5.3. Невиновное причинение вреда и состояние опьянения как разновидности аномальных процессов

В Уголовном кодексе РФ предусмотрены две оригинальные нормы, которые тесно связаны со ст. 22, устанавливающей довольно абстрактные правила уголовной ответственности лиц с психическими расстройствами, не исключающими вменяемости, что более правильно было бы именовать, как мы выяснили, уголовная ответственность лиц с психическими аномалиями. Это ст. 28, предусматривающая условия невиновного причинения вреда, и ст. 23, предлагающая в общем виде учитывать состояние опьянения.

Статья 28 состоит из двух частей. В ч. 1 законодательно закреплен казус, ранее существовавший лишь как теоретическое положение, которое тем не менее учитывалось в практике правоприменения. Если субъект не сознавал и по обстоятельствам дела не мог сознавать общественной опасности своих действий или не предвидел возможности наступления общественно опасных последствий и по обстоятельствам дела не мог и не должен был их предвидеть, он освобождается от уголовной ответственности.

Это положение нашло естественное отражение в рамках УК как развитие принципа вины, закрепленного в ст. 5, согласно которому объективное вменение не допускается. Казус, однако, имеет отношение к внешним, объективным обстоятельствам дела и вовсе не учитывает психофизиологические особенности субъекта. В этой связи, подчеркивая важность законодательного закрепления казуса как обстоятельства, свидетельствующего о виновном причинении вреда, мы все же оставим данную норму без рассмотрения по следующим основаниям. Во-первых, на тему “казус” в юридической литературе существуют весьма обширные сведения и, во-вторых, положения ч. 1 ст. 28 УК не имеют непосредственного отношения к нашему вопросу.

Принципиальное отношение к психическим аномалиям имеет ч. 2, которая устанавливает следующее положение: “Деяние признается также совершенным невиновно, если лицо, его совершившее, хотя и предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своих действий (бездействия), но не могло предотвратить эти последствия в силу несоответствия своих психофизиологических качеств требованиям экстремальных условий или нервно-психическим перегрузкам”. В приведенной формулировке психофизиологические особенности субъекта напрямую связаны с отсутствием вины в его поведенческом акте. Поэтому возникает необходимость провести разграничение между процитированным нормативным установлением и нормой ст. 22 УК, которая также делает акцент на психофизиологических особенностях субъекта, однако связывает их не с отсутствием вины, а с возможностью учета такого состояния при назначении наказания. Но прежде -о самой норме ч. 2 ст. 28 УК РФ, ибо без определения явления возможно сравнивать его с другими.

Любая законодательная инструкция проходит стадию научной “рефлексии”: прежде разрабатываются критерии, вносятся предложения о целесообразности, приводятся доводы и критические замечания, а уж затем феномен приобретает черты правовой нормы в случае его соответствия принципам законодательного регулирования. Предшествующая созданию правовой нормы аналитическая работа раскрывает содержание самой принятой нормы, в связи с чем историческое толкование приобретает важное значение в плане уяснения законодательной новации, чтобы в правоприменении нормы было минимум сомнений.

В период действия старого УК на страницах юридической литературы более или менее спокойно протекала полемика по поводу необходимости формулирования и законодательного закрепления социально-психологического феномена, получившего название “специальная вменяемость”, имевшего и другие наименования - “профессиональная вменяемость” и “специальная профессиональная вменяемость”. Рассмотрение этих вопросов одним из первых начал М.С. Гринберг, который анализировал их применительно к ситуациям, возникающим в результате взаимодействия “человек -машина”. Специальная вменяемость, по его мнению, представляет собой способность к адекватному поведению во время нервно-психологических перегрузок. Соответственно неспособность лица отдавать отчет в своих действиях или руководить ими в экстремальных условиях связывалась с отсутствием специальной вменяемости. Гринберг считал, что понятие невменяемости не может удовлетворить практику, поэтому необходимо наряду с ним ввести в закон понятия специальной вменяемости и невменяемости, увязывая таким образом дефиницию специальной вменяемости (невменяемости) со способностью лица ко вменению1

1Гринберг М.С. Преступления против общественной безопасности. - Свердловск. 1974. С. 133.

Р.И. Михеев, рассматривавший вопросы специальной вменяемости в целом ряде публикаций, выступил с критикой вышеизложенных положений. По его мнению, здесь происходит подмена понятия вменяемости (как юридической предпосылки вины и уголовной ответственности) понятием профессиональной пригодности и соответственно понятия невменяемости (как обстоятельства, исключающего вину и уголовную ответственность) -понятием профессиональной непригодности. Он считает, что вопрос лежит в иной плоскости, поскольку “речь идет о лицах, допустивших причинение общественно опасных последствий в результате профессионального невежества или непригодности к такого рода деятельности вследствие своих психофизиологических качеств, либо лицах, недостаточно подготовленных профессионально для выполнения подобных работ”1

Оперируя понятием профессиональное невежество, Михеев противопоставляет его, как видно из цитаты, понятию недостаточной подготовленности лица. Однако Гринберг, рассматривая преступное невежество, понимал под ним именно недостаточную профессиональную подготовленность субъекта, в результате которой он и совершил неосторожное деяние. Причем в отличие от специальной вменяемости он связывал преступное невежество с неосторожной формой вины, которую предлагал определенным образом дополнить2. Таким образом, Гринберг различал специальную вменяемость и преступное невежество, не отождествляя во втором случае незнание субъектом определенных правил с вменяемостью. Так что критика его положений со стороны Михеева в данном случае несостоятельна.

1 Михеев Р.И. Проблема вменяемости и невменяемости в науке уголовного права и ее правовое регулирование в уголовном законодательстве /Проблемы совершенствования уголонного закона. - М., 1984. С. 67 - 68.

2 Гринберг М.С. Преступное невежество // Правоведение. 1989, №5. С. 75.

Однако тот же Михеев в своей работе, написанной в соавторстве с А. И. Коробеевым, как и Гринберг, полагает возможным выделить феномен, называемый “специальная вменяемость”, и, что важно, также связывает его с определенным типом нервной системы: “Экспериментальными исследованиями установлена непригодность для профессии судоводителя лиц со слабым типом нервной системы. Установлено, что профессии, в которых создаются экстремальные ситуации, угрожающие большими материальными потерями и иногда создающие опасность для людей, предъявляют требования к такому природному свойству, как сила нервной системы. Противопоказана работа в качестве шофера, летчика, судоводителя, машиниста лицам как с резко выраженной эмоциональной возбудимостью, так и с замедленной возбудимостью”1.

Связывая такого рода психические аномалии не с понятием вменяемости (невменяемости), а с понятием вины, Михеев предлагал следующую законодательную дефиницию: “Не подлежит уголовной ответственности лицо, если оно во время совершения общественного опасного деяния не могло сознавать фактический характер либо общественную опасность своего деяния или руководить им в результате несоответствия его психологических качеств (вариант: возможностей) требованиям экстремальных условий и нервно-психологических перегрузок”2. Однако если субъект не мог осознавать фактический характер или социальную значимость своего поведенческого акта, то согласно критериям ст. 21 УК (невменяемость) он должен быть признан невменяемым.

Невозможность осознания социальной значимости и фактического характера поведения есть следствие болезненного состояния психики. Другое дело, что в определенных ситуациях, характеризующихся эмоциогенными свойствами, субъект в силу особенностей психического развития был ограничен в возможности осознавать значимость происходящего, но не вовсе лишен такой способности. Вероятно, автор имел в виду именно ограниченные интеллектуально-волевые возможности субъекта, не исключающие его вменяемости, т.е. не относящиеся к патологическому развитию или состоянию психики. Но тогда субъект должен был отнесен к категории ограниченно или уменьшено вменяемых, а если наше предположение является неверным, то в этом случае возможет лишь один вывод - лицо невменяемо, поскольку лишено возможности осознавать социальные свойства своего поведения, и, следовательно, отсутствует субъект преступного деяния.

1 Михеев Р.И., Коробеев А.И. Проблемы “специальной вменяемости” и границы уголовной ответственности /Вопросы борьбы с преступностью. Вып.39. - М., 1983. С. 38.

2 Михеев Р.И. Проблема вменяемости и невменяемости в науке уголовного права и ее правовое регулирование в уголовном законодательстве /Проблемы совершенствования уголовного закона. - М., 1984. С. 69.

Несмотря на полемику по вопросу о необходимости законодательного закрепления феномена “специальная вменяемость”, все были едины в одном - такое положительное законодательное решение должно быть непременно. И законодатель адекватно воспринял мнение исследователей, тем более что оно высказывалось в полном соответствии с принципами, которые законодатель напрямую связал с правоприменительной деятельностью. И главный из них - это принцип справедливости, требующий непременного учета не только общественной опасности деяния, но и личности виновного (ст. 6 УК РФ). Таким образом, норма, посвященная регламентации “специальной вменяемости”, получила законодательное бытие в рамках ст. 28 УК.

Часть 2 ст. 28 УК РФ устанавливает положение, согласно которому лицо, психофизиологическая система которого не соответствует норме, необходимой для выполнения работ в экстремальных условиях или чреватых нервно-психическими перегрузками, не может отвечать за те последствия, которые оно объективно предотвратить не могло. Из предыдущего анализа психофизиологических особенностей человека мы выяснили, что каждый индивид обладает спецификой нервных реакций на раздражающие факторы, которые регулируются балансом процессов возбуждения и торможения, создающих, в свою очередь, индивидуальную норму реакции на эмоциогенные обстоятельства. Меланхолик, например, нуждается в определенном временном промежутке для того, чтобы принять необходимое решение. Однако в экстремальных условиях труда такой промежуток времени может быть гибельным, поскольку необходима мгновенная и вместе с тем четко обусловленная обстоятельствами реакция в виде единственно необходимого решения. Например, при аварии на атомной электростанции или в случае критической ситуации во время дорожного движения необходимо быстрое и разумное решение, способное предотвратить возможные последствия. Меланхолик вряд ли в состоянии быстро сориентироваться в критической ситуации, требующей решительных действий, хотя его решение в итоге может быть вполне разумным и для данной ситуации необходимым. Но оно окажется несвоевременным, запоздалым, и останется лишь сожалеть, что оно не пришло в голову раньше.

Холерик, напротив, в состоянии мгновенно среагировать на ситуацию, но его решение, будучи мгновенным, не всегда является рациональным, что также не способно предотвратить вредные последствия. Следовательно, вопрос вновь упирается в психофизиологическую норму, благодаря которой человек в состоянии принять быстрое и нужное рациональное решение в критической ситуации. Баланс сил возбуждения и торможения - критерий психофизиологической нормы - выступает одновременно и как критерий так называемой “специальной вменяемости”, о которой идет речь в ч. 2 ст. 28 УК РФ. Именно данное обстоятельство является, в частности, предметом изучения психологов при анализе тестов на профессиональную пригодность (такие тесты, как известно, предлагаются поступающим в органы внутренних дел, тем, кто собирается стать судостроителем и т.п.). таким образом, норма ч. 2 ст. 28 законодательно закрепляет разновидность психической аномалии и в этом родовом плане ничем не отличается от нормы ст. 22 УК. И все же она имеет важные функциональные отличия, что позволяет говорить о ней как о норме специальной по отношению к общему нормативному установлению об ответственности лиц с психическими аномалиями, присутствующему в ст. 22.

Эти отличия образует функциональное предназначение, с которым законодатель счел возможным связать конкретные правовые последствия. По существу, интересующая нас норма направлена на регулирование отношений, возникающих в сфере выполнения служебных обязанностей, связанных с экстремальными условиями труда или нервно-психическими перегрузками. Субъект, объективно не способный справиться с непосильными для его психофизиологической системы нервными нагрузками, не может и не должен нести ответственность за наступившие в результате его деяния преступные последствия. Иное толкование ситуации такого рода при фактической невозможности предотвратить развитие причинно-следственной связи из-за психофизических особенностей подрывает принципы, заложенные в ст. 5 УК РФ, и является ничем иным, как разновидностью объективного вменения.

Как мы уже отмечали, воля человека в итоге несвободна. Она подчинена принятому решению. Решение, как и процесс его принятия, целиком зависит от психофизических особенностей субъекта, и в случае несвоевременного решения, приведшего к печальным последствиям, привлечение лица к уголовной ответственности означает, что он осуждается вовсе не за свою “преступную интенцию”, а за ущербность волеобразования, за особенности психофизиологических процессов, что имело место в прошлых веках, да и то далеко не всегда.

Специальная вменяемость, о которой идет речь в ч. 2 ст. 28 УК РФ, конечно, является разновидностью психических аномалий (ст. 22), но ее специальное выделение целесообразно. Дело в том, что аномальный субъект, как и всякое другое лицо, в состоянии совершить любое преступление. В принципе такая потенциальная возможность заложена генетически в каждом человеке. Все преступные деяния условно могут быть подразделены на два вида в зависимости от сферы деятельности, где они совершаются: преступления, связанные с выполнением служебных обязанностей, и все иные. В свою очередь, первый вид может быть условно разделен на преступления, совершающиеся в сфере исполнения служебных обязанностей, связанных с экстремальными ситуациями или нервно-психическими перегрузками, и иные разновидности преступлений данной группы. Если норма ст. 22 (норма общего плана) охватывает своим действием все без исключения преступные деяния, содержащиеся в Особенной части УК в виде соответствующих норм, то правила ч. 2 ст. 28 посвящены лишь ограниченной части преступных деяний, связанных с выполнением соответствующего вида служебных обязанностей.

Норма ст. 22 предлагает правоприменителю учитывать наличие психических аномалий, которые могут быть детерминантом преступного поведения. Такое законодательное предложение, несомненно, является справедливым. Но учет психических аномалий при назначении наказания, а может быть, и при квалификации преступления вовсе не означает исключения виновности лица, его совершившего. Такого исключения допустить нельзя, поскольку в большинстве случаев субъект все же в состоянии принять социально позитивное решение, даже если ему потребуется определенное время, дабы осмыслить ситуацию. Для большинства преступных посягательств временной процесс принятия решения не связан с неизбежностью наступления вредных последствий. Иное дело при выполнении работ, где от необходимой быстроты принятия решения непосредственно зависит наступление последствий. Это касается работников атомных электростанций, водителей транспортных средств и тому подобных' лиц, связанных с экстремальными условиями труда.

. Невозможность рационального действия в экстремальной ситуации в силу психофизиологических особенностей субъекта (дисбаланс системы возбуждения и торможения) является роковым, фатальным и неизбежным итогом его психологических процессов. Решение принято будет, но несвоевременно или, за отсутствием необходимого для данной “нормы” нервной системы времени, нерациональным. Поэтому естественно, что законодатель наряду с общей нормой о психических аномалиях выделил специальную, устанавливающую невиновность лица в силу фатального, генетически переданного влияния психофизиологических факторов на принятие им решения (относительно весьма незначительного и конкретно определенного круга преступных деяний). Исключение ответственности за совершение преступлений, входящих в такую узкую группу преступных посягательств, обосновывается (и совершенно справедливо) отсутствием субъективного критерия вины - “не мог предотвратить”.

Объективные параметры, образующие вину и отраженные в соответствующих нормативных материалах, регламентирующих конкретный вид деятельности, обязывают субъекта не только предвидеть возможность наступления вредных последствий как результат совершаемых им действий, но и предотвратить их наступление. Собственно говоря, экстремальным условиям труда опасность наступления вредных последствий присуща имманентно. Соотношение “человек - машина” предполагает вполне реальную угрозу потери господства над механизмом, что способно причинить вредные последствия. Именно поэтому в Гражданском кодексе РФ автомобиль прямо назван источником повышенной опасности. Вместе с тем нормативные акты, регламентирующие работу в экстремальных условиях, требуют от служащих соблюдения всех необходимых мер предосторожности, а также возлагают на них обязанности проявить соответствующие навыки в случае непосредственного наступления экстремальной ситуации.

В данном контексте понятие вины в УК страдает очевидной несообразностью. Нами ранее уже было предложено пересмотреть законодательную интерпретацию умысла, а также изменить подход к пониманию вины. С появлением в рамках УК ч. 2 ст. 28 такая потребность стала еще более насущной.

Формально вина (как умысел и неосторожность) в УК интерпретируется с точки зрения интеллектуальных моментов как сознание общественной опасности поведения и предвидение возможности наступления вредных последствий, за исключением небрежности, которая, однако, требует необходимости и возможности предвидения наступления вреда при фактическом непредвидении. Если буквально подходить к законодательным постулатам, тогда невозможность предотвратить вредные последствия оказывается за рамками как умысла, так и неосторожности. Законодательная конструкция умысла и неосторожности касается только возможности или невозможности (а также необходимости) предвидения, оставляя возможности предотвращения последствий за пределами вины. Строго говоря, если субъект предвидел возможность наступления преступных последствий, тогда он должен нести ответственность даже в том случае, если не имел субъективной возможности предотвратить их наступление. Такое положение было бы неверным, например, в случае фактического добровольного отказа соучастников от преступления, неудачно (несвоевременно) пытавшихся помешать исполнителю привести общий замысел к логическому итогу (юридически это будет считаться деятельным раскаянием, которое далеко не во всех случаях приводит к освобождению от уголовной ответственности). В ситуации такого рода соучастники объективно не могли предотвратить наступление преступных последствий даже при наличии соответствующего стремления, но тем не менее не могут быть признаны невиновными, так как имели достаточно времени и возможностей исключить наступление вреда.

Совершенно иная ситуация складывается при выполнении работ в экстремальных условиях. Здесь, как уже отмечалось, необходим определенный временной параметр принятия решения, выход за пределы которого чреват вредными последствиями. Поэтому для выполнения работ, связанных с эмоциогенными ситуациями, требуется принимать лиц, соответствующих необходимым условиям. Например в ст. 19 Закона РФ “О милиции” прямо сказано: “На службу в милицию имеют право поступить граждане... способные по своим личным и деловым качествам, физической подготовке и состоянию здоровья выполнять возложенные на милицию обязанности”. Личные качества и состояние здоровья как раз и включают в себя, в частности, норму реакции, т.е. психофизиологическую норму индивида, позволяющую принять в нужный момент верное решение. Часть 2 ст. 28 УК РФ в данной связи является справедливым исключением виновности лица, учитывающим роковой исход для данного типа нервной системы, но в тоже время рассматриваемая норма представляет собой исключение из общего правила вины, которое оставляет за скобками возможность предотвращения последствий. Такое исключение было бы более естественным, если бы законодатель ограничился интеллектуальным моментом сознания с необходимыми интерпретациями признака применительно к неосторожности по немецкому варианту, поскольку исключения, в особенности касающиеся основополагающего феномена уголовного права (и других правовых отраслей) - вины, подрывают авторитет правила, а вовсе не подтверждают его.

Анализируя нормы ч. 2 ст. 28 УК РФ следует обратить внимание на отождествление законодателем объективных критериев невиновного причинения вреда - экстремальных условий и нервно-психологических перегрузок. Последние могут быть естественным итогом первых, и тогда разделять их не имеет смысла. Вместе с тем нервно-психические перегрузки могут быть следствием вовсе не экстремальных ситуаций, а иных причин. В этой связи естественен вопрос: во всех ли случаях нервно-психические перегрузки вкупе с психофизиологическими особенностями лица являются основанием для освобождения от уголовной ответственности?

Нервно-психические перегрузки, за исключением экстремальных эмоциогенных состояний, могут быть итогом двух ситуаций -ситуации добровольного согласия на приведения себя в такое состояние и ситуации исполнения обязательного приказа (распоряжения) или крайней необходимости. Если, например, водитель транспортного средства нуждается в отдыхе, но не дает отдыха истощенной нервной системе, продолжая движение по автомагистрали ради достижения личных целей, то тогда причинение вреда при фактических нервно-психических перегрузках, даже вкупе с аномалиями психики, должно быть вменено ему в вину (легкомыслие). В случае крайней необходимости или исполнения обязательных указаний такая ситуация должна учитываться по правилам ч. 2 ст. 28 УК, а вовсе не по ст. 39 (Крайняя необходимость) и 42 (Исполнение приказа или распоряжения), которые не предусматривают в качестве гипотезы психические аномалии и нервно-психические перегрузки.

Итак, норма ч. 2 ст. 28 УК РФ должна рассматриваться как специальная по отношению к общей норме ст. 22. Но в Уголовном кодексе РФ содержится еще одна норма, которая также связывает наступление уголовно-правовых последствий противоправного поведения с психофизиологическим балансом сил возбуждения и торможения. Эта норма ст. 23 УК, которая устанавливает весьма абстрактное правило уголовной ответственности лиц, совершивших преступление в состоянии опьянения.

В Уголовном кодексе редакции 1960 г. состояние опьянения было предусмотрено в качестве отягчающего обстоятельства (п. 10 ст. 39), которое предлагалось рассматривать факультативно. Однако на практике состоянию опьянения отдавалось предпочтение именно как отягчающему ответственность. В современном УК отказались от трактовки состояния опьянения как фактора, отягчающего не только ответственность, но и вину. Законодатель посчитал целесообразным ограничиться внешне невыразительной, но вместе с тем скрывающей в себе большие правовые возможности формулировкой нормы ст. 23: “Лицо, совершившее преступление в состоянии опьянения, вызванном употреблением алкоголя, наркотических средств или других одурманивающих веществ, подлежит уголовной ответственности”.

Казалось бы, что в этом особенного. Вполне естественно, что лицо, совершившее преступление будучи в состоянии опьянения, должно нести уголовную ответственность. Было бы весьма странно, если бы законодатель предлагал освобождать такого субъекта от ответственности, за исключением, разумеется, патологического опьянения, которое, как фактор болезненный, приравнивается к невменяемости. Историческое толкование нормы ст. 23, которое дает возможность сравнительного анализа с ее аналогами прежних уголовных законов и проектов, позволяет, однако, утверждать, что современный законодатель посчитал необходимым придать большее значение духу закона, а не букве. Законодательные построения такого рода расширяют дискреционные возможности правоприменителя, внося в процесс определения степени ответственности лица важные оценочные моменты, которые, с одной стороны, способствуют справедливому разрешению конкретного уголовно-наказуемого эпизода, но с другой - могут стать причиной правовой дискриминации. В этой связи было бы целесообразным предложить судебное толкование правила ст. 23 УК РФ, которое может базироваться на доктринальной интерпретации нормы.

Критика подхода законодателя к фактору учета состояния опьянения исключительно как обстоятельства, отягчающего ответственность и вину, не имела в послереволюционной юридической литературе России широкого диапазона, хотя отдельные замечания по этому поводу делались. Между тем в уголовном праве зарубежных государств вопросам влияния состояния опьянения на определение меры уголовно-правовой ответственности уделяется значительное место. Уголовное право ФРГ, например, ставит правоприменительное отношение к состоянию опьянения в период совершения преступления в зависимость от конкретных факторов. Таким фактором служит наличие или отсутствие “намеренного опьянения”.

Западногерманский законодатель устанавливает правило, согласно которому субъект должен считаться с возможностью совершения преступления, находясь в состоянии опьянения. Если он с такой возможностью не считался, но, напротив, зная свою реакцию в виде агрессивного поведения, все же привел себя в состояние опьянения, то в этом случае возможность смягчения наказания не распространяется на совершенное им преступление. В ином случае к правонарушителю может быть применена норма § 21, регламентирующего основания уменьшенной вменяемости. Таким образом, в уголовном праве ФРГ состояние опьянения прямо связывается с детерминирующим влиянием на поведение психических аномалий, которые на законодательном уровне нашли отражение в параграфе об уменьшенной вменяемости.

Уголовное законодательство Австрии также предусматривает смягчение наказания преступнику, совершившему деяние в состоянии опьянения, причем в зависимости от возможности его упречного предкриминального поведения. В УК Австрии, в § 35, устанавливается правило, согласно которому преступнику может быть смягчено наказание, если он находился в состоянии опьянения, не исключающем вменяемости, и если обусловленное этим состоянием снижение порога вменяемости не требует упрека, касающегося употребления опьяняющих средств. Законодатель Австрии различает две разновидности опьянения - исключающее вменяемость, что свидетельствует о патологии, а следовательно, об отсутствии субъекта преступления, и не исключающее вменяемости, но таким образом влияющее на субъективные возможности принятия решения, что можно ставить вопрос о психической аномалии, детерминирующей поведенческий акт. Во втором случае наказание назначается, но состояние опьянения может быть рассмотрено как смягчающее обстоятельство.

Систематическое и историческое толкование нормы российского уголовного закона об основаниях ответственности лица, совершившего преступление в состоянии опьянения, позволяет предположить, что в УК РФ отдано предпочтение немецкому варианту отношения к преступнику, совершившему деяние под влиянием алкогольного опьянения. Редакция нормы ст. 23 в полной мере дает возможность учитывать психофизиологические нюансы преступного поведения и волевую предделикатную целенаправленность лица, чтобы назначить справедливую меру ответственности.

Прежде всего, ст. 23 устанавливает императив субъекта преступления: несмотря на состояние опьянения, лицо способно, а значит, должно нести уголовную ответственность. Из императива следуют важные для возникновения соответствующих правоотношений предпосылки. Во-первых, опьянение не исключает возможности субъекта сознавать общественную значимость собственного поведения и руководить поведенческими реакциями, поэтому лицу можно вменять в вину совершение преступления. Во-вторых, опьянение, носящее патологический, болезненный характер, исключает наличие преступления, поскольку возможность сознания общественной опасности деяния парализована, и лицо на этом основании относится к числу невменяемых.

Наличие субъекта преступного деяния предполагает предъявление ему упрека со стороны государства за совершенное им правонарушение, что и констатируется в норме ст. 23. Однако такая констатация вне связи со смягчающими или с отягчающими обстоятельствами позволяет предположить, что законодатель имел в виду неоднозначную оценку состояния опьянения в правоприменении. Такой вывод становится тем более очевидным, что ссылка на состояние опьянения изъята из перечня обстоятельств, отягчающих ответственность, и вместе с тем этот фактор не нашел отражения в системе обстоятельств, смягчающих ответственность и наказание.

Алкоголь наряду с другими факторами имеет принципиальное и, пожалуй, первостепенное значение в нарушении баланса сил возбуждения и торможения, которое в итоге создает психические аномалии. Специалисты отмечают, что состояние опьянения увеличивает психическую и двигательную активность человека, затрудняет концентрацию внимания. Происходит переоценка своих возможностей, снижается критичность в отношении действий и, что принципиально важно в контексте наших рассуждений, растормаживаются инстинкты и проявляются скрытые особенности личности и переживания, контролируемые в трезвом состоянии (ревность, тщеславие, обиды и т.п.)

Под воздействием алкогольного опьянения нарушается баланс процессов возбуждения и торможения, что приводит к физиологическим дисфункциям, а в итоге - к психической аномалии, обусловливающей агрессивные реакции. В этом состоянии доминируют внешнеобвиняющие самозащитные формы реагирования, снижается порог развития эмоциональных реакций, предпочтительными становятся более легкие, примитивные, не требующие усилий и напряжения способы достижения целей. Зачастую подавленное “Я” всплывает в сознании во всем своем величии, требуя реализации скрытых потенций, чем, в частности, обусловлены хулиганские поступки.

Алкоголь изменяет отношение к фрустирующим, тревожным ситуациям, многие из которых воспринимаются субъектом как агрессивные. Инстинкты, расторможенные в результате преобладания сил возбуждения над процессами торможения, - часто вкупе с извлеченными памятью из бессознательной части психики переживаниями “давно минувших дней” - превращаются в доминирующие мотивы (см. главу 2), которые и определяют поведенческие реакции субъекта. При этом, будучи мотивом поведения, соответствующие импульсы влияют на принятие решения роковым образом, что является характерной чертой мотива вообще. В этой связи специалисты употребляют термин “аномальный аффект”1, уподобляя, по существу, преступления, совершенные в состоянии опьянения, преступлениям, совершенным в состоянии аффекта, что не лишено логики.

1 Кудрявцев И.А. Судебная психолого-психиатрическая экспертиза - М., 1988.

Опьянение затрудняет осознание социальной значимости поведения и анализ возникшей эмоциогенной ситуации, что свидетельствует о психической аномалии, свойственной, в частности, аффективным реакциям. В этой связи норма ст. 23 УК РФ, также как и норма ч. 2 ст. 28, должна рассматриваться как специальная по отношению к общей норме ст. 22, регулирующей ответственность психически аномальных правонарушителей, психические отклонения которых не носят патологический характер, т.е. не исключают вменяемости и характеризуются таким же дисбалансом физиологической системы, который свойствен субъектам в состоянии опьянения.

Вместе с тем опьянение, за исключением патологического и насильственного приведения в состояние опьянения, которые не являются предметом нашего исследования, как катализатор агрессивного поведения есть фактор в большей мере субъективного плана. Субъект по доброй воле оказывается в таком состоянии, и уже затем наступают соответствующие психофизические процессы, приводящие в итоге к преступлению. С одной стороны, опьянение вызывает психическую аномалию, фатально определяющую конкретную направленность поведенческой реакции, избежать которой в случае уже принятого решения человек не в состоянии. В этой связи принцип справедливости требует учета состояния опьянения в качестве смягчающего наказание обстоятельства. Но, с другой стороны, человек принимает решение самостоятельно, и данное обстоятельство дезавуирует состояние опьянения как смягчающий наказание фактор, что также соответствует постулату справедливости.

Исходя из дуализма состояния опьянения и возможностей оценки, предоставляемых ст. 23 УК РФ, при решении вопроса о возможности смягчения наказания лицу, совершившему преступление в состоянии опьянения, следует опираться на универсальные критерии, выработанные немецкой доктриной права. Однако нельзя не вспомнить о российских дореволюционных криминалистах, которые предлагали в некоторых случаях рассматривать состояние опьянения - в зависимости от конкретных факторов - как смягчающее наказание обстоятельство. Так, сенатор Таганцев, работая над проектом уголовного уложения, предлагал выделять разновидности опьянения, одни из которых могут быть сочтены извинительными, а другие требуют строгой оценки. Он выделял следующие разные степени опьянения: вынужденное; добровольное; неосмотрительное;

злонамеренное, учиненное с целью облегчения совершения преступления; предназначавшееся для ссылки на это состояние как на причину, оправдывающую преступное деяние1 .

Как видим, критерии Таганцева вполне приемлемы для применения ст. 23 УК РФ. Опираясь на них, следует иметь в виду, что состояние опьянения ни в коем случае не может быть оценено как смягчающий наказание фактор в случаях приведения себя в такое состояние с целью облегчить совершение преступления либо использовать как смягчающее обстоятельство. Оно не может рассматриваться как смягчающий наказание фактор и тогда, когда субъект привел себя в такое состояние, зная, что для него опьянение может быть катализатором агрессивных реакций в большей мере, чем для других лиц, в силу индивидуальных особенностей его психической конституции. В остальных ситуациях преступного поведения состояние опьянения может или даже должно учитываться как смягчающий наказание фактор, принимая во внимание соотношение норм ст. 22 и 23 УК РФ.

Контрольные вопросы

1. Какая статья УК РФ предусматривает условия невиновного причинения вреда и почему потребовалось законодательное закрепление этого юридического феномена?

2. Как в последние десятилетия юристы трактовали понятие “специальная вменяемость” и как они соотносят его с понятием “профессиональная пригодность”?

3. Почему психологи и юристы считают баланс процессов возбуждения и торможения критерием психофизиологической нормы и соответственно специальной вменяемости?

4. Почему экстремальные условия труда являются предпосылкой опасности наступления вредных последствий и какие ограничения это накладывает на пригодность субъекта к такому труду?

5. Какие правовые нормы в отношении состояния опьянения предусмотрены в действующем УК и какие изменения они претерпели по сравнением с УК редакции 1960 г.?

1 Таганцев. Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. - М., 1994. Т. 1. С. 171.