2.1.2. Функции элементов структуры социума преступников, обеспечивающие стабильность и развитие общества

как более общей системы

Зададимся вопросом: как выполняются “охранительные” функции, позволяющие оставаться устойчивой структуре социума преступников? Как происходит процесс ежегодного воспроизводства (почти в полном объеме) этого социума?

Нам уже известно соотношение между зарегистриро­ванными и незарегистрированными преступниками, посмот­рим теперь, какую функцию оно выполняет в социуме прес­тупников как системе и как это связано с его (этого социума) воспроизводством. Прежде всего — это функция сохранения и развития, так как система (в данном случае — социум прес­тупников) должна, с одной стороны, постоянно развиваться, а с другой — оставаться в определенных “количественных” рам­ках,  обусловленных своей структурой.

Установлено, что большинство преступников, осуж­ден­ных однажды, в дальнейшем сворачивает с торного пути и становится законопослушными гражданами. За счет кого про­исходит восполнение поредевших рядов социума прес­туп­ников? Ответ очевиден: за счет элементов, ранее вхо­див­ших в более общую систему. Или проще, за счет лиц, ли­бо ранее не нарушавших закон, либо не привлекавшихся к ответст­вен­ности за совершенные преступления, т. е. ла­тентных прес­тупников.

В ходе нашего исследования мы ответим на другой воп­рос: каким образом происходит ежегодная ротация в социуме преступников?

Сформулируем два утверждения.

1. Латентные преступники служат ярким примером для членов преступной среды, образцом при “обучении” новых рек­рутов. Известно, что наказанию подвергается лишь 1/4 от числа лиц, нарушивших уголовный закон. Во многом именно благодаря существованию армии латентных преступников преступный социум как система воспроизводится и сохраняет почти постоянную величину своей численности, разумеется, в условиях стабильно функционирующего общества как более общей системы.

2. Преступниками не рождаются. Ими становятся! Боль­шая часть разногласий между школами криминологов может быть урегулирована. Достаточно уточнить понятия и дать убедительные ответы на вопросы: каким образом происходит обучение новых членов преступного сообщества и кто в пер­вую очередь склонен оказаться в числе таких “учеников”? Речь, разумеется, идет о принадлежности потенциальных прес­тупников к тем или иным социальным группам, слоям в целом законопослушного населения. Это можно выяснить, проводя соответствующие социологические исследования.

В дальнейшем мы попытаемся показать верность этих утверждений.

Напомним читателю о вычисленной нами пропорции 76/24, где 76% — лица, нарушившие уголовный закон, но не признанные преступниками в соответствующей правовой процедуре, а 24% — лица, нарушившие уголовный закон и признанные преступниками. За 100% принимается число, рав­ное 5,6% от общей численности населения. Напомним также — если число зарегистрированных преступников сос­тавляет 24% от их общего числа, то это абстрактное идеаль­ное распределение, в действительности их число выражается цифрой, равной 22—26%, т. е. колеблется в этих границах. И это понятно: именно в этих пределах соотношение выполняет функцию баланса сохранения и развития социума преступ­ников как системы, т. е., с одной стороны, сохраняет ее струк­­­туру, а с другой — обусловливает развитие. В рамках этого соотношения и происходит постоянная ротация эле­мен­­тов системы, т. е. на смену уходящим приходят новые чле­ны преступного социума.

Важно подчеркнуть, что ротации подлежит только малая часть социума преступников (1/4), большая же часть его оста­ется постоянной, неизменной. Это предопределяет наличие прямо-таки идеальных условий для соответствующего обучения “новых элементов системы” — рекрутов преступного мира. Почему? Да потому, что сохраняются традиции, суб­культура, словом все то, что подлежит передаче в процессе обучения “новобранцев”.

“Существует целый ряд данных, которых статистика ни­как не может открыть и которые тем не менее сильно под­держивают уверенность в безнаказанности, — мы имеем в виду контингент нераскрытых преступлений. Однако вли­яние последнего сказывается исключительно на тех лицах, которые уже учинили преступное деяние, оставшееся нераск­рытым. Когда, напротив, преступление раскрыто, но прес­тупник не обнаружен или виновность его не доказана, тогда действие, парализующее силу наказания, увеличивается в сот­­ню раз, ибо оно распространяется уже на всех тех, до ко­го доходит известие о раскрытом преступлении. Таким обра­зом, известие о тяжком преступлении, наряду с известием о другом прес­туплении, виновник которого остался необнару­женным, ока­зы­вает на лиц, предрасположенных к преступ­ности, такое развращающее влияние, с которым трудно бороться влиянию ежедневно налагаемых наказаний.

В самом деле, наказание поражает только ничтожное меньшинство преступников, не говоря уже о нераскрытых преступлениях, мы получим, если принять во внимание число необнаруженных преступников, освобожденных во время следс­твия или оправданных за отсутствием улик, а также чис­ло помилованных и амнистированных, что выше 65% раскры­тых преступлений не влекут а собою наказаний”[7, с. 364].

Сделаем вывод: преступниками становятся в процессе соответствующего обучения, а не рождаются ежегодно в опре­деленной пропорции на душу населения. То есть нельзя, на наш взгляд, говорить о некой биологической предопре­де­лен­ности противоправного поведения.

До сих пор мы оперировали со средним (идеальным) распределением между зарегистрированными и незарегистри­рованными преступниками (24/76). Обратимся теперь к реаль­ным статистическим результатам.

В развитых странах, при общем количестве преступни­ков, равном 5,6% от общей численности населения, из них 69% — лица, признанные преступниками, 31% — лица, не приз­нанные таковыми. Причем 69% — наивысший показа­тель, характерный именно для развитых государств мира. Механически продолжая теорию и соответственно доводя ее тем самым до абсурда, отметим, что при таком положении дел в случае, если бы конкретному государству удалось до­бить­ся полной изоляции, оно бы получило реаль­ный шанс полностью искоренить преступность на своей тер­ритории. На самом деле все обстоит не так просто.

Преступность в ответ на решительные действия пра­воохранительных органов переходит государственные границы и все более становится наднациональным, международным явлением. Объединенная Европа с ее прозрачными межго­сударственными границами, другие подобные межгосудар­ственные образования создают идеальные условия для выхода преступности на международную арену. Это подтверждается миграционной и уголовно-правовой статистикой.

Например, высокие уровни миграции зафиксированы в Западной Европе, в Северной Америке и в Океании, низкие — в Африке, в Азии, в Восточной Европе, в Латинской Аме­рике [8, с. 128].

По данным обзора Интерпола за 1989—1990 гг., охваты­вающего 91 страну, в развитых странах (Великобритания — 18,4%, Германия — 26,7, Франция — 17, Швейцария — 37,9%) количество иностранцев, признанных преступника­ми, составляло в среднем 25% от общего числа зарегистриро­ванных преступников; в странах Восточной Европы (Болгария — 1,1%, Венгрия — 4,7, Польша — 0,3, Румыния — 0,3, Чехословакия — 0,7%) — 1,42%, а в Азии (Китай — 0,02%) и того меньше [9, с. 43—44]. 

Таким образом, мы наблюдаем — как только число неза­регистрированных преступников начинает уменьшаться до критического предела (а это — 31% от общего числа предпо­лагаемых преступников, так как снижение этой планки прак­тически невозможно) появляются новые факторы, способ­ствующие сохранению и постоянному воспроизводству соци­ума преступников приблизительно на прежнем уровне.

В развитых странах, где вероятность быть осужденным за совершенные преступления очень высока (7 из 10) ротация в социуме преступников происходит за счет иностранцев (их насчитывается в среднем 25% от общего числа зарегистри­рованных преступников). Это служит ярким доказательством способности социума преступников как системы к саморе­гуляции.

Поставим вопрос — может ли человек повлиять на общес­т­венные закономерности, на пределы их отклонения от заданного развития? (куда более глобально этот вопрос звучит так: какова роль человека в истории, если можно выра­зить ее величину в процентах?) В 1975 г. в Финляндии был отме­чен рост ко­личества зарегистрированных преступников, число которых превысило цифру, соответствующую 5,6% от общей числен­ности населения. (Численность населения в Фин­ляндии в 1975 г. составляла 4 млн 720 тыс. 500 человек, следовательно, всего преступников должно быть: 5,6% от пре­дыдущего числа — 264 тыс. 350 человек, однако только заре­гистрированных преступников насчитывалось 372 тыс. 318 человек, что превы­шает “потребное” количество всех преступ­ников на 34%.) Такой “всплеск” преступности объяснялся нестабильностью финского общества, которое в то время потрясали экономи­ческий кризис, безработица и другие неу­ря­дицы. На сегод­няшний день — это единственный исто­ри­ческий факт, среди найденных нами, зафиксировав­ший зна­чение близкое к максимальному отклонению от сред­ней величины.

Полученным в результате числом можно задавать интер­вал отклонений, в котором будут обнаружены те или иные за­кономерности, но все они будут стремиться к среднему по­ло­жению, несмотря на резкие различия в пределах вычис­ленного интервала. Другими словами, человек с его возмож­ностями может влиять — замедлить или ускорить — на объек­тив­ный ход развития общества всего лишь на 38% от средней величины — максимальное отклонение. Таким образом, мы получили интервал в котором можно наблюдать социальное явление: “+” “-” от средней величины, или амплитуда коле­баний. Амплитуда колебаний есть наибольшее отклонение от по­ложения равновесия в системе (см. прило­жение, график 1).

Много говорят о том, что статистика из рук вон плохо отра­жает преступность как социальное явление. Однако в про­цессе работы над книгой мы пришли к твердому убеж­дению: латентная преступность существовала, существует и будет существовать. Никому и никогда не удавалось привлечь к ответственности и тем самым “зарегистрировать” всех прес­тупников, число которых, как нам известно, должно вы­ра­жаться цифрой, равной 5,6% от общей численности населения при нормальной функционировании общества как системы. А незарегистрированные, латентные преступники и не могут попасть в “статистические таблицы”. Это невоз­можно объек­тивно, поэтому за это незачем ругать статистику! Вот почему статистика воспринимается нами как объективная данность.

Как мы выяснили, число зарегистрированных преступ­ников составляет 24% от общей численности предполагаемых преступников, а 76% — удается избежать уголовной ответст­венности. Как уже было отмечено, именно это соотношение оптимально для сохранения и воспроизводства структуры преступного социума. Иными словами, существование латент­ной преступности в его (этого соотношения) рамках, с одной стороны, необходимо, ибо она обусловливает нормальное функционирование преступного социума как системы, а с другой стороны, достаточно для его (этого социума) постоян­ного воспроизводства, выполняет функцию сохранения и развития, поддерживая тем самым баланс между элементами системы, сохраняя ее стабильность.

Мы уже упоминали, что социум преступников как сис­тема служит элементом нестабильности, а следовательно, и источником социальных изменений в более общей системе, куда он включен, т. е. в обществе. Поговорим об этом подробнее.

Опираясь на основные постулаты функционального анализа, предложенные Р. Мертоном [10, с. 400—413], мы утверждаем, что определенная доля дисгармонии в любой социальной системе необходима, во-первых, как один из ее элементов, призванный поддерживать стабильность, устой­чи­вость структуры, во-вторых, как один из потенциальных источников социальных изменений, развития.

Источники дисгармонии включены в структуру соци­альной системы. Так, в структуре общества как системы та­кими источниками, являются, например, богачи — 10% [11, р. 12—15], талантливый ученые — 6 [12, р. 205—214], алко­го­лики — 6 [13], мигранты — 4 [14, р. 12—14], наконец, разу­меется, преступники — 5,6%.

За 100% взято общее количество населения. Все числа, выраженные в процентах, устойчивы и характерны для любой страны мира. И это понятно: в любом обществе есть и талан­тливые ученые, и богачи, и алкоголики, и преступники, одна­ко вряд ли можно назвать государство, где половина (50%) населения — богатые люди (мы не говорим о цифрах общего дохода на душу населения).

Невероятно, но факт! Необходимая доля дисгармонии существует, более того, должна существовать в любом чело­ве­ческом обществе как социальной системе в качестве одного из элементов ее стабильности и в то же время потенциально слу­жить источником социальных изменений, развития. Под­черкнем, что эти функции присущи всем, так сказать, “соци­аль­ным подсистемам”, перечислены нами выше: и та­лант­ливые ученые, и богачи, и преступники выполняют одну и ту же роль, однако по-разному, с противоположными зна­ками — “+” , “-”.

Благодаря талантливым ученым жизнь меняется видимо, порой стремительно. Во времена научно-технической рево­люции это понятно каждому: автомобиль, летательный аппа­рат, кино и др. — в начале века, космические корабли, сверх­зву­ковые самолеты, компьютеры и т.п. — в конце века. Богатые люди, предприниматели также вносят свою лепту: задейст­вуют интеллектуальный, промышленный, финансо­вый капи­тал общества, делают его богаче и проч.

Мы, однако, сосредоточим свое внимание на преступ­ности.

Во все времена находились люди, которые, даже зная о возможности наказания, нарушали существующие запреты, табу. Следовательно, преступность с полным правом занимает место в ряду источников дисгармонии в обществе, т. е. может рассматриваться как один из элементов, призванных под­держивать устойчивость, стабильность социальной системы, с одной стороны, а с другой — способствовать ее изменениям, развитию.

“Закрытая социальная система долго существовать не может, — пишут Р. Айдинян и Я. Гилинский, — она зависит от свойств окружающей среды и должна адаптироваться к ней. Ясно, например, что преступная организация черпает кадры из социальной среды, производит или предлагает то­вары и услуги, пользующиеся спросом (будь то краденное имущество или же наркотики, оружие, услуги “ночных ба­бо­­чек” и т.п.), принимает специальные (адаптационные) меры защиты от воздействия “среды” в виде правоохрани­тель­ных органов и т.п.

В то же время система (организация) в результате своей деятельности изменяет среду, заставляя ее приспосабливаться к себе. Поэтому социальные системы относятся к типу адап­тивно-адаптирующих систем (Э. Маркарян). Изменения соци­альной среды деятельностью преступных организаций оче­видны: от прямого ущерба до изменения в культуре, мен­та­литете, языке общества. Это, к сожалению все больше про­яв­ляется в “криминализации” быта, языка, сознания, куль­ту­ры населения России” [15, с. 64].

Добавим, к сказанному Р. Айдиняном и Я. Гилинским, что социальная среда сопротивляется таким изменениям, стремясь сохранить пропорциональность, т. е. “гармоничность, соразмерность между составными частями целого, отно­сительную устойчивость системы.

Иными  словами, пропорциональность характеризует порядок в системе. Напротив, диспропорциональность — понятие противоположное пропорциональности. Оно отра­жает нарушение соразмерности частей, дисгармонию и свя­зано с перестройкой системы. В этом смысле диспропорци­о­наль­ность выражает тенденцию к качественному изменению частей системы и характеризует ее перестройку (беспорядок)” [16, c. 71—71].

Известно, что преступность не стоит на месте. Преступ­ная среда продуцирует все новый и новые виды и формы про­­ти­воправной деятельности. “Гении”, которые действитель­но встречаются в этой среде, изобретают все новые и новые виды и формы преступлений. Особенно пышно преступность расцветает в смутные времена общественной нестабильности: революции, войны, переходные периоды и т.п. — питательная сре­да для “творчества” криминальных элементов. Скажем, еще с десяток лет назад никто не мог предположить, что в Рос­­сии возможны финансовые “пирамиды”, мошенничества с кредитными карточками, электронными платежами, век­селями, покупкой и продажей недвижимости и многое другое. Такие преступления зачастую рассчитаны на несовершенство уголовного и гражданского законодательства, естественные для переходного периода. Но даже в стабильном обществе прес­­тупники “планируют” свои операции в расчете на про­бе­­лы в нормативных документах правоохранительной системы. Примеров тому множество. В ответ законодатели вынуждены защищаться: принимать новые нормы уголовного и граж­данс­кого права, заново толковать существующие нормы, что­бы разъяснить сущность преступных действий и получить воз­можность привлечь преступников к ответственности. Имен­но поэтому в России недавно был принят новый Уго­ловный Кодекс.

Итак, дисгармония — необходимый элемент и социаль­ной стабильности, и социального развития. И неважно какой источник — со знаком “+” или знаком “-” — ее питает. Важно, что она присутствует и создает все необходимые и доста­точные условия для сохранения и развития общества как системы, для нормального функционирования его зако­но­мерностей. (Разумеется, из этого вовсе не следует, что нам надо благодарить преступников за то, что они существуют. Это было бы слишком упрощенным пониманием механизма структурно-функционального анализа.)

Теперь перейдем к рассмотрению элементов структуры социума преступников как системы, где “работают” внут­ренние СФЗ.