Глава первая. Товар

1. Характерное отличие товарного производства

В своём труде «Капитал» Маркс исследует капиталистический способ производства,

господствующий в настоящее время. Он не занимается при этом законами природы,

лежащими в основе процесса производства; их исследование представляет собой одну

из задач механики, химии и т.д., а не политической экономии. Не ставит он себе

также задачей исследование только тех форм производства, которые общи всем

народам. Подобное исследование может привести большей частью лишь к общим

местам, вроде того, что для производства человеку всегда необходимы орудия,

земля и средства к жизни. Наоборот, Маркс исследует законы движения определённой

формы общественного производства, свойственной определённой эпохе (последним

векам) и определённым народам (европейским или вышедшим из Европы; за последнее

время этот способ производства начинает приобретать права гражданства и у других

народов, например у японцев и индийцев).

Этот господствующий ныне способ производства -- капиталистический. Его

особенности мы изучим ближе впоследствии. Он резко отличается от других способов

производства, например от феодального, господствовавшего в Европе в средние

века, или от первобытно-коммунистического, общего всем народам на пороге их

развития.

Рассматривая современное общество, мы находим, что его богатство состоит из

товаров. Товар есть продукт труда, произведённый не для собственного потребления

производителя или связанных с ним лиц, а с целью обмена его на другие продукты.

Следовательно, не природные, а общественные особенности продукта делают его

товаром.

Поясним это примером. Пряжа, которую прядет из льна девушка в патриархальной

крестьянской семье, чтобы соткать затем холст, потребляемый самой же семьей,

есть предмет потребления, а не товар. Но когда прядильщик прядет лён, чтобы

обменять у соседнего крестьянина пряжу на пшеницу, или когда фабрикант

заставляет рабочих изо дня в день прясть много центнеров льна, чтобы продавать

потом получаемый продукт, то этот продукт является уже товаром. Конечно, он

является вместе с тем и предметом потребления, но таким предметом потребления,

которому предстоит играть особенную общественную роль: он должен быть обменен.

По внешнему виду льняной пряжи нельзя узнать, является ли она товаром или нет.

Природа её может быть совершенно одинаковой, приготовлена ли она крестьянской

девушкой для своего приданого или же фабричной работницей, которая, вероятно,

никогда не воспользуется из неё ни одной ниткой. Только по общественной роли

пряжи, по общественной функции, выполняемой ею, можно узнать, является ли она

товаром или нет.

В капиталистическом обществе продукты труда всё в большей и большей мере

принимают форму товаров. Если в настоящее время ещё не все продукты труда

являются у нас товарами, то лишь потому, что рядом с современным способом

производства существуют различные остатки прежних способов производства. Если

отвлечься от этих остатков, то можно сказать, что в настоящее время все продукты

труда принимают форму товаров. Чтобы понять современный способ производства,

необходимо уяснить себе сущность товара. Мы должны поэтому начать с исследования

товара.

Понимание этого исследования будет, по нашему мнению, очень облегчено, если мы

прежде всего изложим характерные особенности товарного производства, отличающие

его от других способов производства. Таким путём мы легче всего поймём ту

позицию, с которой Маркс исследовал товар.

Как бы далеко мы ни заглянули в прошлое человеческого рода, мы всегда находим,

что люди для добывания средств к жизни всегда объединялись в общества больших

или меньших размеров, что производство всегда носило общественный характер. Это

было разъяснено Марксом уже в его статьях «Наемный труд и капитал», помещенных в

«Новой рейнской газете» в 1849 г. и изданных затем отдельной брошюрой.

«В производстве люди воздействуют не только на природу, но и друг на друга. Они

не могут производить, не соединяясь известным образом для совместной

деятельности и для взаимного обмена своей деятельностью. Чтобы производить, люди

вступают в определенные связи и отношения, в только через посредство этих

общественных связей и отношений существует их отношение к природе, имеет место

производство.

В зависимости от характера средств производства эти общественные отношения, в

которые вступают производители друг к другу, эти условия, при которых они

обмениваются своими работами и участвуют в совокупном производстве, будут,

конечно, различны. С изобретением нового орудия войны, огнестрельного оружия,

неизбежно изменилась вся внутренняя организация армии, преобразовались те

отношения, при которых отдельные личности образуют армию и могут действовать как

армия, изменилось также отношение различных армий друг к другу.

Итак, общественные отношения, при которых производят индивиды, общественные

производственные отношения, изменяются, преобразуются с изменением и развитием

материальных средств производства, производительных сил. Производственные

отношения в своей совокупности образуют то, что называют общественными

отношениями, обществом, и притом образуют общество, находящееся на определенной

ступени исторического развития, общество с своеобразным отличительным

характером» («Наемный труд и капитал», К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные

произведения в двух томах, 1955, т. 1, стр. 63).

Иллюстрируем сказанное несколькими примерами. Возьмём какой-нибудь первобытный

народ, который стоит на низшей ступени производства и для которого охота

составляет главный способ добывания пищи, например индейцев. Додж в своей книге

«О современных индейцах Дальнего Запада» сообщает следующее об их способе охоты:

«Так как к голове и сердцу обращаются за помощью лишь изредка, а требования

желудка дают о себе знать беспрестанно, то племя находится обыкновенно под

господством «третьего сословия». Это сословие составляют все охотники племени,

образующие род цеха или гильдии, и их решения в области их специальности

безапелляционны.

У племени шейенов люди эти называются «воины-собаки». Более молодые и деятельные

вожди всегда принадлежат к этим «воинам-собакам», но последние не беспрекословно

подчиняются им. Воины сами обсуждают и решают общие дела, а выполнение решений

возлагается на наиболее прославленных и способных охотников, избираемых ими из

своей же среды. Среди этих «воинов-собак» находится и многочисленная молодёжь,

ещё не выдержавшая испытания, необходимого для посвящения в воины. Одним словом,

этот цех охотников охватывает всю рабочую силу племени и является той силой,

которая защищает женщин и детей и снабжает их пищей.

Каждый год осенью устраиваются большие охоты, чтобы добыть возможно больше дичи

и заготовить на зиму значительный запас мяса. Тут «воины-собаки» являются

героями дня, и горе несчастному, который осмелится ослушаться или пренебречь

хотя бы самым незначительным из их распоряжений, демократических или

своевольных. Когда всё готово, лучшие охотники отправляются в путь рано утром,

задолго до рассвета. Если они откроют несколько стад буйволов, то для первого

нападения избирается стадо, положение которого таково, что предварительные

приготовления и манёвры для окружения, крики и выстрелы при нападении не

вспугнут остальные стада.

В это время мужчины, способные принять участие в предстоящей охоте, собираются

верхом, молча и дрожа от волнения, где-нибудь в соседней лощине, расположенной

вне поля зрения буйволов. Когда стадо оказывается в удобном для охоты положении,

руководители охоты отбирают соответствующее число людей и посылают их на заранее

намеченные места. Когда затем руководитель видит, что каждый занял надлежащее

место и всё уже готово, он с отрядом всадников стремится окружить стадо и

отрезать его от открытого места. Затем он подаёт сигнал, и вся ватага со

страшным криком, который, кажется, даже мёртвого мог бы поднять из гроба,

бросается вперёд на животных. В продолжение нескольких минут бойня в полном

ходу; немногим буйволам удаётся прорвать цепь и ускользнуть, но их не

преследуют, если вблизи находятся другие стада.

В те времена, когда индейцы употребляли только лук н стрелы, каждый воин знал

свои стрелы и мог без труда узнать убитых им буйволов. Они составляли его личную

и полную собственность, за исключением известной доли, которая шла в пользу вдов

и семейств, не имеющих воина-кормильца. Если в убитом буйволе оказывались стрелы

нескольких охотников, то вопрос о принадлежности добычи решался в зависимости от

положения стрел. Если каждая из стрел причинила смертельную рану, то буйвола

делили на части или нередко присуждали какой-нибудь вдове. Все подобные вопросы

разрешались руководителем охоты, причём его решения можно было обжаловать перед

общим собранием «воинов-собак».

С тех же пор, как огнестрельное оружие вошло во всеобщее употребление и в силу

этого стало невозможно узнать, кем именно убит тот или другой буйвол, индейцы

стали более коммунистичны [Правильнее было бы, пожалуй, сказать: они вернулись к

коммунистическим взглядам. Первоначально быт индейцев был коммунистическим,

следовательно, и распределение охотничьей добычи производилось на

коммунистических началах. (Примечание автора.) Термин «коммунистический»

употребляется здесь Каутским для характеристики первобытного строя. - Ред.] в

своих воззрениях, и всё количество добытого мяса и шкур подвергается теперь

относительно равному разделу, на основании того или иного мерила собственного

изобретения.»

Мы видим, что у этого охотничьего племени производ ство является общественным;

различного рода работы исполняются совместно с целью достижения общего

результата.

Здесь мы уже находим зачатки разделения труда и планомерного сотрудничества

(кооперации)[«Та форма труда, при которой много лиц планомерно и совместно

участвуют в одном и том же процессе труда или в разных, но связанных между собою

процессах труда, называется кооперацией» («Капитал», т. 1, стр. 331). Немного

далее Маркс в одном примечании говорит: «Лэнге в своей «Theorie des Lois

Civileg», быть может, не без основания называет охоту первой формой кооперации,

а охоту на людей (войну) -- одной из первых форм охоты»(«Капитал», т. 1, стр.

340).].

Сообразно своим способностям охотники выполняют различные работы. Но всё

совершается по общему плану. Охотничья добыча является результатом совместного

исполнения различных работ -- «обмена деятельностью», как выражается Маркс в

«Наемном труде и капитале». Эта добыча не обменивается, а делится.

Отметим здесь лишь мимоходом, как изменение в средствах производства -- замена

лука и стрел огнестрельным оружием -- влечёт за собой также изменение в способе

распределения.

Рассмотрим теперь другой, более высокий вид общественного производства, например

основанную на земледелии индийскую сельскую общину. От первобытного коммунизма,

господствовавшего в ней когда-то, теперь в Индии сохранились лишь жалкие

остатки. Но Неарх, начальник флота Александра Македонского, сообщал ещё, по

словам Страбона, о местностях в Индии, где земля была общей собственностью,

сообща обрабатывалась и по окончании уборки урожай делился между членами общины.

По Эльфинстону, такие общины существовали в некоторых частях Индии ещё в начале

XIX столетия. На Яве сельская община продолжает ещё существовать в определённой

форме: время от времени вся пахотная земля подвергается переделу между жителями

села. Они получают свои участки не в частную собственность, а лишь в пользование

на известный срок. В Индии пахотная земля большей частью уже перешла в частную

собственность отдельных крестьян. Леса же, луга и пустоши составляют ещё

зачастую общую собственность, право пользования которой имеют все члены данной

общины.

В подобной деревенской общине, ещё не подпавшей под разлагающее влияние

английского господства (в особенности введённой англичанами податной системы),

нас интересует та форма, которую принимает в ней разделение труда. Мы уже видели

разделение труда у индейцев Америки; сельская же община в Индии представляет

гораздо более высокую ступень разделения труда.

Помимо общинной администрации, которая называется патил, если она состоит из

одного лица, или панч, если она образует коллегию, по большей части из пяти лиц,

мы находим в индийской хозяйственной общине ещё ряд должностных лиц: карнама или

матсадди -- счетовода, который ведает финансовыми отношениями общины как к

отдельным её членам, так и к другим общинам и государству; таллира -- для

расследования преступлений и правонарушений, на котором лежит также обязанность

охранять путников, проезжающих через владения общины; тоти -- охранителя пашни и

землемера, который должен наблюдать за тем, чтобы соседние общины не нарушали

межей, что легко может случиться, особенно при возделывании риса; смотрителя над

шлюзами, который должен содержать их в надлежащем порядке и заботиться о том,

чтобы они своевременно открывались и закрывались, снабжая каждое поле

достаточным количеством воды, что особенно важно для рисовых полей; брамина --

для исполнения религиозных обрядов; школьного учителя, обучающего детей грамоте;

брамина -- звездочёта или астролога, который указывает счастливые и несчастливые

дни для посева, жатвы, молотьбы и других важных работ; кузнеца, плотника и

колесника, гончара, цирюльника, пастуха, врача, танцовщицу, а иногда даже и

певца.

Все эти лица работают на всю общину и вознаграждаются за это или частью общего

поля, или же частью урожая. И здесь, при таком высокоразвитом разделении труда,

мы видим совместный труд и распределение продуктов.

Возьмём ещё один пример, известный каждому: патриархальную крестьянскую семью,

которая сама удовлетворяет все свои потребности. Эта общественная форма

развилась из способа производства, только что описанного нами на примере

индийской хозяйственной общины и

существовавшего на первых ступенях развития всех более или менее известных

культурных народов.

В такой крестьянской семье мы также находим не изолированных производителей, а

совместный труд и совместное выполнение различных видов труда, изменяющихся

сообразно с возрастом, полом и временами года. Тут пашут, косят, пасут скот,

доят, рубят дрова, вяжут, прядут, ткут, шьют, плотничают и т. д. Самые различные

виды труда здесь прилагаются совместно, в общей связи друг с другом; здесь, как

и в предыдущих примерах, продукты не обмениваются между отдельными работниками,

а распределяются между ними сообразно с обстоятельствами.

Предположим теперь [Ряд фактов показывает, что первоначальное развитие товарного

производства происходило в действительности таким путём, как изображено в

последующих строках Понятно, это произошло не так просто, как здесь описано, но

наше изложение имеет своей целью представить не историю товарного производства,

а его отличительные особенности, которые легче всего познаются путём сравнения

его с другими способами производства.], что средства производства какой-нибудь

земледельческой общины, вроде изображенной нами, настолько усовершенствовались,

что на возделывание земли можно затрачивать уже меньше труда, чем прежде.

Освобождающиеся рабочие силы могут быть, если техника достигла достаточного

развития, обращены, например, на разработку залежей кремня, оказавшегося

где-нибудь на общинной земле, на выделку из него инструментов и оружия. Положим,

что производительность труда тут настолько велика, что инструментов и оружия

изготовляется гораздо больше, чем нужно общине.

Какое-нибудь пастушеское племя приходит во время своих кочёвок в соприкосновение

с этой общиной. Производительность труда у этого племени также возросла, и оно

разводит больше скота, чем ему нужно. Понятно, что это племя охотно станет

выменивать свой излишек скота на излишек инструментов и оружия земледельческой

общины. Излишек скота и излишек инструментов становятся вследствие этого обмена

товарами.

Обмен товаров является естественным следствием развития производительных сил за

пределы ограниченных потребностей первобытных общин. На известной ступени

развития техники первобытный коммунизм становится препятствием для её

дальнейшего движения вперёд. Способ производства требует расширения круга

общественного труда. Но так как отдельные общины были независимы и чужды друг

другу, то это расширение не могло совершиться посредством расширения

коммунистического планомерного труда. Оно происходило только путём взаимного

обмена излишков труда между отдельными общинами.

Мы не станем здесь исследовать, как обмен товаров в свою очередь воздействовал

на способ производства внутри общин, пока, наконец, производство товаров не

превратилось в производство независимых друг от друга частных производителей,

владеющих средствами производства и продуктами своего труда на правах частной

собственности. Здесь мы хотим лишь установить следующее: товарное производство

есть общественная форма производства, оно немыслимо вне общественной связи, оно

означает даже расширение общественного производства за пределы предшествовавшего

ему коммунистического (в племени, общине или в патриархальной семье). Но

общественный его характер теперь не выступает открыто наружу.

Представим себе гончара и земледельца сначала в качестве членов индийской

коммунистической сельской общины, а затем в качестве двух товаропроизводителей.

В первом случае оба они одинаково работают на общину. Один доставляет ей горшки,

другой -- земледельческие продукты. Первый получает при этом свою долю

земледельческих продуктов, второй -- горшков. Во втором случае каждый из них

выполняет свою частную работу независимо от другого, но каждый работает (может

быть, в той же мере, как и прежде) не только на себя, но и на других. Затем они

обменивают свои продукты. Очень возможно, что один получит при этом столько же

земледельческих продуктов, другой -- столько же горшков, как и прежде. Как будто

не произошло никакой существенной перемены, а на самом деле эти два процесса

коренным образом отличаются друг от друга.

В первом случае каждый сразу видит, что силой, которая устанавливает взаимную

связь между различными видами труда, которая заставляет работать одного на

другого и даёт каждому соответствующую часть продуктов труда другого,- что этой

силой является общество. Во втором случае каждый как будто работает лишь на

себя, и способ, посредством которого один производитель приходит к обладанию

продуктом другого, кажется вытекающим не из общественного характера их труда, а

из особенности самого продукта. Кажется, будто не гончар и земледелец работают

один для другого, вследствие чего труд каждого из них является необходимым для

общества, а будто горшкам и земледельческим продуктам присущи какие-то

мистические свойства, которые и обусловливают их обмен в известных

количественных соотношениях. При господстве товарного производства отношения лиц

между собой, обуславливаемые общественным характером труда, принимают вид

отношений вещей, а именно продуктов производства. Пока производство было

непосредственно общественным, оно подчинялось руководству и управлению общества

и взаимные отношения производителей были совершенно ясны. Но лишь только

различные виды труда превратились в частные виды труда, существующие независимо

один от другого, лишь только производство стало вследствие этого бесплановым,

как и взаимные отношения производителей приняли вид отношений продуктов. С тех

пор отношения между производителями перестали определяться самими

производителями. Эти отношения стали развиваться независимо от воли людей.

Общественные силы переросли людей и стали представляться наивному воззрению

прошедших веков какими-то божественными силами, а позднейшим, более

просвещённым, векам -- силами природы.

Естественным формам товаров приписываются теперь свойства, которые кажутся

таинственными, покуда им не найдено объяснения во взаимных отношениях их

производителей. Как идолопоклонник приписывает своему фетишу такие свойства,

которые вовсе не заключены в действительной природе последнего, так и

буржуазному экономисту товар представляется чувственной вещью, одарённой

сверхчувственными свойствами. Маркс называет это «фетишизмом, который присущ

продуктам труда, раз только они производятся как товары, и который,

следовательно, неотделим от товарного производства» («Капитал», т. 1, стр. 79).

Этот фетишистский характер товара -- и равным образом, как мы увидим ниже, и

капитала -- был впервые открыт Марксом. Фетишизм затрудняет понимание

отличительных свойств товара и даже делает невозможным это понимание, пока он не

преодолен. Нельзя полностью понять стоимость товара, не отдавши себе отчёта в

фетишистском характере товара. Параграф «Товарный фетишизм и его тайна»

представляется нам вследствие этого одной из важнейших частей «Капитала»,

которой каждый читатель этой книги должен посвятить особенное внимание. А между

тем как раз на эти страницы не обращают почти никакого внимания противники, а

зачастую даже и приверженцы учения Маркса.

2. Стоимость

Раз мы выяснили себе фетишистский характер товаров, изучение самого товара

представит уже сравнительно мало трудностей.

Назначение товара, как мы видели, состоит в том, чтобы быть обмененным. Но это

возможно лишь в том случае, если товар удовлетворяет какой-нибудь --

безразлично, действительной или мнимой -- человеческой потребности. Никто не

обменяет своего продукта на другой, если этот последний для него бесполезен.

Таким образом. товар должен прежде всего быть полезным предметом, должен

обладать потребителъной стоимостью.

Потребительная стоимость определяется физическими свойствами товарного тела.

Потребительные стоимости образуют вещественное содержание богатства, какова бы

ни была его общественная форма. Потребительная стоимость не есть, стало быть,

свойство, присущее только товарам. Есть потребительные стоимости, которые не

являются товарами,- например, как мы видели выше, продукты коммунистической

общины[Как уже было отмечено выше, речь идёт о первобытной общине,- Ред.]; есть

и такие потребительные стоимости, которые даже не являются продуктами труда,-

например, плоды в первобытном лесу или вода в реке. Наоборот, нет товара,

который не обладал бы потребительной стоимостью.

Когда потребительные стоимости становятся товарами, т. е. начинают обмениваться

друг на друга, обмен этот всегда происходит в известном количественном

соотношении. Отношение, в котором один товар обменивается на другой, называется,

его меновой стоимостью.

Это отношение может изменяться в зависимости от времени и места, но для данного

времени и данного места оно является величиной определённой. Если мы обмениваем

20 аршин холста на 1 сюртук и одновременно 20 аршин холста на 40 фунтов кофе, то

мы можем быть уверены, что и 1 сюртук, если понадобится, будет обменен на 40

фунтов кофе. Меновая стоимость сюртука имеет совершенно иной вид при обмене его

на холст, чем при его обмене на кофе. Но как бы различно ни выглядела меновая

стоимость товара, в основе её, в данное время и данном месте, всегда лежит

одинаковое содержание.

Поясним это общественное явление подобным ему явлением из мира физического.

Когда я говорю, что какое-нибудь тело весит 16 килограммов, или 40 фунтов, или

один пуд, то я знаю, что в основе этих различных выражений лежит определённое

содержание, определённая тяжесть тела. Точно так же и в основе различных

выражений меновой стоимости товара лежит определённое содержание, которое мы

называем стоимостью.

Тут мы подошли к важнейшей и основной категории политической экономии --

категории, без понимания которой не может быть правильно понят и весь механизм

господствующего способа производства.

Что образует стоимость товаров? -- вот вопрос, на который мы должны дать ответ.

Возьмём два товара, например пшеницу и железо. Каково бы ни было отношение, в

котором они обмениваются, его всегда можно представить в виде математического

равенства, например: 1 гектолитр пшеницы = 2 центнерам железа. Между тем каждый

школьник знает, что математические действия можно производить только над

однородными величинами, например: от 10 яблок можно отнять 2 яблока, но не 2

ореха. Поэтому в железе и пшенице, как товарах, должно быть нечто общее,

делающее сравнение их возможным: это и есть их стоимость.

Является ли это общее естественным свойством товаров? Как потребительные

стоимости они обмениваются лишь потому, что обладают различными, а не общими

естественными свойствами. Эти свойства являются побудительной причиной обмена,

но они не могут определять отношение, в котором этот обмен совершается.

Если же оставить в стороне потребительную стоимость товаров, то у них останется

лишь одно свойство -- то, что они -- продукты труда.

Но, отвлекаясь от потребительной стоимости продуктов, мы отвлекаемся и от

различных определённых видов труда, создавшего их; они тогда уже не продукты

труда столяра, прядильщика и т. д., а только продукты человеческого труда

вообще. И как таковые они -- стоимости.

Значит, товар обладает стодмостью только потому, что в нем овеществлен

человеческий труд вообще. Как же измерить величину его стоимости? "Количеством

содержащегося в нём созидателя стоимости -- труда. Количество же труда в свою

очередь имеет своей мерой время.

Могло бы показаться, что если потраченное на изготовление товара время

определяет его стоимость, то он тем дороже, чем более ленив и менее искусен его

производитель. Но тут дело не в индивидуальном, а в общественном труде.

Вспомним, что товарное производство представляет систему различных видов труда,

которые затрачиваются хотя и независимо друг от друга, но в известной

общественной связи.

«Вся рабочая сила общества, выражающаяся в стоимостях товарного мира, выступает

здесь как одна и та же человеческая рабочая сила, хотя она и состоит из

бесчисленных индивидуальных рабочих сил. Каждая из этих индивидуальных рабочих

сил, как и всякая другая, есть одна и та же человеческая рабочая сила, раз она

обладает характером общественной средней рабочей силы и функционирует как такая

общественная средняя рабочая сила, следовательно употребляет на производство

данного товара лишь необходимое в среднем или общественно необходимое рабочее

время. Общественно необходимое рабочее время есть то рабочее время, которое

требуется для изго товления какой-либо потребительной стоимости при наличных

общественно нормальных условиях производства и при среднем в данном обществе

уровне умелости и интенсивности труда» («Капитал»,т.1,стр.45).

Если производительность труда изменяется, то изменяется и общественно

необходимое рабочее время, изме-няется и стоимость.

Разумеется, всегда, при всех способах производства, время, необходимое для

изготовления какого-либо продукта, должно было интересовать человека. Оно

всегда, даже при коммунистическом способе производства, влияет на количественное

соотношение различных видов труда друг к другу.

Возьмём опять в качестве примера индийскую сельскую общину. Положим, что

производством нужных ей земледельческих орудий занимаются два кузнеца. Допустим,

что какое-нибудь изобретение настолько увеличило производительность труда, что

теперь для изготовления того же числа орудий достаточно одного кузнеца. Тогда

эту работу поручат не двум кузнецам, а только одному. Другому же, быть может,

поручат изготовление оружия или украшений.

Допустим, далее, что производительность земледельческого труда не изменилась.

Это значит, что на удовлетворение потребностей сельской общины в земледельческих

продуктах необходимо такое же количество рабочего времени, как и прежде.

При таких условиях каждый член общины будет получать ту же долю земледельческих

продуктов, что и прежде. Но всё-таки есть разница: производительность кузнечной

работы удвоилась, и за изготовление земледельческих орудии община даёт теперь

лишь одну долю земледельческих продуктов, а не две.

Изменение в соотношении различных видов труда здесь очень просто и совершенно

ясно. Но оно становится мистическим, когда кузнечный труд и земледельческий труд

не находятся в непосредственной связи, а вступают в связь только через

посредство своих продуктов. Тогда изменение производительности кузнечного труда

обнаруживается в виде изменения менового отношения продукта этого труда к другим

продуктам, в виде изменения его стоимости.

Уже Рикардо показал, что величина стоимости товара определяется количеством

потраченного на его изготовление труда. Но он не разглядел скрытого в

стоимостной форме товара общественного характера труда, т. е. товарного

фетишизма. Далее, он не сумел ясно и сознательно отделить ту сторону труда,

которая является созидателем стоимости товара, от той стороны, которая создаёт

потребительную стоимость.

Товарный фетишизм мы уже выяснили. Последуем теперь за Марксом в его

исследовании двойственного характера труда, заключающегося в товарах.

Товар выступает перед нами как потребительная стоимость и как стоимость.

Вещество его даётся природой. Его стоимость, а также и потребительная стоимость

создаются трудом. Каким образом труд создаёт стоимость и каким образом --

потребительную стоимость?

С одной стороны, труд выступает как производительная затрата человеческой

рабочей силы вообще; с другой стороны -- как определённая человеческая

деятельность для достижения известной цели. Первая сторона труда составляет

общий элемент всякой производительной деятельности человека. Вторая сторона

различна для различных видов производительной деятельности. Возьмём

земледельческий труд и труд кузнеца. Между ними то общее, что оба они являются

тратой человеческой рабочей силы вообще. Но они отличаются друг от друга своей

целью, своими приёмами, своим предметом, своими средствами, своим результатом.

Определенная, направленная к известной цели человеческая деятельность создаёт

потребительную стоимость. Её различный характер образует основу товарного

производства. Товары лишь тогда обмениваются друг на друга, если они качественно

различны. Никто не станет менять пшеницу на пшеницу или косу на косу, но вполне

возможен обмен пшеницы на косу. Потребительные стоимости только тогда могут

противостоять друг другу в качестве товаров, если в них заключены качественно

различные полезные виды труда.

Как стоимости же товары отличаются друг от друга не качественно, а

количественно. Они обмениваются, потому что они различны как потребительные

стоимости. Но при обмене они сравниваются и ставятся в известное соотношение

друг к другу, так как они равны как стоимости. Не труд как определенная,

направленная к известной цели, качественно различающаяся деятельность создаёт

стоимость, а лишь труд как деятельность, обладающая во всех своих отраслях

одинаковым характером, как затрата человеческой рабочей силы вообще. Как такие

затраты рабочей силы, разные виды труда, подобно самим стоимостям, различаются

не качественно, а лишь количественно.

Это значит, что в отношении образования стоимости всякий труд рассматривается

как простой средний труд, как затрата простой рабочей силы, которой обладает

каждый средний человеческий организм. При этом сложный труд считается умноженным

простым трудом. Небольшое количество сложного труда приравнивается большому

количеству простого.

Соответственно всему характеру товарного производства процесс, устанавливающий

отношения между различными видами труда, сводящий их всех к простому труду, есть

процесс общественный, но вместе с тем бессознательный. Человеку же, находящемуся

во власти фетишистских представлений товарного мира, причины, сводящие сложный

труд к умноженному труду, кажутся не общественными, а естественными.

Ряд мелкобуржуазных социалистов, желавших «конституировать стоимость», т. е.

установить её раз навсегда, .чтобы очистить товарное производство от его дурных

сторон и сделать его вечным, пытались установить эти мнимые естественные причины

и определить относительно каждого вида труда, в каком размере он создаёт

стоимость (ср. нормальный рабочий день Родбертуса). В действительности же это

причины общественные, и притом непрерывно изменяющиеся.

Мало найдётся областей, в которых было бы высказано столько ошибочных мнений,

как по вопросу о стоимости. Некоторые из них разъяснены ещё Марксом.

Особенно часто встречается как у последователей, так и у противников теории

Маркса одна ошибка -- смешение стоимости с богатством. Часто Марксу

приписывается выражение: «Труд есть источник всякого богатства».

Кто следил до сих пор за нашими рассуждениями, легко поймёт, что это положение

прямо противоречит основным воззрениям Маркса. Такое мнение может высказать лишь

человек, находящийся в плену у товарного фетишизма. Стоимость есть историческая

категория, действительная лишь для эпохи товарного производства. Она

представляет собой общественное отношение. Богатство же есть нечто вещественное,

оно состоит из потребительных стоимостей. Богатство производится при всяких

способах производства. Существуют богатства, доставляемые природой и не

содержащие в себе никакого труда; но нет богатства, которое было бы создано

одним только человеческим трудом. «Труд,- говорит Маркс,- не единственный

источник производимых им потребительных стоимостей, вещественного богатства.

Труд есть отец богатства, как говорит Вильям Петти, земля -- его мать»

(«Капитал», т. 1, стр. 50).

С ростом производительности труда растет, при прочих равных условиях,

вещественное богатство страны; оно уменьшается с падением производительности

труда. В то же время сумма имеющихся налицо стоимостей может остаться той же,

если общее количество затраченного труда остаётся неизменным. Хороший урожай

увеличивает богатство страны; но сумма стоимостей товаров, представляемая этим

урожаем, может быть такою же, как и в предыдущем году, если количество

затраченного общественно необходимого труда не изменилось.

Если Маркс не говорил, что труд есть источник всякого богатства, если это

положение покоится на смешении потребительной стоимости и меновой стоимости, то

отпадают все сделанные отсюда по отношению к Марксу выводы. Точно так же

очевидно теперь, как неосновательны делаемые Марксу его противниками упрёки,

будто он проглядел роль природы в производстве. Сами же эти противники

действительно кое-что проглядели, а именно -- различие между товарным телом и

общественным отношением, которое оно представляет.

«До какой степени фетишизм, присущий товарному миру, или предметная видимость

общественных определений труда, смущает некоторых экономистов, показывает, между

прочим, скучный и бестолковый спор их относительно роли природы в процессе

созидания меновой стоимости. Так как меновая стоимость есть лишь определённый

общественный способ выражать труд, затраченный на производство вещи, то, само

собой разумеется, в меновой стоимости содержится не больше вещества, данного

природой, чем, напр., в вексельном курсе» («Капитал», т. 1, стр. 88-89).

Таким образом, Маркс отнюдь не «проглядел» роли природы в производстве

потребительных стоимостей. Если он не приписал ей роли в создании стоимости, то

не по забывчивости, а вследствие глубокого проникновения в общественный характер

товарного производства, проникновения, которого всё ещё не хватает экономистам,

выводящим общественные законы из внеобщественного состояния изолированного

человека.

Другая довольно распространённая ошибка относительно теории стоимости Маркса

состоит в смешении способности труда создавать стоимость со стоимостью рабочей

силы.Между тем эти две вещи надо строго различать одну от другой. Труд как

источник стоимости так же мало может иметь стоимость, как тяжесть--вес,

теплота--температуру.

До сих пор мы говорили только о стоимости, образуемой простым и сложным трудом,

а не о стоимости, которой обладает рабочая сила и которая выражается в

заработной плате носителя рабочей силы -- рабочего. Мы пока всё время

предполагаем простое товарное производство и про-стой товарный обмен. Рабочая

сила как товар пока для нас существует.

О человеческой рабочей силе и её стоимости мы будем в дальнейшем говорить

подробнее. Здесь же ограничимся этим указанием, чтобы предостеречь от ошибки.

На таких же ошибках покоится большинство возражений против теории стоимости

Маркса, поскольку они вообще не являются опровержением того, чего Маркс никогда

не говорил, или не представляют собой голословных подозрений вроде излюбленного

упрёка Марксу в догматизме.

Чтобы избежать подобного ошибочного понимания, нужно помнить, в чём заключается

сущность такого закона, как закон стоимости.

Всякий естественно-научный или общественный закон является попыткой объяснения

явлений природы или общественной жизни. Но едва ли хоть одно из этих явлений

обусловливается одной единственной причиной. В основе различных явлений лежат

самые разнообразные я сложные причины; да и самые явления не происходят

независимо друг от друга, а перекрещиваются в самых различных направлениях.

Поэтому перед исследователем явлений природы или общественной жизни стоит

двойная задача. Во-первых, он должен отделить, изолировать друг от друга

различные явления, во-вторых, отделить одну от другой причины, лежащие в основе

этих явлений,- отделить существенные от несущественных, постоянные от случайных.

Оба вида исследования возможны только при помощи отвлечения, абстракции.

Естествоиспытатель пользуется при этом целым рядом чрезвычайно

усовершенствованных инструментов и методами наблюдения и опыта. Исследователь же

общественных законов должен совершенно отказаться от опытов и должен, сверх

того, довольствоваться весьма несовершенными вспомогательными средствами.

С помощью абстракции исследователь открывает закон, лежащий в основании явлений,

которые он желает объяснить. Без знания этого закона соответствующие явления не

могут быть объяснены; но одного этого закона недостаточно, чтобы объяснить их

целиком.

Какая-нибудь одна причина может быть ослаблена другой, её действие может даже

быть совершенно уничтожено; но ошибочно было бы заключать отсюда, будто эта

причина вовсе не существует. Законы падения, например, имеют силу только в

безвоздушном пространстве: только там кусок свинца и перо падают с одинаковой

скоростью. В пространстве же, наполненном воздухом, результат иной вследствие

сопротивления последнего. Тем не менее закон падения верен.

Так же обстоит дело и со стоимостью. Когда товарное производство сделалось

господствующим, закономерность товарных цен не могла не броситься в глаза

участникам производства; она-то и побудила к исследованию лежащих в её основе

причин. Исследование товарных цен привело к определению величины стоимости. Но

подобно тому, как сила тяжести не есть единственная определяющая причина явлений

падения, так и стоимость товара -- не единственная причина его цены. Маркс сам

указывает на то, что есть товары, цена которых не только временами, а постоянно

ниже их стоимости. Так, например, золото и алмазы никогда ещё, вероятно, не

оплачивались по их полной стоимости. Товар рабочая сила также может при

известных обстоятельствах долгое время оплачиваться ниже своей стоимости.

Более того, Маркс доказал, что при капиталистическом способе производства

прибыль так влияет на закон стоимости, что цены большинства товаров не только

могут, но и должны постоянно стоять выше или ниже их стоимости. Несмотря на это,

закон стоимости остаётся в силе и здесь. Самые эти отклонения цен от стоимости

могут быть объяснены в свою очередь только с помощью закона стоимости. Здесь мы

можем только указать на это, так как для подробного разъяснения этого вопроса

необходимо знание законов капитала и прибыли. В дальнейшем мы ещё вернёмся к

этому.

Много возражений против теории стоимости Маркса покоится на смешении цены и

стоимости. Их необходимо строго различать.

Далее, нельзя упускать из виду исторический характер марксовой теории стоимости.

Она должна лишь служить основой для объяснения явлений товарного производства.

Однако ещё и в настоящее время товарное производство переплетается с остатками

других способов производства. Так, например, в крестьянских хозяйствах сплошь и

рядом жизненные припасы, а также некоторые предметы одежды и инвентаря

производятся не в качестве товаров, а для собственного потребления. Если при

этих условиях имеют место явления, которые как будто противоречат теории

стоимости, то это, конечно, нисколько не опровергает последней.

Но прежде всего, как указывалось, нельзя ослепляться фетишистским характером

товара и принимать общеизвестные отношения, находящие своё выражение в товарном

теле, за природные свойства последнего. Если мы никогда не будем забывать, что

товарное производство есть такой вид общественного производства, при котором

отдельные хозяйства производят хотя и не совместно, но друг для друга, и что

стоимость товаров есть не отношение вещей, а скрытое под вещественной оболочкой

отношение людей друг к другу; если мы будем помнить всё это, нам будет ясно, как

надо понимать то положение Маркса, которое образует основу исследований

«Капитала»:

«Величина стоимости данной потребительной стои-мости определяется лишь

количеством труда, или количеством рабочего времени, общественно необходимого

для ее изготовления».(«Капитал», т. 1, стр. 46).

3. Меновая стоимость

Величина стоимости товара определяется общественно необходимым для его

изготовления рабочим временем. Но выражается она иным образом. Не говорят: этот

сюртук стоит 40 рабочих часов, а говорят: «он стоит столько же, сколько 20 аршин

холста или 10 граммов золота».

Рассматриваемый сам по себе, сюртук ещё не есть товар. Он становится им только

тогда, когда я хочу его обменять. Поэтому и стоимость товара не обнаруживается,

пока я не сравню её со стоимостью другого товара, на который я хочу обменять

первый.

Величина стоимости товара определяется, правда, количеством общественно

необходимого для его изготовления труда, но выражается она своим отношением к

стоимости одного или нескольких других товаров, своим меновым отношением.

Буржуазная политическая экономия часто считает, однако, что именно меновое

отношение товара определяет величину его стоимости. Достаточно простого примера,

чтобы объяснить всю нелепость этого взгляда.

Возьмём голову сахара. Её вес дан заранее, но выразить его мы можем только путём

сравнения его с весом другого тела, например железа. Мы кладем сахарную голову

на одну чашу весов, а на другую соответственное количество кусков железа, каждый

определённого веса, который называется, скажем, фунтом. Число кусков железа

показывает нам вес сахара; но было бы нелепо думать, что сахар потому весит 10

фунтов, что на другой чашке весов лежит 10 кусков железа; напротив, только

потому и нужно было положить туда столько кусков железа, что сахар весит 10

фунтов.

Здесь вопрос совершенно ясен. Но точно так же обстоит дело с величиной стоимости

и формой стоимости.

Выражение веса тела представляет некоторое сходство HI выражением стоимости

товара, т. е. с формой, в которой мы выражаем величину его стоимости. Голова

сахара весит 10 фунтов; это, точнее говоря, значит,- продолжая наш пример,- что

она весит столько же, сколько 10 определённых кусков железа. Подобным же образом

мы можем сказать о сюртуке, что он стоит столько же, сколько стоят, на пример,

20 аршин холста.

Мы не могли бы поставить железо и сахар как тела в известное отношение друг к

другу, если бы у них не было однoro общего природного свойства -- тяжести. Точно

так же мы не могли бы поставить в известное отношение друг к дpyry сюртук и

холст как товары, если бы у них не было общего общественного свойства -- быть

продуктами человеческого труда вообще, стоимостями.

Железо и сахар играют в первом равенстве различные роли: голова сахара весит

столько же, сколько 10 фунтов железа. Сахар выступает здесь как сахар, железо же

-- не как железо, а как воплощение тяжести, как форма её проявления. В этом

равенстве мы не отвлекаемся от особых физических свойств сахара, но отвлекаемся

от свойств железа.

Сходное явление представляет равенство: 1 сюртук = 20 аршинам холста.

Как холст, так и сюртук -- товары, стало быть -- потребительные стоимости и

стоимости. Но в форме стоимости, в меновом соотношении, только сюртук выступает

здесь как потребительная стоимость, холст же выступает лишь как форма проявления

стоимости.

Я могу узнать вес сахара при помощи не только железных гирь, но и медных,

свинцовых и т. д. Точно так же я стоимость сюртука я могу выразить не только в

холсте, во и во всяком другом товаре. Поэтому в равенстве 1 сюртук = 20 аршинам

холста я совершенно отвлекаюсь и особой природной формы холста; он выступает в

этом соотношении -- об этом сказано выше -- только как стоимость, как воплощение

человеческого труда вообще. Холстстановится формой проявления стоимости сюртука

в противоположность телу сюртука. Свойственная сюртуку, как и всякому другому

товару, противоположность между потребительной стоимостью и стоимостью

отражается в выражении стоимости, причём его телесная форма сюртука является

воплощением исключительно потребительной стоимости, а телесная форма товара --

холста -- лишь воплощением стоимости, формой стоимости.

И всё же потребительная стоимость того товара, в котором выражена стоимость

другого товара,- Маркс называет его эквивалентом [От латинских слов aeqiius --

равный и valere -- стоить.] -- не безразлична. Оба товара должны быть

разнородны: равенство 1 сюртук = 1 сюртуку бессмысленно.

Я могу выразить стоимость сюртука не только в холсте, но и во всяком другом

товаре. Но я могу перевернуть равенство и выразить стоимость холста, а равно и

всякого другого товара в сюртуках. Я могу составить равенство:

      1 сюртук ={20 аршинам холста

      10 фунтам чаю

      40 фунтам кофе

      ½ тонны железа

      1 центнеру пшеницы

      и т. д.

Но я могу также перевернуть его и сказать:

      20 аршинам холста {= 1 сюртук

      10 фунтам чаю

      40 фунтам кофе

      ½ тонны железа

      1 центнеру пшеницы

      и т. д.

Оба равенства говорят, казалось бы, одно и то же, но они тождественны только как

математические равенства; как различные формы выражения стоимости, они различны

по своему логическому и историческому содержанию.

На первых порах товарного производства продукты обменивались лишь изредка и

случайно.

Этот период характеризуется простой формой стоимости, при которой один товар

взят в известном отношении к одному только другому товару, например: бронзовый

молоток = 20 фунтам каменной соли. Эту форму Маркс называет простой или

отдельной формой стоимости. Как только, однако, один какой-нибудь продукт труда,

например скот, начинает обмениваться на другие продукты не в виде исключения, а

постоянно, то выражение стоимости принимает форму первого из приведённых

равенств, т. е., например:

      1 корова ={2 плащам

      1 мечу

      1 поясу

      10 парам сандалий

      3 кубкам

      и т. д.

Эту форму стоимости, примеры которой мы находим у Гомера, Маркс называет полной

или развёрнутой формой стоимости.

Но товарное производство развивается ещё дальше. Растет число продуктов труда,

изготовляемых для обмена, т. е. товаров, и регулярный обмен охватывает всё

большее и большее число самых разнообразных товаров. Не только скот, но и мечи,

пояса, кубки и т. д. становятся предметами регулярного обмена. Самый ходкий из

этих товаров, например скот, становится тем товаром, в котором чаще всего

выражаются стоимости товаров, пока он, наконец, не оказывается единственным

выразителем стоимости. Тогда вступает в силу вторая из приведённых выше формул

-- всеобщая форма стоимости.

Рассмотрим ближе эквивалентную форму в этом равенстве. Как мы уже видели выше,

эквивалентная форма является воплощением человеческого труда вообще. Но в

прежних формах стоимости тот или иной товар являлся таким воплощением только

случайно и на время. В равенстве 1 сюртук = 20 аршинам холста холст,

действительно, является только формой выражения стоимости. Но когда 20 аршин

холста приравниваются 1. гектолитру .пшеницы или опять-таки сюртуку, то уже

пшеница или сюртук являются воплощением человеческого труда вообще, холст же

фигурирует здесь как потребительная стоимость.

При всеобщей форме стоимости дело обстоит иначе. Тут эквивалентом служит

один-единственный товар; это всеобщий эквивалент. Подобно всем прочим товарам,

товар этот как был, так и остаётся и потребительной стоимостью и стоимостью. Но

все другие товары противостоят ему, повидимому, только как потребительные

стоимости, сам же он выступает в качестве всеобщей и единственной формы

проявления стоимости, в качестве общественного воплощения человеческого труда

вообще. Он теперь тот товар, который может быть непосредственно обменен на все

другие товары. Поэтому каждый охотно берёт его в обмен. Все же другие товары

теряют вследствие этого способность и возможность обмениваться непосредственно

друг на друга. Всякий обмен двух товаров может происходить теперь только при

посредстве всеобщего эквивалента, в котором отражаются стоимости всех других

товаров.

4. Обмен товаров

Обмен товаров может производиться при наличии двух условий. Во-первых,

обмениваемые продукты должны быть и потребительными стоимостями для тех, кто их

не имеет, и не быть ими для своих обладателей. Во-вторых, обменивающиеся стороны

должны признавать друг друга частными собственниками обмениваемых товаров.

Правовое отношение частной собственности является только отражением волевых

отношений обменивающихся лиц, обусловленных экономическими отношениями. Не

потому люди начали обмениваться товарами, что считали друг друга частными

собственниками этих последних. Наоборот, они стали признавать друг друга

частными собственниками, когда они стали обмениваться друг с другом товарами.

Самой первоначальной формой, в которой продукт труда перестаёт быть для своего

собственника потребительной стоимостью, т. е. самой первичной формой товара,

является излишек продуктов труда сверх потребностей их владельца. Эти продукты

ещё не производятся с заранее установленной целью обмена. Они производятся для

собственного потребления. Только обмен делает их товарами.

Что касается второго условия, т. е. признания владельцами отчуждаемых предметов

друг за другом прав частной собственности на эти последние, то такое признание

возможно лишь там, где вступают во взаимные сношения лица, независимые друг от

друга.

«Такое отношение взаимной отчуждённости не существует между членами естественно

выросшей общины, будет ли то патриархальная семья, древнеиндийская община,

государство инков и т. д. Обмен товаров начинается там, где кончается община, в

пунктах её соприкосновения с чужими общинами или членами чужих общин. Но раз

вещи превратились в товары во внешних отношениях, то путём обратного действия

они становятся товарами н внутри общины» («Капитал», т. 1, стр. 94-95).

На первых ступенях развития обмена величина п форма стоимости ещё очень слабо

развиты. Количественные отношения, в которых обмениваются продукты, случайны н

часто колеблются. Но постепенно обмен продуктов становится всё более и более

регулярным общественным процессом. Люди уже не ограничиваются обменом излишков,

а начинают производить потребительные стоимости специально с целью обмена.

Вследствие этого количественные отношения, в которых обмениваются товары,

становятся всё более и более зависимыми от условий их производства. Величина

стоимости товара начинает определяться количеством необходимого на его

изготовление рабочего времени.

Как только продукты начинают изготовляться специально для обмена, скрытое в

природе товара противоречие между потребительной стоимостью н стоимостью должно

ясно выступить наружу.

Это противоречие, присущее всякому товару, выражается, как мы знаем, в форме

стоимости. В выражении 20 аршин холста = 1 сюртуку холст сам говорит нам, что i

он -- потребительная стоимость (холст) и стоимость (равен сюртуку). Но в простой

форме стоимости трудно придать этому противоречию устойчивость. Ибо товар,

который служит здесь эквивалентом, воплощением человеческого труда вообще,

играет эту роль только временно. В развёрнутой форме стоимости это противоречие

выступает уже ясней. Теперь эквивалентом служат и могут служить уже много

товаров, потому что все эти товары обладают одним общим свойством: они

представляют собой продукты труда, стоимости.

Чем дальше развивается обмен товаров, чем больше продуктов труда становится

товарами, тем нужнее оказывается всеобщий эквивалент. На первых порах

существования обмена каждый меняет то, в чём он непосредственно не нуждается, на

то, в чём он нуждается. Но это становится всё трудней и трудней по мере того,

как товарное производство становится всеобщей формой общественного производства.

Представим себе настолько развитое товарное производство, что в нём появились

уже самостоятельные ремёсла -- портного, пекаря, столяра, мясника. Портной

продаёт столяру сюртук. Для портного сюртук не представляет потребительной

стоимости, для столяра представляет. Но портному не нужен продукт труда столяра:

у него достаточно мебели. Столы и стулья не составляют, таким образом,

потребительной стоимости ни для столяра, ни для портного. С другой стороны,

портному нужен хлеб, производимый пекарем, мясо, которое доставляет мясник,

потому что прошли те времена, когда он пёк дома хлеб и откармливал свиней. Мясо

и хлеб, нужные портному, не являются для мясника и пекаря потребительными

стоимостями, но они сейчас не нуждаются в сюртуке. Таким образом, портному

грозит голодная смерть, хотя он и нашёл покупателя на свой сюртук. Ему нужен

товар, который служил бы всеобщим эквивалентом, который, будучи непосредственным

воплощением стоимости, являлся бы потребительной стоимостью для каждого.

Тот же ход развития, который делает этот эквивалент необходимым, влечёт за собой

и появление его. Когда различные товаровладельцы стали обменивать между собой

различные предметы, должно было наступить такое положение, при котором многие из

этих различных предметов сравнивались как стоимости с одним и тем же товаром,

когда для них находился, таким образом, общий эквивалент. Сначала какой-нибудь

товар служил общим эквивалентом лишь временно и случайно. Но, как только

оказалось более выгодным употребление одного особенного товара как всеобщего

эквивалента, роль эквивалентной формы стоимости должна была всё более

закрепляться за этим товаром. Какому именно товару доставалась эта роль,

зависело от самых разнообразных обстоятельств. Но в конце концов благородные

металлы получили монополию служить всеобщим эквивалентом, они стали деньгами.

Этому могло отчасти способствовать то, что украшения и материалы для них всегда

были важными предметами обмена; но решающим явилось главным образом то

обстоятельство, что естественные свойства золота и серебра вполне соответствуют

тем общественным функциям, которые выполняет всеобщий эквивалент.

Достаточно указать здесь на следующее. Благородные металлы всегда одинакового

качества. Они не изменяются ни в воздухе, ни в воде. Далее, они могут быть

произвольно делимы на части и вновь составляемы из отдельных частей. Поэтому они

чрезвычайно пригодны для воплощения безразличного человеческого труда вообще,

для выражения величин стоимости, которые отличаются друг от друга только

количественно, но не качественно.

Золото и серебро только потому могли приобрести монополию па функцию всеобщего

эквивалента, что они противостояли другим товарам как товары же. Они могли

сделаться деньгами только потому, что они уже раныйо были товаром. Деньги -- не

изобретение одного или нескольких людей, не простой знак стоимости. Стоимость

денег и их общественные функции не созданы по произволу. Благородные металлы

сделались денежным товаром благодаря той роли, которую они как товары играли в

процессе обмена.

Карл Каутский. "Экономическое учение Карла Маркса" > Отдел первый. Товар,

деньги, капитал –