ПРОБЛЕМА ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ПРЕСТУПНОСТИ В СОВЕТСКОЙ КРИМИНОЛОГИИ

Понимание профессиональной преступности в 20-е годы

В нашей стране, как известно, в разное время существовали разные точки зрения на преступность. Длительное время отрицались ее причины, объявлялось о ликвидации профессиональной и организованной преступности. Одним словом, до недавнего времени тема эта относилась к числу запретных, что не могло не повлиять на оценку советской криминологии как науки, не улавливающей своевременно криминальных явлений в обществе, а порой якобы повторяющей известные положения одноименной зарубежной науки, в том числе и по проблеме профессиональной преступности. И хотя есть тому исторические причины, но это далеко не так.

Известно, что сразу же после Великой Октябрьской социалистической революции молодая Советская республика наряду с решением важнейших политических, экономических и социальных задач много внимания уделяла борьбе с преступностью. В этот период

B. И. Ленин неоднократно в своих работах затрагивал проблемы преступности, видя главную задачу в своевременном выявлении, объективной оценке и устранении причин антисоциальных эксцессов 1.

Поэтому советское правительство не могло ограничиться только созданием правоохранительного аппарата нового типа. Рост преступности и интенсивные изменения ее качественной стороны в новых социальных условиях требовали глубокого изучения этого наследия царизма, его причин и условий с тем, чтобы за короткие сроки разработать эффективные формы и методы предупреждения преступности. Необходимость этого диктовалась разработкой нового законодательства и обусловливалась также малым опытом работы советских правоохранительных органов.

Наиболее широкое отражение в криминологической литературе того времени получили проблемы таких преступлений, как убийства, бандитизм, разбои, грабежи, кражи и мошенничество. Работы первых советских криминологов (их тогда называли криминалистами) содержали богатый эмпирический материал, отличались глубоким содержанием и целенаправленными предложениями по усилению мер борьбы с преступностью. В этих условиях не могли остаться без внимания и вопросы профессиональной преступности. При изучении личности профессионального преступника ученые исходили из результатов исследований прошлых лет (до 1918 года) и придерживались уже сложившихся точек зрения относительно ее признаков и понятия, тем более что некоторые из них занимались этими вопросами еще в дореволюционные годы.

Вместе с тем некоторые положения были ими развиты и конкретизированы. В отличие, например, от дореволюционных криминалистов, которые лишь высказывали предположение относительно тесной связи профессионализма с корыстными преступлениями, советские ученые, исходя из основного критерия — преступного дохода, пришли к твердому выводу, что имущественные преступления — это и есть по преимуществу область, порождающая профессионалов-преступников.

Более определенно давалось и само понятие профессионального преступника, принимая во внимание не отдельные признаки, а совокупность объективных и субъективных черт и свойств устойчивой противоправной деятельности. Так, И. Н. Якимов, характеризуя преступников 20-х годов, относил к профессиональному типу «преступника, многократно совершающего преступления, которые обеспечивают ему средства к существованию и дают постоянный более или менее верный доход, причем благодаря своей опытности в совершении избранного им рода преступлений такой преступник с некоторой уверенностью рассчитывает на безнаказанность своих действий».

Аналогичной точки зрения придерживался С. В. Познышев, который отмечал, что «профессиональный преступник— тот, кто несколько раз совершил преступление одного и того же вида по утвердившейся склонности удовлетворять таким образом свою более или менее повторяющуюся потребность».

Как видим, оба автора отдавали предпочтение признаку специализации, причем достаточно узкой, что не могло не отражать специфику преступного поведения профессионалов 20-х годов. Однако С. В. Познышев в отличие от И. Н. Якимова несколько расширил и детализировал понятие профессионального преступника. Он, например, писал, что с подобной деятельностью нередко бывают связаны судимости, но сразу же оговаривался, что «профессионалом может быть и не рецидивист, в то же время рецидивист может не быть профессионалом». Здесь уже был новый подход к пониманию данного типа преступника, поскольку его чаще всего отождествляли (это наблюдается и сейчас) с рецидивистом. Не случайно вопрос о дифференциации общественной опасности рецидивистов и профессиональных преступников довольно часто поднимался в юридической литературе того времени. Так, профессор М. М. Гродзинский, говоря о вредности механической оценки социальной опасности личности преступника по формальным признакам судимости (тем более — когда . есть возможность ее изучать), писал: «...так легко может оказаться, что лицо, являющееся формально рецидивистом, не имеет еще прочно укоренившихся преступных наклонностей, и обратно — лицо, которое еще ни разу не отбывало наказания и даже ни разу не было осуждено, может оказаться хроническим и опасным преступником, совершившим несколько преступлений до того, как удалось привлечь его к суду».

К главному критерию определения типа профессионального преступника ученые относили стремление лица к удовлетворению своих материальных потребностей с помощью противоправной деятельности, что и обусловливало, по мнению С. В. Познышева, «установку данной личности на определенное преступление». К. профессиональным преступникам, или преступникам «промысла», относятся, по словам М. М.. Гродзинского, «те, кто не только систематически совершает преступления, но обращает последние в источник материальных благ, необходимых для существования, иначе говоря, делает преступления источником доходов». Он также подчеркивал, что для отнесения преступника к этой категории необходимо установить факт более или менее регулярного получения им материальной выгоды от преступлений, «причем совершенно безразлично, является ли преступная деятельность единственным источником существования данного лица или же имеются и другие средства существования у преступника, равно как в последнем случае безразлично, является ли преступная деятельность главным или же второстепенным источником дохода». Это — очень важное, на наш взгляд, положение, поскольку преступная деятельность профессионала уже тогда не рассматривалась как единственный источник средств существования. Обоснованность его в том, что работа для профессионального преступника зачастую была средством маскировки.

Помимо указанных выше признаков учитывались и некоторые факультативные элементы профессионализации — владение техникой совершения преступлений и жаргоном, соблюдение неформальных норм поведения, установленных в среде профессиональных преступников, и т. п.

При изучении воров М. Н. Гернет обратил внимание на одну существенную особенность их психологии, во-первых, объясняющую необходимость, а вернее правильность употребления термина «профессиональный» и, во-вторых, раскрывающую внутренний механизм межличностных отношений в данной среде. «Как скоро воровство становится профессией, — писал он, — с ним происходит то же самое, что происходит со всякой профессией, что происходит во всяком труде... Профессиональное воровство знает и разделение труда, и бесчисленные категории «специалистов», знает своих «рабочих» и своих «предпринимателей эксплуататоров», имеет свою воровскую «профессиональную честь», свою «солидарность». Отсюда следует, что любая постоянная деятельность, в том числе и противоправная, не может быть полностью изолированной от определенной социальной (асоциальной) микросреды, в которой находится тот или иной индивидуум.

Следует отметить, что профессиональные преступники отличались от других изощренными способами совершения преступлений. Некоторая аналогия, правда, отмечалась в действиях так называемых привычных преступников. Но здесь следует оговориться. Если в дореволюционной России термин «привычный» отождествлялся с термином «профессиональный», то в 20-е годы он обозначал самостоятельную категорию преступников. Однако различие между привычным и профессиональным типами было незначительно и скорее условно. Оно заключалось лишь в том, что, по словам И. Н. Якимова, «профессиональный преступник работает как мастер, специалист своей профессии, привычный преступник еще недостаточно ловок и смел, пользуется только удобным случаем». По мнению ученых, из числа привычных преступников пополнялась среда профессиональных.

Подобная дифференциация, основанная на объективном признаке — характере действий, была, на наш взгляд, не совсем удачна, поскольку разграничение проводилось по степени «квалификации» (мастерства). Учитывая стойкость антиобщественной установки привычного преступника, более правильно было бы отнести его к определеному типу (разновидности) профессионального. То есть, говоря языком современной криминологии, возникала необходимость в типологии личности профессионального преступника.

Анализируя точки зрения ученых того времени по проблеме профессионализации, необходимо обратить внимание на два важных обстоятельства.

Во-первых, употребляя термин «профессиональная преступность», исследователи не давали понятия этого явления и не изучали его в качестве самостоятельного предмета исследования. Правда, некоторая попытка в этом направлении была предпринята Б. С. Утевским, который писал, что «профессиональная преступность — это та форма преступности, при которой она превращается в источник систематического (временного или постоянного) заработка (основного или подсобного)». Данное им определение вряд ли удачно и скорее лишь поясняет сущность преступно-профессиональной деятельности. Криминологи, очевидно, полагали, что само выделение типа профессионального преступника обусловливает наличие такой разновидности преступности, как профессиональная. Ведь так же по существу определялась и рецидивная преступность.

Во-вторых, изучая поведение профессиональных преступников, ученые исходили главным образом из того, что профессионализация лица, вставшего на путь совершения преступлений, происходит не под действием каких-либо особых социальных факторов (причины преступлений общие), а является закономерным совершенствованием любой осуществляемой длительное время деятельности с целью оптимального достижения конечных целей. В данном случае — извлечения нетрудовых доходов с наименьшим риском для себя. Не случайно в переходный от капитализма к социализму период к профессиональным преступникам относились как к классовым врагам.

От теории к практике

Исследование профессионализации противоправного поведения преследовало цель совершенствования работы правоохранительных органов, поскольку в профессиональной преступности усматривался своеобразный катализатор осложнения оперативной обстановки в стране. По мнению Б. С. Утевского (его поддерживали М. Н. Гернет, И. Н. Якимов и др.), профессиональные преступники, составляя ядро преступников, совершали «огромное число открываемых преступлений, еще большее число не открываемых и, вероятно, во много раз большее число преступлений, которые даже не доходят до сведения органов розыска и дознания». Он также подчеркивал, что если бы удалось ликвидировать преступников-профессионалов, то общая картина преступности резко бы изменилась в лучшую сторону.

В этой связи вызывают интерес предложения ученых о мерах предупреждения профессиональной преступности. Во-первых, ими высказывалась мысль об отмене кратких сроков заключения, которые, как известно, были минимальными в первые годы Советской власти. Во-вторых, не без оснований предлагалось ввести в общую часть уголовного кодекса статью, устанавливающую признаки профессионального преступника, с тем чтобы уголовная ответственность этой категории лиц нашла четкую правовую регламентацию. В-третьих, предлагалось по отбытии основной меры наказания применять к профессиональным преступникам ссылку.

Часть этих предложений нашла свое отражение в законодательных актах того времени. Например, профессионализм в преступном поведении рассматривался уголовным законодательством первых лет Советского государства как отягчающее вину обстоятельство. В Руководящих началах по уголовному праву РСФСР, утвержденных постановлением НКЮ РСФСР от 12 декабря 1919 г., обращалось внимание судов на необходимость усилить наказание преступников-профессионалов. По существу такое же положение содержалось в первом УК РСФСР 1922 года: в ст. 25 п. «е» судам предписывалось учитывать как отягчающее вину обстоятельство отнесение лица к профессиональному преступнику. Вместе с тем Уголовный кодекс РСФСР не содержал понятия и признаков профессионального преступника и, более того, специальных мер по отношению к данной категории правонарушителей (кроме мер социальной защиты, применяемых к опасным преступникам вообще). Это значительно затрудняло уголовно-правовую борьбу с профессиональной преступностью.

Не совсем удачной оказалась и терминология УК РСФСР, касающаяся профессионализации преступников. Так, в ст. 180 п. «б» говорилось о краже, обращенной в профессию, а во всех других случаях (свыше десяти статей УК) употреблялся термин «промысел», который означал квалифицирующий признак или отягчающее вину обстоятельство. Установить какое-либо различие между этими терминами («промысел» и «преступная деятельность как профессия»), по мнению М. М. Гродзинского, не представлялось возможным, поскольку они в Уголовном кодексе, как впрочем, и повсюду, должны считаться совершенно равнозначащими.

В УК РСФСР 1926 г. термин «профессиональный» не применялся. Однако целый ряд статей предусматривал уголовную ответственность за занятие преступлениями в виде промысла.

Но уже через два года после принятия УК РСФСР в постановлении ВЦИК и СНК РСФСР от 26 марта 1928 г. «О карательной политике и состоянии мест заключения» давалось разъяснение, что всякий, совершивший повторное правонарушение, в силу этого должен быть отнесен к категории общественно опасных рецидивистов-профессионалов. Здесь, как видим, обнаруживается несколько упрощенный подход к определению преступника-профессионала. Очевидно, сложные социальные условия того периода диктовали необходимость принятия более жестких мер к лицам, упорно не желающим встать на путь исправления. Правда, постановление предостерегало от возможности ошибочного признания лиц профессиональными преступниками и указывало на необходимость отличать воров-рецидивистов от лиц, обративших кражи в профессию.

Следует отметить, что результаты первых криминологических исследований способствовали качественно новому подходу к организации борьбы с профессиональной преступностью. Наряду с совершенствованием уголовного законодательства осуществлялась перестройка работы правоприменительных органов, особенно органов внутренних дел. В частности, в подразделениях уголовного розыска и следствия была введена специализация в раскрытии и расследовании отдельных видов преступлений. По предложению ученых-криминалистов создавались специальные отделения (группы) по борьбе с карманными кражами, большинство которых в то время оставалось нераскрытыми, поскольку никто раскрытием их не занимался. Небезынтересно отметить, что эти отделения (группы) долгое время не могли эффективно выявлять и задерживать с поличным карманных воров и мошенников из-за отсутствия специальных навыков и опыта, в то время как борьба с другими преступлениями (разбой, грабеж) приносила успех с первых же дней создания уголовного розыска. Подобная специализация сотрудников уголовного розыска была ответной реакцией на проявления профессиональной преступности. Дифференцированный подход к профессиональным преступникам осуществлен в местах лишения свободы.

Последствия тезиса о ликвидации профессиональной преступности

В дальнейшем (1931 — 1932 гг.) под воздействием ряда субъективных и объективных причин криминологическое изучение преступности в СССР было практически прекращено.

Вместе с тем было бы ошибочно считать, что борьба с преступностью велась вслепую, без каких-либо исходных обобщенных данных о ней. На местах, в ведомственной печати, как показывает изучение документов, поднимались достаточно серьезные проблемы, касающиеся перевоспитания осужденных, усиления борьбы с отдельными категориями преступников, в том числе и профессиональных, изменения стиля, форм и методов работы органов внутренних дел. В целом же, безусловно, отсутствие целенаправленного учения о причинах преступности, происходящих в ней изменениях и процессах отрицательно сказались на их объективном понимании и разработке мер предупреждения преступлений.

Период игнорирования криминологии как науки совпал как раз с периодом изменений в состоянии преступности, особенно корыстной, возникновением уголовных группировок рецидивистов. Лишь в начале 60-х годов криминология снова возрождается и, претерпевая определенные трудности научно-организационного становления, начинает изучать преступность и ее причины, но уже не затрагивая вопросов профессиональной преступности. Это обусловливалось, с одной стороны, отсутствием первоначальной научной и эмпирической базы, не позволявшим сделать быстрый переход от общего к частному, с другой — сложившимся к тому моменту субъективными стереотипами мышления в области оценок борьбы с преступностью, преодоление которых требовало времени. О силе инерции такого мышления говорит содержание ряда документов органов внутренних дел, где предписывалось, например, ликвидировать в ближайшие 10 лет, а в некоторых областях и раньше, преступления, совершаемые опасными рецидивистами. Подобные решения базировались на определенных установках: ведь тезис о ликвидации профессиональной преступности появился уже в середине 30-х годов. Под впечатлением неоспоримых успехов в борьбе с бандитизмом, контрреволюционными и иными преступлениями не совсем обоснованно, а главное преждевременно, проводилась мысль об отживании преступности и ее депрофессионализации. Например, с пафосом писалось: «В воровском мире царит тревога. В последних «шалманах» и «малинах» с недоумением поговаривают о том, что профессии вора приходит конец». В подтверждение приводились заказные письма преступников вроде этого: «Убедительно прошу оповестить через газету всех бывших воров, что на воле везде и всюду идет та-,, кое движение: правонарушители отрекаются от преступности и идут работать. Преступный мир пустеет. Наступает конец всему тому, чем когда-то жили воры». Безусловно, такой оптимизм не соответствовал действительности, поскольку при этом не учитывались объективные социальные факторы.

Таким образом, начиная с 30-х годов феномен профессиональной преступности не изучался. В советской литературе понятия «профессиональный преступник» и «профессиональная преступность», как справедливо отмечал в одной из своих работ Г. Г. Зуйков, специально не разрабатывались. Этими терминами часто пользовались произвольно, применяя их для обозначения различных явлений.

Между тем, если исходить из обозначенных ранее критериев профессионального преступного поведения, то можно сказать, не боясь ошибиться, что они будут приемлемы для значительной доли осужденных за корыстные и корыстно-насильственные преступления. К тому же признаки рассматриваемого явления, отмеченные учеными 20-х годов, достаточно подвижны, а в преступности и самой личности преступника произошли с течением времени существенные изменения, чего нельзя не учитывать. Поэтому закономерно возникают вопросы: можно ли провести четкую границу между обычным, но злостным преступником, и профессиональным; между рецидивистом, в том числе и особо опасным, и преступником-профессионалом? Есть ли у нас профессиональные преступники и что их отличает от профессионалов 20-х годов? Наконец, что такое профессиональная преступность, которая якобы ликвидирована у нас в стране вообще, и характерно ли данное явление для современной преступности в частности?

Ответов на эти вопросы в криминологической науке по существу нет, хотя, например, авторы учебника «Криминология» категорически и не утверждают, что профессиональная преступность полностью ликвидирована. «Практически ликвидирована профессиональная преступность»,—повторялось из одного издания этого учебника в другое и, таким образом, допускалась возможность ее остаточных проявлений. Лишь в учебнике выпуска 1987 года, хотя и не обошедшего стороной констатацию «факта» ликвидации профессиональной преступности, делается попытка заострить внимание на проблеме криминальной профессионализации корыстных преступников. Однако это порождает другие, не менее актуальные вопросы, требующие научно обоснованных ответов: что, например, имелось в виду под профессиональной преступностью, которая «практически ликвидирована»; в какое время это произошло, что, наконец от нее осталось? Научно обоснованных ответов пока что, к сожалению, нет даже в таком фундаментальном труде, как «Курс советской криминологии». В нем лишь констатируется факт уменьшения профессиональной и рецидивной преступности в период 1926— 1936гг.

Возрождение теории «профессиональной» преступности

Вместе с тем было бы неправильно утверждать что криминологи совсем не видели и не касались вопросов, связанных с преступно-профессиональной деятельностью. Во многих работах в той или иной мере без употребления термина «профессиональный» исследователи выделяли и даже раскрывали признаки, характерные именно для рассматриваемого нами явления. В частности, достаточно полно изучался специальный рецидив, показывающий не что иное, как устойчивость определенного вида преступной деятельности у определенных групп преступников, удельный вес паразитирующих правонарушителей. Обращалось внимание на наличие в деятельности воров и особенно рецидивистов элементов, характерных для профессиональной преступности, — «специализации» и «квалификации». Исследовались жаргоны преступников и татуировки, клички, преступные доходы, воровские инструментарии и «техника» совершения преступлений, традиции и «законы» уголовной среды.

В последние годы интерес к этой проблеме среди криминологов и практических работников заметно возрос, в связи с чем появились попытки найти и обосновать признаки профессиональной преступной деятельности, подойти к вопросу анализа самой профессиональной преступности. Так, Ю. В. Бышевский отметил, что к настораживающей тенденции в развитии преступности необходимо отнести встречающиеся признаки профессионализма в преступной деятельности. При этом он исходил из ее устойчивости, опыта преступника и полагал, что к группе преступников-профессионалов следует отнести часть рецидивистов и полностью — карманных воров. Определенную часть расхитителей государственного имущества Ю. В. Бышевский отнес к совершенно иному типу профессиональных преступников; у них специальный инструментарий гораздо «тоньше», чем у традиционных воров.

Анализируя степень реализации преступного умысла воров на различных стадиях преступной деятельности в зависимости от объекта посягательства, В. И. Холостов. например, отмечал, что более высокой воровской квалификацией характеризуются похитители личного имущества. По его данным, наибольший удельный вес оконченных краж приходится именно на преступников, совершающих хищения личного имущества граждан, в чем усматриваются признаки профессионализма, свойственные лицам, посягающим на личную собственность.

Можно назвать еще ряд авторов, которые так или иначе затрагивают профессионально-преступную деятельность отдельных категорий правонарушителей. В целом же проблема профессиональной преступности относится к одной из сложных, острых и дискуссионных проблем советской криминологии, несомненно нуждающейся в дальнейшем изучении. Одни ученые в своих работах полностью отрицали существование этого явления в преступности, не приводя серьезных научных аргументов, другие (И. И. Карпец) доказывали наличие атавизма профессиональной преступности, третьи (В. Н. Кудрявцев) прямо говорили о существовании профессиональной преступности в неизвестных пока что масштабах, четвертые (Ю. В. Солопанов, Ю. М. Антонян) отмечали недопустимость игнорирования профессионализации преступников, пятые (Н. Ф. Кузнецова) указывали на то, что в имущественных преступлениях помимо профессионализации наблюдаются элементы организованной преступности.

Подтверждая актуальность разработки проблемы профессиональной преступности, приведенные выше и другие точки зрения не раскрывают составных элементов (признаков) этой преступности и не содержат какой-либо дефиниции данного феномена. Правда, авторы «Курса советской криминологии» предприняли попытку дать определение преступника-профессионала. «Например, вор-рецидивист, — говорится в этой работе, — судимый за одинаковые по характеру преступления три и более раза, не занимающийся после освобождения из мест лишения свободы общественно полезным трудом, является профессионалом, так как совершение преступлений стало способом его существования. Аналогично мы должны подойти и к характеристике таких видов преступности, как карманные кражи, мошенничество, распространение наркомании и др.» 2. Отметим, что авторами учтены лишь некоторые признаки —три и более судимостей, отсутствие полезной деятельности, однородность преступлений и способ существования. Если исходить из этого, то к какой тогда категории можно отнести шулера, на протяжении длительного времени живущего на средства, добываемые мошенническим обыгрыванием граждан, но работающего и не имеющего судимости? Очевидно, что определение профессионального преступника должно быть более совершенным.

Отсутствие четких понятий профессионального преступника, особенностей его деятельности не отвечает современным задачам борьбы с негативными явлениями в обществе, когда в числе острых проблем стоят нетрудовые доходы, наркомания, проституция, и не может удовлетворять потребности практики в условиях перестройки работы правоохранительных органов. Не случайно подавляющее большинство из опрошенных работников правоохранительных органов констатировали, что неразрешениость этой проблемы не позволяет иметь реальное представление о преступности, ее качественных изменениях и происходящих в ней процессах.

Что же касается организованной преступности, которая самым тесным образом связана с криминальной профессионализацией личности, то ее существование полностью отрицалось. И лишь теперь, в условиях обновления общества, принимаются первые попытки к изучению этого опасного явления.

--------------------------------------------------------------------------------

1 См.: Ленин В, И. Поли. собр. соч. Т. 33. С. 91; Т. 36. C. 195—198.

2 Курс советской криминологии. М„ 1985. С. 159—160.