ГЛАВА III Эпилепсия и истерия

Та постоянная зависимость, которая существует между прирожденной преступностью и эпилепсией1, вполне объясняет тот факт, что среди политических преступников так часто наблюдаются случаи политической эпилепсии и политической истерии.

1  См.: Uomo delinquente. Т. II, ч. I. // Lombroso & Laschi. Delitto politico. 4. III. 252

Действительно, эпилептики и истерики благодаря их импульсив-; ности, тщеславию, религиозности, частым и ярким галлюцинациям, ! повышенному ощущению собственной личности, периодической ге-[ ниальности легко делаются религиозными и политическими новаторами.

Например, Maudsley пишет: «Не подлежит никакому сомнению, что Магомет имел свое первое откровение или видение во время эпилептического припадка; в этом сомневаются разве только правоверные; и, или желая обмануть других, или действительно обманувшись сам, он воспользовался своей болезнью для того, чтобы выдать себя за посланника неба».

В «Uomo delinquente», том II, я описываю следующий случай. Некто Р. Е., недоношенный, мошенник, эпилептик и сумасшедший, говорит следующее: «Я могу с полной уверенностью утверждать, что никогда не носил в себе честолюбивых замыслов управлять государствами; но, если бы плебисцит сделал меня министром, я прежде всего занялся бы реформой судебного законодательства и судебного сословия».

В моей книге «Uomo di genio» я описал одно лицо, страдавшее эпилепсией, мошенника, убившего свою жену, изнасилователя и вымогателя, который был в то же время поэтом, не лишенным дарования, и проповедовал новую религию. Первым обрядом этой религии было изнасилование, которое он и пробовал применить на практике среди улицы между двумя эпилептическими припадками.

Другой эпилептик, вор, хотел организовать экспедицию в Новую Гвинею, чтобы отыскать там незаселенный остров, доходы с которого можно было бы употребить на поддержку Коккапьеллера; в 47 лет он становится депутатом и стремится обновить все законы и ввести всеобщее избирательное право.

В романе Э. Золя «Жерминаль» Лантье происходит от родителей алкоголиков и дегенератов; этим объясняется его способность пьянеть от третьей рюмки и его жажда убийства, которую он удовлетворяет путем социальной мести. Во время опьянения он испытывает страстное желание съесть человека.

Вот еще лучшее доказательство эпилепсии у политических преступников. Когда одного юношу, осужденного за бродяжничество и безделье, с покатым лбом и почти отсутствующим осязанием, спросили, интересуется ли он политикой, он ответил смущенно: «Не говорите со мной об этом, это мое несчастье; когда мне за работой приходят в голову реформы и я начинаю поверять их товарищам, постепенно у меня начинает кружиться голова, темнеет в глазах и я падаю на землю». И он тутже изложил проект реформ из доисторического периода: уничтожение денег, школ, отмена одежды, непосредственная мена продуктов труда одного на продукты труда другого и т.п. В подобных ученых трудах он проводил всю свою жизнь: это был субъект, одержимый настоящей политической эпилепсией. Убеждения и воля у него

253

не отсутствовали, только гениальности ему не хватало. Живя с такими данными в более подходящую эпоху и среди подходящего народа, он стал бы реформатором, которого никто не заподозрил бы ни в преступности, ни в эпилепсии1.

Припомним, что из 15 человек, составлявших группу анархистов в Неаполе, Фелико, самый страстный фанатик — эпилептик; он типографский рабочий, 12 раз судившийся за убийство, клевету и разжигание классовой вражды.

Весьма вероятно, что и М., которого описывает Цуккарелли, был эпилептиком, и Казерио: несомненно одно, что отец Казерио страдал эпилепсией.

Один из вождей анархистов, адвокат Гори, говорил следующее: «Среди анархистов есть группа, именующая себя „bisognisti"; они говорят, что всякую появляющуюся у человека потребность необходимо (bisogna) удовлетворять; если, например, кто-нибудь почувствует желание убить, само присутствие этого желания дает ему право на убийство и он необходимо должен удовлетворить его». Я привел эту цитату для того, чтобы лица, незнакомые с моими специальными работами («Delitto politico» и «Uomo delinquente») и сомневающиеся в связи анархизма с политической эпилепсией, обратили внимание на эти слова. Казерио принадлежал к этой анархистской группе.

Испанский анархист Сантьяго Сальвадор (Santiago Salvador) рассказывает о себе, что в юности он был очень благочестив, принадлежал к партии карлистов и надеялся, что с помощью карлизма можно водворить всеобщее равенство. Когда же его спросили, неужели он не видит бесполезности своих поступков, он ответил характерной для политических эпилептиков фразой:

1 См.: Seconda Centuria di criminali, 1895. — Ф.А., 37 лет, пьемонтец, сын сумасшедшего и чахоточной; брат его был меланхоликом; по профессии он лакировщик, рост 1,72 метра, на затылке две царапины от удара, рубец на шее вследствие покушения на самоубийство, череп короткоголовый, индекс 88, вместимость черепа — 1602, лоб покатый, страдает косоглазием, уши дегенеративные, левша, притуплённая чувствительность, дающая по Дюбуа-Реймону 55 на левой руке, 60— на правой; эстезиометр— 3,1 справа, 2,2 слева; коленные рефлексы повышены; динамометр дает для правой руки 30, для левой — 34; левое плечо слегка опущено; чувства нормальны; женщинами любим достаточно; малорелигиозен; неспособен читать газеты, так как чтение вызывает у него головокружение; иногда во время таких припадков падает на землю. С 13 лет онанист. Первый раз был приговорен за пьянство, затем за кражу 2-х лир у хозяина, которые пропил, — он не считает это преступлением, потому что получает мало. На вопрос о реформах ответил: «Ни у кого не должно быть денег, работать должны очень мало, жить, обменивая продукты; никакой одежды, только пояс на бедрах, никаких законов, только хижина для спанья, полная свобода брака или лучше свободное сожительство со всякой женщиной; полное уничтожение школ, священников, даже если б для этого пришлось прибегнуть к оружию, и оставить лишь тех, которые захотят работать; затем, противореча сам себе, он оставляет одного священника на приход; у господ нужно отнять деньги и заставить их жить собственным трудом. Это, кончил он, была бы жизнь прошедших веков, как мне говорили» (Archivio di psich., 1889).

254

—          Если бы даже я сознавал бесполезность своих поступков, я не мог бы поступать иначе, потому что я следовал инстинкту. Я анархист не только по убеждению, какя уже говорил, но и по инстинкту.

—         Но если вы не верите в возможность осуществить на практики | ваши теоретические выводы, зачем же вы решаетесь на убийства?

—          Хотя я и совершил покушение в зале театра, я все-таки считаю {убийство преступлением. Ноя решился наубийство по необходимости, ^принужденный к этому силой, во власти которой я находился; влекомый | желанием, с которым я не мог совладать...

Монж (Monges). Игнатий Монж, 3 8 лет, бросил в президента Ар-\ гентинской республики генерала Рока камнем, взятым из одного му-| зея, и ранил его тяжело в голову. Он среднего роста (1,67), крепкого ; сложения, невропатического темперамента; кожа у него смуглая, по-' крытая обширной, темной, слегка вьющейся растительностью; борода | длинная, черная; раек глаза скорее темный, чем светлый; лоб высо-{кий, покатый, асимметричный; череп развит умеренно, короткоголо-| вый, слегка косой с plagiocefalia sinistra anteriore; лицо широкое, низкое (cameprosopia); скулы выдающиеся, рот большой, толстые и выворо-■ ченные губы: много старых царапин на лице, две из них получены при падении в припадке эпилепсии.

Сон его короток и прерывается печальными и страшными снами (agripnia). Пульс полный и частый, мышечная система хорошо развита, однако наблюдается легкое непроизвольное дрожание. Сила правой руки по динамометру Матье — 70 килограмм, левой — 150; сле-; довательно, это левша, но довольно сильный. Кожа малочувствительна; галлюцинации и иллюзии отсутствуют.

О своей жизни он рассказывает следующее: он родился вне брака, в провинции Корриент; знал своего отца и восемнадцатилетнего брата, которые всегда были здоровы. 15-ти лет он поступил в коллеж, где получил элементарное образование; затем принимал участие во всех революционных движениях своей родины и был до 1874 года страстным приверженцем партии. Затем он переехал в Уругвай, но был ограблен бразильскими властями, причем оказал вооруженное сопротивление, ранив нескольких солдат и сам получив рану в лоб. По этому поводу он обратился к министру иностранных дел, требуя удовлетворения. С этого момента он уже ничем определенным не занимается, эпилепсия мешает ему взяться за что-либо. Началась она у него с 20 лет, когда он упал и ударился головой.

Когда его спросили, каковы были мотивы его преступления, он ответил следующее: на место совершения покушения он отправился без всякого преступного замысла, просто-напросто желая присутствовать при открытии парламента; вид выстроившихся войск привел его в раздражение, а раздраженное состояние помогло пробраться в места депутатов; лишь когда генерал Рок вошел в зал, ему пришла в голову мысль убить его. Когда его переспросили, имел ли он намерение убить генерала до его появления, он пришел в гнев.

255

Нрава Монж меланхолического, ипохондрик. За несколько месяцев до совершения преступления, сидя в месте заключения, он свалил на землю арестованного, содержавшегося вместе с ним, и непосредственно вслед за этим имел эпилептический припадок; гнев его принимал форму импульсивных, маниакальных действий.

Вальян (Vaillant). Как пример истерии мы приведем Вальяна, который стоит ближе к нашему времени. В противоположность Пини и Равашолю физиономия Вальяна не носит никаких признаков преступности, подобно Генри (Henry), если не считать дегенеративных ушей. Но он, несомненно, страдал эпилепсией, чем и объясняется его поразительная чувствительность к гипнозу и способность впадать в каталептическое состояние под влиянием упорного взгляда. Ненависть прокуратуры к партиям и ее обычная тенденция сгущать краски сделали из Вальяна самого обыкновенного злодея; я же думаю, что это был страстный, неуравновешенный человек с некоторой преступной склонностью в детстве (мошенничество, обман); он скорее принадлежит к истинным страстным фанатикам, чем к преступникам. О его родителях известно, что это были дегенераты и скверные люди, он же был плодом преступной связи.

Далее важно отметить следующий существенный момент в его жизни: борьба с несчастьями у него не всегда кончалась удачно, образование ему удалось получить с большим трудом, хлеб он зарабатывал себе ремеслом сапожника; в конце концов он стал в ряды «возмущенных» (revoke). После этого он последовательно был содержателем бакалейной лавки, учителем французского языка.

Он был всегда беден, и нужда толкала его на крайние поступки. Страдал он и от несоответствия между своим действительным положением и тем, о котором он мечтал, страдал так глубоко, что даже смерть предпочитал такому существованию.

—           Почему вы сделали это?

—          Общество принудило меня к тому. Я был в отчаянном положении. Я был голоден. Я ни о чем не жалею. Но все равно я доволен; хорошо сделают, что повесят меня, а то я снова взялся бы за прежнее через неделю.

В таком положении он очутился, не говоря уже о постоянной перемене ремесла благодаря большой подвижности и неустойчивости, свойственной всем истеричным. Воспитателем его был священник, и из фанатика религиозного он превратился в фанатика социализма. Но, не создавши себе положения среди социалистов, он стал анархистом. Однако на этот путь его больше всего толкало тщеславие. Один графолог, которому показывали его почерк, утверждал, что доминирующие черты его характера — это тщеславие, гордость и энергия. За это красноречиво говорят его большая «Т», росчерк и письмо, направленное вверх.

Покинув надежду реформировать общество с помощью своей книги, он думает добиться техже результатов, бросив бомбу в парламент.

256

Перед этим он торопится сняться и повсюду, где только можно, разда- ет свои карточки. Первый вопрос его после ареста — есть ли в газетах

| его портреты1.

Но альтруизм его, страстный, крайний, неотъемлемо всегда оста-

I вался при нем; ниже мы увидим это из отрывка его речи.