КРИМИНАЛЬНЫЙ РОД ЗАНЯТИЙ.

Сферы криминальной специализации

Анализ преступности со времени изменения уголовного и уголовно-процессуального законодательства в СССР (1958—1960 гг.) свидетельствует об имевших место существенных неблагоприятных тенденциях и изменениях в ее структуре и динамике, что наряду с другими причинами в значительной мере связано с повышением уровня криминального профессионализма как в преступности в целом, так и по отдельным видам преступлений.

Преступность за это время приобрела более выраженное корыстное содержание. В ней преобладают такие преступления, как кражи государственного имущества и личного имущества граждан, характеризующиеся особо негативными количественными и качественными изменениями. Начиная с 1958 года их количество увеличилось более чем в три раза. По существу кража сегодня— это каждое третье совершенное преступление. При этом в числе всех зарегистрированных краж две трети занимают кражи личного имущества, доля которых в структуре имущественных преступлений достигла уже 80%. Отсюда следует, что в этот период, как и в исследованные ранее периоды, сфера преступного профессионализма по-прежнему остается обширной, а по ряду показателей еще более расширяется.

Заметим, что здесь не учитывается латентность имущественных преступлений, которая по отдельным их видам достигает огромных размеров. Только карманные воры, которых ежегодно задерживают с поличным около 8—9 тыс., совершают около 600 тыс. карманных краж, что не находит отражения в статистике. Высокая латентность отмечается во многих видах мошенничества, вымогательства и других уголовных посягательств.

Анализируемый исторический отрезок времени характеризуется не только ростом (в три, пять и даже десять раз) отдельных видов профессионализированных преступлений — краж, грабежей и разбоев с проникновением в жилище, нападений на водителей автомото-транспортных средств, похищений автомашин и т. д., модификацией старых, но и появлением «новых» уголовных посягательств. К ним можно отнести похищение людей с целью получения выкупа, мошеннические операции с внешторговскими чеками, различные виды игорного уголовно наказуемого обмана и др. Кроме того, в преступной деятельности определились самостоятельные направления противоправного обогащения, связанные со скупкой и сбытом культурных ценностей, нагрудных знаков, орденов и медалей, установлением контроля за каналами извлечения нетрудовых доходов определенными категориями лиц, ростовщичеством и сутенерством,, наемной охраной и т. п.

Таким образом, преступная деятельность приобрела характерные черты специализации. На это указывает и анализ уголовно-правовых норм, содержащихся в Особенной части УК РСФСР, где около 50 статей предусматривают корыстные деяния, в которых проявляется специализация преступников.

Особенностью современной сферы криминальной специализации является значительное увеличение ее границ в связи с распространением хозяйственных и должностных преступлений. В структуре преступности эти преступления занимают не более 15%, однако подавляющая их часть связана с похищением социалистического имущества и нередко — в особо крупных размерах. Поэтому совершенно обоснованно Ю. Бышевский, например, относит деятельность расхитителей к преступно-профессиональной, а их самих — к «иному» типу профессионального преступника. Правда, здесь наблюдается отличие от традиционного уголовного профессионализма как по характеру обогащения, так и по социальному положению личности преступника. Однако и в данной сфере криминального профессионализма наблюдается многообразие специализаций, о чем со всей очевидностью свидетельствуют сотни способов завладения социалистическим имуществом, каждый из которых включает более мелкую специализацию. Наиболее ярко преступная специализация присуща спекуляции, коммерческому посредничеству, частнопредпринимательской деятельности, хищениям в виде краж, присвоения и растрат, фальшивомонетничеству.

В последние 15—20 лет в структуре хозяйственной преступности обнаружилась устойчивая тенденция распространения такой формы хищения, как выпуск неучтенной продукции, изготавливаемой в специально созданных нелегальных (а порой и в легальных) цехах.

Частнопредпринимательская деятельность была известна и раньше, однако с годами она постепенно превратилась в источник накопления значительных материальных ценностей, охватив многие регионы страны, о чем свидетельствует даже специально выработанный жаргон и утвердившаяся в уголовной среде категория — «цеховики». Последние, являясь, как правило, материально ответственными лицами, объединяются в уголовные кооперации, имеют разветвленную систему связей, в том числе коррумпированных, создают свое криминальное окружение, централизованно вырабатывают контрмеры, обеспечивающие их безопасность. «Цеховое» хищение получило значительное распространение в южных регионах страны, особенно в Средней Азии и Закавказье, Казахстане, Краснодарском крае, ряде областей Украины и Белоруссии. Оно также обнаружено в Москве и Московской области, Ленинграде, других крупных городах.

Претерпела существенные изменения география распределения специализированной преступной деятельности по ее видам и характеру. В настоящее время их достаточно сложно дифференцировать на городские и сельские.

Особенностью преступности в сельской местности являлся ее рост при одновременном снижении численности сельского населения. По данным последней переписи, это население с 1970 по 1979 гг. сократилось в СССР на 6%, в РСФСР на 14% и в целом по стране составило 37%1 . Однако количество преступлений за то же время, по данным статистики, увеличилось на селе соответственно на 34,4% и 37,5%. Причем темпы роста сельской преступности оказались в два раза выше, чем в городах (с учетом активного увеличения численности городского населения).

Рост преступности и изменение ее структуры происходят главным образом за счет группы имущественных преступлений. По данным Ю. М. Антоняна, на селе совершается 20% грабежей и разбоев, каждая четвертая кража личного имущества граждан, 40—45% краж социалистического имущества.

Структура современной сельской преступности характеризуется повышением степени ее общественной опасности и приближением к структуре преступности городской. Это обусловливается не столько увеличением преступлений против личности, сколько распространением таких нетрадиционных специализированных преступлений, как посягательства, связанные с похищением культурных ценностей, преимущественно предметов религиозного культа, денежных средств из объектов финансовой системы, с разбойными нападениями на граждан, совершаемыми в их жилище, кражами автотранспортных средств, личного имущества из домов, дач, кражами из садовых домиков (последние составляют 25—30% от всех краж, совершаемых с проникновением в жилище). В середине 70-х годов в сельской местности, по данным В. А. Климова, стали совершаться похищения людей с целью получения выкупа.

Современная корыстная преступность обнаружила тенденцию перерастания мотивационной сферы в психологию стяжательства, накопительства и вещизма, что объективно вызвало изменение ее структуры в сторону увеличения степени общественной опасности. Поэтому трудно согласиться с выводом авторов Курса советской криминологии относительно снижения общественной опасности структуры преступности.

Пытаясь обосновать этот вывод, они делают вместе с тем ряд оговорок: например, полагают, что по-прежнему сохраняется тенденция сокращения преступности, хотя и неравномерно, в зависимости от видов и категорий преступлений, условий места и времени. Изменение структуры преступности, утверждают они, обусловлено уменьшением степени ее общественной опасности, хотя и этот процесс связан с некоторыми неблагоприятными тенденциями, например, с увеличением краж личного имущества граждан и должностных преступлений.

Достаточно проанализировать практику применения уголовного законодательства первой половины 80-х годов, чтобы убедиться в том, что подавляющее большинство деяний относится к категории квалифицированных. Так, число осужденных за кражи личного имущества по ч. 1 ст. 144 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик по отношению к числу осужденных по ч.ч. 2 и 3 той же статьи УК РСФСР составило в 1985 году 14,4% (в 1928 году за простую кражу осуждалось 58,8%)2 . Число осужденных за квалифицированный грабеж почти в восемь раз больше, чем за простой. Аналогичные показатели квалификации отмечаются и по другим видам имущественных и хозяйственных преступлений, что не может свидетельствовать о снижении общественной опасности структуры преступности и ее видов.

К одной из опасных тенденций имущественных преступлений относится возрастание числа разбойных нападений с проникновением в жилище и на водителей авто-мототранспорта. С начала 70-х годов они увеличились более чем в десять раз. Их удельный вес достигает в крупных городах 25—30% от общего числа совершенных разбоев. При этом следует учесть то обстоятельство, что в силу разного рода объективных и субъективных причин в официальную отчетность МВД СССР попадала лишь десятая часть таких преступлений.

Разбой с проникновением в жилище относится к группе специализированных преступлений, характерными особенностями которых являются организованное соучастие преступников, относительно высокая техническая оснащенность, а также активность преступных действий. В устойчивых группах (80%) находилось большинство осужденных за разбой.

Отмечается также изменение характера насилия над потерпевшим и степени тяжести телесных повреждений. По данным нашего исследования, в 80-е годы в каждом третьем случае (в 20-е годы лишь в 11 % случаев) жертвам причинялись тяжкие и менее тяжкие телесные повреждения, в 5% случаев они были убиты. Каждое пятое преступление было связано с.пытками потерпевших, для чего преступники использовали электронагревающиеся приборы (паяльники, утюги), примусы; имитировалось повешение, вводилась под кожу вода, использовались наркотические вещества. Например, преступная группа А. Ментуза, действовавшая в центральной России и Днепропетровской области, сопровождала истязания жертв пытками электроутюгом и паяльником. Такие действия не являлись характерными для профессиональных преступников прошлых десятилетий. По существу так же характеризуются разбойные нападения на работников сберегательных касс и инкассаторов.

Изучение состояния корыстно-насильственной преступности позволяет прийти к выводу о наметившейся, пусть еще и малозаметной, тенденции реставрации бандитизма. Хотя, по данным статистики, удельный вес бандитских проявлений в настоящее время невелик, количество уголовных дел, возбужденных по ст. 77 УК РСФСР и соответствующим статьям УК других союзных республик, возрастает.

В бандитских группах обнаружилась достаточно высокая степень профессионализма преступников, проявившаяся в их узкой специализации на объектах и предметах посягательства, способах совершения преступлений и технической оснащенности. Как и при разбоях, обращает на себя внимание крайняя жестокость по отношению к жертве. Во всех изученных нами уголовных делах преступникам инкриминировались убийства, причем двух и более лиц (так, бандой Османова, действовавшей на Северном Кавказе в начале 80-х годов, при нападении на кассира ресторана были убиты из автомата все 9 посетителей и сторож).

Структурные изменения преступности, связанные4 с устойчивостью криминальной деятельности и, как следствие этого, стабильностью отдельных видов преступлений, не могли не отразиться на характере групповой преступности. Негативные тенденции, связанные с активизацией преступного профессионализма3 , оказались здесь более заметными и ярче выраженными.

Большая часть групповых преступлений связана с посягательствами на социалистическую и личную собственность: в числе всех выявленных групповых преступлений их доля превышает 60%. Согласно выборочному исследованию, удельный вес имущественных преступлений, совершаемых в соучастии, достигает в зависимости от их вида 80—90%. При этом темпы роста корыстных групповых преступлений в полтора раза опережают аналогичный показатель по посягательствам на жизнь и здоровье граждан.

Было также установлено несоответствие статистического удельного веса групповых преступлений реально выявленному их числу, что стало возможным в связи с невыставлением в информационных центрах МВД, УВД карточек формы № 1 на все выявленные преступления, свершенные в соучастии В среднем нами зафиксировало 4 более 500 групповых преступлений, не отраженных в информационных центрах МВД, УВД. Таким образом, их удельный вес был занижен на 5—7%, в том числе имущественных — на 7—8%, Отсюда можно сделать вывод, что фактически групповая преступность в стране составляет 16—18%, а корыстная ее часть—24—25% 5.

Неблагоприятная динамика групповой преступности связана, на наш взгляд, с изменениями ее структуры. Одним из них является заметная тенденция к корпоративности профессиональных преступников и, как следствие этого, к распространению организованных групп, специализирующихся на совершении краж, грабежей, разбоев, мошенничеств и вымогательств.

Следует отметить тот факт, что устойчивость криминальной деятельности стала присуща также и несовершеннолетним правонарушителям. По данным проведенного исследования, удельный вес несовершеннолетних в числе организованных преступников составил 11%, среди квартирных воров достиг 19%, а карманных — 30%. Причем в последние годы отмечается заметный приток в среду карманников лиц в возрасте 14—16 лет6 , что создает предпосылки для их последующего рецидива и профессионализации.

Рецидив как форма преступной специализации

За последние 30 лет в стране было осуждено 35 млн. человек, поэтому отмеченные выше изменения преступности - это лишь фоновые показатели рассматриваемой проблемы. К основным же критериям устойчивой специализированной деятельности относятся однородный рецидив и систематичность совершаемых преступлений, иными словами— «криминальный стаж».

Анализируя преступность дореволюционной России, проф. С. С. Остроумов отмечал, что систематическое возрастание рецидива есть свидетельство расширения профессиональной преступности. По данным статистики, только с 1974 по 1984 гг. количество лиц, совершивших повторные преступления, возросло на 44%, а число уголовных посягательств со стороны особо опасных рецидивистов— на 95%. Коэффициент рецидивной преступности в расчете на 100 тыс. человек населения вырос за это время на 29,5%, а удельный вес рецидивистов s общей массе выявленных преступников оставался стабильным и не превышал 25—30%. Последний показатель рецидива остается без больших изменений со времени дореволюционной России ( + 5,—7%).

О наличии устойчивого ядра преступников в какой-то мере свидетельствуют снижение в 1987 г. раскрываемости преступлений при одновременном сокращении имущественных посягательств. Данное обстоятельство, на наш взгляд, связано прежде всего с сокращением «пьяной» преступности, иными словами,— ситуативной, за счет которой «балансировались» основные показатели работы органов внутренних дел. Вместе с тем есть основания полагать, что снижение раскрываемости отражает активизацию именно профессиональных преступников.

В целом указанные обстоятельства не могли не повлиять на уровень, динамику и структуру рецидивной преступности, обусловливающей особенности криминального профессионализма. Поэтому наряду с негативными количественными показателями рецидива выявлены неблагоприятные тенденции, характеризующие специализацию преступников на однородных преступлениях. Коротко на них остановимся.

Первая — это значительное увеличение числа ране-: судимых среди лиц, совершивших тяжкие преступления Их совокупная доля возросла почти в два раза. За анализируемое десятилетие количество рецидивистов, участвующих в кражах государственного (общественного) и личного имущества, увеличилось соответственно на 72% и 76%, в разбойных нападениях — в 2,4 раза, грабежах—60%. Таким образом, самая высокая доля рецидивистов по-прежнему отмечается среди корыстных и корыстно-насильственных преступников. Среди осужденных за разбои она составила 44%, грабежи—36%, кражи государственного (общественного) и личного имущества соответственно 28% и 33%. Обращает на себя внимание тот факт, что в середине 60-х годов самый высокие удельный вес ранее судимых был среди воров личного имущества — почти 40%. Его снижение не указывает на какие-либо изменения позитивного характера, а лишний раз подчеркивает пополнение воровской среды за счет лиц, впервые совершивших эти преступления. Ведь число краж личного имущества только в период с 1976 по 1986 год увеличилось почти в три с половиной раза. За этот же период значительно увеличилось количество воров-рецидивистов.

Можно предположить, что снижение удельного веса рецидивистов среди лиц, осужденных за кражи личного имущества, связано с возрастанием степени их профессионализма, следствием чего является их относительно длительное пребывание на свободе. Об этом свидетельствует увеличение с начала 70-х годов доли гастролеров-рецидивистов почти на 16%. Для них, как отмечают многие ученые, характерны преступный опыт, который проявляется в особенностях маскировки, уклонения от всех видов социального контроля и даже от оперативного наблюдения милиции. По данным С. С. Овчинского, в среднем один рецидивист из числа воров и мошенников совершает в течение года до 140 преступлений.

Вторая — это увеличение удельного веса ранее судимых лиц, повторно совершивших имущественные преступления в соучастии. Например, среди воров личного имущества их доля возросла с 11% до 19%. По данным проведенного исследования, рецидивисты принимали участие в 90% организованных преступных групп, совершающих корыстные и корыстно-насильственные преступления.

В целом увеличение рецидивной преступности — это одна из настораживающих тенденций и вызывает у социалистического общества не лишенные оснований опасения,— справедливо отмечает М. А. Ефимов,— поскольку удельный вес совершаемых ими преступлений колеблется от 1/4 до 1/3 от общего числа преступных деяний. Отметим, что по географии рецидив распределяется неравномерно. В отдельных регионах ранее судимые составляют, по данным ряда исследователей, от 30 до 50% активной части населения.

Третья — это рост специального рецидива. Показатели общего рецидива не идут ни в какое сравнение с данными об однородном рецидиве, что со всей очевидностью свидетельствует об устойчивости преступной деятельности целого ряда категорий преступников корыстной ориентации. Однако здесь нельзя не отметить попытку отдельных авторов упростить эту проблему, снивелировать ее, основываясь на чисто субъективном мнении, не подкрепленном данными исследования. В частности, А. Д. Ременсон, говоря о недопустимости огульной оценки личности рецидивистов, будто бы систематически совершающих преступления с целью получения относительно регулярного дохода, писал, что современные рецидивисты все больше обнаруживают черты несходства с профессиональной преступностью и что большая часть их не может рассматриваться как деклассированный элемент в традиционном его понимании. Не станем спорить относительно правомерности сравнения личности с преступностью и согласимся с автором по поводу недопустимости «огульной оценки» рецидивистов. Но нельзя признать верным то обстоятельство, что только часть рецидивистов, совершающих имущественные преступления (меньшая либо сравнительно незначительная часть, как можно заключить из высказываний автора), характеризуется систематическими преступными действиями с целью получения относительно регулярного дохода. Тогда возникает вопрос: с какой же целью совершаются эти преступления?

Именно на имущественных преступлениях специализируется большинство ранее судимых, что подтверждается данными проведенных исследований, свидетельствующими о значительном увеличении специального рецидива. Так, число рецидивистов, совершивших однородные преступления, за рассматриваемое десятилетие выросло в 1,3 раза. Специальный рецидив среди ранее судимых воров составляет 50—52%, грабителей и разбойников — свыше 40%. Особо следует отметить, что за тот же период в 2,4 раза увеличилось количество особо опасных рецидивистов. Среди воров их число возросло почти на 100%. Именно на воров приходится более 50% от общего числа всех выявленных особо опасных рецидивистов. Среди воров-карманников, например, они составили 37%.

Показательна также доля лиц, совершивших три и более преступления: она возросла в два раза. По данным статистики, среди воров личного, а также государственного и общественного имущества она составляла соответственно 22,6% и 19,2%, среди грабителей и разбойников— свыше 20%.

Если взять отдельные категории преступников, например, воров-карманников, квартирных воров, мошенников, то специальный рецидив среди них достигает соответственно 80%, 66,2% и 80%. Следует отметить, что специальный рецидив мошенников в середине 60-х годов достигал лишь 50%, а в дореволюционной России — 14%.

О наличии специализированной преступной деятельности свидетельствуют данные многократного специального рецидива. Например, среди квартирных воров 39% осужденных имели три и более судимостей только за кражу с проникновением в жилище. По данным нашего исследования, 70% карманных воров из числа рецидивистов были судимы три и более раза за совершение карманных краж. Среди лиц, совершавших разбои с проникновением в жилище, оказались судимыми два и более раз свыше 50%, в том числе за имущественные преступления —70%. Даже среди воров личного имущества, совершавших преступления в сельской местности, каждый третий был ранее судим за однородные преступления. Наконец, по данным последней переписи осужденных, в числе воров личного имущества, находящихся в местах лишения свободы, свыше 33% имели четыре и более судимостей, как правило, за преступления против собственности.

Таким образом, в современной рецидивной преступности обнаруживается достаточно устойчивая тенденция к преобладанию специального (однородного) рецидива, отражающего степень профессионализации преступников. По данным А. М. Ефимова, в числе подвергнутых им анкетированию двух тысяч рецидивистов оказалось 65,6% лиц, совершивших два и более однотипных преступлений, а тех, кто совершил однородные преступления,—34,5 %.

Криминальным стаж взамен судимости

Специальный рецидив относится к очевидному показателю первого элемента криминального профессионализма. Однако среди профессиональных преступников значительно число лиц, систематически совершающих преступления в виде промысла, но не привлеченных по ряду причин к уголовной ответственности. В определении численности лиц данной категории имеются серьезные трудности, поскольку нет ни статистики, ни даже методики выборочных исследований. Однако нами установлено, что ранее не судимая категория профессионалов достаточно многочисленна среди карточных .мошенников и «наперсточников», «ломщиков чеков», вымогателей, хозяйственных преступников, лиц, сбывающих наркотические вещества, и т. п.

Выборочное изучение в 1985 году образа жизни карточных мошенников, состоявших на учете в 115-м отделении милиции Москвы еще в 1970 году (из них больше половины ранее не судимы), показало, что на протяжении последующих 15 лет они систематически занимались противоправной деятельностью. За это время из 300 шулеров привлечено к уголовной ответственности за игорный обман всего несколько человек. Было установлено, что в течение 15 лет многие шулера усовершенствовали преступную деятельность, стали уголовными «авторитетами», хранителями воровских касс или организаторами преступных группировок. Вызывают интерес и другие данные: из 800 изученных участников организованных групп 60% лиц не были судимы, однако систематически совершали преступления в течение полутора-двух лет. Среди карманных воров 15% ранее не были судимы, но они также по криминальной активности относились к типу профессионального преступника. Поэтому представляется обоснованным мнение авторов «Курса советской криминологии» о том, что тип преступника-профессионала характеризуется главным образом тремя разновидностями преступников, карманными ворами, квартирными ворами и карточными мошенниками и что именно они в настоящее время являются хранителями старых воровских традиций. Именно они в совершении преступлений, как подчеркивают авторы, видят свое «профессиональное» признание, гордятся своим «искусством», считают себя «элитой», демонстрируют высокую солидарность и взаимовыручку7 . Но это далеко не полный список разновидностей профессиональных преступников. Н. Ф. Кузнецова справедливо, на наш взгляд, дополняет его другими — торговыми мошенниками, злостными тунеядцами-спекулянтами, многократными рецидивистами8 . Перечень этот можно продолжить, но важно другое—-среди приведенных выше категорий профессиональных преступников значительна доля лиц, никогда не привлекавшихся к уголовной ответственности.

Криминальная профессионализация и тунеядство

Криминологическим показателем устойчивости и систематичности преступной деятельности являются также данные о преступниках, не занятых общественно полезным трудом, что достаточно убедительно свидетельствует о явном наличии такого показателя, как удовлетворение ими материальных потребностей с помощью преступлений против собственности.

Среди воров личного имущества на момент ареста не работал каждый третий, причем 11,6% из них были злостными тунеядцами. По нашим данным, особенно высок удельный вес длительное время неработающих среди карманных воров (59,6%), карточных мошенников (70%), лиц, совершающих разбои с проникновением в жилище (47%), квартирные кражи (39%), кражи из объектов потребкооперации (32,2%).

Оставшаяся же часть работавших преступников в своем подавляющем большинстве была занята неквалифицированным трудом или имела документы об инвалидности. Характерно, что среди карманных воров, занятых в общественно полезной сфере деятельности, 64,2% их постоянно гастролировали и на работе появлялись периодически.

Вместе с тем такие категории преступников, как лица, занимающиеся кражами, скупкой и сбытом предметов старины и изобразительного искусства, несмотря на систематичность совершаемых ими преступлений, включали в себя лишь 8% неработающих. В то же время продолжительность их преступной деятельности в среднем составила более шести месяцев. Примерно то же можно сказать о многих видах мошенников: работа для них является по существу прикрытием от уголовной ответственности за тунеядство.

Особенно высок удельный вес не занятых общественно полезным трудом среди ранее судимых. По данным П. Н. Парцея, в числе рецидивистов доля неработающих и совершивших опасные преступления достигает 55,5%, а тунеядцев и бродяг—13%, из числа которых 60% были привлечены к ответственности повторно.

Необходимо вместе с тем подчеркнуть, что трудовая занятость профессиональных преступников ни в коей мере не исключает их преступную специализацию. Высокий же процент неработающих лишний раз доказывает, что даже в условиях повышенного социального контроля предпочтение отдается преступно-профессиональной деятельности.

В последние годы среди лиц, систематически совершающих корыстные преступления, обнаружилась тенденция к «легализации» антиобщественного образа жизни с помощью постановки на учет в психоневрологические диспансеры или приобретения за взятку документов о нетрудоспособности. На это обстоятельство указывали даже участники «круглого стола» по проблемам борьбы с карманными кражами 9 (заметим, что в середине 70-х годов подобных случаев маскировки карманников не отмечалось, такие случаи были распространены среди шулеров).

По данным выборочного исследования, 15,9% из числа лиц, осужденных за разбой с проникновением в жилище, состояли на учете в психодиспансере, что в три раза превышает удельный вес невменяемых среди убийц. Аналогичное положение выявлено при изучении личности участников организованных групп. Как правило, на учете в психоневрологическом диспансере состоят так называемые боевики, деятельность которых связана с тяжкими преступлениями против личности и здоровья граждан, многие «авторитеты» и «воры в законе». Изучение личности «воров в законе», состоящих на учете в МВД Грузинской ССР, показало, что 50% из них являлись инвалидами II группы, что освобождало их от трудовой деятельности. При проверке оказывалось, что документы об инвалидности были получены за взятку или иным противоправным путем. Поэтому не случайно выявилось стремление профессиональных преступников к установлению связей с работниками медицинских учреждений.

Профессионализм деклассированных

Говоря об устойчивости определенного рода преступной деятельности, нельзя не отразить еще одну сторону данного признака — удельный вес преступников-бродяг, которых с полным основанием можно отнести к деклассированной группе профессиональных преступников. Напрасно некоторые ученые пытаются смягчить данную проблему, полагая, что современным рецидивистам и бродягам такая характеристика несвойственна. Подобный подход вряд ли можно считать правомерным, особенно в условиях коренной перестройки нашего общества. Лица без определенного места жительства и рода занятий (бродяги), полностью утратившие связь с той или иной социальной средой правопослушных граждан, с, трудовыми коллективами, не принимающие никакого участия в общественной и производственной жизни, морально опустившиеся и живущие за счет других, составляют не что иное, как деклассированную группу10 . Совершенно права Н, Ф. Кузнецова, в том, что «корысть-паразитизм наиболее склонна к профессионализации и рецидивированию. Ее субъекты — нередко деклассированные элементы, своеобразное «дно» преступного мира»11 . Очевидно, о деклассированной группе профессиональных преступников не пришлось бы говорить, если бы их число было ничтожно мало. Однако по данным органов внутренних дел, ежегодно задерживалось несколько сотен тысяч бродяг, из которых до 70% ранее были судимы, в том числе 80%—за кражи. . Среди этой деклассированной категории в 1982 году выявлено 25 тыс. разыскиваемых преступников, раскрыто 27 тыс. преступлений, совершенных ими.

Бродяжничество — само по себе специфическое преступное деяние, поэтому может возникнуть вопрос: что же общего данная категория имеет с типом профессионального преступника? Во-первых, среди бродяг и попрошаек значительна доля профессиональных преступников, в том числе «дисквалифицированных». Во-вторых, само занятие бродяжничеством становится своеобразной профессией «свободного» человека. Для бродяг типичны противоправные способы существования, криминальная стратификация (иерархия), своя субкультура и даже «идеология». В-третьих, удельный вес квалифицированных преступников из числа бродяг (с учетом труднораскрываемых преступлений, совершаемых ими) относительно большой, среди воров он составляет до 4%, разбойников —свыше 5%, карманных воров—22%. Таким образом, без преувеличения можно сказать, что мы имеем целую армию потенциальных преступников, живущих за счет общества. Это обстоятельство не может не вызывать серьезную тревогу как в социальном, так и криминологическом аспектах.

Устойчивость преступно-профессиональной деятельности связана не только со специализацией и совершением однородных преступлений. Ее следует рассматривать значительно шире. С одной стороны, она способствует расслоению уголовной среды, ее стратификации, с другой — ведет к корпоративности целого ряда сформировавшихся категорий устойчивых преступников. Поэтому современная среда профессиональных преступников как в местах .лишения свободы, так и вне их имеет четкую иерархию в зависимости от рода противоправной деятельности. Существование таких категорий преступников, как «воры в законе», «авторитеты» и т. п. свидетельствует о наличии не просто уголовной «профессии», а о своеобразных направлениях криминальной деятельности. Поскольку проблема эта нуждается в научном и практическом объяснении, она специально рассмотрена в следующих разделах книги.

--------------------------------------------------------------------------------

1 На 1986 г. оно составляло 34,4% (см.: Цифры и факты. ЦСУ СССР сообщает // Коммунист. 1987. № 1. С. 124).

2 См.; Преступность и репрессии в РСФСР. М., 1930. С. 26.

3 Проблема профессионализма организованного типа будет показана ниже.

4 Для подтверждения этого вывода проводился анализ всех утоленных дел в целом ряде городских и районных органов внутренних дел, запрашиваемые по ним данные на выявленные группы обобщались а, сопоставлялись со статистикой ИЦ МВД, УВД.

5 Исследование проводилось в 1984— 1985 гг.

6 Данный факт был, в частности, отмечен участниками «круглого стола». См.: Сов. милиция. 1986. № 12. С. 32 — 37.

7 См.: Курс советской криминологии: предупреждение преступности. М,, 1986. С. 191.

8 См.: Кузнецова Н. Ф. Проблемы криминологической детерминации. М., 1984. С. 69.

9 См.: Расширять диапазон действий // Сов. милиция. 1986. № 12. С. 35.

10 См.: Политический словарь. М., 1969. С. 89.

11 Кузнецова Н.Ф. Проблемы криминологической детерминации. С. 69.