Самостоятельная церковная и светская литература.

Какими же последствиями для духовной жизни русско­го общества сопровождалось распространение всей этой литературы? В нашем распоряжении есть данные, ука­зывающие на то, что распространение этой литературы, внося в духовный оборот русского общества известный запас новых идей и знаний, содействовало в нем про­буждению сознательности, стремлению к осмыслива­нию жизни, самостоятельному умственному творчеству. И у нас на Руси появилась известная интеллигенция со вкусами к высшим вопросам жизни и с попытками к самостоятельным их решениям. Первый митрополит из русских Илларион, как было уже сказано, написал со­чинение «О законе и благодати», представляющее пер­вый русский труд по догматическому богословию. Во­просы христианской нравственности особенно заняли внимание русских книжных людей и вызвали написа­ние целого ряда поучительных слов, например Кирилла Туровского, Луки Жидяты, преп. Феодосия Печерского, наконец, известное поучение Владимира Мономаха. Так же, как и греки, и русские книжники рассматриваемого времени стали составлять с нравоучительными целями житие русских святых. Кроме произведений упомянуто­го уже монаха Иакова, здесь нужно назвать: «Чтение о житии и погублению блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» препод. Нестора летописца, «Житие Феодосия Печерского» его же, «Сказание о св. Леонтии Ростовс­ком и обретении его мощей» и, наконец, два собрания повестей о печерских угодниках, составленные еписко­пом владимирским и суздальским Симоном и монахом Печерского монастыря Поликарпом и образовавшие так называемый Печерский Патерик. Изложение всемирной истории в так называемых хронографах или «временни­ках» вызвало и у нас на Руси желание написать «По­весть временных лет, откуда пошла есть Русская земля, кто в Киеве первое нача княжити, и откуду Русская земля стала есть». Эта повесть появилась в Киеве. Но одновременно с ней стали вестись летописные повество­вания в Новгороде. В XII веке и первой половине XIII уже в разных областях Русской земли: Киевской, Во­лынской, Суздальской, Галицкой и др. — велись лето­писные записи и составлялись своды, которые во главу угла ставили так называемую начальную летопись, до­веденную до 1110 года игуменом Выдубецкого монасты­ря Сильвестром. Эта начальная летопись является чисто искусственным, ученым произведением. Составитель воспользовался для ее написания не только погодными записями событий, но и разнообразными сведениями из греческих хронографов, внес в нее некоторые отдельные повести и сказания, например, похвалу князю Владими­ру и сказание о убиении Бориса и Глеба монаха Иакова, сказание об основании Печерского монастыря и первых печерских подвижниках и др.; воспользовался даже не­которыми официальными документами, вроде догово­ров Олега и Игоря с греками; в летописи можно заме­тить и разные народные предания и былины в пересказе. Весь этот материал, разнородный по содержанию и духу, составитель постарался связать известной общей идеей, так или иначе объяснить ход событий. Но это объясне­ние далеко от того, которое мы называем прагматичес­ким и которое выводится из естественного хода вещей. Такого вывода ни составитель начального свода, ни его продолжатель не делали. Для них Русская земля строится Промыслом Божиим, молитвами ее угодников и добродетелями живущих русских людей. Поэтому и в своем повествовании, развертывая картину прошлого Русской земли, составители летописных сводов имели главной целью своей дать не простое удовлетворение любознательности, а житейское поучение. Все удачи, все успехи русских людей находят объяснение в их лич­ных добродетелях — христианском благочестии, смире­нии, братской любви, нищелюбии, расположении к ино­ческому или духовному чину. Все беды, все напасти посылаются Богом для вразумления людей, для наказа­ния и исправления: «Бог бо казнит рабы своя напастьми различными, огнем и водой, и ратью и иными различ­ными казньми: хрестьянину бо многими напастьми внити в царство небесное». Бог не сразу наказывает людей, а посылает иногда предупреждения в виде разных зна­мений. Это чисто религиозное объяснение истории со­ставляло отличительную черту и тех исторических произ­ведений, которые перешли к нам в переводах из Греции, и которые до известной степени послужили для наших книжников образцами. Но вместе с этим такое объясне­ние гармонировало вполне с общим миросозерцанием русских людей, недавних христиан, незадолго перед тем язычников, которые всю свою жизнь ставили в зависи­мость от внешних таинственных существ, распростра­ненных вокруг них в природе.

Подражание греческим образцам проявилось и в со­ставлении жизненных руководств чисто практического характера. В кормчих книгах после церковных правил и законов греческих царей стали помещаться церковные уставы Владимира Святого и Ярослава. В настоящее время можно считать уже доказанным в науке, что эти уставы не подлинные узаконения князей Владимира и Ярослава, а литературные попытки кодифицировать дей­ствовавшее на Руси церковное право, причем за исход­ные пункты взяты были законы Владимира и Ярослава. Такими же попытками являются и обе редакции Русской Правды, краткая и полная. Мнение, что обе эти редак­ции являются памятниками официального законодатель­ства, в настоящее время уже оставлено в исторической науке. Анализ содержания Русской Правды в обеих ре­дакциях показал, что мы имеем дело с памятником, содержащим в себе не законы в их обычной формули­ровке, а изложение, пересказ законов и юридических обычаев, действовавших в XI и XII веках, с историчес­кими комментариями о времени и даже поводах уста­новления той или иной юридической нормы. Вот, на­пример, образчики таких комментариев: «А в княжи тивуне 80 гривен; а конюх старый у стада 80 гривен, яко уставил Изяслав в своем конюхе, его же убили Дорогобудьцы». Или: «По Ярославе же паки совкупившеся сынове его: Изяслав, Святослав, Всеволод и мужи их: Коснячко, Перенег, Никифор и отложиша убиение за голову, по кунами ся выкупати; а ино все, яко же Ярослав судил, такоже и сынове его уставиша». «А се покони были вирный при Ярославе»... «Володимер Всеволодичь, по Святополце, созва дружину свою на Берес-товемь (следует перечень дружины) и уставили до третьяго реза, оже емлеть в треть куны» и т. д. Против официального происхождения Русской Правды говорит не только описательно-повествовательная форма многих ее статей, но и различные неясности, недомолвки и про­тиворечия, содержащиеся в памятнике и произошедшие от неопытности ее составителей, которые собирали раз­нородный и разновременный материал. Русская Правда в краткой редакции сохранилась в Новгородской лето­писи. Здесь после описания под 1016 годом войны Ярос­лава с Святополком, бегства и смерти последнего, стоит следующий рассказ: «Ярослав иде к Кыеву, седе на сто­ле отца своего Володимира, нача вой свои делити: старо­стам по 10 гривен, а смердом по гривне, и Новгородцем по десяти гривен всем, и отпусти их всех домов, и дав им правду и устав списав, глаголав тако: по сей грамо­те ходите, якоже писах вам, тако же держите», а вслед за этим помещена Русская Правда краткой редакции. Но очевидно, что Русская Правда вставлена сюда соста­вителем летописного свода, и притом не кстати, ибо в ней содержатся законы не только Ярослава, но и его сыновей. Ясное дело, что этот памятник составился от­дельно и независимо от летописи. Полная редакция Рус­ской Правды является большей частью в составе корм­чих или юридических сборников, известных под именем «Мерила праведного». Здесь она представляет извест­ную параллель греческим законам Льва Исавра, Кон­стантина Копронима и Василия Македонянина. На осно­вании нахождения Русской Правды в составе кормчих и «Мерил праведных» в русской исторической науке выс­казано мнение, что этот юридический сборник возник в церковной среде и для потребностей церковного суда, которому приходилось судить мирян по нецерковным делам. Таково мнение Ключевского. Что составителями Русской Правды были духовные лица, это едва ли мо­жет подлежать сомнению. Но едва ли можно признать, что Русская Правда составлена для практических целей именно церковного суда. Русская Правда говорит все время только о княжеском суде над людьми, которые не входили в категорию церковных людей, подробно пере­числяет виры, продажи, судебные уроки, или пошлины, вознаграждения потерпевшим и т. д. Если бы составите­ли Правды имели в виду практические потребности цер­кви, это обстоятельство так или иначе должно было бы отразиться на самом содержании этого юридического сборника. Все эти соображения заставляют нас отверг­нуть прямые практические цели за составлением Рус­ской Правды. Это не кодекс законов и обычного права в собственном смысле, а описание юридической практики, действовавшей в то время на Руси, описание, вызванное теоретическим стремлением русских книжников придать ходившим на Руси юридическим сборникам известную полноту и законченность. В этих сборниках читатели находили церковные каноны и законы греческих царей. Но так как на Руси были свои церковные правила и свои мирские законы и обычаи, то наши книжники и стали дополнять греческие статьи кормчих и «Мерил правед­ных» церковными уставами князей Владимира и Ярос­лава и Русской Правдой («А се Правда Росьская»), Рус­ская Правда, таким образом, является скорее памятником древнейшей юридической литературы, чем памятником древнейшего русского законодательства.