2.2.2.1 Культура и субкультура

                В начале процитируем современного западного куль­туролога Н. Дж. Смелзера, который очень правильно и точно назвал функции, которые выполняет культура в человеческом обществе: “Описание феномена культуры подчеркивает два момента: с одной стороны люди сами создают ее, с другой — они обучаются той культуре, что создана другими людьми. Поскольку она не приобретается биологическим путем, каж­дое поколение вынуждено воспроизводить ее и передавать сле­дующему поколению. Этот процесс составляет главную часть социализации. Ценности, убеждения, нормы, правила и идеалы превращаются в часть личности ребенка и помогают формировать его или ее поведение. Если бы процесс социа­лизации прекратился в массовом масштабе, то это привело бы к гибели культуры.

Поскольку культура формирует личности членов общест­ва, она во многом контролирует их поведение. Клиффорд Гиртц называл культуру “набором контрольных механизмов — планов, рецептов, правил, инструкций... для регулирова­ния поведения. Без культуры, считает он, люди были бы полностью дезориентированы: “не регулируемое образцами культуры (организованными системами значимых символов) поведение человека было бы практически неуправляемым, настоящим хаосом бессмысленных поступков и несдерживае­мых эмоций, не приводящих к формированию опыта”.

При этом, Уорд Гуденау, антрополог, включил в куль­туру четыре вида элементов:

1. Понятия (концепты). Они содержатся главным образом в языке и помогают людям организовать и упорядочить свой опыт. Мы все воспринимаем мир через формы, цвет и вкус предметов, но разные культуры  организуют свой мир по-разному.

2. Отношения. Культуры в действительности не только описывают при помощи понятий то, из чего состоит мир, но и содержат определенные представления, как эти состав­ные части связаны друг с другом в пространстве и времени, по значению (черное противоположно белому) и каузально (“пожалел розгу — испортил ребенка”). У нас есть слова, обоз­­­начающее землю и солнце, и мы убеждены, что первая вра­­щается вокруг второго. Но до Коперника мы были уверены в обратном. Среди культур существует масса различий в пред­положениях относительно характера связей между понятиями.

3. Ценности. Этот элемент культуры представляет собой разделяемые всеми убеждения относительно целей, к которым следует стремиться. Они лежат в основе моральных доктрин. В христианской традиции, например, десять заповедей требуют от человека (помимо других вещей) не покушаться на чело­веческую жизнь (“не убий”), хранить супружескую вер­ность (“не возжелай жены соседа своего”) и уважать роди­телей (“чти отца своего и мать свою”). И хотя разные культуры мо­гут полагать ценностями разные вещи (геройство на войне, художественной творчество, аскетизм), каждое социальное устройство делает свой выбор — что считать ценностью, а что нет.

4. Правила. Эти элементы (включающие и нормы) опре­деляют как должен вести себя человек, чтобы жить в согласии с ценностями своей культуры. В нашей законодатель­ной системе (речь идет о США. —  Д. Л.), например, существует множество законов, запрещающим людям убивать, причинять боль или угрожать друг другу. Эти законы связаны с тем, на­сколько высоко мы ценим жизнь и благосостояние лич­ности. Аналогично, у нас существуют десятки законов, зап­рещающих кражу со взломом, присвоение чужого иму­щества, порчу чужой собственности и прочее. Они отражают ту безусловно положительную ценность, которую имеет для нас частная собственность.

Гуденау объединил эти элементы в следующем опреде­лении: культура, таким образом, состоит из стандартных ре­шений — “что есть” (понятия и ощущения), “что может быть” (отношения), “как относиться к тому что есть и что может быть” (ценности), “что и как делать с этим (нормы)” [32].

Можем ли мы утверждать, что преступная субкультура согласуется с общим определением культуры и соответственно подчиняется законам ее развития? Ответ очевиден, тезисы Н. Дж. Смелзера, относящиеся к культуре вообще, можно соотнести с преступной субкультурой. Приведем примеры.  Для этого рассмотрим некоторые элементы преступной суб­культуры. Отметим, что в силу  взаимосвязанного перепле­тения этих элементов, сделать это довольно сложно.

1. Понятия (концепты) — набор слов, в который вложен определенный, особый смысл, понятный только членам социума преступников. Например, “сучья будка” — одиночная камера, “под шары” — попасть в милицию, “поймать львен­ка” — обокрасть или обмануть богатого человека [30, с. 137 ], “сгумить” — украсть, “пахан” — а) пожилой опытный вор-на­с­тавник, б) содержатель воровского притона, в) главарь прес­тупной группировки, г) авторитетный вор в законе,               д) третейский судья на сходке, е) начальник уголовного ро­зыска [29, с. 310 ].

2. Отношения между элементами субкультуры как сис­те­мы строятся на следующих жестких требованиях:

— беспрекословно выполнять указания пахана или паханши — авторитетных блатных “вора (воровки) в законе”, не исключая и убийства человека неугодного воровскому клану;

— отказаться от родных: матери, отца, братьев, сестер и других родственников;

— для разрешения спора или возникшего конфликта “вор (воровка) в законе” имеет право требовать у блатных организаций “ собраться на  сходку (сходняк)”, где он (она) может, доказывая свою правоту,  “качать права”.

Иными словами, преступная субкультура как система носит строго иерархический характер.

3. Ценности:

—  не работать и жить на материальные средства, добытые преступным путем;

— помогать блатным ворам и воровкам морально, дейст­виями и материально через “общак” — воровскую кассу взаимной помощи;

— не называть властям имена соучастников преступления и их место нахождение (адрес лежбища, малины, хавиры, хазы, хаты) под реальной угрозой смерти за предательство — тяж­ким проступком по “закону воров”.

4. Правила в самом общем плане закреплены в так называемом воровском неписанном законе “идейных воров”, см. например [27, с. 136—138; 28, с. 212; 29, с. 193—200].

Все четыре момента тесно взаимосвязаны в единую мо­нолитную преступную субкультуру. Например, когда утвер­ждается, что “воры в законе” не имеют права отбирать “кров­ный костыль” (пайку) у любого зэка: “фраера”, “мужика”, “по­литзаключенного” и “поднарника”, то совершенно оче­вид­но, что это обусловлено и ценностями, и правилами пове­дения, нормами.

Таким образом, преступная субкультура существует, функционирует и ей присущи, на наш взгляд, все признаки, ко­торыми наделена культура. Но подчеркнем, уникальность преступной субкультуры заключается в ее специфике — она не располагает в отличие от культуры какими бы то ни было ма­териальными носителями, кроме самих преступников и передается, как говорится — из уст в уста. 

“Культура — это цемент, скрепляющий здание общест­вен­ной жизни. Не только потому, что передается от одного человека другому с помощью социализации и контактов с другими культурами, но и потому, что формирует у людей чувство принадлежности к группе. Члены одной культурной группы, похоже, в большей мере понимают, доверяют и сим­патизируют друг другу, чем посторонним. Эти общие для чле­нов группы чувства отражаются в сленге и жаргоне, любимых блюдах, моде и в других культурных особенностях.

Культура вызывает не только солидарность, но и кон­фликты внутри групп и между ними. Язык, главный элемент куль­туры, иллюстрирует это положение. С одной стороны, возможность общения способствует сплочению членов соци­альной группы: общий язык объединяет людей. С другой сто­роны, общий язык выключает из группы тех, кто не знает язы­ка, и даже тех, кто говорит на нем в несколько иной ма­нере” [32].

Прибегнем к логико-математическим методам анализа. И попытаемся объяснить, опираясь на уголовную статистику, существование и функционирование субкультуры. Ее носи­те­лями являются рецидивисты, люди, избравшие преступную деятельность своей профессией. “Почвой” для этих носителей субкультуры служат несовершеннолетние преступники. Как справедливо отмечает А.М. Яковлев: “...преступность несо­вершеннолетних и рецидивная преступность неразрывно свя­заны между собой так, что раннее совершение прес­туп­ления часто является “началом” карьеры рецидивиста” [33, с. 12].

Итак, единственно возможными и поддающимися ка­кому-либо статистическому учету активными носителями преступной субкультуры являются рецидивисты (здесь име­ется в виду уголовно-правовой аспект), профессиональные преступники, люди, чья жизнь тесно и неразрывно связана с криминальными действиями.

Несовершеннолетние преступники и рецидивисты обра­зу­ют ядро, центр преступной субкультуры, которая пе­реда­ется из поколения в поколение преступников, “в живую”, без какого-либо формального закрепления существующей инфор­мации.

Опираясь на многочисленные исследования американс­ких ученых, Э. Шур делает выводы: “1. “Традиции” прес­туп­ности развиваются, сохраняются и передаются в опре­делен­ной социально-культурной среде. Хотя эти “традиции” и не могут полностью определить судьбу попавшего под их влияние индивида, они являют собой серьезную силу, от ко­торой за­­ви­сит, станет ли человек преступником. 2. В подобных усло­виях взгляды, благоприятствующие преступ­нос­ти, могут полу­чить широкое распространение, а сами преступники способ­ны стать “примером для подражания” и “учителями” подрост­ков” [34, с. 164].   Для того чтобы доказать данный тезис проследим связь между двумя этими катего­риями преступ­ников.

Статистические данные, приводимые В.И Куфаевым, слу­жат подтверждением того, что: “... среди так называемых “рецидивистов” преобладают (33%) лица, совершившие пер­вые преступления еще в период малолетства и несо­вер­шеннолетия, то есть до 18 лет. Значительно менее (26,7%) сре­ди повторно обвиняемых совершивших преступления в пе­риод ранней молодости, то есть 18—21 лет, в период же со­вер­шеннолетия от 22—25 лет первичная преступность падает до 17,3%, а в годы полной зрелости, то есть от 26—30 лет преступность выражает 10% и немного более в период от 31 го­да и старше” [35, с. 108]. Таким образом, среди рецидивистов лица, совершившие первое преступление в несовершен­но­летнем возрасте, составляют в совокупности 59,7%.

В результате выборочного исследования, проведенного Е. Болдыревым, было установлено, что большинство реци­дивистов впервые совершили преступление будучи несовер­шеннолетними (в возрасте до 14 лет — 8,2%, в 14 лет — 10, 15 лет — 14,5, 16 лет — 10,9, 17 лет  — 18,2%). Общий процент реци­дивистов, совершивших первое преступление до восем­надцатилетнего возраста, равен 61,8% [36, с. 74].

По данным Т. Кафарова, 52% рецидивистов впервые совершили преступления в возрасте до 18 лет [37, с. 27].

А.Ф. Зелинский установил, что начало рецидива очень редко относится к 40 и более годам [38, с. 71].

Д.С. Чукмаитов утверждает: “Рецидивисты, начавшие прес­тупную деятельность в возрасте до 18 лет, осуждаются к более длительным срокам по сравнению с рецидивистами, совершившими свое первое преступление в среднем возрасте, что в определенной степени говорит о более устойчивом рецидиве со стороны лиц, начавших преступную деятельность в возрасте до 18 лет” [39, с. 45]. Сравнивая таблицы распре­де­ления рецидивистов разного возраста а) по сроку назна­чен­ного наказания за первое преступление и б) по макси­маль­но­му сроку наказания, назначенному за совершение после­дую­щих преступлений, он пришел к выводу “Возраст­ные осо­бенности оказывают существенное влияние на перс­пективу развития последующей преступной деятельности впервые отбывших наказание в виде лишения свободы. Ска­занное дает основание утверждать, что чем раньше начало прес­тупной деятельности, тем больше вероятность рецидива... Причем, чем раньше начинается преступная деятельность, тем она устойчивее и длительнее”  [39, с. 44].

По данным исследования, проведенного Всесоюзным институтом Прокуратуры СССР, 50% рецидивистов и 80% опас­ных рецидивистов совершили первое преступление, бу­дучи подростками [40, с. 5].

По утверждению Ю.И. Бытко средне статистически веро­ят­ность рецидива у несовершеннолетних, приговоренных к лишению свободы за первое преступление, приближается к 57% [41, с. 48]. В то время как у лиц совершеннолетнего возраста — лишь к 35% [42, с. 95]. Как видно, у несовершен­нолетнего “шансов” стать рецидивистом примерно в два раза больше, чем у взрослого преступника.

По данным А.Я. Вилкса взрослые лица, ранее судимые, ко­торые вовлекают несовершеннолетних в преступную дея­тельность, составили 54% в 1981 г., 59 % в 1990 г., тогда как ра­нее не судимые соответственно 46 и 41%. На основании из­ло­­женных в своей статье фактов автор делает выводы:                      “1. При совершении преступлений подростками отмечается значительное влияние взрослых лиц, которое может выражаться в различных формах (влияние элементов их антиобщественной культуры, обучение преступным повадкам и навыкам совер­шения преступления... 3. Наблюдается увеличение доли ранее су­димых в процессе вовлечения подростков в преступную и анти­общественную деятельность” [43, с. 58—60].

В соответствии с результатами Г.В. Дашкова, около поло­вины рецидивистов вступает на преступный путь до 18 лет (страны Восточной Европы) [44, с. 80—81]. Когда мы говорим о рецидивистах, мы тем самым констатируем: уголовная ста­тистика позволяет измерить реальные процессы на осно­ва­нии определенных юридических формальных признаков (ре­цидивизм).

Возникает вопрос: возможно ли говорить о том, что сре­ди носителей субкультуры попадаются люди, не имеющие судимости, чей авторитет в социуме преступников приз­нается и чтится? Да они есть и об этом свидетельствуют сред­ства мас­совой информации, но, с одной стороны, их не дос­та­точ­но для того, чтобы их абсолютное количество могло изме­нить общую картину, а с другой — в течение жизни ра­но или поздно им приходится познакомится с местами ли­шения свободы, порой неоднократно (и здесь надо отдать должное правоохранительным органам государства, которые делают все возможное для торжества правосудия).

“... преступное поведение предполагает наличие опре­деленной системы взаимоотношений, посредством которой соответствующие ценности и умение сообщаются или передаются от одного возрастного уровня к другому” [2,                       с. 334—335] Так, Р. Клауорд, Л. Оулин считают, что “...преступ­ная субкультура нуждается для своего процветания в особом окружении. В числе факторов поддерживающих преступный образ жизни, находится интеграция правонарушителей на различных возрастных уровнях и тесная интеграция носителей общепризнанных и незаконных ценностей” [2, с. 334]. Под­черкнем, что указанные выше расчеты предназначены для ОССП в обществе или в среднем по миру.

Ведь по точному замечанию А.М. Яковлева: “... характерна особенность человека — потребность соотнести себя с опре­деленной структурой социальных и моральных ценностей, пра­вил, норм для оценки своих и чужих действия. Только та­кое соотнесение дается ему возможность ориентироваться в социальной среде, подсказывает, чего следует опасаться, к чему стремиться, за что он будет вознагражден, а за что — порицаем и т.д. Вне такой социально-психологической струк–туры немыслимо само существование человека.” (курсив мой.  — Д. Л.) [45, с. 236].

В заключение подведем некоторые итоги. Несовершен­нолетние преступники служат резервной базой для рециди­вистов (ведь, как мы установили, 76% оступившихся под­ростков в дальнейшем пополняют их ряды. Именно так, через преемственность традиций, которую способна нести в себе преступная субкультура, строится структура, “скелет” соци­ума преступников. Рецидивисты и несовершеннолетние суть  материальные носители преступной субкультуры.

Остальные члены социума преступников — лица, при­влеченные к уголовной ответственности лишь однажды служат “фоном”, средой, в которой существует и функционирует субкультура. И в этом смысле жаргон преступной субкультуры тонко улавливает суть, когда называет “серым”, т. е. нео­пытным, середняком [30, с. 160] человека, впервые осуж­денного к лишению свободы [29, с. 36].

Итак, сам факт существования преступной субкультуры через ее конкретных носителей выступает необходимым, а конкретное число несовершеннолетних преступников и реци­дивистов — достаточным условием существования и функ­ционирования преступности.