_ 11. Идея и привычка подчинения порядку, созданному догосударственными обычаями

Подчиняя, в известных границах, поведение человека своим требованиям, общий порядок природы не связывает людей во всех сторонах жизни, но предоставляет им широкий простор устанавливать, по своему усмотрению и желанию, разнообразные отношения друг к другу. В этой то широкой области самоуправления, где человек является хозяином своего поведения, возникают исподволь и развиваются постепенно различные специальные порядки отношений, созданные самими людьми; порядок нравственный, правовой и т. д.

В первоначальные времена взаимные отношения людей не подчинялись никаким нормам и носили случайный характер, определяясь данными условиями положения*(34). Каждый старался удовлетворять своим потребностям по-своему, как мог и умел, нисколько не справляясь с мнением ближнего. Запоздалые образцы подобного поведения мы можем видеть и теперь у дикарей. Австралиец, напр., желая похитить женщину чужой группы, тайком бродит около стоянки и терпеливо выжидает благоприятного случая. Если ему удастся встретить свою жертву без защитников, он бросается на нее, оглушает ее ударом дубины, палицы (douak), схватывает за волосы, тащит так в соседний лес, а когда она приходит в чувство, заставляет ее идти за собой к своим близким и там, в присутствии их, вступает с нею в брачные отношения.

Однако, близкое сходство между первобытными людьми по их физическому и духовному развитию, немногочисленность, простота и однородность потребностей, однообразие условий и способов их удовлетворения и, наконец, взаимные сношения и развивающееся единение, солидарность между отдельными лицами повели к тому, что в широкой области самоуправления, отведенной человеку общим порядком природы, постепенно стали вырабатываться и установляться обычаи, определяющие, какой порядок должны соблюдать люди в своих внешних отношениях друг к другу, при удовлетворении своих потребностей в среде человеческого общения*(35).

Выработка и установление этих обычаев начались в первоначальном догосударственном быту и шли здесь крайне туго и медленно. Три обстоятельства в высокой степени тормозили дело: 1) крайняя бедность духовного развития первобытных людей, удостоверяемая как древнейшими грубыми каменными орудиями палеолитического века, отсутствием ручных животных и земледелия, так и слабым духовным развитием многих из исторически и этнографически известных диких племен*(36); 2)широкий разгул индивидуального произвола и силы*(37) и 3) крайняя узость и вообще первоначальная непрочность почвы мирного человеческого общения.

Два первых обстоятельства не нуждаются в объяснениях; о третьем же следует сказать несколько слов.

Обычай выражается в повторении однородных поступков людьми при однородных обстоятельствах. Тем не менее, не все повторяемые однородные поступки служат выражением обычая. Эту роль могут играть только те, которые обусловлены человеческой волей, при существовании физической возможности поступить, так или иначе. Все люди едят ртом, и, тем не менее, это - не обычай. Цивилизованные люди, при встрече, приветствуют друг друга рукопожатием, некоторые дикари - прикосновением носа к носу. Это - обычаи приличия. Однако и указанного признака еще не достаточно. Обычай не следует смешивать с личной, индивидуальной привычкой. Миллионы людей привыкли спать на правом боку, другие - на левом боку, и все же ни тот, ни другой способ спанья не представляет собой обычая: оба они служат лишь выражением очень распространенных личных привычек. Напротив, очень многие люди не только имеют привычку, но и стараются вставать с постели с правой ноги, а не с левой, при чем каждый из них держится этого правила не только вследствие личного убеждения, что встать с левой ноги, значит, обречь себя на неудачу, но и вследствие сознания, что так следует смотреть на дело, потому что того же взгляда держатся многие другие люди, мнением которых он дорожит. Тут уже мы имеем дело не с одними личными привычками, а с обычаем. Личное убеждение есть и здесь. Но оно не стоит изолировано. Наоборот, человек приводит в связь свое мнение с взглядом других, проверяет и оправдывает свое чужим, обедняет себя с другими людьми, создает общность, солидарность между собою и ими. Благодаря этому, действия человека, обусловленные его личными воззрениями, соразмеренными с убеждением других людей, являются уже не только проявлением индивидуальной привычки, но и выражением обычая. И как не всякое действие, представляющее собою личную привычку, представляет вместе с тем и обычай; точно также не всякое действие, служащее выражением обычая, выражает собой личное мнение исполняющего. Многим, напр., случается принимать участие в поминках, не смотря на их искреннее убеждение, что этот способ выражения своего сожаления о покойнике в высшей степени странен. Уважение к мнению посторонних людей, вытекающее из солидарности с ними в других отношениях, нередко заставляет человека, вопреки его личному убеждению, повиноваться чужому общепринятому. Наконец, иногда прямо воля и сила других людей заставляет отдельное лицо соблюдать нежелательный и непривычный ему обычай. Таким образом, для наличности обычая необходимо повторение однородных поступков людьми, при однородных обстоятельствах, в присутствии физической возможности явного поведения - повторение, обусловленное обыкновенно сознанием, волей и солидарностью исполнителя с прочими людьми, а иногда даже - только сознанием, волей и солидарностью этих последних между собою. Где нет солидарности между людьми ни в каких отношениях, там нет, и не может быть обычая. Для развития же солидарности необходимо, чтобы в жизни существовали хоть какие-нибудь пункты мирного общения, и чем их больше, чем шире и прочнее их почва, тем лучше для развития солидарности, а вместе с ней и обычаев. А это-то условие и находится вообще в неблагоприятном положении в догосударственном быту.

Древнейшим исходным и самым главным пунктом мирного человеческого общения в догосударственном быту служит семья, хотя и в ней далеко не всегда господствуют мирные отношения; даже и она долгое время сильно страдает непрочностью своего существования. В самой семье, как в кругу супружеских отношений, так и в кругу отношений между детьми и родителями, целые века царит широкое медленно и мало сокращающееся господство произвола и насилия отдельных низко развитых лиц.

Каково было супружеское сожительство у первобытных людей,- нельзя решить с достоверностью, но можно определить с весьма большою вероятностью на основании сравнения археологических памятников палеолитического, неолитического и бронзового века с древними историческими сказаниями о быте диких народов, с этнографическими данными, характеризующими быт нынешних дикарей, с остатками древних обычаев в исторической и современной жизни варварских, полуобразованных и даже образованных народов и т. д.

У первобытных людей, по всей вероятности, было несколько видов супружеского сожительства. Оно выступало первоначально в различных неустойчивых формах, весьма часто изменявшихся под влиянием случайного стечения обстоятельств, произвола и насилия отдельных лиц. Тут мужчина жил с одною женщиною, там - с несколькими. Тут женщина жила с несколькими мужчинами, здесь несколько женщин жило сообща с несколькими мужчинами. Моногамия, полигиния, полиандрия, сочетание полигинии с полиандрией или, говоря короче, стадный брак одновременно практиковались в разных местах между разными лицами рядом друг с другом. Ни постоянства, ни прочности не было. Супружеское сожительство быстро возникало безо всяких формальностей и также быстро могло разрушаться. Одна форма сожительства легко переходила в другую. Один и тот же мужчина, одна и та же женщина могли переиспытать чуть не все формы брака. Ни муж, ни жена не имели никаких прав и обязанностей относительно друг друга. Супружеские отношения всецело зависели от стечения обстоятельств, личных вкусов, силы, хитрости и т. д. Ничего устойчивого и определенного не было в супружестве. Все было шатко и валко. Ни у супругов, ни у посторонних лиц не существовало первоначально ни малейшего уважения к супружеству*(38).

Супружеское сожительство вызывалось половой потребностью; она же и поддерживала его существование во всех его видах. Но кроме нее иногда оказывали сильную поддержку и другие. Добывать пищу и оберегаться от врагов, зверей и людей легче в сообществе с другим человеком, чем в одиночку. И вот потребности питания и безопасности решительным образом благоприятствовали супружеству в тех случаях, где удовлетворять их личными усилиями было трудно человеку, а между тем без супружества он оставался одиноким и получал сотрудника в жизни лишь путем брака. Ревность в ее первоначальном грубом виде или потребность исключительного обладания известной особой другого пола, появляясь и достигая иногда значительной степени, также содействовала супружеству, хотя и не всякому. Наконец, и самое пребывание в супружестве не оставалось бесследно. Оно способствовало развитию привычки к супружескому союзу, которая в свою очередь закрепляла супружеское сожительство,

Уже благодаря необходимости сближения мужчины с женщиной для удовлетворения половых потребностей, возникало некоторое слабое стремление к упрочению супружеской связи и к развитию солидарности между супругами. Когда же к половым влечениям энергично присоединялись потребности питания и безопасности, а иногда и ревность, это стремление усиливалось. Но, тем не менее, простора ему не было. На пути стояли могучие преграды. Широкий разгул индивидуального произвола и насилия и бедность духовного развития первобытных людей становились поперек дороги. Встречаясь с могучими препятствиями, слабое стремление разбивалось о них, сильное же боролось, с трудом, еле-еле отстаивая себя от противников и подвигаясь вперед черепашьим шагом. Поэтому прочность супружеского сожительства и солидарность между супругами развивались далеко не везде, а, развиваясь, шли вперед с большим трудом весьма медленно. Много проходит времени, пока капли воды, постоянно падая на камень, разрушат его твердыню; много прошло веков и до наступления той поры, пока супружество в догосударственном быту успело освободиться кое-где, при особенно благоприятных условиях, от своей первоначальной крайней непрочности, пока кое-где между супругами успела, укорениться некоторая солидарность, обуздывающая личный произвол.

Отношения между родителями и детьми, а также взаимные отношения между детьми в свою очередь первоначально долгое время страдали крайней неустойчивостью.

В наиболее благоприятном положении находились отношения матери к малолетним детям. Конечно, и сюда вторгались порывы личного произвола и грубости, но их влияние здесь не было так опасно. Большинство матерей любило своих маленьких детей. Несомненным доказательством служит самое существование человеческого рода: не будь материнской любви, человечество давным бы давно вымерло. Эта святая любовь умеряла произвол, смягчала грубость первобытной женской натуры и создавала солидарность между матерью и ребенком, еще более укрепляемую привычкой к уходу за слабым существом, которое само себе не могло помочь. Правда, эта солидарность вряд ли была долговременна: многие дикарки бросают своих детей на произвол судьбы, как только они подрастут настолько, что могут сами добывать себе пропитание; но, тем не менее, во время беспомощного детского возраста она, по всей вероятности, обыкновенно отличалась прочностью. С другой стороны потребности в пище, в уходе, в безопасности, сопровождаемые привычкой, в свою очередь привязывали ребенка к матери и, таким образом, между этими лицами обыкновенно возникала некоторая взаимность, более прочная со стороны матери, менее прочная со стороны ребенка. По мере того как ребенок вырастал и становился самостоятельным, в нем все сильнее и ярче сказывалось жесткое своеволие дикой натуры, и его прежняя взаимность с матерью, естественно расшатывалась мало-помалу. Став взрослыми и оставаясь жить в семье, дети сохраняли с матерью лишь слабую солидарность, поддерживаемую общими интересами питания и безопасности, привычкой, и даже иногда половой потребностью. В разрез же шли разгул произвола и крайне низкое духовное развитие,

Между отцом и малолетними детьми то вовсе не было солидарности, то существовала лишь слабая. Если отец бросал детей - ее не было. Если он продолжал сохранять мирные, хотя бы и не супружеские отношения к их матери, солидарность обыкновенно существовала, но только более или менее слабая. Связь между матерью и ребенком - очевидна. Связь между отцом и ребенком, во всяком случае - не так ясна и наглядна. При моногамии и полигинии еще можно предположить, кто отец, кто - его дети. При полиандрии же и стадном браке ни отец, ни дети не могут разобрать друг друга. Мать стоит в самых близких отношениях к ребенку: кормит его, ходит за ним; отец же держится вдалеке. Отеческой любви, вероятно, не было, а была обыкновенно лишь некоторая терпимость к детям, ради отношений к их матери. Оттого и солидарность между отцом и малолетними детьми в лучшем случае была только слабою. При полиандрии и стадном браке, она ничем ни отличалась от той связи, которая существовала между мужчиной и чужим ребенком одной и той же совместно живущей группы. При моногамии же и полигинии, да и то лишь впоследствии, в более редких случаях, с увеличением сближения между супругами, могла появляться и более сильная солидарность между отцом и детьми, заложившая основу их будущей любви друг к другу.

Между взрослыми людьми, жившими в моногамической, полигинической, полиандрической или, наконец, стадной семье, но не состоявшими в супружеском сожительстве друг с другом, существовала, но, обыкновенно, была лишь очень слабая солидарность. Ее поддерживали потребности питания и безопасности, а расшатывали крайняя необузданность и бедность духовного развития отдельных лиц.

Таким образом, в до государственном быту семья, при всем разнообразии своих видов, служила почвой мирного человеческого общения. Между членами семьи была некоторая солидарность прочная в отношениях между матерью и малолетними детьми и более или менее слабая в отношениях между другими членами. В пользу развития солидарности работали, каждый в своей сфере, разные факторы: потребности пола, питания, безопасности, материнская любовь, привычка к сожительству. Против сближения и единения действовали необузданный произвол и крайне низкое духовное развитие первобытного человека. Противники сталкивались, боролись друг с другом. Победа склонялась то на ту, то на другую сторону. Но в общем целом, в вековой борьбе успех чаще выпадал на долю более стойких борцов, созидающих факторов, вследствие чего развитие семейной солидарности постепенно подвигалось вперед, хотя и с большим трудом, весьма медленно и не повсеместно.

За пределами семьи в догосударственном быту стояли отдельные люди и семьи, родственные или чуждые друг другу. Между семьей и чуждыми ей отдельными людьми и семьями первоначально не было никакой солидарности. Ее не было обыкновенно и между родственными семьями и лицами, а если порой она и проявлялась здесь под влиянием общих потребностей питания и безопасности, то имела слабый, непрочный характер. Эта шаткая, временная солидарность была первым слабым проблеском родовой связи среди общего моря розни, вражды и равнодушной бесчувственности, бушевавшего вокруг островков семейной солидарности и нередко затоплявшего их своими грозными волнами. Однако и в этой бурной среде шел медленный местный прогресс. И здесь потребности питания и безопасности боролись с индивидуальным произволом и низменностью духовного развития и долгим, медленным путем развивали в некоторых местах, хотя и далеко не повсюду, родовую солидарность, т. е. солидарность между родными, не живущими в одной семье, а в разных или даже в одиночку.

С постепенным развитием солидарности на почве удовлетворения потребностей сначала в семье, а потом и за ее границами в пределах рода*(39) начинается в догосударственном быту постепенная выработка сначала семейных а потом и родовых обычаев, определяющих какой порядок должны соблюдать люди в своих отношениях друг к другу. Между прочим в это время по всей вероятности начал складываться местный обычай семейной и родовой кровавой мести за убийство: семейные родичи убитого убивают в свою очередь убийцу или даже иногода кокго-нибудь из его семейных или ордичей. Существование этого обычая в большем или меньшем обхеме засвидетельствовано историческими и этнографическими данными чуть не у всех изветных нам народов, стоящих или стоявших на ступени дикости, варварства и даже полуобразованности.

Образование семейных и родовых обычаев шло весьма медленно. Как мы уже видели, для возникновения обычаев необходима солидарность между людьми, а она вообще была первоначально очень слаба в догосударственном быту и развивалась с большим трудом. Широкий разгул произвола и крайняя духовная бедность первобытного человека, тормозя развитие солидарности, тем самым тормозили и образование обычаев. Но они, кроме того, и непосредственно выступали врагами последних, хотя и не в одинаковой мере. Произвол противодействовал и возникновению, и соблюдению обычаев. Низкое же духовное развитие ставило преграду лишь их возникновению; но за то, как только они появлялись, оно становилось на их сторону и всеми силами поддерживало их соблюдение. Дело в том, что хотя обычай установлялся только людьми и только люди соблюдали его то добровольно, то по самовольному принуждению со стороны частных людей; но, тем не менее, он выражал собой некоторый действительно существующий порядок, требовавший подчинения себе со стороны отдельных лиц, а потому внушал людям как идею порядка, так и идею подчинения. Первобытные же люди, благодаря бедности своего духовного развития, не умели разобраться в деле. Смутно усвоив себе идею общего порядка природы, долгими и горькими опытами научившись подчиняться его неумолимым требованиям, первобытные люди не умели отличать, где кончается грозный общий земной порядок и начинается человеческий. Не без основания трепеща перед первым и не зная в точности границ, отделяющих его от второго, они трепетали и перед последним и трепетали тем более чем яснее раскрывалась им неумолимость первого. Всякая новизна страшит человека, если он дошел до сознания опасностей жизни, но не умеет еще достаточно разобраться, опасно ли новое или нет. "Гиляки на южном берегу Охотского моря, смелейшие охотники на медведей, разбежались, когда Миддендорф появился с северными рогатыми оленями"*(40). "Волки долгое время боялись овец, когда последние впервые появились на Амуре"*(41). Понять это очень легко, если представить себе, что ходишь по бесконечному грозному болоту, где чуть не каждый неосторожный шаг может кончиться гибелью. Как же не бояться - сойти с торного пути на едва проторенную тропинку, а тем более пойти целиком, прокладывая совершенно новую дорогу?

Медленно и туго вырабатывались обычаи в догосударственном быту; но за то, выработавшись, приобретали необыкновенную прочность. С их помощью водворялся некоторый порядок в области человеческого самоуправления, установленный людьми. Из обычаев почерпали люди смутную идею об этом порядке и подчинении ему. В соблюдении обычаев развивалась и укреплялась привычка подчинения этому порядку. Идея и привычка подчинения общему земному порядку, установленному законами природы, не создали ни идеи, ни привычки подчинения порядку, установленному людьми. За то первые облегчили и усилили развитие последних и, благодаря духовной бедности первобытных людей, придали правилам человеческого происхождения необыкновенную преувеличенную вескость. А она, в свой черед, оказала большую услугу обузданию индивидуального произвола и водворению порядка в области человеческого самоуправления.

Некоторые из обычаев? сложившихся в догосударственном быту, определяли, какой порядок должны соблюдать люди в некоторых внешних отношениях друг к другу при удовлетворении своих потребностей, в среде человеческого общения. Очевидно, эти обычаи определяли как раз то, что определяется правом. Но, тем не менее, ни сами они, ни установленный ими порядок не были правовыми, а обладали лишь способностью стать правовыми, если бы появилось государство и своей волей и силой придало им правовой характер. Государства же в те времена еще не было.