, 3) справедливость. Это обстоятельство не могло не повлиять на успех решения задачи.

Можно признать, конечно, несостоятельность попытки Канта определить сущность права. Но нельзя отрицать, что его формула права, построенная на основной идее ХVIIII в., на свободе, имела большое практическое влияние. Она ударяла по государственному строю, в котором не стеснялись вторгаться в сферу жизни гражданина далеко за пределы требований совмещения общей свободы. Кантовский принцип, резко противореча основам полицейского государства, вскрывал всю несостоятельность правительственной опеки, переносил на самое личность попечение о пределах допускаемой свободы действий, давал новое оружие в руки борцов за политическую свободу.

VIII. Кант разделяет естественное право на частное и публичное, но с этими терминами он соединяет особое значение. "Основное деление естественного права не то, которое до сих пор делалось: право естественное и право общественное. Оно должно быть таково: право естественное и право гражданское, из которых первое должно быть названо частным правом, а второе публичным. В самом деле, естественному состоянию должно противопоставлять не общественное, а гражданское, потому что и в естественном состоянии может быть общество, но не может быть гражданского общества (обеспечивающего публичными законами Мое и Твое). Вот почему первое из указанных прав называется правом частным"*(989). Трудно понять, зачем понадобилось Канту ломать уже успевшую твердо установиться терминологию, тем более, что содержание того, что он излагает под именем частного и публичного права, соответствует общепринятой классификации.

Сфера частного права - это внешнее Мое - и - Твое. "Моим по праву (meum. juris) признается то, с чем я так связан, что пользование им со стороны другого без моего позволения оскорбило бы меня. Субъективное условие возможности пользования составляет владение"*(990). Не трудно заметить, что владением Кант называет всякое вообще частное право в субъективном смысле. Кант старательно проводит различие между физическим владением и правовым владением. "Я не назову моим яблоко потому только, что я держу его в руке (владею физически); я могу назвать его моим только тогда, когда я в праве сказать: я владею им, хотя моя рука положила его неизвестно куда. Точно также я не могу говорить о владении землей, на которой расположился; она в моем владении лишь тогда, когда я могу сказать, что я ею владею, хотя я не нахожусь более на ней"*(991). Физическое владение Кант признает эмпирическим (possessio phaenomenon), правовое владение - умопостигаемым (possessio noumenon). Эта мысль кажется Канту очень важной и глубокой, и он неоднократно возвращается к ней.

В чем же состоит правовое владение и как оно возможно без физического владения? Владение становится правовым в силу того, что все другие люди признают для себя обязательным не нарушать моего владения. "В этом выражении: вещь моя, заключена идея всеобщего законодательства, потому что тем самым на всех налагается обязанность воздержаться от пользования ею, обязанность, которая иначе не предполагается"*(992). Таким образом, частное право держится не единичною волею, а соединенною волею всех. Если мое право основывается на отказе всех от пользования тою же вещью, то, очевидно, что до отказа они имели право пользования. Если же всем принадлежало право пользования одною и тою же вещью, то необходимо признать, что частное право предполагает предшествующий коммунизм. Поземельная частная собственность немыслима без предполагаемой общности (comnmnio possessionis originaria). Однако следует иметь в виду, что Кант принимает коммунизм не как историческую действительность, не как эмпирический факт, а как чистую идею разума: может быть, так и не было, но так должно было быть.

Со стороны материальной частное право может иметь своим объектом или вещь, или действие другого лица, или это другое лицо. Со стороны формальной (способа приобретения) Кант разделяет частное право на вещное, личное, и лично - вещное*(993).

"Обычное объяснение права на вещь, как права против всякого ее обладателя, есть хорошее словесное определение"*(994). Виндикация - это сущность вещного права. Без возможности потребовать от каждого обладателя, чтобы он прекратил пользование вещью, нет вещного права. Если бы человек был один на земле, то у него не было бы права на вещь, потому что не было бы соответствующих обязанностей, не было бы правового общения*(995). Основанием права собственности Кант признает захват - occupatio, потому что, по его мнению, приоритет во времени овладения вещью представляется единственным началом, которое согласуется с общим законом свободы*(996). Процесс оккупации состоит из трех моментов*(997): овладения (apprehensio), объявления вещи своею (declaratio) и присвоения (appropriatio).

"Личное право есть владение волею другого лица, как возможность направить ее указанием моей воли на известный результат в согласии с общим законом свободы"*(998). Акт соединения воли двух лиц, направленный к перенесению владения с одного лица на другое называется договором. В договоре Кант различает два момента подготовительных (предложение и одобрение) и два момента учредительных (обещание и принятие). Обязанность исполнить заключенный договор также мало поддается доказыванию, как и необходимость трех линий для построения трехугольника. Эта обязанность есть требование (постулат) чистого разума*(999). Кант тщательно выясняет, что договор дает только право на действие лица, но не на вещь, каковое право приобретается только передачею*(1000). Классификация договоров, предлагаемая Кантом, основывается на различии одностороннего и взаимного приобретения*(1001). Соответственно тому договоры различаются: благотворительные (напр. дарение, ссуда, поклажа), обременительные (напр. купля - продажа, наем, заем) и обеспечивающие, но не дающие приобретения (напр. залог, поручительство). Слабость такой классификации тем очевиднее, что Кант настаивает на догматическом ее значении.

Наконец, лично - вещное право есть владение внешним объектом, как вещью, и пользование им, как человеком*(1002). Это сфера семейной жизни. Здесь речь идет о власти мужа над женою, родителей над детьми, господина над слугами. Вещный элемент обнаруживается в том, что если один из супругов (жена?) уходит или вступает в сожительство с посторонним, то другой супруг (муж?) имеет бесспорное право требовать возращения его, как вещи*(1003).

Брак*(1004), создающий супружескую власть, есть половое общение, имеющее своею целью взаимное пользование половыми органами и способностями лиц разного пола (usus membrorum et facultatum sexualmm alterius). И в определении, и в развитии учения о браке все внимание сконцентрировано Кантом на физиологической стороне, - нравственная сторона обходится молчанием*(1005). Пользование одним половою природою другого превращает последнего в орудие наслаждения первого, но человек для человека может быть только целью и никогда не должен быть средством. Кант чувствует опасность своего положения и находит выход из затруднения во взаимности пользования и в легальной форме пользования. Если половое сожитие диктуется природою, почему взаимное пользование половыми органами должно происходить непременно в форме брака? Можно понять, почему такое пользование недопустимо путем насилия (facto), путем найма (pactum fornicationis). Но почему, с точки зрения, развиваемой Кантом, недопустимо взаимное пользование по взаимному соглашению (pacto), и почему оно возможно лишь в форме сожития, определенной законом (lege), - этого Кант объяснить не мог. Он просто ссылается на требование чистого разума*(1006). Далее, целью брака, по Канту, является произведение и воспитание детей*(1007). С этой точки зрения Кант последовательно признает недействительность брака, заключенного под условием полового воздержания или при знании половой неспособности одного из супругов*(1008). Но с этой же точки зрения Кант должен был допустить расторжение брака при его безпригодности или при наступившей половой неспособности. Но Кант смущается перед этими выводами и спешит их отвергнуть*(1009).

IX. В политических воззрениях Канта, выраженных им в нескольких сочинениях, большею частью отрывочно, обнаруживаются и замечательная неустойчивость и глубокие противоречия. Стремление Канта согласовать свои политические убеждения со своей общей философией, примирить политические идеи французского происхождения с лояльностью прусского гражданина, еще усложняется давлением современных событий: с одной стороны - торжеством народной свободы, а с другой - ужасом конвента и террора. Оставаясь до конца своей жизни верным господствующей идее своего времени, идее политической свободы, Кант невольно отступал перед ее требованиями под влиянием впечатления, навеянного крайностями французской революции и особенно казнью Людовика XVI. Оттого политическая философия Канта отличается такою поразительною невыдержанностью начал, которая не соответствует достоинству глубокого мыслителя.

Что такое государство? Государство, отвечает Кант, есть соединение большого или меньшего числа лиц под действием права*(1010). Цель государства - это торжество идеи права, но ни в каком случае не счастье граждан. Создание государства есть требование категорического императива.

В вопросе о происхождении государства, о переходе из естественного состояния в государственное, Кант приближается к Гоббсу. Кант разделяет мысль Руссо, что в естественном состоянии люди могут быть более счастливы, чем в государственном*(1011), но в то же время он согласен с Гоббсом, что люди по природе злы. "Конечно, опыт не дает нам права вывести заключение, что люди поставили насилие правилом своего поведения и что злоба приводит их неизбежно к взаимной войне"*(1012). Но как бы мы ни представляли себе людей добрыми и склонными уважать чужие права, все - таки рациональная идея такого состояния а priori вызывает другую идею - недостаточной обеспеченности против насилия до того момента, как установится государственный порядок. В другом месте Кант выражается еще более в духе Гоббса: "для людей естественное состояние есть состояние не мира, а войны"*(1013). Эта необеспеченность, даже неосуществимость права заставляет стремиться к выходу из естественного состояния и к образованию государства. Договор, в силу которого народ организуется в государство, т. е. все (omnes et singuli) отрекаются от естественной свободы, чтобы тотчас же осуществить ее, воспользоваться ею в качестве членов государства, называется первобытным договором.

Принимая договорную теорию происхождения государства, Кант, однако, далек оттого, чтобы видеть в договоре исторический факт. "Тщетно доискиваться возникновения государства - ведь дикари не составляют письменного акта о подчинении праву"*(1014). Это априорная идея, объясняющая то, чего не может объяснить опытное знание. Таково требование разума, хотя бы в исторической действительности этого и не было.

X. В представлении Канта о государственной власти ясно обнаруживается влияние Руссо и Монтескье.

Следуя Руссо, Кант признает суверенитет только за народом, за общею волею. Эту мысль он настойчиво проводит через все свое "Учение о праве", хотя в своих выводах далеко не проявляет последовательности. Следуя Монтескье, Кант в основу учения о государственной власти кладет начало разделения властей.

"В государстве имеются три власти, т. е. соединенная общая воля выражается в трех лицах (trias politica): верховная власть (суверенитет) в лице законодателя, исполнительная власть (основанная на законе) в лице правителя, и судебная власть (признающая за каждым Мое - и - Твое согласно закону) в лице судьи"*(1015). Принцип разделения властей безусловно необходим. Правительство, которому принадлежала бы в то же время законодательная функция, было бы деспотическим. Точно также народ (законодатель) не может быть одновременно правительством, потому что последнее подчинено законам, связано ими, т. е. волею суверена, а это привело бы к внутреннему противоречию. И наконец, кто предписывает и правит, тот не может быть судьею"*(1016). Однако Кант обращает внимание на то, что все три власти в государстве не что иное, как выражение соединенной воли народа*(1017).

С точки зрения достоинства каждой из властей следует признать, что власть законодателя в деле определения Моего - и - Твоего безупречна; власть правителя в деле исполнения - непреодолима; и власть высшего суда - неизменна*(1018).

Законодательная власть может принадлежать только общенародной воле. Эта воля выражается в подаче голоса со стороны граждан. Граждане, как таковые, обладают тремя неотъемлемыми свойствами (атрибутами): законною свободою, гражданским равенством и гражданскою самостоятельностью. Законная свобода состоит в праве повиноваться лишь тому закону, в создании которого гражданин участвовал своим голосом. Гражданское равенство дается признанием равных прав за всеми гражданами: в пределах равного подчинения закону допустимо лишь моральное преобладание одного над другим. Наконец, гражданская самостоятельность заключается в том, что своим существованием и самосохранением гражданин обязан своим собственным силам, а не чьему-либо усмотрению*(1019). Только при наличности этих атрибутов гражданин может осуществлять свою законодательную волю. С точки зрения этих атрибутов Кант протестует против полицейского государства, которое печется о счастии граждан, не давая им самим определять свое благополучие по собственному усмотрению. Такое государство Кант называет патриархальным, потому что оно стремится уподобиться отцу, в отличие от патриотического государства, где каждый чувствует себя в родном лоне*(1020).

XI. Формы правления классифицируются Кантом по следующему признаку: предписывает ли один всем, или несколько равных между собою предписывают совместно всем остальным, или же, наконец, все сообща предписывают каждому. Соответственно тому складываются три формы государственного устройства: автократия, аристократия и демократия*(1021). С другой точки зрения, формы правления различаются, смотря по тому, осуществлен ли в данном государственном строе принцип разделения властей. Там, где разделение проведено - форма правления республиканская, где этого нет - там форма правления деспотическая. Автократия и непосредственная демократия - равно деспотические формы*(1022).

Какая же форма правления является лучшею? От Канта можно было ожидать решительного ответа на этот вопрос, притом независимого от практической осуществимости. Между тем Кант ограничивается указанием, что лучшая форма та, которая наиболее проста. С этой точки зрения, демократия наименее удовлетворительна, потому что она наиболее сложна. Очевидно, самою простою является автократия, но при ней подданные перестают быть гражданами. Невелико утешение в том, будто автократия есть лучшая форма правления, если хорош монарх (т. е. если он не только желает добра, но и знает, в чем оно состоит), - ведь это не более как тавтология: наилучший государственный строй есть тот, благодаря которому правитель государства делается наилучшим правителем, другими словами - наилучший строй есть тот, который лучше всех. Эта сомнительная тавтология толкает Канта на еще более сомнительное разъяснение. Сказанное об автократии не относится к монархии, потому что монарх есть только представитель суверена, тогда как автократ сам суверен. Непонятно, как мог Кант признать автократа сувереном, когда по его же мнению суверенитет всегда в народной воле, и откуда вывел Кант представительство монарха? В другом месте, позднее, Кант высказался в пользу республики, под которою он понимал представительный образ правления*(1023).

Как возможно изменение государственного строя, переход от одной формы правления к другой? Изменение (негодного) государственного устройства, которое порою является необходимым, может быть произведено только сувереном путем реформы, но не народом путем революции"*(1024). Так как автократ сам суверен, то, очевидно, переход от абсолютизма к представительному правлению может осуществиться лишь путем самоограничения, путем октроирования конституции*(1025).

Недопустимость изменения формы правления путем революционным Кант доказывает следующими соображениями. Государственный строй, как и законы, носит печать святости и неприкосновенности, имеет как бы высшее, нечеловеческое происхождение. "Таков именно смысл положения: несть власти аще не от Бога. Его надо понимать не как исторический принцип, но как принцип чистого разума, диктующий обязательность повиновения законодательной власти, каково бы ни было ее происхождения"*(1026). Кант не мог не предвидеть, что именно с рационалистической точки зрения возможна критика государственного строя, не отвечающего требованиям чистого разума, возможна ссылка на первоначальный договор, как на чистую идею. Предупреждая это возражение, Кант заявляет, что ссылка на договор для граждан, уже находящихся в государственном состоянии, не имеет никакого значения. "Это пустые и опасные для государства разговоры". Он не замечает, что этим заявлением придает государственному договору не рационалистический, а исторический характер.

Право сопротивления и низвержения власти не может быть предоставлено конституцией никому. Если бы и была составлена такая статья, которая давала бы право сопротивляться суверену на случай нарушения им конституции, то это было бы явным противоречием. В самом деле, получивший право на сопротивление должен бы, для его осуществления, обладать большею, или по крайней мере не меньшей силой, чем суверен. Но тогда не тот суверен, кому можно сопротивляться, а тот, кто может сопротивляться*(1027). Против этого аргумента, так же как и против положения, что у суверена по отношению к подвластным имеются только права, но не обязанности*(1028), заимствовано от Гоббса), - нельзя было бы ничего возразить, если бы только Кант, во-первых, стоял на положительной, а не на рационалистической точке зрения, и, во-вторых, если бы он не забыл, что суверен - это народ, а не монарх, который только представитель суверенитета. Между тем, говоря о сопротивлении, Кант все время имеет в виду именно монарха.

Против монарха недопустимо ни возмущение (seditio), ни восстание (rebellio). Суд над монархом представляет собою полное извращение идеи права: восставший народ выступает за свое собственное дело, а никто не может быть судьею в собственном деле. Неправомерно и наказание монарха, который, в качестве такового, не может сделать зла (Кант ссылается на английский принцип). Притом наказание составляет дело исполнительной власти, а так как монарх и есть сама исполнительная власть, то правомерно возможно лишь самонаказание с его стороны*(1029). Казнь монарха, как Карла I или Людовика XVI, по своей неправомерности способна поразить ужасом разум человека, проникнутого идеей права. При мысли о цареубийстве Кант выходит из обычного, свойственного ему спокойствия*(1030).

"Самая легкая попытка в этом направлении составляет государственную измену. Преступник этого рода должен быть наказан смертью, как за покушение убить свою родину - мать (parricida)". Странно, что к вопросу о цареубийстве Кант подошел с политической, а не с этической точки зрения, не со стороны абсолютной ценности человеческой жизни.

Отвергая так решительно активное сопротивление, Кант готов допустить пассивное сопротивление. Он согласен даже признать его правомерную необходимость при том, однако, условии, чтобы оно исходило не от народа, а от законодательной власти. "При государственном устройстве, в котором народ может через своих представителей (в парламенте) законно сопротивляться правительству или его представителю (министру) - такое устройство называется ограниченным, - нет активного сопротивления (со стороны произвольно собранной части народа с целью побудить правительство к известному акту, следовательно с целью выполнить акт исполнительной власти), но есть только отрицательное сопротивление, т. е. отказ народа (в парламенте). Это сопротивление позволяет не всегда удовлетворять требования, какие правительство предъявляет нередко во имя государства. Если бы эти требования не встречали оппозиции, - это было бы верным признаком, что народ испорчен, что его представители продажны, что глава государства действует деспотически через своего министра, а последний - предатель народа"*(1031). Таким образом, Кант допускает только одну форму сопротивления - посредством бюджета. Ошибка Канта заключается в том, что он в осуществлении парламентом своего бюджетного права увидел пассивное сопротивление. Идея конституционной монархии не раскрылась вполне Канту. Кант умалчивает по вопросу, как в абсолютной монархии путем пассивного сопротивления доказать, что народ еще не испорчен.

XII. Может быть, нигде не выразил Кант так настойчиво свое отвращение к телеологической точке зрения, как в учении об уголовном праве, и, может быть, нигде так ярко не обнаружилась вся невозможность строить правовые воззрения вне этой точки зрения.

Что такое наказание? Необходимо различать естественное наказание (poena naturalis) и правовое наказание (poena forensis). В силу природы пророк несет сам в себе страдание, как кару. Правовое наказание устанавливается законодателем. Наказание есть причинение страдания со стороны власти виновнику нарушения закона*(1032). Оно должно быть наложено на преступника не по каким-либо соображениям целесообразности, а исключительно потому, что совершено преступление. Целесообразность неуместна в карательной области по той причине, что человек никогда не может быть средством для достижения каких либо целей - он всегда цель сам по себе. Преступник наказывается не для того, чтобы, а потому, что уголовный закон есть категорический императив*(1033). Это требование настолько безусловно, что "если бы гражданское общество должно было бы, с общего согласия, распасться (ну, напр., если бы народ, живший на острове, решил покинуть его и рассеяться), то последний убийца, содержащийся в тюрьме, должен быть предан смерти раньше, чем будет расторгнут государственный договор, дабы никто не избег наказания за свое преступление"*(1034).

Каков же принцип карательной деятельности? На чем должна быть построена мера наказания? По мнению Канта, таким принципом может быть только начало равенства кары с преступлением (jus talionis).

Это начало равенства применяется легко при убийстве. Отнявший жизнь у другого должен сам ее лишиться. Для Канта это вопрос, не возбуждающий сомнения в его общей постановке. Он глубоко возмущается жалкими софизмами Беккарии, который, из ложно понимаемой гуманности, восстает против смертной казни. Но некоторые частности смущают и Канта. Смерти должны быть преданы как самые убийцы, так и вообще все соучастники, в том числе и подстрекатели. Но события дня наводят Канта на следующее сомнение. Как поступить, если число соучастников так велико, что государство, желая покарать всех преступников, должно было бы предать смерти всех своих подданных? Остается одно: в законодательном порядке заменить смертную казнь, напр., депортацией*(1035). Кант не разъясняет, однако, как применить эту кару ко всем подданным, и, если такая всеобщая кара возможна, на каком основании заменять смертную казнь депортацией?

Другой случай, смущающий Канта, это детоубийство. Он находит смертную казнь здесь неприменимой. Но не соображения гуманности подсказывают Канту такое решение, а, наоборот, требования ригоризма. "Ребенок, рожденный вне брака, есть ребенок, рожденный вне закона (потому что брак это - закон); следовательно, это ребенок, рожденный вне покровительства законов. Он попал в государство как контрабандный товар, а потому государство может игнорировать его существование, так как он не должен бы вовсе существовать, а следовательно государство в праве игнорировать и его уничтожение*(1036).

В других преступлениях не так легко провести начало равенства, как при убийстве, и Кант довольно искусственно подгоняет кару к преступлению. Так при обиде, нанесенной словом, предлагается унизить обидчика, обязав его публично поцеловать руку обиженного. Тот, кто крадет, уничтожает уверенность всех в своем праве собственности. Всех - значит и свою собственную. Чтобы возвратить ему обеспеченность, государство заставляет его зарабатывать себе кусок хлеба принудительным трудом в тюрьме или на каторге, а может быть, даже в рабстве*(1037).

Одною из важных прерогатив суверена является право помилования, т. е. смягчения или полного устранения кары. Кант отвергает допустимость помилования в отношении преступлений, совершенных гражданами против граждан, но допускает помилование, когда дело касается оскорблений самого суверена, которое характеризуется, как оскорбление величества*(1038). Кант забыл, что с его точки зрения суверен - это народная воля, а не монарх, и что оскорбление монарха не есть частное дело.

Таково приложение высокой этики категорического императива к вопросам уголовного права. Влияние воззрения Канта на наказание, получившее название теории нравственного возмездия, было до половины XIX столетия господствующим среди криминалистов и уступало только влиянию Гегеля.

XIII. В противоположность прошлому столетию, характеризующемуся националистическими тенденциями, XVIII век проникнут идеей космополитизма. Людям эпохи просвещения была чужда та вражда и то взаимное отчуждение, которые создались позднее, под влиянием наполеоновских войн.

Сын своего века, Кант далек от национального пристрастия. Он весь проникнут общечеловеческими идеалами. На космополитических началах строит он свое учение в области международного права.

Исходным пунктом для идеи международного права являются положения: что народы в их взаимных отношениях находятся в состоянии не правовом; что это состояние есть состояние войны, хотя бы в действительности война и не была постоянным явлением*(1039). Отсюда вытекает задача определить отношение государства к государству: 1) до войны, 2) во время войны, 3) после войны.

Право вести войну вытекает необходимо из того, что за отсутствием суда, которым споры разрешаются в гражданском состоянии, государствам, находящимся в естественном состоянии, только и остается, что осуществить свои права силою. Цель войны - только осуществление права: цель войны не может быть ни карательная, ни завоевательная*(1040). Правомерная война - только оборонительная, т. е. направленная на защиту существования от угрожающей государству опасности.

Мир, конечно, лучше войны. Сохранение его достигается с одной стороны внутреннею организацией каждого государства, с другой международным союзом государств. Только республиканский строй, под которым Кант понимает конституционную монархию, основанную на принципе разделения властей, дает истинную гарантию мира. Предполагая, что в таком строе право объявления войны принадлежит законодательному собранию, Кант убежден, что граждане не легко решатся на этот шаг. Ведь надо самому становиться в ряды солдат, самому переносить всевозможные лишения и бедствия военного времени, из собственного кошелька давать средства на войну. Там же, где подданные не граждане, объявление войны дело самое легкое, она ничего не стоит главе - собственнику государства, но не члену государства, - это не лишает его удовольствий роскошного стола, веселой охоты, придворной жизни и т. п.*(1041). Но полное торжество мира возможно лишь с осуществлением великой идеи объединения всех государств на начале права. Это право Кант называет космополитическим (jus cosmopolitum). Идея такого права вытекает вовсе не из филантропии, - это есть требование самого права, это есть категорический императив. Вопрос не в том, возможно ли такое правовое сплочение в действительности. Мы должны поступать так, как будто это сплочение должно наступать, хотя бы мы даже знали, что оно не наступит*(1042).

Однако Кант не думает, что эта идея неосуществима. Не считаясь с национальными препятствиями, он видит затруднение лишь в огромном размере обширного мирового государства и в трудности управления. Поэтому он стоит за федерацию государств, при которой каждое из них, не теряя своей суверенной самостоятельности, было бы членом высшего правового общения*(1043).

Эта мысль о всеобщем международном союзе с целью обеспечить высший мир, составляет любимую мечту Канта, к которой он не раз возвращается, и осуществление которой, как он полагал, зависит от того, насколько будут прислушиваться к голосу философов.