Пытали и будут пытать*

В подмосковном Солнечногорске подозреваемому в убийстве каратисту Олегу Босову (ранее судимо­му за грабеж) оперативники затол­кали в анальное отверстие три бутылки из-под газированной воды. Он так и не ус­пел признаться в убийстве гомосексуа­листа Волкова, которое действительно совершил, — умер от разрывов в прямой кишке. Видавший виды патологоанатом был потрясен, когда, вскрывая труп, уви­дел окровавленные бутылки.

Присяжные Мособлсуда признали оперуполномоченного Солнеч­ногорского ОВД Александра Гуральника и офицера ГУВД Московской области Владислава Ломакина виновными в принуждении Босова к даче показаний с применением насилия (хотя прокуратура настаивала на том, что это было именно убийство подозреваемого). Они уже отсидели по пригово­ру суда по два года каждый и вышли на свободу. Коллеги ими втайне гордятся: «Теперь нас боятся даже самые отъявлен­ные бандиты».

Этот случай едва ли не самых страш­ных милицейских пыток почему-то не вошел в доклад международной правоза­щитной организации Human Rights Watch о зверствах российского МВД. Но он весьма показателен. Прокурор района поставил перед оперативно-следствен­ной бригадой, в которую входил Гуральник, задачу найти труп убитого: иначе преступление не может считаться рас­крытым. Надежный свидетель дал пока­зания, что труп прятал Босов и только он знает о его местонахождении. Вот Гуральник со своим младшим коллегой Ломаки­ным и решили «расколоть» Босова. Важ­ная деталь: им нужно было от убийцы не просто признание, сколько сведения о местонахождении трупа и вещдоках, имеющих отношение к убийству.

Ни милиционеры, ни прокуроры не осуждают их ни за избиение Босова, ни за попытку задушить его электропрово­дом (все это предшествовало «анальному» эпизоду). Но сожалеют, что пьяный Гуральник «перегнул палку».

Власти строго спрашивают с мили­ции, ФСБ и прокуратуры за раскрываемость громких насильственных преступ­лений. Пресловутая раскрываемость дав­но уже стала политическим фактором: очередного попавшего в немилость к Кремлю милицейского начальника или генпрокурора «добивают» упреками о ненайденных убийцах Листьева и Меня. Вроде нашли убийц Холодова, однако в суде с этим делом у Генпрокуратуры бу­дут большие проблемы (прямых доказа­тельств маловато).

Между тем рядовым оперативникам, несущим службу за 1,5 тысячи рублей ме­сячного оклада, для того, чтобы идти под пули преступников, мало невнятной карьерной перспективы. Нужна понят­ная идеология. Она на сегодняшний день такова: на войне как на войне, если не мы их, то они нас, и не стоит стесняться в методах и способах борьбы с врагом.

Большинство оперативников убежде­ны, что случайные люди под их могучий кулак не попадут. К тому же им, случай­ным людям, скрывать от органов нечего, и они все сами расскажут без физическо­го и психологического воздействия.

А вот с «неслучайными» приходится усиленно работать. Если они уже отведа­ли хоть раз тюремной похлебки, а таких среди них немало, внешний вид и внут­реннее содержание Уголовного кодекса на них впечатления не произведет. И тог­да приходится применять что-нибудь из «Каталога казней и пыток» (любимая кни­га одного из персонажей «Ментов»). Или же колоть «галочку» — психотропный препарат галоперидол, парализующий волю. Есть и другие полезные медика­менты из наркотического ряда, появляю­щиеся в ведомственной аптечке после плановых проверок наркопритонов. За­говорит и глухонемой.

Правозащитники хотят, чтобы опе­ративный состав работал в белых перчатках и исключительно головой. С моз­гами в целом не так уж плохо. А вот нас­чет белых перчаток — увольте. Этот ат­рибут милицейской формы, возможно, и появится, когда правозащитники обеспечат законодательную и материаль­ную базу для защиты свидете­лей по уголовным делам. Пока же некоторых свидетелей милиционеры вынуждены охра­нять от преступников, поме­щая в изоляторы временного содержания, так как средств для их переселения хотя бы в соседний регион в бюджете райотделов милиции, увы, не предусмотрено.

На Западе следователи обещают сво­боду мошеннику за то, что он сдаст килле­ра, потому что последний опаснее для об­щества. У нас милиция сначала, не стес­няясь в средствах, понуждает мошенни­ка к даче показаний против киллера, а потом крепко сажает первого за совер­шенные аферы, чтобы уберечь от мести разоблаченного им наемного убийцы хо­тя бы до суда.

Впрочем, мои знакомые милиционе­ры считают, что не стоит сгущать краски. Вот поймали в Подмосковье маньяка Сер­гея Ряховского, испытывающего половое влечение к трупам и на этой почве совер­шившего 19 убийств (это только доказан­ных). Так чтобы он побыстрее ознакомил­ся с материалами своего уголовного дела и оно было направлено в суд, руководи­тель следственной группы ему каждый день в СИЗО носил конфеты «батончики». Любил подонок сладкое, ну как было не порадеть?

Большинство преступлений никогда не раскрыть «в белых перчатках» — с соблюдением всех норм закона. Пока Россия не изменит всю правоохранительную систему, милиционеры по-прежнему будут бить, пытать и пичкать психотропными веществами подозреваемых.

Пытать будут до тех пор, пока милиция не получит программу защиты свидетелей, а преступники право заключать «сделки с правосудием».

– Что, на ваш взгляд, способствует применению правоохранительными органами физических и психических пыток?

– Пытать человека нехорошо. А террориста, который спрятал взведенное взрывное устройство?

– Нравственно ли заключение сделки преступника с правосудием с тем, чтобы преступнику стало выгодно признаться самому, помочь следствию?

Талон выше закона*

Письмо в редакцию журнала «Власть»

Уважаемая редакция! Недавно я, депутат Государственной ду­мы, столкнулся с возмутитель­ным произволом со стороны ор­ганов правопорядка. Хочу пре­дать этот случай широкой ог­ласке: если с депутатами мили­ция позволяет себе такое, что же терпят от нее остальные граждане!

В тот вечер, 17 января в 22.40, нашу машину остановил наряд патрульно-постовой службы.

Старший сержант проверил до­кументы у водителя, потом от­крыл дверь с моей стороны и потребовал без каких-либо ос­нований и объяснений в жесткой форме предъявить мои документы. Я показал депутатское удостоверение. После того, как мили­ционер ознакомился с ним, я попрощался и закрыл дверь, чтобы продолжить путь. Однако милиционер немедленно открыл дверь вновь и спросил, указы­вая на моего помощника: «А этот тоже из Госдумы?» Тут я вынужден был объяснить, что являюсь депутатом Государ­ственной думы и в соответствии с законом обладаю неприкосновенностью: меня не могут задерживать, досматривать мою машину, равно как и совершать другие незаконные действия. На что получил ответ: «Мы все мо­жем!» Потом сержант обошел машину и, открыв ее, потребовал предъявить документы мое­го помощника. Я в это время вы­шел из машины, а когда снова хотел в нее сесть, «служитель правопорядка» догнал меня, от­толкнул от нее и вновь потребо­вал документы!

Конечно, такое наглое поведе­ние чрезвычайно меня возму­тило. Мне неоднократно приходилось проходить процедуру проверки документов. Как правило, все это проходит с грубейшими нарушениями законодательства и правил, но до­вольно корректно. Я привык к этому, и за семь лет моего депутатства инцидентов практи­чески не было.

Здесь же я испытал унижение и возмущение. Я попросил сер­жанта предъявить свое удостоверение, но он опять стал тре­бовать мои документы! Я ре­шил все-таки добиться исполнения закона, и после долгих препирательств мне был пока­зан документ на имя старшего сержанта Игоря Владимирови­ча Рыбакова. Мы с помощником опять предъявили свои документы.

Но сержант снова открыл дверь, не давая машине ехать. Пришлось выйти и объяснить дополнительно: «Я депутат Го­сударственной думы. Вы не имеете права меня задержи­вать или досматривать мою ма­шину». - «Нет, имею». — «На каком основании?» — «На осно­вании закона».

Никаких иных разъяснений я по­лучить не смог, но чтобы я понял, с кем имею дело, было ска­зано: «Мы не ДПС, мы — ППС, понятно?» Я снова сел в машину и предложил водителю отправ­ляться, но сержант вновь преградил нам путь и запретил води­телю ехать.

Тогда я предъявил документы другому патрульному, и по моей просьбе он, оказавшись более сговорчивым, вызвал начальни­ка патруля. Приехавший минут через 20 начальник после крат­кого разговора с господином Рыбаковым подошел, предста­вился скороговоркой и вновь потребовал предъявить документы. На мою просьбу предъя­вить свои документы последо­вал взрыв возмущения, но после долгих препирательств документы все же были предоставлены. Прибывший, заместитель на­чальника ОВД «Филевский парк» Игорь Анатольевич Коняев, проверив мое удостовере­ние, потребовал документы у моего помощника. На вопрос «На каком основании?» ответа также не было получено. Ссылка на закон имела ответ, что я, де­путат, лично за рулем не сидел, поэтому мою машину можно досматривать.

Также мне сказали, что я обя­зан подчиняться требованиям милиции, поскольку не могу предъявить «талона неприкос­новенности».

Я был вынужден вновь обра­титься к законам, после чего спросил: «Теперь водитель свободен? Он может ехать?» «Да», — ответил Коняев. Я пошел к машине, но давешний сержант вновь преградил мне путь и сказал, что машину не отпустит, пока я ему опять не предъявлю документы. Это бы­ло форменное издевательство. Поскольку время было позднее и у меня сложилось мнение, что эти люди готовы на еще более жесткие действия, я предъявил документ в пятый раз. После этого наконец мы получили воз­можность уехать.

В этой истории я опустил только хамский тон, агрессивное пове­дение стражей порядка и пере­полнявшие меня эмоции. Если в моем случае милиционеры зна­ли, что я депутат, и все равно обращались со мной таким образом, и если у сотрудников Гос­думы и журналистов подобные встречи заканчиваются еще бо­лее плачевно, то что же органы правопорядка позволяют себе в отношении остальных граждан? С этим вопросом я обращаюсь к журналу «Власть» и его читателям, а особенно к министру внутренних дел господину Рушайло и начальнику московской милиции, которому написал отдельно.

Вячеслав Игрунов, заместитель председателя комитета Госдумы по делам Содружества Независимых Государств и связям с соотечественниками.

– Попробуйте описать эту ситуацию с точки зрения милиционера Рыбакова?

– Согласны ли вы с тем, что некоторые люди в соответствии с особым должностным статусом должны обладать неприкосновенностью?

– Подумайте, не провоцирует ли наличие должностных привилегий состояние правового беспредела и незащищенности граждан?

Николай Носов