А.В. Цихоцкий. ПОСЛОВИЦЫ КАК ИСТОЧНИКИ УСТНОГО НАРОДНОГО ПРАВА

В статье исследуются пословицы как механизм воспроизводства социальных норм, как сами социальные нормы – источники устного народного права.

Современное правоведение вынуждено заново решать проблемы сущности права, его источников. Буквально за несколько последних лет они превратились в чрезвычайно важную в практическом отношении область знаний. При этом право конституируется как носитель фундаментальных социальных ценностей российского общества, средоточие его ментальности. Наблюдается процесс изменения образа правовых знаний, все настойчивей утверждается концепция, согласно которой право не отождествляется с законом. Основное различие между этими социальными феноменами проводится в сфере их происхождения: если право своим рождением обязано самой жизни общества, то законодательство – нормотворчеству государства. В этой связи процесс формирования первичных элементов отечественной правовой системы полезно оценить с точки зрения социальной эмбриологии, изучающей зародышевые состояния бытия общества. Результаты исследования способны обеспечить достижение многих познавательных и футурологических целей, необходимых для уяснения логики становления современного правопонимания, выявления природы права и его соотношения с государством.

Право – зародившийся в условиях определенной плотности населения социальный регулятор, кристаллизация которого напоминает строительство здания: раз положенные камни становятся опорой для новых этажей. Иными словами, право, воплощая практику общежития племени, рода, выступает системой хранения и передачи централизованной социальной памяти – объективной предпосылки функционирования любой правовой системы. Когда централизованная социальная память еще не сформировалась или когда такая память уже есть, но ею не могут воспользоваться неграмотные люди, тогда передача опыта от человека к человеку, от поколения к поколению достигается как через воспроизводство непосредственных образцов поведения или деятельности, так и посредством следования за усвоением пословицы как словесной формы обычая. Таким образом, исследование пословиц приобретает особую актуальность, поскольку пословица выступает результатом осмысления социальной действительности, проявляется в качестве гносеологического выражения единства истины, оценки и действия в правовой сфере.

Изучение пословиц правомерно рассматривать как источник познания юридического быта прошлых лет, особенностей жизни народа, его культуры, специфики государственного устройства, наконец, соответствующей эпохи. Они «дают изучающему нить к самым глубоким основам изучаемой жизни» [1, с. 246], «являются как бы зеркалом, отражающим общественный и государственный строй времен минувших. Их можно назвать своеобразным негативом, ибо явления давно исчезли, а изображение осталось» [2, с. 95]. Пословицы – образы общественно значимой деятельности – свидетельствуют об условиях их реализации, представляют всегда убежище, в котором сохраняются остатки прошлого консерватизма. Они переживают породившие их социальные силы и заявляют об этом своем свойстве: «Чем старей, тем правей», так как отражают традиционные (устойчивые) элементы социального бытия.

Пословицы очень похожи на поговорки, но несмотря на сходство, наука проводит их разграничение. Пословица – это законченное высказывание, она всегда есть какой-то вывод, наставление. Поговорка же не наставляет, не поучает. Пословицы возникли в силу социальной необходимости закрепления в сознании человека каких-то правил поведения, законов; поговорки – в результате стремления сделать речь образнее и ярче, помочь человеку выразить свои чувства. Поговорка может «дорасти» до пословицы, поскольку в ее основе находится обобщенный социальный опыт деятельности человека. Пословицы – неписаные законы. Вот как они сами о себе говорят: «Пословицу не обойти, не объехать»; «Пословица не укор, а почешется и вор». Пословица поучает, как следует жить, как относиться к определенным событиям, воспроизводит в словесной форме опыт, выстраданный поколениями людей; создает эталоны восприятия действительности. Поговорка обозначает устоявшуюся ассоциативную связь между явлениями, а также предлагает эталонное отношение к предмету, о котором заходит речь.

Пословицы имеют собственную археологию: их живая летопись уходит в доисторическую эпоху, когда человек еще не овладел письменностью. Древний возраст этих социальных регуляторов косвенно можно подтвердить ссылкой на Библию как исторический источник, отразивший развитие культуры с XVIII в. до н.э. (бронзовый век) до II в. н.э. Вселенная и все сущее в ней были сотворены, согласно первой книге Моисея («Бытие»), по слову Божию, то есть устно: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет» (Быт. 1:3) и т.д. Выражение «и сказал Бог», другие выражения, предполагающие устную речь, повторяются много раз. Поскольку устная речь появилась гораздо раньше письменной – в 6508 г. до н.э. (по православной версии), то нет оснований для сомнений в истинности суждения о том, что пословицы – наиболее древние источники права. Юридические пословицы – право, не закрепленное в нормативных актах, но живущее в памяти народа. «Устное право» возникает в России, когда письменность играла очень ограниченную роль и употреблялась как вспомогательное средство для достижения чисто практических целей. Оттого обычный порядок вещей, всем известный, всеми признанный и никого из современников не поражающий, редко и случайно отражался в древних письменных памятниках. В те времена заставить человека взяться за перо вынуждали только особые обстоятельства. В грамотах, договорах, уставах, челобитных записы­валось, во-первых, то, что подвергалось частым изменениям и с трудом удерживалось в памяти (например, такса разного рода сборов, пошлин, штрафов и пеней); во-вторых, нововведения или изъятия, нарушавшие старинные условия (например, разного рода льготы и привилегии); наконец, случаи, сильно и глубоко затрагивающие чьи-либо частные интересы; сюда относятся жалобы на обиды и злоупотребления властей и всякого рода просьбы по частным делам [3, с. 499 – 500].

Пословицы складываются по стереотипным правилам из разных словесных форм. Наглядно это можно проиллюстрировать на пословицах, относящихся к труду как непременному источнику жизни человека:

Без дела жить – только небо коптить.

На ниве потей, в клети молись, с голоду не помрешь.

Хочешь есть калачи, так не сиди на печи.

У ленивого что на дворе, то и на столе.

Ему дай яичко, да еще и облупленное.

Работай до поту, так поешь в охоту.

Труд человека кормит, а лень портит.

Что потрудимся, то и поедим.

Хлеб за брюхом не ходит.

Ранняя птичка носок прочищает, а поздняя глаза продирает.

Языком пословицы выступает язык всего сообщества, благодаря чему даже человек, не знающий грамоты, мог опираться на ее регулирующую силу. Пословица зиждется на убеждении: все то, что было, имеет право на существование; пословица позволяет прожить, проговорить то, что было с предками, представить прошлое в актуальное нынешнее. Пословица – «свернутая» социальная норма – регулятор отношений, позволяющий отнести ее к источникам обычного права, которое в структурообразующей системе соционормативной культуры народа в прошлом занимало одну из ключевых позиций. Совокупность неписаных норм и правил поведения, действующих в конкретной географической местности и определенной среде (наряду с термином «обычное право» часто используются и другие термины: «примитивное право», «раннее право», «до-право», «народное право», «естественное право»), характеризуется повышенной живучестью. Чем объяснить это свойство? Являются ли причины объективными? Насколько успешно они могут быть преодолены естественным ходом ис­тории? Подобные вопросы так или иначе занимают внимание не одного поколения исследователей правосознания общества.

Анализируя отмеченные проблемы, попробуем определить априорно и гипотетически те особые условия жизни народа, в которых функционировало и которыми предопределялось как существование, так и содержание обычного (народного) права и правосознания. Именно эти условия, на наш взгляд, и следует оценивать в качестве объективных основ обычного права, которое в рамках концепции стадиально-циклического характера исторического процесса следует рассматривать как форму передачи универсальных общественных отношений, преобладавших в рамках определенной эпохи. При этом и нормы обычного права, и нормы позитивного права задаются условиями исторического процесса, эти социальные регуляторы возникают наряду с другими проявлениями общечеловеческой жизни, такими как язык, религия, художество. Они не имеют своего исторического начала в сознательной деятельности отдельных лиц, не могут быть произведением рефлексии, так как выступают результатом инстинктивного коллективного разума; ошибочно рассматривать их в качестве добытых или придуманных индивидуальным разумом. Иными словами, социальные нормы – феномен бессознательного: сообщество обладает объективно определенными регуляторами социальных связей.

Среди факторов, обусловливающих формирование юридических пословиц, выделим географические условия жизни наших предков. Нетрудно определить, что территория России характеризовалось крайне низкой плотностью населения, усугубляемой плохим сообщением. Разобщенность населения проявлялась трехсторонне: во-первых, внутри государства одна территория была отделена от другой настолько, что даже на их периферийных участках мало проявлялись диффузионные процессы соседствующих культур; во-вторых, все российское общество было разобщено с Западной Европой, а следовательно, не впитывало просачивающуюся оттуда культуру; в-третьих, разобщение касалось и отношений с властью, ее законодательным воздействием на бытие социума. Раздробленность общества обусловливала многообразие отражения повседневных жизненных актов: явления вполне идентичные обозначаются в разных местах разными словами, пословица как результат протоколирования определенного обычая приобретает многочисленные варианты его словесной оболочки:

Что город, то норов; что деревня, то обычай.

Что сторона, то и новизна.

В каком народе живешь, того и обычая держись.

Со своим уставом в чужой монастырь не суйся.

Пословицы, воплощающие социальные максимы, затрагивают разные стороны общественной жизни и пользуются у всех народов особым уважением: немцы называют их уличной мудростью, итальянцы – учением народа, греки и римляне – господствующими мнениями, восточные народы – цветом языка, ненанизанными жемчужинами, русские – речью умной, здравой, сказанной недаром:

Пословица не даром молвится.

Рожь в поле – не околица, пьяного речь – не пословица.

Пень – не околица, глупая речь – не пословица.

Пословицы составляют первичную основу права: в них можно найти следы права государственного, канонического, гражданского и уголовного с их судебными обрядами; юридические символы и др. Поэтому они принимаются юристами за древние источники права в том смысле, что первоначально пословицы возникают из глубины народного сознания, из народных нравов и верований. Как и другие источники обычного права, юридические пословицы сохраняют возможность развиваться (превращаться) посредством юриспруденции в нормы позитивного права (законодательства). Всякая пословица возникает, таким образом, благодаря внутренним народным силам, энергия которых не зависит от воли законодательного органа: одно правосознание народа сменяется новым, но в силу определенной живучести осколок прежнего правосознания не умирает, а продолжает жить, амальгамируясь с новым. Юридические пословицы складываются из давно существующего материала. Вследствие этого невозможно разграничивать пословицы одной эпохи от пословиц другой эпохи: всякая из них представляет определенное наслоение поведенческих правил.

Проблемы сосуществования «устного права» с государственным законодательством могут и должны анализироваться в рамках исторического процесса. При этом всегда будут оставаться вопросы: подлежат ли обычно-правовые нормы трансформации в законодательство или за ними следует признать право на автономию? Действует ли объективная тенденция вытеснения из социального бытия обычно-правовых норм кодифицированными? Настанет ли период абсолютного господства позитивного права, когда общество будет обходиться без обычного права? Поиск ответов на поставленные вопросы важно вести с учетом постоянного изменения социально-культурных и общественно-экономических реалий. Отечественный опыт свидетельствует, что отвергать бытование обычно-правовых норм ошибочно, речь может идти об определении оптимального для социума соотношения обычного права и законодательства. Таким образом, все известные источники обычного права имманентны любому социальному организму безотносительно от функционирующего в нем политического режима. Если высказанная здесь гипотеза принимается в рамках причинно-следственной связи, то она детерминирует вывод о том, что государство не должно насильственно уничтожать обычное право. Подобное отношение к «устному праву» можно обнаружить в работах, изданных как в прошлом столетии, так и в наше время. В частности, М.Ф. Владимирский-Буданов, выделяя среди памятников обычного древнерусского права юридические пословицы, в результате их анализа приходит к выводу, что термины «норов», «правда», «преданье», «пошлина» использовались восточными славянами для обозначения права [4, с. 5, 86]. Сходные взгляды на юридические пословицы высказывают и современные историки права [5, с. 30].

Попутно уместно заметить, что современный законодатель не исключает саму возможность использования обычно-правовых норм для регулирования многих сфер социального бытия. Особенно ярко это проявляется в республиках – субъектах РФ. Например, ст. 109 Конституции Северной Осетии – Алании устанавливает, что «местное самоуправление осуществляется… с учетом исторических и иных местных традиций». Обнаруживается этот вид социального регулятора и в сфере частноправовых отношений (ст.ст. 5, 19 ГК РФ). В доктрине подобная позиция законодателя объясняется: а) теорией соизволения или б) теорией правового убеждения. В первом случае источником обязательности норм обычного права указывается выраженное или молчаливое соизволение государственной власти на применение норм обычного права. Несовершенство такого взгляда доказывается следующими фактами: обычное право есть более ранняя форма права, чем закон, т.е. оно может существовать помимо закона, до появления закона и государства. Следовательно, соизволение государства нельзя рассматривать в качестве признака обычного права. Во-вторых, обычное право способно отменять постановления закона. Теория правового убеждения обязательную силу норм обычного права выводит из правосознания народа, что, на наш взгляд, соответствует природе обычно-правовых норм.

Социальная роль юридических пословиц может быть объяснена лишь с учетом функций «обычного народного права» (совокупность образцовых идей), которое никем сознательно не вводилось. Оно рождалось непроизвольно и имело непосредственную религиозную санкцию (табу половые, в пище, одежде и др.), мыслилось вечным, независимым от человеческой воли, самоочевидным выражением «должного» в человеческих отношениях. Данный тезис легко обнаружить при анализе так называемого золотого правила – (не) поступай по отношению к другим так, как ты (не) хотел бы, чтобы поступали по отношению к тебе, – встречающегося в самых различных источниках: в памятнике древнеиндийской культуры «Махабхарата», в учении Конфуция, в «Одиссее» Гомера, в «Истории» Геродота. Наиболее четко главная нравственная норма-заповедь сформулирована в Евангелии от Матфея (гл. 7, ст. 12): «Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними, ибо в этом закон и пророки». Заповедь получила широкое распространение в русском обществе посредством многочисленных юридических пословиц:

Как аукнется, так и откликнется.

Не рой другому яму – сам в нее упадешь.

Не нашел в себе – не ищи в других.

Что людям желаешь, то и сам получишь.

Чего в другом не любишь, того и сам не делай!

Пословица, во-первых, организует благоприятную социальную среду для гармоничного развития личности; во-вторых, является продуктом селекции общественной практики; в-третьих, выступает формой воспроизводства национальных правовых феноменов.

Юридическая пословица очень часто отражает явление быта по-иному, чем это делает государственная власть в законах. В частности, о снисходительном отношении русских к краже по нужде и ворующим солдатам говорят пословицы:

Голодный и архиерей украдет.

Солдата за все бьют, за воровство не бьют.

Солдат не украл – просто взял; ему не грех поживиться, не украсть, так и взять негде.

При этом важно подчеркнуть, что само воровство признавалось более зловредным деянием, чем другие виды посягательств на собственность:

Теперь люди таковы стали: унеси что с чужого двора – вором называют.

В свое время славянофил и политический писатель Ю.Ф. Самарин (1819 – 1876), критически осмысливая взгляды Б.Н. Чичерина на природу и социальную роль права и суда, высказанные в книге «О русской администрации в XVII веке» (1856), отмечал, что юридические памятники «выражали одно понятие, один вид учреждений, а в народной жизни существовало другое понятие и целый порядок соответствующих ему явлений; или что юридические памятники обрисовывали только одну сторону учреждений, далеко не исчерпывая их общественного значения, следовательно, не представляя данных для полного вывода о характере целой жизни» [3, с. 497]. Особенно наглядно такое несовпадение оценок общества и государства относится к правосудию:

Судья – что плотник: что захочет, то и вырубит.

Не судись – лапоть дороже сапога станет.

Не ходи в суд с одним носом, ходи с приносом.

Перед Богом ставь свечку, перед судьей – мешок.

Дари судью, так не посадят в тюрьму.

В народном сознании суд, равно как и всякое присутственное место, увязан со взяткой и неправосудием.

Всяк подъячий любит калач горячий.

За правду плати и за неправду плати.

Дело правое, да в кармане свербит.

Без поджоги и дрова не горят.

Неподмазанное колесо скрипит.

Просьбы не докуки, коли не пусты руки.

Когда судью одаришь, то всех победишь.

За ничто ничего не купят.

Земля любит навоз, лошадь овес, а воевода принос.

Пословицы, касающиеся взяточничества, составляют едва ли не самую большую часть правового фольклора: взятка считалась делом обычным. Продажность должностных лиц была хорошо известна народу и являлась предметом пословиц, отличающихся особой едкостью:

Казна миром живет, и мир – казной.

Сильна правда, да деньги сильней.

Золото не говорит, да много творит.

Возьми на калачи, только делом не волочи.

Деньгам все повинуются.

Денежка – не Бог, а милует.

Пословицы как алгоритмы социальных отношений можно разделять на пословицы-констатации и пословицы-рекоменда­ции, различие между которыми проявляется в характере самого правила поведения. Больший по объему пласт норм относится к пословицам-констатациям: они не предписывают субъекту конкретное поведенческое правило, а дают описания его различных вариантов, в основе которых лежат идеи справедливости и «доброй совести». В частности, народная память хранит и такие пословицы-констатации:

Кто правду хранит, того Бог наградит.

Кто правого винит, тот сам себе язвит.

Лучше по миру собирать, чем чужое брать.

Вор ворует не для прибыли, а для гибели.

Недолго той земле стоять, где начнут уставы ломать.

Юридические пословицы – источники обычного права, рассчитанного на определенную оседлость и союзность народа. Это право народных общин, во внутреннюю жизнь которых государственная власть долгое время не вмешивалась:

Что деревня, то обычай.

Что сторона, то и новизна.

В каком народе живешь, того и обычая держись.

Со своим уставом в чужой монастырь не суйся.

С волками жить, по-волчьи выть.

Под всякую песню не попляшешь, под всякие нравы не подладишь.

Прав Д.Я. Самоквасов, утверждая, что пословицы, отражая представление о праве и справедливости, дольше всего удерживаются в сельской местности, где общественные связи имеют большую устойчивость, чем в городе: «Каждому, кто сколько-нибудь знаком с сельским бытом русского народа, хорошо известно, что крестьянин в большинстве его семейных и общественных отношений не знает постановлений нашего законодательства, а определяет свои отношения к семье и общине понятиями о праве, может быть, регулировавшими семейные и общественные отношения русского народа за тысячу лет» [6, с. 245]. В частности, обычно-правовые нормы ярко проявлялись в общинном владении земельными участками и другими угодьями, в регулировании имущественных отношений (например, при наследовании имущества, его семейных разделах), а также при приеме в зятья, приемыши, установлении опеки и др.

Как в древнейшем быте народное право не отделяется от нравственности, так и в юридических пословицах преобладает нравственный характер:

Все минется, одна правда останется.

Тому тяжело, кто помнит зло.

Отольются волку коровьи слезы.

Чужим не наживешься.

Наушника никто не почитает, а лукавого всяк бранит.

Вора миловать – доброго погубить.

Не делай другому того, чего сам себе не желаешь.

Где добры в народе нравы, там хранятся и уставы.

Юридические пословицы отражали социальную психологию россиян, их отношение к закону:

Где закон, там и обида.

Не будь закона, не стало бы и греха.

Что мне законы, коли судьи знакомы.

Где сила владеет, там законы уступают.

Не всякий прут по закону гнут.

Закон – дышло: куда хочешь, туда и воротишь.

Среди исследователей русских юридических пословиц выделяются Н. Ермаков, В. Даль, И. Иллюстратов, К. Победоносцев, А. Сухов и др. Однако первенство в этом ряду имен по праву принадлежит И. Снегиреву: из 11 дореволюционных работ о юридических пословицах 6 принадлежит его перу*. В его знаменитой в XIX в. книге «Русские в своих пословицах» приводятся примеры, когда «юристы писали глубокомысленные рассуждения на отдельные судебные пословицы» [7, с. 26]. Можно заметить, что названные авторы подходят к исследованию юридических пословиц с самых разных позиций, рассматривая их как: а) нормы обычного права; б) объект устного распространения правовых знаний в обществе; в) средство накопления и развития юридических знаний; г) источник хранения юридической информации прошлого; д) элемент правовой культуры народа. Справедливости ради следует подчеркнуть, что первые обычаи (нравы) и пословицы русского народа изучены в качестве источников обычного права в работах профессора Московского университета З.А. Горюшкина «Руководство к познанию российского законодательства» (М., 1811, 1816), где вывод о древних источниках права в виде пословиц аргументируется ссылкой на многочисленные примеры из российских уложений.

Эмбриология права – таково наименование, более всего отвечающее той новой ветви обществоведения, которая ставила своей ближайшей задачей объяснение порядка зарождения правовых институтов, – содержит многочисленные пословицы, относящиеся к правосудию. Безнадежность, смирение, горький, иногда чуть смягченный юмор – вот те чувства, которые наполняют пословицы о судах и судьях:

Не бойся суда, а бойся судьи.

Из суда, что из пруда, – сухой не выйдешь.

Когда судье подаришь, то всех победишь.

Судьям то и полезно, что им в карман полезло.

Узнавай купца по обману, а судью по карману.

Дарами и праведного судью к неправде приведешь.

Брюхо – что неправедный судья, и молча просит.

За малое судиться, большее потерять.

Анализ пословиц, оставленный древними римскими юристами, порой удивляет точностью оценки законов, содержания и значимости юридической профессии. Древние римляне утверждали, что право есть господство того, что правильно; что право – это священная санкция, требующая того, что правильно, но запрещающая противное этому; что право – наивысший разум, данный нам природой; что закон никогда не чинит несправедливости и никому не приносит вреда.

Напротив, русские юридические пословицы прямо противоположны по своему смыслу:

Воля царя – закон.

Не будь закона – не было бы и греха.

Где закон – там и преступление.

То-то и закон, как судьям знаком.

Закон – паутина: шмель пролетит, муха увязнет.

Эффективность правовой нормы, выраженной посредством пословицы, в значительной степени зависит от качества ее словесного оформления. И хотя юридическая пословица моделируется обществом в процессе относительно продолжительного периода, учитывает весь спектр социального бытия, однако она может не совпадать с содержанием правовой нормы в силу словесных изъянов. «Неточные выражения, – утверждает И. Бентам, – это цепи, приковывающие людей к неблагоразумным поступкам. Рассеять заблуждения труднее всего, когда они коренятся в языке. Всякое неточное выражение заключает зародыш обманчивых положений; оно образует облако, которое скрывает свойство вещей и часто служит непреодолимым препятствием к разысканию истины» [8, с. 93].

Данное обстоятельство имеет принципиальное значение для двух выводов. Во-первых, оно дает объяснение тому, почему одно и то же правило в большинстве случаев отражается несколькими юридическими пословицами, отличающимися друг от друга лишь своей формой. Например, пословицы, указывающие на смерть одного из супругов как основание прекращения брака:

Не дай Бог вдоветь и гореть.

Вдовец деткам не отец, а сам – круглый сирота.

Жена без мужа – всего хуже.

Худой муж помрет, добрая жена по миру пойдет.

Худо полю без изгороди, а вдове без обороны.

Без мужа жена всегда сирота.

Во-вторых, многочисленность юридических пословиц, содержащих одну и ту же правовую норму, есть следствие различий языковых, экономических, культурных и т.д. связей между российскими регионами.

Анализ юридических пословиц позволяет определить то, как народ смотрел на саму власть, ее происхождение, роль царя:

Свет солнца и луны – для природы, а царь – для народа.

Земля без гор, а народ без правителя не бывает.

Без главы в народе беспорядок.

Кого изберешь главой, того и корми.

Если хочешь молиться сильному, молись Богу.

Стыдись народа, бойся Бога.

Кто боится Бога, того и ты не бойся, а кто не боится Бога, того бойся.

Следует отметить, что для юридических пословиц не был характерен социальный идеализм – они отражали жизнь, отталкиваясь от реальностей бытия. Такая их зависимость позволяет по-иному взглянуть на природу существующих ныне институтов власти. В частности, пословицы подтверждают внегосударственную первоприроду суда, его генетическую связь с правом, которое возникает на догосударственном этапе эволюционного развития общества. Это дает основание рассматривать суд как явление внеисторическое. Суд, как и право, – явление цивилизации, поэтому независимо от изменений структуры общества, сущности государства он будет выполнять свою социальную функцию. «Какие бы события ни происходили в стране, – во время войны и во время мира, в период покоя и в эпоху смуты, – судебная власть остается неизменной: врач лечит, учитель учит, судья судит», – мысль, принадлежащая дореволюционному государствоведу В.М. Гессену, претендует на статус закона функционирования судебной власти [9, с. 3].

В качестве одного из возможных аргументов данного вывода могут служить пословицы, характеризующие древнее судопроизводство:

Кто побожится, тот и прав.

Когда человек божится, верят не ему, а Богу.

Кто перекрестится перед образом, с того уже нельзя ничего более искать.

Жребий глуп – обиженного обидеть может.

Жребий слеп – виновного оправдать может.

В поле – две воли, кому Бог поможет.

Железа и змея боится.

Два человека заодно, – никакой коршун их не заклюет.

Бог за правого.

Где присяга – там и вера.

Кого Бог милует, того и государь жалует.

Кого Бог хранит, тому зла никто не учинит.

Известно, что порой в одной пословице гораздо больше содержания, чем в объемном трактате:

Сила аргументов не в числе, а в весомости.

Права влекут за собой обязанности.

Тяжесть доказательств лежит на том, кто утверждает, а не на том, кто отрицает.

Обязательством считается то, что человек сказал, а не то, что он подумал.

Данное обстоятельство обусловливает то, что на шкале правовых ценностей любого общества юридическим пословицам отводится особое положение, поскольку современный законодатель, решая сложные вопросы нормотворчества, всегда будет обращаться к истокам национальной правовой культуры. Необходимость учета традиций «устного народного права» важна и для правоприменителя – обстоятельство, признаваемое научными доктринами многих стран.

Подытоживая изложенное, можно утверждать, что пословицы, с одной стороны, – механизм воспроизводства социальных норм, при котором поддержание норм узаконивается самим фактом их бытия в прошлом; с другой стороны, это сами социальные нормы, правила поведения, т.е. пословицы отражают содержание норм, которые не закрепляются письменно ни в документах юридической практики, ни в законах: у пословицы только один поручитель – человеческая память.