ГРУППИРОВКИ ПРОФЕССИОНАЛЬНЫХ ПРЕСТУПНИКОВ И МЕРЫ БОРЬБЫ С НИМИ

Борьба в уголовном мире

Снижение динамики преступности начиная с середины 20-х и вплоть до середины 60-х годов явилось диалектически закономерным процессом для общества, устранившего коренные причины криминальных эксцессов. Но преступность развивается скачкообразно (это отмечает большинство криминологов) и зависит от многих социально-экономических я правовых факторов. Снижение количества преступлений на каком-то историческом отрезке времени развития государства вовсе не свидетельство начала отмирания преступности как социального явления. Для этого потребуются совершенно иные условия, при которых высокая нравственность займет доминирующее положение в сознании и поведении людей, чего, как известно, невозможно достичь в исторически короткий срок.

Преступность к тому же характеризуется и качественными показателями, определяющими ее общее состояние. Поэтому даже в условиях сокращения количества преступлений, снижения степени их общественной опасности, в преступности могут возникать неблагоприятные тенденции и процессы. Поскольку в рассматриваемый период появились и активно действовали группировки профессиональных преступников, то анализ степени и характера профессионализации преступности в отрыве от этого явления был бы методической ошибкой и не дал бы реального понимания ее состояния в целом.

Следует также учитывать, что вопрос о группировках рецидивистов в теории и практике борьбы с преступностью освещен недостаточно полно. Не случайно правоохранительные органы, столкнувшись в 80-е годы с аналогичным феноменом, оказались слабо подготовленными к эффективной борьбе с ним и поставили перед исследователями ряд серьезных проблем, касающихся механизма, истории возникновения группировок и особенностей их преступной деятельности.

Появление группировок профессиональных преступников обусловлено рядом исторических, социальных факторов. Оно свидетельствует о том, что преступность не осталась и не могла остаться вне классовой борьбы. Активизация уголовных элементов после преждевременной амнистии, проведенной Временным правительством в марте 1917 года, была связана с тем, что большая часть выпущенных на свободу преступников была деклассированной массой, не способной понять и осознать происходящих в стране событий. Хотя в литературе был, например, описан случай, когда около сотни рецидивистов собрались для обсуждения вопросов о поддержке Советской власти и прекращении преступной деятельности, обращение, которое они приняли, как показал дальнейший ход событий, результатов, не дало. Кроме того, в первые после революции и последующие годы число уголовников интенсивно росло за счет мелкой буржуазии, анархистов, разорившихся нэпманов, участников банд и бывших белогвардейцев. Преступный мир становился неоднородным, и это приводило к возникновению в нем различных течений, противоречий, особенно в местах лишения свободы. Это объективно способствовало разделению его на две основные категории — профессиональных преступников с дореволюционным стажем и тех, кто встал на путь преступлений после революции. Последние в отличие от профессионалов не имели уголовной квалификации, не знали обычаев преступного мира, не располагали воровским инструментарием, посредниками и скупщиками краденого. Занявшись противоправной деятельностью, они в подавляющем большинстве оказались в положении дилетантов.

Но стремление приспособиться, а для многих еще и навредить новому порядку заставляло их искать и устанавливать связи с опытными профессиональными преступниками («блатными»). В значительной мере, как уже отмечалось, этому способствовали места лишения свободы, где все эти лица содержались вместе.

В то же время новая категория преступников имела одно очень значимое преимущество. Многие из них, являясь выходцами из мелкобуржуазной среды, были грамотнее, хитрее и выше по своему интеллектуальному уровню, чем традиционные уголовники. Поэтому с течением времени банды, воровские шайки стали возглавлять лидеры из «новых». Появились так называемые авторитетные преступники, которые, по словам Б. Ф. Водолазского и Ю. А. Вакутина, стали не только быстро перенимать традиции и законы старого преступного мира, но и интенсивно вносить свои порядки, близкие к их политическим убеждениям.

Прежде всего это выражалось в том, что преступная деятельность расценивалась лидерами как форма социального протеста, в которой отчетливо проявлялись идеи анархизма. Не случайно эта первая группировка «авторитетов» называлась «идейной». Вместе с тем ее лидеры не имели достаточно прочных связей между собой, а шайки, как правило, действовали изолированно друг от друга. И лишь в лагерях они составляли одну группировку крайне выраженной антисоциальной направленности.

В конце 20-х — начале 30-х годов под давлением внешних факторов (укрепление могущества Советского государства, изменение законодательства, рост экономики) и внутренних (противоречия в уголовном мире) указанные выше преступные сообщества стали разлагаться. В среде преступников появилась новая лидирующая категория, именуемая «урками» 1, которая также создавала свое окружение, но преимущественно из воров.

Между «жиганами» и «урками» в местах лишения свободы началась борьба за лидерство. Она нередко носила жестокий характер. Победили, как отмечают Б. Ф. Водолазский и Ю. А. Вакутин, «урки». Однако впоследствии сами они растворились в увеличившейся массе воров, которые среди всех заключенных составляли около четверти. Внутри этой массы также шла борьба за лидерство. Среди воров выделялись свои «авторитеты». Модифицируя традиции уголовного мира дореволюционной России, они внешне проводили в лагерях «политику» справедливости, защиты обиженных. Этому еще способствовало и то, что в конце 20-х и первой половине 30-х годов охрана и некоторая часть административного аппарата набирались из среды заключенных. Многие воры с целью давления на заключенных проникали на эти должности и получали большую возможность утверждать свои «законы».

Появление «воров в законе»

Следует отметить, что воровская категория полностью освободилась от политической примеси, считая, что вор должен только воровать и не вмешиваться в дела государства. Те, кто стал придерживаться воровских правил поведения, назывались «ворами в законе».

Определить достоверно, когда (в каком году) возникла группировка и почему она стала называться «ворами в законе», достаточно сложно. В жаргоне дореволюционного преступного мира такой термин исследователями не зафиксирован. Предположить, что группировкой не заинтересовались специалисты-исследователи рецидивной и профессиональной преступности (Б. С. Утевский, С. Н. Кренев и И. Н. Якимов и др.), нельзя; судя по всему, их интересовали даже незначительные изменения в уголовной среде. Следовательно, можно сделать вывод, что «воры в законе» утвердились в начале 30-х годов. Это название как бы символизировало принадлежность к группировке рецидивистов, относя другие категории воров к среде, находящейся «вне закона».

Сведения в литературных источниках и нормативных актах МВД СССР о нормах поведения («законах») и преступной деятельности воровского сообщества крайне бедны и нередко противоречивы. В 50-х годах воровскую группировку посчитали за проявление организованной преступности в СССР и вуалировали ее название и «законы» под различные термины. В последующие годы эту группировку считали ликвидированной и попыток к ее изучению также не предпринималось. Результаты же опросов «воров в законе», проведенных некоторыми учеными и практическими работниками в середине 80-х годов нуждаются в тщательной оценке, хотя и не колеблют общих положений о сущности самой группировки. В этой связи описание ее «законов» дается нами с поправкой на данные обстоятельства.

«Вор в законе», по словам В. И. Монахова, — это особая категория преступников-рецидивистов, характеризующаяся двумя особенностями: 1) устойчивым «принципиальным» паразитизмом; 2) организованностью. Таковым мог считаться лишь преступник, имевший судимости, авторитет в уголовной среде и принятый в группировку на специально собранной сходке. Кандидат в группировку проходил испытание, всесторонне проверялся ворами, после чего ему давались устные и письменные рекомендации. Сходка являлась не просто формальным актом утверждения новичка. Главная ее цель состояла в определении надежности принимаемого лица, пропаганде воровских «идеалов» среди других категорий правонарушителей. Поэтому те, кто рекомендовал кандидата, несли перед сходкой ответственность за его дальнейшее поведение. Не случайно лица, попавшие в группировку, были исключительно ей преданы. Например, бывший «вор в законе» Ч.2 писал, что многие воры предпочитали расстаться с жизнью, чем отступить от воровской «идеи».

Воровская присяга

Кандидатам в группировку внушалась мысль об исключительной роли «законников», их особом положении, о предназначении устанавливать справедливость и порядок в преступном мире. Пополнение группировки осуществлялось вне зависимости от условий и мест нахождения «воров в законе», а процедура приема не допускала никаких отступлений от установленных правил.

Вот любопытный случай, описанный в литературе 50-х годов. В одной из транзитно-пересыльных отделений УИТК Красноярского края, где в 10 камерах содержались «воры в законе», прием осуществлялся следующим образом. Поскольку условия изоляции исключали сходку, вопрос обсуждался с помощью переписки. Рекомендующие воры направили по камерам записку («ксиву»), в которой говорилось, что принимаемый («малютка») имеет определенные качества и заслуги. В частности, у него «поведение и стремления только воровские», он «длительное время нарушал дисциплину и почти не выходил из барака усиленного режима, несколько месяцев по поручению воров организовывал в одном из подразделений сбор денег с заключенных («благо воровское»)... Хотя он и молодой, но мысли у него только существенные и воровские, — писали поручители.— Мы рады, что к нам в семью прибывают новые воры».

Первая камера ответила: «Будет вором этот пацан. Бог ему навстречу!» Вторая камера также была не против, «если душа у него чистая». В таком же стиле выразили свое одобрение и другие камеры, после чего прием состоялся.

Прием в сообщество в условиях свободы облачался в рамки торжественности. По данным В. И. Монахова, существовала даже присяга, которую принимали публично «воры в законе». Текст ее был примерно такой: «Я, как пацан, встал на путь воровской жизни, клянусь перед ворами, которые находятся на сходке, быть достойным вором, не идти ни на какие аферы чекистов».

Рецидивисты, принятые в группировку, переходили в качественно новую криминальную категорию и должны были беспрекословно выполнять требования воровского «закона», представляющего собой совокупность выработанных преступным опытом норм поведения. Все постулаты «закона» направлялись исключительно на укрепление и сохранение данной группировки, на ее паразитическое существование не только в обществе, но и внутри антиобщественной среды. Устанавливаемые неформальные нормы поведения были не лишены психологического смысла, учета конкретной социальной и правовой обстановки. Высокая степень их общественной опасности заключалась в организующей роли воровских «законов» и заражении ими других правонарушителей. Не случайно в 50-е годы предлагалось ввести уголовную ответственность за принадлежность к «ворам в законе», которые, по словам А. Дымерского, приспосабливались и сохраняли свое влияние на осужденных с помощью уголовных традиций.

Законов, посредством которых члены группировки осуществляли преступную деятельность, достаточно много, поскольку они регулировали образ жизни членов данного сообщества—отношение к труду, к администрации ИТУ, другим осужденным, к самим себе... Некоторые из них, касающиеся преимущественно внешней стороны антиобщественного поведения, описаны В. И. Монаховым и Ю. А. Вакутиным. Целесообразно дифференцировать их на основные и второстепенные неформальные нормы. Наибольший криминологический интерес представляют первые, регулирующие жизнедеятельность сообщества в целом (второстепенные касались взаимоотношений воров друг с другом).

Блатные «законы»

К основным «законам» сообщества рецидивистов можно отнести семь основных правил:

1. Главной обязанностью члена группировки являлась беззаветная поддержка «воровской идеи». Предательство, совершенное под пытками, в состоянии наркотического опьянения и даже расстройства психики, не могло считаться оправданием. Вору запрещалось также заниматься общественно полезной деятельностью, а на первоначальном этапе — иметь семью, поддерживать связь с родственниками. Например, встречавшаяся у рецидивистов 40 — 50-х годов татуировка «не забуду мать родную» имела в виду воровскую семью, ставшую для них как бы матерью.

2. Второе правило запрещало вору иметь какие-либо контакты с органами правопорядка, кроме случаев, связанных со следствием и судом. Оно было направлено против возможных случаев предательства интересов группировки. У ворон существовала даже особая клятва—«легавым буду, если что-то...».

3. Третье требование «закона» предписывало членам сообщества быть честными по отношению друг к другу. Вор, например, не мог оскорбить или ударить соучастника, не имел права на него замахнуться. Что касается отношений к не членам касты, то здесь разрешалось делать все, что содействовало укреплению авторитета группировки. Не случайно «законники» считали себя «князьями» в преступной среде.

4. Четвертое правило обязывало «воров в законе» следить за порядком в зоне лагеря, устанавливать там полную власть воров. В противном случае они отвечали перед воровской сходкой.

5. Пятое положение «закона» требовало от воров вовлечения в свою среду новых членов, поэтому они вели активную работу среди молодежи, особенно несовершеннолетних. Система вовлечения, по словам воров, была достаточно эффективной3 . Новичков обольщали «воровской романтикой», «красивой жизнью», свободной от обязательств перед обществом, обольщали властью денег и культом насилия. Их приучали к водке, наркотикам, сводили с воровскими проститутками. С другой стороны, их били и шантажировали, заставляли брать на себя вину за преступления, совершенные ворами. Последнее было чуть ли не основным мотивом вовлечения молодежи.

В местах лишения свободы члены группировки использовали кандидатов («пацанов») для различных поручений— сбора средств для общей кассы («общака»), а нередко — в сексуальных целях. Таков был путь в воровское сообщество почти у каждого вора, что, несомненно, способствовало формированию у него цинизма, жестокости и презрения к нравственным социальным ценностям.

6. Шестое правило запрещало преступникам интересоваться вопросами политики, читать газеты, выступать в качестве потерпевших и свидетелей на следствии и в суде.

7. Самым «принципиальным» положением являлось обязательное умение члена группировки играть в азартные игры, что имело существенное значение. Игры помогали общению, установлению власти над другими заключенными, у которых воры выигрывали не только имущество, но и жизнь, создавая тем самым окружение смертников для выполнения особых поручений. Игры, в которых ставкой была жизнь, именовались «три звездочки» или «три косточки». Эта традиция сохранилась со времен царской сахалинской каторги.

Принадлежность к воровской группировке обозначалась татуировкой, изображавшей сердце, пронзенное кинжалом (в последующем это стали масти тузов внутри креста). Татуировки были не только средством самоутверждения, но и выполняли коммуникативную роль, так как с помощью их рецидивисты распознавали друг друга. Причем другие преступники знак «вора в законе» не могли носить под страхом смерти.

Многие нормы воровского «закона» касались поведения рецидивистов в ИТУ. Как и в условиях свободы, им запрещалось трудиться. Они были обязаны помогать друг другу, в том числе материально. Этому способствовала специальная воровская касса, которая пополнялась с помощью систематических поборов с осужденных. В условиях свободы таких касс не было, каждый обязан был жить на добытые воровством средства.

Находясь в местах лишения свободы, «воры в законе» организовывали противодействие администрации, принуждая ее нередко идти на компромиссы. Отмечались случаи, когда администрация лагерей обращалась к помощи воров для наведения общего порядка, выполнения плана и т. п.

Таковы основные положения и роль неформального «закона» группировки. Однако в жизни их было гораздо больше. Например, устанавливался ритуал проведения сходки, на которой воры должны были присутствовать без оружия, регламентировался процесс суда над виновными. Причем «закон» не был чем-то неизменным, раз и навсегда установленным правилом, как это стараются подчеркнуть сами рецидивисты. Напротив, он модифицировался и совершенствовался в зависимости от тех или иных социальных и правовых условий в обществе. Данное обстоятельство отмечалось еще специалистами 50-х годов.

Блатные санкции

Исследователи и сами «воры в законе» 50-х годов указывали на стабильность группировки рецидивистов, в связи с чем представляет научный интерес причина данного явления, тем более, что к фактору постоянства часто относили «воровскую идею». Мы не станем затрагивать роль укоренившейся антиобщественной установки преступника — это понятно. Изучение показало, что в основе сплоченности профессиональных преступников лежали их организованность и безальтернативные санкции за нарушение неформального «закона» (в середине 50-х годов выход из группировки, например, был разрешен лишь при наличии серьезных оснований—болезни, женитьбы). У воров существовало три вида наказания. Первое заключалось в публичной пощечине. Оно назначалось за мелкие провинности, чаще оскорбления. Второе — исключение из группировки («бить по ушам») или перевод в низшую категорию — так называемых мужиков. Третье, наиболее распространенное, — это смерть. Как отмечали очевидцы и ученые (В. И. Монахов, Ю. А. Вакутин), в случае нарушения основных требований «закона» вор не мог рассчитывать ни на какое снисхождение. Изменившего воровской «идее» рецидивиста группировка преследовала до тех пор, пока не приводила в исполнение решение сходки. Сходка определяла процедуру и орудия мести.

Воровской суд

Приведем в этой связи случай расправы воровской сходки, описанный рецидивистом Ч.:

«После того как сведения об обмане подтвердились, воры назначили сходку (сходка проходила в Подмосковье в Малаховском лесу в начале 50-х годов. — А. Г.), на которую под благовидным предлогом был приглашен «подсудимый».

...На станции нас встретил Шанхай и указал, куда идти. Мы пошли в лесочек, где уже собралось более 30 воров... Привели Седого и предъявили ему обвинение. Он начал отказываться (далее рассказывается, как он был уличен. — А. Г.) ... Седой очень просил, молил, чтобы его не резали, оставили жить, пусть даже «босяком». Но никто не имел права отпустить его, так как потом с воров могли потребовать «ответа»...

Решили единогласно — смерть. Дядя Ваня (старший) вынул сигарету и дал Седому. Седой закурил и попросил выпить.

— Пей, сколько хочешь, — сказал Дядя Ваня. После небольшого спора Дядя Ваня предложил не убивать ножом: много будет «шухера» (шума). Так как на сходке все были без оружия, то он послал одного вора за пистолетом.

Когда тот пришел с немецким парабеллумом, Седой стал как сумасшедший. Он выпил четыре стакана водки, но был совершенно трезв. Седой обратился к самому авторитетному вору:

— Полковник, братуха, а может все-таки простите?

— Нет, не имеем права, ты же сам знаешь,— ответил тот и подал ему пистолет, заряженный одним патроном. — На, Седой, умри, как мужчина.

Седой быстро взял его, приставил к виску, посмотрел кругом и почему-то на небо... Раздался выстрел...»

Из этого вполне типичного для тех лет факта видны и жестокость самих «законов», жестокость, с которой они выполнялись. Ведь Седой был обвинен в присвоении части денег при совершении карманной кражи.

Организация и управление группировкой

Криминологический интерес вызывают сведения об организационной структуре воровской группировки и руководстве ею. Отмечается, что «воры в законе» не представляли собой _ какой-то цельной группы, действующей на определенной территории, имевшей руководителей, как это было и есть в мафии ряда капиталистических стран. В этом аспекте сообщество рецидивистов в целом несравнимо с известными нам формами объединений преступников, так как оно базировалось на основе неформального «закона», действовавшего на территории страны, преимущественно РСФСР. К тому же группировка не имела мест дислокации и зон своего влияния.

В местах лишения свободы «воры в законе» объединялись в «семьи», на свободе — в общины, которые были в любом населенном пункте, где имелось хотя бы несколько членов группировки. Общины делились (условно) на небольшие группы по два-три человека, каждая из которых занималась определенным видом преступлений. Например, одна состояла из карманников, другая — из квартирных воров, третья — из транспортных и т. п. Всего в группировке зарегистрировано десять таких специальностей или категорий преступников. Однако эта дифференциация, приведенная В. И. Монаховым со слов нескольких воров, вставших на путь совершения преступлений в 20-е годы, не полностью отражает среду рецидивистов 50-х годов. Например, такие разновидности воров, как лица, кравшие сохнувшее белье («голубятники») или продукты питания с лотков на рынке («воздушники»), могли бы дискредитировать группировку, поскольку во все времена они относились к мелким правонарушителям. По нашим данным, до 80% членов группировки были карманными ворами.

Сказанное выше позволяет сделать вывод о том, что воровская группировка рецидивистов — это наиболее опасная и организованная форма проявления профессиональной преступности. Удельный вес «воров в законе» в числе всех рецидивистов, по данным В. И. Монахова, не превышал 6 — 7%. Относительно небольшое число «законников» объясняется тем, что они не стремились к расширению своих рядов (за исключением окружения) из-за невозможности пользоваться общими воровскими кассами в местах лишения свободы.

В группировке, как уже отмечалось, не было прямых руководителей. Организующим и контролирующим органом была воровская сходка. Собиралась она по требованию любого члена сообщества. Преимуществом на ней пользовались «авторитеты». Сходки подразделялись на местные и региональные. Региональные сходки, касающиеся вопросов сообщества в целом, собирались редко. Кроме прочих важных вопросов на таких сборищах судили «авторитетов», не подсудных общинным сходкам. Данное обстоятельство свидетельствует о том, что среда «воров в законе» была неоднородна и делилась на две категории, одна из которых, очевидно, вела организационную деятельность. По данным В. И. Монахова, такие сходки проходили в московских «Сокольниках» (1947 г.), в Казани (1955 г.), в Краснодаре (1956 г.). Сходки собирали от '200 до 400 делегатов, при этом в Москве и Краснодаре было осуждено и убито несколько воров.

Возникновение противоречий

Следует особо подчеркнуть, что анализируемая группировка действовала преимущественно на территории Российской Федерации. Лица из Средней Азии, Закавказья, прибалтийских республик были в ней исключением и в основном относились к числу тех, кто проживал или отбывал наказание в РСФСР.

Группировка профессиональных преступников просуществовала до начала 60-х годов. Ее разложение и ликвидацию нередко связывают с изменением уголовного и уголовно-процессуального законодательства в 1958— 1960 гг. Это, безусловно, сыграло не последнюю роль, однако правильнее говорить о целом ряде взаимосвязанных между собой факторов.

Возникновение противоречий в среде рецидивистов-«законников» началось в предвоенные и особенно послевоенные годы, когда сообщество интенсивно пополнялось новыми членами из числа беспризорных и осужденных за тяжкие преступления, характерные для военного времени. В этой связи, как отмечал В. И. Монахов, обычная воровская касса перестала удовлетворять потребности «воров в законе», вследствие чего они повысили размер взимаемых с осужденных дани с 1/3 до 2/3 их заработка. Усиление эксплуатации воров стало приводить к возмущению и открытому неповиновению основной массы осужденных («мужиков»), среди которых появились свои лидеры.

Вторая причина противоречий, по мнению Ю. А. Вакутина, была связана с возникновением противоборствующей группировки осужденных. В военные и послевоенные годы в лагерях значительно увеличилось число осужденных за бандитизм, измену Родине и иные тяжкие преступления. Они стали объединяться и заимствовать у «воров в законе» неформальные нормы поведения, облагать осужденных данью. Такая группировка получила, как отмечает ряд авторов, название «отошедших» или «польских воров». Не оспаривая существование в некоторых лагерях такого сообщества, все же заметим, что правильнее относить к «отошедшим» тех, кто изменил воровской группировке в связи с ее расколом во второй половине 50-х годов. По существу это были те же «законники», объединившиеся в другую группировку. В документах МВД СССР того времени отмечалось, например, что в среде воров-рецидивистов, составляющих ядро уголовно-бандитствующих элементов, действительно происходит расслоение: от их основной массы, именующей себя «ворами в законе», постоянно отходят «провинившиеся», оставаясь в сущности своей теми же уголовниками-рецидивистами. Поэтому факт расслоения имеет место, с этим нельзя не считаться.

Между указанными группировками началась жестокая борьба за лидерство среди осужденных, за право обладания общей кассой, нередко она переходила в физическое истребление друг друга. «Отошедшие», по данным В. Ветлугина, отказывались входить в зону, где лидировали «воры в законе», говоря, что «воры их резали, жгли и гнули». Вместе с тем они стали быстро утверждаться, чему способствовала некоторая гибкость их поведения. С одной стороны, они не отказывались работать, вступать в контакт с администрацией ИТЛ и даже быть активистами, а с другой — придерживались выгодных для них воровских «законов». Поэтому администрация некоторых ИТЛ ошибочно посчитала «польских воров» позитивным формированием и оказывала им некоторое содействие в борьбе с «ворами в законе». Но, говоря так, следует учитывать и другое. Вражда между группировками использовалась работниками ИТУ как благоприятное условие для проведения профилактических и оперативных мероприятий по разложению воровского сообщества.

Усилению «отошедших» способствовали также противоречия непосредственно в самой группировке «законников». Они начались после принятия Указов Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. об усилении уголовной ответственности за хищения. Более длительный срок наказания, установленный за имущественные преступления, заставил профессиональных преступников серьезно задуматься над смыслом воровской «идеи». Например, рецидивист Ч. писал: «До Указа нам была «лафа»... Когда узнали об Указе, то многие воры были очень недовольны. Они говорили: «Теперь нам крышка, нужно что-то делать». Кто поумнее, начал потихоньку «завязывать», говорить исподтишка о вредности такой жизни».

Указы, как справедливо отмечал В. И. Монахов, с одной стороны, усилили отход преступников от воровских традиций, а с другой — привели к значительной концентрации воров в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства способствовали усилению процесса разложения группировки и вражды между самими ворами, вызванной борьбой за право обирать заключенных. На воровских сходках в местах лишения свободы пересматривалось «правовое» положение членов группировки. Причем изгнанные из нее сразу же переходили к «отошедшим» и включались в борьбу против своих недавних собратьев по воровской «идее».

Надо сказать, что уже в первой половине 50-х годов работники мест лишения свободы стали организовывать работу по разложению группировки.

Распад группировки в середине 50-х годов сопровождался возникновением в местах лишения свободы более мелких сообществ заключенных. Появились неформальные группы под названием «ломом подпоясанный», «красная шапочка», «беспредел», «дери-бери», «один на льдине» и т. п. (всего свыше 10), которые считали себя независимыми и не примыкали ни к одной из враждующих сторон. В документах органов внутренних дел отмечалось, что совершенно иначе обстоит дело с другими известными (кроме «отошедших» и «воров в законе») группировками, такими, как «польские воры», «махновцы», «беспределыцики», «анархисты», «чугунки», «подводники» и т. п., поскольку они возникали в среде «отошедших» и между ними не было никаких существенных различий. Кроме того, все они в одинаковой степени провинились перед «ворами в законе». Подчеркивалось, что их образование — не что иное, как средство маскировки, позволяющее продолжать тот же паразитический образ жизни.

Указанные выше сведения опровергают мнение о существовании множества самостоятельных группировок типа «воров в законе».

Борьба между двумя противоположными группировками усиливалась еще и потому, что до середины 50-х годов их участники содержались в одних и тех же лагерях. В 1955 году после подведения итогов борьбы с группировками было решено содержать этих лиц независимо от количества судимостей и состава преступления в специальных лагерных пунктах строгого режима. Запрещалось также переводить членов группировок из одного лагеря в другой, как это часто делалось администрацией раньше.

Однако эти и другие меры не приводили к наведению должного порядка. Деятельность «воров в законе», как отмечалось тогда, принимала организованное неповиновение и противодействие советской исправительно-трудовой политике. По словам сотрудников (пенсионеров) ИТЛ тех лет, массовые беспорядки приводили к полной дезорганизации работы администрации некоторых мест лишения свободы.

"Законники" вне закона

Целенаправленная работа по разложению группировки «воров в законе» и производных от нее сообществ началась после выхода в 1956 году постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР, направленного на улучшение работы Министерства внутренних дел СССР. Выполняя его требования, органы внутренних дел разработали и осуществили комплекс мер по ликвидации неформальных группировок уголовной направленности.

Главная задача этих мер состояла в развенчании культа уголовно-воровских традиций. В этих целях был создан специальный лагерь, в который переводили «воров в законе» из других мест лишения свободы для проведения с ними индивидуальной работы. Там же создавался небольшой актив из числа «воров в законе», который готовил и рассылал обращения ко всем рецидивистам о необходимости отказа от занятия преступной деятельностью. О трудности этой работы говорит тот факт, что из 300 «законников» «экспериментальной» группы заявить об отказе от сообщества согласилось лишь несколько человек. Поэтому работники ИТЛ, пользуясь данным им правом, переводили наиболее злостных членов группировки на тюремное содержание. В. Ветлугин, описывая противоборство «воров в законе», отмечал, например, что они устраивали голодовки, каждый день собирались на сходки, вызывали работников прокуратуры и МВД СССР.

Но было бы ошибочно полагать, что принимаемые меры преследовали только репрессивные цели, чего, прямо скажем, нельзя было совсем исключать в борьбе о «идейными» рецидивистами. В нее также включились средства массовой информации. Публиковались письма бывших «воров в законе», организовывались собрания осужденных, на которых обсуждались вопросы, связанные с деятельностью группировки, читались лекции на тему «Воры-рецидивисты — паразиты советского общества», велась широкая индивидуально-профилактическая работа. Кроме того, с членов группировки стали брать подписку о прекращении антиобщественного образа жизни. Причем это было предложено самими рецидивистами и, как оказалось, имело эффект: если преступник давал подписку, даже по соображениям конспирации, то он сразу же считался исключенным из группировки без права восстановления.

Важное место в пропагандистской работе отводилось разоблачению культа ложной «честности» и «идейности» рецидивистов. Понимая, что многие осужденные верят группировке, а репрессии порой дают обратный эффект, администрация ИТУ стала предавать гласности факты отступления членов группировки от «закона», обворовывания и обмана ими заключенных. Опасения возможных убийств на этой почве не оправдались.

Использование компрометирующих данных оказывало сильное воздействие не только на «воров в законе», но и на другую часть осужденных. В этих же целях выявлялись факты сокрытия некоторыми ворами своей принадлежности к группировке, что сразу же влекло исключение из нее.

Следует отметить, что организация борьбы с группировками велась на основе их тщательного изучения практическими работниками, позволившего выявить ряд особенностей преступной деятельности, на которые и была затем направлена профилактическая работа. К числу основных таких особенностей, согласно одному из обзоров МВД СССР (1955 г.), относились:

1. Влияние на неустойчивую среду осужденных оказывалось с помощью установленных преступниками правил поведения, возведенных ими в своеобразную форму «закона» и «традиций».

2. Для избежания ответственности рецидивисты подбирали второстепенных лиц, с помощью угроз и шантажа заставляли их совершать опасные преступления или брать вину «законников» на себя.

3. Боясь разоблачения, рецидивисты вместо прямых убийств соучастников или лиц, их окружающих, применяли к ним самые жестокие, но скрытые от других заключенных меры, заставляя кончать жизнь самоубийством.

4. Рецидивисты проникали в среду работающих заключенных, паразитировали в ней, занимаясь поборами.

5. По халатности администрации уголовникам-рецидивистам удавалось также проникать на должности низового административно-производственного персонала с целью «легального» терроризирования осужденных.

Работа органов внутренних дел по разобщению воровской группировки была упорной и достаточно сложной. Вот как описывает данный период бывший «вор в законе» Ч.: «Не думайте, что это была маленькая и безобидная группировка. Это далеко не так. Это была большая и никем вроде бы не организованная группировка «идейных» преступников. Некоторые из них предпочитали лучше умереть, чем отказаться от своих «идей». А органы взялись за нее, и вся она ломалась и трещала у меня на глазах. Через несколько лет от этой группировки остались одни перья».

Почему возникли группировки?

Действительно, к началу 60-х годов группировка воров-рецидивистов в местах лишения свободы прекратила свою активную деятельность. Тем не менее закономерен вопрос: почему в условиях социалистического общества стали возможны возникновение и активная деятельность профессиональных преступных сообществ организованного типа? Попытаемся коротко на него ответить.

Во-первых, группировки возникли не на пустом месте, а на основе вековых традиций, обычаев и «законов» преступного мира царской России.

Во-вторых, на первоначальном этапе развития нашего государства мотивы корыстной и корыстно-насильственной преступности нередко отражали политические идеи анархизма.

В-третьих, условием, способствующим образованию

каст профессиональных преступников, явилось отсутствие достаточного пенитенциарного опыта. К тому же в период культа личности допускались весьма серьезные нарушения принципов социалистической законности и исправительно-трудовой политики.

В-четвертых, борьба с уголовными группировками затруднялась из-за слабой эффективности уголовного законодательства в части наказания за имущественные преступления и умышленные убийства. Отсутствие смертной казни за умышленные убийства, в то время как с их помощью «воры в законе» укрепляли авторитет своей группировки, придавало «смелость» наемным убийцам.

В-пятых, целенаправленная борьба с воровскими группировками до середины 50-х годов практически не велась в связи с замалчиванием данного явления. Даже после выхода в свет брошюры В. М. Монахова о группировках и ряда публикаций в печати появилась резкая критика этой нужной и интересной работы. Автора упрекали в преувеличении организованной преступности в СССР (хотя он об этом ничего не писал), в излишнем описании организованности воров, будто бы не имевшейся в таких формах, в неправильном взгляде на советскую молодежь и т. п. Жизнь показала, что прав был В. И. Монахов, один из думающих и активных, по словам Г. Медынского, сотрудников МВД СССР.

Выводы:

1. Профессиональная преступность в царской России, трансформировавшись в новые социальные условия, обнаружила на первоначальном этапе тенденцию количественного увеличения и негативных качественных изменений, чему способствовали обстоятельства переходного от капитализма к социализму периода — последствия классовой борьбы, безработица, обнищание масс, беспризорность, отсутствие целенаправленной борьбы с ней, так как силы молодой Советской республики отвлекались на подавление контрреволюционных выступлений. Поэтому в 20-е и 30-е годы сохраняются практически все категории профессиональных преступников, типичные для уголовного мира царской России. Особенностью многих видов профессионализированных преступлений являлась политизация мотивационной сферы их субъектов, повлиявшая в дальнейшем на изменение психологии профессиональных преступников, модификацию криминальных традиций и законов старого преступного мира.

2. В период с 1935 по 1960 гг. преступность несколько сократилась. Вместе с ней позитивно менялась структура и динамика профессиональной преступности, которая полностью не была ликвидирована, сокращался специальный рецидив. Однако с середины 70-х годов под воздействием негативных социально-экономических факторов в общей преступности обнаружились неблагоприятные тенденции, связанные прежде всего с увеличением числа и размеров хищений государственного и общественного имущества, распространением корыстных посягательств на личную собственность граждан. К началу 80-х годов распространились многие профессионализированные преступления, стали реставрироваться старые и появляться новые их виды.

3. Однако снижение количественных показателей преступности до 60-х годов не может в полной мере свидетельствовать о декриминализации ее качественной стороны. Подтверждением тому является возникновение в начале 30-х годов группировки профессиональных рецидивистов, которая по своему содержанию и направленности относится к опасной форме организованной преступно-профессиональной деятельности.

4. Разложение группировки рецидивистов значительно повлияло на депрофессионализацию преступности в стране и, по нашему мнению, явилось одним из условий сокращения числа имущественных преступлений, особенно краж. Не случайно период с 50-х до начала 70-х годов считается самым позитивным в борьбе с преступностью.

5. Ликвидация уголовных группировок, ослабление роли профессиональных преступников в местах лишения свободы и вне их были достигнуты преимущественно мерами репрессивного характера. Целенаправленной профилактики традиций и обычаев уголовной среды не велось, и они продолжали оставаться неотъемлемой частью ее субкультуры. Работа правоохранительных органов в этом направлении была преждевременно прекращена, чему способствовал тезис о полной ликвидации профессиональной преступности в стране. Это не позволило закрепить достигнутых позиций в борьбе с профессиональной преступностью в целом.

--------------------------------------------------------------------------------

1 В дореволюционной России урками назывались опытные профессиональные воры.

2 Ч. в 1981 году отбывал наказание в одной из НТК Воронежской области. Общий срок пребывания в местах лишения свободы (не считая ВТК) 25 лет. Семь судимостей. Хорошо знал «законы». Добровольно написал о себе и группировке в 13-ти общих тетрадях.

3 Эти вопросы нашли отражение в публицистике того времени.