ГЛАВА II Преступность среди анархистов

После всего сказанного в главе I понятно, что самыми деятельными адептами анархизма должны быть по большей части или преступники, или сумасшедшие, или и те и другие вместе. (Исключение составляют такие люди, как Ибсен, Реклю, Кропоткин.)

Лучше всего доказывает это таблица лиц, приложенная к «Delitto politico». Из нее видно, что цареубийцы, как, например, Фиески (Fieschi), Каммерер (Kammerer), Рейнсдорф (Reinsdorfi), Гёдель (Hoedel), Штелльмахер (Stellmacher), и фении, как Брадей (Brady) и Фицгаррис (Fitzharris), имеют вполне преступный тип; жестокие преступники 89 года во Франции представляют тот же преступный тип, например Марат, Журдан, Каррье; в то время как истинные революционеры, как Кордей, Мирабо, Кавур, и большинство русских революционеров, Осинский, Михайлов, Засулич, Соловьев, Иванова, представляют вполне нормальный тип, даже более красивый, чем нормальный1.

Один юрист, почтенный адвокат Спингарди, доставивший много интересного материала для этого очерка, говорил мне: «Я еще ни разу

Lombroso & Laschi. Delitto politico. Torino, Bocca, 1890.

247

не видал анархиста, который не был бы или горбатым, или хромым, или не с асимметричным лицом».

Среди парижских коммунаров я констатировал преступный тип у 12%. Среди 41 парижского анархиста тот же тип я нашел у 31 %; среди 43 анархистов Чикаго — у 40%; из 100 туринских анархистов 34% имели преступный тип. В это же время среди наших революционеров преступный тип выражается всего лишь в 0,57%, т. е. ниже нормы (2%), среди русских революционеров тот же тип выражается в 6,7%.

Жаргон. Доказательством распространенности преступного типа среди анархистов служит употребление ими специального жаргона преступников.

Довольно прочесть сборник их песен и их любимый журнал «Реге Peinard», чтобы увидеть, что анархисты пользуются жаргоном, совершенно также, как преступники. Например, они называют друг друга «copains» вместо compagnons, а своих главарей именуют на жаргоне «trimardeurs», от слова «trimard» — большая дорога. Даже в квитанциях их абонентов у них получили права гражданства такие жаргонные выражения, как «recu galette», «re$u 4 balles pour la propagande»'.

Татуировка. Этот характерный признак прирожденного преступника тоже часто встречается у анархистов. Во время анархистских беспорядков 1888 года в Лондоне один очевидец насчитал много татуированных среди демонстрантов — признак, с известной достоверностью говорящий за их преступность. «На наружной стороне кисти у многих были изображены сердца, мертвые головы, скрещенные кости, якоря и разные узоры». На лбу у одного юноши был вырезан лавровый венок, а на лбу другого слова: «I love you» (Я вас люблю).

Этическое чувство. Преступность анархистов обусловливается отсутствием у них морального чувства, что делает для них такими естественными убийства и грабежи — преступления, приводящие других в ужас.

Вот как один анархист ответил, когда ему было указано на то, что итальянские крестьяне всегда будут возмущаться против антиконсервативных теорий: «О, об этих не приходится особенно долго думать; хороший заряд картечи сразу введет их в узду!» И кто же другой, кроме преступника, станет бросать бомбы в ресторанах, в театрах, в мирных граждан, вся вина которых состоит в том, что они «буржуа», т.е. платят хозяину по счету, а не мошенничают; ведь это бойня лиц, мыслящих иначе, и большей частью лиц честных.

Лирика. Другим доказательством преступности анархистов служит ихлирика. Это циничная лирика, написанная на жаргоне, свойственном всем прирожденным преступникам.

1  См.: Рёге Peinard e Revoke. 248

Преступники. Герои анархизма — почти все прирожденные преступники.

Ортиц (Ortiz) был предводителем шайки грабителей квартир, которая была осуждена.

В Милане к партии анархистов принадлежат все лица, изгнанные из других партий, все неимеющие определенных занятий и отбывшие наказание. Среди этой группы мошенничество проповедуется и практикуется, а главари не хотят, да и не могут положить конец этому. Из их среды образовалась известная банда Poletto, занимавшаяся изготовлением и сбытом фальшивых монет; они же в течение долгого времени устраивали грабежи пассажиров на железных дорогах; последняя форма преступления, кажется, даже их изобретение.

Кто не знает изречений их двух апостолов, Комуневеаля (Commonveal) и Грава (Grave)? Первая сентенция гласит: «Грабеж есть возвращение путем насильственного захвата от богатых того, что они насильственным же путем отняли у бедных». Вторая: «Открытое присвоение достояния других, совершаемое во имя теории анархизма и как протест против существующего социального строя, не только законно, но и похвально. Насильственное присвоение должно быть для анархистов как бы приготовлением к той окончательной священной Жакерии, которую анархизм должен рано или поздно осуществить»1. Уже в книге Герцена «Стого берега» мы читаем: «Все разрушить, за все отомстить, все рассеять: даже и то, что подымает дух, даже науку и искусство, — вот преобладающий мотив». Бакунин рекомендует

юноше святое и спасительное невежество, его идеал — это разбойник казак Стенька Разин, предводитель бунта при Петре Великом.

Равашоль (Ravachol). Более законченный тип прирожденных преступников мы имеем в лице Ра-вашоля и Пини. Их преступность выражена не только в лице, но в их привычке к преступлению, в любви ко злу, в полном отсутствии морального чувства, в их бравировании ненавистью к семье, в их индифферентизме к человеческой жизни.

В лице Равашоля нам прежде всего бросается в глаза зверство, свирепость. Физиономия Равашоля в высшей степени асимметрична,

7

Равашоль

1 Grave. La societe mourante et l'anarchie. 1890.

249

надбровные дуги чрезмерно развиты, нос сильно изогнут в правую сторону, уши дегенеративные, помещены на различной высоте, нижняя челюсть огромна, квадратная и выдается вперед — все это характерные признаки прирожденного преступника. Прибавьте еще недостаток произношения, распространенный среди дегенератов.

Психология его вполне гармонирует с его внешним видом. Начальную школу он оставил почти безграмотным и по неспособности должен был отказаться от всякого ремесла. Тогда, погрязши в пороках, он начинает красть и фабриковать фальшивые монеты, выкапывает труп, чтобы воспользоваться кольцами, убивает старого отшельника ради его сбережений. Рассказывают (впрочем, это не доказано), что в это же время он хочет убить мать и изнасиловать сестру.

Налицо здесь также и болезненная наследственность: его дед и прадед умерли на эшафоте, как разбойники и поджигатели.

Пини (Pini). Другой пример прирожденного преступника мы имеем в лице Пини.

Пини, глава парижских анархистов, 37 лет; его сестра была сумасшедшей. На лице у него мало растительности, лоб покатый, огромные надбровные дуги, огромные челюсти, огромные уши.

Он не только с хвастовством говорил о своей принадлежности к партии анархистов, но объявлял, что украл более 30 000 лир из мести угнетателям-богачам, буржуазии; этот фабеж он называет законной экспроприацией экспроприируемых. Пини имел толпу поклонников. Вместе с Пармиджиани (Parmigiani) он собирался убить анархиста Черетти (Ceretti), подозревая, что последний выдал его. Грабежи его возмущали истинных анархистов. В другой раз он покушался на убийство Прамполини (Prampolini), одного из честнейших и лояльнейших

Пини

250

наших политических деятелей, который, сверхтого, облагодетельствовал Пини. И все это, чтобы отомстить ему за теоретическую полемику против анархистов.

Преступность и политика. История знает много таких примеров, когда преступность и политика идут рука об руку и из которых с полной очевидностью явствует, что политическая страсть может брать верх над преступностью и наоборот.

Помпеи имел на своей стороне все честные элементы современного ему общества; более гениальные Катон, Брут, Цицерон, Цезарь были окружены элементами дурными: Антоний — развратник и пьяница, Курион - банкрот, Клелий - сумасшедший, Долабелла, уморивший жену, наконец, Каталина и Клодий.

Клефты, греческие разбойники в мирное время, были храбрейшими защитниками независимости страны во время войн. В ближайшее время, в 1860 году, папа и Бурбоны пользовались разбойничьими шайками для борьбы с национальными партиями и национальными войсками; в Сицилии мафия восстала вместе с Гарибальди, а неаполитанская каморра поддерживала либералов. Этот печальный союз неаполитанской каморры с либералами продолжается и поныне; последние события в парламенте и управление этого города в еще очень недавнее время ясно показали всем, что связь эта продолжает существовать и нет надежды на улучшение положения.

Наблюдается, что преступность становится больше в первых стадиях революционных движений и восстаний; в это время энергия болезненная, ненормальная, берет верх над слабой и неуверенной; а так как в это же время существует как бы эпидемия подражания, то первая без труда толкает вторую на преступление.

Говоря о революционных эпохах, предшествовавших 1848 году, Chenu показывает, как постепенно политическая страсть перерождается в склонность к преступлениям. Например, Коффино (Coffineau), известный предшественник современных анархистов, довел принцип коммунизма до того, что возвел грабеж в политический принцип: они грабили лавки купцов, так как последние, по их мнению, только обкрадывают своих клиентов; в свое оправдание они говорили, что таким образом они л ишь отнимают у купцов награбленное и вызывают во многих недовольство, надеясь, что потом эти недовольные перейдут в ряды революционеров. Наряду с этим они занимались производством фальшивых банковых билетов; такими фактами, как последний, они не только оттолкнули от себя многих истинных республиканцев, но даже были приговорены к позорному наказанию в 1847 году.

Во время заговора против Кромвеля в Англии число грабителей вокруг больших городов сильно возросло. Они маскировали политическими тенденциями свои преступные наклонности и, нападая целыми шайками, допрашивали свою жертву: поклялась ли она в верности республике. Для усмирения их потребовалось целое войско, да и оно не всегда выходило победителем.

251

Перед французской революцией также наблюдается усиление бродяжничества, фабежи и разбои становятся чаще. Mercier насчитывает целое войско убийц в 10 000 человек, которое собиралось вокруг столицы и последовательно проникало в нее. Во время террора это же войско присутствовало при массовых приговорах, затем при массовых расстрелах в Тулоне и во время нантского потопления. По определению Мейснера (Meissner), войско и комитеты революционеров были «поистине организациями для того, чтобы безнаказанно совершать фабежи, убийства и всякого рода зверства».

Conciergerie 1790 года насчитывает 490 преступников, 1791 года -уже 1198; в это же время стал употребляться фабеж a ramericaine. Арестованные фабители кричали: a raristocrate! — думая спастись этим, и делали фимасы судьям; а арестованные женщины мастурбировали публично.

Совершенно подобные вещи имели место и во время Парижской коммуны.

Население Парижа было обмануто в своих надеждах, оно изнервничалось во время бесславных войн и ослабело от голода и водки: никто в Париже не находил в себе сил для восстания. Зато люди без определенных занятий, преступники, сумасшедшие и алкоголики завладели городом. Их ненормальность дала им возможность властвовать над Парижем. Доказательством их преступности могут служить устроенная ими резня буржуазии и новые казни, изобретенные ими самими; например, они заставляли пленников прыгать через стену и подстреливали их во время прыжка. За их ненормальность говорят и такие факты, как совершенно ни к чему не нужное повторение выстрела: один заложник был прострелен 69 пулями, аббат Бенжи (Bengy) получил 62 прокола байонетом. Кровавая расправа военных судов не уничтожила этих преступлений; в 1883 году, когда выдвинулись анархисты, из 33 арестованных 13 были осуждены за фабеж. То же явление еще в большем размере повторилось в Бельгии во время стачки рабочих стеклянного завода: из 67 арестованных 22 были более 10 раз осуждены за воровство и насилие.