Право на свободу совести и религии

Владимир Тендряков

Чудотворная*

— А здесь, в этом доме, — продолжала Парасковья Петровна, — на моего ученика, пионера, силой надели крест, си­лой заставляют молиться...

— Это, сударушка, не твое дело! — резко перебила Гра­чиха.

— Обожди, Авдотья, потом возразишь, — отмахнулась Па­расковья Петровна.

— И ждать не буду, и слушать не хочу! Накося, в семей­ные дела лезет!.. А я-то, убогая, все гадаю: зачем пришла?

— Авдотья! — неожиданно строгим тенорком оборвал ее отец Дмитрий. — Хочу поговорить с человеком. Иль для это­го из дому твоего уйти?

Грачиха сразу же осеклась, едва слышно заворчала под нос:

— Хватает нынче распорядителей-то... Распоряжайся себе, только в чужой дом не лезь...

Поднялась, отошла к печи, сердито застучала ухватами. По спине чувствовалось: напряженно прислушивается к раз­говору.

Парасковья Петровна продолжала:

— Школа учит одному, семья же — совсем другому. Или школа заставит мальчика отказаться от бога, или семья сде­лает из него святошу. В наше время середины быть не может. А пока будет идти спор, два жернова могут перемолоть, пере­калечить жизнь ребенку. Пусть родители веруют, как хотят и во что хотят, но не портят мальчику будущего. Его будущее принадлежит не только им. Волей или неволей они становятся преступниками перед обществом.

Бабка Грачиха, согнувшись, шевелилась чуть слышно у печки, бросала из-за плеча горящие взгляды. Отец же Дмит­рий, вежливо выждав паузу, спокойно глядя в лицо учитель­ницы своим стариковски добрым, честным взглядом, осторож­ненько спросил:

— А какое я имею касательство к этому, Парасковья Петровна?

— Стоит ли объяснять, отец Дмитрий? Самое прямое. Вы для этой семьи духовный пастырь, и ваше отношение к делу для меня небезынтересно.

— Гм... Вот вы упомянули слово «преступники». Преступ­ник тот, кто выступает против закона. А разберемся: имеют ли место противозаконные действия? Известно, например, что ученые люди многие годы спорили о том, можно ли считать убийцей женщину, которая вытравила плод во чреве? Ежели считать такое убийством, то с какого времени: неделю после зачатия, две недели, семь месяцев? И не убийством ли явля­ются те предосторожности, которые мешают зачатию? А если не считать убитым плод во чреве, то, возможно, и умертвление родившегося младенца не убийство. Спорили, спорили, да так и не решили, какое место указать: отсюда, мол, начина­ется убийство, тут граница. Вот и в таких случаях трудно доглядеть, где граница законного и противозаконного. Скажите, будет ли противозаконным такой случай. Мальчик из любо­пытства спрашивает свою верующую мать: «Есть ли, мама, бог на небе?» Обычный детский вопрос, но он касается основы основ вероучения. Верующая мать, сами посудите, не может иначе ответить: «Есть бог, сынок». А если детское любопыт­ство будет простираться и дальше: «Какой бог из себя, что он делает?»,— то матери придется объяснять о триединстве, о бессмертии души, о судном дне. Там, глядишь, вера вошла в ребенка, там и молитвы, и крест на шею. Где тут границы законного и противозаконного? Где же тут, скажите, преступ­ление? Ведь вам, как я понимаю, не суть важно, силой ли за­ставили молиться ребенка или убедили его в этом. Вам важ­нее уберечь своего ученика от веры. Так ведь, Парасковья Петровна?

«Ловок! Советским законом, словно бревнышком, подпер­ся», — удивилась Парасковья Петровна и только тут поняла, как глупо было с ее стороны вызывать на откровенный раз­говор этого чуждого по взглядам человека.

— Есть много преступлений, — сказала она,— которые не сразу подведешь под статью кодекса. Но от этого они не делаются менее вредными для общества.

Каждый смотрит на вещи по-своему: вы так, я эдак, — с готовностью подхватил отец Дмитрий, — а закон для нас всех один. И поверьте мне, он вас не поддержит. Иначе и быть не может. Если б закон стал устанавливать порядок вероучения внутри семьи, то он наверняка, как те ученые, что разбирали убийство при зачатии, запутался бы, не нашел, что можно дозволить, а что нельзя. Поэтому... — Отец Дмитрий поднял склоненную голову. Расплывчатые, рыхловатые черты его лица стали строже, полные губы в жидкой поросли усов округлились, готовые изречь непререкаемую истину. — ...По­этому закон мудро предоставляет семье решать вопросы веры без его помощи. К кому бы вы ни обратились, уважаемая Парасковья Петровна, хоть в суд, хоть в милицию, никто не окажет вам поддержки. Вы преувеличиваете, называя это пре­ступлением. Никакой опасности для государства это не пред­ставляет. Поверьте, об интересах государства я сам пекусь, насколько дозволяют мне слабые силы.

– Чья позиция кажется вам ближе?

– Верите ли вы людям, публично рассказывающим о своей искренней вере в Бога?

– Как вы думаете, может ли в семье атеистов вырасти искренне верующий ребенок? А неверующий в религиозной семье?

– Можно ли быть нравственным, не веря в Бога?